Текст книги "Боги войны"

Автор книги: Андрей Уланов

Соавторы: Александр Зорич,Олег Дивов,Василий Орехов (Мельник),Юрий Бурносов,Андрей Мартьянов,Сергей Волков,Михаил Кликин,Дмитрий Володихин,Сергей Чекмаев,Владимир Березин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

Сергей Волков
ВЫСОТА 234

Экипаж сидел в тени танка прямо на траве и жрал тушенку. Зудели комары, шелестели листьями березы. Четыре человека молча ковырялись ложками в банках, угрюмо поглядывая по сторонам. К ним никто не подходил, не стрелял табачку на закрутку, не слышалось дружеских подковырок. В батальоне все знали – у экипажа «Погибели» горе. Настоящее, выматывающее душу, фронтовое горе, которое трудно понять гражданскому человеку или тыловику.

Еще вчера их было пятеро – столько, сколько положено согласно боевому расчету для тяжелого танка КВ. Этот танк – бортовой номер 51, или, как говорят танкисты, «полста первый», – входил в состав 12-го отдельного танкового батальона и находился на хорошем счету у командования во многом благодаря старшине Алексею Черниченко. Лешка был механиком-водителем от бога, провел «полста первый» через много боев, а погиб нелепо и глупо.

Вечером предыдущего дня, когда батальон заканчивал трудный двухдневный марш по рокаде, совсем неподалеку от березовой рощи, в которой сейчас стояли танки, головная машина наткнулась на засаду. Самоходка «Хетцер», замаскированная в густом ивняке на другой стороне речушки с неприятным именем Немочь, сделала три выстрела и задним ходом уползла за приречный холм прежде, чем КВ повернули башни и дали залп по врагу.

Два снаряда «Хетцера» улетели в поле, а третий воткнулся в землю перед «полста первым», башню которого украшала грозная надпись «Погибель Гитлера». Крохотный осколок, миллиметровый кусочек стали, влетел в открытый обзорный люк-«пробку» механика-водителя и пробил Лешке висок. Черниченко умер мгновенно, и на широком его лице так навсегда и застыло выражение веселого недоумения.

Похоронили Лешку в березняке, над могилой поставили пирамидку из жердей, украшенную фанерной звездой. Начальник штаба батальона пообещал командиру «Погибели» лейтенанту Дергачу, что к утру из бригады пришлют замену, и всю ночь осиротевший экипаж тянул на четверых фляжку наркомовской водки, поминая Черниченко. Потом взошло солнце, и Дергач сказал:

– Амба. Надо пожрать.

Безрадостный завтрак танкистов был прерван самым бесцеремонным образом.

– Товарища командира! – звонко прозвучало от кустов лещины, зеленеющих на опушке рощи. – Рядовая Пакор пришел ваше распоряжение!

Четыре пары глаз синхронно оторвались от банок с тушенкой и уставились на невысокого смуглого бойца с погонами рядового. Боец имел узкоглазую азиатскую внешность, был облачен в явно великоватое обмундирование – галифе пузырилось мешком, выцветшая гимнастерка б/у юбочкой топорщилась из-под ремня, а улыбался так белозубо и заразительно, что у всех четырех танкистов одновременно возникло желание дать ему в морду.

– Иди сюда, – махнул азиату лейтенант Дергач. – Ты, что ли, наш новый водила?

– Так точна! – не отнимая ладони от покрытой солевыми разводами пилотки, отрапортовал Пакор. – Моя танк водить пришел.

– Воевал?

– Никак нету!

– Где обучался?

– Ускоренный курса прошел!

– Тьфу ты, – пробормотал радист Зиновьев, совсем юный парень, и отставил недоеденную тушенку. – Вот и счастья привалило.

– Пакор – это такая фамилия? – спросил наводчик, младший лейтенант Красильников, покусывая травинку.

– Не, не фамилия. – Азиат опять белозубо улыбнулся, сощурив и без того узкие глаза так, что они превратились в крохотные щелки. – Пакор – имя. Моя имя!

– А отчество как? – влез заряжающий, ефрейтор Вяхирев. – Отца как звали?

– Тоже Пакор! – Азиат с достоинством выпятил челюсть и принялся перечислять: – Отец – Пакор, дед – Пакор, прадед – Пакор…

– И как вас только бабы сортируют, – буркнул Дергач. – Ладно, хорош базарить. Давай, узкопленочный, лезь в танк, понял-нет? Будем смотреть, чего могёшь.

Пакор козырнул, повернулся к танку и застыл. Шевеля губами, он читал надпись на башне.

– Грамотный, гляди-ка, – ухмыльнулся Красильников и толкнул азиата в спину. – «Погибель Гитлера», соображаешь? Давай, прыгай в седло.

Новый механик-водитель раскорячился на броне, задом вполз в люк и уселся на пропотевшее сиденье. В танке пахло соляркой, гуталином и железом. Дергач уже был внутри.

– Ну, что сидишь? Заводи, – распорядился он и тут же с надеждой спросил: – А может, ты не умеешь?

– Почему не умеешь? – В голосе Пакора послышалась обида. – Мала-мала умею. Педаль знаю, ручка знаю, прибора знаю. Пакор – механика-водитель, Пакор бумага на карман есть!

Красильников, усевшись на передке танка, свесился в люк и ткнул пальцем в одну из лампочек на приборной доске:

– А это что?

– Какой – эта? – непонимающе завертел головой Пакор.

– Ну вон, слева…

Азиат перестал шарить глазами по приборам и четко повернул голову направо.

– Стоп! – поднял руку Дергач. – Ты чего, етитская сила, право-лево не знаешь?

– Почему не знаю? – снова обиделся Пакор. – Хорошо знаю. Вот левый рука, вот правый…

– Твою мать! – с чувством выругался Красильников. – Везет нам, как утопленникам.

– Еще раз покажи, – хмуро приказал Дергач.

Пакор уловил, что что-то идет не так, на всякий случай улыбнулся, но повторил все в точности – левую руку назвал правой, а правую – левой.

– Пиндык, – горестно закатив глаза, подытожил Дергач.

– Погоди, командир! Может, выкрутимся, – Вяхирев, тоже забравшийся в танк, сунулся вперед, повертел обритой наголо головой и спросил:

– Слышь, боец, а цвета ты различаешь?

– Э-э, моя цвета хорошо знает. Много! Красный, зеленый, желтый, синий, другие еще, – с достоинством, как маленькому, ответил Вяхиреву Пакор.

Красильников вынул из планшета несколько цветных карандашей, сунул под нос механику-водителю.

– Покажи, где какой.

– Вота зелены, вота желтый, вота красный, – тыча совсем в другие цвета кривым грязным пальцем, зачастил азиат.

– Нет, это пиндык, понял-нет? Самый настоящий, пиндыковский, – обреченно вздохнул Дергач. – Пошел я, мужики, к комбату…

– Стой! – Красильников застучал сапогами по броне, взобрался на башню и через распахнутый люк поманил лейтенанта. – Есть мысль, командир… Надо Моцарта звать. Зиновей – пулей, пулей давай!

Жора Моцаревский по кличке «Моцарт» был, пожалуй, самой известной личностью не только в 12-м отдельном танковом батальоне, но и во всей 37-й ударной танковой бригаде. Тому способствовал ряд факторов: Жора был одесситом, балагуром, бабником, пьяницей, гитаристом, а главное – кольщиком, причем неплохим. Словечко «кольщик», ничего не говорящее непосвященному уху, обозначало, однако, самую настоящую профессию, приносившую Жоре стабильный доход и широкую славу.

Пришел Жора не сразу. Прошло не менее часа, в течение которого Дергач и заряжающий Вяхирев, исполняющий по совместительству обязанности младшего механика-водителя, гоняли взмокшего Пакора по устройству танка, прежде чем между березками показалась высоченная крупногабаритная фигура, раскачисто шагавшая в сторону «Погибели». Худощавый Зиновьев трусил следом, прижимая к груди какой-то сверток.

Несколько секунд спустя Моцарт предстал перед экипажем во всей красе: руки по локти в карманах, из-под распахнутого ворота танкового комбинезона выглядывает тельняшка, смоляной чуб висит едва ли не до плеча, на краснощеком лице круглятся масляные глазки и дымит невесть откуда раздобытая кольщиком папироса-казбечина, прилипшая к нижней губе.

– Чего хочете, боевые друзья? – сплюнув окурок, поинтересовался Моцарт, глядя исключительно на Дергача.

– Ты оленя набить сможешь?

– Тю… Обидеть норовишь? – набычился кольщик.

– А песца?

– Уйду счас.

– На руки, – Дергач указал на непонимающе лыбящегося Пакора. – Оленя на правую, песца на левую, понял-нет?

– Шо платишь? – в голосе Моцарта послышались нотки заинтересованности. – Но предупреждаю сразу – тушенкой не интересуюсь.

– А тушенки у нас и нет, – усмехнулся Дергач. – Сапоги офицерские возьмешь?

– Хром?

– А то.

– Тада все будет в лучшем виде, – оскалил золотозубый рот Моцарт и повернулся к Зиновьеву, топчущемуся в стороне с совершенно шпаковским портфельчиком в руках. – Слышь, малой, тащи инструмент.

Пакор оторвал гордый взгляд от тыльных сторон ладоней, украшенных свежевытатуированными изображениями рогатого коня и облезлой собаки, задрал голову, повертел ею и с восторгом произнес, глядя на танковую пушку:

– Какой большая дуло!

– Дуло, брат ты мой, это когда из окна. А это, – Вяхирев указал на пушку, – ствол. Уяснил?

– Видать, совсем плохо у нас с народишком стало, коли чукчей в танкисты забривать начали, – проворчал Красильников.

– Э-э, моя – не чукча! – вскинул Пакор. Улыбка на его лице погасла, глаза расширились. – Моя – ндыбакана, настоящий людя! Чукча – плохой людя, мыгыргын! Чукча оленей угоняй, мужчин убивай. Чукча – мыгыргын!

– Понял, – толкнул Красильникова в бок Дергач. – Век живи, век учись – дураком помрешь. Везде люди воюют, даже чукчи с этими… ндыбаканами. Так и живем.

Смерть Лешки Черниченко, терзавшая экипаж, после появления нового механика-водителя не то чтобы забылась, такое не забывается никогда, но отошла на второй план, пригасла, как гаснет острая боль в ране после перевязки и ее заменяет боль тупая и ноющая, с которой живут долго, иногда месяцами и годами.

– Ракета! – заорал вдруг Зиновьев, указывая на взмывшую в небо зеленую звездочку. – Ракета, командир!

– Началось, – Дергач сплюнул и в нарушение устава просто махнул рукой в сторону танка – залезаем, мол.

Экипаж забрался внутрь. Пакор уверенно открыл центральный топливный кран, включил «массу» и проверил давление.

Вяхирев, как и положено младшему мехводу, отвернул кран гидравлической системы. Пакор посмотрел на датчик давления топлива и заорал так, что у ефрейтора заложило уши:

– Командира, моя готова!

– Запускай! – рявкнул в ответ Дергач.

Противно завыл стартер. Пакор выжал сцепление, завел двигатель и дал газ. Вяхирев повернулся, сбил с круглой головы механика-водителя пилотку и нахлобучил на нее танковый шлем. Зиновьев включил рацию и Дергач доложил комбату:

– «Седьмой», я «полста первый», к движению готов!

Танки по одному выползали из березняка и, перемалывая гусеницами сочный бурьян, двигались в сторону реки.

– Олень! – Дергач, высунувшись из люка, отдавал Пакору команды по переговорному устройству. – Так, держи дистанцию, прямо. Вот, вот, нормально. Песец! Песец, твою мать! Куда ты… Слева надо было объезжать, мыгыргын ты хренов!

– Командира! – тоненько закричал Пакор, не бросая рычагов. – Твоя ругаться – моя бояться, совсем не ехать!

– А я вот сейчас тебя расстреляю за невыполнение приказа, понял-нет? – психанул Дергач. – Вяхирь, дай ему по мозгам, чтобы в чувства пришел, понял-нет?

Дергач не видел, выполнил ли там, в грохочущем чреве танка, Вяхирев его распоряжение, но «Погибель Гитлера», упоровший было по целине к обрывистому берегу, вернулся в походный строй и довольно сносно попер по развороченной гусеницами других танков луговине к еще вчера разведанному броду.

– «Полста первый», что у вас там за кордебалет?! – забился в наушниках злой голос комбата.

– Все нормально, «седьмой», машина и экипаж в порядке, – прорычал Дергач.

– Смотри у меня, еще один такой фортель – глаз на башню натяну и моргать заставлю! – пообещал комбат и отключился.

– Комбат передал – если механик-водитель хорошо танк будет водить, медаль получит, – по-своему переиначил для экипажа слова командира батальона Дергач.

– Моя понял! – радостно крикнул Пакор. – Оленя и песец правильно бегать станут!

Дергач уперся локтями в броню и поднял к глазам бинокль. Комбата капитана Звягина он знал давно. Знал и поэтому нисколько не сомневался – свое обещание насчет глаза и башни Звягин выполнит…

Двенадцатый отдельный танковый батальон, да и вся 37-я «тяжелая» бригада, не зря были переброшены на правый фланг разворачивающегося 3-го танкового корпуса. Южный фронт готовился к наступлению, целью которого ставилось ни много ни мало, а захват территории, сопоставимой по размерам со средней европейской страной, какой-нибудь Бельгией или Швейцарией.

Само наступление должно было начаться через тридцать шесть часов. Командование фронта предполагало, что двенадцать дивизий, разбитых на две ударные группы, атакуют противника и, не ввязываясь в позиционные бои, совершат глубокий охват основных частей группы танковых армий «Ост». В то же время шесть дивизий и три танковых корпуса замкнут кольцо окружения с юга, после чего можно будет перемолоть отрезанные от баз снабжения вражеские танки самоходной артиллерией.

Ни лейтенант Дергач, ни комбат-двенадцать Звягин, ни даже командир 37-й ударной бригады полковник Овсянников ничего этого, разумеется, не знали. Бригаде была поставлена простая и понятная задача – форсировать реку Немочь, пересечь речную долину и к вечеру текущего дня занять брошенную деревню Вороновка. Конкретно двенадцатый батальон имел приказ закрепиться на высоте номер 234. Серьезного сопротивления на этом участке театра военных действий не ожидалось, и танкисты предполагали, что предстоящая операция – обычная фронтовая рутина, тактический маневр, никак на общий ход войны не влияющий.

Конечно же, они ошибались. В планах командования ударной бригаде отводилась очень важная, едва ли не ключевая роль. Дело в том, что именно долина Немочи представлялась стратегам из штаба фронта идеальным местом для прорыва противника. Здесь потрепанные танковые дивизии «остовцев» могли, а следовательно, и должны были попытаться вырваться из окружения. Но входившие в бригаду два батальона тяжелых танков КВ и 5-й танковый полк, на вооружении которого стояли не только Т-34-85 и ленд-лизовские «Матильды», но и трофейные Pz III–IV, и даже несколько устаревших Т-28, мало подходящих для встречных боев, но вполне годившихся для оборонительных действий – должны были встать на пути врага непреодолимым заслоном. Кроме того, к Вороновке ускоренным маршем двигался приданный бригаде дивизион СУ-76; прибытие «самоходов» ожидалось к утру. Командование дивизиона имело расплывчатый приказ «поддерживать танки 37-й бригады во всех боевых условиях».

Через полчаса после начала движения батальон подошел к броду. За все это время противник никак не дал о себе знать, что не могло не радовать танкистов – при грамотной организации обороны Немочь превращалась в серьезную преграду на пути к Вороновке.

Место брода было заметно издалека. Вдоль реки тут росли могучие корявые ветлы. Крутые берега Немочи сильно размыло весенними половодьями, и река разлилась широким плесом, глубина которого, по данным разведки, не превышала одного метра. Однако, помня правило «Доверяй, но проверяй!», комбат отправил вперед один танк – «восьмерку» Гриши Бородина – проверить глубину и разведать обстановку на другом берегу.

Дергач и Красильников высунулись из люков и закурили. Из застывших поодаль танков тоже торчали головы в черных рубчатых шлемах, вились над башнями сизые дымки, порхали неугомонные стрекозы. КВ сдержанно порыкивали моторами, заставив полчища кузнечиков в панике умолкнуть. Комбат, выбравшись на башню своей «Семерки», приник к биноклю.

«Восьмерка» подкатила к воде, сбросила скорость и, оставив в песке глубокие колеи, вспенила темно-зеленые волны Немочи. Танк беспрепятственно преодолел речку, выполз на противоположный берег, с ходу поднялся на взлобок приречной горушки, густо заросшей иван-чаем, и встал, повернув орудие в сторону невидимой от брода долины.

– «Семерка», я – «восьмой», все чисто! – доложил Бородин.

– Начинаем форсирование по походному ордеру! – распорядился комбат.

Танки по очереди въезжали во взбаламученную гусеницами воду, давно уже приобретшую цвет ячменного кофе и, гоня перед собой тугие волны, перли через реку.

– Ровно держи! Олень и песец рядом бегут! – обращаясь к Пакору, орал в переговорное устройство Дергач. – Вот так, нормально. И газу, газу прибавь, еле плетемся, понял-нет?

Он сверился с картой – до высоты 234, расположенной за Вороновкой, от брода было почти два километра ровной, как стол, плосковины, кое-где украшенной купами деревьев. Когда все двадцать восемь танков батальона выстроились вдоль реки, комбат собрал командиров машин и еще раз проинструктировал каждого – как и куда двигаться, и что делать в случае появления противника.

Далеко на западе, в дымке и мареве летнего полдня, показались темные коробочки, переползавшие через холмы.

– «Трамваи» с «Мотями». И «утюги», – оторвавшись от прицела, сообщил экипажу Красильников. – Пятый полк пошел уже. Оно и лучше. Если в Вороновке «останцы» засели, они их на себя вытянут.

Инструктаж закончился. Дергач легко вскарабкался на броню, ловко кинул себя в люк, коротко приказал:

– Погнали! Скорость – тридцать!

Все КВ двинулись одновременно, только на левом фланге вперед по приказу комбата вырвалась все та же «восьмерка», а на правом – «девятнашка», которой командовал сокурсник Дергача по танковому училищу лейтенант Пахомов, молчаливый здоровяк с родимым пятном на щеке.

Над заросшим травой полем порхали бабочки-капустницы, высоко в небе трепетал одинокий жаворонок. Солнце палило немилосердно, в танке, несмотря на открытые люки, стало жарко и душно.

– Сейчас бы мороженого… И пивка холодного – литр залпом! – мечтательно прокричал Вяхирев.

– И на пляже поваляться, – срывающимся высоким голосом поддержал его Зиновьев. – С девушкой!

– Щас поваляемся, – пробормотал Дергач, щуря глаза от слепящего солнца. – Или нас поваляют…

У командира «Погибели» имелось нехорошее предчувствие, и оно крепло с каждой секундой. «Полста первый» уже давно не бывал в настоящем, «крепком» бою, а когда такое происходит, у танкистов появляется страх перед будущим. Одно дело – обслуживать танк, заправлять и смазывать его, жить в нем, ездить на нем, совершая переходы и марши. Постепенно ты привыкаешь к машине, она становится не просто бронированным трактором с пушкой, а твоим домом и одновременно приобретает черты полуодушевленного существа, грозного, могучего – и в то же время очень уязвимого. И когда это происходит, ожидание боя – а он обязательно случится, на то и война – превращается в настоящий кошмар. Люди не спят ночами, мучаются и подсознательно желают, чтобы спокойная жизнь или поскорее закончилась – или не кончалась никогда.

В бою все просто. Нервы – как струны, вся рассудительность уходит на какой-то второй или даже третий план, и танкисты действуют на инстинктах, на эмоциях и интуиции. Тут уже не до жалости к танку и к самим себе. Главными чувствами становятся ненависть к противнику и желание во что бы то ни стало успеть первым – успеть выстрелить, успеть совершить маневр, успеть уйти из-под обстрела. Но это именно в бою, а до него еще нужно дожить…

– И ожидание любви сильнее, чем любовь, волнует, – прошептал Дергач.

Одинокая лиса, вспугнутая ревом бронированных машин, живым факелом заметалась по полю. Красильников засмеялся:

– О, глянь, какой воротник бегает!

Звука выстрела никто не услышал, просто КВ с номером 19 на башне вдруг зачадил и завертелся на месте.

– Пахом горит! – крикнул Дергач, и тут же комбат передал всем машинам:

– Слева в балке «Фердинанд»! Повторяю – в балке «Федя». «Девятнашка» подбита. Огонь бронебойными!

– Заряжай! – заорал Дергач. – Пакор, тормози!

«Погибель» встал, словно наткнулся на невидимую преграду. Красильников, матерясь сквозь зубы, крутил ручку наводки, нашаривая стволом орудия засевшую в неприметной низинке «остовскую» самоходку. «Фердинанд» был грозным противником для всех без исключения машин – мощная 88-миллиметровая пушка и толстая лобовая броня превращали этот истребитель танков в настоящий передвижной ДОТ.

Один за другим КВ открывали огонь, стремясь накрыть «Федю», пока тот не успел сменить позицию. На склонах балки вставали султаны взрывов. Но немец явно не спешил удирать. Командир самоходки не стал добивать поврежденный КВ Пахомова, а перенес огонь на другие танки. Конус вздыбленной земли вырос возле «пятнашки», затем «двадцать третий» успел отъехать после выстрела в сторону и вражеский наводчик промахнулся, а вот «двадцать пятому» не повезло – бронебойный снаряд «Фердинанда» клюнул КВ в борт во время маневра поворота и, судя по всему, попал в боекомплект. Корпус танка вспучило изнутри мощным взрывом, ствол пушки уткнулся в землю. Долину заволокло дымом.

– Огонь! – заорал Дергач, и в танке грохнуло.

Зазвенела стреляная гильза, пороховая гарь ударила в нос.

– Вперед! Жми, Пакорыч! – командовал лейтенант, пока Вяхирев перезаряжал орудие. – Олень! Песец! Тормоз! Огонь!

Грохот, звон…

– Есть! Попал, попал! – Красильников оторвался от прицела, вытер мокрое от пота, злое лицо. – Засадил я ему, падле!

«Фердинанд» и вправду задымил, но, судя по всему, повреждения он получил незначительные, потому что хода не потерял и начал ворочаться в балке, стремясь уйти от обстрела. Звягин не дал ему такой возможности – по его приказу сразу три КВ на полной скорости выкатились на дистанцию прямой наводки и вколотили по снаряду в серый корпус самоходки. «Фердинанд» вспыхнул, словно стог сена.

– Тут ему и могила, и кол осиновый! – подытожил Дергач.

– Комбат на связи! – доложил Зиновьев, колдуя над рацией. – Переключаю…

Дергач прижал обеими ладонями наушники. Комбат, раздосадованный потерей двух танков, сначала обматерил весь белый свет, потом сообщил, что «тридцатьчетверки» соседей из 5-го полка нарвались у самой Вороновки еще на одну засаду и потеряли три машины.

– Это, судя по всему, охотники-одиночки. Стало быть, где-то не очень далеко у них база. Глядите в оба! Продолжаем движение, – закончил сеанс связи комбат.

– Зиновей, попробуй вызвать «девятнашку», – сказал Дергач.

Радист отозвался буквально через пару секунд:

– Есть связь!

– Паша, Паша, слышишь меня? – закричал лейтенант, тиская эбонитовую тангету.

Сквозь треск помех пробился усталый голос Пахомова.

– Слышу. Саня, ты?

– Я. Как у тебя?

– Двоих наповал, заряжающего ранило. Осколок в движке. Левая гусеница перебита. Проводка горела, но мы потушили.

– Сам как?

– В норме. Но мы отвоевались. Ждем ангелов. Давай, брат, до встречи.

– Счастливо, Паша! – Дергач отключился, подавил в себе желание от души врезать кулаком в казенник пушки и приник к танковому перископу. Губчатая резина перископной маски неприятно захолодила лоб и щеки, но это странным образом успокоило лейтенанта.

КВ вновь поползли по плосковине, терзая гусеницами целину. Теперь уже никто не обращал внимания на бабочек и жаворонков – задраив люки, танкисты приникли к смотровым приборам и прицелам, готовые в случае нового нападения сразу открыть огонь.

Вороновка сильно пострадала в ходе прошлогодних боев, когда танковая группа «Рейх» рвалась здесь к городку Зареченску, стратегически важному узлу обороны. Половина домов в деревне согрела, от них остались только закопченные печи, а уцелевшие избы зияли дырами в крышах и выбитыми окнами.

Слева от Вороновки, в низине, горела открытым огнем одна из «тридцатьчетверок» 5-го полка. Еще два подбитых танка темнели поодаль.

– Кучно шли, отарой! – задушенно прокомментировал Красильников. – Навтыкали им… Эх, кто ж так…

– Заткнись! – оборвал его Дергач. – Мы-то сами лучше, что ли?

Машины 5-го полка расположились на окраинах деревни, на всякий случай укрывшись за сараями или в садах, где белели в густой листве молодые яблоки. Две «Матильды» возвращались с разведки, еще две, оставляя пыльные шлейфы, уходили к дальнему лесу – командир полка больше не хотел рисковать и прощупывал окрестности.

«Фердинанд», подбивший «тридцатьчетверки», обнаружился за приземистым, длинным домом, в котором когда-то располагалась школа. В правом борту боевой рубки зияли четыре дыры с рваными краями – следы попаданий бронебойных снарядов.

– Командир, я что-то не пойму – вчера «Хетц», сегодня два «Феди»… Они что, самоубийцы, что ли? – спросил Вяхирев.

– Хрен их разберет, – дернул плечом Дергач. – Но, похоже, это такая разведка боем. И если они успели связаться со своими, то их командование точно знает, сколько и каких танков у нас есть на этом направлении.

Высота 234, подковообразный глинистый холм, господствовала над всей речной долиной. КВ по старой проселочной дороге огибали высоту и, следуя отмашкам сигнальщика с красными флажками, останавливались под защитой травянистых валов внутри «подковы».

Танкисты, покинув боевые машины, закуривали, разминали ноги, кто-то, уйдя в сторонку, спешил справить естественные надобности: на это во время боев никогда не хватает времени, а запах мочи в танке – позор экипажа.

Пакор, выбравшись вслед за Зиновьевым из люка, деловито обошел танк, пнул гусеницу и важно произнес:

– Хорош машина!

– Машина что надо, а вот водила… – подошедший Дергач отвесил мехводу подзатыльник. – Еще раз начудишь – пеняй на себя, понял-нет?!

Сразу съежившись, Пакор уставился на носки своих грязных сапог.

– Да брось, командир. – Красильников с хрустом потянулся, вытащил кисет и принялся сворачивать самокрутку. – Пакорыч не Лешка, конечно, но нормалек, тащит.

Дергач не успел ответить – к «Погибели» подошли экипажники «восьмерки».

– Саня, а что, правда у тебя теперь два водилы – песец и олень? – под хохот танкистов поинтересовался Гриша Бородин.

И снова Дергач не успел ответить – Пакор, совершенно иначе истолковав интерес к своей персоне, гордо выступил вперед, развернул плечи и, выставив руки, сказал:

– Э, смотри, пожалуйста! Вот песец и оленя! Красивый какой, да?

Танкисты, давясь смехом, столпились вокруг азиата и с деланно серьезными лицами начали обсуждать творения Моцарта. Дергач послушал-послушал их беззлобный треп, плюнул и пошел на гребень высоты, где маячили фигуры комбата и начальника штаба.

Долина Немочи, освещенная закатным солнцем, отсюда и в самом деле была как на ладони. С одной стороны ее ограничивали заречные холмы, с другой – бесконечная стена могучего елового леса, терявшаяся на северо-востоке в сизой дымке грядущей ночи. Вдоль опушки пылили возвращающиеся с разведки «Матильды».

– Свяжись с Решетниковым, узнай, чего там его «Моти» разнюхали, – сказал комбат начштабу и повернулся к Дергачу. – Что, лейтенант, желаешь осмотреть театр будущих военных действий?

– Так точно, товарищ капитан.

– Вон оттуда они и пойдут, как я понимаю. – Комбат махнул на покрасневший солнечный диск, быстро опускавшийся к горизонту. – И вот все думаю – зарыться нам в землю или… Что скажешь, лейтенант?

Дергач снял шлем, разгладил слипшиеся от пота волосы и ответил после нескольких секунд раздумий:

– Если встанем в капониры, потеряем возможности для маневра. Я бы не стал…

– Ну да, и рыть ничего не надо, – усмехнулся комбат. – Понимаю, понимаю.

– Да причем тут… – Дергач натянул шлем, ткнул пальцем в гребень высоты. – Смотрите: если танки будут двигаться по внутренней стороне «подковы», по очереди поднимаясь на гребень вон там, вон там и вон там, мы сможем организовать обстрел долины с нескольких точек одновременно. Противник не сможет сориентироваться, куда ему бить в ответ. Это будет такая… карусельная стрельба.

– Хм… – Комбат достал из планшета карту, развернул. – Ну-ка, придержи. Значит, карусель, говоришь? Тут, тут и тут… Хм… А в случае чего всегда можно спрятаться, укрыться за высотой, я правильно понимаю?

– Конечно.

– Толково, Саша, очень толково. Что ж, попробуем.

По склону, вбивая сапоги в податливую глину, карабкался начальник штаба.

– Решетников передал – в лесу чисто, вдоль реки на пять километров никого! – запыхавшись, крикнул он срывающимся голосом. – 7-й батальон, штаб бригады и «самоходы» на рассвете выйдут из Константиновки, после обеда будут у нас.

– А «остовцы», стало быть, ушли, – кивнул комбат, убрал карту, и задумчиво глядя на тонущее в невесть откуда взявшихся размазанных облаках багровое солнце, добавил: – Чую, тот еще завтра будет денек…

Ночь прошла спокойно. Никто не потревожил боевое охранение танкистов. Экипажи КВ досматривали десятый сон, когда далеко на западе, за много километров от Вороновки, двенадцать дивизий Южного фронта рванули в ночную прохладу, разорвав предутреннюю тишину ревом сотен моторов.

Наступление началось.

Планировавшие операцию работники штаба были готовы ко всему – к встречному бою, когда армады бронированных машин сталкиваются лоб в лоб, стонет изувеченная гусеницами земля, люди глохнут от выстрелов и взрывов, а небо пронзают сотни снарядов, к коварным засадам, к контрманеврам, к упорной обороне, даже к быстрой и бескровной капитуляции противника.

Не учли они только одного – что командование группы армий «Ост» предугадает их замыслы и буквально за два часа до начала наступления противник примет решение уйти со своих позиций, бросив обжитые базы, чтобы сохранить технику и людей для будущих боев.

Стальная вражеская армада под покровом ночи рванулась из так заботливо подготовленной ловушки к долине реки Немочь, разжимая бронированные клещи, уже готовые сдавить группу армий «Ост» в гибельных объятиях.

На рассвете в Вороновке неожиданно закричали петухи. Как птицы уцелели в мертвой деревне, чем питались все это время – для всех так и осталось загадкой. Петухам не было дела до войны людей и моторов. Они приветствовали встающее светило, прорезая звенящую утреннюю тишину задорным «Ку-ка-ре-ку!».

– О, прямо не петухи, а родственники Гитлера, – проворчал Красильников, продирая глаза. – Такой сон не дали досмотреть, гады! А мне такая девушка приснилась…

Договорить он не успел – над скопищем танков, перебивая крики петухов, разнеслось:

– Тревога, тревога!

В чистое ультрамариновое небо, украшенное пушистыми «кошачьими хвостами», взмыла тревожная красная ракета.

– Что за… – недовольно заворчал Дергач и, не закончив фразы, побежал к комбатовскому танку, на ходу застегивая портупею.

Звягин, потирая ладонью помятое со сна лицо, севшим голосом не говорил – вбивал фразы:

– Соседи предупредили. Из глубины долины в нашем направлении движется крупное соединение противника. Несколько сотен танков всех типов. Точнее установить не удалось – разведка попала под сильный обстрел. Танки Решетникова оттянулись за деревню, будут ставить заградительный огонь. Наша задача: попытаться остановить врага. Любой ценой, понятно? Тут вчера лейтенант Дергач предложил одну штукенцию…

– Олень! Сильнее олень! – приникнув к перископу, рычал Дергач. – Вот так. Заряжай, идем на огневую…

КВ «Погибель Гитлера» спешил занять свое место в танковой карусели, кружившейся на склонах высоты 234. Пыль, грязь, рев моторов, сизая пелена солярного выхлопа, в танках – мат и суровое отчаяние обреченных людей, знающих, что просто так покинуть этот мир они не имеют права, потому что умереть – легко, а вот выполнить боевое задание – почти невозможно.

– Пакорыч, тормозишь по сигналу и после выстрела сразу откатываешься назад, понял-нет? – Дергач произнес это таким тоном, что мехвод ответил строго по уставу: