Текст книги "Боги войны"

Автор книги: Андрей Уланов

Соавторы: Александр Зорич,Олег Дивов,Василий Орехов (Мельник),Юрий Бурносов,Андрей Мартьянов,Сергей Волков,Михаил Кликин,Дмитрий Володихин,Сергей Чекмаев,Владимир Березин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

– Вот, значит, что в том ящике было.

– То, да не то, – говорит Кузьмич. – Это мне американец посылочку переслал. Чтобы я одну новую штуковину собрал.

Он снимает промасленную мешковину с какого-то электронного устройства, похожего на осциллограф. Включает его, дает ему прогреться. Зовет меня:

– Садись ближе.

Я пересаживаюсь, смотрю в зеленовато-серый экран. Кузьмич возится с подвывающим прибором, крутит ручки, бормочет что-то про сбивающиеся настройки, плохую антенну и неустойчивый сигнал.

– И что будет дальше, Кузьмич? – спрашиваю я.

– Сейчас настрою, увидишь.

– Да я не про осциллограф твой… Что с нами всеми будет?..

На экране что-то происходит. Я вглядываюсь в светящиеся линии, угадываю очертания человеческого лица, чуть отодвигаюсь, чтобы лучше видеть.

– Враг пришел, – бормочет занятый Кузьмич. – Но эти дураки еще ничего не поняли. Так что скоро все кончится. Полигон свою задачу выполнил.

– Что ты там бормочешь? – сказать честно, меня больше занимает живая картинка на экране осциллографа, чем слова Кузьмича.

– Да ты сам послушай…

Изображение на экране делается четче – теперь можно даже буквы прочитать, закрепленные на стене позади человека: «Новости». Из треска и гула выделяется голос:

«…сведения о необычных летающих объектах поступили также из Владивостока. Имеющейся информации пока недостаточно, чтобы делать какие-то выводы. Но местные жители связывают пожары и взрывы на военных складах с полетами светящихся шаров. Кто-то даже говорит о похищении людей…»

– Кончается твой срок, Зощенко, – говорит Кузьмич.

Я выпиваю водку, кладу тающий ломтик сала на язык. И задаю вопрос, который еще в санчасти не давал мне покоя:

– Если все так, как ты говоришь… Зачем вообще надо было создавать этот Полигон? Неужели на большой земле до сих пор лучше наших танков ничего не придумали? Столько времени прошло – разве там другого оружия не появилось, мощного, нового?

– Оружие появилось, конечно, – говорит Кузьмич.

– Ну?! Так зачем надо было консервировать на Полигоне все эти танки? Они же, наверное, давно устарели. Клепали бы новые, готовились бы к войне миров!

Кузьмич смотрит на меня, как на больного.

– Дурак ты, Зощенко. В самом деле не понимаешь или притворяешься?

Я смотрю на него, пьяными глазами хлопаю. Требую:

– Объясни!

Он подвигается ко мне:

– Да, Полигон – это такие консервы. Тут ты все правильно понял. Только не танки в консервы закатали. Совсем не танки.

– А что же?

– Тебя и меня, Зощенко! – Кузьмич повышает голос, ладонью по столу хлопает. – Людей. Героев. Всех нас – воевавших. Таких, как Шаламов, как Юрка Прохоров, как Димка Крылов. Это нас законсервировали, нас, а не танки!

– Зачем? – удивляюсь я.

– Да затем, что таких людей больше не делают, Зощенко. – Кузьмич перестает кричать, говорит тихо, устало и зло. – Танки там научились делать лучше, а вот людей – нет. Я шестьдесят лет слежу, что на большой земле происходит. Сердце кровью обливается, а я слушаю это гребаное радио и все жду, когда же нас наконец выпустят… – Он сжимает кулаки. – Вот что я тебе, Зощенко, скажу. Не осталось больше настоящих людей. Были они еще какое-то время – после нас. Но потом тоже сгинули. Так что мы – последние. Мы – консервы…

Андрей Уланов
ЗАТЯНУВШАЯСЯ ДУЭЛЬ

Ноябрь 1941-го, на ближних подступах к Москве.

– Бронебойный!

Глухо лязгает затвор, хриплый выкрик «готово» растворяется в грохоте выстрела – и белый росчерк уходит вперед, туда, где между разрушенных домов ворочается угловатая серая туша. Попали? Дыма нет, значит, надо добить, добить чертову фашистскую суку…

– Вперед!

«Тридцатьчетверка» срывается с места, и тут же по ней один за другим стучат короткие злые удары, выбивая пригоршни броневой окалины. Банг! Банг! Банг! Танк, враз охромев, разворачивается вправо, движок глохнет, и сразу же откуда-то снизу, перебивая пороховой угар, тянет дымом…

– Осколочный!

В ответ ни звука, заряжающий сгорбился внизу. Электрика тоже сдохла, вручную не провернуть, мокрые от крови пальцы бессильно скользят по рукоятке поворотного механизма. И проклятая немецкая пэтэошка, почувствовав свою безнаказанность, продолжает всаживать снаряд за снарядом в неподвижную мишень. Банг! Банг!

– Мишка, вставай! – противно тянули над ухом. – Ну же… – Тут будивший решил сменить пластинку и командно рявкнул: «Подъем!» – Эффекта рявк не возымел, и он вернулся к прежней ноте: – Мишка, ну вставай же…

Голос был смутно знаком. Кажется, это был новый ординарец комбата, сержант из разведбата, словивший рукой пулю и упросивший врачей не отправлять его с таким ранением в тыл. Да, точно… а вот хрена тебе, сквозь сон подумал я, еще глубже укапываясь в полушубок. Гром не гремит, земля ходуном не ходит – значит, боя нет, фрицы не лезут. А все остальное пусть горит огнем – суточный марш да двухдневный бой из любого атеиста душу вынут.

– Мишка, кончай дурака валять…

– Да сбрось ты его с лавки! – заспанно буркнули откуда-то сверху. – Или с ведра окати, в сенях стоит.

– Стоит, как же… – откликнулся радист с лавки у окна. – Я спросонья сунулся, чуть палец не вышиб. Там за ночь целый айсберг вырос, без ледокола «Красин» ловить нечего.

– Тарищ лейтенант, вставайте же! Начальство вызывает.

– Ща… не ори…

Сев, я протер глаза – без особого толка, со светом в избе было неважнецки. Пару мутных стекол последний раз мыли, должно быть, еще в нэп, а то и вовсе при царском режиме.

– Чего стряслось-то?

– Комбат вызывает.

Едва я переступил через порог «штабной» избы, как спина, словно сама по себе, вытянулась в уставной стойке, а рука дернулась к шапке. За столом, кроме командира батальона, сидел, мрачно хмурясь, сам Батя!

– Тарищ комбриг, младший лейтенант Долин…

– Вольно! – оборвал меня Батя. – И эта… кончай глотку драть. Тут тебе не училище, в бою успеешь и оглохнуть десять раз, и наораться до потери голоса. Сколько у тебя в роте танков осталось? Три?

– Так точно. Два на ходу, один в ремонте.

– И надолго, – добавил комбат. – Там от фугаса башня по шву треснула, ну и внутри тоже… осколками. Там уже не чинить, разве что из двух один собрать.

– Второй – этот тот, который с «иголкой», из 21-й бригады, – это не было вопросом, Батя просто размышлял вслух. – А что со снарядами к ней?

– После выхода из боя оставалась треть бэка, все бронебойные, – ответил я. Добавлять о том, что пополнить запасы «57 мымы» снарядов «нет и неизвестно», как сказал зампотыл, смысла не было, Батя наверняка знает это не хуже меня.

– Треть – это сколько в граммах? – насмешливо спросил комбриг. – Десять, двадцать, тридцать? Ась?

Я замялся. В обычную «тридцатьчетверку» штатно упихивали почти 80 снарядов, а у «иголки» калибр поменьше, значит, к Лехе должно было влезть не меньше… хотя с Бати станется прям вот сейчас пойти проверить, и если…

– Ладно, проехали! – Комбриг махнул огрызком карандаша. – Падай на стул и смотри сюда. – Черный грифель перся в цепочку красных скобок. – Наш нынешний рубеж. За эти высоты нам цепляться зубами, когтями, а надо будет, хвосты себе отрастим, как зверь обезьян из Африки – но сойти с них мы права не имеем.

– Удержимся, товарищ полковник, – пробасил комбат. – Позиция хорошая, за водной преградой… погода, опять же, благоприятствует, с утра тучи висят, немец над ухом зудеть не будет.

– Да уж, зудеть… – Батя потер шею. – В первой роте вчера КВ прямым попаданием накрыло. Был танк – и сгинул враз… только вокруг воронки железяки перекрученные валяются. – Комбриг скрипнул зубами.

Значит, осталось три КВ, подумал я. Это если вчера других потерь не было. И семь «тридцатьчетверок». А два десятка бэтэшек можно даже не считать, в серьезном бою они сгорят за минуту. По сути, бригада за десять дней боев сточилась до неполного батальона… а немец как пер, так и прет, раз за разом вышибая нас с «хороших позиций», как за них ни цепляйся. И даже не хочется думать, скольких уже не увижу – а ведь в том разбомбленном КВ мог быть и Колька Цветков, с которым год в училище на соседних койках спали. Как у Гайдара было? «Только бы нам ночь простоять да день продержаться, а там и далекая на подмогу Красная Армия подоспеет». Только вот мы и есть эта самая Красная Армия.

– А теперь гляди сюда. – Батя сдвинул карандаш влево и зло ткнул в россыпь желтых квадратиков, едва не проткнув карту насквозь. – Деревня Козлище. Вчера вечером немцы выбили оттуда полк 6-й кавдивизии. Какими силами – неизвестно. Этих, – комбриг, не удержавшись, ввернул пару сочных эпитетов, – буденовцев до сих пор по лесам собирают, но танки вроде были.

– Да им за танки любая блоха с мотором сойдет, – усомнился комбат. – Сколько раз уже бывало: «танки прорвались, танки прорвались», а как до дела дойдет, там или полугусеничник вшивый с парой бронемашин, или вовсе мотоциклисты.

– Может, и так… – задумчиво кивнул Батя. – А может, и по-другому. – Черная линия потянулась от квадратиков, зигзагом обошла красные скобки на холмах и пересеклась с ниткой шоссе в паре сантиметров от надписи «п-к Ледница». – Вот и смекай… И ты тоже, лейтенант.

– Могут выйти к нам во фланг и тыл. Но… по полям? Да и речушка тут… – с сомнением произнес комбат. – Была бы хоть какая-то дорога…

– А ты думаешь, немец только по дорогам и умеет воевать?! – неожиданно вызверился Батя. – Ну, люди… вашу ж машу! С июня их с флангов обходят да в кольцо берут, с июня! Сколько еще запрягать будем, год?! Два?! До самой Москвы уже прозапрягались!

Комбат, явно не ожидавший такой вспышки, пристыжено молчал. Впрочем, и сам Батя, спустив первые пары, не был настроен продолжать разнос, да еще в присутствии младших по званию.

– Есть там дорога, – почти миролюбиво произнес он. – Лично убедился. По карте нет, а в натуре наличествует. И брод через ручей. Балычев тут поспрашивал одного деда, тот говорит, машины не пройдут, а трактора через тот брод гоняли. Ну а где трактор, там и танк.

– Брод… – Комбат, растопырив пальцы «козой», шагнул ими от деревни до речушки. – Километров шесть будет. Ну а рации на танках сам знаешь какие. В донской степи еще бы доорались, а среди этих перелесков… что есть эта шарманка, что нет ее. Может, выдвинуть в ту сторону дозор с телефоном? А в деревне резерв, если что, сманеврируем.

– Толку с твоего «в ту сторону»? – проворчал Батя. – Они ж могут и не сюда двинуть, а сразу к Новомихайловке. Или вдоль речки во фланг выйти. Не-е, встречать их надо как раз тут, у брода, пока не расползлись. Его им точно не миновать, ни при каких раскладах.

Теперь даже я сообразил, к чему клонит Батя и зачем вообще меня вызвали в эту избу. Хотя комбат наверняка понял это еще раньше, просто идея лишиться сразу двух «тридцатьчетверок» ему, как говорит мой шибко грамотный радист, «совершенно не импонировала».

– Если немец через этот брод и ломанется, – выдвинул он последний довод, – то двумя танками его там не запечатаешь. Тут рота нужна…

«…Да где ж ее взять», – мысленно закончил я.

– Рота и будет! – уверенно заявил Батя, разворачиваясь ко мне. – Слушай приказ, лейтенант. Сейчас двадцать минут десятого. Через полчаса обе ваши «тридцатьчетверки» должны быть вот здесь, на съезде с шоссе. Там встретишь подкрепление из корпуса, сводную роту, примешь ее под свое командование…

Легко сказать, растерянно подумал я, а ну как их командир заартачится? По званию наверняка ведь выше будет, младший лейтенант на роте может оказаться только при одном раскладе – если от роты той осталось меньше взвода… как сейчас.

– …Под свое командование! – с нажимом повторил Батя. – Мой приказ. Кто у них там будет, я знать не знаю, а ты уже неделю воюешь. Выдвинитесь к броду и там… там сделаешь так, чтобы до вечера никакая сука через него ни ногой, ни траком! Приказ ясен?!

– Так точно, товарищ полковник!

– Выполняй…

Развернувшись, я толкнул скрипучую дверь и вышел под низкое серое небо…

…затянутое грязными лоскутами туч. Майн гот, в этой варварской стране грязь даже в небесах, что уж говорить про землю. Последние недели в памяти лейтенанта Хагена слились в один беспрерывный серый поток, сквозь который с неимоверным трудом продиралась его, заляпанная по самую башню, «тройка» – и вся их дивизия. Эта проклятая грязь была везде, везде, везде! И даже сейчас, хоть он и постарался тщательно вытереть подошвы о подножку штабного автобуса, это ничуть не помогло – другие визитеры были не столь щепетильны.

– Рад вас видеть, Нильс.

Вопреки словам, ни тон гауптмана Бельке, ни его вид к мыслям о радости не располагали. Напротив, заглазно прозванный «Поросенком» командир батальона сейчас был похож на собственное привидение: мятый мундир, впалые щеки, мешки под глазами, щетина – и это Ганс Бельке, первый щеголь полка, которой в другое время любую пылинку на черной форме воспринимал как личного врага.

– Закончили с ремонтом?

– Так точно, господин капитан, машина в полном порядке.

– Что ж, это весьма кстати.

И снова Хагену резануло по уху явное несовпадение смысла фразы и тона, которым были произнесены слова. Бельке словно бы сожалел, что танк лейтенанта вышел из ремонта на день раньше обещанного срока.

– Камерады из 7-й танковой просят нашей помощи. Русские на их участке дерутся весьма упорно и, что неожиданно, весьма грамотно. Уже неделю у 7-й ощутимые потери без каких-либо существенных результатов. Вчера, например, они потеряли четыре своих танка за два русских, причем один подбитый иваны сумели отбуксировать.

– Что ж, значит, они тоже умеют чему-то учиться, – пожал плечами Хаген. – Но в любом случае, я полагаю, все уже решилось. Их кадровая армия разгромлена почти полностью, наиболее развитая часть страны захвачена. Осталось лишь последнее усилие.

– А нас хватит на это усилие? – Бельке произнес эти слова отрешенно-задумчиво, словно не спрашивал подчиненного, а скорее, пытался дискутировать с самим собой. – Сейчас в дивизии остались в строю тридцать процентов танков, если считать от начала «Тайфуна», а уж если вспоминать от границы… – Гауптман махнул рукой.

– Поступление новых машин явно недостаточное и не покрывает потерь. Нас пока вытягивают ремонтники, ребята Дитмара творят чудеса, пытаясь вернуть в строй как можно больше, однако и они лишь волшебники, а не боги. Вдобавок сейчас тылы отстали, завязли в этой проклятой русской rasputitse! Проклятье, Нильс, я вынужден отбирать у боевых групп танки, чтобы хоть как-то дотащить к передовой снаряды и топливо!

– В таком случае, – рассудительно заметил Хаген, – стоило бы приостановить наступление. Температура падает с каждым днем, очень скоро эту проклятую грязь заморозит, и мы снова улучшим снабжение и вернем свободу маневра.

– Право, Нильс, жаль, что ваша фамилия не фон Бок, – криво усмехнулся гауптман. – Потому что все приказы оттуда, – Бельке указал на крышу автобуса, – талдычат лишь одно: «Вперед, вперед, быстрее!».

Краем сознания лейтенант отметил, что из-за ширмы, отделявшей «кабинет» Бельке от передней части автобуса, давно уже не слышно стука пишмашинки.

– Возможно, там не осознают всю тяжесть нашего положения, – осторожно начал он. – Или же у них есть какие-то свои соображения…

– В этом самом безумном из миров возможно все. – Бельке, отвернувшись, уставился в окно. Хаген тоже замолк, не зная, как продолжить разговор. Секунды текли, словно капли дождя по стеклу. Из-за ширмы донесся писк рации, снова застучала пишмашинка.

– Я не могу ослабить группу Зелински, – по-прежнему не глядя на Хагена, процедил гауптман. – Относительно свободна сейчас лишь третья рота. Их командир на прошлой неделе выбыл по ранению, у его заместителя, на мой взгляд, мал опыт самостоятельного командования. К тому же, – добавил он, – ваш танк сыграет роль «качественного усиления». Плюс «двойка» Ганса Райгарта из моего резерва. Это все, что я могу выделить.

Рота… самостоятельное командование… еще недавно эти слова означали для Хагена предел желаний, ведь за ними стройными шеренгами вставали другие: «слава», «ордена», «деньги». Но сейчас в этом сыре явственно пробивался металлический привкус мышеловки.

– Там одни «чехи», к тому же, половина из них – старые «35-е».

– Все так, Нильс.

– А пехота? Артиллерия?

– Нет.

Сидевшая на плетне за окном нахохлившаяся ворона вдруг пронзительно каркнула, снялась и, тяжело взмахивая крыльями, полетела прочь.

– Вы в любом случае не дотащите их по этой чертовой грязи, – Бельке наконец оторвался от созерцания осеннего пейзажа и посмотрел на лейтенанта. – Танки, Нильс, только танки. Двенадцать машин, при хорошем раскладе этого будет более чем достаточно, чтобы сломать хребет русскому медведю.

И, словно подкрепляя слова Бельке, на соседней улице один за другим взревели моторы. Их гул накатывал волнами, ровный, мощный, вселяя уверенность в несокрушимой мощи панцерваффе…

…но после дизеля «тридцатьчетверки» особого впечатления не производил. Нашу красавицу можно было расслышать и за километр, здесь же танки начали появляться из-за поворота почти сразу же вслед за звуком.

Конечно, рассчитывать, что мне дадут роту КВ или хотя бы «тридцатьчетверок», было бы наивно – такое сокровище Батя захапал бы себе сразу и без писка. Я ожидал увидеть привычно-неуклюжие «коробочки» бэтэшек или Т-26, однако…

– Зоопарк на выгуле, – нервно хохотнул радист. – Каждой твари по штуке, и все диковинные.

«Зоопарк» – это было хорошее определение. Первой в колонне шла машина, издалека похожая на нашу «тридцатьчетверку», но поменьше – из башни вместо солидного «полена» торчал длинный тонкий хоботок «сорокапятки». Два следующих танка были мне совершенно незнакомы, а вот четвертый явно имел в родственниках бэтэшку – но бэтэшку, на которую кто-то попытался навесить корпус от Т-34. А вот пятый танк узнавался безошибочно – немецкая «двойка» с жирно намалеванными прямо поверх фрицевских крестов красными звездами. Замыкала же короткую колонну самая нелепая каракатица: приземистая самоходка с корпусом от Т-26 и широкой квадратной рубкой вместо башни.

Передний танк остановился метрах в трех от нас. С лязгом распахнулся люк, маленькая щуплая фигурка – «под стать машине подбирали», хихикнул радист – ловко спрыгнула вниз и двинулась к «тридцатьчетверке». У меня такой ловкий прыжок не вышел – за время ожидания руки-ноги успели закоченеть. Поэтому слезал я осторожно, а шел тем более – поскользнуться в хлюпающей жиже было проще простого.

– Младший лейтенант Долин, 14-я танковая бригада.

– Старший лейтенант Агнешкин. – Маленький танкист козырнул и отчего-то вдруг заулыбался. – Командир 4-й сводной роты НИБТП ГАБТУ. Прибыл в ваше распоряжение, товарищ младший лейтенант.

Тон, конечно, был еще тот – мол, посмотрим, как ты, товарищ младший лейтенант,накомандуешь-навоюешь. Но, по крайней мере, Агнешкин сходу собачиться насчет командования не стал, а это дорогого стоило. Теперь бы еще понять, что за сбродную команду он приволок.

– Чего-чего габту? – уточнил я.

– Испытательного полигона.

– А-а-а… То-то я смотрю, у вас что ни танк, то чудо чудное, кроме «немца» ничего знакомого.

– В точку! Это все опытняк, считай, экспонаты из музея. Вот мой А-20, – Агнешкин указал на замерший позади танк, – с него потом «тридцатьчетверки» пошли. Эти двое – Т-127, попытка из «двадцать шестого» чего-то приличное сделать, в серию не пошли. Дальше БТ-СВ, добронированная «по самое не могу» бэтэшка. Немца в июле под Лепелем затрофеили, ну а самоходка вообще с середины 30-х в ангаре пылилась. Экипажи все из испытателей, опытные… но настоящегопороха не нюхали.

– Ничего, – в тон ему с напускной небрежностью пообещал я, – у нас нанюхаетесь вдосталь. Может, даже и сегодня. Карта есть?

– Имеется, – разом посерьезнев, старший лейтенант принялся расстегивать планшет. – Старая, правда, тридцать первого года еще, врет безбожно…

– У меня и такой нет. – Я дождался, пока Агнешкин разложит карту на броне, и мысленно попытался перенести на нее извилистый путь карандаша комбрига. – Наша задача – держать брод, примерно…

– …вот здесь. – Кончик линейки Хагена уперся в прозрачный целлулоид. – Точнее сказать, увы, не могу, дорога, по которой нам предстоит выдвигаться, на карте не обозначена.

Стоявшие рядом командиры взводов обменялись понимающими смешками. Ганс Райгарт, напротив, нахмурился, сдвинув берет на затылок. Его «двойке» предстояло возглавить колонну, и подобные «неточности» вызывали у него, – как, впрочем и у самого Хагена, – не веселье, а вполне понятное раздражение.

– Вопросы есть, господа? – убирая карту, осведомился лейтенант. – Нет? Тогда по машинам, и да поможет нам Господь!

«Если, конечно, сможет разглядеть нас под этими чертовыми облаками» – подумал он минутой позже, уже занимая место в люке «тройки». Все на местах, прогретые моторы нетерпеливо урчат на малых оборотах, и осталось лишь взмахнуть рукой – вот так! – чтобы стальная лавина тронулась в путь. Увы – это ничуть не напоминало привычный стремительный панцер-марш весны 40-го или лета 41-го. Размытый многодневными дождями проселок, словно пьяная змея, извивался между пригорками, рощицами, полями и перелесками – местность, как тоскливо констатировал Хаген, просто идеально приспособленная для засад. Тут не работала привычная и многократно промеренная в летних боях тактика борьбы с тяжелыми русскими танками: ложное отступление с выманиванием этих мощных, но «слепых» монстров под стволы приданной артиллерии. Но здесь, среди холмов и оврагов, знаменитый «ахт-ахт» – король открытых пространств – сам превращался в большую и неповоротливую мишень для проворных русских «тридцатьчетверок». Опыт, оплаченный дорогой ценой, когда в октябрьских боях дивизия в одном бою потеряла сразу две зенитки, раздавленные прорвавшимися русскими танками.

В любом случае, одернул себя Хаген, глупо сожалеть о том, чего нет. Даже прояви Бельке неслыханную в данных обстоятельствах щедрость, ни к чему хорошему бы это не привело – тяжелые орудия стали бы кандалами и без того едва ползущей сквозь грязь колонны. Двенадцать танков и без того вполне достаточная сила. Седьмая танковая хоть и не сумела разгромить стоящих перед ней русских, но наверняка должна была их чувствительно потрепать. А это, в свою очередь, значит, что русские вряд ли смогут выделить для прикрытия своего фланга сколь-нибудь значимые силы. Несколько устаревших легких танков, в самом худшем случае – одинокая «тридцатьчетверка». А это вполне «по зубам» их боевой группе.

В наушниках неожиданно хрустнуло, зашуршало. Сквозь треск помех лейтенант расслышал чей-то голос, но узнать говорившего, а тем более понять, было совершенно нереально. Шуршащую паутину разрядов прорывали даже не слова – отдельные звуки.

– Хр-р-р-р… потояю, двеадать тан… хр-хр, как пояли, прийм… хр-хр-р-р-р!

– Вас понял, двенадцать танков, только танки, без пехоты и артиллерии, – как можно более четко повторил я. Судя по треску, у рации трофейной «двойки» «поплыл» передающий контур, забивая и соседние частоты.

Двенадцать танков. Встав на башню, я осторожно раздвинул еловые лапы. Ну да, вот они, уже видны и отсюда – маленькие, угловатые и на таком расстоянии кажущиеся совершенно не опасными. Первым, с отрывом метров на двести, прыгал из лужи в лужу легкий танк с маленькой плоской башней, «единичка» или «двойка» типа нашего трофея. За ним шла основная колонна – «чехи», судя по характерным башням, – а вот в замыкающих еще один чистокровный «немец» с длинным тонким хоботком пушечного ствола. «Трешка», гадюка… и наверняка он же и командир. Щедро фрицы сыпанули, не пожалели. Ну да ничего, главное, что в этот раз при них нет всякой пакости вроде пэтэо на буксире. А в честном бою, танк на танк, мы еще посмотрим, чья возьмет!

Не доехав до брода метров четыреста, колонна остановилась, башни развернулись «елочкой». Короткий взблеск над башней «тройки» заставил меня выпустить ветку – оптика у фрицев хорошая. Легкий танк снова двинулся вперед – медленно и осторожно, словно человек, пробующий ногой воду перед купанием. Спустился к речушке… форсировал… выбрался на противоположный берег.

– Давай, Первый! – тихо, словно боясь, что фриц со своим биноклем сумеет расслышать сказанные за километр слова, скомандовал я. – Врежь ему!

И почти сразу же до меня донесся звонкий лай автопушки…

…белые нити трасс прочертили воздух прямо перед выскочившей на берег «двойкой». Водитель дозорной машины показал класс, моментально сдав назад, и следующая очередь русских так же пришлась в пустоту.

– Вот он! – раздался в наушниках азартный выкрик. – Справа двадцать.

Хаген и сам уже разглядел русский танк – небольшая зеленая машина с удивительным проворством неслась по склону, ловко виляя между снарядными росчерками. Лейтенант отметил, что стреляли только «праги», его собственный наводчик совершенно верно решил, что шанс поразить Ивана слишком ничтожен.

– Прекратить огонь!

Команда запоздала – танк перевалил за гребень холма, и стрельба затихла сама по себе. В наступившей тишине был отчетливо слышен прерывистый вой дизеля, постепенно затухавший вдали. Осмелевшая «двойка» снова выбралась на берег и остановилась, настороженно уставясь на соседний холм хоботком пушки.

– Продолжать движение в прежнем порядке, господин лейтенант?

– Подождите…

Хаген даже не мог толком понять, что именно его беспокоит. Да, их обнаружили, на эффект внезапности теперь рассчитывать не придется. В конце концов, сейчас не июнь и, как он сам недавно сказал гауптману Бельке даже иваны должны были чему-то научиться – например выставлять и дозоры. Но будет ли это единственный сюрприз?

– Меняем порядок движения! – решился наконец он. – Первый взвод выдвигается вперед, второй – поддержка огнем по необходимости.

Одна за другой чешские машины скатывались к броду и, расплескав и без того мелкую речушку, с надсадным воем карабкались на глинистый откос. Наконец все пять «праг» выбрались на берег – и по ним по-прежнему никто не стрелял.

Похоже, русский танк и в самом деле был один, решил Хаген, опустил бинокль – и тут же снова вскинул его, уловив едва заметное шевеление среди кустарника. Один… нет, два маленьких зеленых танка непривычного вида вползали на холм.

– Куница-1, внимание! Два русских танка на возвышенности прямо перед вами!

Торопливо застучали пушки «праг», и тут же к ним добавились звонкие хлопки русских «сорокапяток». Стычка вышла короткой: получив несколько безрезультатных попаданий, русские почти сразу сдали назад, укрывшись за склоном. В первом взводе одна из «праг», получив снаряд в лобовую плиту, замерла на месте, затем, обиженно взревев мотором, двинулась дальше.

– Обходите с флангов! – приказал Хаген. – Быстрее…

– …как можно быстрее! – кричал я в микрофон. На гребне холма показалась давешняя «двушка», качнулась вперед, отрывисто простучала очередь – и шлемофон эхом отозвался лязгом вперемешку с матюгами.

– Подбили, твари! Гусеница…

– Леха, держись, ща тя прикрою…

– Четверка, уходи оттуда! – Я сказал это тихо, слишком тихо, чтобы меня услышали сквозь рев мотора и грохот выстрелов. Немецкие танки обошли холм с двух сторон, что-то глухо ахнуло, и над лощиной тут же потянулся к небу столб черного дыма. Затем пушечная пальба прекратилась, но тут же длинно, захлебываясь от злости, резанул пулемет.

– Четверка, как слышите! Четверка, ответьте!

Шлемофон молчал. А на выезде из лощинки уже показалась первая угловатая машина с крестами. И не было времени думать о том, какой я хреновый командир и что план боя полетел к свинячьим чертям…

– Агнешкин, свяжите их боем, я выйду к ним на фланг. Леха, когда начнется пальба, попробуй выбить им командирский танк. Все, поехали!

Соскользнув на сиденье, я захлопнул люк, и весь огромный мир сузился до узкой щели смотрового прибора. Мехвод рванул «с прогазовкой», танк буквально прыгнул с места, едва не скользя по мокрому склону; перед глазами плясали вперемешку ветки, небо и земля. Только бы успеть. Снова застучала пушка «двойки»…

…и Хаген с удивлением оглянулся. Еще одна очередь ударила в корму левофланговой «35-й». Начавший уже разворачиваться танк замер, из моторного отсека густо потек черный дым. Летящая вдоль немецкого строя «двойка» с красными звездами на башне довернулась на следующую цель, но в этот момент на лобовой броне полыхнул высверк попадания. Еще через мгновение лейтенанта словно толкнула в лицо невидимая ладонь – русский снаряд прошел буквально в метре от башни.

– Назад!

Секунды растянулись в часы, примерзшему к люку Хагену казалось, что измазанные грязью траки уползают под танк просто невероятно медленно. «Р-раш!» – снова рвануло воздух, и опять бронебойная болванка прошла впритирку, а следом донеслось короткое звонкое «бам», не похожее на уже привычный звук русской танковой пушки, но все это было уже не важно, потому что теперь Хаген успел разглядеть на противоположном берегу знакомый силуэт.

– Цель на двадцать, атака уступом вправо! – скомандовал он, ныряя вниз. – Вальтер, бери правее – так мы выйдем ему наперерез.

Сейчас он почти не чувствовал страха – только азарт охотника, встретившего достойную дичь. Русский наверняка тоже будет охотиться за ним, «Праги» с их 3,7 см для него не настолько страшны. Так, отлично, Вальтер молодец, без подсказок увел их танк за невысокий гребень, а где же иван? Ага, вот он, пытается взобраться на холм, чтобы увидеть их.

– Огонь! – откидываясь назад, скомандовал Хаген.

Рявкнула пушка, масляно лязгнул затвор, сплевывая гильзу.

– Хох! – наводчик не смог сдержать радостного крика. – Я его сделал!

Восторг, на взгляд Хагена, был несколько преждевременен – русский танк не взорвался и даже не горел, а всего лишь остановился на вершине холма, нацелив в небо пушечное жало. «Праги» уже спешили к нему, выпуская снаряд за снарядом – торопливо, взахлеб, словно мстя за пережитый страх, – но к четким хлопкам их выстрелов примешивались другие, более дальние.

– Куница-1, доложите обстановку. – Наушники молчали. – Куница-1, ответьте!

И снова тишина. Хаген обернулся к радисту, тот испуганно развел руками. Рация была в порядке, но… додумать эту мысль он уже не успел. Башня замершего русского танка начала медленно разворачиваться. Должно быть, у Иванов сломался привод, а вращать многотонную махину вручную, да еще при таком наклоне дело тяжелое, почти невозможное, вдобавок их танк уже горел, кому-то из первого взвода удалось зажечь его – но тотрусский сумел! Тонкий ствол уставился на ближайшую машину с крестами, на такой дистанции промахнуться было уже невозможно – бам-м! Потрясенный Хаген успел разглядеть, как отлетает назад выбитый по шву кормовой бронелист, а русский уже доворачивал свою пушку на следующую цель – и в этот момент наводчик «трешки» опомнился и выстрелил. «Тридцатьчетверка» исчезла в огненно-дымном облаке…