Текст книги "Боги войны"

Автор книги: Андрей Уланов

Соавторы: Александр Зорич,Олег Дивов,Василий Орехов (Мельник),Юрий Бурносов,Андрей Мартьянов,Сергей Волков,Михаил Кликин,Дмитрий Володихин,Сергей Чекмаев,Владимир Березин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Он успел выстрелить еще раз. Не было дела важнее – и он успел.

Но больше судьба не отмерила ему ничего.

«Два-четыре» взорвался.

– Миша, вперед! – Трегубов сжал ручки наводки так, что, казалось, они вот-вот хрустнут под пальцами.

Больше не было приказов, Устава, и даже голос Коршунова не мог сейчас уже ничего изменить. Когда в душе клокочет ненависть, пустота внутри поглощает все, оставляя только добытый кровью боевой опыт и желание бить врага, пока видят глаза, слушаются руки и остаются снаряды и боеукладках.

И еще. Там, за спиной, горстка выживших людей. Своих людей.

Они надеются на тебя, старший лейтенант Трегубов.

А черные силуэты лезут со всех сторон, и многострадальная броня уже третий раз отзывается на рикошеты нестерпимым звоном, оглушительным даже среди дизельного рева. Бербатов мечется от укладки к накатнику, вниз без счета летят пустые гильзы… Миша выписывает фантастические кренделя, и «тридцатьчетверка» все еще может воевать.

Грохот. Горячий тяжелый воздух. Пот. Горький привкус во рту. Ватные ноги. Пальцы содраны в кровь. Ненависть.

Тяжелый молот попадания снова накрывает танк. Пристрелялись, падлы!

В голове эхом отзывается боль, и почти одновременно кричит Миша:

– Семашко контужен!

Нет времени переживать. Второй выстрел подряд уходит мимо, вражеская машина ползет вперед, неудержимо, победно ползет, и лишь песок от близких разрывов бессильно барабанит по черной броне.

– Снаряд! – яростно прохрипел Трегубов.

Лоснящееся от пота лицо Бербатова выплыло из вонючей, густой темноты, сверкнув белыми зубами:

– Йест, командир!

Выстрел! Попадание! «Пантера» вздрогнула, замерла, потом неуклюже сдала назад.

«Ноль-девятнадцатый» горел: на моторном отсеке плясали огоньки, за кормой стелился жирный черный дым. Но экипаж пока держался, там тоже понимали, что означает приказ: «терпеть».

Чужие самоходки били из-за «тигров», здоровенные угловатые тяжи прикрывали их броней. И тоже ловили в перекрестья прицелов русские танки. Долго им не продержаться.

Вспышка. Взрыв! Грохот. Шум в ушах. Соленый пот… Или это кровь?

Доколе? Где подмога? Где наши?

Трегубов не видел, как бронебойная плюха разворотила «ноль-девятнадцатому» борт, Миша в этот момент загнал танк в узкий проход между грудами проржавевших корпусов. Осевшая рыжая труха, пыль и целый водопад песка накрыли «тридцатьчетверку», и экипаж получил минутную передышку.

Что-то простонал контуженный Семашко, мехвод протянул ему флягу. Бербатов, обжигаясь, распихивал по нижней укладке стреляные гильзы. Степан вытер лоб, поправил шлем и, конечно, не мог услышать, как кричат, сгорая заживо в охваченной пожаром машине, танкисты «ноль-девятнадцатого».

В роте «Тула» осталась последняя штатная единица, израненный Т-34 со смертельно уставшим экипажем.

– Больше нэт снарядов, командир, – спокойно, все так же улыбаясь, доложил Бербатов. И медленно осел на пол боевого отделения. Вместе с боекомплектом у заряжающего кончились и силы.

– Ведра, передайте Звезде… Нет больше Тулы. Снарядов тоже нет.

– Вас понял, Тула. Уходи, Степан.

Голос был незнакомый, хотя Трегубов знал многих самоходчиков. Но сейчас это было неважно.

«Тридцатьчетверка» чуть подалась вперед, и старший лейтенант едва не отпрянул от прицела: огромный черный «тигр» стоял почти напротив их укрытия.

Он их пока не видел.

Последний снаряд. Трегубов аккуратно нащупал ногой педаль спуска.

– Ми-и-иша-а-а… – медленно протянул он.

Из-за первого «Тигра» показался второй. Потом и третий. Черные силуэты множились, как будто кто-то рисовал их один за одним на пыльном и буром холсте Долины Ржавых.

– Отставить, Миша – Трегубов вышел на общую волну и заорал что есть сил: – Ведра! Передать Звезде! Квадрат три-девять, ориентир – свалка! Артиллерия – огонь!

Молчание. Тихий рокот дизеля. Чужие танки все ближе.

– Тула, Звезда запрашивает подтверждение целей…

– Да мать твою! Огонь!..! – Степан зло выматерился в голос, глотая горькие слезы ненависти. – Стрелять по моим данным!

За несколько километров от места боя артиллеристы заняли места по боевой тревоге. Остроносые, тускло блестящие, голодные до попаданий снаряды скользнули в лотки, и длинные хоботы стволов неудержимо поползли вверх.

– Звезда! Огонь! – Степан забыл, что на базе его, скорее всего, не слышат, и на все голоса просил, умолял, уговаривал. – Стреляйте, мать! Ну же!

Удар. Взрывная волна близких разрывов с силой толкает «тридцатьчетверку» в борт. Впереди – фонтаны песка и ржавого железа. Черные танки испуганно пятятся.

– Не нравится, суки! – рычит Трегубое. – Промах. Влево – семь!

Ненависть. Ничего больше не осталось, только ненависть.

Второй залп накрыл черных прямым попаданием. Сверкнула вспышкой раскуроченная аж двойным ударом «Пантера», с «Хетцера» полетели клочья разбитой рубки, задымил подбитый «Тигр».

В этот момент орудие второго «Тигра» расцвело вспышкой, и – почти одновременно – танк Трегубова окутал непроницаемый серый кокон. Словно кто-то решил поймать большого, сердитого жука, накрыв его сверху кружкой или стаканом.

Человек, стоящий перед старшим лейтенантом, совсем не походил на военного – худой, сутулый, в неприметной серой одежде без знаков различия.

И без всякого выражения на лице.

Говорил он четко, но не совсем правильно, время от времени путая ударения и интонации, как будто учил язык по учебнику. И представился странно: Посредником.

Он что-то пытался объяснять уже несколько минут, но Трегубов почти сразу перестал его слушать. Напряжение боя спадало, и сразу же дико захотелось спать.

– …Со счета вы, конечно, сбились. Но это – ваш сотый бой, срок пребывания окончен.

– Только мой?

– Что? А, да. Вашему экипажу придется повоевать еще. Я пришел только за вами.

Степан сделал шаг в сторону, заглянул собеседнику за спину. Подбитый «тигр» стоял, накрытый таким же серым коконом, и там тоже суетились фигуры в танкистских комбинезонах. Черных.

– Значит, – медленно, с расстановкой проговорил Трегубов, – они тоже попадут в этот ваш рай, да? А наши останутся гореть в своих коробках?

– Причем тут рай… – начал посредник и осекся – старший лейтенант повернулся к нему спиной и полез на броню. – Стойте! Куда вы? Ваш срок пройден! Больше не нужно воевать!

Степан забрался на башню и сунул ноги в открытый люк.

– Да подождите же, Трегубов! Вас ждет капсула…

– Подождет! – Лейтенант потянул за крышку, нырнул вниз и застегнул под горлом ларингофон. – У нас тут осталась пара неоконченных дел. Заводи, Миша!

Снаружи по броне заколотили чем-то тяжелым. В пропахшей солярой, потом и сгоревшим баллиститом танковой тесноте звон казался глухим, почти похоронным.

Трегубов выругал посредника по матушке, бросил тело вверх и снова выглянул в люк.

– Отойди, – сказал он мрачно. – Зашибем ненароком.

«Тридцатьчетверка» просыпалась. Дизель стрельнул выхлопом, танк вздрогнул, взревел и мелко задрожал, как скаковая лошадь перед призовым дерби.

– Постойте, Трегубов! Сумасшествие какое-то! Ну как же вам объяснить?.. Это нельзя мерить привычными вам понятиями, здесь не рай и не ад, никто не назначал вам покаяние. Вам объяснят… потом. Но мы – просто посредники и ничего больше. Наблюдаем за вами и ведем подсчеты. Вот и все.

Командир роты «Тула» Сил самообороны Долины, гвардии старший лейтенант Степан Трегубов сосчитал свежие окалины непробития на латаной броне, помянул про себя всех ребят из погибших экипажей и, не глядя на посредника, произнес:

– Знаешь, раньше все было просто: есть свои и есть враги. Свои прикрывают спину, их надо защищать, врагов – ненавидеть и убивать. Но я совсем не знаю, что делать с такими, как ты. С теми, кто назначает роли, а потом спокойно смотрит и ждет. Просто смотрит и считает, сколько кому осталось.

Он помолчал, разгладил как мог почерневший и промокший от пота комбинезон, подтянул ремень и словно бы невзначай провел ладонью по кобуре.

– Однажды, когда наши все-таки дожмут черных гадов, мы соберем остатки танковых рот, позовем соседей и поедем посмотреть на ваш командный пункт. Откуда вы там за нами наблюдаете. Уж поверь мне, поищем хорошенько. Может быть, я не доживу… Или вы поможете мне не дожить – шепнете черным словечко. Но я позабочусь, чтоб было кому меня заменить. И наши приедут.

– Вряд ли найдут, – пожал плечами посредник. – Это не так просто.

Трегубов чуть улыбнулся:

– Значит, все-таки возможно. Хорошо. Тогда найдем обязательно. И молитесь. Молитесь, чтобы это не случилось слишком скоро.

Александр Зорич
ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ, ЖЕЛТАЯ ВОРОНА

В советских документах танк назывался М3л – «эм три эл». «Л» значило «легкий».

Танк собрали в Америке на заводах «Дженерал Моторс» и через иранский порт Абадан привезли на советский Кавказ.

Англичане, получавшие от американцев такие же точно танки, назвали их «стюартами» – в честь генерала Джеба Стюарта, лихого кавалериста времен Гражданской войны Севера и Юга. Но в Рабоче-Крестьянской Красной Армии на англичан не оглядывались. Так что никаких «Стюартов», только МЗл!

– Всем приличным людям, – вздохнул пулеметчик Андрей Курсилов, – дают наши «тридцатьчетверки». А нам что досталось? Какое-то «эм три»…

– Нормальная машина, ты чего, – возразил механик-водитель Константин Чевтаев. – Вон внутри сколько места.

Летом 1942 года Чевтаев воевал под Воронежем на легком танке Т-60.

В Т-60 вдвоем было тесно, после него «американец» казался Чевтаеву роскошным, как во сне – ты все возишься, а места много!

Красноармеец Виктор Леонов, который тем же горьким летом служил артиллеристом на бронепоезде «За Родину!», высказался неопределенно:

– Пушка есть, и на том спасибо…

Говоря по совести, пушка «Стюарта» ему не шибко нравилась. На бронепоезде в его распоряжении была солидная 76-миллиметровая морская дура, зверь, а не пушка. А на «Стюарте» стояло что-то такое, в полтора дюйма, если и зверь – то землеройка… Но подрывать боевой дух экипажа подобными сравнениями Леонов не хотел.

А старший сержант Сергей Обухов, командир экипажа, задумчиво промолчал.

Он воевал в 563-м отдельном танковом батальоне еще с первого формирования, и тоже на ленд-лизовских танках – английских «валентайнах». А потому к матчасти Обухов относился философски: какая ни есть, а пока она едет – радуйся. Но не приведи господь сломается ходовая, машина встанет – все, суши весла. И в отношении ремонта иной могучий отечественный танк, какой-нибудь там «Клим Ворошилов», может, еще и похуже для танкиста, чем это вот вертлявое американское невесть что.

Итак, их батальон принял «стюарты». Ровно тридцать машин.

Правда, через два дня один танк сгорел. Обычно сгорел, как положено.

На занятиях по вождению, когда под декабрьским дождиком машины батальона исправно месили красную кавказскую грязь, в танке номер 13 под управлением мехвода Чевтаева полыхнул радиальный семицилиндровый бензиновый двигатель «Континенталь».

Пока суетились вокруг непривычного танка, пока сообразили включить встроенный огнетушитель… Машина сгорела.

Трибунал не трибунал, но серьезные неприятности для мехвода и командира танка очень даже замаячили.

«Почему на других танках ничего не загорелось, а у вас загорелось? Почему плохо тушили?» Вопросы не праздные.

Однако вечером того же дня в батальон приехал посыльный от коменданта железнодорожной станции Туапсе.

– Товарищ капитан, вы танк не теряли? – спросил он у капитана Агеева, исполняющего обязанности командира батальона.

– Какой танк? – нахмурился Агеев.

– Да вот такой точно, – посыльный указал пальцем на ближайший «Стюарт». – Только посветлее.

Агеев вызвал понурых Чевтаева с Обуховым.

– Поедете на станцию, разберетесь. Если что – пригоните своим ходом.

За выпускной стрелкой, едва не колесо к колесу с зенитным орудием, защищающим станцию от немецко-фашистских стервятников, стоял танк МЗл. Полностью тождественный сгоревшему, если не считать окраски. Все «стюарты» батальона успели покрыть отечественной темно-зеленой краской, а этот был какой-то бело-желтой вороной. Прямо скажем, желтой вороной.

Эта песочная окраска была английским пустынным камуфляжем. Сюда, на Кавказ, англичане время от времени подбрасывали через Иран то батальон «валентайнов», то «матильды» россыпью – списанные из состава африканской армии, азартно гоняющей Роммеля, лиса, итить его, пустыни.

МЗл был идеально укомплектован. Тут тебе и новехонькая лопата в скобах на корме. И пожарный топор на длинной рукояти. И саперная кирка…

На башне танка от руки было написано красной краской: «Gen.Stuart for Russian comrades. Merry Christmas!»

– Берем найденыша? – спросил Чевтаев у Обухова.

– Берем, – без колебаний утвердил командир.

Проблема была одна: бензин.

Танк стоял с пустыми баками. А чтобы пригнать машину в расположение батальона, требовались минимум два ведра бензина. Причем хорошего, авиационного – «Стюарт» был по-буржуйски привередлив.

Бывалый Обухов полез обшаривать внутренности танка и спустя пять минут показался из башни с трофеем.

Безымянные английские доброхоты оставили на командирском месте бутылку виски! На этикетке под аркой-надписью «Whyte&Москау» были нарисованы два воинственных красных льва.

Львов-то и сменяли на бензин из расчета голова за ведро.

К вечеру батальон был восстановлен до прежней численности: тридцать танков.

Поскольку сгоревший «Стюарт», по мнению Обухова, сына сельского священника, явно пострадал из-за несчастливого номера 13, сержант уговорил капитана Агеева, чтобы найденышу дали номер 31. Во-первых, это 13 наоборот, а во-вторых – он действительно тридцать первый по счету в их батальоне!

– Потакаю суевериям… – вздохнул Агеев.

То ли дело было в лишнем английском «Стюарте», то ли в дивных для зимы погодах, но слухи по батальону поползли самые художественные.

– Целую дивизию на импортной технике комплектуют, – авторитетно заявлял комвзвода Бандалет. – А когда скомплектуют – поедем в Африку! А оттуда вместе с американцами – второй фронт открывать!

– Для десанта нас готовят, – соглашался сибиряк Будин. – Дело ясное. Только не для второго фронта. Высаживать будут в Крыму. Пойдем на Феодосию, как в том году.

– Эх, веселые вы ребята, – ухмылялся киевлянин Цимбал. – Только ничего в стратегии не смыслите. Здесь и будем воевать! Сейчас закончат обучение и бросят на Новороссийск, в лоб!

Удивительно, но правы оказались и те, кто говорили «Новороссийск», и те, кто говорили «десант».

– Значит так, товарищи танкисты, – сказал капитан Агеев в один из последних январских дней 1943 года. – Есть приказ: взять Новороссийск. Наш батальон включен в состав десанта вместе с морской пехотой. Мы высаживаемся в деревне Южная Озерейка, у немцев в тылу. Оттуда выходим на деревню Глебовка и поворачиваем на восток. То есть на Новороссийск.

«И как они танки повезут, интересно?» – подумал Обухов, который всегда думал о главном.

Словно бы прочитав его мысли, капитан Агеев пояснил:

– Для наших танков выделены специальные баржи. Флотские называют их «болиндерами». Черт знает что за слово такое, на флоте все не как у людей… На каждую баржу поместятся десять танков. Три баржи – тридцать танков, весь батальон…

– Нам бы только до танков ихних добраться, и дело пойдет! – хорохорился наводчик Леонов.

Он искренне считал, что их дело – курочить вражеские танки, а вот давить всякую там пехоту… несолидное это дело!

– До танков… Ты до суши вначале доберись, неугомонный, – мрачно проворчал радист-пулеметчик Курсилов.

Курсилов зрел в корень.

Стояла недобрая февральская ночь. Море тяжело дышало могильным холодом и смертью.

Корабли с десантом призраками подошли к берегу. За спиной ухал главный калибр крейсеров и эсминцев. Снаряды летели на холмы, засаженные непородистой виноградной лозой, рвали ледяную землю, будили спящих румын.

Да, на берегу сидели румыны, а вовсе даже не ненавистные немцы – от тевтонов была только батарея из трех тяжелых зениток.

Как и было условлено, к этому моменту Обухов и весь экипаж «тридцать первого» находились уже в танке. Более того: мехвод Чевтаев запустил двигатель.

Это было правильно. Как только баржа опустит сходни, танки должны рвануть вперед, не задерживаясь на борту ни одной лишней секунды!

Обухов не утерпел, открыл люк, высунулся из башни по пояс.

И тут берег ответил…

Заговорили авторитетные немецкие зенитки. Им подгавкивали пушки помельче. С завораживающим шелестом сыпались из-под рваных туч минометные мины. Ну и, конечно, залаяли два десятка пулеметов сонного румынского батальона…

Идущую рядом баржу с танками осветили прожекторы.

Сразу же вокруг нее поднялись столбы воды – это зенитки взялись за самую крупную цель.

Меньше минуты шквального арт-огня – и прямое попадание в танк, стоящий на барже!

Продолжение истории Обухов не досмотрел. Осколок, щелкнувший по створке люка, заставил командира вспомнить об осторожности и нырнуть обратно в башню.

– Экипаж, к бою! – крикнул он в ТПУ, танковое переговорное устройство. – Внимание, осколочным заряжаю!

Это Обухов сообщил для наводчика Леонова – на «стюартах» заряжающим выступал сам командир танка.

– Наводить по вспышкам! – приказал Обухов.

– Есть по вспышкам! – отозвался Леонов.

– Огонь!

«Стюарт» выстрелил.

Так начался тот бесконечный бой.

После этого, как показалось Обухову, их танк провел на борту баржи еще полночи. Эта половина состояла из сотни кусков и кусочков серой ткани военного времени. На ткань были нашиты, словно блестки, мириады брызг ледяной воды и мириады искристых осколков, яростно стучащих по броне, по барже, по снующим повсюду катерам с морской пехотой…

На самом же деле баржа прошла вперед еще с полкабельтова и беззвучно – удар полностью заглушила канонада – напоролась на один из сварных противодесантных ежей, затопленных супостатом на мелководье.

Матросы мгновенно опустили сходни и замахали флажками. Дескать, танки на выход.

К счастью, танк Бандалета, стоящий перед их «тридцать первым», сразу же сорвался с места и образцово-показательно скатился по сходне в бликующую отсветами разрывов черноморскую воду.

Им повезло буквально во всем.

И в том, что их баржа не получила снаряд ниже ватерлинии.

И в том, что они поймали противодесантного ежа, когда до берега было уже рукой подать. Длины сходней как раз хватило, чтобы перекрыть самый опасный район с глубинами полтора-два метра – там их желтый «Стюарт» навсегда заглох бы, наглотавшись горькой воды.

– Вперед на малом ходу! – распорядился Обухов.

Танк радостно заревел и, мощно содрогаясь, двинулся к сходням.

Снаряд немецкой зенитки пробил палубу ровно там, где «тридцать первый» был секунду назад. Еще одно везение. Но почему бы и нет, ведь 31 – это 13 наоборот!

Сориентироваться на берегу было невозможно.

Исчезла даже та мнимая ясность, которая существовала, когда Обухов смотрел на вражеские позиции с моря, высунувшись из башенного люка.

Он приказал мехводу включить фары. Но тут же отменил приказание – побоялся, что на яркий свет немецкая зенитка пришлет свой увесистый 88-миллиметровый гостинец.

«Нам бы только до танков ихних добраться, и дело пойдет!» – вспомнил Обухов слова наводчика Леонова, а ведь еще смеялись над ними.

В самом деле, «до танков» теперь не отказался бы добраться и сам Обухов. Почему?

Да потому что ему до чертиков хотелось видеть цели!

Реальные цели!

По которым можно бить бронебойными, как учили!

А в хмельной круговерти ночного боя, когда враг невидим за брустверами и маскировочными сетями – много ли навоюешь?

Обухов видел, как слева от них два танка попытались продвинуться вглубь берега. Но совсем скоро затихли оба, получив по снаряду каждый.

– Спрячься за подбитыми танками, – приказал Обухов мехводу. И, чтобы экипаж не думал, что он трусит, пояснил:

– Иначе нас сожгут.

Бой не ладился… Но это не значило, что он, старший сержант Обухов, должен был просидеть остаток ночи, как просватанная девица – в безделье и мечтаньях!

Надо было действовать.

Но чтобы действовать, требовалось оценить обстановку, а сделать это изнутри машины, через танковый перископ, было ну никак невозможно!

Задержав дыхание, будто ныряльщик, командир резко толкнул вверх люк и каким-то нечеловеческим, змеиноподобным движением выскользнул из него на башню. А с башни тотчас стек, миновав зенитный пулемет, на горячую решетку моторно-трансмиссионного отсека.

Обухов уже собирался спуститься на землю, но в последний миг удержался: на его памяти два командира экипажей погибли вот так же, на минах (в том, что берег здесь наверняка заминирован противопехотными, Обухов не сомневался.)

Так что сержант остался лежать на танке, за башней.

Вокруг рвались минометные мины.

Осколки с жужжанием подлетали к танку, похожие на огромных жуков-хрущей, и с нехорошим стуком бились о броню. Любой из них мог убить сержанта наповал.

Но все это были сущие пустяки по сравнению с главным: теперь Обухов видел.

Видел все совершенно отчетливо. При помощи какой-то особенной небеснорожденной холодной мудрости опытного танкиста он проницал всю картину боя, понимал начертание вражеской позиции и легко разбирал ее на отдельные элементы.

«Нам бы только до танков ихних добраться…»

На самом деле, какие там, к черту, танки!

Если вообще допустить, что их «тридцать первый» мог дожить до утра и принести хоть какую-то пользу десанту, то и выживание, и польза эти были связаны с выходом во фланг вражескому батальону, который держал оборону пляжа, запирая десант у кромки воды, не позволяя ему расправить блестящие черные крылья, вырваться на оперативный простор.

Фланг этот был совершенно четко обозначен мерцающими звездами пламенного выхлопа двух станковых пулеметов. Правее них лишь изредка вспыхивали огоньки винтовок.

За этой батальонной позицией, где-то на бугре над деревней Южная Озерейка, располагалась та самая батарея зениток, которые разделали под орех первую баржу с танками, а затем и вторую – ту самую, с которой очень вовремя убрался их счастливый «Стюарт».

И вот теперь Обухову надо было сманеврировать так, чтобы зенитки не убили его машину, и в то же время чтобы выйти врагу во фланг…

Обухов прикинул маршрут и поспешил вернуться в башню, под защиту брони.

– Ну чего там, командир? – жадно спросил мехвод Чевтаев, ему хотелось новостей, как в жару хочется напиться. – Воевать будем?

– Сейчас будем, – ответил Обухов. – Действуем, как учили. Я говорю, куда едем, а ты четко отрабатывай, никакой самодеятельности… На ходу огонь не ведем, пустая трата снарядов. Вот ворвемся на позиции пехоты – там уже отведем душеньку…

Когда песочно-желтый, кажущийся в темноте почти белым «Стюарт» с номером 31 на башне заспешил вдоль пляжа на правый фланг, он привлек к себе внимание обеих сторон.

Румыны попытались достать фасонистого торопыгу из двух своих полевых орудий.

А танкисты родного батальона – в ту минуту на ходу были еще четыре «Стюарта» – решили, что «тридцать первый» выполняет приказ командования, и устремились за ним. Ну а морячки десанта, в свою очередь, инстинктивно рванули за «броней».

Вышло, что Обухов со своим танком, сам на то не рассчитывая, возглавил первую осмысленную атаку в том бою.

Выворачивая из земли колья с колючей проволокой, танк споро выбрался на пригорок в тылу у вражеских пулеметчиков.

Отсюда же отлично просматривалась жирная змея окопа, над которой здесь и там покачивались высокие меховые шапки румынских пехотинцев. Тут уж вовсю заработали пулеметы «тридцать первого», а Обухов мгновенно взмок, забрасывая в прожорливую пушку снаряд за снарядом.

С неподражаемым ревом «Полундра!» по обе стороны от танка пошли в атаку злые матершинники-морячки.

Румыны дрогнули сразу же, всем батальоном. Гальваническая искра ужаса промчалась по окопам, по пулеметным точкам и блиндажам.

Враг бежал без оглядки. Немецкие зенитчики, видя такой оборот, поспешили подорвать свои пушки и тоже бросились наутек.

Пьянящая волна боевого восторга поднялась в душе Обухова.

– Вперед! Вперед, Костя! – выдохнул он.

Еще секунду назад казалось, что неудача полнейшая, что всех перебьют там, на галечном пляже, под рокот чугунных волн.

И вдруг – оборона врага рухнула и стало ясно, что они, танкисты десанта, не просто выжили, но и победили!

Морские пехотинцы с танками вели преследование до девяти утра. За это время пять «стюартов» и несколько сотен морпехов прошли по грунтовой дороге до восточной окраины деревни Глебовка.

А когда стало ясно, что задача выполнена, они остановились.

Оборотистый Леонов принес откуда-то два больших котелка румынской кукурузной каши. Обухов по такому случаю выдал каждому по полному сухпайку.

Ох и попировали же они!

Вероятнее всего, Обухов и три его товарища погибли бы вместе с танком в ближайшие сутки. Но радиостанция – о которой командир экипажа и думать забыл – неожиданно ожила.

О чем сообщил состоящий при ней Андрей Курсилов – может быть, единственный человек во всем их танковом батальоне, свято верящий в победную силу радиосвязи.

Итак, было 10.32, и они приняли радиограмму, переданную азбукой Морзе:

ДЕСАНТУ. ВВИДУ НЕВОЗМОЖНОСТИ ОРГАНИЗОВАТЬ СНАБЖЕНИЕ ОПЕРАЦИЯ ПРЕКРАЩЕНА. ВЫХОДИТЕ РАЙОН СТАНИЧКИ ЮЖНЕЕ НОВОРОССИЙСКА ЗАХВАЧЕННЫЙ ДЕСАНТНЫМ ПОЛКОМ КУНИКОВА

Этой радиограммой Обухов поспешил поделиться с капитаном третьего ранга Лихошваем, который после гибели многих достойных офицеров оказался старшим командиром в их десантном отряде.

Лихошвай прекрасно понимал, что, несмотря на тактический успех с захватом Глебовки, десант в целом провалился.

Ясно было: лучшее, что они могут сделать – пробиться на восток, к своим.

Однако сразу отдавать приказ всему отряду уходить с боем из Глебовки капитан третьего ранга не стал.

Вместо этого приказ выдвинуться в восточном направлении получили только оставшиеся на ходу «стюарты». Им вменялось провести разведку боем вдоль дороги Глебовка – Новороссийск. В случае успешного продвижения на пять километров они должны были дать сигнал: две зеленых ракеты, одна красная.

Обухов заранее условился с командирами других машин, что в разведку пойдут на полной скорости. Полная скорость по грунтовке для «Стюарта» – двадцать пять километров в час. На словах кажется немного, но на самом деле для многих танков того времени и пятнадцать были за счастье.

Также условились, что поломавшихся ждать не будут – боевая задача важнее.

Обухов как в воду глядел: на первом же километре из-за разрыва гусеницы встала машина номер 28. «Стюартов» осталось два. А еще через полтора километра механик-водитель «Стюарта» с номером 24 не вписался в поворот, и танк завалился в придорожную канаву.

Они на своем «тридцать первом» в одиночестве проехали вперед еще полкилометра, как вдруг в наушниках раздался голос наводчика Леонова.

– Командир, справа танки противника!

– Где?! – Обухову казалось невероятным, что он, торчащий из башни танка и вертящий головой по сторонам, проглядел такую важную вещь как танки, которую смог заметить наводчик через свой мутный перископ.

Однако Леонов оказался совершенно прав! Параллельным курсом с ними, но в противоположном направлении, по едва различимому проселку между полями шли танки!

И уж конечно это были танки врага.

Две машины оказались румынскими танкетками R-1. Вооруженные только пулеметами, они не представляли для «Стюарта» никакой опасности, но могли крепко попортить кровь морской пехоте, окопавшейся на окраине Глебовки. Эти танкетки построили в Чехии.

Еще три танка, тоже с румынскими опознавательными знаками, имели французское происхождение. То были легкие R-35 с пушками такого же калибра, что и у «Стюарта». Но пушки эти отставали от американских на целое поколение, так что в дуэли у румын шансов было немного.

Самыми страшными противниками – хоть для морской пехоты в Глебовке, хоть для их «тридцать первого» – были, конечно же, два тяжеловеса B-2, тоже построенные во Франции. Эти танки получали при рождении по две пушки – весьма опасную для танков 47-миллиметровую и 75-миллиметровое орудие, установленное не в башне, а в лобовом бронелисте.

Оприходовав эти танки в качестве трофеев, немцы поставили на них огнеметы вместо главного калибра и отправили штурмовать Севастополь.

Из Крыма несколько танков попали под Новороссийск. И вот теперь, когда немцы спешно бросились искать по тылам технику, которую можно бросить против большевистского десанта, паре исправных B-2 была уготована роль ударного тарана.

– Справа танки противника, – повторил Леонов. – Жду приказаний.

И только тут Обухов, чьи мысли лихорадочно метались, сообразил: надо что-то командовать. Надо. Что-то.

А что командовать?! До немецких танков самое меньшее километр! С такой дистанции все равно не попадешь. А если и попадешь, то броню не пробьешь. Какой же смысл?

– Может, они просто мимо проедут? – Мехвод Чевтаев отважно высказал вслух мысль, которой постеснялся сам Обухов.

Вот бы и вправду мимо! Сержанту, досыта навоевавшемуся в 1942 году, сейчас больше всего хотелось, чтобы немецкие танки поехали куда-то по своим делам, никак не связанным с морскими пехотинцами в Глебовке. И чтобы он, Обухов, прокатив на восток еще два километра, с чистым сердцем завершил разведку. После чего рапортовал капитану третьего ранга Лихошваю условленными сигнальными ракетами. Так, мол, и так, дорога свободна, можно выводить десант, выносить раненых.

Да не тут-то было.

Ведь ясно же, как день, что танки эти едут по их морские души. Если наши морячки останутся на позициях, через каких-то полчаса до них доползет эта железная семерка, доползет и отутюжит…

– Машине полный вперед, – скомандовал Обухов. – Курсилов, попробуй передать ключом, что мы имеем контакт с семью танками противника на третьем километре дороги Глебовка – Новороссийск. Леонов, заряжаю бронебойный…

И, помедлив еще пару секунд, Обухов нервно добавил:

– Огня не открывать! Только по моей команде!

Последнее, возможно, было лишним. Наводчик Леонов был на удивление дисциплинирован и никогда ничего не делал без приказа.

К счастью, когда их танк пролетел вперед несколько десятков метров, серый облый бугор, неряшливо заросший кустарником, спрятал их от танков супостата. Заметили их? Не заметили? Кто знает!

– Чевтаев, слушай, – продолжал Обухов, – мы должны быстро и аккуратно выйти им в тыл. Для этого нужно проехать еще метров четыреста вперед, а потом поворачивать направо. Ты меня понимаешь?

– Понимаю… Понимаю, командир… Не видно ни черта, вот что я тебе скажу. Подскажешь, где поворачиваем?

«Мне бы кто подсказал», – с досадой подумал Обухов, но для поддержания авторитета ответил:

– Да.

Дорога… Обычная фронтовая дорога… Скелеты лошадей… Артиллерийский передок в кювете…

Обухов пожирал глазами все изгибы, все складочки местности, выбирая вариант поудобнее.

Наконец впереди показалось подходящее ответвление!