Текст книги "Летучий голландец"

Автор книги: Андрей Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Марго

Приятеля звали Левой, Максим подружился с ним на первом курсе, а на втором у него даже завязался роман с Левиной двоюродной сестрой, чуть не закончившийся поспешной свадьбой, но тут все евреи засобирались уезжать, и Левин клан – тоже.

Имя Левиной кузины было Леля.

Насколько Максим знал, она не просто давно уже вышла замуж – у нее было то ли двое, то ли трое детей. Захочет ли она с ним увидеться – он не ведал, впрочем, сам он этого не хотел, да и думать о ней забыл, пока Левин голос в трубке не спросил:

– Кузине-то привет передать?

– Передай! – безразлично ответил Банан и вдруг вспомнил, как в первый же их раз Леля, посмотрев на него, сказала:

– Странно, обрезанный, а не еврей!

Он начал что-то путано объяснять про деда-врача посчитавшего нужным удалить его крайнюю плоть еще в раннем детстве, года в четыре, но она засмеялась, без всякого стеснения провела рукой по головке и тихо проговорила Банану на ухо:

– Но это же хорошо! Значит, мне с тобой можно!

Теперь бы она, наверное, так не сказала: муж, дети; а Лелин кузен Лева встречал Максима у выхода из зоны паспортного контроля аэропорта Бен-Гуриоп, чтобы посадить в свой комфортабельный «фиат-пунто» и отвезти в город Хайфу, близ которого находится городок Акко, в котором завтра в восемь вечера Банану предстоит встретиться с некоей Марго.

С той самой Марго, что сейчас обслуживает последнего клиента в кабинете на двадцать восьмом этаже офисного здания, расположенного в пригороде Тель-Авива – Рамат-Гане. Махон, или иначе говоря, клуб здоровья, где она работает, занимает половину последнего этажа с отдельным выходом на крышу. В ее кабинете есть душ, есть кровать, есть, как ни удивительно, офисный стол с компьютером, а еще кресло.

И клиенту приспичило в кресле.

Марго механически приподнимается и опускается, мягкие толстые пальцы крепко сжимают ее талию. На правом безымянном – большой золотой перстень с черным камнем. Пробивающееся сквозь жалюзи солнце играет на его гранях, иногда лучик отражается и зайчиком прыгает по противоположной стене – окно находится как раз с той стороны, где у клиента перстень.

При виде солнечного зайчика Марго разбирает смех, но она сдерживается и продолжает имитировать страсть, учащенно дышит; на самом деле ей хочется одного: побыстрее принять душ и поехать домой, в Акко, к родителям, полдня проваляться в постели, а вечером пойти в «Абу-Кристо», куда – если не соврал – прикатит черный диджей с «Летучего голландца». С диджеем она познакомилась в Эйлате в конце минувшего мая.

Тогда ее нанял в эскорт один тип из России, вечером они погрузились на «Голландца», тип не вылезал из казино, а она пошла в клуб, где этот черный здоровяк отплясывал с микрофоном, ну а потом…

Хорошо бы это «потом» повторилось завтра; по крайней мере, когда она попросила его сделать ей больно, он не отказался, вытащил из джинсов широкий кожаный ремень и полоснул по ягодицам.

Полоснул так мастерски, что красная отметина исчезла совсем скоро – русский ни о чем не догадался.

Впрочем, она тоже русская. По матери.

А значит – не еврейка.

Полукровка, механически движущаяся в кресле.

Вверх, вниз, вверх, вниз.

Похоже на отжимания в армии, с М-16 за спиной.

Как ни странно, в армию ее взяли.

А может, как раз не странно: там все были равны, и чистокровные, и такие, как она.

По крайней мере, она тут легально.

У нее имеются паспорт, карточка социального страхования, даже банковский счет. И налоговый номер. Все как положено.

Счет пополняется, когда наберется необходимая сумма, Марго уедет.

Ей всего двадцать три, она будет учиться.

Она хочет во Францию, хотя все тут жаждут в Америку.

Почти все.

Этот козел никак не может кончить, она уже устала скакать на нем, вверх, вниз, вверх, вниз, у ортодоксальных всегда какие-то проблемы.

Забавная страна, говорят, что с женами они делают это через дырку в простыне. А ведь сам Бен-Гурион изрек, что Израиль станет настоящим государством лишь тогда, когда в нем появится первая проститутка.

Она устала, ей не терпится сползти с клиента.

Но ортодоксы хорошо платят, больше, чем остальные.

Хуже всего здесь быть нелегалкой.

Неделю назад она встретила подружку, так та рассказала ей, как недавно на границе задержали партию девиц из Украины.

Их привезли в Египет, а там араб посадил их в джип и повез в Израиль.

И то ли заблудился в пустыне, то ли местные не приехали вовремя.

В общем, араб сам и сдал всех девиц пограничникам.

Слава богу, еврейские пограничники – не арабские, те бы еще и попользовались.

Марго прикусывает нижнюю губу, чтобы не закричать.

Внезапно у нее начинается оргазм: видимо, клиент старался не зря.

Домой она уедет не раньше семи, а окажется там в девять, если не в десять.

И завтра будет отсыпаться полдня, а потом – готовиться.

Она никогда не видела Адамастора в чате, странно, что он туда забрел.

Еще страннее, что он говорил по-русски; вчера она это упустила из виду.

Клиент, похоже, кончил.

Марго сползает с мужчины и чувствует, как у нее болят мышцы ног.

Клиент в презервативе, семя – для жены, они всегда так говорят, ортодоксальные.

Теперь он примет душ и уйдет, и она свободна.

Ей бы еще сходить в парикмахерскую: она давно не подкрашивала волосы.

От рождения они у нее черные и вьющиеся, а сейчас она кудрявая блондинка.

С большими темными глазами.

Она не похожа на мать, у той и внешность чисто русская.

Марго закрывает дверь за клиентом.

Деньги он отдал ей в конверте.

Она отсчитает свою долю и уберет в сумочку, но это чуть позже.

Когда хоть полчаса, но полежит на кровати, чтобы утихла боль в ногах.

Он ее уделал, обрезанный пейсатый козел.

Она не любит ортодоксов, как не любит и арабов.

У тех встречаются неимоверно длинные члены, только вот какие-то мягкие. И потом – она их боится.

Никогда не знаешь, что араб выкинет, даже христианин.

У них глаза лживые-лживые, а у ортодоксов – безумные.

Через полчаса она примет душ, отдаст часть денег мадам и сядет в машину.

В свою старенькую «мазду».

Очень старенькую.

Но в ней есть кондишн, и она еще вполне бодро бегает.

Почему Адамастор говорил по-русски?

Марго становится страшно, по спине бегут мурашки.

Что ж, она любит, когда ей страшно.

И когда ей делают больно.

Она любит грубость, черный Адамастор вел себя очень грубо.

Дважды ударил ее по щеке.

Сначала по одной, затем – по другой.

И в ней все взорвалось, будто в душу ворвался космос.

Она это так и назвала: астральная половая агрессия.

Вечер, дорога забита транспортом, всюду опять пробки.

Придется отключать кондишн и открывать окна – кондишн жрет много бензина, а бензин – это деньги.

Она только и делает что зарабатывает деньги, но их все равно не хватает. Конечно, если каждый раз не откладывать на счет, станет легче, но тогда Франция сделает ей ручкой.

Ей делает ручкой какой-то подозрительный тип из «фиата-пунто», там окна тоже открыты, значит – экономят бензин.

Тип в темных очках, очень коротко стриженный.

И лицо загорелое, хотя тут у всех загорелые лица.

Он закуривает и выпускает в ее сторону колечко дыма.

Марго улыбается, машет ему рукой и трогается с места: пробка рассосалась, путь свободен.

– В это время всегда так! – сообщает Лева Максиму. – Из одной пробки в другую.

Они в дороге минут сорок, а продвинулись совсем чуть-чуть.

– Дальше будет проще, – обнадеживает Лева. – Проедем Натанью, а там уже рядом.

Банан смотрит по сторонам.

Типичные южные дома, типичные южные обочины.

Хотя он не ожидал, что здесь так много зелени.

А еще – что здесь так душно и влажно, он постоянно пьет, да еще Лева подначивает: мол, пей больше, тут требуется минимум два литра в день…

Внезапно Максим видит море, оно слева, четвертое море за это лето.

Или третье?

Смотря как считать.

Персидский залив, Аравийское море, Эгейское…

Это – Средиземное.

Значит, четвертое.

Они проезжают Натанью, впереди все еще маячит «мазда» с кудрявой блондинкой за рулем.

Крашеной кудрявой блондинкой.

– Вот тут мне как-то повезло, – хвастается Лева и тычет пальцем в автобусную остановку.

Банан вопросительно смотрит на приятеля.

Лева с готовностью рассказывает, как ему надо было добраться из Натаньи в Тель-Авив, был он без машины и спешил на эту остановку автобуса.

И опоздал на три минуты.

Всего на три.

А в автобус сел шахид, и автобус взорвался.

Лева помогал выносить раненых.

И трупы.

По берегу моря растут пальмы, по другую сторону дороги – кипарисы и еще какие-то деревья с крупными листьями. Да, зелени много.

– Это здесь ее много, – говорит Лева, – а там, куда ты собрался, сплошная пустыня.

– Я люблю пустыню! – отвечает Банан.

Они подъезжают к заправке, у которой стоит все та же «мазда».

– Здесь есть туалет, – информирует Лева. – Бесплатный.

– А в принципе какая такса за пользование? – спрашивает Максим.

– Шекель, – отвечает Лева. – Пописать – шекель.

– Это сколько?

– В долларе почти пять шекелей! – просвещает его Лева.

Банан выходит из машины размять затекшие ноги. Местные жители предпочитают небольшие машины, хотя почему – предпочитают? Просто держать большие – дорого. И все ездят пристегнутые. Сидит за рулем полуголая девка, и – пристегнута. И мужик рядом – тоже пристегнут. И на заднем сиденье пассажиры непременно пристегнуты.

Максим выходит из туалета и сталкивается с той самой крашеной блондинкой. Она опять улыбается ему. У нее пухлый рот, только вот глаз не видно – темные очки, тут все в темных очках, это можно понять, солнце жарит, как не жарило и на Крите.

Максим ответно улыбается девице.

Лева уже за рулем, пора ехать дальше.

Через Хадеру на север, к Хайфе, на горизонте совсем скоро покажется гора Кармель.

Минуя малюсенькие городки с непривычными названиями Гиват Ольга, Сдот-Ям, Атлит.

А еще – Цезарию, хотя с этим названием проще, оно явно дано в честь Цезаря.

Только вот – которого?

Слева – сплошь песчаные дюны, за ними плещется море.

Отливает синим бархатом.

Топорщится невысокими волнами.

Самый восточный берег Средиземного моря.

Сюда стремились крестоносцы.

Отсюда отправлялись в плавание финикийцы.

Между прочим, на карте Хайфа располагается прямо напротив Крита. Ну, почти напротив.

Справа – тоже песок, поросший низкорослыми сосенками.

– Их специально сажают, – комментирует Лева, – и поливают из шлангов, арабы сажают, русские, марокканцы, украинцы… Тяжелая работа!

И тут справа резко вздымаются зеленые холмы, один выше другого.

Уже видна гора.

– Сады Ротшильда! – объявляет Лева.

У очередного светофора они догоняют «мазду» с крашеной блондинкой, та игриво мигает им подфарниками.

– Скоро будем дома. – Лева жмет на газ.

Банан опять тянется за водой.

– Кузина привет передавала! – говорит Лева.

– На обратном пути, – отмахивается Максим, – когда вернусь из Эйлата… Тогда и увидимся…

Лева кивает.

Справа громоздится гора Кармель.

Поросшая лесом, темно-зеленая, уже окутанная сумерками.

– У нас тут очень красиво, – говорит Лева.

– У вас тут на днях взорвали автобус, – замечает Максим.

– Что делать! – пожимает плечами Лева и въезжает в город.

Город поднимается по склонам горы, слева виден порт, справа горит золотом купол Бахайского храма.

«Мазды» больше не видно, она ушла вбок, дальше по скоростному шоссе, в сторону Акко.

Лева крутит руль, машина лавирует по улочкам, забираясь все выше и выше.

Отель почти на вершине, в самой высокой точке Хайфы.

– Завтра тебя забирать когда? – спрашивает Лева.

– А сейчас поужинаем? – вопросом на вопрос отвечает Максим.

– Хорошо, – соглашается Лева. – Поужинаем и договоримся…

Он и поужинали, а на следующее утро Лева заехал за Бананом в половине седьмого и доставил его в Акко, ненадолго притормозив возле эвкалиптовой рощи, что почти у въезда в город, который был основан чуть не четыре тысячи лет назад и именовался вначале Аккрой, потом какое-то время – Птоломеей, сперва оплот римских легионов, затем – вотчина крестоносцев, коих, в свою очередь, сменили мамелюки, а в 1775 году султан Ахмед эль-Джазар построил здесь фантастической красоты мечеть с мраморными колоннами.

Как раз напротив этой мечети – суровая каменная цитадель, у которой Лева и припарковал свой «фиат».

Но перед этим они минут пятнадцать бродили по эвкалиптовой роще, и Максим чувствовал, как легкие очищаются от мерзости, что накопилась в них за всю его тридцатилетнюю жизнь.

Было тихо, лишь изредка по шоссе проезжали машины.

– Я хочу здесь остаться! – внезапно вырвалось у Банана.

– И поселиться под эвкалиптом! – хохотнул Лева.

Максим промолчал, и они направились обратно к машине, а вновь вышли из нее уже возле крепости.

– Тебе вниз, – сказал Лева. – «Абу-Кристо» там, надо пересечь арабские кварталы…

Банан почувствовал, что Леве туда совсем не хочется.

– Сам дойду, – ответил он. – Только подскажи, как.

– Вот по этой улице, – тихо проговорил Лева, – Дойдешь до берега, а там все вправо и вправо… И увидишь, это у самого моря… Тебя ждать?

– Нет, – сказал Максим. – Спасибо, сам справлюсь позвоню, когда вернусь из Эйлата.

– Осторожнее! – предупредил Лева и повторил: – Арабские кварталы!

Они обнялись, Максим пошел вниз по улице, оставив за спиной бывшую турецкую крепость и маленький «фиат» у ее подножья.

Он не боялся, потому что бояться было нечего.

Улица пуста; магазины, лавчонки, меняльные конторы – все на замке.

Пальмы, кипарисы, платаны.

Живые изгороди с яркими пахучими цветами.

Он подумал, что напрасно оставил в гостинице термос; а впрочем, кто знает, чем закончится это свидание.

В любом случае, он намеревался вернуться в отель.

На худой конец, поймает такси.

Запахло морем, он вдруг оказался с ним один на один.

У берега – небольшие рыбацкие лодки и несколько яхточек.

На лодчонку грузятся арабы, на носу навалена груда сетей.

Максим замедлил шаг, глубоко вдыхая соленый морской воздух.

Он чувствовал на себе настороженные взгляды, но ему было все равно.

Несколько человек сидели на раскладных стульях.

Один курил кальян, остальные пили кофе.

По крайней мере, пахло кофе, кальяном.

И, естественно, морем.

Ему что-то крикнули вдогонку, он не ответил.

Угрозы в выкрике не было, возникший было в спине спазм сразу же отпустил.

Впереди показалась светящаяся вывеска: «Абу-Кристо».

Как и говорил Лева – на самом берегу, большое деревянное помещение с открытыми настежь проемами окон.

Неприятно кольнуло сердце, Максим посмотрел на море, еще раз глубоко вдохнул, улыбнулся, и все прошло.

Он вошел в ресторан.

Часть столов была уже прибрана, стулья перевернуты ножками вверх.

Освещенными оставались столики возле деревянного бортика, под которым звучно плескались волны.

С краю расположилась большая компания – какие-то рисковые датчане, хотя почему он решил, что именно датчане, – Максим не знал.

Дальше за столиками сидели парочки.

За одним, за вторым… Третий был свободен.

А в самом конце зала, неподалеку от стойки, восседала вчерашняя крашеная блондинка из «мазды».

В белой рубашке с коротким рукавом, темные очки и пачка сигарет лежали рядом со стаканом, в котором, судя по цвету, был апельсиновый сок.

Или коктейль с апельсиновым соком.

– Занято! – сказала она, когда он подошел к столику.

Но сказала приветливо.

– Да ладно, – ответил Банан, – мы же уславливались.

Она испуганно посмотрела на него снизу вверх и тогда он улыбнулся и сел.

– Адамастор, – представился он. – Ты ведь ждешь Адамастора?

– Я пойду! – Блондинка попыталась встать.

Банан схватил ее за запястье и процедил:

– Сиди. Я тебя не обижу.

– Отпусти, – попросила она, – мне больно.

Однако тон ее переменился, Максим понял, что она его больше не боится.

– Ты должна мне помочь, – сказал он. – Хочешь, я тебе заплачу?

– Сколько? – автоматически брякнула Марго, и Банан расслабился.

– А сколько ты берешь? – как можно вежливее осведомился он.

– Ты где остановился? – спросила она.

– В Хайфе, в «Дан Панорама».

Она присвистнула и задумалась.

Взяла сигарету из пачки.

Максим щелкнул зажигалкой.

– Сто пятьдесят долларов! – наконец сказала она.

– Давай пять дней за пятьсот! – предложил Максим и добавил: – И мой бензин.

– А бензин тут при чем? – удивилась Марго.

– Мы поедем в Эйлат, – тихо произнес Банан, – к твоему другу Адамастору, ты не против?

– Я хочу есть, – выпалила она, – в животе бурчит… – Помолчала. – Слушай, а как тебя зовут?

– Банан! – ответил Максим и открыл меню.

Она выбрала рыбу, он – стейк без крови и пиво.

От пива Марго отказалась, отказалась и от вина: попросила еще свежевыжатого апельсинового сока.

– Где твоя машина? – спросил Банан, ожидая, когда официант вернет ему карточку.

– У крепости. Тут недалеко.

– Знаю. – Максим расписался на счете и убрал карточку в бумажник. – Я там недавно был.

Она пошла к выходу первой.

Белая рубашка с короткими рукавами и белые джинсы, плотно обтягивающие попу.

На берегу она взяла его за руку, море катило ленивые волны, лодок почти не осталось – наверное, все ушли на лов.

– Ты меня и вправду не обидишь? – спросила она.

Банан помолчал.

– Если сама не попросишь.

– Там видно будет! – с какой-то неуверенной ноткой в голосе сказала Марго.

Эйлат

– Ты спятил! – сообщила она за считанные минуты до въезда в Эйлат, когда они миновали развилку у пограничного пункта Арава, за которым начинались законные владения нынешнего иорданского короля, сына покойного Хусейна; в принципе, они уже больше часа ехали вдоль границы с Иорданией, вот она, справа, каких-то полкилометра – и видны морщинистые коричневатые горы, а слева такие же, пусть пониже, но израильские, пустыня, переходящая в пустыню, вначале Иудейская, потом – Негев, сейчас вот пустыня Паран, если верить Марго, которая совсем остекленела, вынужденная сидеть за рулем с утра пораньше, да еще и выбирать дорогу поодаль от палестинских территорий, хотя самый удобный путь пролегал как раз мимо них.

Однако рисковать вряд ли стоило.

Максим проснулся в семь; Марго спала, свернувшись забавным клубочком, стиснув в объятиях подушку и лежа как-то наискосок, даром что кровать в этом отеле была попросту непотребной ширины.

Вчера вечером, поднявшись в номер и подождав, пока она примет душ и скользнет под легкое льняное покрывало рядом с ним, ощутив ее прохладное после душа тело, Максим пожелал ей спокойной ночи, инстинктивно поняв, что будет намного лучше, если они просто уснут, и она доверчиво прижалась к нему и сразу же растворилась в своих ночных видениях: иногда он просыпался оттого, что она разговаривала с кем-то на иврите.

Он гладил ее по голове, по плечам, и она снова засыпала, а утром, когда он разбудил ее, сам уже полностью одетый – оставалось лишь убрать вещи и положить в сумку термос, – она улыбнулась, сказала «шалом», выскочила из-под покрывала и голой отправилась в душ, смешно покачиваясь спросонья.

В половине девятого, позавтракав – номер Максим оплатил заранее, чек-час наступал в двенадцать, так что они отбывали даже раньше положенного, – они сели в ее «мазду» и поехали обратно, по направлению к Тель-Авиву.

Такой она выбрала маршрут.

Конечно, можно было свернуть в сторону Назарета, проследовать по Самарии в Иерусалим, а потом вниз, к побережью Мертвого моря, откуда уже почти прямая дорога на Эйлат, но Марго показала Максиму этот маршрут на карте и забраковала его, объяснив, что вот эти заштрихованные ромбики, неравнобедренные треугольники и эллипсы суть не что иное, как навязшие ему в зубах по домашним теленовостям Дженип Наблуз и Рамалла, палестинская автономия, так что лучше ехать иным путем. Например, Нижней Галилеей до озера Кинерет, а потом по Иорданской долине к тому же Мертвому морю и дальше – само собой – на Эйлат, но тогда они не попали бы в Иерусалим, и Максим не увидел бы Великий город.

А Марго очень хотелось этого.

Может, в благодарность за то, что Банан так и не тронул ее ночью.

Кто знает.

В результате они поехали обратно той дорогой, по которой его вез Лева, и Максим не сумел полюбоваться ни роскошными холмами Галилеи, зелено-желтыми, будто прочерченными в прозрачной синеве библейского воздуха, ни столь же прозрачной синевой озера Кинерет, к которому сбегают эти холмы, ему не дано было подойти по темноватой крупной гальке к воде, вблизи уже не синей, а коричневой, но все равно кристальной, отражающей яркий желтый круг висящего над Галилеей солнца.

Впрочем, Банан все-таки подошел к воде.

Не утерпел, попросил Марго тормознуть у моря.

Случилось это между Хадерой и Натаньей; они остановились, она осталась у машины покурить, а он спустился вниз по склону.

Вода тут была не очень чистая, на белой пене виднелись грязноватые разводы, но он все же снял сандалии, закатал джинсы и вступил в Средиземное море.

Очень теплое, на удивление теплое, почти как океан в котором он плавал вроде бы совсем недавно.

Максим прошел несколько метров вдоль берега, посмотрел в сторону машины – Марго помахала ему рукой, и он заспешил к ней.

Им предстояло миновать Натанью и Рамат-Ган, а затем, не сворачивая к аэропорту Бен-Гурион, резко увеличить скорость и устремиться к Иерусалиму. В дороге они были уже третий час, до Иерусалима оставалось около часа, до Эйлата – все пять.

Они перекусили на заправке минутах в двадцати за поворотом к аэропорту: съели по пицце и выпили невкусный растворимый кофе.

У Максима разболелась голова, солнце палило немилосердно, он проглотил таблетку, которую дала ему Марго, впереди уже виднелись горы, и Банан вдруг осознал, что сумасшедшее лето, начавшееся с добермана по имени Ганс, привело его туда, где он и не мечтал оказаться.

Вернее – приведет.

Совсем скоро.

И, может быть, там он поймет, чего ради мотается из страны в страну, таская с собой полный жидкого азота термос, в котором хранится ампула под номером ZZX 222.

Ампула со спермой его друга.

Он надеется получить ответ.

«Зачем? – спросит Максим. – Боже, скажи, я ни в чем не ошибаюсь?»

Марго как-то странно посмотрела на него.

– По-моему, тебе надо помолиться.

Банан кивнул.

– Можешь пойти в храм, – продолжала она. – Ну, знаешь, храм Гроба Господня.

– Нет, – сказал Максим, – мне надо напрямую.

– Чудной ты человек, – пробормотала Марго. – Но ты меня нанял…

Несколькими часами позже она сообщит ему, что он спятил, но это будет уже после того, как он расскажет ей, зачем ему Адамастор и что находится в никелированном термосе, над которым Банан трясется, словно там все сокровища мира.

Это произойдет несколькими часами позже, а сейчас они въезжают в Иерусалим.

Поначалу это был просто большой город.

На въезде они попали в пробку, к счастью, очень быстро рассосавшуюся. Марго лихо выкручивала руль, а Максим пялился в окно, борясь с какой-то идиотской хандрой, нежданно подступившей к горлу, – то ли оскомина обманутого ожидания, то ли просто дома вокруг настолько самодовольны, что оторопь берет; но желтоватый камень в то же время притягивал, завораживал взгляд, и они вовсю катили по широким улицам на восток, увлекаемые этой тысячелетней ловушкой.

Марго показала ему здание кнессета, они миновали тенистый, хоть и не очень впечатляющий парк, и Банан вдруг увидел, как на месте самодостаточных домов образовалась стена.

Он понял, что они прибыли.

«Мазда» тащилась за малогабаритным автобусом, сзади ее подпирала другая машина, машины подпирали ее и с обоих боков, однако справа уже распростерлась зеленеющая долина, а слева высился на горе фантастический желтый город, совсем не тот, в какой они въехали минут двадцать назад.

У Максима перехватило дыхание, тоска улетучилась, а вместо нее явилось никогда ранее не испытанное чувство восторга – просто оттого, что он живет и наконец добрался туда, куда любому человеку надо попасть хоть раз в жизни – для того чтобы убедиться, что Бог есть.

Максим чувствовал присутствие Бога.

В знойном воздухе иерусалимского дня.

В ленивом дуновении ветра с востока. Из пустыни.

Он покосился на Марго.

Она продолжала крутить руль, только сняла очки, и ее темные глаза печально смотрели вперед через лобовое стекло.

– Приехали! – отметила она и добавила: – Вон там Львиные ворота.

– Не понял! – сказал Банан.

Марго объяснила, что в Старый город ведут восемь ворот, двое закрыты, Золотые и Ворота Ирода, Золотые совсем неподалеку, Гефсиманский сад тоже рядом.

– Один пойдешь? – спросила она.

– Да, – ответил Максим.

Тогда ты выйдешь через другие ворота, Мусорные, и там я тебя буду ждать. Не потеряешься?

Банан хмыкнул, надел белую туристическую кепочку от жары, взял бутылку воды, достал из сумки термос…

– Термос тебе зачем? – осведомилась Марго.

Он пристально посмотрел на нее, хмыкнул и положил термос обратно в сумку, как дурак промямлил:

– Береги эту штуку!

– Осторожней, – сказала Марго. – Тут Иерусалим!

Банан махнул ей рукой, вышел из машины, захлопнул дверь и направился в сторону Золотых ворот, мельком глянув на указатель, где было написано: Via Dolorosa.

Дорога скорби.

Уверенно пристроился в хвост малочисленной группке туристов богомольного вида: скорей всего, католики из Южной Америки; он может ошибаться, но все они такие смуглые, темноволосые.

И немолодые.

Прошел ворота и двинулся вверх, тщательно следя, чтобы табличка «Дорога скорби» не исчезла из поля зрения; та мелькала то на одном коричневатом морщинистом доме с узкими щелками окон, то на другом.

Припекало; Максим чувствовал, как напитывается влагой рубашка.

Отхлебнул воды из бутылки и двинулся дальше, прошел часовню Осуждения, у церкви Богоматери Страдания свернул налево и вновь оказался на Via Dolorosa.

Всюду были солдаты с М-16 в руках, начались арабские кварталы, Максим ускорил шаг, чтобы не отстать от латиноамериканцев, которые притихли и молились чуть не на каждую стену. Временами идти становилось трудно – дома настолько сближались, что разойтись было практически невозможно, и лишь откуда-то сверху, из щелей между крыш, светило беспощадное иерусалимское солнце.

Так он добрался до храма Гроба Господня.

Просто шел, шел и – дошел.

В очередной раз свернул налево, угодил в какие-то ворота и увидел большой мощеный двор.

Напротив ворот – вход в храм.

Но Максиму не надо было в храм.

Он ведь уже сказал Марго, что хочет разговаривать напрямую с Ним, а не с Сыном.

Сам не зная почему.

Он вышел из ворот и наугад побрел вправо, лавируя между сплоченных светло-желтых домов. Изнывая от жары, ощущая кожей непрерывное давление неба и солнца и желая лишь одного: как можно скорее выбраться из города, сесть в машину Марго и поехать на юг, к Красному морю, на встречу с чернокожим по имени Адамастор.

Великий город невзлюбил Максима; наверное, тот показался ему слишком суетным, наверное, Банану вообще не надо было сюда приезжать.

Максим сбежал по лесенке, еще раз свернул, преодолел ступенчатый подъем и очутился возле высокой, как бы вырастающей из земли стены, сложенной из огромных, плотно прилегающих друг к другу каменных глыб.

А над стеной, словно неотъемлемая часть неба, горел золотом купол с четко очерченным полумесяцем на верхушке.

Стена Плача и купол над скалой.

Вершина Храмовой горы.

Место обитания Бога.

Возле стены копошился народ – евреи молились а немногочисленные по нынешним временам, туристы стояли вокруг и проникались здешней патетической аурой.

Максим прошел между двух вооруженных секьюрити и направился к стене.

Он не знал, чего ожидать, он просто шел к стене, медленно, даже, пожалуй, торжественно.

Надежды, что Банана услышат, не было.

Будь Он настроен слушать, мир выглядел бы совершенно иначе.

Максим приблизился к стене вплотную и прикоснулся к выщербленному камню.

Стоявший рядом еврей с большой черной бородой и в кипе монотонно кланялся, и так же монотонно кланялся другой еврей, справа, с бородой седой, а не черной.

Максим прижался к стене лбом и почувствовал, как внутри сами собой возникают слова.

Возникают помимо воли и логики.

Максим просил Его о том, чтобы все в этом мире изменилось, чтобы друзья перестали исчезать бесследно, а женщины – торговать собой: пусть просто дарят любовь, ведь Он сам говорил, что любовь – главное. Максим просил Его сделать так, чтобы все были счастливы, хотя это и смешно, на самом деле смешно, очень смешно, но выполни же мою просьбу, почему моя сестра несчастна, почему исчез мой друг Палтус, что произошло с Ириной, да и Вера – помнишь Веру? Я помню все, все и всех, и все мы несчастны, где же выход, скажи?

Вдруг Банан ощутил опустошение, будто его выжали до капли. Он отстранился от стены и запрокинул лицо к безжалостному иерусалимскому небу. Ответа не было, Он не хотел отвечать; но Максиму стало необыкновенно легко, и он понял, что должен делать.

Точнее – продолжать делать.

Ибо все протекало так, как было заранее предначертано.

Надо просто вернуться к машине и ехать в Эйлат.

Он медленно отделился от стены.

Совсем рядом, наискосок, виднелись Мусорные ворота, снабженные турникетами; у входа и выхода стояли солдаты, Максим прошел сквозь ворота и отыскал «мазду».

Марго спала, откинув кресло.

Максим постучал в окошко, она проснулась и открыла ему дверцу.

– Ну что? – спросила она.

Максим ничего не ответил, уселся рядом и припал к бутылке с водой.

– Едем? – спросила Марго.

Он кивнул, они тронулись с места, через пятнадцать минут Великий город остался позади.

И тут Максим заговорил.

Он говорил долго; они подкатили к Мертвому морю, миновали Кумранские пещеры, оставили позади крепость Массаду и два ноздреватых скалистых плато – одно по имени Содом, другое Гоморра, – но не стали оглядываться на застывшую фигуру Лотовой жены, солнце уже клонилось к горизонту, заливая голую каменистую пустыню болезненным красноватым светом, они выехали на трассу, ведущую в Эйлат и только у оазиса со странным названием «101-й километр» Максим закончил рассказ.

– Покажи термос! – попросила любопытная, как все Девы, Марго и притормозила.

Банан послушно достал термос.

– Можно открыть?

Он отвернул крышку, пахнуло холодом.

Марго молча смотрела на ампулу.

Банан завинтил термос и убрал в сумку.

– Значит, – сказала Марго, – это сперма твоего друга.

– Да, – ответил Банан.

– И ты хочешь, чтобы кто-нибудь от нее забеременел…

– Да, – повторил Банан.

– Это могу быть и я! – убежденно выдохнула Марго.

– Спасибо, – поблагодарил Максим и добавил: – Еще не время…

– Почему? – спросила Марго.

– Адамастор! – объяснил Максим. – Надо и у него спросить, все ли я правильно делаю.

– Пойдем есть! – сказала Марго.

Они прошли сквозь забавные резные воротца. В оазисе росли кипарисы, платаны, акации и несколько десятков пальм. Времени не оставалось – хотелось успеть до темноты, поэтому перекусили картофелем фри и гамбургерами да выпили соку.

И покатили дальше, а за считанные минуты до въезда в Эйлат – этот протуберанец Земли Обетованной на побережье Красного моря, который иорданцы именуют Акабой, отчего Эйлатский залив на многих картах обозначается как «Залив Акаба», – едва они линовали развилку у пограничного пункта Арава, она вдруг сказала ему: