Текст книги "Летучий голландец"

Автор книги: Андрей Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Ты спятил, Банан!

Банан улыбнулся в ответ.

Они пересекли черту города.

Марго выключила кондишн и открыла окна.

Дохнуло жарой и морем.

Проехали мимо эйлатского аэропорта и свернули к Коралловому берегу.

Море было слева, а справа возвышались невысокие бурые горы; за ними начиналась Синайская пустыня.

В густеющей темноте они добрались до отеля «Орхидея», известного еще и как «Тайская деревушка», – почти у границы с Египтом, в десяти минутах езды до пограничного пункта Таба.

Холмы, усаженные пальмами и какими-то разлапистыми деревьями.

У бассейна колготился немногочисленный народ, они прошли рецепцию, и бойкий электромобильчик повез их вверх по узкой дорожке, петляющей между Деревянными бунгало и купами тропической зелени.

– Это очень хороший отель! – проговорила Марго, входя в номер.

– Сейчас здесь большие скидки! – ответил Максим.

– Сейчас везде большие скидки! – сказала Марго и вдруг заплакала.

Он достал платок, протянул ей, а сам вышел на лоджию.

Вокруг была зелень, жара спала, сквозь темные кроны мерцало море.

В ушах гудело – дорога заняла весь день.

Точнее – утро, день и вечер.

Когда Банан вернулся в комнату, спящая Марго лежала на кровати ничком.

Он включил кондиционер, установил его тумблер на умеренную прохладу и набросил на Марго покрывало.

– Сделай мне больно! – прошептала она во сне.

Он улыбнулся и нежно поцеловал ее в макушку.

Счастье – это теплый пистолет

Ему снился странный сон.

Он должен был сделать ей больно.

Она хотела этого, она просила об этом, она сама все приготовила: и Т-образный крест, и плеть, оставалось лишь привязать ее к кресту и взять плеть в руки.

Банан усмехнулся: забавно, но все это уже было.

Только без креста.

В тот раз он покупал плеть сам, пусть это будет подарок, обычно женщинам в подарок преподносят совсем другое, но он знал, чему именно будут рады – они всегда радуются, когда угадывают их желания, и порою любят, чтобы им делали больно. Он вышел на нужной остановке и нырнул в магазин.

Требуемый отдел был на втором этаже, в самом конце, в каком-то невзрачном тупике. Надо пройти мимо шуб и пальто, миновать верхнюю женскую одежду и белье – мужское и женское, пронырнуть мимо парфюмерных запахов и баночек с косметическими притираниями. И при этом лавируя среди покупателей и покупательниц, сталкиваясь с ними и расходясь, поглядывая на стрелочку указателя, время от времени проявляющуюся на стене.

Он дошел до искомой двери, внезапно у него вспотели ладони.

Марго спала все так же тихо и спокойно, кондиционер ровно гудел.

Банан повернулся на другой бок.

В отделе было несколько человек, какой-то мужчина средних лет в длинном кашемировом пальто донимал продавца расспросами о пищевых добавках.

Юнец с отвислой нижней губой торчал у полок с видеокассетами.

Молодая парочка выбирала сувениры – явно кому-то в подарок.

Банан огляделся, нужная витрина была в самом центре.

Очень смешная витрина, все для извращенцев.

Наручники, черные капюшоны с прорезями для глаз.

Облегающие трико из черного латекса.

Продавец-консультант, миловидная дама в очевидном возрасте, заспешила к нему, оставив мужчину в кашемировом пальто на кассира.

– Вы что-то ищите?

– Плеть! – ответил Банан.

– Замечательно! – сказала дама. – У нас большой выбор!

Выбор действительно был большим, производство Китая, Тайваня, Таиланда, Малайзии, сплошной Дальний Восток, Far East, страны Юго-Восточной Азии, если быть точнее.

– У вас уже есть опыт? – поинтересовалась дама.

– Чего ты медлишь? – спросила Марго, откидывая простыню.

Он перевернулся на спину и захрапел.

– Для опытных предпочтительнее вот этот бич, посмотрите, какой красивый!

Банан посмотрел вначале на бич, потом на даму. У той блестели глаза, было заметно, как она волнуется.

Бич действительно был красивым – белая резная рукоятка некрашеного, но полированного дерева, и свитый в жгут двухметровый лоскут кожи, завязанный на конце в узел.

– Слишком серьезно! – серьезным же голосом ответил Банан.

– Понимаю! – уважительно сказала дама, и предложила ему лежащую рядом плеть, с такой же белой рукояткой и несколькими полосками кожи сантиметров семидесяти в длину.

– Рукоятка не нравится! – капризно сказал Банан.

– Хорошо, хорошо! – зашлась дамочка в каком-то экстазе. – Тогда взгляните на эту прелесть!

Прелесть была почти такой же, но с черной рукояткой.

– Семь хвостов! – сказала консультантша. – Семихвостка!

Банан утвердительно кивнул головой.

– Ну, – сказала Марго, – ты чего ждешь?

– Сколько? – спросил Банан.

Ему назвали цену, он удовлетворительно хмыкнул и направился в кассу.

Мужчина в кашемировом пальто все еще не мог разобраться с добавками.

– У вас что? – спросила кассирша.

– Плеть! – вежливо ответил Банан и протянул деньги.

– Запаковать? – спросила кассирша, отсчитывая сдачу.

– Да! – так же вежливо ответил Банан.

– Упаковку подарочную?

– Если можно!

Плеть положили в коробочку, коробочку обернули в цветной целлофан и перевязали розовой ленточкой.

– А пакетик? – спросил Банан.

Кассирша взяла откуда-то из-под стойки пакетик, убрала в него коробочку и протянула Банану.

– Куда его поставить? – спросил Банан, показывая на крест.

– Лучше в центр, – ответила Марго, – чтобы всем было видно…

Сон становился неуправляемым и каким-то долгим.

Обычные сны такими длинными не бывают.

Банан машинально убрал со своей груди теплую руку Марго и опять повернулся на бок.

Его уже ждали, он снял куртку и протянул пакетик с подарком.

Раздался шорох сдираемой упаковки.

– Здорово – сказала Марго. – Мне нравится!

Это действительно была Марго, Банан закрыл глаза и вновь резко открыл.

– То, что нужно! – сказала она.

Он укрепил Т-образный крест посредине комнаты, а потом подошел к окну и раздернул шторы.

Начинался рассвет, небо становилось розовым, вот-вот над водной гладью покажется белесоватый диск солнца.

– Помоги! – сказала Марго.

Банан взял стул и поставил возле креста.

– Надо не так! – сказала она. – Я в кино видела!

– Давай так, – сказал Банан, – я тебе помогу!

Она вытянула одну руку, он привязал ее своим поясным ремнем к перекладине. Потом взялся за вторую.

На этот раз в ход пошел ее ремень.

– Ноги! – сказала она.

Он взял из ванной полотенце и привязал ее ноги к свежеоструганному столбу.

Затем отошел на пару метров и полюбовался своей работой.

– Зачем ты мне это подарил? – спросила она.

– Ты ведь хотела! – тихо сказал Банан.

– Тогда ударь! – попросила она и повернулась к нему спиной.

– Сними! – не своим голосом сказал он.

Она сняла блузку, затем – лифчик.

Он смотрел на ее белую, склоненную спину и чувствовал, как в нем что-то меняется.

У него в руках была плеть, сейчас он размахнется и полоснет ей по этой белой хрупкой спине.

Марго свесила голову на левое плечо, крашенные белокурые волосы спадали на грудь.

Треугольник между ног был черным – там она не красилась.

Она пристально посмотрела на него, тогда он размахнулся и ударил.

Она вздрогнула и подалась вперед.

– Еще? – спросил Банан.

– Да! – сказала она, а потом начала кричать, упоенно и мучительно.

Он бил ее по спине и смотрел, как на белой коже появляются красные полосы. Наконец показались капельки крови, еще более красные. Потом она не выдержала и рухнула прямо на пол, но это было в другом сне, потому что этот все продолжался и в нем Банан пока еще даже не поднял плеть.

– Ударь! – попросила Марго.

– Ты многое на себя взяла! – сказал он. – Тебе только венца не хватает…

– Это правда, – сказала Марго, – это на самом деле правда, так что давай, бей!

Банан размахнулся и ударил.

Она закусила губы, было видно, как ей больно.

– Счастье – это теплый пистолет, мама! – сказал Банан и снова взмахнул плетью.

– Happiness is a warm gun! – ответила ему с креста Марго.

– Ты хорошо знакома с касанием бархатной руки! – в такт удару пропел Банан.

– So well acquainted with the touch of the velvet hand! – ответила ему Марго.

На ее шее и плечах были заметны глубокие красные полосы. Банан перешел на грудь.

– Счастье – это теплый пистолет, мама! – вновь, как заклинание, пропел он, и добавил:

– Ящерица на оконном стекле!

Палтус выгнулся на камне, хвост у него странно изогнулся. Мартышка испуганно вздрогнула и попыталась погладить сухую и прохладную шкурку приятеля, но тот не дался и быстро пополз прочь от солнцепека, в ближайшую глубокую и темную расщелину.

– Well like a comma you're a-cuddled absolutely in vain! You brought that Doberman abroad, but whatcha hoping to gain? – внезапно сморщив лицо, произнесла Марго.

– Типа, в позе эмбриона ты валяешься зря!

– Ты какого добермана прикатил за моря? – ответил ей Банан и понял, что сон окончательно вышел из-под контроля.

Ему стало страшно, пора было просыпаться.

Но он не мог, отчего-то сон оказался не только отвратительным, но и сладостным, черная рукоятка плети все так же приятно лежала в ладони, а Марго сейчас была не просто красивой, а необыкновенно красивой – он никогда еще не видел таких потрясающих женщин, пусть даже и играющих не предназначенную для них роль.

Палтус нырнул в расщелину, кончик хвоста на мгновение мелькнул и исчез.

– Эй! – сказала Мартышка, – ты куда?

Марго внезапно дернулась, а потом обмякла, Банан понял, что хватит.

Он отбросил плеть, развязал ей ноги, потом встал на стул и отвязал руки от перекладины.

Снял ее с креста и положил на кровать.

– Счастье – это теплый пистолет, мама! – почти не слышно пропел он себе под нос и начал стирать губкой кровь с тела Марго.

Она опять положила на него руку, ему стало тяжело, грудь что-то сильно сдавило, он открыл глаза.

От кондиционера стало холодно, Марго спала, все так же безмятежно посапывая, как ребенок, которым когда-то была, как были в свое время детьми и Банан, и его сестра, и давно уже исчезнувший Палтус.

Руки у Максима горели, он выбрался из-под одеяла и вышел на лоджию.

Уже рассвело, отчетливо виднелось море.

Та его часть, что именуется Эйлатским заливом.

Сейчас он был еще в утренней дымке.

Банан посмотрел на свои ладони – правая была красной.

«Типа, в позе эмбриона ты валяешься зря!

Ты какого добермана прикатил за моря?» – вновь возникло в его голове.

– Не знаю! – честно ответил сам себе Банан.

Он всегда делал то, что у него просили.

Ему надо было зарабатывать деньги, и он перевозил деньги.

Ему говорили, что у него красивые плечи, и он послушно обнажал их – Ирине нравились его плечи, как нравились они и многим другим.

И он делал больно, если его об этом просили, хотя отчего-то больно постоянно становилось ему.

Банан закурил и сел в шезлонг, стоящий на лоджии.

От соседнего бунгало по узенькой дорожке вниз спускалась какая-то парочка, но он не мог ее рассмотреть через густые зеленые заросли.

Солнце всходило все выше, море приобрело цвет, стало ярко-синим.

На большом дереве чуть пониже лоджии были отчетливо видны большие, уже открывшиеся навстречу солнцу цветы.

Розоватые, с красной сердцевиной.

Наверное, дивно пахнущие.

Внезапно он увидел, как над одним из цветков, будто маленький вертолетик, кружит какое-то существо.

Вначале Банан решил, что это бабочка, но, приглядевшись, понял, что это не так.

Над цветком порхала птичка, малюсенькая, с длинным, чуть изогнутым клювиком.

Она умудрялась так быстро махать крыльями, что они сливались в неясное, отбрасывающее тень пятно.

Действительно – как вертолет.

Или колибри, ведь так летают именно колибри, зависают над цветком словно большие бабочки, и крылья их сливаются в почти что прозрачную тень.

– Колибри! – сказал он вышедшей на лоджию сонной Марго.

Смешной, растрепанной, завернутой в покрывало.

Марго зевнула и потянулась.

Покрывало соскользнуло и упало, голая Марго плюхнулась в соседней шезлонг.

На ее груди были хорошо заметны четкие красные полосы.

– Неудобно спала! – сказала Марго.

– Колибри! – опять произнес Банан.

Марго посмотрела на птичку, все еще кружащую над цветком, и улыбнулась.

– Honey bird! – сказала она и добавила: – На иврите «ципор дваш»… А вот по-русски…

– Медовая птичка, – сказал Банан, и вновь потянулся за сигаретой.

– Honey birds, honey birds, heart without love and words… – почти что пропела Марго…

– Почему это сердце без любви и слов? – удивился Банан.

– Не знаю, – сказала Марго, а потом добавила: – Просто оно у них такое маленькое, что для любви и слов в нем уже нет места!

– Откуда у тебя эти полосы? – спросил Банан.

– Я же сказала: неудобно спала! – ответила Марго, подняла с пола покрывало и вновь закуталась в него.

– Есть хочешь? – спросил Банан.

Ладонь правой руки уже перестала быть красной, обычная ладонь обычной правой руки.

– Смотри! – сказала Марго и показала на море.

Мимо берега медленно проплывало небольшое белое судно с четко различимой надписью на корме: «The Flying Dutchman», «Летучий голландец».

– Ну и что? – равнодушно спросил Банан.

– Он там! – сказала Марго, спустив покрывало и подставляя голые плечи лучам солнца.

– Кто? – поинтересовался Банан.

– Этот черный чувак, – ответила Марго, – он в этом казино диджеит, там клуб есть, так вот в нем…

«Летучий голландец» проплыл мимо и исчез за соседними бунгало.

Невысокие горы на противоположной стороне залива уже были ярко освещены солнцем, пустынные, светло-коричневые, с желтыми, будто нарисованными пятнами.

Банан вновь подумал о том, что он так и не знает, зачем он здесь и что будет завтра.

И – послезавтра.

Вот уже второй месяц, как он просто не представляет, что будет.

– Пошли завтракать! – сказала Марго.

Завтрак оказался странным, без мяса, то бишь – кошерным.

Молочное, рыба, выпечка.

И совсем безвкусный кофе.

Зато свежевыжатый сок. Банан взял себе грейпфрутовый, Марго – апельсиновый.

Он наложил себе полную тарелку золотистых лепешек, хорошенько полив их каким-то тягучим джемом.

Марго была в шортах и майке без рукавов.

На плечах никаких следов не было, как не было их и на запястьях.

Они позавтракали и спустились вниз, прошли мимо бассейна, вышли из ворот и оказались на дороге.

Справа был Египет, напротив – граница Иордании и Саудовской Аравии.

А они были в Израиле.

На самом краю, почти что на Синайском полуострове.

Банан махнул рукой проезжавшему по дороге такси, они сели, Марго попросила везти их в порт.

Туда, где катера, яхты и где швартуются плавучие казино.

В Израиле запрещено играть, но играть можно в нейтральных водах.

Было жарко, уже за сорок, но с Красного моря дул ветер, и Банану было хорошо.

Они проехали мимо обзорной мачты подводной обсерватории, миновали заполненный пляж, позади остался отель «Ла Меридиен», машина повернула в сторону порта, горы подпирали Эйлат с той стороны, откуда они приехали, горы были и с другой стороны, горы, пустыня и ярко-синяя поверхность моря.

Банан посмотрел на Марго, она сидела спокойно, темные очки были подняты на лоб, глаза были усталыми – видимо, все еще не отошла от вчерашней дороги.

А потом он посмотрел на ее голые колени и внезапно опустил руку и погладил – вначале одну, потом другую.

– Странный ты! – сказала Марго.

Машина остановилась, Банан расплатился, и они вышли.

Ближайшая яхта отплывала через пять минут, они вполне успевали.

Добежали до пирса, купили билеты и по шатким мосткам прошли на корму.

Накаченный капитан в джинсах и темной футболке что-то сказал одному из двух матросов, тот начал отшвартовываться.

На яхте кроме них было еще человек десять, Марго позвала его наверх.

Эйлат остался за спиной, за спиной осталась и Акаба с маленькими белыми домиками и летней резиденцией покойного короля Хусейна, яхта шла посреди залива, и Банан вдруг почувствовал, что опять становится свободным.

От себя, от ночных кошмаров, от всего-всего.

Слева виднелись пустынные горы Израиля и Египта. Яхта прошла мимо пограничного пункта Таба, позади остался построенный на египетской территории высотный «Хилтон».

А справа начались уходящие за горизонт еще более одинокие горы Саудовской Аравии, и где-то там, далеко-далеко впереди, были загадочные города Мекка и Медина. Но их не было видно, их не могло быть видно – Банан просто знал, что они должны быть, как позади были Акаба и Эйлат, а еще Иерусалим и Акко, да и Крит с Ираклионом. Как должно быть и много других мест, куда Максима еще загонит судьба, заключенная в этот маленький термос, который он опять потащил с собой, и Марго, смеясь, чуть было не скинула его в воду. Он не дал ей сделать этого, а скинул в воду саму – когда яхта остановилась, и капитан объявил через громкоговоритель, что именно сейчас они находятся на границе четырех стран. Банан нырнул следом и чуть не закричал от того, какой холодной здесь оказалась вода, не больше двадцати трех градусов. Но через несколько минут ему Стало хорошо, и он, перебирая руками за леер, подплывал обратно к трапу, забирался на борт, вновь нырял, справа – Египет и Израиль, слева – Иордания и Саудовская Аравия, а он здесь, в Красном море и он абсолютно свободен, так свободен, как еще никогда!

Когда же он, наплававшись, растянулся рядом с Марго, которая сушила волосы под ослепительным эйлатским солнцем, то она спросила его:

– Слушай, а ты не знаешь, откуда это?

И пропела:

– Счастье – это теплый пистолет, мама!

– А что? – спросил Банан.

– Приснилось! – ответила Марго, но тут им предложили обед, а потом яхта развернулась и медленно пошла обратно в сторону порта, так что Банан не ответил на ее вопрос, как не стал отвечать на него позже, когда они вернулись поужинать и переодеться в гостиницу.

Начинались быстрые ближневосточные сумерки, и им пора было вновь ехать в порт.

Только к другому причалу.

Где ярко сверкало иллюминаторами и бортовыми огнями плавучее казино «Летучий голландец».

Дикий Вилли

Его звали Вилли, а Диким прозвали в четырнадцать, когда он чуть не отправил на тот свет отчима, ударив его обрезком водопроводной трубы по голове.

«Wild» Willy.

Хотя матушка до сих пор нежно щебетала в трубку «сыночек», когда он догадывался включить мобилу.

– Вилли, – говорила она ему, – мой маленький Вилли!

Он откидывал от себя очередную девку и рычал в телефон:

– Как здорово, что ты позвонила, мом!

С отчимом же вышло так: Вилли доедал уже третью упаковку перечных чипсов, когда этот придурок решил, что ему хватит.

Потому что от этого, видите ли, могут быть прыщи.

Тогда Вилли встал, вышел на улицу, зашел в гараж достал из дальнего угла валявшуюся там на всякий случай трубу и вернулся обратно в дом.

И двинул отчима по башке.

Хотя дело было не в чипсах, просто тот был козлом.

Но из подобных козлов, в основном, и состоял мир.

Когда Вилли был еще совсем маленьким, то эти козлы убили его отца.

Папаша был дипломатом из Нигерии, хотя Вилли родился в Индии – именно там папаша и подцепил мать.

В Дели, где трудился то ли вторым, то ли третьим советником посольства.

Судя по фоткам, папаша был жутко черен, но Вилли больше пошел в мамашу – индианки черными не бывают.

Так что он получился отчетливо коричневым.

Здоровенный коричневый детина с мощными бицепсами и толстой бычьей шеей.

Папаша тоже был здоровым, видимо, убивали его долго.

Вызвали из Москвы в Лагос и стали убивать.

В Москве он был уже первым советником, но мом, зная, что к чему, губенки не раскатала и вместо Лагоса двинула с Вилли к родичам в Лондон.

Вилли тогда было четыре года.

Из Лондона они перебрались в Брайтон, и там мом снова вышла замуж.

А когда Вилли исполнилось четырнадцать, он огрел отчима обрезком водопроводной трубы по голове и стал Диким Вилли.

Хотя в Брайтоне без водопроводной трубы или бейсбольной биты никак. Вилли до сих пор помнил, как они шли стенкой на стенку на местном пляже.

А ветер дул прямо в рожу, ветер с этого гребаного моря. Ноздри у Вилли раздувались, как у хорошего жеребца, а глаза наливались кровью.

До сих пор тоска гложет по Брайтону, хотя город, на самом деле, полное дерьмо, да и винтить оттуда пришлось быстро. И дело не в крэке, на котором тогда он сидел. Просто он был одним из Белых Тапиров, а это было чревато кутузкой – разгромленные Макдоналдсы и свернутые телефонные будки, да еще несколько проломленных черепов.

Но это ему пригодилось, все это ему пригодилось уже на континенте. Сначала в Париже, потом в Нанте, затем – Антверпен, Брюгге, Амстердам, снова Брюгге, Дюссельдорф, Барселона…

В Барселоне он уже был Адамастором.

Промоутеры так и писали на афишах: всю ночь МС Адамастор и его кислотный рэп…

Бред, конечно.

К этому времени крэк он нюхать перестал, как вообще перестал жрать всякую пакость. Начал ходить в качалку, а чтобы расслабиться – виски, текила, снова виски.

И, конечно, девочки.

Чем больше, тем лучше.

Милые чиксы разного цвета, белые, желтые, черные… Пухленькие и худые, грудастые и с тощими сиськами, толстожопые и плоскозадые, с лобками бритыми и заросшими, как обочина болота – его хватало на всех. Он любил их всех, хотя больше всего на свете любил мом и вечерний запах с Английского капала, сырой, тревожный, освежающий, ветреный запах…

Вахтенный матрос отдал швартовые, «Летучий голландец» плавно заскользил вдоль пирса.

Почти бесшумно, турбины работали на треть оборотов.

Поэтому он и стал Адамастором – еще в Брайтоне прочитал легенду про того голландского придурка, что бросил вызов всем силам мира, но напоролся на злобного духа ночных бурь.

И имя его засело в нежном сердце Дикого Вилли.

Так что когда понадобился сценический псевдоним, проблем не было: МС Адамастор, что может быть круче!

Вилли докурил и выбросил бычок за борт.

Плевать, что засоряет это сраное море.

Все моря сраные, кроме одного, на берегу которого до сих пор живет мом.

А тут – арабы, евреи и куча белых идиотов, гоняющих шарик.

Третье лето он проводит в Эйлате, и третье лето видит одно и то же.

Хотя, слава Белому Тапиру, что трахает разных.

А вон ту он хорошо запомнил.

Местная, с севера.

Она попросила его сделать ей больно: пожалуйста, ее задница получила по полной!

– Привет, малышка!

Она улыбается, рядом с ней какой-то белый хмырь.

Я не люблю белых, но я вынужден с ними мириться.

Вилли поправляет цепь на шее.

– Увидимся попозже, дорогуша, все равно вы здесь на всю ночь!

Капитан раскочегарил турбины, «Голландец» пыхтит и прет в открытое море, вон огоньки «Принцессы», за ней – египетская граница…

А этого типа Вилли встречает каждый год.

В одно и то же время, всегда в августе.

Высокий, с большой бородой – как ему не жарко?

Говорят, что он тоже дипломат, как и покойный Виллин папаша.

Бывший дипломат.

Из какой-то бредовой страны, Белоруссии.

И играет, чтобы зарабатывать деньги для оппозиции.

Временами ему это удается.

Интересно, а кто дает ему деньги на игру?

Казино – на второй палубе.

Место Виллиной работы – на верхней.

МС Адамастор в ночном клубе «Летучий голландец».

А вот этого ублюдка он тоже уже видел.

Коренастый, плотный мужчина с красным лицом и крючковатым носом, под которым топорщатся щеточкой густые черные усы.

И он опять пьян, он всегда пьян!

Прется в казино, вслед за дипломатом…

За ними – дамочка в вечернем платье, лет пятидесяти. Спутнику лет двадцать, не больше.

Вилли сплюнул за борт и пошел на верхнюю палубу.

Пора было зажигать.

Вилли любит зажигать, вот только сегодня ему влом.

Вломы!

Козлячья жизнь, сплошная мазэфака!

Если бы он сегодня не работал, то торчал бы сейчас дома и пялился в видик.

И ел перечные чипсы, запивая темным «Гиннессом».

По видику он бы смотрел «Пса-призрака» с Форестом Уитакером. Вот это чувак!

И музон там крутой, от этого музона башку сносит!

А еще там голуби, давно Вилли голубей не видел, с весны, наверное…

Здесь только чайки и эти… Как их… Honey bird, honey bird, motherfucker, shit and dirt!

Ни хрена не видно, ни справа по борту, ни слева. И звезд не видно – идиотский тент мешает, если его подпалить, то заполыхает!

Местная чикса с белым уже тут, странно, что не в казино…

Как ее зовут?

Вилли пытается, но не может вспомнить.

Только запах – он помнит запах всех кисок, что ему довелось попробовать.

У этой он был резким и терпким, с горьковатый кислинкой, но не лимон, скорее – грейпфрут…

И она была очень густой, он вообще заметил, что еврейки не любят бриться.

Форест Уитакер – вот это чувак, жаль, что его все же завалили…

One… Two…

One… Two… Three.. Four…

Ему хочется сегодня их положить сразу, грохнуть и расплющить.

Сегодня ночью он их не любит, сегодня ночью он будет их убивать…

 
I'm Adamastor the Great, this is my cool nom de guerre,
Guess what an ugly mug I hide behind it Hell knows where?
Guess what a lion heart is beatin' in this here mighty chest?
Until you guessed I'll fuck you soundly please don't take this for jest!
 

Белый, что с еврейской телкой, как-то неприятно лыбится… И что это за хрень у него на плече? В Брайтоне бы точно сказали – бомба…

Капитан зачем-то дает гудок, тоскливый и уносящийся в темную пустоту моря, в сторону Синайского залива. Три недели назад он там был, на яхте. Приятель-дайвингист взял с собой. Тоже еврей, приехал еще пацаном из какой-то Грузии. Сейчас инструктор в клубе.

Они останавливались на ночевки прямо у пустынного берега и жарили на костре осьминогов.

 
I'm gonna thump you on the rocks you stupid octopus crook,
I'm gonna turn you into turbot make you swallow the hook!
But you're a comma in a bed, your thigh's a-glowin' so white,
You empty-headed motherfucker, you're a-losin' your fight!
 

Белый совсем напрягся, видимо, что-то ему не так – или наоборот: врубается…. Ты врубаешься, чувак?

Если бы тебя сейчас увидел Форест Уитакер, то он бы тебя пристрелил. Глаза у тебя слишком наглые Достал бы из своего чемодана пушку, навинтил глушитель и – промеж глаз…

А вот и дипломат выполз, проиграл, что ли?

Жара, а он все равно в смокинге…

Сейчас снимет и начнет жрать пойло…

Хотя нет, довольный, видимо – выиграл…

Попался бы он Белому Тапиру, вот только такие по Брайтону не ходят…

И даже не ездят, ездят они по Лондону, на «бентли» и «ягуарах»…

Сраный мир!

Впрочем, он ведь – бывший дипломат, не надо думать, что здесь никто ничего не знает, если клиент появляется во второй раз и в третий, то о нем уже знают все…

 
I'm gonna shout the greatest prank of all your life's history:
This Adamastor is your Turbot! You start trembling, I see!
Yeah I'm a black-mugged leather-clad and gold-chain-wearin' boy —
But I've become the biggest shot just take a look at my groin!
 

Осталось еще две речевки и можно передохнуть, сполоснуть горло и похлопать чиксу по заднице. Задница у нее крутая, жаль, что в нее тогда не впендюрил! А сегодня она с белым, значит – работает. Хотя и тогда была не одна, но тот белый не выползал из казино, белые все – уроды, от них пахнет усталостью. Впрочем, этот помоложе, тот-то был лысый пентюх, разве что бабок полные карманы…

Как ее зовут?

Дипломат коктейль какой-то дринкает…

А вот и усатый, покачиваясь… Этот точно – проигрался…

Странная рожа, и курит какое-то крепкое дерьмо… Вроде бы «Captain Black» называется… Лучше бы травку смолил, от нее хоть запах приятный…

А чикса смотрит так нежно…

Или ему кажется?

 
Now take all wax outta your ears, because I got a complaint:
I just can't get no satisfaction I feel fuckin' restraint!
It's my trouble and disaster, not the bullshit of some creep,
It's your Turbot-Adamastor the Intruder of your sleep!
 

Зря он сегодня на работу поперся, лучше бы чипсы жрал да видик смотрел. Чует сердце – что-то будет, кому-то придется в рог дать… И скорее всего, белому, что с чиксой… Давно Вилли никого не бил, а от этого у него, как у бойцовского пса, – избыток невыпущенного адреналина вызывает паралич конечностей. У одной его подружки был стаффорд, так если он месяц никого не драл, то задние лапы у него отнимались и приходилось уколы делать – хвала Белому Тапиру, пес быстро оживал!

Белый на него как-то плохо смотрит, что-то ему в этом белом не нравится…

То ли он английский понимает плохо, хотя какой это английский, это чистый черный гон, чувак, тебе такое в твоей Лапландии и не приснится, ты ведь из Лапландии, а? Молчит, дурень, переваривает, сейчас Билли закончит последнюю телегу и даст тебе в лоб…

За что? Да просто не нравишься ты мне, вы мне сегодня все тут не нравитесь, но дипломат – клиент почетный, и этот пьяница с усами тоже – тюфяк с бабками, пусть и смолит дешевое дерьмо, а ты трахаешь мою бывшую чиксу, белый урод из Лапландии, и я дам тебе в рожу своей большой, сильной лапой…

 
Oh yeah, the biggest shot I am, but to the Realm of the Ghost
I had departed from the Planet with no offspring to boast!
So when you come to native grounds look for the gadget of glass
And the glamour chick who owns all gametes of first class!
 

Можно перевести дух, взять стакан с пойлом и влить себе в глотку.

Лоб мокрый, шея мокрая, сам весь мокрый.

Белый козел с чиксой стоит у борта, девка смеется, ее придурок курит.

Кажется, он что-то сказал в его адрес, а Вилли это услышал.

У Вилли хороший слух, Вилли все слышит, правда, мом?

Он отстегивает микрофон и разминает мышцы.

Надо снять майку – промокла насквозь.

Кинуть на палубу и пойти в сторону чиксы и белого придурка.

Подойти и сказать.

Хотя, может, это ему и показалось?

Так показалось или нет?

– Никогда, ты слышишь, никогда не говори при мне этого слова – негр! – сказал Адамастор и ударил белого в живот.

Тот согнулся, а чикса закричала. Дурная девка, зачем орать?

И царапаться тоже не надо, я все равно сильнее. Белый очнулся и начал махать руками. И остальные стали орать тоже, я ведь говорил – дурная будет ночка…

Только вот зачем усатый полез в драку, ему что, больше всех надо?

А дипломата не видно… Хотя нет – вон он, удерживает матросика, который вышел из рубки… У меня крыша поехала, мазэфака… Самое же интересное, что машутся везде, – сегодня у всех выброс адреналина…

Белый хватает свой дурацкий цилиндр… Усатый зачем-то орет «бомба», интересно бы только узнать: какая? What kind of bomb? А еще что-то где-то горит… Скорее всего, в казино… Матросы бегают с огнетушителями… «Голландец» полыхает как свечка… Усатый бежит к борту и прыгает… И зачем-то роняет в море тот самый цилиндр, в котором якобы – бомба… И чикса тоже прыгает… И дипломат…

А первым вслед за усатым ныряет белый… Наверное, за цилиндром…

Усатые приносят несчастье, так всегда говорит мом…

Вилли тоже пора прыгать…

Лучше прыгнуть, чем сгореть заживо…

Эти тупые никак не могут спустить на воду лодки.

Вилли прыгает за борт и с головой уходит под воду.

Выныривает, отфыркивается и начинает плыть к берегу.

Тому, который ближе.

Израиль, Иордания, Египет, Саудовская Аравия.

Главное, не попасть в Саудовскую Аравию, но и до Египта еще плыть и плыть…

Вилли размеренно машет руками.

Он хорошо плавает – все, кто вырос в Брайтоне, плавают хорошо…

За спиной видно зарево пожара, но видны и лодки – слава Белому Тапиру, они умудрились спустить их на воду!

Внезапно Вилли слышит сдавленный крик.