Текст книги "Летучий голландец"
Автор книги: Андрей Матвеев
Жанр:
Контркультура
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
А еще она была с маленьким ребенком – родила месяца за три до поездки в Таиланд.
Они немного поговорили, выпили по коктейлю «май тай» и разошлись навсегда.
В тот вечер Надя плакала, впервые в Таиланде.
Хорошо, что было плечо, чтобы выплакаться.
Еще в Паттайе она начала посещать шоу трансвеститов и даже подружилась с одним, хотя, может, лучше сказать – одной? В общем, одной такой симпатичной особой, приехавшей откуда-то из Северной Европы, и нашедшей, как и она, прибежище в этом постоянном размягчающем тепле.
И с Мэри-Энн она тоже встретилась в Паттайе, хотя сама уже жила на островах.
Просто так получилось: отец написал, что родственники прилетают на две недели и он ей кое-что послал.
Лучше бы не посылал, слишком долго и навзрыд она ревела после той случайной встречи с Мэри-Энн, а потом вдруг укусила Берни в плечо так сильно, что он завопил и легонько ударил ее по щеке – ему еще сегодня участвовать в шоу, а с укусом на плече это не cool!
А потом простил – ведь они были настоящими друзьями. Она никогда не спала с ним ни как с мужчиной, ни как с женщиной. Они любили смеяться и ходить, взявшись за руки, как это принято в Паттайе, – смешно глядеть, как пожилые белые хрычи таскаются по улице за руку с миниатюрными и такими нежными, кажется, сейчас взлетят и растворятся в воздухе, тайками.
Они тоже вот так брались за руки и шли куда-нибудь вечером по Walking Street, если, конечно, Берни был свободен… Но больше этого не будет, никогда не будет – она только что посадила его на автобус до Бангкока, точнее, прямо до аэропорта Донг-Мыанг. Берни срочно надо домой, что-то с матерью, не надо думать о самом плохом, сказал он ей, впервые представ в мужской одежде, без макияжа, сняв свой роскошный, цвета воронова крыла, парик.
– Ты и не думай! – ответила она.
Он беззащитно улыбнулся и пошел в автобус, направляясь в мир, где выпадает снег и всегда много проблем, а она, не дождавшись, пока автобус отъедет от неказистого паттайского автовокзала – туалеты здесь чем-то напоминают родные, российские, хотя это понятно, туристы редко приезжают сюда, их доставляют прямо в отели, а тут местные, так что туалеты можно не вылизывать до блеска, – села в тук-тук и поехала обратно в город, смотря на серое нависшее небо: низкий сезон закончится лишь через месяц, на Пхукете сейчас тоже дожди и такие течения, что даже плавать запрещено!
Надя вышла на Walking Street, было темно, опять шел дождь.
Милый Берни был так добр, что оставил ей ключ от квартиры.
Каморка из двух комнат с маленькой кухней.
Ванная и туалет.
Когда будет уезжать, то ключ оставит у домовладельца.
Сегодня ей не хочется готовить, лучше поесть в городе.
Можно зайти в «Royal Garden Plaza», там на первом этаже «Salad Ваг», где хорошо готовят «том-ям».
Начавшая идти на убыль луна внезапно проявилась на серо-черном, почти уже ночном паттайском небе.
Надя прошла мимо фонтана и с удивлением посмотрела на колготящуюся между струй ребятню – странно, но даже в сезон дождей фонтан работает, будто воды мало!
Потом, мельком взглянув на словно врезавшуюся в фасад дома копию маленького красного самолетика в натуральную величину, вдруг решила пройтись по торговым залам и лишь затем что-нибудь перекусить: она не очень любит шопинг, но временами на островах ей его не хватает.
Откровения шопинга
Вообще-то «Royal Garden Plaza» – место дорогое, хотя давно известно, что подобные заведения не столько для покупок, сколько для бесцельного фланирования.
Банан ничего этого, естественно, не знал.
Ни про покупки, ни про фланирование.
Он просто нырнул в одну из дверей и сразу же почувствовал морозящее дыхание кондиционера. Появилась мысль развернуться и выскочить обратно, в тепло, но снаружи вновь разразился тропический ливень, так что ничего не оставалось, как вспрыгнуть на эскалатор и поехать на второй этаж.
Сойти с ленты и медленно пойти вдоль серебристо-серых стен, минуя витрины бутиков и ощущая себя полнейшим идиотом от того, что вдруг оказался в самом неподходящем для себя месте.
Местных почти не видно, да и вообще посетителей немного – впереди тащился бритоголовый верзила в кроссовках, навстречу медленно двигалась пожилая пара типично скандинавской наружности, да еще несколько человек маячили за ярко освещенными витринами с ювелирными украшениями.
Максим терпеть не мог магазины.
Дома он предпочитал по ним не ходить.
Хотя дом – это где?
Как говорил Джордж: «Жизнь – дурацкий бег за неведомым, вот только бежать лучше на фоне роскошных пейзажей!»
Значит, дом всегда там, где ты сейчас.
Пейзаж за окнами невнятен, зато внутри все серебристо-серое – стены, потолок, даже гул кондиционера кажется серебристо-серым, не говоря уже о нагоняемой им совсем не тропической стуже.
Совсем скоро руки у Банана заиндевеют, и не только руки.
А потом он покроется льдом, не белым, не голубым, а таким же серебристо-серым, плотным, без пузырьков воздуха внутри.
И застынет, не в силах сделать ни шагу.
То ли у этой витрины, то ли – у следующей.
За этой какие-то шмотки, мило смерзшиеся аккуратной глыбой. Банан проскальзывает мимо, но шмотки этим недовольны – они склабятся вслед, фырчат, наглеют, пожилая пара останавливается в недоумении, но потом также вальяжно продолжает свое фланирование по торговым рядам. Максим пытается согреться, но изо рта валит пар, глаза ищут рубильник кондиционера – бесполезно, он явно включается с центрального пульта, тот скорее всего в подвале, в подсобном помещении, или же в одном из маленьких коридорчиков, отползающих скрюченными щупальцами то влево, то вправо…
Поворот, следующий, миловидная светловолосая девушка стоит на электронных весах.
Девушки любят взвешиваться.
Интересно, это за плату?
Взвешивание стоит один бат, чего Банан так и не узнает.
Еще поворот, знакомые буквы WC.
Здесь туалет.
Открывает нужную дверь, странно, но здесь не так холодно.
Он весь мокрый, будто вышел из сауны.
Прямиком – к писсуару.
Когда же выходит обратно, то девушки на весах уже нет, он видит ее удаляющуюся фигуру в хлопковой майке и шортах.
Шорты розовые, майка – бледно-желтая.
Почти как волосы.
Они у нее забраны в задорно торчащий хвост.
Маленький пучок сена.
Или соломы?
Сено-солома, сено-солома.
По цвету больше похоже на солому, выгоревшие на солнце волосы соломенного оттенка.
Опять становится холодно.
Снова лед.
Другая витрина, за ней так же склабятся вещи.
Максим проносится мимо, вслед летит злобное «ату»!
Еще не хватало, чтобы они бросились в погоню.
Надо скрыться, залечь, переждать – пока не выглянет солнце.
Лед растает, вновь наступит тропическая жара.
Соломенная девушка как раз за этой витриной, смотрит джинсы.
Перебирает джинсы.
Выбирает джинсы.
Примеривается к джинсам.
Она к ним, они к ней, ему не нужны джинсы, ему надо как можно скорее выбраться отсюда.
Но не получается, он не может найти эскалатор.
Того больше просто нет, кто-то свернул в рулон, взял под мышку и унес.
Еще одна витрина, за ней о чем-то базарят телевизоры.
Звука не слышно, видно лишь, что в каждом кто-то о чем-то говорит.
Банан проскальзывает в салон.
Здесь теплее, кондиционер морозит не так зверски.
Опять обливается потом, но ледяные тиски разжимаются, можно повернуть голову.
Налево, направо, снова налево.
Улыбающийся продавец что-то говорит ему из-за прилавка.
Банан тупо смотрит и мотает головой.
На самом большом экране выпуск новостей CNN.
На этот же выпуск настроен еще с десяток моделей, кто-то где-то едет по пустыне.
Слева от продавца CNN, справа – Sky-TV, тоже выпуск новостей.
В них показывают наводнение. Где-то случилось наводнение, видно, как срывает крыши домов, потом рушатся стены, люди лезут на одно-единственное дерево.
По пустыне едут на джипе, пустыня ровная, песок светло-желтого цвета.
Но все равно темнее, чем волосы у девушки, у той они действительно – соломенные.
Над деревом зависает вертолет, появляется веревка, кто-то за нее хватается.
Внезапно во всех телевизорах, настроенных на CNN, начинается рябь.
Продавец не обращает на это никакого внимания. С кем-то болтает по мобильному телефону и улыбается.
Банан пялится в самый большой экран. Рябь прекращается, но уже никакой пустыни. Вместо привычного логотипа CNN бессмысленный набор букв и цифр. ZZX 222.
А вместо ведущего в студии – лицо Палтуса. Тот тоже улыбается и пристально смотрит на Банана. С большого экрана и с десятка тех, что поменьше.
– Тебе чего? – говорит Банан.
Продавец отрывается от телефона, смотрит на Максима и вновь продолжает разговор.
Палтус не отвечает, зачем-то подмигивает и начинает странно приплясывать.
– Эй, – говорит Банан, – что с тобой?
Тот ухмыляется и выпаливает в ответ:
Типа в позе эмбриона ты валяешься зря!
Ты какого добермана прикатил за моря?
Забашлял и типа круто все теперь у тебя?
Мелко плаваешь, брателло, говорю тебе я!
Банан недоуменно крутит головой.
Это уже было.
Именно с этого все и началось.
И больше этого быть не должно!
А Палтус продолжает, перескакивая сразу через несколько строк:
Отобью тебя о скалы, осьминог-дурачок,
Словно палтуса поймаю я тебя на крючок!
Ты лежишь, как эмбрион, во тьме белеет нога,
Сразу видно, мазэфака, не сечешь ни фига!
– Перестань, – говорит Банан, – это не твоя песня!
Палтус останавливается и переводит дух.
Видно, что он вспотел, на лбу крупные капли, глаза лихорадочно блестят.
– Была не моя, – слышится в ответ, – стала моя!
Справа, где все еще вещает Sky-TV, раздается недовольное гудение.
Наводнение прерывается, экраны мельтешат наглой сероватой рябью.
Продавец заканчивает разговор, смотрит в ближайший к нему телевизор, спокойно достает какие-то бумаги и начинает просматривать.
Палтус уже не смотрит на Банана, заметно, что его больше интересует человек, возникший сейчас одновременно на десятке телеэкранов.
Бритоголовый афро-американец, пристально вглядывающийся в лицо Палтуса.
Банан знает его, именно он несколько недель назад ударил его в живот, сказав при этом:
– Никогда, ты слышишь, никогда не говори при мне этого слова – негр!
– Это он, – сказал Банан Палтусу, – он украл у меня ампулу!
– Это не ампула! – ответил Вилли. – Вы сами не знаете, что это!
– Отдай! – кратко сказал с экрана Палтус. – Это совсем не то, что тебе надо!
Вилли засмеялся.
Несколько телевизоров замигали, потом погасли.
Продавец отошел от своей стойки и начал нажимать кнопки.
Один, второй, третий…
Все нормально, Вилли опять во всех справа.
Как и Палтус – слева.
– Не отдам, – говорит Вилли, – да этого уже и нет у меня!
Палтус перестает улыбаться и вновь выпаливает:
Да, я круче всех на свете, только в царство теней
Я ушел, а на планете не оставил детей!
Как вернешься ты домой, найди стеклянный предмет.
И шикарную чиксу с крутым набором гамет.
– Понял? – спрашивает Палтус.
– Это моя песня, – говорит ему Вилли, – а раз песня моя, то и глаз мой!
– Чья это песня? – спрашивает Палтус у Банана.
Банану вновь становится холодно.
Ему хочется опуститься на пол, сжаться, стать невидимым.
– Так чья это песня? – спрашивает Вилли у Банана.
Банан смотрит на самый большой экран.
Палтус улыбается и исчезает.
Банан видит холм, невысокий, зеленый, пологий холм.
И идущую по холму свою сестру, Мартышку.
Потом видит себя – совсем маленького.
Он помнит, что это последний холм по дороге к морю.
За ним лишь полоса песка и нежные августовские волны, плавно накатывающие на берег.
Банан вспоминает, что это было за несколько лет до того, как Мартышка познакомилась с Палтусом.
Тогда они сели на электричку и поехали вдоль берега.
Не убежали из дома, просто – решили попутешествовать.
Хотя бы несколько часов.
Вышли на той станции, которая им больше понравилась.
И пошли к морю через холмы.
По дороге он чуть не провалился в какую-то глубокую штольню, но сестра успела его подхватить.
А потом дала по голове.
Больно, но справедливо.
Это случилось минут десять назад, сейчас они уже перевалили через последний холм и идут к морю.
Наверное, это были лучшие минуты в его жизни.
Он мог погибнуть, но он не погиб, а сейчас спускается по уже подсохшей августовской траве и вот-вот как ступит на горячий прибрежный песок.
Разденется и зайдет в воду.
И Мартышка тоже зайдет в воду, его лучшая на свете сестра.
– Это чья песня? – спрашивает он у сестры.
Та не отвечает.
– Мартышка, – просит Максим, – вспомни, чья это песня?
Она улыбается, внимательно и лукаво смотрит на брата, потом подбирает веточку и начинает выводить на песке слова.
Банан читает первую строчку:
Ну а если ты не веришь, что я Палтус, твой друг…
– Уберите эту девку! – громко говорит Вилли.
Палтус смотрит на Вилли и предлагает тому заткнуться.
Мартышка принимается за следующую строку:
Повидай сестру Мартышку, чей задок так упруг…
Продавец снова говорит с кем-то по мобильному телефону.
– Сам заткнись! – отвечает Вилли Палтусу.
На песке возникает третья строчка:
И спроси ее, какого цвета я дарил ей халат…
Палтус, Банан и Вилли внимательно смотрят на то, как Мартышка приступает к четвертой.
Но она не спешит, задумчиво смотрит в сторону горизонта, полоса воды там уже не синяя, а почти черная, это у берега вода голубая, но потом она становится синей, затем – темно-синей, к горизонту чернеет, и чернота с угрожающей быстротой наползает в сторону берега.
– Шторм идет! – говорит Мартышка брату – Пора сматываться!
– Я еще не наплавался! – капризно отвечает тот.
– Нас смоет, дурачок! – произносит сестра.
– Эй, – говорит Вилли – там должна быть еще одна строчка!
– Нам пора, – говорит Мартышка, – сейчас начнется!
Половина неба уже черная, пусть даже здесь, на берегу, все еще ярко светит солнце.
Но каток катится, море притихло, скоро оно встанет на дыбы и обрушится.
Взметнется ураганный ветер, тонны воды будут падать с неба.
Шторм, дождь, ветер.
– Бежим! – кричит сестра брату, вскакивая с песка.
Банан хватает вещи в охапку и несется за ней, обратно на холм.
– Строчка! – кричит Вилли им вдогонку. – Ты забыла последнюю строчку!
– Я тебе подскажу! – ехидничает Палтус.
Первый раскат грома. Палтус что-то произносит, видно, как на экране шевелятся губы.
Видно, но не слышно.
Тогда они все равно промокли до нитки – дождь застиг их почти у станции, но когда они влезли в электричку, идущую в город, то почему-то были очень счастливы и беспричинно смеялись.
Электричка ехала вдоль берега, берег пожирали здоровенные волны, за окном все было темным, с непрерывно распарывающими мглу зигзагами молний.
Мартышка притихла, а потом сказала брату:
– И она ответит: «Белого! а что тебе, брат?»
– Это ты о чем? – спросил тот.
– Не знаю, – сказала сестра и заплакала.
– Вот видишь, – сказал Вилли, – все правильно, это моя песня!
– Отдай, – спокойно проговорил Палтус, – это не твоя ампула!
Улыбающийся афро-американец снова покачал головой.
У продавца опять зазвонил мобильник.
Тот послушал, покачал головой в недоумении, потом вышел из-за прилавка и пошел к Банану.
По CNN показывали сюжет о торнадо где-то в Америке.
По Sky-TV очередной захват заложников.
Банан взял телефон и поднес к уху.
Голос был незнакомым, низким и неприятным.
От таких голосов ничего хорошего ждать не приходится.
Голос советовал свалить отсюда как можно быстрее.
Иначе будут неприятности.
Точнее – он уже и так в неприятностях по макушку.
А что будет дальше – никому мало не покажется.
В Барселоне – это только цветочки.
Тогда его пожалели, больше не будут.
Понял?
– Понял! – тихо ответил Банан, а потом вдруг разозлился и задал дурацкий вопрос:
– А ты, собственно, кто такой?
В мембране хрюкнули, но потом тем же низким и неприятным голосом произнесли:
– Зови меня Даниэль!
И связь прервалась.
По CNN начались сказки шоу-бизнеса.
По Sky-TV долдонили о новом африканском вирусе.
Банану стало жарко, он почувствовал, что голова идет кругом.
Кружится, вертится, мотается из стороны в сторону.
Надо за что-то схватиться, иначе он сейчас упадет, грохнется на пол, потеряет сознание.
Его о чем-то спрашивают.
Максим оборачивается, в глазах туман, но сквозь него, пусть и с трудом, он видит ту самую молодую особу с соломенными волосами.
Сердобольный голос:
– What kind of problems?
Банан напрягается и вдруг отчетливо понимает, что отвечать по-английски не может.
Слова не приходят, их выморозило.
– Мне плохо! – говорит Банан по-русски и вдруг вцепляется женщине в плечо.
Та ошарашено смотрит на него и по-русски же говорит:
– Отпусти!
– Не могу! – сипло произносит Банан. – Я сейчас упаду!
Женщина грозится позвать полицию.
– Мне все равно! – говорит Банан. – Зови!
– Тогда замолчи! – говорит женщина решительным тоном и добавляет: – Только не цепляйся так, синяки будут!
Она идет к эскалатору, Банан висит на ней.
– Осторожнее, – произносит светловолосая, помогая встать на ленту.
Банан мотает больной головой.
Эскалатор спускает их на первый этаж, вон уже двери.
Дождя опять нет, призывно мелькают яркие огни паттайских ночных фонарей.
Снова душно, липко, влажно.
– Ну и куда мне тебя? – спрашивает женщина, глядя на Банана.
– Не знаю, – честно отвечает тот, моля Бога лишь об одном – чтобы его не оставили здесь. Один не пройдет и десяти метров, рухнет на асфальт, заберут в полицию, а может и вообще испустить дух…
– Дернуло сегодня пойти по магазинам! – раздраженно говорит Надя, подзывая первое же такси.
Договаривается о цене и открывает заднюю дверь.
Банан сидит на корточках, она помогает ему встать и впихивает в машину – сам он сесть не в состоянии.
Его вновь начинает морозить, он опять покрывается коркой льда.
Надежда просит притормозить у аптеки и выскакивает за аспирином.
Исключительное выдалось приключение – подобрать в торговом центре больного соотечественника.
Берни долго бы смеялся, узнав, кого она сейчас везет к нему домой.
Хотя заболеть здесь в сезон дождей не сложно, особенно при местных кондиционерах – только вот сами тайцы отчего-то не простывают.
Покупает аспирин и возвращается к машине.
Соотечественник на заднем сидении учащенно дышит. Надежда оборачивается и трогает ладонью лоб – у бедняги жуткий жар.
– Это не его песня! – отчетливо произносит по-русски незнакомец.
Надя просит водителя ехать побыстрее, у приятеля высокая температура, ему поскорее надо в постель.
Внезапно небо очищается от туч, хорошо видна пошедшая на убыль, но все еще огромная луна, игриво отражающаяся в спокойных ночных водах Сиамского залива.
Дурак на холме
Лопасти вентилятора лениво вращались под потолком с чуть слышимым гулом.
Банан их не видел, он лежал на кровати, закрыв глаза, и слышал ровный, негромкий гул – будто надоедливый шмель залетел в комнату с жаркой улицы.
Шмеля надо бы убить, но для этого требуется поднять руку.
Руки слушались плохо – Банан попробовал пошевелить правой, потом левой, чуть приподнял правую над одеялом, но не смог удержать. То же самое случилось и с левой. Он был слаб, шмель все продолжал гудеть, хотя бы посмотреть, где он летает, а то решит сесть на лицо и потом укусит.
Максим открыл глаза.
Сразу поплыли веселые радужные круги, вот они отлетели куда-то в сторону окна и растворились в нем.
Прошли сквозь жалюзи, будто их и не было.
Окно напротив кровати, никакого шмеля там нет.
Есть вентилятор – над кроватью, стоит чуть повернуть голову, как ты видишь мерно вращающиеся лопасти.
Еще в комнате зеркало с тумбочкой и плетеное кресло-качалка.
Это все.
Стены белые, жалюзи на окне тоже белые.
И лопасти вентилятора кажутся белыми.
Банан решил сесть на кровать, с трудом откинул тонкое одеяло и снова лег.
– Эй! – сказал Банан.
Он хотел произнести «эй» громко, но получилось шепеляво и себе под нос.
Ему это не понравилось, он набрал в легкие воздуха и попробовал громче:
– Эй!
Никто не ответил, лишь все так же тихо гудел под потолком вентилятор. Банана не слышат и не услышат, что ему тогда делать?
Он сполз с кровати и попытался встать.
Его закачало, но все же он встал и потащился к двери.
Точнее – сделанной из бамбука занавески, закрывающей проем в стене.
Раздвинул бамбуковые жердочки – они смешно застучали друг о друга, негромко и рассыпчато.
Там еще одна комната, чуть побольше.
На маленькой лакированной скамеечке сидит молодая женщина и читает книгу.
Услышала стук и обернулась.
До этого Банан ее никогда не видел. Она улыбается и встает, отложив книгу.
– Привет!
– Привет! – с той же интонацией повторяет Банан.
– Ты как?
– Я где? – спрашивает Банан.
– У меня! – отвечает она, а потом добавляет: – Точнее, у Берни…
– А ты кто? – спрашивает Банан и чувствует, что ему опять хочется лечь, стоять было тяжело, правда, можно схватиться рукой за стенку, так будет легче, но лучше опять лечь…
– Два дня пролежал, – говорит женщина, – таблетки пил, но ничего не соображал, ты сейчас что-нибудь соображаешь?
Банан качает головой.
– Тебя как зовут?
Банан попытался вспомнить и не смог.
– У тебя паспорт не русский, – продолжает женщина, – если ему верить, то тебя зовут Рикардо… Ты – Рикардо?
Банан опять качает головой. Он точно знает, что он не Рикардо, но не может вспомнить – кто.
Женщина берет его за руку и усаживает рядом, на такую же скамеечку.
Напротив телевизор, но он выключен.
Еще в комнате музыкальный центр и стойка с дисками.
– Меня зовут Надя, – говорит женщина и гладит Банана по голове, – я увидела тебя в торговом центре, в «Royal Garden Plaza», в том месте, где торгуют телевизорами, тебе было очень плохо, ты вцепился мне в плечо, вот видишь – до сих пор синяк!
На ее загорелом плече отчетливо заметен небольшой желтоватый синяк.
– Ты так вцепился, что я чуть не заорала, а потом поняла, что тебе плохо, у тебя жар… У тебя два дня был жар, ты все время лежал, я поила тебя и давала таблетки, помнишь?
Банан покачал головой, он ничего не помнит, он не знает, где находится, у него в голове натянута пружинящая белая бумага, с которой внезапно пропали все слова.
Исчезли, растворились, осыпались.
Их смыли.
– Давай температуру померяем! – говорит Надя и достает термометр.
Банан качает головой.
– Дурачок, – произносит она, – не бойся, открой рот…
Банан открывает рот, кончик термометра оказывается прохладным и совсем не страшным.
– Только не кусай! – говорит Надя.
Банан сжимает губы и обиженно моргает.
– Или ты хотел по-русски? – спрашивает она. – Под мышку?
Банан не может ответить, у него во рту термометр. Надя встает и идет к музыкальному центру.
– Давай, я какую-нибудь музыку поставлю, правда, у Берни одно старье…
Покопавшись в куче компашек, достает наконец одну и вставляет в проигрыватель.
– Еще пару минут потерпи!
Приятный мужской голос поет из колонок:
Day after day alone on the hill…
Банан не понимает ни слова, но почему-то знает, о чем идет речь. День за днем в одиночестве на холме, Человек с дурацкой ухмылкой сидит совершенно неподвижно, Но никто не хочет знать его, Они видят, что он просто дурак…
Надя достает термометр и смотрит на шкалу.
– Смешно, – говорит она, – тридцать пять, еще вчера вечером было под сорок…
– Это про дурака, – отвечает Банан, – он сидит на холме…
Она смотрит на него внимательно.
– Может, тебе еще полежать?
– Нет, – капризничает Банан, – я хочу послушать дальше.
– Слушай! – Надя пожимает плечами.
But the fool on the hill
Sees the sun going down,
And the eyes in his head,
See the world spinning around…
– Это про меня, – гордо говорит Банан и декламирует: Но дурак на холме Видит, как солнце катится вниз, И глаза в его голове Видят, как кружится мир…
– Тебе помыться надо, – произносит Надя, – ты грязный и отвратительно потный после такой температуры, а потом я тебя бульоном напою. Сам помыться сможешь?
Банан пожимает плечами.
Надя вздыхает, встает и протягивает ему руку.
– Так как тебя все же зовут?
Банан опять пытается вспомнить и не может.
– Пошли! – говорит Надежда, берет его за руку и ведет в душ.
Душевая кабина совсем маленькая, она снимает с Банана трусы и бережно вталкивает под струю воды.
Потом достает с полочки губку и гель для душа и намыливает Банана, аккуратно, как вещь, поворачивая из стороны в сторону.
Из комнаты все еще доносился мужской голос, поющий о том, что Он вовсю разошелся, голова его в облаках, Человек с тысячью голосов, говорящий отчетливо и громко, Но никто не слушает его Или хотя бы звуки, которые он издает…
Банан фыркает и думает о том, что это могут быть за звуки.
– Осторожнее, – говорит Надя, моя ему спину, – мне еще не хватало, чтобы ты тут упал и сломал себе ногу, я и так не знаю, что с тобой делать!
Банан ничего не отвечает, он сам не знает, что ему со всем этим делать. Он пытается хоть что-нибудь вспомнить, но так и не может. Сейчас он дурак на холме, человек с тысячью голосов, которого никто не слушает, который видит, как солнце катится вниз, но сам все сидит и сидит на вершине холма, какой-то холм он видел совсем недавно, с этого холма все и началось, если попытаться вспомнить, что это за холм, что он там делал, то он сможет вспомнить холм и кто он такой, а если он вспомнит, кто он такой, то поймет, где он и что с ним сейчас, а самое главное – как он здесь оказался…
– Давай здесь помою! – Надя намыливает у него между ног.
Делает она это бережно и даже нежно, Банану приятно, он жмурится.
Дураки любят, когда их моют.
Что он делал там, на вершине холма?
И кто там с ним был?
Этот кто-то некогда его тоже мыл, вот это он помнит.
Так же бережно и нежно.
Но это была другая женщина и совсем в другом месте.
Тогда он был совсем маленьким.
Он это помнит – как когда-то был маленьким.
На белой бумаге проступают некоторые слова.
Пока их очень мало, лист же должен быть исписан весь, сверху донизу, с одного края и по другой, слова впритык, строчки наползают друг на друга, временами сливаются – так много должно быть слов.
– Теперь я тебя обмою! – говорит Надя, откладывает губку и берется за душевой шланг.
Банан послушно подставляет то один бок, то другой, наклоняется, она моет ему голову, еще раз окатывает всего, потом выключает воду.
– Я тебя вытру, – говорит, беря большое полотенце.
Та с холма его тоже вытирала, но давно, очень давно.
Тогда он еще не был дураком.
But the fool on the hill
Sees the sun going down,
And the eyes in his head,
See the world spinning around…
Он уже слышал эти слова, он даже знает, что ему хотят сказать.
Но все еще ничего не может вспомнить.
Дурак на холме, совсем маленький дурачок.
А рядом кто-то постарше.
Женщина…
Девушка…
Девочка…
Скорее всего, последнее.
Девочка рядом на холме, он видел все это совсем недавно.
– Пойдем, – говорит Надя, – тебе снова надо лечь! Банан послушно идет за ней, держась рукой за стену. Трусы он оставил в душе, так она велела – оставь, говорит, я их постираю.
Может, это все же она была с ним на холме? Нет, не может – она явно моложе, а он был моложе той, другой…
Хотя в мире может быть все. Голос, певший про дурака на холме, поет уже иную песню.
Они вновь проходят сквозь бамбуковые жердочки. Смешной стук, тук-тук-тук, будто кто-то стучит в окно.
Тропический дятел.
Окно все еще закрыто жалюзи.
– Ложись, – говорит Надя, – я свежий бульон сварила, сейчас принесу.
Банан ложится и вновь смотрит на вентилятор.
Тот все так же негромко гудит, лениво вращая под потолком лопастями.
Лопасти отбрасывают тень, интересно смотреть, какой странный получается узор.
Надя приносит бульон.
– Сейчас выпьешь и опять поспишь, а потом будем решать, что нам делать…
– Не знаю! – говорит Банан и пьет бульон.
– Ты – русский? – спрашивает Надя.
Банан пожимает плечами.
– Ты говоришь по-русски, но у тебя не русский паспорт, и ты не помнишь, как тебя зовут… Может, мне тебя сдать в посольство, в Бангкоке?
– Это где? – спрашивает Банан.
– Это здесь, в Таиланде, – раздраженно отвечает Надежда, – где ты и находишься!
– А как я сюда попал? – спрашивает Банан.
– Приплыли, – отвечает женщина, – тебе лучше знать… Вообще-то самолетом, у тебя билет в паспорте был…
– Не хочу! – говорит Банан.
– Чего не хочешь?
– Не хочу в посольство, я должен вспомнить…
– Ты поспать должен, проснешься и все вспомнишь, хорошо?
Банан возвращает пустую чашку из-под бульона.
– Спасибо!
Закрывает глаза и сразу же засыпает.
И вновь оказывается на холме.
На том же холме, что он видел на днях.
Но рядом с ним та женщина, которая только что поила его бульоном.
Этого не должно быть, но это именно так.
Им надо спуститься к морю, оно лениво плещется о песчаный берег, начинающийся у подножия холма.
Над холмом кружат странные птицы, это не чайки, скорее – вороны.
Они набрасываются на них с клекотом, бьют крыльями, сгоняют с холма.
Спасение только в воде, но до нее еще надо добраться.
Надя чуть впереди, вот она достигла кромки песка, вот входит в воду и плывет.
Банан ныряет за ней, первая же волна накрывает его с головой, он никак не может вынырнуть на поверхность.
Ему хочется кричать, но он знает, что вода сразу же хлынет в раскрытый рот, заполнит горло и легкие.
Тогда он утонет, опустится на дно рядом с большим, поросшим буро-зелеными водорослями и усыпанным ракушками камнем, а потом из толщи воды появятся рыбы.
Вначале маленькие. Потом побольше.
А затем приплывут большие и плоские пожиратели падали.
Раньше он знал, как они называются.
Но сейчас – забыл.
Такое смешное слово, из шести букв.
У него еще был друг, они называли его этим словом.
Только он не помнит: ни друга, ни слова, лист бумаги в голове все еще почти бел.
Поворачивается у камня, стараясь как можно глубже забиться под него, – большая плоская рыбина тянется к нему своим щелястым ртом.
Был дурак на холме, стал дурак на дне.
Пытается отогнать рыбу, та не унимается – такой вкусный свежий утопленник!
И тогда Банан кричит.
Вода попадает в рот, начинает заполнять легкие.
Кто-то подхватывает его и пытается вытянуть из воды.
Но это бесполезно, его уже нет, он там, на дне, хорошо видно, как большие палтусы отщипывают кусочки от его тела.
Вроде бы палтусы.
У него был друг.
Когда-то давно.
Его тоже звали Палтусом.
Банан опять кричит и открывает глаза.
Знакомые лопасти вентилятора под потолком.
Рядом с кроватью – молодая женщина, загорелое лицо с россыпью веснушек, светлые волосы, забранные для удобства в хвост.
– У меня был друг, – говорит ей Банан, – мы его называли Палтусом!
– Кто это – мы? – спрашивает Надя.
Дурак на холме рядом с морем, с моря подул ветер, небо стало черным.
Тогда они побежали.
– Мы с тобой побежали! – говорит Банан.
– Мне ехать надо, – раздраженно говорит Надя, – мне надо обратно, я могу работу потерять… А с тобой вот что делать?
Банан откидывает одеяло и садится на край кровати.
– Я пойду, – решительно говорит он, – тебе надо ехать, ты и так для меня много сделала, спасибо!
– Один ты не сможешь, – произносит Надежда, – ты еще никакой!
– Никакой! – повторяет Банан и задумывается.
Когда его вытаскивали из воды, то что-то кричали.
