Текст книги "Летучий голландец"
Автор книги: Андрей Матвеев
Жанр:
Контркультура
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
Средиземноморье
Невыносимость солнца, уползающего за горизонт.
Сказочная Тосса, замок на вершине скалы, внезапно возникший над головой и подаривший ей освобождение.
Это ощущение возникло сразу, как только они начали подниматься вверх к крепостной стене.
Здесь по-другому дышалось, и Жанна внезапно почувствовала, что тоже становится другой.
Ей больше не было себя жалко.
И ей никого больше не было жалко, даже парня с красивыми плечами, что заторможенно тащился по жаре рядом с ней.
Они остановились на крутом утесе, отсюда хорошо было видно море, возле берега совсем мелко, даже с высоты просматриваются черные пятна морские ежей.
– А почему – Банан? – вдруг спросила она.
– Старая история! – ответил тот и отвел глаза.
– У всех есть старые истории! – сказала Жанна.
– Козлы! – внезапно проговорил Банан.
Как раз в этот момент сверху спускались французы, приехавшие сюда, по всей видимости, с той стороны границы, из Перпиньяна.
Один из них, в блейзере с позолоченными пуговицами и фуражке с лакированным козырьком, напяленной на голову несмотря на одуревающую жару, курил трубку и гордо озирался вокруг, будто вся эта гора некогда была его вотчиной, а замок на вершине – родовым гнездом, осмотром развалин которого он и занимался в этот полуденный час.
– Чем это они тебя так? – удивилась Жанна.
Банан безразлично проводил французов глазами и выругался.
– Повтори! – попросила Жанна.
– Не понял! – сказал Банан.
– Я давно не слышала такого классного мата! – она засмеялась и вдруг подумала, что если этот день начался с сумасшествия, то и пройти должен под знаком безумия, может, действительно, именно этого ей не хватало все последние годы?
Она побезумствует и успокоится.
И вернется домой, в Амстердам, к дочери и к Рене.
– Вот я и говорю, – продолжал Банан, – они мне, наверное, вкололи какую-нибудь дрянь, и я отрубился…
– Покажи! – попросила она.
– Что? – недоуменно спросил Банан.
– Плечи и руки! – приказала Жанна.
Банан послушно снял рубашку. Они все еще торчали на краю утеса. Люди шли вверх, люди спускались вниз, а они стояли на самом обрыве, он был без рубашки, а она пыталась обнаружить хотя бы одно маленькое красноватое пятнышко, след от невнятною укуса.
И нашла.
– Верю! – сказала она.
– Завидую, – мрачно ответил Банан, – я сам уже ничему не верю, я просто попал…
– Вот если я тебя сейчас толкну вниз, – сказала Жанна, – то ты действительно попал…
– Толкни! – попросил Банан.
– Дурачок! – сказала Жанна и подставила ему губы.
– Жарко! – сказал Банан, отпуская ее от себя.
– Пойдем в тень! – проговорила Жанна, вновь направляясь вверх, к вершине, к безмятежно разлегшимся на горячих камнях развалинам.
Тень начиналась за ближайшим поворотом, уже за крепостной стеной, пусть дорога все петляла и петляла, но невысокие пинии позволяли перевести дух от солнца, как давали такую возможность и многочисленные маленькие ресторанчики, прилепившиеся у самой стены.
– Вот этот! – сказала Жанна. – Смотри, как здесь красиво!
Внутрь они не пошли, сели за столик на воздухе, между очередной пинией и невысокой здесь стеной, море было за их спинами, но оно чувствовалось, его сильное дневное дыхание было слышно даже отсюда – почти на полпути к вершине, даже больше, чем на полпути, – если посмотришь вниз, то становится страшно.
Им принесли рыбу, запеченную в соли, «пескадо дель соль», молодое белое вино и хлеб по-каталонски – большие подсушенные ломти, натертые чесноком и помидором, сбрызнутые оливковым маслом да посыпанные солью и перцем.
– Рыба, хлеб и вино! – довольно сказала Жанна, принимаясь за свою порцию.
Банан был настолько голоден, что промолчал.
– Бедный мальчик! – с непонятной язвительностью сказала Жанна.
Максим отставил тарелку и мрачно спросил:
– Ты чего издеваешься?
– Послушай, – сказала она, – это ведь тебе дали по голове, а потом всадили в руку укол? Тебе?
– Мне! – тихо ответил Банан.
– Это у тебя отобрали ту самую штуку, из-за которой ты и попал?
– У меня!
– Вот видишь! А ты сидишь, ешь рыбу с красивой женщиной и даже не думаешь, что делать дальше… Я – красивая женщина?
– Красивая! – промямлил Банан с набитым ртом.
– Ты меня еще не видел, – сказала Жанна, – и даже не нюхал… Понюхать хочешь?
– Что? – удивленным голосом спросил Банан.
Жанна улыбнулась, опустила руки под стол, незаметным движением стянула трусики, потом достала и протянула их Банану.
– Знаешь, – сказала она, – я где-то читала, что некоторые испанские мужчины часто носят это в нагрудном кармашке, вместо носового платка. У твоей рубашки есть кармашек?
– Ты сумасшедшая! – сказал ей Банан.
– Ты лучше думай, что будешь делать! – сказала Жанна.
– Уберу платочек! – сказал Банан и действительно убрал в нагрудный карман рубашки.
– Настоящий испанец, – ехидно сказала она, – ну а что дальше?
– Не знаю! – честно ответил Максим, чувствуя, как ее запах начинает перебивать запахи моря и растущих поблизости пиний.
– Тебя обокрали и чуть не убили, – презрительно сказала Жанна, – а ты ешь рыбу и нюхаешь женские трусики, действительно – Банан!
– Слушай, – не выдержал он, – ты чего ко мне пристала? Сама позвала меня сюда!
– Ты стоял и клянчил деньги, такой же жалкий, как и все русские…
И она заплакала.
– Эй! – сказал Банан.
– Сваливай! – тихо проговорила Жанна, – если еще надо денег, то скажи – сколько…
Он отодвинул тарелку, тяжело и мрачно посмотрел на нее, встал из-за столика и резко зашагал вниз к морю.
– Иди, иди! – закричала она ему вслед, а потом вскочила и побежала вдогонку.
– Seniora! – раздался удивленный возглас владельца ресторанчика, – Por que?
– Lo siento! – крикнула она на бегу, а потом добавила: – Pronto!
И она действительно скоро вернулась, почувствовав всю глупость происходящего, пусть сваливает, пусть убирается, пусть исчезает туда, откуда взялся и никогда больше не появляется, хотя с чего бы это ему появиться вновь?
Допила вино, отломила кусок хлеба, с сожалением посмотрела на него и положила обратно.
Затем попросила счет.
Сказочная Тосса смеялась над ней, как над ней смеялись все и всегда.
– Pardone! – сказала она хозяину, забирая сдачу.
– Gracias! – улыбнулся тот без всякого смущения.
Жанна встала и пошла дальше, к вершине, на тот самый высокий холм, что был естественным продолжением развалин замка.
Этот идиот уже ждал ее там.
Она не могла понять, как он здесь оказался, ведь она сама видела, как он быстро спускался к морю, так быстро, что бежать за ним она не стала.
А сейчас он был здесь, сидел прямо на камнях, хорошо еще, что солнце уже не стояло в зените.
– Ну? – спросила она, садясь рядом, – что ты надумал?
– Я убью его! – ответил Банан.
– Кого? – переспросила Жанна.
– Вилли, – сказал Банан, а потом, помолчав, уточнил: – Адамастора!
– У тебя документы-то есть? – спросила она.
Он хмыкнул и достал свой коста-риканский паспорт.
– Рикардо Фуэнтес! – прочитала вслух Жанна и засмеялась.
Раздались голоса: какие-то очередные немцы…
Даже не очередные, те самые, что плыли с ними на катере.
Фрау совсем взопрела, сняла с себя лифчик и тащится, тряся грудями.
Именно, что тащится – вслед за семейством, папаша же с сыновьями прыгает впереди, с камня на камень, с плиты на плиту, цифровая камера все в руках, как и там, возле нудистского пляжа.
Жанна смотрит на фрау и вдруг резким движением снимает топик.
– Пусть подышат! – кокетливо говорит она Банану.
Тот безразлично смотрит на ее грудь, так же безразлично, как совсем недавно сунул в нагрудный карман ее трусики – вон они, все еще торчат кружевным платочком белого цвета.
– Ты, наверное, больной! – зачем-то говорит Жанна, закрывает глаза и подставляет грудь солнечным лучам.
На вершине Тосса-де-Мар, на самой, самой вершине…
Ей хочется, чтобы он сделал это прямо сейчас, несмотря на шарахающихся рядом немцев.
На жару и то, что она вся мокрая от пота.
И не только пота.
Трусики хоть сдерживали влагу, сейчас между ног озерцо.
Больной Банан не обращает на нее никакого внимания и даже не смотрит на затвердевшие соски.
– Отмороженный, – говорит ему Жанна, – может, ты проснешься?
– Я не сплю, – говорит Банан, все так же не обращая на нее никакого внимания, – я думаю…
– Он думает, – говорит о нем в третьем лице Жанна, все еще сидя с закрытыми глазами, – интересно, что происходит в его голове?
Банан не подхватывает игру, он все так же мрачен, солнце потихоньку начинает свой путь к горизонту.
– Хочешь, я тебе помогу? – спрашивает Жанна.
Он не отвечает, она открывает глаза и видит, что Банан пытается что-то нацарапать палочкой на валяющемся рядом плоском камне.
Она может снять юбку, но тогда на ней совсем ничего не останется.
А здесь – не пляж нудистов, хотя кому какая разница.
Но и так она его не соблазнит, ему ничего сейчас не надо, этому сумасшедшему русскому с коста-риканским паспортом.
Хотя она тоже – сумасшедшая русская, замужем за голландцем.
Милый Рене, сегодня надо ему позвонить.
Может, ему уже надоело пить пиво в Праге.
«Мы все сумасшедшие!»– думает Жанна и опять закрывает глаза.
Одна сумасшедшая подруга в Дании, другая – в Турции, всегда любила восточных мужчин.
Работает гидом в турагентстве и весь сезон живет с мужем прямо на яхте. Яхта…
Жанна резко встает и смотрит на Банана.
– Слушай, – говорит она, – этот твой парень – Он ведь рэпер?
– Рэпер! – так же заторможено отвечает Банан.
– И играет в клубах?
– Играет!
– Тогда тебе его просто вычислить!
Банан смотрит на нее и не врубается.
Она опять садится рядом, но уже лицом к лицу, почти прикасаясь сосками к его груди.
Смешно смотреть на свои собственные трусики в чужом кармане.
Рене бы этого не понял.
Временами он чертовски целомудрен.
Хотя его возбуждают черные чулки.
Она давно не надевала черных чулок, даже для мужа.
Чулки на резинках и без пояса, некоторых это очень возбуждает.
– Послушай, – говорит она, – в этом мире не так много мест, где они тусуются в сезон, те, кто играет по клубам…
Банан смотрит на нее, солнце все ближе и ближе скатывается к линии горизонта.
Немцы опять прошмыгнули мимо, видимо, решили двинуть обратно.
– Тебе надо определить места…
– А на что я поеду? – говорит Банан.
– Я сейчас позвоню подруге, – говорит Жанна, – она в Турции, в одном очень прикольном месте… Там в сентябре отвисает вся Европа… Понял?
– Понял! – говорит Банан и добавляет: – А на что я туда поеду?
– Ты у меня займешь, – говорит Жанна, – на дорогу… Потом отдашь… Ты ведь отдашь?
– Не знаю! – честно отвечает Банан.
– У них там в сентябре фестиваль, – говорит Жанна, – клубных диджеев и МС, а если ты его там не найдешь, то ищи дальше…
Она достает из сумочки мобильник и набирает номер.
Подруга на месте и подтверждает, что фестиваль действительно будет. В ближайший уик-энд, то есть через четыре дня.
И говорит, что если этот тип прилетит, то они поселят его на несколько дней у себя, на яхте. Так и быть. Хотя это не яхта. Просто такая лодочка под парусом.
– У тебя должен быть смысл, – говорит Банану Жанна, заканчивая разговор, – у тебя сперли термос, и ты должен его найти хоть в Турции, хоть в Таиланде…
– Почему в Таиланде? – нервно спрашивает Банан и отстраняется от Жанны подальше: ее грудь совсем близко, это сейчас нервирует.
– Потому что там тоже тусуются… В Таиланде, в Доминиканской Республике, на Мальдивах… Везде… Не мир, большая тусовка… Слушай, – вдруг спрашивает она его, – что в термосе?
– Ампула, – честно отвечает Максим, – а в ней сперма моего друга…
Жанна начинает смеяться и долго не может успокоиться.
Но потом затихает, берет топик и надевает его, груди прячутся под тонким хлопком, можно вставать и идти обратно к пирсу.
– У тебя своей, что ли, нет? – грубо спрашивает Жанна.
– Ты чего от меня хочешь? – внезапно взрывается Банан.
– Сама не знаю, – честно отвечает она и добавляет: – Сейчас уже ничего…
Они спускаются вниз, вот и дорога, ведущая к гавани.
Солнце уже рухнуло в море, красноватые тени па темно-синей воде.
Но катера еще ходят: вон один стоит у пирса и ждет желающих.
Желающих немного, и почти никого, кто плыл с ними в эту сторону.
Хотя одного она узнала: он сильно пил в баре, а потом устроился прямо здесь, на пляже, рядом с дощатыми мостками.
Краснолицый, носатый, с черной щеточкой усов.
Еле тащится, ползет перед ними, как полуживой жук.
Которого не раздавили каблуком, точнее – не до конца раздавили. Недодавили. Недодавленный жук.
Жук вползает на палубу, за ним вспрыгивает Банан, матрос помогает подняться Жанне.
Море успокоилось, качки больше не будет.
И ничего больше не будет.
Кроме Рене, Катарины, Амстердама и редких поездок на родину.
Зато сегодняшний день останется в памяти.
Как у нее между ног набежало целое озерцо, но это ничем не кончилось.
Хотя перед этим она сняла трусики и подарила их малознакомому мужчине.
Жест, как в кино.
Она всегда хотела жить, как в кино.
Наверное, в чем-то ей это удалось.
Вот только ей никогда не давали по шее и не вкалывали в руку какую-то гадость.
И не везли в багажнике, и не выкидывали под мостом рядом с въездом в славный каталонский городишко Бланес.
Забавное это место – Средиземноморье, здесь уже тысячи лет происходят всякие странные истории.
Вот и она вляпалась в такую, пусть даже не по своей воле.
Просто пожалела одного типа и провела потом день в смешном безумии.
Катер подходит к старому бланесскому порту, им лучше выйти на следующей, на пляже Abanel.
Так ближе до гостиницы, ведь деньги там, в номере, запертые в сейф.
Главное – не потерять ключ.
Она лезет в сумочку, ключ на месте.
Носатый выходит вместе с ними, вспомнила – вчера он входил в отель «Blaumar».
Невыносимость солнца, уползающего за горизонт.
Они входят в отель, на рецепции никто не обращает внимания на ее спутника.
Интересно, в номере ли соседка?
Соседки в номере нет, Жанна открывает сейф и достает бумажник.
Денег в нем немного, Рене дал ей с собой пятьсот долларов и попросил не тратить.
Когда на будущий год введут евро, станет, наверное, проще, но пока у нее доллары, и их приходится менять.
– Русские должны помогать друг другу, дон Рикардо! – с усмешкой говорит Банану, протягивая деньги.
Тот молча берет сложенные купюры и кладет в нагрудный карман, рядом с ее трусиками.
Она протягивает руку и выдергивает их из кармана.
– Тебе сейчас не до этого! – улыбаясь, говорит Максиму и бросает трусики на пол, у дверей в ванную.
Сейчас он уйдет, и она их постирает.
Потом примет душ.
И сделает что-нибудь еще.
Например – расслабит себя сама.
Он слишком завел ее, надо освободиться.
Хотя можно подождать соседку и посмотреть, как та прореагирует на заигрывания.
А можно и то, и то.
Но главное – чтобы он ушел как можно скорее.
– Ну, – говорит Жанна, – уходи, телефон я тебе дала!
– Спасибо! – отвечает Банан и уходит.
Она закрывает дверь, входит обратно в номер и долго стоит у лоджии, отчего-то не рискуя ступить на светло-коричневатую плитку пола, но потом все же выходит, садится в шезлонг и звонит Рене по мобильнику. Объясняет, что ее обворовали в Барселоне и просит срочно выслать денег через Western Union.
Да, конечно, впредь она будет осторожнее.
Пусть не сердится, она скоро вернется, хорошо, если он уже будет дома.
Отключает телефон и тупо смотрит, как солнце скрывается за отчетливо различимыми отсюда Пиренеями, с одной стороны горы, с другой – море, на глаза наворачиваются слезы, но тут в дверь стучат, и она идет открывать соседке, стягивая по пути топик и думая о том, как сейчас будет смотреться в полутемном номере ее грудь.
Часть пятая
Галикарнас
Бесы
Вилли был доволен, можно даже сказать – счастлив.
Жизнь начинала меняться, а это всегда хорошо.
Даниэль так и сказал на прощание:
– Ты мой лучший ученик, Вилли! Я присмотрю, чтобы у тебя все было хорошо!
Вилли поудобнее устроился в кресле, лететь оставалось около часа, жаль, нельзя курить, зато никто не запрещает жевать дурацкую никотиновую резинку, хотя это то же самое, что любить резиновую женщину.
Женщин вокруг было много, и Вилли с удовольствием смотрел по сторонам.
Если бы в свое время он не встретил Даниэля, то ничего бы этого не было.
И его скорее всего уже не было – получил бы по голове и давно был где-нибудь закопан.
Или сожжен, последнее предпочтительнее.
Огонь очищает, говорит Белый Тапир.
Вилли много слушал в последнюю встречу, а ему много рассказывали.
Еще там, в Барселоне, когда он, оставив смешного белого чудака у подъезда, поднялся к боссу и с гордостью сообщил, что нашел глаз, остается лишь его забрать.
Именно Даниэль придумал, как это сделать.
Белого было жалко, но Даниэль сказал: – Все они бесы, Вилли, наша задача – очистить от них мир!
Вилли опять повертел головой: самолет, полный бесов, летел в Стамбул, белые бесы, желтые бесы, один только он был здесь черным, хотя дело не в цвете кожи, нет, Даниэль так и говорил:
– Ты можешь быть любого цвета, Вилли, но ты не должен быть бесом!
Белый Тапир и должен возродиться для того, чтобы с земли исчезли бесы.
Богатые бесы, самодовольные бесы, обманывающие бесы, не любящие никого, кроме самих себя и не понимающие, что мир принадлежит не им.
Мир принадлежит Белому Тапиру, и, как только он сможет видеть, мир изменится!
Вот только доставить глаз – не его задача.
Даниэль взял это на себя.
Он поблагодарил Вилли, дал ему денег, купил билет в Стамбул, хотя и спросил:
– А зачем тебе туда надо, брат?
Вилли заулыбался.
Даниэль никогда еще не называл его так.
– Так зачем? – повторил Даниэль.
– Я хочу оттянуться, – ответил Вилли, – потусоваться и наораться вволю…
– Ты ребенок, Вилли, – нежно сказал ему Даниэль, – ты большой ребенок, мой брат Вилли!
И с этими словами он произвел его в звание «адепта Белого Тапира».
За «адептами» шли «бригадиры», потом – «магистр», которым был сам Даниэль.
Но что значит слово «адепт», Вилли не знал.
Он вообще предпочитал меньше знать и больше чувствовать, хотя временами любил полистать какой-нибудь журнальчик.
Можно даже «Playboy», пусть это и не для таких мужиков, как он.
Но в аэропорту он смог прикупить только «Playboy» и уже попялился на всех этих титькастых теток, каждую из которых с таким бы удовольствием трахнул.
Пусть и молоденькие, но все равно – тетки.
Жадные, наглые, злые, знающие цену своим дыркам.
Даниэль прав: одно слово – бесы!
Только вот убивать их не надо, те, кто хочет убивать, поступают неправильно.
Им просто надо объяснить, что когда проснется Белый Тапир, то всем станет лучше.
Белый Тапир научит всех любви.
И справедливости.
И что надо делиться.
Богатым – с бедными, бедным – с беднейшими.
И что белые не должны бояться черных, равно как желтых и коричневых.
Как все это удастся Белому Тапиру – Вилли не знал.
Он опять открыл журнал.
Соседка рядом проснулась и стала пялиться в окно.
Славная такая соседка, хорошо бы ей вставить.
Навряд ли ей когда-нибудь вставлял такой крутой черный чувак.
Вилли улыбнулся.
Мечтать не вредно, вредно не мечтать…
Он опять начал разглядывать картинки, а потом решил почитать.
Что-нибудь не очень большое, где не так мною незнакомых слов.
Но напоролся на текст с дурацким названием: «Если у тебя психоз».
Вилли с детства часто называли психом.
Хотя это они сами все психи, козлы недоделанные, пипетки тронутые!
Одно слово: бесы.
Из текста он мало что понял.
Но главное уяснил.
Оказывается, во всем виноваты такие особые хреновины в голове.
Автор называл их «эндозепинами».
Чем больше этих самых эндозепинов, тем ты психованнее.
Потому что хреновины эти вызывают чувство страха, отчаяния и даже развивают фобии.
Что такое «фобии», Вилли тоже не понял, но у соседки решил не спрашивать – она так сладко потягивалась в своем кресле со сна, что он просто нутром чувствовал, какое у нее гибкое и славное тело.
Чтобы ты не психовал, говорилось в статье, надо повышать в организме количество других хреновин – эндорфинов.
Чем их больше, тем тебе кайфовее.
А чтобы их было больше, лучше чаще трахаться.
Вилли подумал и решил, что автор прав на все сто и «Playboy» не такой уж дерьмовый журнал, каким он считал его раньше.
В нем есть и кое-что полезное, кроме фотографий титькастых теток.
Если ты чаще трахаешься, то ты веселее.
Можно, конечно, закидываться, смолить, колоться, от этого тоже вставляет.
Но потом бывает тяжелый отходняк, а от траханья – никогда.
Всегда только весело, а это значит, что увеличивается количество этих… Как их…
Вилли снова посмотрел на страницу.
Да, правильно.
Эндорфинов.
Наверное, бесы потому и бесы, что у них больше тех, других.
Отчего они и психуют, становятся злыми, раздражительными, у них проявляются чувства страха и отчаяния.
У Банана это тоже было.
Хорошо, что они не убили Банана, Вилли к нему привык.
Если Белый Тапир даст им еще разок увидеться, то Вилли извинится и скажет: – Так было надо, друг! У тебя было то, что тебе не принадлежало, и мы должны были это забрать. Но я ведь не сильно ударил тебя по шее, друг, сказал бы Вилли, да и укол поставил так нежно, как только мог…
Нога соседки внезапно прижалась к ноге Вилли.
Потом соседка ее убрала.
Последний раз, когда он вставлял в самолете, тоже началось с этого.
Тогда он летел в Таиланд, а это очень долго.
Много свободного времени.
Между прочим, Даниэль сейчас летит в Бангкок.
Он не говорил об этом, но Вилли умный, Вилли подсмотрел в билете.
На столе лежало два билета. Один для Вилли, на Стамбул.
Другой – для Даниэля.
Барселона – Бангкок.
И глаз летел с Даниэлем.
А это могло означать только одно: Белый Тапир где-то там.
Конечно, не в самом Бангкоке, намного дальше.
Вилли тогда ездил на Пхи-Пхи.
Такой островок в Андаманском море.
Его подрядили в очередной клуб, но рэп в тот раз не покатил.
Хотя островок ему понравился.
Вилли соскучился по рэпу, Вилли хочет толкать и гнать телеги.
Потому когда Даниэль задал вопрос:
– Скажи, куда ты хочешь, Вилли, я куплю тебе билет, ты этого заслужил! – он ответил:
– В Бодрум!
Такое славное местечко на западном побережье Турции.
Полуостров, где дышится легко.
Вилли оторвется, Вилли уйдет в штопор!
Вилли будет гнать рэп!
Чтобы было поменьше этих, как их там…
Он опять открыл журнал.
Да, правильно.
Эндозепинов.
У соседки их точно много, как убрала ногу, так больше и не придвигает.
Когда он летел в Таиланд, то все было по-другому.
Да и соседка была другой: миниатюрная крашеная блондинка, до плеча не доставала.
Она прижала ногу, тогда Вилли положил ей на колено руку.
Хотя у него не рука – большая черная лапа.
Лапища.
Он сжал коленку, потом погладил.
И понял, что девчонка готова.
Тогда он передвинул руку левее и положил между ног.
Она даже не пискнула, когда он полез ей в трусы.
Лишь села поудобнее и раздвинула ноги.
И Вилли нежно вбуравил в нее большой черный палец. Утопил его в узкой и мокрой кунке.
Тогда он еще не догадывался, что вокруг – бесы.
Может, просто был моложе.
Пусть не намного, но все равно – глупее.
Это сейчас он – адепт, а Даниэль просто так словами не бросается!
Эта соседка тоже ничего, грудь, правда, маловата. Какая грудь – сразу ясно. У этой же под блузкой торчит что-то малозаметное, наверное, одни соски…
Зато ноги длинные…
А еще у нее короткая стрижка и волосы окрашены в черный-пречерный цвет.
Он ничего не может с собой поделать, если женщины тоже бесы, то пусть.
У нее большой рот.
И очень пухлые губы.
Он хорошо знает, что делают такие губы.
Когда он летел в Таиланд, то рот соседки был маленьким, и она даже не смогла хорошенечко отсосать.
Пришлось поставить ее на унитаз и вставить.
Но вошел он тогда легко, пусть и не на всю глубину.
Кунка была мелковата.
Вилли чувствует, что возбужден, и смотрит на соседку.
Та отводит глаза и пялится в окно.
Им скоро на посадку, так что все бесполезно.
«Бесы, – думает Вилли, – бесы!»
А Даниэлю еще лететь и лететь.
С посадкой в Карачи.
«Много городов на свете!» – думает Вилли.
Но он знает, что Белый Тапир живет не в городе.
Ему нечего делать в городе, Белому Тапиру.
В городах душно и много дерьма.
Белый Тапир должен дышать свежим воздухом.
Пусть даже влажным и дождливым воздухом джунглей.
Вилли был в джунглях, в тот раз, в Таиланде.
Неужели Даниэль тоже едет туда, где болтается в море остров Пхи-Пхи?
Соседка неприятно склабится, Вилли видит, что у нее большие зубы.
Если он ей всунет, то она проглотит его всего.
Белым интереснее давать за щеку, чем черным.
Смешно смотреть, как черный болт ходит за белой щекой.
От белых по-другому пахнет, совсем по-другому.
Правда, черные чиксы пахнут смачнее.
Родные, вонючие, черные чиксы.
Если бы он знал, что у него будет такой стояк, то лучше бы закинулся.
Хотя он дал слово Даниэлю, что не будет жрать всякую гадость, а слово надо держать.
Соседка просит пропустить ее.
Говорит с акцентом.
Непонятно, откуда.
Бедненькая, захотела в туалет.
Интересно, что сейчас с тем белым парнем и увидит ли он его еще?
Вилли смотрит, как покачивается при ходьбе ее узкая задница.
Это плохо, что узкая, он предпочитает побольше.
Но зато у нее длинные ноги, иногда это очень удобно.
Бесы начинают просыпаться.
Ему бы тоже надо отлить, совсем скоро – Стамбул.
А от Стамбула еще пилить и пилить.
Двенадцать часов автобусом – он узнавал.
Если бы полетел чартером, то сел бы прямо там.
Но Даниэль сказал: никаких чартеров, полетим регулярным, так безопаснее, Вилли.
Он выбирается из кресла и топает к туалету.
Большое желание вломиться в кабинку к соседке но он ведь обещал Даниэлю быть осторожнее.
– Пока глаз не доставлен на остров, – сказал Даниэль, – мы должны соблюдать осторожность, Вилли!
Остров, все же Белый Тапир на острове…
Жаль, что Даниэль не взял его с собой.
Но он пообещал, что Вилли когда-нибудь сам увидит Белого Тапира, когда тот опять сможет видеть и они начнут войну против бесов.
Все кабинки заняты.
Вилли ждет.
Всем предлагают сесть обратно на место, они идут на посадку.
Вилли ждет.
Наконец, одна дверь открывается – тщедушный тип, усы щеточкой, красное лицо и здоровый нос.
Так и хочется зажать его между указательным и средним пальцами и сделать типу больно.
Вилли заходит в туалет и закрывается.
Ему становится хорошо, даже в этом есть удовольствие – отлить, когда уже невмоготу.
Этого типа он где-то видел, где-то и когда-то.
Хотя он видел уже столько всяких типов, что и не сосчитать.
И все они – бесы!
Даниэль прав, все они – бесы, и этот бесовский мир – дерьмо!
Его надо сделать лучше.
Приятно было бы пострелять, но Даниэль сказал:
– Никакой стрельбы, Вилли, нам поможет Белый Тапир!
А Вилли любит стрелять, только давно не приходилось. Пожалуй что с Брайтона.
Но можно и руками.
Вилли моет руки, вытирает бумажным полотенцем и выходит из туалета.
Чикса на месте, опять пялится в окно.
И зачем-то шевелит своим большим пухлым ртом.
Не повезло ему с соседкой, у нее на морде написано:
– Чего ты сидишь тут рядом, большой и черный?
Наверное, она чувствует, что он ее хочет.
И боится.
Они все его боятся.
И правильно делают.
А сам он боится только Даниэля.
Потому что Даниэль может все!
Даниэль знает, где Белый Тапир.
Сейчас Даниэль летит к Белому Тапиру и везет с собой глаз!
Глаз лежит в том же сосуде, но Даниэль добавил туда свежего дыма.
Чтобы глаз дольше сохранился живым, сказал он ему, иначе Белый Тапир нам не простит!
Вилли сидел и смотрел, как Даниэль это делает.
Надёл белый халат, натянул перчатки.
Достал специальными щипцами ампулу и сменил в сосуде раствор.
Снова закрепил в нем ампулу.
Туго завернул крышку и сказал:
– Ну все, можно ехать!
И начал запаковывать сосуд.
Зачем-то завернул его в полотенце, потом положил на самое дно большой дорожной сумки.
Застегнул молнию.
На глаза у Вилли навернулись слезы.
Такого с ним еще никогда не было – чтобы у него на глаза навернулись слезы.
Но он привык к мысли, что глаз – его собственность.
Пусть даже на время, но его.
Если бы сейчас напротив сидел не Даниэль, то Вилли убил бы того человека.
Но Даниэлю можно все. Вилли сдержался, слезы исчезли, как исчез и сосуд с глазом.
Самолет пошел на посадку.
Соседка вздохнула с облегчением.
Скоро она отмучается – черный бугай больше не будет сидеть рядом и пялиться на ее рот.
Он уже не хочет ее, он ее ненавидит.
Все зло от таких, зло и несправедливость.
Им надо, чтобы в мире не было Вилли.
Чтобы он никогда не рождался.
А если его угораздило родиться, то ему нельзя летать в одних с ними самолетах и ходить по одним улицам.
Есть одну еду и дышать одним воздухом.
Он для них – дерьмо!
Вилли кожей чувствует, как соседку корячит от неприязни к нему.
Ничего, подожди, скоро мы расстанемся.
И они действительно расстаются – на время.
Пока проходят паспортный контроль и бредут по зеленому коридору.
И теряют друг друга.
Но не на всегда.
А до того момента, пока Вилли не садится в автобус и не замечает бывшую соседку по самолету, сидящую в пятом кресле по левому ряду.
Та тоже замечает его и отводит глаза.
Вилли хмыкает и проходит дальше.
Смотрит на билет, его место по правой стороне, в седьмом ряду у окна.
Садится и понимает, что влип.
Ему не вытянуть ноги, они затекут, а ехать очень долго.
От Стамбула до Бодрума двенадцать часов.
Ровно половина суток.