Текст книги "Летучий голландец"

Автор книги: Андрей Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

И видит белого, который плывет чуть впереди него.

Точнее – плыл, сейчас он начал тонуть.

Все же достал свой дурацкий цилиндр, вцепился в него и идет с ним ко дну.

Вилли не любит, когда кто-то тонет, он подхватывает белого и тащит вместе с собой. Гребет одной рукой, но плывет. И цилиндр плывет с ними. А берег близко, совсем близко, скоро можно будет почувствовать дно.

Вот оно.

Вилли чувствует дно, он стоит на дне, видны звезды, скоро начнется рассвет.

«Крутая вышла вечеринка!» – думает Вилли, вытаскивая безжизненное тело Банана на мокрый и еще холодный в ночи скрипучий иорданский песок.

Часть четвертая
Средиземноморье

Жанна

Ей хотелось опять под Малагу, на Коста-дель-Соль, в Марбелью, но туда можно было лишь с мужем – останавливались они обычно у его приятеля, шведского художника, давно осевшего в этом божественном приюте богатеньких, на которых так забавно смотреть из-за столика прибрежного кафе. Но муж внезапно укатил в Прагу – якобы по делам, а скорее всего просто пить пиво с друзьями, ее же отправил на Коста-Брава, в городок под названием Бланес, купив неделю в отеле «Беверли парк» с сумасшедшей скидкой.

Хотя про скидку все просто: добираться надо было автобусом, от Амстердама, через Бельгию и Францию, останавливаясь на ночь в придорожных отелях. Безумно дешевый тур, сказал муж, отправляясь в Прагу, тебе повезло, она улыбнулась, а про себя подумала, что ей действительно повезло: вот уже пять лет, как она не оставалась одна, без мужа, без ребенка, из России прилетела присмотреть за малышкой мать для нее это тоже – своеобразный отдых…

Ей действительно повезло, хотя частенько она называла это везением утопленницы – наверное, стой минуты, как он встретил ее в аэропорту Амстердама, и вместо того чтобы увезти домой и дать отдохнуть с дороги, принять душ, поесть в конце концов, посадил в свой «пежо», и они покатили на обзорную экскурсию по городу, площадь Вестермаркт, церковь Вестеркерк, музей Ван Гога, музей гашиша, площадь Дам, королевский дворец… Под конец Жанна взмолилась и сказала: хочу писать!

Английский она учила все предыдущие годы, уже точно зная, что на родине ей места нет, а значит, нет и судьбы. В двадцать восемь через Сеть познакомилась с Рене – совсем не голландское имя, но мать у него была француженкой, отец давно умер, мать перебралась обратно во Францию, так что в первый же совместный вояж они отправились к ней под Бордо. Рене представил ее как свою невесту и даже погладил по еще не выпиравшему животу: она была беременной.

И беременной, на восьмом месяце, обвенчалась с ним в скромной лютеранской церкви. Скоро родилась Катарина, из России прилетела мать, пробыла с ними две недели, улетела обратно, а когда Катарине исполнилось два месяца, Рене повез их в Таиланд – она чуть с ума не сошла тогда, хотя быстро поняла, что здесь это в порядке вещей, с грудным ребенком тащиться на край света.

Рене был старше ее на пятнадцать лет, легок на подъем и больше всего любил уезжать куда подальше из своей не очень солнечной Голландии.

Четыре, а то и пять раз в год, не считая деловых поездок.

В деловые поездки Жанна с ним не ездила, зато первых два голландских лета улетала на месяц с малышкой к родителям, а на третье внезапно сказала себе: хватит!

У нее не было ностальгии, с первой же недели она приказала себе забыть о том месте, откуда была родом, и попытаться стать здесь своей, хотя прекрасно понимала всю невозможность этого – мозги никак не могли окончательно перестроиться на западный лад, и прежде всего потому, что она все равно оставалась русской женщиной.

Собственно говоря, именно поэтому Рене и женился на ней, устав от многолетнего холостяцкого и вполне устроенного бытия.

Местные женщины до сих пор вызывали в ней ужас, и она искренне жалела всех этих милых и таких практичных мужчин, не способных, к счастью, переживать пресловутое славянское безумие, но явно достойных иных подруг.

Не таких независимых и расчетливых, и – конечно же – не таких мужеподобных, хотя и предельно ухоженных.

Но к четвертому своему голландскому сезону она тоже стала ухоженной: экология, пища, отсутствие глобальных стрессов, да и просто – нормальная косметика.

Две ежегодных поездки в Таиланд и две в Испанию – одна на Канары, а одна в Марбелью, к другу Рене – позволяли ей постоянно быть загорелой, минувшей весной она чуть высветлила волосы, придав им рыжевато-каштановый оттенок, фигура уже пришла в норму после почти двухгодичного кормления Катарины грудью, и Жанна даже начала подумывать о том, чтобы устроиться на работу.

Английского языка для этого было мало, надо учить голландский, она ходила на курсы, свободно изъяснялась в магазинах и на улице, хотя для службы этого явно не хватало.

Вот только внезапно началась депрессия.

Она уже переживала такое в России, но там все было понятно – ни работы, ни перспектив, ни денег.

Одна любовь, но тоже – лишенная всякого смысла, в России после двадцати пяти все нормальные мужчины женаты, а она и девственности-то лишилась, когда ей было уже за двадцать.

Чуть-чуть за двадцать, но уже – за.

А потом пришла любовь, он был женат, у него была семья, она сделала от него аборт, хотя до сих пор думает, что надо было оставить ребенка.

Воспитывала бы двоих, ее подруга, вышедшая за датчанина и родившая ему маленькую датчанку, приехала в Копенгаген со своим сыном от такого же женатого любовника, ну и что?

Иногда они перезванивались, а перед прошлым Рождеством она даже махнула в Копен – на само Рождество они с Рене и с Катариной отбыли, естественно, к его матушке под Бордо.

Вот только после Нового года внезапно началась депрессия. Она даже подсела на прозак и часто вспоминала свою последнюю затяжную российскую тоску, когда ей даже пришлось занять денег и пойти на психоанализ, но закончилось это очередным бессмысленным романом с врачом. Они занимались любовью прямо в его кабинете, отчего-то он называл это «профилактическим лечением ее демонов», а Жанна, лежа на животе на подобающей кабинету кушетке, сдерживала слезы, хотя физиологически господин доктор всегда умудрялся довести ее до оргазма.

Но ей все равно было себя жалко.

Как стало жалко себя после Нового года, может, именно поэтому Рене и решил отправить ее одну на Коста-Брава. Сам укатил в Прагу, Катарина была с ее матерью, а она, наконец-то, оказалась одна.

Жанна одела юбку и легкий хлопковый топик, взяла сумочку, темные очки и спустилась в холл.

Из отеля можно выйти на улицу через главный вход, а можно и через бар.

Она предпочла последнее, сказала по марбельской привычке «оле!» и заказала кофе-соло.

Барменша средних лет, улыбнувшись, ответила ей «ола!», хотя что по-испански, что по-каталонски это все равно восходило к арабскому восклицанию «аллах!».

– Gracias! – сказала Жанна.

– Por favor! – парировала крупноносая барменша и опять улыбнулась.

Жанна допила кофе, еще в первый их совместный приезд в Испанию Рене сказал, что здесь лучший кофе в Европе, чего бы там ни говорили итальянцы и французы, и он был прав: банальный эспрессо, но в Испании в нем и крепость, и аромат, и смачность – все одновременно, пусть даже это ординарный кофе из машины, а не какой-нибудь там «Blue Mountain»..

– Hasta luego! – сказала Жанна.

– Hasta pronto! – ответила барменша.

– До свидания!

– До скорого!

Жанна вышла на улицу.

Жара еще не началась, та томительная, душная, дневная жара, которая падает на сиесту. На часах не было одиннадцати, она была одна, впереди неделя, а потом обратно в Амстердам, и дай бог, чтобы никакого прозака и депрессий…

Перекресток, за ним – еще один отель, «Blaumai», с очень веселенькими цветочками у входа. Можно пойти от перекрестка налево, параллельно морю, а можно и прямо – вон оно, там, чувствуется по цвету неба.

И повернуть по набережной, а обратно вернуться другим путем, она давно не ходила одна по чужому городу, пусть даже это маленький портовый городок.

На углу ресторанчик, «Mar Vent», название каталонское, «Море – Ветер». Хозяин, несмотря на ранний час, несет кому-то паэлью.

– Buenos dias! – говорит ему Жанна.

Тот машет рукой и отвечает теми же словами: красивая женщина, проходящая мимо, всегда заслуживает внимания.

А вот и море.

Набережная идет мимо длинного песчаного пляжа – узкий каменный бордюрчик, за ним – спускающийся к морю песок.

Это с одной стороны.

А с другой – кафе, ресторанчики, бары, она вспоминает, что не купила сигарет, в Испании они продаются или в автоматах в любом баре, или в лавках «Таббакос». Заходит в бар, покупает пачку «Benson Hedges» и вновь идет по набережной, еще не такой шумной и многолюдной, какой станет вечером, но и не пустой: торговцы сувенирами, художники с дешевыми картинками, специалисты по holiday tattoo – Рене бы обязательно изобразил себе на плече какую-нибудь рожу, хотя ей это и не нравится, но что поделать, отдых клинит голову, особенно этим страдают немцы, разукрашивают себя с макушки до лодыжек, будто от этого становятся мужественнее.

На нее смотрят, ей это нравится.

Мужчины здесь смотрят другими глазами.

У нее большая, крепкая грудь, она хорошо заметна под топиком.

Они улыбаются и говорят «hola»!

Она тоже улыбается, хорошо быть одной, хорошо, когда на тебя смотрят.

В Марбелье на нее так не смотрели, там другая публика, более пафосная.

Здесь все намного проще.

Набережная идет дальше, справа в море возвышается скала.

Она сворачивает к скале. Ей улыбается очередной местный мачо – он идет прямо по кромке воды, а перед ним, ныряя в воду и снова выскакивая и высовывая из пасти язык, бежит накачанный черный стаффорд, без намордника, лишь широкий кожаный ошейник с поблескивающей на солнце металлической бляшкой.

Здесь много собак, больше чем в Амстердаме.

Почти столько же, как в России.

Хотя там это чаще от страха, а здесь – она не знает, но еще вчера заметила, как здесь много собак.

На скалу ведет узкая дорожка, с отвесной стороны – железный поручень.

Жанна поднимается на самый вверх и смотрит в сторону горизонта.

Хорошо заметен большой белый лайнер – видимо, идет из Барселоны в сторону Франции.

Море внизу пенится и бьется о прибрежные скалы.

Темно-синее, видно, что глубоко.

Рене ей так и говорил: там всем хорошо, только море глубокое, но зато пляж!

Ей опять хочется кофе.

Жанна возвращается на набережную и идет в сторону порта.

Много деревьев и большие клумбы с цветами.

Ветер шевелит волосы, ей становится совсем хорошо.

Она садится под тент в ближайшем кафе, заказывает кофе и мороженое.

Напротив – крытая эстрада, вечером, скорее всего, здесь играет какой-нибудь оркестр, надо будет сходить, послушать…

Но не сегодня…

У нее еще шесть дней.

С остатками сегодняшнего – шесть с половиной…

Сейчас она выпьет кофе и доест мороженое, а потом пойдет обратно.

Поплавает в бассейне и вернется в номер, соседка уехала в Барселону, дамочка лет сорока из Роттердама…

На одиночный номер Рене не раскошелился…

Он высокий, выше чем метр девяносто.

– Por favor! – говорит она официанту, расплачиваясь.

– Gracias, seniora! – говорит он и добавляет по-английски: – You is so beautiful!

Она смеется и пристально смотрит на этого молоденького мальчика.

Тот не смущается, а лишь улыбается в ответ, они здесь все улыбаются, Жанна встает из-за столика и направляется обратно к отелю.

Но уже не по набережной, а по улице, в тени, возле домов.

Лавка «Таббакос», которая ей больше не нужна.

Магазин рыболовецких товаров.

Ювелирный магазин. В витрине кораллы и темный жемчуг, она не выдерживает и заходит внутрь.

От кондиционера в магазине прохладно, покупателей никого.

Ей очень нравятся кораллы, как нравятся всем близнецам.

И жемчуг ей тоже нравится.

– Solo estoy mirando! – говорит она продавщице.

– Я просто смотрю!

Та вежливо кивает головой и опять читает свой журнал.

Красивые вещи поднимают тонус.

Местные мальчики красивы.

Им под пятьдесят, им за пятьдесят, а они все равно мальчики.

У них в глазах – кайф от жизни.

Жанна выходит на улицу и закуривает.

А вот у этого очень красивые плечи, только взгляд какой-то затравленный.

Не местный взгляд.

Но плечи ей нравятся, она даже может позволить себе улыбнуться, рог favor…

И такой странный акцент у его английского… Она даже плохо понимает…

– Мадам… Вы не можете мне помочь?

Странно, ему что, денег надо?

– Немного, синьора, но у меня безвыходное положение… Тысячу песет, не больше…

Примерно пять долларов…

– У тебя странный акцент, парень… Ты откуда?

– Из России…

Жанна внезапно улыбается.

– А где в России?

Парень отвечает, и Жанна достает из сумочки тысячу песет: встретить возле ювелирного магазина в каталонском городе Бланес земляка – это стоит пяти долларов…

– А как тебя зовут? – спрашивает она, протягивая ему еще и сигарету.

– Банан! – отвечает тот и пристально смотрит на нее своими странными, уже не кажущимися ей такими затравленными глазами.

– Buenos dias, Banana! – тихо произносит Жанна и отводит глаза в сторону моря, где у ближайшего портового причала сейчас как раз собирается отшвартоваться катер, готовый направиться вверх вдоль побережья Коста-Брава. Скорее всего, до Тосса-де-Мар, хотя не исключено, что и до самого Кадакеса, но ей это все равно, она вновь смотрит на парня, а потом на своем родном, но уже приобретшем акцент русском языке вдруг говорит ему:

– Пошли быстрее, а то не успеем!

И направляется в сторону причала, не оборачиваясь, зная, что он последует за ней, как потерявшаяся и вновь нашедшаяся собачонка.

Только не ясно одно – какой породы.

Покупает два билета и все так же, не оборачиваясь, поднимается по трапу на верхнюю палубу.

Катер дает гудок и направляется к выходу из бухты.

– Куда мы едем? – спрашивает Банан.

– Обедать! – кратко отвечает Жанна.

Глаз бога

Вилли начал понимать, что ему привалило счастье.

Счастье принес с собой белый, счастье принадлежало белому, но счастье можно отнять, а белого убить.

Вот только убивать того, кому ты помог выжить, – нельзя, так говорит Белый Тапир.

Правда, убить белого проще простого – он все еще беспомощно лежал на песке, хотя уже дышал: недаром Вилли сделал ему искусственное дыхание, а потом помог согнуться пополам и с удовольствием смотрел, как тот выблевывает из себя морскую воду.

А когда белый снова рухнул на песок, закрыл глаза и забылся в каком-то подобии сна, то Вилли отвинтил крышку у никелированной хреновины, из-за которой случился весь этот бардак.

И начал понимать, что ему привалило счастье.

Из открытого горлышка на него смотрел глаз бога.

Глаз Белого Тапира.

Того Белого Тапира, которого Вилли никогда не видел, но про которого слышал, еще в те времена, когда жил в Брайтоне и шлялся в районе западного мола.

Потому и банду свою они назвали «Белый Тапир», а Даниэль стал их предводителем.

Ведь это он рассказал им о настоящем боге, который живет на далеком острове в Индийском океане.

Боге справедливом и честном, для которого все равно, кто ты такой – мусульманин, христианин, буддист, иудей, кто там еще?

Беда лишь в том, что у бога один глаз – второй он потерял много тысяч лет назад.

Никто не знал, как это произошло.

Они сидели вечером на пляже, с Атлантики дул холодный ветер, начинался шторм. Даниэль рассказывал про Белого Тапира.

Про одноглазого бога, который всех спасет, но лишь тогда, когда вновь обретет второй глаз.

Вилли слушал, открыв рот.

Ему хотелось, чтобы их спасли: его, мать, сестру.

И подружку сестры, равно как и ее брата, и их мать – у нее были такие классные буфера, что в штанах у Вилли сразу вставало, как только он заходил к ним домой.

На подружку тоже вставало, но меньше – она была еще малявкой и титьки у нее торчали не так круто. У мамаши же были настоящие мнучки!

Именно в тот вечер Даниэль и предложил им создать общество «Белый Тапир» – они разбредутся по всему свету и начнут искать глаз бога.

– У нас нет денег! – сказал тогда Вилли.

– Ты умный мальчик! – ответил ему Даниэль, а потом объяснил, что деньги они тоже будут искать.

– Как? – спросил Вилли.

– У кого-то их много, – сказал Даниэль, – и тогда они начнут с вами делиться, а вы будете приносить эти деньги мне, как в банк. А когда их накопится очень много, то я куплю вам билеты и вы поедете искать глаз!

После чего Даниэль достал нож и предложил всем поклясться на крови.

И они поклялись, каждый сделал надрез на кончике мизинца, потом выдавили по капельке крови в пластиковый стаканчик, разбавили дешевым виски из бутылки, которая была у Даниэля в кармане, и выпили – по глотку.

Шторм начинался не на шутку, волны заливали пляж, и им пришлось сматываться.

– До завтра! – сказал Даниэль. – Завтра вечером!

Вилли посмотрел ему вслед и подумал, что когда-нибудь он тоже станет таким большим и сильным, а на шее будет носить такую же цепь.

Большой, сильный черный Вилли найдет глаз, и Белый Тапир увидит, что творится на этом свете.

И тогда он всех спасет, и мир станет другим…

Вилли дошел до дома и понял, что домой ему не хочется.

Мать смотрела телевизор, сестра где-то шлялась, а отчим…

Про отчима Вилли даже не хотел вспоминать.

И он решил зайти к другу, в конце концов, если мать у того не спит, то можно попялиться на ее титьки…

Мать друга звали Джиной.

– Тетя Джина! – говорил Вилли, заваливаясь к ним домой.

Тетя Джина открыла дверь и посмотрела на Вилли.

– Тебе чего, парень? – спросила она.

У Вилли пересохло во рту: она была в халате, но халат не был застегнут.

И прямо на него смотрели ее буфера.

– Парень, – протянула тетя Джина, – ты что, язык проглотил?

Вилли облизал губы кончиком языка, и тогда она вдруг все поняла, засмеялась, а потом сказала:

– Может, ты и прав, заходи!

Он ничего не понял, но вошел следом. В доме было темно, ни подружки сестры, ни его друга.

А может, они уже спят? Или где-то шляются?

Вилли было интересно, он не чувствовал никакой опасности, но по спине все равно пробегали мурашки.

– Иди сюда! – сказала Джина и вошла в открытую дверь.

Вилли последовал за ней.

– Закрой! – приказала та.

Вилли хлопнул дверью и услышал, как щелкнул замок.

Было темно и душно, в комнате пахло потом и спиртным.

Он ничего не видел и не знал, что будет дальше. Внезапно он услышал шорох, а потом почувствовал, как его взяли за руку.

У Джины была сильная ладонь, она сжала его руку своей и потянула к себе.

И Вилли уткнулся лицом прямо в ее голую грудь.

– Ты ведь этого хочешь, мальчик? – то ли спросила, то ли просто сказала та, а потом повалила его на себя и показала, что надо делать.

И Вилли сделал это, как через неделю сделал это и с ее дочерью, подругой сестры, потом снова с ней, а потом начал делать это со всеми девчонками, которые позволяли.

Черные позволяли все, иногда позволяли и белые.

А еще Вилли просил деньги, и их ему тоже давали.

Правда, для этого приходилось быть сильным.

Не таким, как Даниэль, конечно, таким ему еще предстоит стать.

И он им стал, совсем скоро, когда огрел отчима по башке обрезком водопроводной трубы.

А через год Даниэля загребли и Вилли занял его место.

История Белого Тапира не то чтобы забылась, просто стала вроде легенды, о которой даже не принято вспоминать.

Но про себя Вилли знал, что это правда.

И когда Даниэль вышел из тюрьмы, то Вилли сказал ему, что помнит: главное – это найти глаз бога!

– Ты прав, мальчик! – ответил ему Даниэль.

Вскоре после этого он уехал в Барселону, но временами звонил Вилли и спрашивал, как дела.

А когда Вилли сам был в Барселоне, то они встретились.

Даниэль стал вальяжным, ездил на большой машине и у него было два мобильника.

Он помог Вилли деньгами и дал много адресов и телефонов: в разных странах.

Сам бог был на далеком острове, но слуги его были везде.

– Если что, – сказал Даниэль, – ты всегда найдешь помощь…

Вилли опять посмотрел на глаз, потом на белого.

Белый приходил в себя, глаз подмигивал.

Он был в стеклянной ампуле, а на той – странные символы. ZZX 222.

Вилли понятия не имел, что они значат.

Просто ZZX 222, хотя, может, это молитва.

Он часто думал, как надо молиться Белому Тапиру, и даже сам придумал одну:

 
Белый Тапир, самый могущественный Белый Тапир!
Сделай так, чтобы все мы были счастливы!
Сделай так, чтобы все мы были богатыми!
Сделай так, чтобы мы любили друг друга!
Самый могущественный Белый Тапир!
 

Но теперь он знал настоящую молитву, надо просто повторять про себя: «ZZX 222, ZZX 222, ZZX 222!»

И смотреть в небо!

Вилли посмотрел в небо и увидел, что наступает рассвет.

Белый сел на песок и впялился в глаз бога.

Было видно, что белый сердится.

Вилли опять захотелось его убить, но он сдержался: белый сам должен отдать глаз, это не деньги, глаз отнимать нельзя.

– Close! – сказал белый хрипящим голосом.

Вилли понял.

Солнце вредно для глаза.

Он поднял с песка крышку и завинтил сосуд.

И начал думать, что делать дальше.

Скоро станет совсем светло, и тогда их здесь быстро найдут.

Местные пограничники, арабы с печальными и неистовыми глазами.

Им надо добраться до Акабы, там у Вилли есть приятель.

От приятеля Вилли позвонит в Амман, приятель ему это позволит.

Приятель ему вообще все позволит – Вилли помогал тому много раз…

Белый встал на ноги и, покачиваясь, пошел к воде.

Зашел в воду и зачем-то начал умываться.

Сейчас у него заболят глаза, и он не сможет видеть – вода здесь соленая, очень соленая, даже солонее, чем в Брайтоне.

Такой соленой была лишь киска тети Джины.

Вилли ее до сих пор помнит.

Глубокая и всегда мокрая.

– Эй! – крикнул Вилли белому.

Тот оглянулся.

– Как тебя зовут? – спросил Вилли.

Белый поморщился, протер глаза руками и сказал:

– Банан!

– Banana, – повторил Вилли и добавил:

– It's cool!

Это круто…

Естественно, у Банана не было документов, но сейчас их не было и у Вилли.

Но документы – это фигня.

Через пару часов они будут в Акабе и там найдут все.

Главное: чтобы белый не упал по дороге, Вилли не хочет переть его на себе.

И потом: когда один прет на себе другого, то это уже подозрительно.

Он сказал белому, чтобы тот поторапливался.

Тот кивнул, взял сосуд с глазом бога и повесил на плечо.

Вилли еще раз посмотрел на море: солнце взошло и хорошо было заметно то место, где ночью полыхал «Летучий голландец» – до сих пор на воде плавала всякая дрянь.

Внезапно он вспомнил чиксу и подумал, добралась ли она до берега, решил, что добралась, и зашагал по песку в сторону города.

Белый потащился за ним.

Хотелось пить, воды у них не было, солнце начинало палить.

Если так, то они могут и не дойти, а это будет плохо.

Они – это белый со странным именем, сам Вилли дойдет, он сильный, он большой и черный.

Но он не может оставить Банана, тогда пропадет Глаз бога, ведь белый должен отдать его Даниэлю сам.

Но Даниэль в Барселоне, а туда еще надо добраться.

Вилли подумал, сколько отсюда до Барселоны и присвистнул.

Получалось, что очень далеко.

Они шли по краешку моря, петляя, то поднимаясь вверх по тропинке, то вновь спускаясь к воде.

Внезапно Вилли остановился: они уперлись в бухточку, а в бухточке была лодка.

Какой-то иорданец ловил рыбу.

Или осьминогов.

Или иную пакость.

Он сидел к ним спиной и сосредоточенно смотрел в воду.

Вилли сделал белому знак, чтобы тот умер.

Белый упал между камней и исчез.

«Так исчезают ящерицы!» – подумал Вилли.

А потом тихо спустился к воде и прыгнул в лодку.

Сжал горло араба руками и немного подержал.

Затем отпустил – араб свалился на дно лодки, но рот его открывался: слава Белому Тапиру, Вилли не хотел его убивать!

Он просто связал ему руки и вынес на берег.

И положил в тень – если сможет сам освободиться, то выживет. Если нет, то все в руках Белого Тапира!

Потом Вилли поманил белого, тот спустился к воде и прыгнул в лодку.

Вилли завел мотор и добавил оборотов.

И они пошли в сторону Акабы.

По морю – совсем ничего, главное, не напороться на камни.

Идти пришлось вдоль берега, чтобы их не засекли ни евреи, ни арабы.

Пусть их видит один Белый Тапир!

Хотя пока он не может их увидеть, но если все будет хорошо, то скоро он увидит их всех.

Как только Вилли передаст Даниэлю глаз.

А Даниэль переправит его на остров.

Тогда Тапир выйдет из джунглей, и мир изменится!

Они уже подплывали к Акабе, Вилли сбросил обороты.

Им не надо в основной порт, им надо к рыбачьей пристани.

Именно туда переплавляли контрабанду.

Арабы тоже выпивают, а евреи любят гашиш.

Точнее, некоторые арабы выпивают, а некоторые евреи любят гашиш.

А девочек любят все.

Вилли вдруг подумал о том, что уже два дня никого не трахал.

Это плохо, это мешает думать.

А думать ближайшие дни придется много: надо добираться до Аммана, надо лететь в Барселону.

И для всего этого нужны деньги.

И документы.

Вилли подрулил к пирсу и заглушил мотор.

Дом Мустафы был неподалеку, скромный белый Двухэтажный домик.

И главное, что Мустафа был дома – сам открыл Дверь и провел их внутрь.

И принес арбуз, отправив жен готовить мясо.

Жен у Мустафы всего две, но ему хватает.

Вилли подумал, не стоит ли попросить его поделиться.

Хотя бы на сегодня.

Но потом решил, что если и стоит – то попозже, когда они обговорят все дела.

Мустафа ничему никогда не удивлялся, не удивил ся и сейчас.

Он принес телефон, и Вилли позвонил в Амман.

Все номера, продиктованные Даниэлем, он помнил наизусть.

– Иншалла! – ответил ему мужской голос.

– Белый Тапир! – тихо произнес в трубку Вилли.

После этого он отошел к окну и начал разговаривать.

Белый спал в кресле, Мустафа ел арбуз.

Вилли закончил разговор и передал трубку Мустафе.

Тот начал слушать голос на том конце провода и только кивал головой.

А потом положил трубку и уважительно посмотрел на Вилли.

Вилли вдруг почувствовал, что устал.

Что хочет есть и спать, а еще – интересно, какую жену ему может уступить Мустафа?

Хотя Вилли все равно, главное, чтобы между ног была киска.

Арабские киски тоже недурны – Вилли это знает.

Мустафа вышел из комнаты, потом вновь вернулся, но уже с «дипломатом» в руках.

Вслед за ним вошли жены, одна несла блюдо с кебабом и рисом, вторая – кувшин с соком.

Лица у обеих были открыты, первая была постарше, вторая – совсем еще девочка.

Вилли всегда предпочитал постарше, может потому, что всю жизнь был благодарен Джине.

Он улыбнулся, и первая, и вторая потупили глаза.

Мустафа отослал женщин и открыл «дипломат».

В нем был ворох паспортов, Мустафа начал протягивать их по очереди Вилли.

Главным для Вилли всегда была свобода, а потому он хорошо знал, какие паспорта чего стоят.

Хотя не надо зарываться: американский, канадский и швейцарский выбирать не стоит.

Вилли выбрал два коста-риканских паспорта, один на имя Рикардо Фуэнтеса – им будет белый.

А сам он будет Исидро Тамайо.

Мустафа принес цифровую камеру и сфоткал Вилли.

Потом они распихали Банана, и Мустафа опять нажал на кнопку.

Вилли ел кебаб с рисом и запивал соком, чуть поспавший белый к нему присоединился.

Когда Банан доел, вытер губы и потянулся за арбузом, то Вилли объяснил ему, кто он сейчас такой.

– Я не говорю по-испански! – ответил Банан.

– Ну и что? – спросил Вилли.

– Коста-Рика… – сказал Банан и замолчал.

Доел арбуз и продолжил:

– Там все говорят по-испански!

– Для пограничников будешь немым! – сказал ему Вилли и подумал, что неплохо бы поспать. Часика два-три.

И лучше – с одной из жен Мустафы.

– А ты говоришь по-испански? – спросил его Банан.

– Por favor! – ответил Вилли.

Мустафа принес готовые паспорта, Рикардо Фуэнтес взял свой, а Исидро Тамайо – свой.

Еще Мустафа протянул Исидро пачку долларов и большой черный пистолет.

Доллары Вилли взял, а пистолет протянул Мустафе обратно – если будет надо, достанет в Барселоне в Барио Чино можно найти хоть базуку!

– Иншалла! – сказал Мустафа. – Вы можете поспать, в Амман отвезу вас ближе к ночи…

– Иншалла! – ответил ему Вилли и пошел вслед за Мустафой.

Банан разлегся на диване в той комнате, где они ели кебаб.

Хозяин открыл одну из дверей, и Вилли увидел приготовленную постель.

Он похлопал Мустафу по плечу, закрыл за ним дверь и пошел в душ – Мустафа мог себе позволить иметь в доме три ванных комнаты.

А когда Вилли вышел из душа, то обнаружил в постели старшую жену Мустафы, и это его порадовало.

Когда-нибудь он отплатит Мустафе за доброту.

Обязательно!

Вилли сквозь сон посмотрел, как женщина бесшумно выскальзывает в дверь, и опять закрыл глаза.

У него всего несколько часов для сна и надо хорошенько выспаться!

До Аммана ехать много часов.

И в Аммане тоже много дел.

Хотя билеты до Барселоны им должны приготовить – Мустафа обещал позвонить по указанному телефону и попросить забронировать места.

Глаз Белого Тапира стоил этих хлопот.

Глаз бога!

Тело старшей жены Мустафы было мягким и приятным, а от киски хорошо пахло.

Интересно, смог ли бедолага-рыбак развязать веревки?

Белый Тапир не должен оставить бедолагу помирать на берегу…

Вечером Мустафа повез Вилли и Банана в Амман, а ровно через сутки господа Исидро Тамайо и Рикардо Фуэнтес вылетели из Амманского международного аэропорта через Кипр в Барселону.