Текст книги "Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики"

Автор книги: Андрэ Нортон

Соавторы: Нил Гейман,Роберт Шекли,Роберт Сильверберг,Дженнифер Роберсон,Стивен Браст,Нина Кирики Хоффман,Фред Саберхаген,Уолтер Йон Уильямс,Джейн Линдскольд,Джон Джексон Миллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

– Это его решение, – сказал он, – и его потеря.

– Это потеря для всехнас, – сказала она. Отраженный свет заката окрасил ее слезы в цвет лепестков розы. – Человека, которого мы любили, больше нет. И миллионы исчезли вместе с ним – миллионы маленьких, полумертвых душ, запрограммированных на счастье и равнодушие.

Она опрокинула бутылку над своим бокалом, но оттуда вылилось лишь несколько капель.

– Давай достанем еще, – сказала она.

Через несколько часов, уходя, он обнял ее, поцеловал, позволив губам задержаться у ее губ чуть дольше, чем положено. Захмелевшая Кэтрин растерянно заморгала, и он быстро ушел.

– Как там моя сестра? – спросила Рыжая Кэтрин.

– Несчастна, – сказал Даву. – Растеряна. Одинока, я думаю. Живет в маленькой квартирке, как в келье, с иконами и воспоминаниями.

«Я знаю», – обозначила она и посмотрела на него проницательными зелеными глазами.

– Ты планируешь увезти ее от всего этого? Может быть, к звездам?

Даву быстро справился с удивлением. Он отвернулся и пробормотал:

– Не знал, что я так прозрачен.

Улыбка чуть коснулась ее губ. «Мои извинения, – просигналила она. – Я прожила со Старым Даву почти двести лет. Вы с ним не так уж далеко разошлись за это время. Моя светловолосая сестра заслуживает счастья, заслуживаешь его и ты… если у вас получится, тем лучше. Но я хотела бы знать, не слишком ли ты торопишься, хорошо ли все продумал».

Торопишься, удивленно повторил про себя Даву. Его жизнь сейчас казалась такой медленной, какой-то заторможенный агонизирующий танец, каждое движение длиною в жизнь.

Он посмотрел в окно на Чизапикский залив, где разгорался уже второй за последние несколько часов закат – солнце, которое садилось за окнами квартиры Светловолосой Кэтрин, успело доползти сюда и теперь источало свое алое великолепие по другую сторону Атлантики. Несколько серфингистов спешили к берегу на своих серебряных лезвиях. Они с Рыжей Кэтрин уселись на крыльце, глядя на длинный зеленый газон, сбегавший к заливу, старый деревянный пирс и сверкающую воду, отливающую той подлинной, глубокой голубизной, которая пела сердцу Даву о доме. Рыжая Кэтрин куталась от бриза в большой платок цвета осени. Отхлебнув кофе из фарфоровой чашки с золотым ободком, Даву поставил ее на блюдце.

– Я все думал, изменил ли я моейКэтрин, – сказал он. – Но они ведь – одна и та же личность, разве нет? Если бы я стал добиваться какой-нибудь другой женщины, я бы знал, что совершаю предательство. Но как я могу изменить Кэтрин с ней самой?

Выражение неуверенности проступило на лице Рыжей Кэтрин.

– Я загружала их обеих, – сказала она с сомнением, – и не уверена, что Темноволосая и Светловолосая Кэтрин – одна и та же личность. Или когда-то были таковыми.

Не одна и та же личность – конечно, он это знал. Светловолосая Кэтрин не была точной копией своего старшего сиба – совершенно очевидно, что у нее имелись дефекты. Она была травмирована. Но дефекты можно исправить, последствия травмы устранить. Впереди бесконечность. Он еще успеет увидеть результаты.

– И чем же отличаются твои сибы? – спросил он. – Если не считать очевидных различий в условиях жизни и профессиях?

Она поджала ноги и положила подбородок на колени. Зеленые глаза задумчиво смотрели в пространство.

– Это вопрос любви, – сказала она, – и счастья.

Больше она ничего не сказала.

Даву повез Светловолосую Кэтрин в Танжер, отдохнуть и погулять по стене старого дворца. Под ними выбеленный солнцем изогнутый мол, построенный Карлом II, вторгался далеко в море, словно тонкий полумесяц на безупречной сверкающей лазури. (Дома! Дома! – кричала вода.) Морской бриз играл ее светлыми волосами, хлестал ими по лицу.

– Я попробовал загрузить кое-что из того, что прислал мне Безмолвный, – сказал Даву. – Мне хотелось понять природу его неестественного спокойствия, в которое он погрузился.

Светловолосая Кэтрин передернулась от отвращения, изобразив пальцами «сортир».

– Это было… интересно, – сказал Даву. – Там было странное, какое-то незавершенное чувство, намек на счастье. Помню, я испытал ощущения сидящего мастера дзадзен и даже принял на себя удар.

– Это могло быть лишь подобие ощущения, – язвительно сказала Кэтрин. – Он мог просто скопировать опыт мастера дзен и заложить его себе в мозг. Именно так поступают большинство вампиров – они вознаграждают себя радостью, которую не заслужили.

– Это кальвинистская точка зрения, – предположил Даву. – Что счастье не приходит само по себе, его нужно заработать.

Она нахмурилась, глядя на море.

– Есть разница между реальным опытом и искусственным. Если это кальвинизм, пусть будет так.

– Да, – согласился Даву. – Пусть скажут, что я симпатизирую кальвинистам. Я побывал во многих местах, сделал много вещей, и для меня важно, что я действительно был там, а не прожил запрограммированный сон о жизни в других мирах. Я испытал загрузки моих сибов – прожил значительную часть их жизней, миг за мигом – но это совсем не то, что мояжизнь, не то, что быть мною.Я, – сказал он, облокотившись на парапет, – сам по себе, я – сумма того, что случилось с мной, я стою на этой стене, смотрю на море, смотрю на него вместе с тобой, и ни у кого другого не было такого опыта и никогда не будет, это только наше,это принадлежит нам…

Она смотрела на него, из-за спутанных ветром волос, закрывавших лицо, было трудно понять, о чем она думает.

– Даву Завоеватель, – сказала она.

«Нет», – показал он.

– Я завоевывал не один, – сказал Даву.

Она кивнула, на секунду их взгляды пересеклись.

– Да, – сказала она. – Я знаю.

Он обнял Светловолосую Кэтрин и поцеловал ее. На мгновение она онемела, а затем разразилась безудержным хохотом. Удивленный ее реакцией, он еще несколько секунд держал ее в объятиях, затем она вырвалась. Чуть пошатываясь, Кэтрин отошла и прислонилась к стене. Даву последовал за ней, бормоча:

– Прости, я не хотел…

Слова истерически вырывались из ее губ, перемежаемые отчаянным смехом.

– Так вот чего тебе было надо! Боже мой! Можно подумать, я не сыта всеми вами по горло после стольких лет!

– Я прошу прощения, – сказал Даву. – Давай забудем то, что случилось. Я отвезу тебя домой.

Теперь вместо смеха она источала испепеляющую ярость.

– Безмолвный и я, мы были бы счастливы, если бы не вы – если бы не наши сибы! – Она вонзала слова, словно кинжалы, ее голос срывался от ненависти. – Ваша участь быть старшими, вы уже поделили мир между собой. Психология вас интересовала лишь постольку, поскольку моей проклятой Рыжей сестре и твоему Старому сибу нужно было проникать во внутренний мир своих исторических персонажей, и потому что тебе и твоей темноволосой сучке требовались психологические теории, чтобы создавать общества на других планетах. Вы создали нас только потому, что вы были чертовски ленивы, чтобы делать свои собственные исследования!

Даву стоял, совершенно ошарашенный. «Нет, – обозначил он. – Это не…»

– Мы были третьими, – кричала она. – Мы родились, чтобы быть на третьем месте.Нам досталась работа, которой вы меньше всего хотели заниматься, и, пока твои старшие сибы приобретали известность и славу, мы были привязаны к работе, которая никому не подходила, которую выбросили прочь,которой наградили нас, как нищим раздают благотворительные подачки… – Она шагнула вперед, и Даву с изумлением обнаружил ее кулак с побелевшими костяшками у себя перед носом. – Моего мужа назвали Безмолвным, потому что его сибы уже использовали все слова! Он был третьеразрядным и знал это. Это разрушилоего! И вот теперь он подключается к искусственному удовлетворению, потому что это единственный шанс испытать его.

– Если тебе не нравится твоя жизнь, – сказал Даву, – ты могла бы изменить ее. Люди все время начинают заново – мы бы помогли. – Он протянул ей руку. – Я могу отвезти тебя к звездам, если ты захочешь.

Она отпрянула назад. «Единственная помощь, которая нам была нужна, – это избавиться от вас!».Знак «хар-де-хар-хар» эхом отозвался в саркастическом смехе, вырвавшемся из губ Светловолосой Кэтрин.

– А теперь, когда в твоей жизни образовался провал, ты хочешь заполнить его мной – не выйдет.

«Никогда, – повторили ее пальцы. – Никогда». Смех вновь с бульканьем вырвался из горла.

Она убежала, оставив его одинокого, ошеломленного на стене дворца, и налетевший ветер развеял его слабый протест.

– Мне правда очень жаль, – сказала Рыжая Кэтрин. Они сидели на качающемся диванчике на веранде. Она придвинулась к нему поближе и прикоснулась сухими губами к его щеке. – Даже несмотря на то, что она редактировала свои загрузки, я чувствовала, что она обижена на нас… но, честно, я не думала, что реакция будет такой.

Даву был в смятении. Он чувствовал, что он все больше и больше теряет Кэтрин, словно она висела над пропастью, и ее пальцы неумолимо выскальзывают из его руки, сжимающей их.

– Это правда, то, что она сказала? – спросил он. – Неужели мы в самом деле эксплуатировали их все эти годы? Использовали их, как она утверждает?

– Возможно, когда-то у нее и было такое оправдание, – сказала Рыжая Кэтрин. – Я не помню никаких подобных эмоций, когда мы были молоды и я загружала Светловолосую Кэтрин почти каждый день. Но сейчас, – выражение ее лица сделалось суровым, – мы все зрелые люди, не обделенные собственными резервами и интеллектом. Знаешь, я не могу не думать о том, что если человеку за сто лет, то во всех проблемах, которые его мучают, виноват он сам.

Медленно покачиваясь на качелях, он ощутил приступ тупого отчаяния. Боже мой,подумал он, меня ждет одиночество.

Краткие дни надежды миновали. Он молча смотрел на залив – волнующаяся вода была слишком коварна, лишь самые оголтелые серфингисты мелькали на волнах – и чувствовал, как в мозгу разрастается давящая боль, словно пальцы опытного садиста углубляются в основание черепа.

– Хотелось бы знать, – сказал он, – ты не думала о том, чтобы загрузить мои воспоминания?

Она посмотрела на него с любопытством. «Боюсь, сейчас не время».

– Я чувствую потребность поделиться… кое-чем.

– Старый Даву загрузил их. Можешь поговорить с ним.

Это абсолютно разумное предложение лишь заставило его стиснуть зубы. Ему требовалось понять смыслвещей, привести мысли в порядок,а для этого сиб не годился. Старый Даву мог лишь подтвердить то, что он уже знал.

– Я поговорю с ним, – сказал он.

Но так и не поговорил.

Боль усиливалась ночью. Это было связано не с тем, что приходилось спать одному, не с отсутствием Кэтрин: источником боли было сознание того, что она будет отсутствовать всегда,что опустевшее место рядом с ним останется пустым навеки. И тогда его по-настоящему охватывал страх, и он часами лежал без сна, глядя в жуткую пустоту, которая окутывала его черной пеленой. По телу пробегали волны дрожи.

Я сойду с ума,иногда думал он. Казалось, что безумие может стать сознательным выбором, словно он был персонажем елизаветинской драмы, который поворачивается к публике и объявляет, что сейчас он потеряет рассудок, а затем, в следующей сцене, его увидят грызущим кости из семейной усыпальницы. Даву уже представлялся себе бегающим по улицам на четвереньках и лающим на звезды.

Когда же рассвет начинал вползать на подоконник, он выглядывал из окна и понимал, что, к сожалению, он еще не сошел с ума, что он осужден к еще одному дню в здравом уме, дню, полному боли и горя.

И вот однажды ночью он все-таки обезумел. Он осознал, что скорчился на полу в пижаме, а комната вокруг лежит в руинах, в осколках зеркал и обломках мебели. С рук капала кровь.

Дверь сорвалась с петель, когда Старый Даву выбил ее плечом. Даву осознал, что сиб уже довольно долго пытался проникнуть в комнату. В дверном проеме он увидел силуэт Рыжей Кэтрин, сверкающий нимб сиял вокруг ее медных волос, пока Старый Даву не зажег свет.

Кэтрин отняла у Даву обломки разбитых зеркал, промыла и продезинфицировала раны, пока его сиб пытался привести в относительный порядок зеленую комнату с ее антикварной мебелью.

Даву следил за тем, как его кровь окрашивает воду, как алые нити скручиваются в спирали Кориолиса.

– Простите, – сказал он. – Кажется, я схожу с ума.

– Сомневаюсь, – отозвалась Рыжая Кэтрин, хмуро рассматривая пинцет с зажатым осколком стекла.

– Я хочу знать.

Что-то в его голосе заставило ее поднять глаза. «Да?»

В ее глазах он мог разглядеть собственное отражение.

– Прочитай мои загрузки. Пожалуйста. Я хочу знать… нормально ли я реагирую на все это. Ясен ли мой рассудок или… – Он замолчал. Сделай это,подумал он. Сделай для меня только это.

– Я не загружаю других людей. Это может сделать Даву. Я имею в виду СтарогоДаву.

Нет, подумал Даву. Сиб слишком хорошо поймет, что он задумал.

– Но он – это я! – сказал он. – Он думает, что я нормальный!

– Тогда пусть это сделает Безмолвный Даву. Сумасшедшие – его специальность.

Даву коротко рассмеялся.

– Он скажет, что я должен войти в Лету. Все советы, которые он дает… сводятся к одному, – он сжал кулак и увидел, как капли крови выступают из порезов. – Я хочу знать, смогу ли я это выдержать, – сказал он. – Или… мне нужно что-то сильнодействующее.

Она кивнула и, последний раз взглянув на острое маленькое стеклянное копье в пинцете, осторожно положила его на край раковины. Ее глаза задумчиво сузились – Даву почувствовал, как его сердце сжалось от тоговзгляда, от привычных морщинок в уголке правого глаза Рыжей Кэтрин, каждая из которых была так знакома и любима.

Пожалуйста, сделай это,подумал он безнадежно.

– Если это так важно для тебя, – сказала она, – я согласна.

– Спасибо, – сказал он.

Он склонил голову над раковиной, взял ее руку и прижался губами к коже, покрытой каплями воды и разводами его крови.

* * *

Это было похоже на любовную интрижку, все эти тайные встречи и перешептывания. Рыжая Кэтрин не хотела, чтобы Старый Даву знал о том, что она загружает воспоминания его сиба – «мне не хотелось бы нарываться на неодобрение с его стороны», – поэтому им с Даву пришлось подождать, пока он отлучится на несколько часов для записи передачи из серии Кейвора «Идеи и манеры».

Она устроилась на диване в гостиной, укрывшись своим любимым платком. Закрыла глаза. Пропустила через себя воспоминания Даву.

Он сидел в кресле рядом с пересохшим ртом. Хотя с момента смерти Темноволосой Кэтрин прошло почти тридцать лет, сам он прожил за это время всего несколько недель; Рыжая Кэтрин пробегала эти недели в ускоренном темпе, задерживаясь здесь и там, смакуя подробности и опуская моменты, которые считала несущественными…

Он пытался догадаться по ее лицу, в каком миге его жизни она сейчас находится. Выражение шока и ужаса вначале было достаточно отчетливым – это шаттл вспыхивал на ее глазах языками яркого пламени. По мере того, как потрясение проходило, он читал на ее лице дискомфорт, вызванный незнакомыми ощущениями: горе, злость, а порой изумление пробегали по лицу, сменяя друг друга; но постепенно их сменили растущая печаль и ресницы, влажные от слез. Он подошел к ней, опустился на колени рядом с диваном и взял за руку. Ее пальцы ответили на пожатие… Она судорожно вздохнула, откинула голову… Ему хотелось рыдать, но не от собственного горя, а от жалости к ней.

Зеленые глаза распахнулись. Она покачала головой.

– Мне пришлось прерваться, – сказала она. – Я не могла больше это выносить… – В ее широко распахнутых глазах он прочитал страх. – Мой Бог, какая тоска! И желание.Я не могла себе представить. Я никогда не испытывала такого желания. Хотелось бы мне, чтобы меня желали с такой силой.

Он поцеловал ее руку, мокрую щеку. Ее руки обвили его плечи. Он испытал приступ радости, ясности. Теперь желание принадлежало ей.

Даву отнес ее в спальню, которую она делила с его сибом, и они вместе отдали дань памяти Кэтрин.

* * *

– Я увезу тебя туда, – сказал Даву. Он указал пальцем на небо, сосчитал звезды, одна, две, три… – Планета называется Атуган. Она кипит от жара, там нет ничего, кроме скал и пустынь, серы и шлака. Но мы сможем сделать ее домом для себя и наших детей – детей всех видов, каких мы только пожелаем, от рыб до птиц. – Сердце наполнялось счастьем. – Хоть динозавров, – сказал он. – Хочешь стать мамой динозаврика?

Он почувствовал, что Кэтрин покидает убежище его объятий и отходит к окну, из которого лился лунный свет. Волны били в старый деревянный пирс.

– Я не обучена искусству землеобразования, – сказала она. – В таком путешествии я стану обузой.

– Я отстал в своей области на несколько десятилетий, – сказал Даву. – Ты могла бы подучиться, пока я буду наверстывать упущенное. Можешь загрузить опыт Темноволосой Кэтрин. Ведь это возможно.

Она повернулась к нему. Свет ночника бросал желтый отблеск на ее бледное лицо, на быстрые пальцы, которыми она сложила сигнал.

«Сожалею».

– Я прожила со Старым Даву почти два века, – сказала она.

На мгновение ему показалось, что его жизнь сошла с рельсов; он почувствовал себя подвешенным, словно замершим в высшей точке траектории перед падением.

Ее глаза блуждали по дому, где Старый Даву расхаживал по комнатам, пил кофе и размышлял над жизнью Максвелла.

– Я продолжу прежнюю жизнь, – сказала она. – Я не могу лететь с тобой, но другая я сможет это сделать.

Даву почувствовал, что жизнь возобновила свое течение.

– Да, – сказал он, потому что стоял в тени и не мог изобразить свое согласие пальцами. – Обязательно. – Он подошел к ней ближе. – Хотя я предпочел бы, чтобы это была ты, – прошептал он.

Он увидел, как недоумение тронуло уголки ее губ. «Но это и буду я, – сказала она. Она поднялась на цыпочки, поцеловала его в щеку. – Теперь я вновь стала твоей сестрой, правда? – Ее глаза оказались на одном уровне с его глазами. – Будь терпелив, я все устрою».

– Я подчиняюсь вам во всех отношениях, мадам, – сказал он, чувствуя, что надежда начинает петь в сердце.

* * *

Даву присутствовал при ее пробуждении, ее рука была в его руке, когда она открыла свои фиолетовые глаза, глаза его Темноволосой Кэтрин. Она посмотрела на него с абсолютным пониманием, подняла руку и поправила черные волосы; затем ее глаза устремились на пару, стоявшую позади него, Старого Даву и Рыжую Кэтрин.

– Молодой человек, – церемонно сказал Старый Даву, положив руку на плечо Даву, – позвольте мне представить вас моей жене. – А затем (мудрейший из сибов) он наклонился и прошептал весьма многозначительно на ухо Даву: – Я надеюсь, когда-нибудь ты сделаешь то же самое для меня.

Удивленный Даву сделал вывод, что секрет брака, длящегося два столетия, состоит в том, чтобы вовремя закрыть глаза.

– Признаюсь, я немного завидую, – сказала Рыжая Кэтрин прежде, чем покинуть комнату вместе со Старым Даву. – Завидую новой жизни моего близнеца.

– Это также и твоя жизнь, – сказал он. – Она – это ты.

Но она посмотрела на него с тоской, и ее пальцы сложились в знак, которого он не разобрал.

Даву отвез жену на медовый месяц в Скалистые горы, истратив часть своей зарплаты за семьдесят восемь лет на аренду хижины в горной долине над истоком Рио-Гранде, где ветер шумел в соснах, в небе лениво кружили ястребы и солнце слепило глаза. Они совершали долгие прогулки по холмам, готовили простую еду на кухне-времянке, любили друг друга на хрустящих льняных простынях.

Он устроил в хижине кабинет, два стола спиной друг к другу. Кэтрин засела за изучение биологии, экологии, нанотехнологии и квантовой физики – у нее уже была солидная общая подготовка, не хватало лишь специальных знаний. Даву выступал в роли наставника и сам старался поскорее ознакомиться с последними достижениями в своей области. Она – ей еще не придумали имя, хотя Даву мысленно называл ее «Новая Кэтрин» – просматривала старые загрузки Темноволосой Кэтрин, концентрируясь на ее работе, на ее понимании проблемы.

Однажды, открыв глаза после загрузки, она посмотрела на Даву и покачала головой.

– Это странно, – сказала она. – Это я,я знаю, что это я, но ее стиль мышления… – «Я не понимаю, – показала она. Нам говорили, что нас делают не воспоминания, а образ мыслей. Мы – те, кто мы есть, потому что мыслим определенным образом… но мне кажется, я мыслю не так, как она».

– Это вопрос привычки, – сказал Даву. – Ты просто привыкла мыслить иначе.

«Возможно», – уступила она, сдвинув брови.

– Ты – Рыжая Кэтрин – раньше загружала воспоминания Темноволосой Кэтрин. Теперь тебе не составит труда понять ее.

– Я не сосредотачивалась на технических аспектах ее работы, на том, как она подходила к решению проблем. Их интерпретация лежала за границами моего опыта – я уделяла больше внимания другим моментам ее жизни. – Она подняла глаза на Даву. – Например, моменты ее близости с тобой. Которые были очень богаты, интенсивны и вызвали у меня нечто вроде ревности.

– Тебе нет нужды ревновать сейчас.

«Возможно», – показала она, но ее темные глаза остались задумчивыми.

После этого он стал физически ощущать молчание Кэтрин, ее отсутствие, которое наполняло хижину невидимым, но осязаемым облаком ее мрачных мыслей. Кэтрин проводила время, копаясь в себе или неутомимо сканируя загрузки Темноволосой Кэтрин. За едой и в постели она была тихой, задумчивой – предельно дружелюбной и, как ему казалось, не то чтобы несчастной, но слишком погруженной в свои мысли.

Она приспосабливается,подумал он. Человеку, прожившему двести лет, не так-то просто измениться.

– Я поняла, – сказала она десять дней спустя за завтраком, – что мой сиб – Рыжая Кэтрин – трус. Что меня создали – и других сибов тоже, чтобы мы делали то, для чего у нее не хватает духу. – Фиолетовые глаза спокойно смотрели на Даву. – Она хотела полететь с тобой на Атуган – хотела испытать силу твоего желания – но что-то удержало ее. И она создала меня, чтобы я сделала это за нее. Таково мое предназначение… выполнять еепредназначение.

– Что ж, значит, это ее потеря, – сказал Даву.

«Увы!» – показали ее пальцы, и Даву почувствовал холодок, пробегающий по спине.

– Но я тоже трус! – крикнула Кэтрин. – Я не твоя храбрая Темноволосая Кэтрин и не смогу ею стать!

– Кэтрин, – сказал он, – ты ведь тот же самый человек – вы все одно и то же!

Она покачала головой.

– Я думаю не так, как твоя Кэтрин. Не обладаю ее мужеством. Не знаю, что освободило ее от страха, но это нечто, чем я не располагаю. И… – Она потянулась через стол и сжала его руку. – У меня нет того чувства к тебе, которым обладала она. Я просто не… я пыталась, я читала эту всепоглощающую страсть в своем сознании, сравнивала ее с тем, что чувствую сама, и… то, чем обладаю, – это ничто по сравнению с ее чувством. Я хотелачувствовать то же самое. Правда, хотела бы. Но если я кого и люблю, так это Старого Даву. И… – она выпустила его руку и встала из-за стола. – Я трус, и я нашла трусливый выход из положения. Я должна уйти.

«Нет, – с мольбой показали его пальцы, и еще: – Пожалуйста».

– Ты можешь это изменить, – сказал он. Он пошел вслед за ней в спальню. – В твоем мозгу есть такой рычажок, Безмолвный Даву может отыскать его, и мы будем любить друг друга вечно…

Она ничего не ответила. Когда она начала укладывать вещи, горе сдавило ему горло, и слова застряли в нем. Он ушел на маленькую кухню, сел за стол и схватился руками за голову. Когда она остановилась в дверях, он посмотрел на нее и замер, словно олень, в фиолетовом свете ее глаз.

– Светловолосая Кэтрин была права, – сказала она. – Наши старшие сибы – негодяи. Они используют нас, причем довольно жестоко.

Через несколько секунд он услышал звук мотора, затем удаляющееся шуршание шин. «Увы!» – невольно затрепетали пальцы. «Увы!»

Целый день он провел, не выходя из хижины, не в состоянии работать, содрогаясь от ужаса. Когда стемнело, сознание того, что ему предстоит спать на простынях, еще не утративших аромата Кэтрин, выгнало его за дверь. Он бродил по холмам, залитым лунным светом, пересохшая земля хрустела под его сапогами, и, когда ноги начали побаливать от усталости, он опустился в пыль.

Было лето, но здесь, высоко в горах, ночи стояли холодные, под стать глубокому холоду, сковывавшему мысли. Соблазнительное слово «Лета» всплывало в мозгу. Кто откажется быть счастливым, спрашивал он себя. В мозгу есть рычажок, и кто-нибудь отыщет его для тебя.

Он почувствовал, как медленные, жгучие капли горя сочатся из сердца, одна за другой, и подивился, насколько его хватит, как долго сможет он выносить эти бесконечные мгновения, каждое из которых, словно острый молоточек, болезненно стучало в висках…

Дерни за рычаг, подумал он, и стук молоточков прекратится. «Я измучен собственным стоном…»

«Кэтрин заслуживает оплакивания», – сказал он когда-то Безмолвному Даву, а теперь у него так много Кэтрин, чтобы оплакивать: Темноволосая Кэтрин и Светловолосая Кэтрин, Новая Кэтрин и Старая Кэтрин. Все эти Кэтрин, пойманные в сети судьбы, живые или мертвые или просто существующие. И ему предстоит, в силу необходимости, существовать… Так долго жить и жить давать другим.

Он лег на спину на холодную землю и устремил свой взор в мир звезд, пытаясь найти средь сверкающих слезинок ночного неба те миры, где они с Кэтрин пролили с небес миллионы своих детей.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Я понял теперь, что встречал троих Роджеров Желязны в своей жизни.

Первого я встретил в 1969 году в магазине, когда наткнулся на экземпляр «Лорда Света», стоявший на проволочном стеллаже позади витрины с комиксами. Этот первый Роджер представлял собой очень своеобразную смесь безупречной логической концепции, широчайшей эрудиции и неподражаемой элегантности.

Значение Роджера Желязны в области научной фантастики того времени невозможно переоценить. Никто из тех, кто в тот период наталкивался на «Лорда Света» или «Мастера снов», не забудет этого опыта. Роджер был в буквальном смысле слова революционером: он пришел на поле, перепахал его и оставил в совершенно новом качестве. Последующие работы Роджера не достигали такого воздействия, возможно, потому, что сам центр поля переместился в направлении Роджера: его работы впечатляли меньше, потому что каждый стал работать под него.

Мой второй Роджер был человеком, которого я встретил на семинаре фантастов в начале семидесятых. Он был грациозен, остроумен и (когда хотел) пронзительно забавен. Он произнес две самые смешные речи от лица почетного гостя, которые я когда-либо слышал, и я вечно буду сожалеть, что никто не удосужился записать их. Он говорил на редкость красноречиво – длинными, живыми, неподготовленными, но грамматически правильными предложениями – на любые темы, от поэзии и философии до квантовой физики. Его публичный имидж демонстрировал ту же оригинальность и широкую эрудицию, которые чувствовались в его работах.

Став писателем, я открыл в Роджере дружелюбнейшего старшего коллегу: мы жизнерадостно строили козни персонажам друг друга во время работы над сериалом «Дикие карты», а когда Мартин Гринберг попросил меня написать продолжение к одной из повестей Роджера для серии «Двойной Тор», Роджер любезно разрешил мне продолжить его «Кладбище сердец» моим «Элегия для ангелов и собак». Мы говорили о совместной работе над романом и однажды в самолете даже разработали сюжет, но планы наши так и не осуществились. Нам казалось, что у нас впереди масса времени, чтобы вернуться к этому.

Однако за пределами профессиональных обязательств мы виделись редко, хотя и жили всего в 65 милях друг от друга. В душе он был очень стеснительным человеком и не стремился заводить компании.

Своего третьего Роджера я встретил за год до его смерти. Третий Роджер был моим другом, драгоценным другом. Несмотря на то что болезнь, которая свела его в могилу, уже подточила его силы, Роджер, казалось, в тот последний год жизни достиг расцвета – он тянулся к нам, и теперь ясно, что оставил в нас свой отсвет. В тот год я общался с ним больше, чем за все предыдущие годы знакомства. Я помню, как он согревал своей добротой и обаянием наши барбекю, вечеринки, игры, свадьбы и новоселья.

Было совершенно очевидно, что в этот последний год Роджер был счастлив, и смотреть на него было радостно. Как в домашней обстановке, так и во всех остальных случаях он неизменно проявлял свою замечательную оригинальность мышления, широкую эрудицию и неподражаемую элегантность.

Знать его было привилегией. То, что его нет с нами, остается трагедией.

Он был единственным в своем роде, и те, кто пользовался привилегией знать его, тоскуют о нем каждый день.