Текст книги "Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики"

Автор книги: Андрэ Нортон

Соавторы: Нил Гейман,Роберт Шекли,Роберт Сильверберг,Дженнифер Роберсон,Стивен Браст,Нина Кирики Хоффман,Фред Саберхаген,Уолтер Йон Уильямс,Джейн Линдскольд,Джон Джексон Миллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

Рыжая Кэтрин прикусила губу.

– Недавние судебные прецеденты будут не в твою пользу.

– Я очень настойчив. И богат.

Она склонила голову и искоса взглянула на него.

– Тебе не тяжело разговаривать со мной? Может, мне затуманить изображение?

«Нет». Он покачал головой.

– Мне легче, когда я тебя вижу.

Он думал, что видеть ее будет невыносимо, но вместо этого чувствовал радость, даже счастье, согревающее сердце. Как обычно, его Кэтрин помогала ему понять, увидеть смысл в нарастающем хаосе мира.

Некая идея начала исподволь завоевывать его внимание.

– Мне как-то не по себе, что ты там один, – сказала Рыжая Кэтрин. – Не хочешь приехать и пожить с нами? Или, может, нам прилететь на Яву?

«Нет, спасибо».

– Чуть позже я приеду вас навестить, – сказал Даву. – А пока я здесь, в больнице, пожалуй, воспользуюсь случаем и пройду несколько косметических процедур. – Он оглядел свое тело, темные загрубевшие руки, лежащие на одеяле. – Чтобы принять более земной облик.

Когда разговор с Кэтрин окончился, Даву вызвал доктора Ли и сообщил, что хочет, чтобы ему сконструировали новое тело.

Что-нибудь знакомое, сказал он, имеющееся в архиве. Его собственное, подлинное тело.

Лет двадцати с небольшим.

– Как странно видеть тебя… таким, какой ты есть, – сказал Безмолвный Даву.

Смуглый, мрачноватый, с глубоким приятным голосом, сиб Даву стоял возле его кровати.

– Это тело хорошо служило мне, когда я его носил, – отозвался Даву. – Меня сейчас утешают… знакомые вещи… сейчас, когда моя жизнь полна неопределенности. – Он посмотрел на гостя. – Как хорошо, что ты пришел лично.

– Голографическое тело, – отозвался сиб и протянул Даву руку, – хоть долгожданное и знакомое, но все же совсем не то, что реальная личность.

Даву с удовольствием стиснул его руку. «Добро пожаловать», – сказал он. Доктор Ли, который лично наблюдал за сборкой нового/старого тела, откланялся, сообщив, что нано завершили свою работу, и Даву посчитал возможным встать и обнять своего сиба.

Самый молодой из сибов был невысок, но крепко сбит, его голова казалась слишком большой по отношению к туловищу. К старшим сибам он относился с некоторой долей формальной сдержанности, что и породило его кличку «Безмолвный». Принимая это прозвище, он заметил, что говорит так мало потому, что старшие сибы обычно уже высказывают все необходимое, пока он только доходит до сути.

Даву сделал шаг назад и улыбнулся.

– Ты, должно быть, кажешься своим пациентам этакой непоколебимой крепостью.

– У меня сейчас нет пациентов. Я тружусь главным образом в царстве теории.

– Надо будет взглянуть на твои работы. Я так отстал – совершенно не представляю, что вы с Кэтрин делали последние десятилетия.

Безмолвный Даву подошел к шкафу и открыл его массивные дверцы из красного дерева. «По-моему, тебе стоит что-нибудь надеть, – сказал он. – Меня знобит в этом кондиционированном воздухе, да и тебе, наверное, не жарко».

Немного удивленный, Даву оделся и уселся напротив сиба за небольшой стол из розового дерева. Безмолвный Даву долго смотрел на него спокойными, задумчивыми глазами, потом заговорил.

– Ты испытываешь чувства, крайне редкие в наше время, сказал он. – Утрата, гнев, фрустрация, ужас. Все эти эмоции можно определить одним словом – горе.

– Ты забыл печаль и сожаление, – сказал Даву. – Ты забыл воспоминания и то, как они прокручиваются снова и снова. Ты забыл воображениеи то, что воображение единственное наделяет эти воспоминания смыслом, потому что позволяет тебе переписать финал.

Безмолвный Даву кивнул. «Люди моей профессии, – пальцы сформировали знак «ирония», – во всяком случае те, кто родился слишком поздно, чтобы помнить, насколько эти чувства были когда-то распространены, должны смотреть на тебя с определенным клиническим интересом. Я должен предупредить доктора Ли, чтобы он не слишком усердствовал. Помимо прочего, я уверен, что он очень внимательно наблюдает за тобой и делает записи каждый раз, как уходит от тебя».

– Я счастлив, что кому-то пригодился, – «ирония» обозначена руками, горечь застыла на языке. – Могу отдать этим людям свои воспоминания, если так нужно.

– Разумеется. Можешь, если хочешь. – Даву поднял голову с некоторым замешательством.

– Ты знаешь, что это возможно, – продолжал сиб. – Ты можешь загрузить свои воспоминания, законсервировать их, как янтарь, или просто передать кому-нибудь в качестве опытного образца. А можешь полностью стереть их из своего мозга, войти в новую жизнь, tabula rasa,свободным от боли.

Его глубокий голос был мягок. Это был тот самый голос, которым он, вне всякого сомнения, говорил со своими пациентами, с мягкой настойчивостью, без нажима. Голос, который делал предложения, рисовал альтернативы, но никогда, никогда не отдавал приказов.

– Я этого не хочу, – сказал Даву.

Пальцы Безмолвного Даву все еще были сложены в знак «разумеется».

– Ты не из того поколения, которое принимало подобные вещи как данность, – сказал он. – Но именно этот, модульный,подход к памяти, к существованию, составляет суть моей нынешней работы.

Даву внимательно посмотрел на него.

– Это все равно, что потерять кусок себя – отказаться от памяти. Воспоминания – это то, что составляет личность.

Лицо Безмолвного Даву оставалось бесстрастным, только глубокий голос плыл через разделявшую их пустоту. «Мы пришли к убеждению, что человеческую психику составляют не воспоминания, но образ мыслей. Когда наш сиб дублирует себя, он дублирует свой образ мыслей в нас; и когда мы создаем себе новое тело, чтобы жить в нем, этот образ мыслей не меняется. Разве ты чувствовал себя новой личностью, когда принимал новый облик?»

Даву провел рукой по голове, ощутил густые светлые волосы, покрывавшие череп. Вчера в это же время его голова была лысой и кожистой. Теперь он чувствовал легкие отличия в восприятии – зрение стало более острым, слух, наоборот, менее тонким, мышечная память была несколько дезориентирована. Он помнил, что прежде руки у него были короче и центр тяжести находился чуть ниже.

Но что касалось его самого,его сущности – нет, он чувствовал себя неизменным. Он был прежним Даву.

«Нет», – обозначил он.

– У людей теперь больший выбор, чем когда-либо прежде, – сказал Безмолвный Даву. – Они выбирают себе тела, выбирают воспоминания. Они могут загрузить новые знания, новые навыки. Если им не хватает уверенности в себе или они чувствуют, что их поведение слишком импульсивно, они могут варьировать химические реакции организма для достижения нужного эффекта. Если они осознают себя жертвами неприятных, разрушительных черт характера, эти черты могут быть стерты из их личности. Если же они не в силах изменить обстоятельства, то могут хотя бы заставить себя чувствовать счастливыми в этих обстоятельствах. Если уж невозможно прогнать нежелательные воспоминания, их можно просто стереть.

– И ты теперь тратишь время на решение этих проблем? – спросил Даву.

– Это не проблемы, – мягко сказал сиб. – Это не синдромыили неврозы.Это обстоятельства.Они являются частью условий нашей жизни в эти дни. Это наша среда обитания. – Большие, бесстрастные глаза безотрывно смотрели на Даву. – Люди предпочитают счастье печали, достижение цели фрустрации. Разве можно винить их за это?

«Да», – просигналил Даву.

– Если они отрицают реальность собственных жизней, – сказал он. – Мы создаем свои сущности при помощи вызовов, которые преодолеваем или не преодолеваем. Даже наши трагедии создают нас.

Сиб кивнул.

– Это достойная восхищения философия – для Даву Завоевателя. Но не все люди завоеватели.

Даву сделал усилие, чтобы нетерпение не так явно звучало в голосе.

– Мы извлекаем уроки как из поражений, так и из успехов. Мы приобретаем опыт, применяем знания о жизни к последующим обстоятельствам. Если отрицать использование опыта, то что делает нас людьми?

Его сиб был терпелив.

– Иногда опыт бывает негативным, то же самое можно сказать и об уроках. Представь себе бесконечную жизнь под тенью великого чувства вины, скажем, из-за глупой ошибки, в результате которой кто-то другой умер или покалечился; заставил бы ты людей жить с последствиями душевных травм, вызванных социопатом или семейной жестокостью? Такого рода травмы могут изуродовать всю сущность человека. Почему бы не устранить их?

Даву тонко усмехнулся.

– Не станешь же ты меня убеждать, что эти методы используются только в случае глубоких травм, – сказал он. – Не станешь же говорить, что люди не применяют их и в случаях, которые можно назвать тривиальными. Например, стереть из памяти обидное замечание в свой адрес, услышанное на вечеринке, плохо проведенный отпуск или ссору с супругом.

Безмолвный Даву улыбнулся в ответ.

– Не буду оскорблять твой разум, уверяя, что такого не происходит.

– Так как же эти люди становятся зрелыми? Меняются? Становятся мудрее?

– Они не в состоянии отредактировать все.В обыденной жизни достаточно трений и конфликтов, чтобы обеспечить каждого разумной дозой мудрости. В наше время жизнь очень, очень длинна, и у нас достаточно времени для обучения, пусть и медленного. В конце концов, – он вновь улыбнулся, – еще никогда у обычной личности не было таких потенциальных возможностей обрести мудрость. Я думаю, ты согласишься, что у человечества как вида сейчас гораздо меньше поводов к безумию, чем прежде.

Даву мрачно посмотрел на сиба.

– Ты предлагаешь мне подвергнуться этой технологии?

– Это называется Лета.

– Чтобы я подвергся Лете? Забыл Кэтрин? Или забыл то, что я испытывал к ней?

Безмолвный Даву медленно покачал своей тяжелой головой.

– Такого я не предлагаю.

– Хорошо.

Младший Даву пристально посмотрел в глаза старшего близнеца.

– Тебе одному известно, что ты способен вынести. Я только сообщаю, что такое лекарство существует, на тот случай, если ты поймешь, что не в состоянии выносить свою муку.

– Кэтрин заслуживает оплакивания.

Еще один печальный кивок. «Да».

– Она заслуживает того, чтобы ее помнили. Кто будет помнить ее, если не я?

– Я понимаю, – сказал Безмолвный Даву. – Я понимаю твое желание испытывать эти чувства и их необходимость. Я заговорил о Лете потому, что слишком хорошо понимаю страдания, которые ты сейчас испытываешь. Потому что, – он облизнул губы, – я тоже потерял Кэтрин.

Даву уставился на него в изумлении.

– Ты… – выдавил он. – Она… ее убили?

– Нет. – Лицо сиба восстановило свою обычную безмятежность. – Она оставила меня несколько лет назад.

Даву мог только молча смотреть. Факт, о котором было сказано столь обыденными словами, казался непостижимым.

– Я… – начал было он, но пальцы опередили язык. «Что случилось?»

– Мы прожили вместе полтора века. Мы стали разными. Так получилось.

«Только не с нами! – протестовал разум Даву. – Только не с Даву и Кэтрин».

Только не с двумя людьми, которые вместе образуют нечто большее, чем по отдельности. Не с нами. Никогда.

Но, глядя в покорное меланхоличное лицо сиба, Даву понял, что это правда.

И тогда непостижимым образом к нему вернулась надежда.

– Потрясение? – переспросил Старый Даву. – Нет, только не для нас.

– Все было в их загрузках, – сказала Рыжая Кэтрин. – Светловолосая Кэтрин очень тщательно редактировала некоторые из своих чувств и суждений, прежде чем послать их мне на загрузку, но я все же могла почувствовать, что в ее отношении что-то изменилось. И зная ее, я могла догадаться, что она оставляла за кадром… Помню, как три года назад, еще до этого разрыва, я говорила Даву, что их отношения под угрозой.

– И все же Безмолвный был изумлен, когда это случилось, – сказал Старый Даву. – Каким бы искушенным он ни был в сфере человеческой природы, во всем, что касалось Кэтрин, он оставался слепцом. – Он обнял Рыжую Кэтрин за плечи и поцеловал в щеку. – Как, впрочем, и все мы, – добавил он.

Кэтрин приняла поцелуй, грациозно склонив голову, затем спросила Даву:

– Что ты выберешь – голубую комнату здесь или зеленую комнату наверху? В зеленой комнате удобное кресло у окна и прекрасный вид на залив, но она маленькая.

– Я выбираю зеленую комнату, – сказал Даву. Мне не нужно много места, подумал он, ведь я один.

Кэтрин проводила его вверх по скрипучим ступеням и показала комнату с узкой старинной кроватью. Из окна, выходившего на юг, был виден охваченный грозой Чезапикский залив, сине-серые тучи, яркие вспышки молний, косые солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь разрывы грозового фронта и дразняще игравшие на пенных гребешках. Он долго и завороженно смотрел на эту картину, когда вдруг с удивлением почувствовал руку Кэтрин на своем плече. Ее мягкий голос зазвучал совсем близко:

– В других мирах бывают такие виды?

– Грозы на Реа были обширнее, – сказал Даву, – ничего подобного не увидишь на Земле. Территория океана гораздо обширнее, чем на Земле, и расположена в основном в тропиках – из-за этого планету чуть было не назвали Океанусом. Ураганы зарождаются вблизи экваториального пояса и, не встречая на протяжении многих тысяч километров никаких препятствий, с ревом врываются в умеренные широты подобно многоруким демонам, следуя один за другим иной раз в течение многих месяцев подряд. В авангарде несутся водяные потоки и циклоны, захлестывая целые регионы наводнения размером с небольшой океан… Мы всерьез думали тогда, что грозы и ураганы сделают жизнь на планете невозможной.

Он продолжал разъяснять суть решения, которое они с Кэтрин выработали тогда для решения этой грандиозной проблемы: гигантские полосы высоких и скалистых барьерных рифов были с неистовой поспешностью возведены наномашинами, они же воздвигли стену, о которую разбивались ветры и ураганы, серебристые тропические растения опоясали широкую талию Реа, в результате чего разительно увеличилась характеристика альбедо и больше тепла стало отражаться в космос. Множество видов лианообразных растений с мощными корнями укрепили склоны и остановили эрозию, другие виды деревьев-насосов, разновидностей тополя и ивы, окаймили русла потоков и усмирили ярость наводнений.

До них еще никто не предпринимал планетарного инжиниринга такого грандиозного масштаба и в такие короткие сроки. Кэтрин и Даву было нелегко продать свой проект менеджерам из «Чен Хо». Их начальство сначала предпочитало другой подход: гигантские противосолнечные завесы в районе экватора, выведенные на орбиту для отражения теплового излучения, эскадрильи орбитального лучевого оружия для обстрела и рассеивания штормов в зародыше, надежные подземные жилища для обитателей планеты, сложная система шлюзов и каналов для контроля наводнений… Кэтрин и Даву отстояли более изящный подход к решению проблемы Реа: вместо того, чтобы насиловать планету макротехникой и инжинирингом, они полагались главным образом на органическую систему планеты, которая должна была смягчить экстремальные климатические условия. В конце концов их подход завоевал одобрение большинства землеобразующей команды и имел результатом назначение их в качестве руководителей землеобразующего подразделения на «Бигле».

– Воспоминания Темноволосой Кэтрин, которые я загружала в тот период, были очень увлекательны, – сказала Рыжая Кэтрин. – Такой сумасшедший взрыв творческой активности! Окидывать взглядом весь шар планеты, лежащий под ногами! – Ее зеленые глаза смотрели на Даву снизу вверх. – Мы тогда завидовали вам. Все это созданное вами изобилие, ваш талант, преобразующий целый мир. А мы замкнули себя в чистой науке, которая казалась столь безжизненной по сравнению тем, что делали вы.

Он посмотрел на нее. «Ты жалеешь о том выборе, что сделала? Вы двое были старшими: вы могли выбрать для всех нас другой путь, если бы захотели. Вы и сейчас могли бы, идите и встаньте на наше место».

По ее губам промелькнула улыбка. «Ты искушаешь меня, серьезно. Но мы со Старым Даву счастливы делать то, что мы делаем… и кроме того, вам с Кэтрин нужны люди, которые должным образом записывают ваши приключения. – Она наклонила голову, и в ее глазах мелькнули озорные искорки. – Может, тебе стоит спросить об этом Светловолосую Кэтрин. Возможно, она согласится изменить свою жизнь».

Даву испытал чувство вины: она оказалась так близко, так быстро. «Ты думаешь? – спросил он. – Я не знаю даже, должен ли я с ней видеться».

– Она разочаровалась в Безмолвном Даву, а не в тебе.

– Что ж. – Он выдавил улыбку. – Возможно, я ей позвоню.

Даву позвонил Светловолосой Кэтрин и, получив приглашение на обед, принял его. Выйдя из своей комнаты, он пошел на запах кофе в кабинет и, зайдя туда, почувствовал, как в сердце разрастается комок горя: два письменных стола, спина к спине, два компьютерных терминала, стопки бумаг, книг и распечаток… Он так и видел себя и Кэтрин здесь, потягивающими кофе, работающими в приятной гармонии.

– Как продвигается работа? – спросил он.

Его сиб поднял голову.

– Только что послал главу к Шеолу, – сказал он. – Я смотрел на Максвелла свысока. – Он погладил свою маленькую бородку. – Всегда есть искушение рассматривать прошлое лишь как транспортное средство, которое привезло нас к нашему сегодняшнему величию. Единственной функцией этих людей было произвести нас,безупречно мудрых, благородных и во всех отношениях превосходящих своих предшественников. Помня об этом, я постоянно напоминаю себе, что эти люди жили среди невообразимой трагедии, болезней, невежества и суеверий, гнусных войн, больших и малых, чудовищной нищеты и смерти…

Он запнулся, внезапно поняв, что этого не следовало говорить, – Даву почувствовал, как страшное слово завибрировало у него в костях, словно он оказался внутри звенящего колокола. Но он сказал:

– Продолжай.

– Я напоминаю себе, – продолжил сиб, – что тот факт, что мы живем в современной культуре, не делает нас лучше, не свидетельствует о нашем превосходстве перед этими людьми – на самом деле, это возвеличивает их, потому что им приходилось преодолевать неизмеримо больше препятствий, чтобы реализовать себя, чтобы совершить все, что они совершили. – Застенчивая улыбка пробежала по лицу. – Вот поэтому-то слишком самодовольная глава была лишена права на дигатальное существование.

– Случай «Лавуазье», – прокомментировала Рыжая Кэтрин из-за своего компьютера.

– Похоже, – согласился Старый Даву. Его «Лавуазье и его время» удостоился премии МакЭлдоуни и проходил по многим другим номинациям. Даву представил, во что выльется оттачивание «Максвелла» до стандартов «Лавуазье».

Откинувшись на стуле, Рыжая Кэтрин пальцами зачесала волосы назад.

– Я набросала несколько заметок о проекте «Бигля», – сказала она. – Но у меня есть некоторые обязательства, которыми я должна заняться в первую очередь.

Они со Старым Даву избегали любых столкновений интересов и интерпретаций, удобно поделив между собой всю историю: она писала о «современном» мире, тогда как он нашел убежище в прошлом. Даву подумал, что его сиб имел преимущества в таком разделении труда, поскольку ее сюжеты с течение времени постепенно переходили в его область и оказывались подвластными его интерпретации.

Даву отодвинул несколько распечаток и присел на край стола Рыжей Кэтрин.

– Одна мысль не оставляет меня в покое, – сказал он. – В нашей цивилизации мы все записываем. Но последние секунды команды «Бигля» остались незарегистрированными. Означает ли это, что их не существовало? Никогда не существовало вообще? Что смерть всегдабыла их состоянием, и они просто вернулись в нее, подобно тому, как виртуальные явления растворяются в вакууме, из которого вышли?

Озабоченность затуманила глаза Рыжей Кэтрин.

– Их будут помнить, – сказала она. – Я позабочусь об этом.

– Кэтрин ведь не загрузила свои последние месяцы?

– Нет. Последние восемь месяцев так и не были отправлены. Она была очень занята и…

– Значит, это были виртуальные месяцы. Они вернулись в фантомную зону.

– Но записи существуют. Другие члены команды посылали загрузки домой, и я ознакомлюсь с ними, если получу доступ либо к самим загрузкам, либо к друзьям и родственникам, которые получили и пережили их. Существуют ведь и твоивоспоминания, твои загрузки.

Он посмотрел на нее.

– Значит, ты загрузишь и мои воспоминания, да? У моего сиба, я думаю, имеются все файлы, – сказал он, взглянув на Старого Даву.

Она сжала губы.

– Это будет трудно для меня – мненаблюдать, как тынаблюдаешь за ней… – она покачала головой. – Я не осмелюсь. Во всяком случае, не сейчас. Не сейчас, когда мы все в таком шоке.

Разочарование вонзило в сердце Даву острые крысиные зубы. Ему не хотелось оставаться одному со своим горем; он не желал в одиночку лелеять свою печаль.

Он хотел разделить ее с Кэтрин,с человеком, с которым делил все. Кэтрин помогала отыскать во всем этом смысл, она объясняла ему весь мир. Кэтрин поняла бы, что он сейчас чувствовал.

«Я понял», – просигналил он. Рыжая Кэтрин, должно быть, почувствовала его фрустрацию, потому что она взяла его за руку и подняла на него свои зеленые глаза.

– Я сделаюэто, – сказала она. – Но не сейчас. Я не готова.

– Мне не нужно сразу двухнесчастий в доме, – сказал Старый Даву из-за его плеча.

Назойливый старый мошенник, подумал Даву. Но свободной рукой просигналил вновь «я понимаю».

Светловолосая Кэтрин поцеловала Даву в щеку и сделала шаг назад, не выпуская его рук из своих и прищурив серые глаза. «Не уверена, что мне нравится это твое юное тело, – сказала она. – Ты так не выглядел уже… наверное, не меньше века?»

– Возможно, мне хочется вспомнить счастливые времена, – сказал Даву.

Печаль коснулась уголков ее губ. «Это всегда опасно, – предостерегла она. – Но я желаю тебе преуспеть в этом». Она отошла от двери и сделала приглашающий жест рукой.

«Пожалуйста, входи».

Она жила в Тулузе, в маленькой квартирке с видом на аллею Сен-Мишель и розовые кирпичные дома Старого Квартала. На белых стенах квартиры висели терракотовые изображения Узиля и Тива, этрусских богов солнца и луны, а также крышка колодца с фигурой демона Харуна, появляющегося из подземного мира. Напротив этрусских божеств виднелось бронзовое изображение Голиша Розмерты, консорта исчезнувшего Меркурия.

Маленький балкончик был украшен кованым ограждением и полосатым парусиновым навесом. Рядом с балконной дверью купался в лучах солнца маленьких столик, покрытый красно-белой клетчатой скатертью: хрусталь, фарфор, корзинка с хлебом, бутылка вина. Из кухни приплывали вкусные запахи.

– Пахнет восхитительно, – сказал Даву.

«Выпьем?» – поднимая бутылку.

«Почему бы нет?»

Вино было разлито. Они устроились на диване, поболтали о погоде, толпах туристов, Яве. Воспоминания Даву о том путешествии, которое Безмолвный Даву и Кэтрин совершили на остров, были более свежими, чем у нее.

Светловолосая Кэтрин взяла его за руку.

«Я загрузила воспоминания Темноволосой Кэтрин, во всяком случае те, что дошли до меня, – сказала она. – Она любила тебя, ты знаешь, – абсолютно, глубоко. Правда». – Она облизнула губы.

– Это было что-то особенное.

«Правда», – ответил Даву. Он дотронулся губами до холодного хрусталя, осторожно отхлебнул каберне. Боль застучала в глубине сердца.

– Да, – сказал он. – Я знаю.

– Мне казалось, я должна была сказать тебе о ее чувствах. Особенно в свете того, что произошло между мной и Безмолвным.

Он посмотрел на нее. «Признаюсь, я этого так и не понял».

Она слегка поморщилась. «Мы сами, наша работа, наша ситуация – все стало раздражать. Подавлять. Ты можешь загрузить его воспоминания, если хочешь – вряд ли тебе удастся не заметить тех признаков, которые он так твердо вознамерился проигнорировать».

«Мне жаль».

На ее серые глаза набежали тучи. «Мне тоже жаль».

– Нет никаких шансов на примирение?

«Абсолютно никаких». Она сопроводила этот знак энергичным движением головой. «Все кончено. Кончено. Вообще, с моей точки зрения, Безмолвный Даву не тот человек, каким был».

«Да?»

– Он вошел в Лету. Это был единственный способ справиться с тем фактом, что я оставила его.

В душе Даву всколыхнулось искреннее изумление. Светловолосая Кэтрин удивленно посмотрела на него.

– Ты не знал?

Он заморгал. «Мне следовалодогадаться. Но я думал, что он говорит обо мне,о том, как мне справиться с… – Саднящая боль сжала горло. – Справиться с тем, что Темноволосая Кэтрин оставила меня».

У Светловолосой Кэтрин от злости побелели ноздри. «В этом весь Безмолвный. У него не хватает духу рассказать тебе об этом прямо».

– Я не уверен, что это так. Он мог полагать, что говорит достаточно откровенно…

Ее пальцы сформировали знак, который давал выход особого рода презрению, невыразимому словами. «Он прекрасно знает, что делает, – сказала она. – Он пытался предложить тебе идею, не давая понять, что это его выбордля тебя, что он хочет, чтобы ты последовал за ним, за его теориями».

В ее голосе отчетливо звучал гнев. Он встала, в раздражении пересекла комнату, подойдя к бронзовому Розмерте, сдвинула висящую фигуру на миллиметр. Потом повернулась и помахала рукой.

«Прости, – обозначилось в воздухе. – Давай поедим. Меньше всего мне хотелось бы сейчас говорить о Безмолвном Даву».

– Прости. Я расстроил тебя. – На самом деле Даву не чувствовал никаких угрызений совести, наоборот, ему нравилось смотреть на рассерженную Кэтрин. Жесты, тембр голоса – все это было удивительно знакомо, все отдавалось в сердце привычным звуком; но вот стиль,то, как Светловолосая Кэтрин избегала говорить о неприятном, были совсем другими. Темноволосая Кэтрин никогда не уходила от проблемы: она сдвигала брови и бросалась в бой, который заканчивался либо полной победой Кэтрин, либо катастрофой. В любом случае она бы рассмеялась, тряхнула своими темными волосами и объявила, что теперь ей все ясно.

– Это крестьянская еда, – сказала Светловолосая Кэтрин, суетясь на кухне, – то есть самая здоровая пища.

Обед состоял из телячьего рагу в нежном соусе, бобов, незамысловато, но вкусно приготовленных в сливочном масле с чесноком, салата, хлеба. Даву подождал, пока тарелки наполовину опустеют, а в бутылке почти ничего не останется, прежде чем осмелился вновь заговорить о своем сибе.

– Ты упомянула Безмолвного Даву и его теории, – сказал он. – Я уже тридцать лет не загружал его воспоминания и не читал его последних работ – что это такое? О чем он теоретизирует?

Она вздохнула, пальцы начали отбивать нервный ритм на бокале. Некоторое время она молча смотрела в окно, потом сдалась. «Он упоминал о модульной теории психики?»

Даву попытался вспомнить. «Он что-то говорил о модульной памяти,насколько я припоминаю».

– Это составная часть. Довольно радикальная теория, которая утверждает, что людям следует редактировать свою личность и способности по собственной воле, в зависимости от обстоятельств. Например, однажды утром, если тебе надо работать, ты загружаешь соответствующие воспоминания и трудовые навыки вкупе с известной дозой амбициозности, а также соответствующие эмоции, такие, как удовлетворенность, или стремление решить проблему, или готовность к тяжелому труду, смотря что ты считаешь нужным.

Даву уставился в тарелку. «Это похоже на стряпню, – сказал он. – Как вот это блюдо – телятина, – морковка, лук, сельдерей, грибы, петрушка».

Светловолосая Кэтрин сделала знак, которого Даву не знал. «Прости», – обозначил он.

– О, извиняюсь. Этот знак означает приблизительно «хар-де-хар-хар». – Ее пальцы сложили знак «смех», потом «сарказм», потом соединили их вместе. – Понял?

«Понял». Он подлил вина в ее бокал.

Она наклонилась вперед.

– Рецепт хорош, когда кто-то хочет, чтобы его употребили, – сказала она. – Выживание – другой вопрос. Человеческое сознание – это больше, чем просто смесь ингредиентов. Атомистический взгляд на психику представляется мне упрощенным, опасным и неправильным.Нельзя просто захотетьи сделать психику целостной, независимо от того, сколько целостныхмодулей в нее загружено. Психика – это нечто большее, нежели сумма ее составных частей.

Вино и возбуждение зажгли румянец на ее щеках. Серые глаза осуждающе сверкали.

– Для того чтобы интегрировать новый опыт, новые способности, необходимо время. Модульные теоретики утверждают, что это можно сделать с помощью «проводника», искусственного интеллекта, который сможет принимать решения относительно изменений в личности и ее потребностей в новых способностях и загружать их по мере необходимости. Но это все такая чушь,что я… – Она внезапно заметила, что размахивает ножом и, смутившись, положила его на стол.

– Как далеко Безмолвный Даву и его приспешники зашли в реализации своих амбиций? – спросил Даву.

Она посмотрела на него.

– Разве я неясно выразилась? – спросила она. – Технология уже работает. Это стало реальностью. Люди сознательно расчленяют свою психику, доверяя советам своих «проводников». При этом они совершенно счастливы,потому что это единственная эмоция, которую они разрешают загружать из имеющегося стандартного набора. – Стиснув зубы, она рассерженно отвернулась к окну, за которым закат окрасил в огненные тона стены Старого Квартала. – Вся традиционная психология нацелена на интеграцию, на целостность. Теперь все это выброшено прочь… – Она махнула рукой, словно бросила что-то в окно. Даву невольно проследил взглядом за этим невидимым предметом, который должен был бы описать дугу от ее пальцев до мостовой.

– И как эта теория работает на практике? – спросил Даву. – Неужели улицы заполнены этими психологическими обломками?

Ее губы горько изогнулись.

«Скорее, психологическими дебилами. Выполняющими все приказы своих «проводников», послушными откормленными детьми, счастливыми, как моллюски. Они загружают всевозможные страсти – гнев, горе, утрату – в качестве искусственного опыта, полученного из вторых рук, своего рода секонд-хенд, обычно лишь для того, чтобы поручить своим проводникам в будущем избегать подобных загрузок. Они больше не люди,они…» – Она вновь повернулась к Даву.

– Ты видел Безмолвного, – сказала она. – Ты назвал бы его личностью?

– Я провел с ним всего один день, – сказал Даву. – Я заметил в нем… – «Подожди», – просигналил он, подыскивая слова.

– Нехватку аффекта? – подсказала она. – Поведение, отмеченное крайней умиротворенностью?

«Верно», – подтвердил он.

– Когда стало ясно, что не вернусь к нему, он послал мне свои воспоминания, – сказала Светловолосая Кэтрин. – Он подменил воспоминания фактами —он знает, что был женат на мне, знает, что мы ездили туда-то и туда-то, писали такие-то и такие-то статьи, – но больше там ничего не было. Никаких чувств, никаких настоящих воспоминаний, хороших или плохих, никакого понимания – в общем, ничего не осталось от двухсотлетней совместной жизни. – В ее глазах заблестели слезы. – Я бы предпочла, чтобы он испытывал хотя бы что-то – пусть лучше ненависть ко мне, чем эта апатия!

Даву наклонился через маленький столик и взял ее за руку.