Текст книги "Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики"

Автор книги: Андрэ Нортон

Соавторы: Нил Гейман,Роберт Шекли,Роберт Сильверберг,Дженнифер Роберсон,Стивен Браст,Нина Кирики Хоффман,Фред Саберхаген,Уолтер Йон Уильямс,Джейн Линдскольд,Джон Джексон Миллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

– Я даже не пытаюсь понять все это, – сказал Человек Джунглей, – но последую вашему совету. Как мы это сделаем?

– Хороший вопрос. В кино лучшим методом является серебряная пуля.

– Поскольку мы не в том положении, чтобы добывать серебро, – заметил Сыщик, – я бы предложил сконцентрироваться на Владе. – Он повернулся к Фехтовальщику. – Из того, что вы рассказали мне о словах Ларри, я сделал вывод, что он пытался донести до вас некую мысль. Я думаю, он не оборвал свою речь на полуслове, а сумел высказаться до конца. Если бы я мог попросить у вас этот великолепный нож, возможно, мне удалось бы соорудить соответствующее оружие, используя деревья, растущие внизу.

– Что бы вы ни собирались делать, лучше сделать это быстро, – сказал Человек Джунглей. – Я чую приближающихся цыган…

Его перебил тихий смех.

– Посмотрю, не смогу ли я опять увести их в сторону, пока вы заканчиваете приготовления. – Голос темного человека растаял, и, хотя Фехтовальщик пристально следил за ним, ему не удалось заметить его исчезновения.

Фехтовальщик не пытался сделать вид, что понимает силы природы, которые оказывают поддержку двум воюющим сторонам. Но при этом ему казалось, что у одной из сторон арсенал сил заведомо меньший, чем у другой. Он был убежден, что у тех, кто выступает за то, чтобы сохранить мир таким, каким они его знали, должно быть больше сторонников, которые, как он страстно надеялся, непременно объявятся в самом ближайшем будущем.

Не успел Сыщик вернуться с ножом в одной руке и другим оружием, которое он успел сделать, как снизу послышались звуки приближающихся цыган. Фехтовальщик встал.

– Амигос, я полагаю, мы должны встретить их здесь. Во всяком случае, у нас есть преимущество высокого места… – Он заметил, что у Человека Джунглей вздрагивают ноздри. – Что-то еще?

– Люди и животные. Приближаются по открытой местности сзади нас, там, внизу. Я не в состоянии определить, являются ли они нашими друзьями или новыми врагами, но…

– Si. Мы знаем, что люди, наступающие спереди, – враги. Так что мы теряем? Вперед!

Они начали спускаться по заднему склону уступа, отступая перед наступающим фронтом людей Влада – мужчин с яркими повязками на головах, с ножами, зажатыми в руках и зубах, которые лавиной карабкались на уступ. Первые из них, взобравшись на площадку, увидели, что их жертвы отступают. Фехтовальщик вытащил шпагу, Сыщик проверил барабан пистолета, Человек Джунглей припал к земле наподобие пантеры. В этот момент к ним присоединился темный человек в широкополой шляпе, и они встали спинами друг к другу, образовав круг и готовясь к обороне от людей, наступавших со всех сторон.

С открытой равнины позади них вдруг раздался звенящий крик, отдавшийся эхом в топоте копыт, а затем в салюте ружейных залпов. Фехтовальщик, обернувшись, увидел другого Человека в Маске, который вел за собой отряд американских ковбоев.

В этот миг на них набросились цыгане. Оба клинка Фехтовальщика, длинный и короткий, засверкали в лунном свете, когда он с нарастающим отчаянием отбивался от тех, кто нападал на него. Кто-то прыгнул ему на плечи, повалив наземь. Краем глаза он заметил блеск ножа и попытался увернуться от удара. В этот миг раздался щелчок бича, и он увидел, как конец длинного бычьего кнута захлестывает запястье, державшее нож. Одетый в черное человек на другом конце кнута с силой дернул свое оружие, и цыган опрокинулся на спину.

Внезапно все кончилось. Цыгане бросились врассыпную, их преследовали всадники. Фехтовальщик приготовился было с облегчением перевести дух, но тут увидел, что прямо на него смотрят злобные красные глаза Влада.

– Итак, настал момент, – зашипел он. – Два вождя. У тебя нет способа победить меня, Фехтовальщик. На этот раз исход предрешен. Уже сейчас, в первичном мире мои инкарнации становятся все более героическими в своей трактовке. Существ моего плана больше не рассматривают как порождение зла, а скорее как благородных бессмертных, к которым первичные люди тянутся все с большим доверием. Я поступлю с тобой, как поступал с турецкими захватчиками на моей родине. Один удар…

Фехтовальщик отпрыгнул назад, отбросив свою шпагу и нащупав другое оружие, заткнутое за пояс. Но прежде, чем он успел воспользоваться им, в глаза ему бросился блеск бурой шерсти, желтые глаза и белые клыки, сверкнувшие со злобной радостью. «Ларри! – крикнул Фехтовальщик. – Нет!»

Прогремел выстрел. Фехтовальщик видел, какими неэффективными оказались предыдущие выстрелы для этого существа. Но этот выстрел отбросил оборотня назад, заставив его корчиться на земле, зажимая мохнатой лапой рану в правом плече.

Человек в Маске на белом коне держал дымящийся пистолет, направленный на дергающуюся в конвульсиях фигуру, на тот случай, если оборотень все же попробует подняться и вновь атаковать Фехтовальщика.

– Я заключаю, – сказал ему Сыщик, – что ваше оружие заряжено серебряными пулями.

Влад вновь набросился на Фехтовальщика, но тому уже удалось выдернуть деревянное оружие, похожее на шпагу, которое соорудил для него Сыщик. Точным выпадом он вонзил его в сердце соперника. Шпага сломалась в его руке, но большая ее часть застряла в гнусном создании, чей облик начал меняться на глазах. Раздался вопль, в котором, казалось, воплотились столетия зла, а затем на лице Влада проступило умиротворение…

В следующее мгновение на месте поверженного врага не осталось ничего, кроме ветхого скелета в лохмотьях, распростершегося на земле перед новым порталом, возникшим ниоткуда и втянувшим в себя Фехтовальщика.

Он лежал на кровати в своей гасиенде, портал, переливаясь, растаял позади него прежде, чем он успел увидеть его. «Странный сон, – пробормотал он, снимая маску и вытирая пот с лица тыльной стороной руки. – Что могло вызвать такой кошмар?..»

Его голос оборвался на полуслове, когда он посмотрел на другую руку и, разжав ее, уронил на пол сломанную рукоятку деревянной шпаги.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Однажды я слышал, как Роджер Желязны делал доклад на конференции. Его речь была гладкой и безупречной, она оставила у меня впечатление, что он был человеком зажатым, формальным и, возможно, довольно застенчивым.

И только в 1993 году, когда он был почетным гостем на конференции в Линчбурге, штат Вирджиния, я узнал его лучше. К тому времени я прочитал все его книги, вплоть до «Бессмертного» и «Мастера снов». Мы оба опубликовали наши первые рассказы в одном и том же году (1962 год, Amazing/Fantastic,редактор Голдсмит). Кроме того, я имел удовольствие прочитать книгу Джейн Линдсколд о творчестве Желязны до того, как познакомился с ним.

К тому времени в Роджере Желязны уже не было никакой зажатости и формализма. Акробатически вспрыгивая на стол, чтобы сделать доклад («Мне кажется, что, когда я достигаю таких высот, мой голос распространяется лучше, – говорил он с усмешкой. – Я делаю это исключительно для акустики»), он угощал нас всевозможными откровениями о писательской карьере.

О том, как его роман «Долина проклятий» стал фильмом: рецензия описывала его как книгу, полную байкеров, вулканов и беспричинного насилия. Кто-то в Голливуде увидел это и решил, что из этого получится хорошая картина.

Как рассказ «Вздоха я жду», опубликованный в New Worldsв 1966 году, помог критикам отнести его экспериментирующему писателю Новой Волны: «Издатель, должно быть, тоже был членом Новой Волны», – рассказывал Роджер, потому что рассказ был искажен, параграфы переставлены, и целые предложения выпали из текста. Редактор Майкл Муркок позже извинился, но добавил, что до сих пор получает письма от подписчиков о том, какой это был чудесный рассказ.

А вот совет для коллекционеров подлинных рукописей: у Роджера был кот, который залез в ящик, где он хранил рукопись еще не изданной вещи «Deus Irae», его совместной работы с Филипом К. Диком, и пописал на нее. Роджер быстро скопировал страницы. Даблдэй остался доволен романом, но настоял на том, чтобы ему прислали подлинную рукопись. «Я так и не узнал, какова была их реакция, – рассказывал Роджер. – Больше я не видел этой рукописи. Не знаю, что они с ней сделали. Возможно, это одна из тех тайн, которые лучше не раскрывать». Однако он дал совет, что, если вам когда-нибудь предложат купить эту рукопись, внимательно осмотрите страницы.

О том, что так хорошо принятые читателями «Создания света и тьмы» не предназначались для публикации: «Издатель по чистой случайности узнал о существовании этой вещи», – признался Роджер. Он написал ее в порядке эксперимента, пробуя различные стили (целая глава была написана белым стихом), которые можно будет когда-нибудь использовать. Он упомянул об этой работе Сэмюэлю Дилани, Дилани упомянул о ней Лоуренсу Эшмеду в Даблдэй, который захотел ее увидеть. «Она вам не понравится», – твердил Роджер. Две недели спустя Эшмед перезвонил: «Мне понравилось». Эта вещь с успехом печаталась в течение тридцати лет. «Я могу лишь прийти к заключению, что никогда нельзя предугадать, что именно выстрелит», – сказал Роджер.

Об успехе амберской серии: «Я не имел представления о том, сколько книг из этого можно сделать, и ее размах меня просто устрашал».

О своих любимых книгах: на первом месте «Бессмертный»;затем «Князь света»,самые амбициозные: «Двери в песке», «Глаз кота»,и самая последняя на тот момент «Ночь в одиноком октябре»,потому что это было нечто совсем особое.

– Я написал «Одинокий октябрь» за шесть недель. У вас может сложиться впечатление обо мне, как о литературном поденщике, – говорил он. Но заметил, что во время работы забывает поесть и начинает терять сон. – Я был так захвачен этим романом. Просто не мог остановиться.

Когда мне предложили представить рассказ в его сборник, мне захотелось сделать что-то наподобие того, что Роджер сделал с Корвином в первой книге Амбера, где персонаж не помнит, как попал в эту ситуацию, и ему приходится полагаться на свою интуицию, чтобы остальные не догадались о его проблеме. В первых главах чувствуется великолепный таинственный тон Рэймонда Чендлера. Я перечитал книгу Линдсколд, надеясь найти способ поймать этот самый тон. Но вместо этого ее исследование о том, как Желязны использует классическую и популярную мифологию, вдохновило меня отдать дань памяти «Одинокому октябрю».

Роджер много помогал начинающим авторам опубликоваться, редактируя такие недавние антологии, как «Колесо Фортуны» и «Эффект Уильямсона». Его письмо о том, что он принимает мой рассказ для последней книги, – одно из лучших, что я получал от редакторов.

И, как вы видите по книге, которую держите сейчас а руках, он все еще помогает писателям публиковаться.

Вильям Броунинг Спенсер
ДОМ НА ПОЛПУТИ К СЕРДЦУ ТЬМЫ

В будущем, когда виртуальная реальность делает возможным решительно все, молодая женщина открывает для себя сильнейшие переживания.

На Кил была рваная футболка с переливающейся голографической надписью VEED THERE, simmed that [ «Been there, seen that» – «Был там, видел то». Можно перевести как: «Был в виртуальной реальности, симулировал то»].Она надевала это, когда отправлялась в виртуальность. Если это была интерактивная виртуальность, другие игроки иной раз возмущались. Среди драконов, эльфов и огненных мечей девчонка с ежиком на голове, судя по всему, взбадривавшая свою виртуальность наркотиками и отказывающаяся сменить футболку на что-нибудь более подходящее, средневековое, – такая девчонка, безусловно, отвлекала внимание.

– Отключитесь, – обычно реагировала Кил на все жалобы.

С Кил было непросто. Богатая, склонная к саморазрушению, красивая, в свои двадцать лет она уже представляла собой учебное пособие по виртуальной психопатологии.

Она проходила реабилитационное лечение шесть раз. Она могла умереть тогда в Макоре, когда потеряла сознание в пустыне. На теле остались следы зубов, когда земляные угри впились ей в плечо прежде, чем ее нашли.

Пункт первый. Нельзя оживить переваренное.

Кил не нужно было говорить, что она опять на реабилитации. Она смотрела на зеленый океан, на огромные белые облака над ним, слушала белых чаек, наполняющих нагретый воздух своим криком.

В клиниках всегда создавали искусственное ощущение безмятежности. Все здесь отдавало вопиющей безвкусицей и основывалось на отсталой технологии. А это конкретное виртуальное окружение было просто чудовищным. Картинка океана повторялась едва ли не каждые семь минут, а жар солнца ложился на лицо пятнами.

Пляж был пуст. Она лежала в шезлонге – совершенно очевидно, что такова была ее поза в палате. Сосредоточившись и сконцентрировав внимание на позвоночнике, она даже могла ощутить реальные неровности кровати, бархатистые прикосновения сенсорных датчиков.

Но такая концентрация требовала усилий, и она сдалась. Всегда лучше плыть по течению.

Где-то далеко справа она заметила одинокую фигуру. Человек шел к ней.

Это был, как она догадалась, вильсон. Ей были хорошо знакомы их манеры. Не пугать пациента. Приближаться медленно и только после того, как он будет накачан успокоительным и затихнет.

Вильсон оказался толстяком в белом костюме ( неовикторианский стиль, жутко глупо,подумала Кил). Он наклонился вперед навстречу ветру и одной рукой придерживал панаму, чтобы ее не сдуло.

Кил узнала его. Она даже вспомнила его имя, впрочем, такое имя трудно было не запомнить. Доктор Макс Маркс.

Он был ее консультантом, ее вильсоном в последний раз, когда она отключилась. А это означало, что она в Центре изучения болезненных пристрастий, Лимитед, который расположен в пригороде Нью-Вегаса.

Доктор Маркс поднял голову и приветливо помахал рукой.

Комок отчаяния застрял в горле Кил. Ничто не было так способно наполнить ее душу черными водами печали, как помощь и ее бледная сестра надежда.

К счастью, доктор Макс Маркс не относился к сердечным людям. Эти сердечные были самые худшие. Маркс же был угрюм, его черная борода и густые брови придавали ему выражение стоической обреченности.

– Да, – сказал он в ответ на ее критические замечания в адрес здешней виртуальности, – эффект, конечно, жалкий. Стоит только взглянуть на этих песчаных крабов. Они просто смехотворны. – Опустившись на песок рядом с ее шезлонгом, он снял шляпу и принялся обмахивать ею лицо. – Прошу меня извинить. Это должно восприниматься весьма болезненно, особенно таким знатоком, как вы.

Кил вспомнила, что его манера говорить всегда отличалась двусмысленностью. В его слова всегда были заложены зерна сарказма.

– Мы на колесах, – сказал доктор Маркс, – у нас передвижное отделение, и поэтому, увы, наше оборудование не из лучших. В нашем распоряжении система АдРес. Но даже при этих условиях мы могли бы создать что-то получше, более совершенное, однако сейчас мы в упадке. В финансовом отношении прошедший год изобиловал неудачами, поэтому нам приходится довольствоваться второразрядным оборудованием.

– Разве я не в больнице? – спросила Кил.

Маркс покачал головой. «Нет. Это не больница».

Кил нахмурилась. Почувствовав ее растерянность, Маркс положил руку ей на голову и внимательно посмотрел на нее прищуренными глазами.

– Мы в бегах, Кил Беннинг. Вы не следите за новостями, будучи заняты другим, но дело в том, что компании вроде вашей излюбленной Виртваны выиграли крупную законодательную битву. Теперь им дана власть более агрессивно поддерживать базу клиентуры. Кажется, в законе сказано так: «защищать средства клиента от отчуждения третьими сторонами». То есть Виртвана может прийти и забрать вас отсюда.

Кил моргнула, заметив мрачное выражение лица доктора Маркса.

– Вы ведь не станете всерьез думать, что кто-нибудь захочет… как это? …похитить меня?

Доктор Маркс пожал плечами.

– Виртвана могла бы. Ради создания прецедента. Вы – хороший клиент.

– Неужели виртуальные магнаты поднимут шум из-за одного отморозка? Это бред.

Доктор Маркс вздохнул и, поднявшись, отряхнул песок с брюк.

– Так вы заметили? Это хорошо. Способность распознавать чужой бред – благоприятный признак. Это означает, что есть надежда вернуть вам вменяемость.

День за днем тянулся на берегу второсортного океана. Она жаждала чего-то такого, что заглушило бы Потребность. Сейчас она согласилась бы на примитивный симулятор «птица-в-полете». Что угодно. Какой-нибудь банальный «секс с дельфином»… или что-то абстрактное вроде красного цвета, перетекающего в синий со звуковым подкреплением.

Она отдала бы десять лет жизни за игру в Обезьян и Ангелов, самый популярный пакет Виртваны. «Обезьяны и Ангелы» были не просто очередной метафизической смесью – для игроманов эта игра стала настоящей религией. Игрок начинал на изобильном острове Либидо, где все органы чувств услаждались безупречными симуляторами. Остров Либидо и сам по себе был неплох, отчего многие игроки долго, очень долго оставались на нем. Но что ставило «Обезьян и Ангелов» неизмеримо выше даже лучших из популярных игрушек, так это следующее: игрок духовно эволюционировал.Тот, кто достаточно быстро продвигался по Тропе, становился более отзывчивым, обретал способность к сопереживанию, к тонкому восприятию мира, постигал тайну Вселенной… и все это сопровождалось чувством эйфории.

Кил следовало бы экипироваться должным образом. «Обезьяны и Ангелы» были виртуальностью с химической поддержкой, и экипировка, которую носили самые преданные ее поклонники, была лишена большинства защитных средств, настроена на высшую реальность.

Именно из-за этого Кил и оказалась опять в Центре.

– Все беды из-за порошка, который покупаешь на улице, – сказала Кил. – Мне просто нужно очиститься от него.

– Вы говорили это в последний раз, – сказал вильсон. – Вы же чуть не умерли, вы знаете об этом?

Кил почувствовала опустошенность. «Может, я хочу умереть», – сказала она.

Доктор Маркс пожал плечами. Несколько полупрозрачных чаек появились из ниоткуда, зависли над ними и, мигнув, исчезли.

– Ба, – пробормотал он. – Плохая виртуальная терапия, плохие пациенты, желающие умереть, плохой выбор карьеры. Кто не хочет умереть? У кого рано или поздно не появляется такого желания?

Однажды доктор Маркс сказал: «Вы готовы к купанию».

Было утро, полное фальшивого золотистого света. Ночи были черными, без сновидений, пустота, и выраставшие из них дни были бледными, неразличимыми. В этой невыразительности был свой смысл, монотонность этой виртуальности требовалась для исцеления.

На Кил был закрытый белый купальник. Ее консультант надел шорты в вертикальную черную полоску; он выглядел особенно забавно в своей попытке преодолеть комичность куполообразного живота и тонких ног.

Кил вздохнула. Она знала, что лучше не протестовать. Это было необходимо. Она взяла вильсона за руку, и они пошли к кромке воды. Песок сменил цвет с белого на серый там, где вода набегала на берег, и они вместе шагнули в пену, пахнущую солью.

Ноги почувствовали холод, когда вода обхватила их. Влажность была более чем виртуальной. Когда она наклонилась, чтобы зачерпнуть воды, ее мышцы, дряблые и усталые, заныли.

Она знала, что машина сейчас тренирует ее. Где-то там ее реальное тело, истощенное от долгого пренебрежения, плавало в каком-нибудь шестифутовом бассейне, где тяжелые центрифуги вращались, чтобы создать дополнительную нагрузку. Легкие болели; плечи сводило судорогой.

Вечерами они разговаривали, сидя в шезлонгах и наблюдая, как океан глотает солнце, как облака становятся оранжевыми, а плохо раскрашенное небо покрывается пятнами, напоминающими розовый камуфляж.

– Если люди – это способ Вселенной посмотреть на себя, – сказал доктор Маркс, – то виртуальная реальность – это способ Вселенной притвориться,что она смотрит на себя.

– Вы, вильсоны, несправедливы к виртуальной реальности, – сказала Кил. – Но может быть, это естественная эволюция восприятия. Я хочу сказать, что все, что мы видим, является производным того оборудования, с помощью которого мы видим. Биологического, механического, какого угодно.

Доктор Маркс фыркнул.

– Ба. Старый аргумент «все виртуально». Мне стыдно за вас, Кил Беннинг. Придумайте, пожалуйста, что-нибудь пооригинальнее. Мы, вильсоны, несправедливы к виртуальной реальности, потому что, куда ни глянь, везде увидишь мертвого философа. Мы видим их, и они выглядят не лучшим образом. Мы обоняем их, и они воняют. Вот наше восприятие, наша примитивная реальность.

* * *

Исцеление шло медленно, и монотонность, скука были той дырой, которую требовалось заполнить словами. Кил вновь заговорила о смерти родителей и брата. Они уже касались этой темы в последний раз, когда она лечилась, теперь вернулась к этому и вновь произнесла ту же фразу.

– Я богата, потому что они мертвы, – сказала она.

Это было правдой, и доктор Маркс просто кивнул, глядя перед собой. Ее отец был богат. Он, его молодая жена и Калдер, брат Кил, погибли во время нелепой аварии на вертолетной площадке, когда они отдыхали в заповеднике Кипонд. Пункт о «единственном выжившем» в завещании отца позволил Кил унаследовать огромную сумму.

В то время ей было одиннадцать… и она должна была погибнуть вместе с семьей, если бы в тот день не капризничала, отказавшись покинуть номер в отеле.

Она, конечно, понимала, что не отвечает за случившееся. Но это событие не относилось к числу тех, с которыми вам хотелось бы жить. Вы бы тоже, естественно, стали искать мощный отвлекающий фактор.

– Это хорошее извинение вашей страсти, – сказал доктор Маркс. – Если вы умрете, может, Бог скажет: «Я тебя не виню». Или: «Будь реалисткой. Жизнь трудна». Я не знаю. Ваша пагубная страсть существует в настоящем, а не в прошлом. И сама разрушительная страсть ведет ко все более разрушительному поведению.

Кил все это слышала раньше. Сейчас она почти не слушала. Вечерняя усталость, вызванная физически изматывающими дневными тренировками, была вполне реальной. Она говорила в каком-то дремотном тумане, не замечая в собственных словах ни силы, ни эмоциональной разрядки.

Речь консультанта оказалась куда интереснее. Он говорил с несвойственной ему откровенностью, что, возможно, было результатом их статуса беглецов, их вынужденной изоляцией.

После долгого молчания он сказал:

– Признаться честно, я подумываю о том, чтобы оставить это занятие, лечить умирающих игроманов. Мне надоело все время оказываться на стороне побежденных.

После этих слов Кил почувствовала внутри холодок, который позже идентифицировала как страх.

Он продолжал:

– Они побеждают. «Виртвана», «МайндСлип», «Райт ту Файт». У них все – секс, стиль, блеск. Все, что остается нам, – это сознание нашей миссии, знание того, что люди умирают, а те, кто не умирает, теряют смысл жизни.

– Может, мы и правы… конечно, мы правы… но мы не можем продать наши услуги. Через два-три дня мы доберемся до места назначения, и вам придется войти в Большую Реальность, где вы встретитесь со своими товарищами, такими же игроманами, как вы. Она не произведет на вас сильного впечатления. На самом деле, этот Слэш – настоящая дыра. Не слишком удачная реклама Большой Реальности.

Кил испытывала странное чувство, утешая своего вильсона. Тем не менее она протянула руку и коснулась его обнаженного плеча.

– Вы хотите помогать людям. Это хороший и благородный импульс.

Он посмотрел на нее со странной беззащитностью в глазах.

– Может, это просто хубрис.

– Хубрис?

– Вам незнакомо это слово? Оно означает пытаться отнять работу у богов.

Кил размышляла об этом в краткое мгновение между затемнением пейзажа и пустотой ночи. Она подумала, что это здорово – отнимать работу у богов.

Доктор Маркс проверил периметр, систему охраны. Все было вроде бы в полном порядке. Воздух сгустился от влажности и насыщенного запаха мяты. Этот мятный аромат был обонятельной любовной песней насекомоподобных существ, процветающих в тропическом поясе. Существа эти выглядели как весьма непривлекательная помесь паука и осы. Зная, что сладкий запах исходит от них, доктор Маркс постарался дышать неглубоко и преодолел позыв к рвоте. Интересно, как знание воздействует на человека. Аромат, приятный сам по себе, может вызвать приступ тошноты, если известен его источник.

Он слишком устал, чтобы развить эту мысль. Вернувшись к передвижной установке, он взобрался внутрь и запер за собой дверь. Шагая по коридору, остановился, чтобы посмотреть в палату, где лежала Кил, успокоенная при помощи электричества.

Ему не следовало говорить о своих сомнениях. Да, он устал, подавлен, и, скорее всего, ему действительно следует оставить эту умирающую профессию. Но у него нет права так раскрываться перед пациентом. Пока он не бросил эту работу, ему следует придерживаться профессиональной линии поведения.

Голова Кил покоилась на подушке. В изголовье кровати ее сердце и легкие выводили однообразные светящиеся кривые на зеленых экранах. Физически она восстановилась. Эмоционально, умственно, духовно она, возможно, уже не подлежит восстановлению.

Он отвернулся от окна палаты и пошел дальше по коридору. Миновав спальню, вошел в кабину управления. Раздевшись, лег на кресло и позволил нейросети обхватить себя. Как всегда, он отдавал себе отчет в собственной вине и позорном чувстве предательства.

Эта виртуальность захватила его в дороге две недели назад, когда он уже покинул Реабилитационный центр вместе с Кил, направляясь на запад в пустынные районы Пит Финитум, подальше от центра и Нью-Вегаса.

Знать врага.Он испробовал все виды виртуальности, играл на самом низком разрешении со всеми защитными устройствами, затем, чтобы говорить с пациентами со знанием дела. Но об этой виртуальности он никогда не слышал… и она произвела на него особое впечатление. Она называлась Дом на полпути.

Созданная для тренировки, а не для развлечения, она состояла из серии мотивированных пошаговых виртуальностей, предназначенных для обучения начинающих консультантов их ремеслу.

Так почему методическое освоение этого курса сопровождалось чувством вины?

Какая вина?

Такая вина.

О’кей. Поехали…

Ответ был прост: здесь любое вмешательство оканчивалось удачей, все проблемы решались, все пациенты исцелялись.

Он уже успел помочь четырнадцатилетнему мальчику, пристрастившемуся к «Клохэммер Комикс», мастерски диагностировал синдром Лири у женщины и провел целую Группу игроманов через неприятный эпизод, вызывающий отторжение виртуальности.

Он мог сказать себе, что обучился ценным исцеляющим технологиям.

С тем же успехом он мог сказать себе, что начинает подчиняться тому миру, который убивает его пациентов, беспроблемному миру, где все работает наилучшим образом, добро торжествует, зло сдается и умирает, вознаграждение достается без усилий… а если этого недостаточно, всегда можно повысить разрешение.

У него была зацепка. Прикрепляя нейросеть, он подумал: «Я буду осторожен». Именно так всегда говорили его пациенты.

Кил смотрела на блеклый океан, ждала. Обычно доктор Маркс приходил вскоре после того, как спадала чернота сна.

Но в тот день он так и не пришел. Когда солнце поднялось высоко, она начала звать его. Это, разумеется, было бессмысленно.

Она вбежала в океан, но он оказался всего лишь призраком низкого разрешения и наполнил ее виртуальной паникой. Она побрела обратно к шезлонгу, попыталась успокоить себя голосом разума. Кто-нибудь должен прийти.

Но придет ли? Она была, судя по объяснениям вильсона, в пустыне Пит Финитум, в сотнях миль к западу от Нью Вегаса. Они направлялись к дому, спрятанному в небольшом шахтерском городке под названием Слэш.

Наступила темнота, и оборудование, повинуясь программе, погрузило ее в бессознательное состояние.

На второй день все повторилось, хотя она начала ощущать физическую слабость. Возможно, питательные вещества в одном из резервуаров иссякли. Я умру,подумала она. Наступившая ночь отключила эту мысль.

Новый рассвет наступил без доктора Маркса. Неужели он умер? А если так, была ли его смерть случайной или подстроенной? Если подстроенной, то кем? Возможно, он убил себя; не исключено, что вся эта история с преследованием Виртваны была его наваждением.

Вспомнив отчаяние вильсона, Кил подумала, что доктор Маркс сбежал из Реабилитационного центра без ведома руководства, что, возможно, он стал жертвой параноидального симптома благого вестника, иногда поражающего вилсонов.

В свои двадцать лет Кил уже много чего пережила. Едва не погибла из-за неисправной экипировки, но все же попала на Реабилитацию невредимой. До этого ее уже пару раз еле откачивали, и, возможно, ее нельзя считать абсолютно физически здоровой, но… все же какая отвратительная ирония, если в итоге ей придется умереть в клинике для игроманов от рук спятившего вильсона.

Кил ненавидела иронию, и именно это отвращение побудило ее действовать.

Она принялась искать выключатель. Начала с концентрации внимания на позвоночнике, на неровностях кровати, на слегка отошедшем от кожи сенсорном датчике. Если бы ее виртуальная вселенная была более совершенной, это было бы труднее сделать, но океан был обескураживающе невыразительным, а чайки напоминали скорее прорехи в пятнистом небе.

На третий день своего вынужденного одиночества она сумела сесть. Это потребовало напряжения всех сил и двойного контроля за своими движениями в Большой Реальности, при том что она оставалась в виртуальном мире. В результате этих действий океан вздрогнул, заставив небо пролить синие лужицы на песок.

Если бы ее руки и тело были пристегнуты к кушетке, все усилия оказались бы напрасны, но Кил участвовала в лечении добровольно, а режим ее ежедневных тренировок включал физические нагрузки в расслабленном состоянии. У доктора Маркса не было оснований подозревать Кил в попытке сбежать в Большую Реальность.

Она определенно этого не хотела.

Тошнота и страх, вызванные противоположными действиями, которые она совершала в Большой Реальности и в виртуальном мире, нарастали.

Рассчитывая на гравитацию, Кил перенесла тяжесть тела вправо, но кровать поднялась, восстанавливая равновесие.

Кил закричала, заерзала, дернулась в сторону, пытаясь прорваться в Большую Р.

И ее мир взорвался. Океан побежал на берег, черная приливная волна скрежетала и грохотала, словно какого-то чудовищного механического зверя давили огромным катком.

Черная вода поглотила ее. Она закашлялась, и вода наполнила ее легкие. Она забилась; правый кулак больно ударил по борту металлического контейнера с водой, отчего он громко загудел.

Она выбралась из тренировочной установки, удобно расположенной рядом с ее кроватью, споткнулась и, голая, растянулась на полу, торжествуя.

– Привет, Большая Р, – сказала она, ощущая вкус крови на губах.

Доктор Маркс велел системе отпустить его в Большую Р. Комната для бесед с пациентами потускнела, уплыла в темноту, затем вернулся свет. Он вновь оказался в кабине управления. Сняв нейросеть, он спустил ноги с кушетки, потянулся. Это была хорошая игра. Он узнал много полезного о бихевиоральном транзитном психозе с обратной связью, вызываемом раздражением на почве органического виртуального заболевания, инача Тропа Виллера.