Текст книги "Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики"

Автор книги: Андрэ Нортон

Соавторы: Нил Гейман,Роберт Шекли,Роберт Сильверберг,Дженнифер Роберсон,Стивен Браст,Нина Кирики Хоффман,Фред Саберхаген,Уолтер Йон Уильямс,Джейн Линдскольд,Джон Джексон Миллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

И тут на Эрику нашло озарение, подобное тому, как бывает, когда человек выходит из тьмы на свет. Она потянулась через стол и, ухватившись за край сюртука Йохана, изо всех сил потянула его прочь от прасола. Он даже вскрикнул от удивления.

Не сводя глаз со странника, девочка замахала руками, отталкивая всех, кто сидел рядом с ним. «Прочь… прочь…» – пронзительно кричала она.

– Что ты делаешь, паршивка! – Злая Трике замахнулась, чтобы шлепнуть девочку.

Герта поднялась со своего места.

– Она спасает ваши жизни! – сказала она Трике. – Странник, что ты принес нам, скажи правду?

Его лицо вновь исказила судорога, а глаза забегали из стороны в сторону.

– Нет! Только не огонь! – Он с усилием поднялся со скамьи. Рубашка распахнулась, обнажив грудь с алыми пятнами. Глаза Герты округлились, на лице застыла маска ужаса.

– Чума!

Одно слово, но его хватило, чтобы тишина накрыла деревню. Те, кто был рядом со странником, бросились прочь от него, а те, кто сидел дальше, шарахнулись от соседей. Чумы не было уже многие годы, но люди помнили, как от нее вымирали целые деревни, и лишь лесные твари бродили по опустевшим улицам.

Такова была сила этой смерти, что часто все, что вступало в соприкосновение с чумой, сжигалось в огне, мертвые вместе с живыми.

Дикие вопли метались по улице, семьи устремились по домам, хотя никакие засовы не могли спасти от беды.

Пришелец откинул голову и завыл, словно зверь при виде ножа мясника, а затем рухнул на землю. Эрика видела, как судорога сотрясала его тело.

– Отойди от него, дура! – Жена Йохана высунула острое лицо из окна своего дома.

Герта обошла стол и приблизилась к распростертому незнакомцу. Она не взглянула на Грету в окне, но, судя по тому, как сердито захлопнулась ставня, ее голос долетел до жены кузнеца.

– Я пока еще знахарка, – сказала Герта и обратилась к Эрике.

– Принеси мне пакетики из ящика с черной меткой.

Эрика летела, словно за ней гнались. А внутри у нее холодной ледышкой застыл страх. Она знала, что это за пакетики – они клали конец великим мучениям… но и самой жизни тоже, и тот, кто использовал их, брал на себя огромный груз ответственности за каждую крупинку этого порошка. Правда, было известно, что последние мгновения жизни больного чумой становились непереносимой пыткой, и избавить его от этой муки было благом.

В ремесле знахарки всегда присутствовали две стороны. Время от времени она держит в своих руках и жизнь, и смерть. Эрика отыскала пакетики, сунула их поглубже в карман фартука и вернулась к тому месту, где еще так недавно шумел веселый пир.

Герта стояла на коленях возле все еще содрогающегося тела прасола. Когда Эрика подошла к ней, Герта взяла со стола кружку, которая отозвалась плеском недопитой жидкости. Затем она заговорила с Игорофом.

– Брат, ты охвачен чумой. Исцеление невозможно, но твой уход можно облегчить, если ты того пожелаешь.

Он повернул к ней покрытое потом лицо, и судорога пробежала по нему. Искусанные губы, покрытые запекшейся кровью, вздрогнули.

– Дай… прошу… – удалось ему выдавить из себя.

Спокойно поднеся к глазам пакетик и кружку, Герта вытрясла немного пепельно-серого порошка. Затем она отдала пакетик Эрике.

Она просто просунула руку ему под спину и приподняла его, будто странник хворал обычной лихорадкой, лежа в своем дому, поднесла кружку к его губам.

– Да пребудет с тобой благодать, знахарка, – прохрипел он. – Но ты теперь обречена.

– Что будет, то будет, – размеренно произнесла она, пока он жадно пил жидкость.

Эрике его уход показался быстрым, но тело, которое он оставил после себя, представляло такую же опасность для живущих, как и живой человек, которым он был минуту назад.

Герта обратила лицо к улице. И ее голос зазвучал пронзительно и чисто.

– Проявите свое мужество. Те, кто был рядом с этой бедной душой и его пожитками, – на вас уже может лежать проклятие. Уйдите прочь от своих любимых, пока не будете уверены, что чисты. Идите сюда и сделайте то, что должно быть сделано.

Наступила тишина. Затем распахнулась одна дверь, и кто-то юный не то вышел, не то выпал на улицу. Сзади раздались скорбные вопли. Он поднялся на ноги, постоял мгновение, словно переводя дух, и с видимой неохотой пошел вперед. Это был Эвисон, который возился с поклажей и мулом Прасола. Приблизившись, он дважды всхлипнул и отвернулся, чтобы не видеть мертвеца. Лицо его казалось серым, несмотря на загар.

Его прибытие на место трагедии, казалось, повернуло ключ в замке упрямости, стали распахиваться другие двери, и над деревней повис великий стон печали и утраты. Но пришли все – Йохан и прочие, пившие со странником, и три женщины, которые наполняли ему тарелки и были рядом.

Йохан оторвал сиденье от скамьи, с помощью вил они перекатили бесчувственное тело на эту доску и отнесли его в поле, где осталась поклажа прасола. Штубен погладил мула по шее и, глядя в глаза животного, сказал дрожащим голосом: «Пусть будет сделано то, что должно быть сделано». Точным движением опытного мясника он опустил свой тяжелый топор.

В деревне началось движение, хотя те, что вышли, сторонились других домов, если в них были открыты окна или двери. Оттуда начали выбрасывать необходимые вещи: поленья для костра, свертки ткани, несколько бутылей с маслом.

Так, Игороф в конце концов был предан пламени, хотя в объятиях огня лежала лишь его измученная оболочка. С ним сгорели вся его поклажа, рама, на которой он ее вез, и мул.

Это заняло несколько часов, и люди уже шатались от усталости, подбрасывая топливо в огонь. Глаза их понемногу начали цепко ощупывать друг друга, как поняла Эрика, в поисках признаков болезни.

Руководила обрядом Герта. Потом она пошла домой и начала сортировать флаконы и пакетики. Эрика смешивала и растирала снадобья, следуя указаниям знахарки.

– Все, что может быть сделано, должно быть сделано. Собери все чашки и кружки, оставленные на столе, дитя, и подготовь их.

Едкий запах костра, словно проклятье, повис над деревней, и Эрика видела, как люди подбрасывали туда все, к чему могли прикоснуться их руки. Она приготовила чашки, и Герта принесла тяжелый котелок. Работавшие, должно быть, заметили ее, приняв ее появление за сигнал, ибо они начали подходить к ней, грязные, закопченные костром, но ни один не стоял рядом с другим.

– Знахарке дается лишь то знание, которое позволяют Великие. Я ничего не могу вам обещать. Но здесь у меня снадобье, вместившее силу многих лекарств, некоторые из них сродни легким формам чумы. Выпейте и надейтесь, ибо это все, что вам остается.

Они выпили все под пристальным взглядом Герты, следившей, чтобы каждый принял свою полную долю. Когда кружки опустели, усталость, казалось, сразила их окончательно, и люди сели на берегу реки. Две женщины плакали, а третья, с застывшим выражением озлобленности на судьбу на лице, снова и снова ожесточенно вонзала нож в землю, словно пытаясь очистить его для какой-то неведомой цели; мужчины же с мрачными лицами поглядывали на огненную башню посреди деревни.

Эрика все цеплялась за юбку Герты, словно ребенок, только что научившийся ходить. Держась за знахарку, она чувствовала странный комфорт, возможно, потому, что от Герты исходили уверенность и спокойствие знания. Вместе с тем в Эрике росла непонятная уверенность в том, что чума не представляет для нее угрозы и что добычей болезни будут те, кто тоскует и изрыгает проклятия на берегу реки, но только не она.

Она не отставала от Герты ни на шаг, когда они вернулись в свой дом. Но на пороге она споткнулась, словно перед ней выросла стена, через которую было не перебраться. Но, кроме пучка сушеной травы, каким-то образом упавшего с крючка под потолком, она ничего не увидела перед собой. Аромат, исходивший от него, делался все более острым, и Эрика издала тихий горловой звук, больше напоминавший вой, чем жалобу.

Герта повернулась и застыла, глядя на приемыша так, будто та была отколовшимся кусочком самой чумы. Словно обессилев, знахарка опустилась в свое кресло. Ее губы беззвучно шевелились.

Эрика ничего не услышала, лишь почувствовала острое покалывание кожи, словно ростки эрики, на ложе из которых она родилась, вновь вонзились в нее. Запахи в доме становились все нестерпимее, некоторые из них казались отвратительнее, чем дым того страшного костра.

Руки зачесались, она потерла их друг о друга, а потом опустила глаза и застыла в ужасе, ибо ладони касались не гладкой кожи, а густых волос. Серый, как пепел костра, мех покрывал руки. Она быстро закатала рукава, и увидела под ними то же самое; тогда она разорвала шнуровку лифа, чтобы убедиться, что под ним идет тот же процесс.

Чума! Но ведь у прасола не было подобных симптомов. Эрика в ужасе закричала, но из горла у нее выходили не слова, а нечто похожее на вой.

В отчаянии она поднесла свою странную, словно одетую в перчатку руку, к Герте и рухнула на колени, молча умоляя о помощи.

Знахарка поднялась с кресла. Изумление, исказившее было ее лицо, исчезло. Она облизнула пересохшие губы и заговорила медленно, словно объясняла что-то маленькому ребенку, которого нужно заставить понять.

– Ты – Оборотень. – И вновь язык метнулся по сухим губам. – Теперь ты обрела свою истинную сущность. Почему – я не знаю, если только случившееся сегодня не производит странного воздействия на существ твоей крови. Вот что я скажу тебе, дочка: уходи прочь. Им, – она мотнула головой в сторону деревни, – нужен кто-то, на кого можно возложить вину за несчастье – они вспомнят, как не похожа ты на их детей – а теперь и вовсе!

– Но, – голос Эрики превратился в хриплый рокот, – я… я почувствовала зло… я хотела помочь…

– Верно говоришь. Но ты всегда выделялась среди других детей. Всегда в деревне были люди, которые шептались у тебя за спиной. А теперь, когда это черное проклятье повисло над нами, шепот превратится в крик.

– Ты назвала меня Оборотнем, – слезы скапливались в глазах девочки, увлажняя мех на щеках. – Значит, я что-то вроде ночного демона?

Герта покачала головой.

– Ты из расы древних. Еще до того, как первые люди в поисках земли пришли в эту долину, твои сородичи уже селились здесь. Но затем вы исчезли, как исчезает вымирающий народ под напором более сильной и свежей крови. Не знаю, почему твоя мать вернулась сюда, хотя ее, возможно, привело сюда горе, ибо смерть следовала за ней по пятам. Я не…

Внезапно она замолкла и встала с кресла.

– Святилище, – сказала она, осененная догадкой. – Конечно же, только святилище могло заманить ее сюда, лишь там она могла получить помощь от какого-то страшного недуга!

– Святилище?..

– Да, то самое, которое стоит за прудом. Никто никогда не видел ту Великую, которая приказала его построить, и те, кто его строил, не понимали, зачем она это делает… во всяком случае, они не отвечали ни на какие расспросы. Но если то место обладает силой для твоих сородичей, возможно, и ты сумеешь спастись там…

– Но ты… чума… – растерянно прохрипела Эрика.

– Слушай, дитя, всем живущим тварям приходит конец, и причин этого мы никогда не постигнем. Я знахарка; то, что я могу сделать для этих людей, многих из которых я знаю с колыбели, я сделаю. Но я также знаю, как страх мутит мозги, и я не отдам тебя в их руки. Достаточно кому-то сказать «Оборотень» и показать пальцем – и охота будет быстрой и короткой. Возможно, твоя мать пострадала как раз от такой охоты. Иди же в святилище. Ты, я уверена, преодолеешь преграду, за которой оно стоит. Проберись за экран, и пусть вся благодать трав и фруктов, земли и рек пребудет с тобой. Иди… они уже приближаются.

Эрика обернулась через плечо. Те, кого судьба загнала на берег реки, уже не сидели поврозь, они объединились, что и предвидела Герта, и лица их были повернуты в сторону дома знахарки.

Хотя все сказанное Гертой казалось девочке слишком невероятным, было видно, что сама знахарка, охваченная страхом, твердо верит в свои слова.

Возможно… возможно, их ярость обрушится и на Герту, если они решат, что Эрика как-то причастна к их злой судьбе. В конце концов она же была приемышем Герты с рождения.

Все это обрушилось слишком быстро, слишком тяжко. Слова Герты…

– Эээва, знахарка, – выкрикнул мужской голос. Те, кто собрался у реки, теперь двигались в направлении их дома.

– Беги! – После стольких лет полного подчинения Эрика не могла противиться приказу Герты. Она повернулась и побежала.

Одежда стала сковывать ее движения, юбки путались между покрытыми мехом ногами, грозя повалить ее наземь. Казалось, она не создана для всех этих одеяний. Но бежала она по-прежнему на двух ногах. Позади она уже слышала лающие голоса, словно свору собак спустили с цепи, она без передышки взлетала на холмы, пересекала недавно сжатые поля, пока не очутилась перед прудом. Вот он, пруд… и экран посередине. Что там, за ним – кто знает? Правда, говорят, некоторые отчаянные головы в прежние времена ныряли поглубже и видели, что экран не доходит до самого дна.

Эрика наконец-то содрала с себя одежду, которая с каждой минутой все больше мешала ей двигаться, и приготовилась нырнуть, застыв на берегу, – маленькая фигурка, по очертаниям человеческий ребенок, но покрытый серым мехом.

Нырнув, она стала опускаться все ниже и ниже, к самому дну, пытаясь достичь темной полосы под экраном. И вот рука ее уцепилась за край экрана, и, изогнувшись, она поплыла вниз и вперед – куда? В какую-нибудь пещеру, где ее измученные легкие разорвутся от напряжения?

Но удача не оставила ее: экран пропустил под собой ее отчаянно бьющееся тельце. Она все еще была в воде, но уже имела возможность неистово рваться вверх, к свету, пока голова не взвилась над гладью воды, хватая воздух, отплевываясь, осматриваясь.

По эту сторону барьера пространство пруда было гораздо меньше. К каменным берегам было приделано несколько поручней, чтобы облегчить пловцу выход на сушу. Она подплыла к ближайшему из них и по пояс высунулась из воды. Ногами нащупала удобные ниши в стене наподобие ступенек.

Наконец она полностью выбралась на берег и стала рассматривать то, что экран годами скрывал от ее взоров. Здание было небольшое, высокое и узкое, ненамного шире дверного проема, черневшего в фасаде.

Двери не было – лишь тьма – тьма, черная, словно занавес. Сама не зная, что делает, Эрика откинула голову, с которой капала вода, и издала зов, не свойственный никому из смертных.

Что-то вроде предрассветного тумана заклубилось в правой стороне черного проема, собралось, уплотнилось, обрело плоть. Перед Эрикой стояло существо, каких она не встречала в известном ей мире.

Женщина, да, то была женщина, она стояла на двух ногах и держала перед своим мохнатым телом копье. Кроме меха, она ничем не отличалась от человека, разве что челюсть выдавалась вперед, да глаза под необычным углом сидели на черепе, обрамленном большими мохнатыми ушами. В остальном она была такая же, как те, с кем Эрика привыкла жить.

– Из какого ты клана, детеныш? – спросила стражница.

Эрика все еще держалась за поручень у пруда.

– Леди, – дрожащим голосом ответила она, – мне ничего не ведомо о кланах.

Женское существо слегка наклонилось вперед и пригляделось к Эрике.

– Отпрыск Требы. Мы давно считали тебя мертвой, детеныш. Нет доверия Людям, Помоечникам, с тех пор как Треба нарушила закон очага и легла с Помоечником, чтобы зачать тебя. В конце концов они выгнали тебя?

– Нет! Это Герта… и чума… она испугалась, что они выберут меня как причину своих смертей. – Эрике почему-то очень хотелось, чтобы женщина, похожая на статую, поняла и поверила ей.

Она быстро заговорила, рассказывая о знахарке, вырастившей ее, и о том, что теперь присутствие Эрики в деревне грозит жестокой расправой.

– Вечно Помоечники ищут, на кого взвалить вину за последствия собственных глупостей и ошибок. Какие тупицы… вот, смотри!

Она слегка повернулась и ткнула концом копья во тьму у себя за спиной. Черная завеса расступилась, и из проема полился свет, открывая вид раскинувшейся там земли. В Эрике возникло непреодолимое желание бежать, но не от того, что осталось позади, а к тому, что расстилалось впереди.

– Их чума рождается от грязи, от их привычки жить в собственной помойке, – язвительно сказала стражница. – Эта земля была нашей, пока они не захватили ее, и она добровольно делилась с нами каждым своим секретом. Видишь это? – Быстро наклонившись вперед, она подняла что-то с земли копьем и поднесла к Эрике. На острие было нанизано нечто извивавшееся и корчившееся, и все же казавшееся скорее куском виноградной лозы, нежели животным.

– Они вырывали это растение с корнями, где бы ни нашли; для них оно не имело никакого значения, разве что покрывало землю, которую они хотели использовать для своих целей. А ведь оно имело свое предназначение и выполняло его исправно. Как другие растения ищут воду, чтобы продлить себе жизнь, так это ищет грязь и отходы. Нужно лишь приложить листья к болячкам, и наступит облегчение. Но они глупы, и даже хуже того. Теперь дверь перед тобой распахнута, детеныш; я впускаю тебя в мир, где ты по праву должна была родиться.

Но Эрика не сводила глаз с растения. Внезапно она встрепенулась и, подпрыгнув, схватила лозу. Ей показалось, будто она окунула руку в жидкий огонь. И все же она удержала ее.

Женщина смерила ее зелеными глазами.

– Всему есть цена, – бесстрастно изрекла она.

Эрика кивнула. Разумеется, должна быть цена. Но там осталась Герта, которая знает травы, как мать знает свое дитя, может, оказавшись в руках Герты, лоза спасет деревню.

– Если ты вернешься в мир помоек… – голос женщины был холоден, – ты откажешься от всего своего и, вполне возможно, заплатишь за это своей кровью. Оборотней преследуют всюду. И я не могу обещать, что эти врата откроются для тебя вновь.

Эрика пятилась к краю пруда, не отрывая глаз от земли, раскинувшейся за черной дверью, – земли чистой, земли, где ее сородичи нашли приют. Но за яркими цветами, далекими деревьями и теплым ветерком, долетавшим до нее, вставало видение жилистой женщины с седыми волосами, спутанными на шее, с одним плечом ниже другого от многих лет скитаний по лесам с тяжелым мешком за спиной.

Возможно, ее удержала та половина ее крови, которая принадлежала человеку, но Герту она не могла покинуть.

– Благодарю тебя, Леди, за твою доброту. Она воздела руку, вокруг которой обвилась лоза. – Но это я должна отнести той, что вырастила меня и всегда была добра ко мне.

Опасаясь, что стражница может наброситься и отнять лозу, она торопливо нырнула в пруд, устремляясь знакомым путем к миру, который знала с рождения.

Изо всех сил работая руками и ногами, Эрика поднырнула под экран, выбралась на берег внешней части бассейна и неохотно натянула юбку и лиф, которые мгновенно пропитались водой от мокрого меха.

Сумерки сгущались; это было ей на руку. Она торопливо перебегала от тени к тени. И вот она увидела… дверь их дома нараспашку… перед ней разбитые горшки и бутыли, растоптанные пучки сушеных трав.

– Герта! – Теперь, когда она вбежала в дом, ею двигал лишь страх. Ее глазам предстало то, что она боялась увидеть, – охапка рваных тряпок поверх кровоточащей избитой плоти. Но все еще живой… живой!

Всю ночь она ухаживала за знахаркой, пытаясь найти в разгромленном доме нужные снадобья, не осмеливаясь зажигать свет и привлечь внимание сельчан. Странно, но ее зрение, похоже, теперь вовсе не нуждалось в лампе, а опытные руки работали быстро.

Уже светало, когда Герта подняла голову. Она узнала Эрику, и лицо ее превратилось в маску ужаса…

– Прочь отсюда! Я не позволю им выпустить тебе кишки у меня на глазах.

– Послушай, мое сердце. – Впервые Эрика назвала знахарку ласковыми словами, но поняла, что они всегда были с нею. Быстро подняв руку, вокруг которой лоза уже обвилась накрепко, она повторила то, что услышала от стражницы.

– Ветряная оплетка, гнилые кишки. – Герта смотрела на растение с удивлением. – Да, ее всегда выкапывали без сожаления, где бы ни находили. Скот, поев ее, умирает. А теперь ты говоришь, что у нее тоже есть своя роль, и мы были глупцами. Что ж, теперь все зависит от нас.

Она с трудом поднялась на ноги, и Эрика с удивлением обнаружила, что лиана сползла с ее меховой руки, словно с металлического стержня. Глядя на растение, она подумала, что заплатила за него цену, которую ей еще предстоит осознать.

– Я пойду, – сказала она своим новым хриплым голосом. – Никто не должен видеть меня с тобой. Конечно, не все в деревне сошли с ума. Ты оказывала им помощь днем и ночью многие годы. Пусть оплетка сделает свое дело, и им станет стыдно за свое безумие. Но если я останусь, этого не случится.

– Куда ты пойдешь? – Не часто можно было увидеть слезы на щеках Герты.

– Все в руках судьбы. Смотри, уже почти рассвело и… – Девочка содрогнулась. – Я слышу голоса.

Герта потянулась к ней, но Эрика увернулась от объятий, и лишь ее неудобная одежда осталась в руках у знахарки. Потом она долго бежала, обвеваемая первым утренним ветерком, взбираясь на холмы и сбегая вниз, вверх и вниз, вверх и вниз.

Она была Оборотнем, и ничто больше не держало ее здесь. Ворота в ее родной мир, возможно, навсегда закрылись для нее, но у нее было право пойти туда и попробовать.

Добравшись до края пруда, Эрика остановилась на минутку, чтобы оглянуться назад, туда, где остался дом Герты, теперь уже яснее различимый в свете нарождающегося дня. Потом она нырнула, быстрой и гладкой стрелой устремившись к самому дну, пока перед ней не оказался черный край экрана. Не то чтобы она сомневалась в том, стоил ли ее выбор той цены, которую она заплатила, но теперь она просто делала то, что должна была сделать.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Я познакомился с Роджером, когда мы оба жили в Кливленде в незапамятные времена. Он был очень теплым, великодушным человеком, таким, с которым вы везде чувствовали себя дома. И хотя в последующие годы нас разделяли огромные расстояния, я всегда с нетерпением ждала его очередной блистательной публикации. После его ухода осталась невосполнимая пустота, но остались и поставленные цели, которым мы, оставшиеся, следуем.