Текст книги "Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша"

Автор книги: Андре Кастело

На этот раз, однако, любовником выступит не Бонапарт, а Шарль, Действительно, в среду, 17 августа, достигнув Брешии после долгого переезда, Жозефина и Амлен узнают, что генерал ждет их в Кремоне. Опять отправляться на юг? Проехать еще четырнадцать лье? Амлен склоняется к этому мнению. Жозефина отказывается. Этак придется пробыть в пути еще одну долгую ночь. Деловой человек настаивает. Напрасный труд! Амлен объясняет нам причину упорства Жозефины:

«Она заняла покои мужа, я – комнату адъютанта.

– Поднимайтесь к себе, – сказала она мне. – Я ложусь. Стол накроют у моей постели, и мы поужинаем вместе.

Снова спустившись вниз, я увидел на столе три прибора и осведомился, кто же будет третьим застольником.

– Это наш бедный Шарль, – ответила она. – Он возвращается из командировки и остановился в Брешии, где узнал, что я здесь.

В этот момент вошел Шарль, и мы отужинали втроем. Еда длилась недолго, и мы собрались уходить, но, услышав уже в дверях, как она томным голосом попросила Шарля вернуться, я удалился в одиночку. Перед сном я заметил, что забыл свою шляпу и оружие в гостиной, расположенной перед спальней. Я решил сходить за ними. Гренадер, стоявший на часах у дверей, сказал мне, что ему велено никого не впускать.

– Кто дал такой приказ?

– Горничная.

Я понял, что пескьерская героиня вновь стала галантной парижанкой».

В «покоях мужа»!

На другой день Бонапарт занимает свое место, и Шарль исчезает. На этот раз, поскольку Амлен, как выражается Андре Гавоти, «получил боевое крещение вместе с г-жой Бонапарт», генерал вынужден назначить делового человека ни много ни мало уполномоченным по военным контрибуциям. Вот Амлен и пошел в гору! Будучи военным администратором, он может заниматься и собственными сделками. А это – золотое дно! Разумеется, он не потребует с Жозефины те луи, что ссудил ей в Париже; больше того, он скоро вручит ей двенадцать тысяч франков (шестьдесят тысяч сегодняшних), ее долю в одной, особенно выгодной операции. Это позволит ей рассчитаться с долгами и уплатить за пансион детей, не говоря уже о помощи одной своей внучатой тетке Таше, прозябающей в нищете в Блуа, и субсидиях тетке Реноден, которая вечно сидит без денег.

Распечатав переписку жены, Бонапарт с удивлением увидит, что она подписывает крупные векселя, тысячи на три-четыре экю; по-видимому, «она меня обворовывала», – объяснит он позже. Нет, она обворовывала армию – армию своего мужа, за счет которой жила!.. После недели, проведенной в Брешии, – с тех пор, как Наполеон и Жозефина поженились, они никогда не бывали столько дней вместе, – супруги опять расстаются. В четверт, 25 августа, Бонапарт в обществе жены вновь въезжает в Милан, откуда на следующий же день отправляется в Верону, чтобы «довести дело до окончательного результата», отбросить части Давидовича<sup>[132]132
  Давидович, Павел, барон фон (1750–1820) – австрийский генерал.


[Закрыть]</sup> к Тиролю и добить Вюрмсера, переформировавшего свои войска в надежде на успех, которой суждено вскоре развеяться. В этих сражениях Шарль, «прикомандированный к генерал-адъютантам», отважно дерется и даже отмечается Бонапартом в докладе Директории, что вызывает улыбку у обоих любовников и смех у членов правительства.

Жозефина опять живет как владычица Италии. У нее открытый стол, она председательствует на общественных развлечениях, возглавляет импровизированные процессии, принимает делегации, оказывает своим присутствием честь обществу на балах и во время краткого появления Наполеона проездом через Милан наблюдает с высоты одного из балконов Коперто да Фриджини за посадкой дерева свободы. Вокруг плещутся стяги с вышитыми на них словами: «Ломбардия, освобожденная Гением», грохочет артиллерия, трещат залпы. Ораторы приветствуют «Бонапарта, предвестника счастливого дня, который принесет Ломбардии эру свободы и равенства».

Как только он оказывается вдали от жены, переписка возобновляется: любовь и пламенные письма мужа, равнодушие жены, непрерывные попреки.

«Ты, кого природа наделила кротостью, привлекательностью, всем, что только способно нравиться, – пишет он ей, – как ты можешь забывать того, кто тебя так горячо любит? Уже три дня, как от тебя нет писем, а ведь я писал тебе несколько раз. Разлука ужасна, ночи долги, скучны, безотрадны, дни однообразны, Сегодня, один со своими мыслями, трудами, перепиской среди людей с их хвастливыми замыслами, я не получаю от тебя даже письма, чтобы хоть его прижать к сердцу».

И дальше:

«Ни одного письма от тебя, это меня всерьез беспокоит; однако меня уверяют, что ты здорова и даже ездила прогуляться на озеро Комо. Вседневно с нетерпением жду письма и вестей от тебя; ты знаешь, как они для меня важны. Вдали от тебя я не ж; иву: счастье моей жизни быть рядом с моей нежной Жозефиной.

Пиши мне часто, очень часто – это единственное лекарство от разлуки; она жестока, но, надеюсь, будет кратковременной».

Он пишет ей из Алы перед наведением моста через Адидже. Спустя два дня, 5 сентября, он вступает в Тренто. 8 – побеждает при Бассано. Он настолько счастлив, что впервые – две любовные строки не в счет – пишет жене лишь о военных новостях: «Восемнадцать тысяч пленных, остальные убиты или ранены». У Вюрмсера один выход – скрыться за могучими стенами Мантуи. «Мы еще никогда не знали такого постоянного и большого успеха. Италия, Фриуль, Тироль обеспечены за Республикой».

12 сентября он снова берется за перо и сообщает, что Вюрмсер с девятью тысячами человек окружен, но 17 слог его вновь становится любовным, и он сетует на молчание, в котором опять замыкается безалаберная Жозефина: «Ты злая, столь же уродливая, сколь легкомысленная. Обманывать бедного мужа и нежного любовника – это ли не коварство! Неужели он утрачивает свои права лишь потому, что находится далеко, обременен делами, усталостью и печалью? Без Жозефины, без уверенности в ее любви – что остается ему на Земле? Что ему на ней делать?»

Через два дня Бонапарт в Милане и в ее объятиях. «Он по-прежнему любит меня до обожания», – пишет Жозефина Баррасу. До 12 октября он пребывает в городе, который вот-вот станет столицей Ломбардской, или Транспаданской<sup>[133]133
  Транспаданская – т. е. расположенная за рекой По (латинское Padus).


[Закрыть]</sup>, республики, тогда как 16 октября Феррара, Болонья, Реджо и Модена превращаются в Цизальпийскую. 15 в Модене Бонапарт ложится в постель с отчаянной мигренью. На другой день он не встает, Жозефина не дает о себе знать, что отнюдь не способствует выздоровлению. Она, разумеется, ленива, как прежде. Наконец в понедельник, 17, он получает письма от «Несравненной». Перед отъездом он прижимает их к сердцу и губам: «В эту минуту я вижу тебя рядом не капризной и надутой, но кроткой, нежной, излучающей ту доброту, какая дана в удел только моей Жозефине».

Тут он распечатывает ее письма. «Ах, это была только мечта!» А реальность – вот она: «Твои письма холодны, как в пятьдесят лет, они походят на пятнадцать лет брака. В них читаются дружба и чувства, свойственные осени жизни. Фи, Жозефина!.. Это зло, дурно, бесчестно с вашей стороны, предательница. Что вам осталось сделать, чтобы я окончательно превратился в предмет жалости? Разлюбить меня? Это уже сделано. Возненавидеть? Я сам этого хочу: ненависть – единственное, чем нельзя унизить другого, но равнодушие с пульсом, как у глыбы мрамора, с неподвижным взглядом, с размеренным шагом!..»

* * *

В письме, адресованном мужу, Жозефина говорит о «своем животике». Может ли она и сейчас оказаться в тягости? Не исключено. Уж не в результате ли ночи 17 августа, проведенной с Шарлем? Такое опасение не лишено оснований, поэтому Жозефина находит, что в ее интересах обзавестись союзником прямо на месте. Это Бертье, начальник штаба, от которого к тому же зависит Шарль. Жозефина его обхаживает. Больше того, она содействует ему в романе с восхитительной г-жой Висконти и делает его своим конфидентом. Она пишет Бертье такое очаровательное письмо, что тот, не удержавшись, читает его Бонапарту.

Позже Бертье опишет ей эту сцену: «Перечитывая ваше письмо ко мне, ваш муж сказал: „Сознайтесь, у меня очаровательная жена; да, я люблю ее и не скрываю, что второй такой нет во всем мире. Знаете, Бертье, нужно будет на днях съездить в Милан – уж очень мне хочется обнять свою женушку!“ Думаю, как и вы, что говоря „обнять“, он думал кое о чем посущественней».

«Как и вы!»

Как видим, Жозефина опять разыграла комедию, убедив Бертье, что ей недостает супружеских дуэтов. Истая актриса, она сумеет чуть позже внушить ему, что ревнует мужа. Настанет день, когда она будет это делать всерьез – и еще как! – но пока что прикидывается ревнивицей лишь затем, чтобы отвести от себя мужние подозрения. Бертье успокаивает ее:

«Я так предан вам, что, клянусь, предупредил бы вас, провинись Бонапарт хоть в чем-нибудь перед вами. Но ничего подобного нет: он вас любит, обожает, он несчастен из-за всех этих химер и предсказаний, которые заставляют вас верить в то, чего на самом деле не существует, С самого начала кампании я был безотлучно при генерале Бонапарте. Так вот, ни о чем не тревожьтесь! Клянусь вам всем, что есть на свете святого, он постоянно думает о вас. Сколько раз он говорил мне: „Признаюсь, дорогой Бертье, я очень несчастлив! Я схожу с ума по своей жене, думаю лишь о ней и вижу, насколько она ко мне несправедлива“».

14 ноября дела идут плохо: Бонапарту никак не удается сломить сопротивление Альвинци<sup>[134]134
  Альвинци, Йозеф, барон фон (1775–1810) – австрийский генерал, разгромленный Наполеоном под Арколе и Риволи.


[Закрыть]</sup>, Он боится самого худшего и не скрывает этого от Директории: «Быть может, мы накануне потери всей Италии! Ни одно из обещанных подкреплений не прибыло… Итальянская армия, от которой осталась кучка людей, исчерпала свои силы. Герои Лоди, Миллезимо, Кастильоне и Бассано либо мертвы, либо лежат в лазаретах. У наших частей нет больше ничего, кроме их репутации и гордости».

С 14 по 18 ноября итальянцы в Милане несколько раз за ночь поднимают Жозефину с постели под тем предлогом, что хотят услышать от нее последние новости, а на самом деле – чтобы удостовериться в ее присутствии и поднять восстание в случае поражения французов. Теперь г-жа Бонапарт живет в постоянной тревоге. Она знает только, что ее муж в воскресенье вечером покинул Верону и маршем двинулся к Ронко на берегу Адидже. Еще ей известно, что он сумел вечером в понедельник, 15, ворваться в город после жестокого боя, С тех пор – молчание. Ронко окружен болотами, через которые ведут три шоссе. Центральное пересекает деревню, куда надо добираться по мосту через реку Альпоне.

Называются мост и деревня Арколе.

Наконец Жозефина получает письмо с вестью о победе. Оно помечено Вероной, куда Бонапарт, встреченный, как триумфатор, въехал в тот же день, пятницу, 19, через Венецианские ворота. «Наконец, обожаемая моя Жозефина, – пишет он, – я воскрес: смерть больше не стоит у меня перед глазами, слава и честь по-прежнему царят в моем сердце. Неприятель разбит в Арколе. Завтра мы исправим ошибку Вобуа, оставившего Риволи. Мантуя через неделю будет наша…»

15 утром Бонапарт всего лишь предводитель отступающей орды. Но если понедельник 15 ноября 1796 вошел в Историю, герой этого дня стал легендой. Эта легенда долгие века будет изображать его хватающим знамя и под дождем картечи и пуль бросающимся на мост во главе солдат, с которыми он покорит полмира. Она, разумеется, обойдет молчанием второй эпизод – как бегущие солдаты увлекли с собой генерала и не заметили, когда он увяз в болоте, откуда его с большим трудом вытащили Мармон и Луи Бонапарт, счистившие с него грязь и вновь посадившие на коня. Затем легенда покажет героя Италии атакующим неприятеля и вынуждающим его очистить деревню. Однако битва при Арколе состоится лишь через день, в среду, 17. Вот тогда французы сумеют выбраться из болота и опрокинуть неприятеля на равнине.

Австрийцы в панике бегут на Виану, а Бонапарт, вернувшийся в Верону, тем временем пишет жене: «Думай почаще обо мне. Если ты разлюбила меня… или сердце твое охладело, это было бы ужасно, это было бы несправедливо, но я уверен, что ты всегда будешь моей возлюбленной, а я – твоим нежным другом. Только смерть властна разорвать союз, которым соединили нас симпатия, страсть и чувство. Извещай меня, как твой животик. Тысячи нежных и страстных поцелуев».

Два дня он отдыхает в Вероне, а 2 1, в воскресенье, перед возвращением на походную койку набрасывает Жозефине несколько пылких строк, тон которых напоминает письма, адресованные ей в начале года:

«Я ложусь спать с сердцем, где царит твой обожаемый образ, моя маленькая Жозефина… Ты больше мне не пишешь, не думаешь о своем верном друге, жестокая! Разве ты не знаешь, что без тебя, твоего сердца и любви для твоего мужа нет ни счастья, ни жизни. Боже праведный! Как я был бы счастлив, если бы мог присутствовать при твоем очаровательном туалете и видеть твое плечико, твою белую упругую твердую грудку, а еще твою такую соблазнительную гримаску и рот, по-креольски прикрытый платком. Верь, не забываю я и маленькие прогулки в темную рощицу., Я целую тебя в нее тысячу раз и с нетерпением жду, когда окажусь там. Я – весь твой; жизнь, счастье, наслаждение – все даешь мне только ты. Жить в Жозефине, значит жить в елисейских полях. Целую тебя в губы, в глаза, в плечо, в грудь, везде, везде!»

Двумя днями позже, 23, по-прежнему не получая известий от жены, он пишет;

«Я тебя больше не люблю, напротив, ненавижу. Ты противная, неловкая, глупая замарашка. Ты перестала мне писать, ты не любишь мужа; зная, какую радость доставляют ему твои письма, ты не можешь набросать ему даже полдюжины строк! Чем вы заняты весь день, сударыня? Какое важное дело отнимает все ваше время и не дает вам написать тому, кто вас любит? Какая иная привязанность заглушает и отгоняет нежную и неизменную любовь, которую вы ему обещали? Кто этот замечательный новый любовник, что отнимает у вас каждое ваше мгновение, тиранически правит вашими днями и мешает вам заняться собственным мужем? Жозефина, остерегитесь! Однажды ночью я выломаю двери и ворвусь к вам».

Он думает только о «темной рощице»![135]135
  Некоторые из писем, изданных королевой Гортензией, несколько смягчены. Эти купюры – мне подтвердил это г-н Флери, начальник секретариата его императорского высочества принца Наполеона, которому принадлежат пылкие письма Бонапарта жене, – эти купюры незначительны и касаются, главным образом, «темной рощицы».
  Принц Наполеон – имеется в виду нынешний глава дома Бонапартов принц Луи Наполеон (1914), правнук Жерома, младшего брата Наполеона.


[Закрыть]

На другой день, 24, письмом в четыре строки он извещает о скором своем приезде: «Люблю тебя до безумия. С этим же курьером пишу в Париж, Все идет хорошо. Вюрмсер разбит вчера под Мантуей. Для полного счастья твоему мужу не хватает только любви Жозефины».

* * *

27 ноября, в субботу, он, как сумасшедший, врывается во дворец Сербеллони. Его экипаж останавливается перед монументальным фасадом с ионическими колоннами, камни которого посверкивают на бледном осеннем солнце. Бонапарт взлетает по лестнице, ведущей на галерею второго этажа, где расположены будуар Жозефины и их camera matrimoniale. Распахивает дверь.

Покой пуст.

Жозефина уехала в Геную, и, без сомнения, с Шарлем.

Со слезами на глазах Бонапарт хватает письменные принадлежности и пишет: «Я приезжаю в Милан, лечу в твои покои – я ведь бросил все, чтобы увидеть и обнять тебя… Но тебя там нет, ты порхаешь по городам и празднествам, ты бежишь от меня, когда я появляюсь, тебе больше нет дела до твоего дорогого Наполеона. Ты полюбила его из каприза, из непостоянства прониклась безразличием к нему.

Я привык к опасностям, и мне известно лекарство от житейских огорчений и бедствий. Несчастье мое безмерно: я же был вправе не ждать его. Пробуду здесь до полудня 9. Не беспокойся и продолжай развлекаться: счастье – твой удел. Все в этом мире счастливы, коль скоро нравятся тебе; только твой муж очень, очень несчастлив».

На следующий день, в воскресенье, более счастливый Бертье показывает своему командующему письмо от Жозефины из Генуи. Бонапарт в исступлении пишет жене:

«В мои намерения не входит ни нарушать твои расчеты, ни мешать устраиваемым для тебя развлечениям; я не стою того, чтобы ими жертвовали ради меня; человек, которого ты не любишь, не вправе требовать, чтобы ты интересовалась, счастлив он или нет… Будь счастлива, ни в чем меня не упрекай, не интересуйся блаженством человека, который живет лишь тобой, радуется лишь твоим радостям, твоему счастью. Я не прав, что требую от тебя любви, равной моей: можно ли требовать, чтобы кружево весило столько же, сколько золото… Но я все-таки заслуживаю уважения и бережности со стороны Жозефины, потому что безумно люблю ее и только ее. Прощай, обожаемая женщина, прощай, моя Жозефина. Пусть судьба сосредоточит все горести и муки в моем сердце, но пошлет моей Жозефине дни счастья и процветания. Кто больше заслуживает этого, чем она? Когда станет ясно, что она не может больше любить меня, я замкнусь в глубокой скорби и удовлетворюсь тем, что хоть на что-нибудь ей пригожусь».

Опасаясь слишком огорчать жену, Бонапарт распечатывает письмо, «чтобы послать ей поцелуй» и добавляет: «Ах, Жозефина, Жозефина!»

На другой день из Парижа прибывает Кларк<sup>[136]136
  Кларк, Анри Жак Гийом, герцог Фельтре (1765–1816) – маршал Франции с 1816, военный администратор. В 1796 был приставлен Директорией следить за Наполеоном, но стал его приверженцем.


[Закрыть]</sup> и находит, что «Бонапарт бледен, худ – кожа да кости, – и глаза у него блестят от постоянной лихорадки. Мыслями он все время с женой, которая возвращается из своего бегства лишь 1 декабря. Вот тогда она и бросится в мужние объятья. Но коготь ревности уже оцарапал ему сердце. Вспомнит он и о векселях „на три-четыре тысячи экю для уплаты ее долгов“. Рана еще не глубока. Однако с той субботы во фримере<sup>[137]137
  Фример – третий месяц республиканского календаря (21 ноября-20 декабря).


[Закрыть]</sup>, когда он не сумел удержать слез, отдав себе отчет, что жена не оказывает ему должного „уважения“, он, конечно, еще будет писать ей письма, нежные, но уже не пламенные, – те письма, в связи с которыми Жозефина в послании к тетке скажет два месяца спустя, „что у нее самый милый муж, какого только можно встретить“, „Муж, не оставляющий ей даже случая чего-то пожелать“. „Моя воля – закон для него, – добавила она. – Он целыми днями восторгается мной, как будто я – божество“. Нет, отныне этому конец: она перестала быть для него „божеством“».

Он любит ее просто как женщину.

Г-жа Бонапарт

Гро<sup>[138]138
  Гро, Антуан Жан (1771–1835) – французский живописец и рисовальщик, с 1800 официальный художник Наполеона.


[Закрыть]</sup> приехал в Милан писать Бонапарта. Он хочет изобразить его с обнаженной головой и знаменем в руке бросающимся на Аркольский мост. Но генерал непоседлив. Вмешивается Жозефина. Каждый день после завтрака она сажает мужа к себе на колени, заставляет принять нужную позу, и художник может приступить к эскизам. Гро, ученика Давида<sup>[139]139
  Давид, Жак Луи (1748–1825) – французский живописец, член Конвента.


[Закрыть]</sup>, художника, которого суровое время вынудило сменить кисть на ружье, представила ей в Генуе г-жа Фепуль, супруга французского посланника. Гро очаровал Жозефину, и поскольку он изъявил желание написать портрет командующего, она привезла его с собой.

Жозефина ломает комедию, изображая из себя счастливую женщину. На самом же деле ей смертельно скучно. Шарлю, даже когда он бывает в главной квартире, не удается ее видеть так, как им обоим столь сильно хочется. Жозефина уже царит. Она написала хорошенькой г-же Амлен: «Поскорей приезжайте: вы увидите необычайное зрелище. Здесь все веселятся до упаду». «Все», но только не она! «Озорная» Фортюне Амлен примчалась. И не одна. В Милан, кроме нее, съезжаются лакомка г-жа Бараге-д'Илье, генеральша Пуэнсо, г-жи Тьерри, Бремон, Делаверн, бывшая певица знаменитая Сент-Юберти<sup>[140]140
  Сент-Юберти, Анна Антуанетта (1796–1812) – известная оперная певица.


[Закрыть]</sup> и даже г-жа Реньо де Сен-Жан-д'Анжели, дочь одной из колыбельщиц финансиста Божона<sup>[141]141
  Божон, Никола (1718–1786) – крупнейший финансист дореволюционной Франции, мультимиллионер. Под конец жизни он страдал от бессонницы, и врач его сконструировал для пациента нечто вроде колыбели, которую круглосуточно раскачивали две девицы в наряде нимф, т. е. в чем мать родила.


[Закрыть]</sup>, которые на Елисейских полях составляли компанию бедному больному.

Все эти дамы отличаются не слишком строгой добродетельностью и задают «двору» г-жи Бонапарт тон, отнюдь не проникнутый достоинством. Дни Жозефины плотно заполнены радостями любви, сплетнями, признаниями, примеркой платьев, просителями и особенно визитерами. Очаровательная креолка, как известно, отличается в искусстве беседы. Ее непринужденность ошеломляет. Среди стольких выскочек она выглядит знатной дамой. Итальянские аристократки – «коллаборационистки»: они «сотрудничают» с захватчиком и принимают приглашения Жозефины. Таковы маркиза Паола Кастильоне, говорившая по-латыни и по-гречески, ее сестра Мария, брюнетка с великолепными волосами, в которую влюблен Мюрат, грациозная графиня Ареза, объявившая, что любит Бонапарта, и, наконец, г-жа Висконти, также притязающая на любовь победителя. «Я думаю, что никогда не видела столь очаровательной головки, как у нее, – говорит герцогиня д'Абрантес. – У нее были некрупные, но правильные черты лица, особенно неповторимо хорошенький нос. Он был чуточку орлиный и тем не менее вздернутый на конце, где различалась еще заметная ложбинка. В то же время его нервные крылья придавали улыбке г-жи Висконти невыразимую тонкость. Зубы ее напоминали два ряда маленьких жемчужин, а очень черные волосы, всегда безупречно убранные в самом чистом античном вкусе, сообщали ей большое сходство с камеей, изображающей Эригону<sup>[142]142
  Эригона – дочь Икария, получившего от Вакха в дар мех с вином и обучившего афинян виноделию. Пастухи, отведав вина, опьянели, и народ, решив, что они отравлены, убил Икария. Дочь повесилась. Разгневанный Вакх наслал на Афины чуму, и бога удалось умилостивить, лишь когда в честь Икария и Эригоны учредили ежегодное празднество.


[Закрыть]</sup>». Она повесилась на шею Бонапарту, который неучтиво дал ей понять, что сердце его занято, и, словно решая служебный вопрос, передал это маленькое чудо Бертье. Простодушный начальник штаба, урод и почти заика, без памяти влюбился в эту спустившуюся с Олимпа богиню, добился назначения ее мужа – фигурировал тут и муж – послом новой Цизальпинской республики в Париже, и так началась довольно живописная жизнь втроем, дававшая пищу пересудам в окружении Жозефины вплоть до смерти последней.

10 декабря 1796 Жозефина дала большой бал в честь генерала Кларка, военного дипломата, назначенного вести предстоявшие переговоры с Австрией, для которых Бонапарт не оставил ему времени. Кларк, понаблюдав за командующим, счел его первым человеком Республики, о чем и написал Директории. Так в первый раз о Бонапарте было высказано суждение, которое будет ратифицировано потомством. Похоже, что Кларк высказал свое мнение и Жозефине, и было бы интересно узнать, что творилось в занятой только Ипполитом голове бездумной креолки, когда Кларк твердил ей:

– Его хладнокровие в самых жарких сражениях столь же примечательно, как исключительная быстрота, с какой он меняет свои планы, когда того требуют непредвиденные обстоятельства. Осуществляет он эти планы умело и расчетливо. Ошибается тот, кто думает, что он человек какой-нибудь партии. Он не принадлежит ни к роялистам, ни к анархистам, которых не любит. Он во всем руководствуется конституцией. Ориентируясь на нее и на заинтересованную в ее сохранении Директорию, он, на мой взгляд, всегда будет полезен, а не опасен своей стране.

И, – заключил он, – «потомство отнесет Бонапарта к числу самых великих людей».

* * *

Мужа Жозефины нет в Милане, когда Феш привозит туда маленькое чудо – Полетту, сестру Бонапарта, которую тот в минуты нежности именует Паганеттой – маленькой язычницей. Будущей княгине Боргезе было тогда шестнадцать. «В ней чувствовалось не знаю уж что нереальное, тонкое, кокетливое, такое, что невозможно передать». Так описывает ее Максим де Виль-маре<sup>[143]143
  Вильмаре, Шарль Максим де (1785–1852) – французский публицист и историк.


[Закрыть]</sup>. Поскольку этот «привратник Истории», глядя на вышеупомянутое чудо, утрачивает голос, дадим слово поэту Арно, познакомившемуся с Полеттой вскоре после ее приезда в Милан; «Это самая хорошенькая и в то же время самая сумасбродная особа, какую только можно встретить и вообразить. Умения вести себя у нее не больше, чем у пансионерки, говорит она безостановочно, смеется „без повода и по всякому поводу…“» Это сумасбродство и вечный смех, к которым вскоре присоединилось на редкость искусное кокетство, делали Полетту неотразимой, да никто ей и не собирался сопротивляться. Сама же она тем меньше сопротивлялась вожделениям своих партнеров, что предаваться любви казалось ей наиприятнейшим делом в жизни.

Первым мужчиной, воспламенившимся при одном взгляде на Полетту – она уже перестала именоваться Паолеттой, но еще не стала Полиной, – оказался лейтенант Жюно, уже адъютант молодого генерала Бонапарта. Весной 17 94, сопровождая своего начальника в Антиб, где в замке Салле остановилось семейство Бонапартов, он без памяти влюбился в тогда еще четырнадцатилетнюю Паганетту. Сперва он довольствовался тем, что пожирал ее взглядом, но затем собрался с мужеством и однажды на прогулке попросил у Бонапарта руки его сестры. Это была не такая уж скверная партия, потому что по смерти отца он должен был унаследовать 1200 ливров ренты.

– Подведем итог, – ответил Бонапарт. – Твой отец вполне здоров, ренты тебе ждать долго. Пока что лейтенантские эполеты – это все, что у тебя есть. У Полетты нет ничего. Что в итоге? Тоже ничего. Покамест вам нельзя жениться. Подождем лучших времен.

Для Полетты эти «лучшие времена» начались в конце октября 17 95, представ ей в соблазнительном облике элегантного Фрерона, комиссара Директории в Марселе. Бывший проконсул II года, бывший Дон Жуан эпохи террора, теперь, в возрасте лет сорока, пытался заставить забыть о его страшном террористическом прошлом тот самый Марсель, который он залил кровью два года тому назад. Ухаживая за Полеттой, он пытался и сам позабыть, что оставил в Париже любовницу, м-ль Массон из Итальянского театра, и двух детей, которых она уже имела от него, не считая третьего, которого ждала. Наконец, он пытался по возможности скрыть свою потребность «в спиртном и свои не слишком мужские склонности».

Соглашались ли Бонапарт и г-жа Летиция на этот брак? Полетта, влюбившаяся во Фрерона, не сомневалась в этом. Сначала Бонапарт не сказал «нет». Не он, а скорее г-жа Летиция без особенного восторга отнеслась к мысли о вступлении такого кровопийцы в их семейный клан. Нам известно об этом из одного письма Фрерона к будущему императору: «Заклинаю тебя, напиши немедленно своей матери, чтобы окончательно убрать все препятствия. Зачем медлить с узами, завязанными самой нежной любовью? Помоги мне преодолеть новую трудность, дорогой Бонапарт, я рассчитываю на тебя».

Так вот, Жозефина знала памфлет Инара<sup>[144]144
  Инар, Максимен (1751–1830) – член Конвента и председатель его в мае 1793 во время разгрома жирондистов, одним из лидеров которых он был; скрывался в подполье до термидорианского переворота, когда вернулся в Конвент и стал одним из вдохновителей антиякобинских погромов на Юге. Его памфлет «Инар – Фрерону» (1795) и излагает своими словами автор.


[Закрыть]</sup>:

– Фрерон, на каждом шагу, сделанном мною по Югу, я обнаруживал следы твоего хищничества и пролитой тобою крови… Всюду, где я встречаю преступление, я нахожу Фрерона!

И Жозефина поработала над тем, чтобы разлучить любовников.

«Друг мой, – писала Полетта Фрерону, – все сговорились нам перечить. Я вижу из твоего письма, что твои друзья, вплоть до жены Наполеона, которая, как ты думал, за тебя, – неблагодарные люди. Она пишет мужу, что, выйдя за тебя, я буду опозорена, и потому она надеется помешать нашему браку. Что мы ей сделали?»

Наполеон попросил Жозефину написать Баррасу с целью воспрепятствовать Фрерону. Брак расстроился, и можно представить себе, какими глазами маленькая вакханка смотрела на невестку, когда познакомилась с нею в Милане. Бонапарт вызвал туда сестру, чтобы заставить ее переменить свои планы и выдать Полетту замуж. Кандидатом он избрал Мармона, но будущий герцог Рагузский сообразил, что из сестры его начальника вряд ли выйдет образцовая супруга… Пока что Паганетта показала себя капризницей, чуждой всяким устоям и над всеми насмехающейся: она показывала язык Жозефине, хотя та приготовила для нее очаровательные покои, и без колебаний задевала коленом соседа по столу, в данном случае Арно, когда тот не обращал достаточно внимания на ее шалости. Напрасно Бонапарт грозно поглядывал на Паганетту – ничто не помогало, «авторитет командующего Итальянской армии разбивался о легкомыслие девчонки».

Безуспешно перепробовав все средства умаслить Полетту, Жозефина в конце концов прониклась неприязнью к невыносимой озорнице, которая к тому же не замедлила обозвать ее старухой. Покамест, правда, Жозефина выказывала лишь известную ревность и делала гримасу, слыша, как солдаты мужа поют:

 
Ура тому, кем груз цепей
Сбит со страны несчастной этой!
Нет воина его славней,
Но до чего ж мила Полетта!
Так за народом пусть народ
Пред ними голову склоняет:
Твердыни Бонапарт берет,
Полетта все сердца пленяет.
 

В этих хвалебных куплетах нет ни слова, ни малейшего намека на супругу!

* * *

После более чем месячного пребывания в Милане[145]145
  С 27 ноября по 18 декабря и с 28 декабря по 7 января.


[Закрыть] от Бонапарта потребовалось немалое мужество, чтобы снова сесть в седло и отправиться под Мантую, осада которой шла к концу. Жозефина встревожена. У мужа больной вид, «впалые бледные щеки», он считает, что его отравили.

– Он такой желтый, что взглянуть приятно, – говорят его недруги.

Он постоянно в жару, но открывает новую кампанию и при малейшей возможности пишет Жозефине, которая дрожит не столько за него, сколько за армию: в ней ведь сражается ее любовник. Тем не менее она сознает, что первое же поражение будет означать для нее конец почти царской жизни как в Милане, так и в Париже. На этот раз она с нетерпением ждет курьеров. Она узнает, что Бонапарт до смерти загнал трех лошадей: несмотря на болезнь, он на заре в субботу, 14, начал битву под Риволи, одно из своих великолепнейших сражений. В десять утра он восклицает: «Наша взяла!» – и последовательно громит левый фланг, центр и правый фланг неприятеля. Еще до вечера захвачены 24 000 пленных и 60 орудий. Бонапарт продолжает ткать себе тогу легенды и бросает Ласалю<sup>[146]146
  Ласаль, Антуан Шарль Луи, граф де (1775–1809) – кавалерийский генерал, обычно отличавшийся в авангардных боях.


[Закрыть]</sup>, который, спотыкаясь от натуги, подносит ему в охапке 24 австрийских знамени:

– Ложись и поспи на них, Ласаль, ты это заслужил!

На другой день Бонапарт добивает последние остатки неприятеля – войска Альвинци, затем ложится в постель и пишет жене, признаваясь, что он «мертв от усталости». Это не помешает ему назавтра же выиграть бой у Фавориты…<sup>[147]147
  Фаворита (ит. «Фаворитка») – название загородного дворца под Мантуей, место победы Наполеона над австрийцами.


[Закрыть]</sup> Он хочет, чтобы жена как можно скорее приехала к нему. На этот раз Жозефина не упирается и в сопровождении Полетты и г-жи Висконти прибывает к мужу в Болонью. В тот же день, 1 февраля, Бонапарт объявляет войну папе, 2-го капитулирует Вюрмсер, и французы вступают наконец в Мантую: австрийский дом проиграл партию, и Бонапарт наносит удар по Анконе.

Но не успевает Жозефина обжиться в Болонье, как муж покидает ее, «чтобы покончить с Римом». Он увидит ее вновь лишь 24 февраля. «Я все еще в Анконе, – пишет он ей несколькими днями позже, – Не вызываю тебя сюда, потому что не все еще кончено. К тому же край здесь мрачный, и все запуганы… Я никогда так не скучал, как на этой паршивой войне. Прощай, мой сладостный друг, думай обо мне».

В Болонье, где ей нечего особенно делать, ленивая креолка пишет мужу не чаще, чем в Милане или Париже. Поэтому 1 6 февраля он сообщает ей:

«Ты печальна, больна, ты больше мне не пишешь, тебе хочется назад, в Париж. Неужели ты разлюбила своего друга? От такой мысли я чувствую себя несчастным. С тех пор, как я узнал, что ты грустишь, нежная моя подруга, жизнь для меня невыносима… Быть может, я скоро заключу мир с папой и окажусь подле тебя: это самое пылкое желание моей души… Целую тебя сто раз. Верь, с моей любовью может сравниться лишь одно – моя тревога. Пиши мне каждый день сама. Прощай, дорогая подруга».

Разумеется, он любит ее, но на смену прежней «тысяче поцелуев» уже пришли только «сто», и больше нет речи о «темной рощице»…

Тремя днями позже, послав ей 19 февраля из Толентино бюллетень о победе: «Мир с Римом только что подписан», – Бонапарт добавляет: «Если тебе позволяет здоровье, приезжай в Римини или Равенну, но заклинаю, береги себя!»