Текст книги "Три секунды"

Автор книги: Андерс Рослунд

Соавторы: Бёрге Хелльстрём
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

Хоффманн.

Гренс проглотил последние капли кофе из стаканчика. Взять третий?

Не сейчас. Комиссар посмотрел на длительность звукового файла. Значит, кофе – через семьдесят восемь минут тридцать четыре секунды.

Когда я прослушаю все до конца.

Третий стаканчик кофе из автомата стоял на столе.

Гренс принес его, но кофе оказался не нужен. То, что бушевало у Гренса в груди и от чего кружилась голова, к кофеину не имело никакого отношения.

Законная полицейская мера только что стала узаконенным убийством.

Гренс снова и снова слушал присланную запись.

Сначала – громкий шорох. Кто-то идет, микрофон трется о ткань при каждом шаге. Через одиннадцать минут сорок семь секунд, Гренс проверил это по временной ленте файла, – два глухих голоса. Микрофон далеко от говорящих, на ноге, было понятно, что Хоффманн передвигался поближе к источнику звука – медленно вытягивал ногу в сторону говорящего, без причины вставал и подходил поближе.

– Наш вопрос… я прочитала. Полагаю… полагаю, речь идет о… женщине?

Единственный голос, которого он раньше не слышал.

Женщина, лет сорока, может, пятьдесяти. Мягкий голос, жесткие формулировки. Гренс был уверен, что сможет узнать его, если прослушает еще раз.

– Паула. Это меня так зовут. Как там написано.

Отчетливый голос.

Микрофон – у этого человека.

Хоффманн. Но он называет себя Паулой. Какое-то кодовое имя.

– Нам надо сделать его опаснее. Он совершит тяжкое преступление. Его приговорят к долгому сроку.

Третий голос.

Тенор, не вяжется с лицом. Голос коллеги, сидящего в том же коридоре, всего через несколько дверей от кабинета Гренса. В первые дни расследования убийства на Вестманнагатан он якобы случайно проходил мимо, просто поинтересовался и направил следствие немножко не в ту сторону.

Гренс стукнул кулаком по столу.

Эрик Вильсон.

Гренс снова стукнул по столу, теперь обеими руками, громко выругал голые стены кабинета, которые уж точно были ни в чем не виноваты.

Еще два голоса.

Эти он узнал сразу. Звенья иерархической цепи, от убойного отдела до правительственной канцелярии.

– У Паулы нет времени на Вестманнагатан.

Гнусавый, резкий, чуть громковатый.

Начальник Главного полицейского управления.

– Вам уже приходилось разбираться с такими делами.

Глубокий, сочный, не проглатывает слова, гласные произносит с растяжкой.

Йоранссон.

Гренс остановил запись и одним глотком выпил кофе, который не успел остыть и обжег глотку и желудок. Гренс не почувствовал этого. Горячий, холодный… комиссара трясло, трясло с тех пор, как он прослушал запись в первый раз. Сейчас он опять выйдет в коридор и будет лить в себя горячее, пока не начнет чувствовать еще что-нибудь, кроме душащей его злости.

Встреча в Русенбаде.

Он взял из подставки фломастер и нарисовал прямоугольник и пять кружков прямо на подложке для бумаг.

Стол для совещаний и пять голов.

Одна – вероятно, заместитель министра юстиции.

Другая – тот, что звал себя Паула. Третья – руководитель Паулы. Четвертая – высший полицейский начальник страны. А пятая – Гренс смотрел на кружок, представлявший Йоранссона, непосредственного начальника Эверта Гренса и непосредственного начальника Эрика Вильсона, человека, ответственного за работу их обоих и потому все это время знавшего, почему дело об убийстве на Вестманнагатан не будет раскрыто.

– Я был полезным идиотом.

Гренс сорвал со стола измаранную подложку и швырнул на пол.

– Сраный полезный идиот!

Он снова запустил запись, фразы, которые он уже слышал.

– Паула. Это меня так зовут. Как там написано.

Ты не имел отношения к мафии. Ты был одним из нас. Мы наняли тебя, чтобы ты изображал мафию.

А я тебя убил.

Воскресенье

Большие часы на Кунгсхольмской церкви пробили половину первого ночи, когда Гренс вышел из кабинета, покинул Управление и короткой дорогой поехал к Русенбаду. Стояла красивая теплая ночь, но комиссар этого не замечал. Теперь он знал, что произошло в доме номер семьдесят девять по Вестманнагатан. Знал, почему Пит Хоффманн отбывал срок в Аспсосской тюрьме. И догадывался, почему именно те, кто устроил Хоффманну тюремный срок, вдруг стали, вместе с ответственным за операцию комиссаром уголовной полиции, искать официальную возможность убить его.

Пит Хоффманн был опасен.

Пит Хоффманн знал правду об убийстве, которое сочли менее важным, чем успешное внедрение полицейского агента в мафиозную группу.

Когда Гренс разглядел Хоффманна на периферии расследования и собрался допрашивать его, Хоффманн стал еще опаснее.

Они спалили его.

Но он сумел уйти живым от убийц, захватил заложников и встал в окне мастерской так, чтобы его было видно.

Ты записал то совещание. И послал запись мне. Человеку, который обрек тебя на смерть.

Гренс припарковался на Фредсгатан возле здания с темными окнами, – здания, откуда управляли всей Швецией. Сейчас он попросит впустить его туда. Он только что прослушал запись совещания, которую сделали двадцать один день назад в одном из здешних высоких кабинетов.

Комиссар вынул мобильный телефон и набрал номер Сундквиста. Три гудка. Кто-то кашлянул, собираясь с духом.

– Да?

– Свен, это я. Я хочу…

– Эверт, я сплю. Я сплю с восьми вечера. Мы прошлой ночью не спали, ты забыл?

– Тебе и этой ночью не придется поспать. Полетишь в США, в Южную Джорджию, твой самолет вылетает из Арланды через два с половиной часа. Ты…

– Эверт!

Свен, видимо, сел – его речь зазвучала по-другому, говорить, когда ты не зажат между подушкой и одеялом, явно легче.

– Что тебе нужно?

– Я хочу, Свен, чтобы ты проснулся окончательно и оделся. Ты встретишься с Эриком Вильсоном и заставишь его подтвердить, что встреча, о которой я теперь кое-что знаю, действительно имела место. Я позвоню тебе через какое-то время. Ты уже будешь сидеть в такси и к тому времени успеешь прослушать звуковой файл, который я отослал тебе на почту. Ты сразу поймешь, о чем речь.

Гренс заглушил мотор и вылез из машины.

В коридоры власти вели стеклянные двери, которые, когда он бывал здесь днем, открывались автоматически. Сейчас они оставались закрытыми, и Гренс нажал на кнопку. Звонок разбудил охранника, дремавшего на втором этаже.

– Кто там?

– Комиссар уголовной полиции Гренс, городская полиция Стокгольма. Я хотел бы взглянуть на кое-какие записи с камер слежения.

– Прямо сейчас?

– А вы чем-то заняты?

Из динамика затрещало – руки шуршали бумагами возле микрофона.

– Гренс, вы сказали?

– Вы же видите меня на экране. А теперь видите еще и удостоверение, я его поднял.

– Вас нет в списках. Я хочу еще раз посмотреть на удостоверение, покажете его, когда войдете. Потомя решу, можно вам остаться или мне больше понравится, если вы зайдете завтра.

Эверт Гренс прибавил скорости, шоссе Е 18, ведущее на север, за Руслагстуллом почти опустело, и Гренс не обращал внимания на знаки, ограничивающие скорость до семидесяти километров в час.

Сначала он проверил регистрационный журнал на проходной, где отмечались посетители.

Во вторник, десятого мая, заместитель министра юстиции приняла четырех посетителей. Они являлись по одному в течение двадцати пяти минут. Первым явился начальник Главного полицейского управления, потом Йоранссон, чуть позже – Эрик Вильсон; последняя запись была сделана неразборчивым почерком, но Гренс с охранником, поразмыслив немного, пришли к выводу, что посетителя, оставившего подпись в пятнадцать тридцать шесть, звали Пит Хоффманн.

Гренс проехал Дандерюд, Тэбю, Валлентуну. В третий раз за последние сутки он приближался к поселку под названием Аспсос, но теперь он ехал не в тюрьму и не в церковь. Он направлялся в один ничем не примечательный дом, к человеку, от которого он не отвяжется, пока тот не ответит на один-единственный вопрос.

С регистрационным журналом в руках Гренс потребовал, чтобы ему показали записи с двух камер, установленных в правительственной канцелярии и фиксировавших каждого входящего или выходящего человека. И Гренс опознал всех, по одному. Сначала – когда они расписывались. Камера была установлена при входе в Русенбад над будкой охранника, все четверо стояли рядом с ней и никто не взглянул вверх. Потом – на записях с камеры, установленной на высоте лица в коридоре третьего этажа, напротив кабинета замминистра. Гренс увидел, как начальник Главного полицейского управления и Йоранссон с интервалом в пару минут постучали и исчезли за дверью. Вильсон явился почти через двадцать минут. А еще Гренс увидел, как через семь минут после Вильсона в коридор вошел Хоффманн; он точно знал, где установлена камера, определил ее положение загодя. Хоффманн смотрел в камеру, прямо в объектив, чуть дольше, зная, что его присутствие зафиксировано.

Хоффманн, по примеру прочих, постучал в дверь, но его впустили не сразу. Ему велели постоять в коридоре, вытянув руки, пока Йоранссон обыскивал его. Гренсу трудно было устоять на месте, когда он понял: резкий звук, который в записи длился минут девять, означал, что руки интенданта касались микрофона.

Он ехал быстро и резко затормозил, когда из темноты выступил съезд, ведущий к поселку Аспсос.

Еще пара километров. Комиссар пока еще не смеялся, но уже улыбался.

Воскресенью было всего несколько часов от роду. Времени у Гренса в обрез, но он успеет. До утра понедельника остается еще больше суток. В понедельник в отделе безопасности правительственной канцелярии будут просматривать записи, сделанные камерами слежения в выходные.

У него уже имелись голоса; теперь он получил лица.

Совсем скоро он сможет подтвердить связь между тремя участниками встречи и приказами, которые получал директор тюрьмы до и во время драмы с заложниками, закончившейся гибелью людей.

Участок перед таунхаусом на застроенной таунхаусами улице в таунхаусном районе.

Эверт Гренс остановил машину перед почтовым ящиком с номером 15, потом посидел, посмотрел на тишину. Ему никогда не нравились такие места. Люди живут слишком близко друг к другу и хотят выглядеть одинаково. Сам Гренс жил в большой квартире на Свеавэген; кто-то ходил у него над головой, кто-то стоял под его полом, еще кто-то пил воду из стакана по ту сторону кухонной стены, но Гренс не видел этих людей, не ощущал их присутствия. Иногда он их слышал, но не знал, во что они одеты, какая у них машина, ему не случалось видеть их в халате с газетой под мышкой, и он был избавлен от заботы о том, что ветки их сливовых деревьев слишком нависают над забором.

Он и самого себя-то с трудом выносит.

Так с какой стати он должен терпеть дым от жарящегося на гриле мяса и стук футбольного мяча о деревянные двери?

Надо спросить Свена (потом, когда все кончится), каково это – разговаривать с людьми, которые тебе не интересны.

Комиссар открыл дверь и вышел в весеннюю ночь; было тепло, как в доме. Метрах в двухстах высилась стена, темная линия на фоне неба, которое отказывалось чернеть и будет упорствовать в этом, пока лето не перейдет в раннюю осень.

Квадратные плитки на аккуратно подстриженном газоне. Гренс шел к двери, поглядывая в освещенные окна первого и второго этажей – наверное, кухня, наверное, спальня. Леннарт Оскарссон все последние годы жил в нескольких минутах ходьбы от рабочего места. Гренс был уверен: способность жить в таунхаусе как-то связана с возможностью не отделять одну реальность от другой.

Он намеревался застать хозяина врасплох. Он не позвонил, не предупредил, он рассчитывал встретить человека, который спросонок не сможет ничего возразить.

Все оказалось совсем не так.

– Вы?

По описаниям Херманссон это был сломленный человек.

– Что вам нужно? – На Оскарссоне была тюремная форма.

– Так ваш рабочий день еще не закончился?

– В смысле?

– Вы в форме.

Оскарссон вздохнул:

– Думаю, я буду работать не один. Если только вы не приехали ко мне посреди ночи, чтобы выпить чаю и помочь мне решить кроссворд.

– Вы меня впустите? Или желаете разговаривать на крыльце?

Сосновый пол, сосновая лестница, сосновые панели. Гренс решил, что директор тюрьмы сам делал ремонт в прихожей. Кухня выглядела старенькой, шкафчики и табуретки – родом из восьмидесятых, пастельных оттенков. Такие больше не продаются.

– Вы здесь живете один?

– Теперь – да.

Гренс как никто знал, что дом иногда отказывается меняться и покинувший его человек словно задерживается среди красок и мебели.

– Пить хотите?

– Нет.

– Тогда я выпью один.

Леннарт Оскарссон открыл холодильник, аккуратно заставленный продуктами, овощи, как полагается, на нижней полке, и взял бутылку пива с верхней.

– Вчера вы чуть не потеряли хорошего друга.

Оскарссон сел и, не отвечая, выпил.

– Утром я проведал его. Дандерюдская больница. Он ранен, ему очень больно, но он выкарабкается.

Бутылка со стуком встала на стол.

– Я знаю. Я тоже говорил с ним. Два раза.

– И как?

– Что – как?

– Каково вам знать, что вы в этом виноваты?

Чувство вины. Гренс и о нем все знал.

– Сейчас половина второго ночи. Я брожу в служебной форме по своей собственной кухне. И вы спрашиваете, что я чувствую?

– Это оно? Чувство вины?

Оскарссон взмахнул руками:

– Гренс, я понимаю, к чему вы клоните.

Гренс смотрел на человека, который тоже не ляжет спать этой ночью.

– Почти тридцать шесть часов назад вы говорили с моей коллегой. И признали, что приняли как минимум четыре решения, которые заставили Хоффманна действовать так, как он действовал.

Оскарссон покраснел.

– Я понимаю, к чему вы клоните!

– Кто?

Директор тюрьмы встал, вылил из бутылки остатки, а потом швырнул ее о стену и подождал, пока не замрет на полу последний осколок. Расстегнул форменную куртку, положил на пустой кухонный стол. В подставке для столовых приборов торчали большие ножницы. Оскарссон аккуратно вытянул один рукав, тщательно разгладил тыльной стороной ладони и отрезал довольно большой кусок, сантиметров пять-шесть в длину.

– Кто отдавал вам приказы?

Оскарссон взял первый отрезанный кусок, провел пальцами по махристым краям, и улыбнулся – Гренс был в этом уверен – почти застенчивой улыбкой.

– Оскарссон, кто?

Оскарссон продолжал резать, прямые, тщательно отмеренные линии, второй прямоугольник аккуратно лег на первый.

– Стефан Люгас. Заключенный, за которого вы отвечали. Он погиб.

– Не по моей вине.

– Павел Муравский. Пит Хоффманн. Двое других заключенных, за которых вы отвечали. Они тоже погибли.

– Не по моей вине.

– Мартин Якобсон…

– Хватит.

– Мартин Якобсон, тюремный инспектор…

– Хватит, Гренс, я сказал – хватит!

С первым рукавом было покончено. Невысокая стопка из кусков ткани.

Оскарссон потянул второй, чуть встряхнул. Залом примерно посредине. Ладонь долго гладила ткань вперед-назад, пока залом не исчез.

– Пол Ларсен.

Он снова резал, теперь быстрее.

– Мне отдавал приказы начальник Государственной пенитенциарной службы Пол Ларсен.

Гренс вспомнил: примерно через полчаса после начала записи микрофон заскребся о натянувшуюся штанину, потом чайная ложечка звякнула о фарфор: кто-то воспользовался случаем выпить чашечку кофе.

– Я назначила вас на эту должность. Это означает, что вы принимаете решения в пределах тюремной системы.

Короткая пауза – это хозяйка вышла из кабинета, чтобы привести дожидавшегося в коридоре руководителя пенитенциарной службы.

– Вы принимаете те решения, о которых мы с вами договариваемся.

Начальник пенитенциарной службы получил приказ. Начальник, в свою очередь, передал приказ по инстанциям. От настоящего отправителя.

Гренс смотрел, как голый по пояс человек режет на куски форму, которой добивался всю свою сознательную жизнь, и заторопился вон, прочь из кухни, что никогда не поменяет цвет, из дома, где царит еще более безнадежное одиночество, чем в его собственном.

– Знаете, зачем они нужны?

Леннарт Оскарссон стоял в дверях, когда Гренс залезал в автомобиль. Свеженарезанные куски в поднятой руке. Леннарт уронил два, они упали на землю.

– Помойте машину, Гренс. Знаете, возьмешься наводить порядок – чистые тряпки и понадобятся, а это вот чертовски дорогая ткань.

Он набрал номер, едва машина выехала из тихого таунхаусного района. Посмотрел на церковь, на четырехгранную колокольню, на тюрьму, на мастерскую, скрытую за высокой стеной.

То, что случилось меньше тридцати шести часов назад, будет преследовать его всю жизнь.

– Алло.

Йоранссон не спал.

– Не спится?

– Чего вы хотите, Эверт?

– У нас с вами встреча. Примерно через полчаса.

– Вряд ли.

– Встреча. У вас в кабинете. Вы – в качестве ответственного должностного лица.

– Завтра.

Гренс посмотрел на щит в зеркале заднего вида. В темноте слово читалось с трудом, но он и так знал название поселка, из которого только что выехал.

Он надеялся, что пройдет какое-то время, прежде чем он снова вернется сюда.

– Паула.

– Что?

– Мы будем говорить о Пауле.

Он подождал; долгое молчание.

– Какая еще Паула?

Гренс не ответил. Лес медленно сменился высотными домами, комиссар приближался к Стокгольму.

– Отвечайте, Гренс! Какая Паула?

Гренс молча подержал трубку в руке, потом нажал «отбой».

В коридоре было безлюдно. Кофейные автоматы жужжали в темноте. Он сел на стул у кабинета Йоранссона.

Гренс был уверен: шеф скоро придет.

Он отпил взятого в автомате кофе.

Вильсон вел Хоффманна. Руководители вроде Вильсона записывают сведения о работе своих агентов в журнал. Журнал хранится в сейфе у соответствующего должностного лица.

– Гренс!

Интендант открыл дверь в свой кабинет. Гренс посмотрел на часы и улыбнулся. Со времени их последнего разговора прошло ровно полчаса.

Йоранссон позвал его. Гренс вошел в кабинет, гораздо больше его собственного, сел в кожаное кресло, крутанулся.

Йоранссон нервничал.

Он изо всех сил притворялся спокойным. Однако Гренс знал это дыхание, интонацию, движения, чуть размашистее, чем обычно.

– Журнал, Йоранссон. Я хочу посмотреть журнал.

– Не понимаю.

Гренс обозлился, но решил не подавать виду.

Он не кричал, не угрожал.

Пока не кричал и пока не угрожал.

– Дайте мне записи. Всю папку.

Йоранссон сидел на краю стола. После слов Гренса он махнул рукой, указав на две стены. Два стеллажа, полки каждого уставлены папками.

– Какие записи?

– О том, кого я убил.

– Никак не соображу, о чем вы.

– Мне нужна папка со стукачом.

– И зачем она вам?

Я тебе, суке, покажу. У меня еще есть день.

– Сами знаете.

– Я знаю только то, что существует один-единственный экземпляр, он заперт у меня в сейфе, что код знаю только я и что тому имеются причины. – Йоранссон легонько пнул большой зеленый шкаф, стоявший у стены за рабочим столом. – Потому что посторонниене должны ее видеть.

Гренс медленно задышал. Он готов был ударить Йоранссона; сжатый кулак пролетел половину расстояния до лица шефа, когда Гренс схватил себя за руку.

Он разжал сведенные судорогой пальцы, распрямил их с преувеличенным, может быть, спокойствием.

– Папку, Йоранссон. И еще мне нужна ручка.

Йоранссон посмотрел на ладонь у себя перед глазами, на узловатые пальцы.

Какой-то Эверт Гренс – кричит, угрожает, я с ним справлюсь.

– Я ее получу?

– Что?

– Ручку.

Какой громкий шепот.

– И бумагу.

– Эверт!

– Бумагу.

Узловатые пальцы выжидающе вытянулись.

Йоранссон сунул в них блокнот и красный фломастер.

– Полчаса назад я назвал вам имя. Я знаю, что это имя есть у вас в папке о стукаче. Я хочу ее посмотреть.

Он знает.

Гренс, прижав блокнот к подлокотнику кожаного кресла, что-то писал. Обычно его почерк было трудно разобрать. Но сейчас комиссар тщательно нарисовал красным фломастером пять букв.

Гренс знает.

Йоранссон подошел к сейфу. Наверное, у него тряслись руки, поэтому он так долго набирал шесть цифр, открывал тяжелую дверцу, доставал черную продолговатую папку.

– Здесь зафиксированы все встречи руководителя с агентом Хоффманном?

– Да.

– И это – единственный экземпляр?

– Этот экземпляр я храню как ответственное должностное лицо. Он единственный.

– Уничтожить.

Он положил черную папку на стол перед собой, просмотрел кодовые имена завербованных уголовников, ныне – агентов под прикрытием, работающих по заданию шведской полиции. Просмотрел папку до середины, остановился.

Я понимал, что это неправильно, и сказал об этом.

– Гренс!

– Что?

Я вышел из ее кабинета.

– Оно здесь. Имя, которое вы ищете.

Гренс уже поднялся. Он стоял за спиной у шефа и через его плечо читал плотно исписанные страницы.

Сначала – кодовое имя. Потом – дата. Короткое изложение короткой встречи, произошедшей в этот день, в доме, войти в который можно было с двух разных улиц.

Страница за страницей, встреча за встречей.

– Вы знаете, что мне нужно.

Я вышел.

– Вы его не получите.

– Конверт, Йоранссон. Отдайте его мне.

К каждому журналу прилагался конверт с информацией об агенте, с его настоящими именем, датой рождения. В первый день задания руководитель запечатывал этот конверт красной блестящей печатью.

– Откройте.

Я смогу выйти из этого с поднятой головой.

– Не могу.

– Открывайте, Йоранссон.

Гренс сгреб конверт, прочитал имя, которое в первый раз услышал всего несколько дней назад, в записи совещания, проходившего в одном из кабинетов правительственной канцелярии.

Пять букв.

То же имя он только что написал в блокноте.

П-а-у-л-а.

Гренс потянулся к ножу для разрезания бумаг, взломал печать и распорол коричневый конверт.

Он ведь и так все знал.

Но как же колотится проклятое сердце.

Гренс вытащил лист бумаги и прочитал имя, которое и должно было быть на этом листе. Подтверждение того, что человек, которого он приказал убить, действительно работал на городскую полицию Стокгольма.

Пит Хоффманн.

Пит.

Паула.

Шведская система кодировки – первая буква мужского имени превращается в первую букву женского. Досье агентов полны имен вроде Мария, Лена, Бригитта.

– А теперь я хочу увидеть секретное донесение. О том, что в действительности произошло в доме номер семьдесят девять по Вестманнагатан.

Опять этот шепот.

Йоранссон посмотрел на сотрудника, которого никогда не любил.

Он знает.

– Не получите.

– Где вы храните этот рапорт? Что на самом деле произошло на Вестманнагатан? Чего нам, следователям, нельзя знать?

– Рапорт не здесь.

– А где?

– Он существует только в одном экземпляре.

– Йоранссон, чтоб вас черти взяли, где?

Он знает.

– У начальника полиции лена. У нашего высшего руководства.

Он сильно хромал – не от боли, он давно уже не обращал на нее внимания. Просто он так ходил – левая нога легко касается пола, правая тяжело ступает, левая легко – правая тяжело, но, движимый своим мотором – злостью, – Гренс все тяжелее ступал правой ногой, монотонный звук разносился по темному коридору. Лифт, четыре этажа вниз, направо к эскалатору, через столовую, лифт, пять этажей вверх. Потом – снова тот же звук: кто-то прохромал по последнему участку коридора и остановился перед дверью начальника полиции лена.

Он постоял неподвижно, прислушался.

Нажал на дверную ручку.

Заперто.

Эверт Гренс трижды прерывал свою прогулку. Сначала возле большого отдела техподдержки, возле одного из пьющих кока-колу молодых людей; там Гренс забрал диск с удивительно простой и доходчивой программой, которая за две минуты открывала любой пароль на любом компьютере. Потом – возле кухни, напротив торговых автоматов (там он захватил полотенце), и возле каморки дежурного, напротив подсобки с молотком и отверткой.

Комиссар замотал молоток полотенцем, сунул отвертку в зазор верхней дверной петли, еще раз оглянулся в темноту и принялся сильно бить молотком по отвертке, пока не показался штифт. После этого Гренс воткнул отвертку в нижнюю петлю; несколько ударов; штифт обнажился. Комиссар без особого труда разъял петли и, действуя отверткой, как рычагом, надавил на дверь так, что язычок замка выскользнул из держателя.

Гренс снял дверь и прислонил ее к стене.

Дверь оказалась легче, чем он думал.

Во время вызовов, когда по ту сторону оказывался сердечник с приступом или перепуганные, оставленные одни дома дети, ему случалось выламывать двери, чтобы не ждать слесаря до бесконечности.

Но в служебный кабинет высшего полицейского начальника лена Гренс вламывался в первый раз.

На столе стоял ноутбук – такой же, как его собственный. Комиссар включил его, подождал, когда программа на диске прочитает и сменит пароль, и стал искать нужный документ – это он умел.

Ему хватило пары минут.

Эверт Гренс снова навесил дверь, поправил петли, убедился, что на раме не осталось следов взлома, и ушел, унося в портфеле ноутбук.

* * *

Будильник, помещавшийся за телефоном, замер. Стрелки замерли на без четверти четыре. Гренс, не отрываясь, смотрел на белый циферблат, во второй раз за эту ночь звоня Фрекен Ур.

Три часа сорок пять минут тридцать секунд. Будильник исправен.

Эта ночь вот-вот закончится, а он ее даже не заметил.

Гренс вспотел. Он размотал молоток и полотенцем вытер лоб и шею. Пробежка через все здание Управления полиции, взломанная дверь – к такому моциону он не привык.

Комиссар сел за компьютер, который совсем недавно стоял на чужом письменном столе, и стал просматривать уже открытый файл.

Вестманнагатан, семьдесят девять.

Секретное донесение. О том, как все было на самом деле.

Гренс потянулся за тонкой папкой, лежавшей на столе чуть поодаль, порылся в ней. То же развитие событий – но ни слова правды. Именно к этой скудной информации он, Свен, Херманссон и Огестам имели доступ, именно поэтому расследование свернули.

Комиссар продолжил просматривать документы в компьютере. Вот, например, дела годичной давности. Триста два секретных донесения о том, как деятельность информаторов или работающих под прикрытием агентов, направленная на раскрытие преступления, становилась причиной другого преступления. Гренс узнал некоторые дела. Те расследования тоже накрылись, хотя разгадка была здесь же, в управлении.

Гренс не спал предыдущей ночью, не будет спать и этой. Ярость, не находящая выхода, так и не сменилась усталостью.

Я был полезным идиотом.

Я совершил узаконенное убийство.

Я нес на себе груз вины всю свою взрослую жизнь. Я заслужил его. Но ни одна тварь не заставит меня тащить этот груз за кого-то другого.

Я не знал Хоффманна. Он мне даже не интересен.

Но вот эту гадскую, проклятую вину я на себя не возьму. Это я знаю точно.

Гренс подтащил к себе телефон. Он помнил номер, который в эти дни набирал чаще всего. Голос на том конце был слабым, как у всех разбуженных людей.

– Алло!

– Анита?

– Кто…

– Это Эверт.

Раздраженный вздох в темной спальне на втором этаже таунхауса где-то в Густавсберге.

– Свена нет. Он коротает ночь на борту самолета, который летит в Америку. Потому что это ты несколько часов назад отправил его туда.

– Я знаю.

– Ну так сегодня ночью тебе незачем сюда звонить.

– Я знаю.

– Спокойной ночи, Эверт.

– Я привык звонить Свену. Теперь тебе придется поговорить со мной. Понимаешь… у меня слов нет сказать, как я злюсь.

Медленное дыхание. Гренс слышал вдохи и выдохи.

– Эверт…

– Что?

– Позвони кому-нибудь еще. Кому-нибудь, кому за это платят. А мне нужно поспать.

Она положила трубку. Гренс уставился на чужой компьютер, который стоял на его столе и таращился в ответ – на него, на его скрытую ярость.

Свен сидит в самолете, который летит сейчас где-то над Атлантикой.

Херманссон… звонить ей как-то нехорошо. Посреди ночи – молодая женщина и пожилой одинокий мужчина.

Гренс приподнял уголок пластиковой подложки, провел указательным пальцем вдоль длинного списка. Он нашел и тут же набрал номер – номер человека, с которым ему вообще не хотелось разговаривать.

Восемь гудков.

Гренс положил трубку, выждал ровно минуту, набрал еще раз.

Кто-то ответил сразу. Рывком снял трубку.

– Это вы, Гренс?

– Так вы не спите?

– Теперь не сплю. Какого хрена вам надо?

Гренс питал отвращение к этому человеку. Карьерист несчастный. Презираемое комиссаром свойство, в котором он теперь так нуждался.

– Огестам?

– Что?

– Мне нужна ваша помощь.

Ларс Огестам зевнул, потянулся, свернулся под одеялом.

– Идите спать, Гренс.

– Ваша помощь. Прямо сейчас.

– Я дам вам один-единственный ответ. Ответ, который вы получали всякий раз, когда будили меня и мою семью. Позвоните в справочную службу прокуратуры.

Он положил трубку. На этот раз Гренс не стал ждать, а набрал номер немедленно.

– Гренс! Вы… да вы…

– Сотни судебных процессов. Только за последний год. Свидетели, доказательства, протоколы допросов… пропали.

Огестам прокашлялся.

– Вы о чем?

– О том, что нам нужно встретиться.

Кто-то заговорил рядом с трубкой. Как будто жена Огестама. Гренс попытался вспомнить, как она выглядит. Они встречались, это он помнил, но ее лицо забылось – одно из лиц с расплывчатыми чертами.

– Вы что, пьяны?

– Сотни. Во многих вы участвовали сами.

– Ясно. Мы встретимся. Завтра.

– Сейчас, Огестам! У меня осталось не так много времени. До утра понедельника. Потом… потом будет уже поздно. А этот разговор… он и вам будет полезен. Господи… вы хоть понимаете, как странно, что это я говорю? Вам?

Снова женский голос, Гренс не мог разобрать слов. Огестам заговорил шепотом:

– Я слушаю.

– Это не телефонный разговор.

– Нет, я слушаю!

– Мы должны увидеться. Вы поймете почему.

Прокурор вздохнул.

– Приезжайте.

– К вам?

– Ко мне домой.

Он миновал станцию метро «Окесхув» и въехал в район частных домов, построенных в сороковые годы для высокообразованного среднего класса. День обещал быть чудесным, где-то вдалеке зрело солнце. Гренс остановил машину в конце целой улицы сонных домов, перед садиком с могучими яблонями. До этого он был здесь один раз, почти пять лет назад. Новоиспеченному прокурору несколько раз угрожали во время процесса – отец маленькой девочки обвинялся в убийстве. Гренс не принимал этих угроз всерьез, пока на желтом доме от окна кухни до окна гостиной не протянулась черная надпись «сдохни, падла»,сделанная краской из баллончика.

На столе – две большие чашки.

Между ними – стеклянный чайник со свежезаваренным чаем.

– Черный. Или?..

– Черный.

Гренс выпил свою чашку, и Огестам наполнил ее снова.

– Вкусно. Почти как из автомата в коридоре.

– Время – четверть пятого. Чего вы хотели?

Портфель уже лежал на столе. Гренс расстегнул его и вытащил три папки.

– Узнаете вот это?

Огестам кивнул:

– Да.

– Три расследования, над которыми мы вместе работали в прошлом году.

Гренс по очереди указывал на папки:

– Тяжкое преступление, связанное с наркотиками, корпус «Р», Регерингсгатан. «Судим, но оправдан».Нарушение Закона об оружии, пешеходный переход под мостом Лильехольмсбрун. «Судим, но оправдан».Попытка разбойного нападения, Магнус-Ладулосгатан. «Судим, но оправдан».

– Вы не можете говорить потише? Жена спит. Дети спят. – Огестам указал на потолок и верхний этаж.

– У вас есть дети? В прошлый раз не было.

– Теперь есть.

Гренс понизил голос:

– Вы помните эти дела?

– Да.

– Почему?

– Сами знаете. Мне пришлось закрыть их. Из-за недостатка улик.

Гренс убрал папки, поставил на их место ноутбук, который совсем недавно стоял за запертой дверью на столе начальника полиции лена. Поискал среди документов, как тогда, и развернул экраном к прокурору: