Текст книги "Геннадий Зюганов"

Автор книги: Анатолий Житнухин

Зюганов хорошо помнит, что еще в тот период, когда он учился в Академии общественных наук, специалисты по контрпропаганде обращали внимание идеологических работников на высокую вероятность использования западными спецслужбами новых средств ведения «холодной войны», прежде всего возможностей космического телевидения. Одно дело – вещание западных «радиоголосов» с их довольно узким полем воздействия на людей, и совершенно другое, когда населению будет доступен прием телевизионных сигналов из-за рубежа. Стали поговаривать о том, что этот способ телевещания в ближайшем будущем может стать настоящей «ядерной бомбой в идеологии», способной взорвать сложившуюся в обществе систему идейных, нравственных и эстетических ценностей.

Но, как показало время, не о том беспокоились – проникнуть в глубокий тыл противника и развернуть там эффективные разрушительные действия можно было и без использования научно-технических достижений и передовых технологий. Как известно, у нас еще в хрущевские времена попытались предать забвению точную и емкую сталинскую формулу: «Кадры решают все» – посчитали после XX съезда КПСС, что противоречит она принципам социалистической демократии. Понося Сталина, Яковлев взял его указание на вооружение и вполне разумно рассудил: для того чтобы подчинить себе грозную силу, которой обладают телевидение и печатные средства массовой информации, достаточно обеспечить нужными людьми руководящие звенья СМИ и соответствующим образом укомплектовать творческие коллективы редакций.

Недостатка в таких людях не было. Будучи опытным пропагандистом, Яковлев прекрасно изучил психологию, слабости и пороки человеческой натуры. Ему было хорошо известно, что на журналистской ниве произрастают не только таланты: представителям творческих профессий чаще, чем кому-либо, свойственны обостренное самолюбие, гипертрофированное чувство собственной значимости, ощущение исключительной важности дела, которым они занимаются.

Вы считаете, что вы талантливы и умны, но ваш творческий гений подавляется диктаторским режимом, страдает от всевидящего ока цензора, находится в оковах условностей и предрассудков? Мы дадим вам неограниченную свободу слова, право писать и говорить о чем хотите – у нас нет запретных тем.

Вы говорите, что устали исполнять роль винтиков командно-административной системы? Мы сделаем вас неподвластными любой системе, ибо вы сами будете властью. Хоть и «четвертой», но зато с реальными рычагами управления.

Расчет Яковлева был прост: не легко преодолеть искушение оказаться на высоком пьедестале, который предназначался прессе в новом, реформированном обществе. Однако властью и свободой одаривались далеко не все издания. Вспомним хотя бы о тех событиях, которые развернулись весной 1988 года после публикации в «Советской России» письма Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами». Накануне в центральной печати было опубликовано несколько рецензий на пьесу Михаила Шатрова «Так победим!», и преподаватель из Ленинграда высказала свое мнение, посчитав, что в творчестве этого драматурга искажается история социализма с ее знаковыми фигурами. Затронула она и другие вопросы, связанные с фальсификацией прошлого, проблемы перестройки. Позиция Андреевой была не бесспорной, и ее письмо редакция поместила под рубрикой «Полемика». Как оказалось, даже на публикацию полемических материалов надо было иметь соответствующее соизволение. А поскольку его не оказалось, своевольный поступок «Советской России» в течение целых двух дней обсуждался на специальном заседании Политбюро. На отзывы, поступившие в газету, был наложен арест – из редакции изъяли несколько тысяч писем. По ним определили, что большинство людей, поделившихся своими соображениями, Нину Андрееву в целом поддержали (известна и статистика: таких было примерно 60 процентов). И развернули широкомасштабную травлю тех, кто не утратил верность своим убеждениям и принципам, людей честных, думающих и авторитетных. В стране открылась «охота на ведьм»: на неугодных коммунистов и руководителей повсеместно стали навешивать ярлыки «сторонников Нины Андреевой», «противников перестройки», «консерваторов».

Все это сопровождалось декларированием самых светлых идей и высоких целей. Сигналом к началу этой вакханалии послужила подготовленная Яковлевым редакционная статья газеты «Правда» от 5 апреля 1988 года, в которой отмечалось, что главная задача, которая стоит перед обществом, – «как нам быстрее возродить ленинскую сущность социализма». Продолжая, таким образом, давать публичные клятвы верности коммунистическим идеалам, главный идеолог КПСС через свои марионеточные издания исподволь наращивал массированную пропаганду, направленную на подрыв коренных устоев социалистического общества. Все, кто подрядился на эту работу, прекрасно понимали, что провозглашенная свобода прессы целиком и полностью находится в руках их главного работодателя и заказчика из Политбюро, который попутно возложил на себя обязанности и дирижера информационного потока, и его цензора. Под его непосредственным руководством «Огонек» Виталия Коротича и «Московские новости» Егора Яковлева «заряжали» одну «кассету» за другой. Им тут же вторили другие «перестроечные» издания, размножая сочинения на заданные темы миллионными тиражами. Начали с «очищения» ленинизма, затем перешли к Сталину…

Как историк и философ, Зюганов убежден, что все эти сценарии были тщательно продуманы и подготовлены заранее, задолго до того, как январский пленум ЦК КПСС 1987 года провозгласил курс на политические реформы, объявив гласность основой их успешного проведения. Они представляли собой хорошо скоординированные, сменявшие друг друга в логической последовательности этапы психологической войны, развернутой против населения страны. Многие, например, считают, что Яковлев занялся гробокопательством, вознамерился уничтожить и испепелить даже саму память о Сталине, руководствуясь исключительно личными, неведомыми нам мотивами, возбудившими у него патологическую ненависть к этому великому человеку. С точки зрения Геннадия Андреевича, который совершенно не склонен демонизировать Яковлева и выискивать в нем признаки неординарности, подобные суждения слишком упрощают суть проблемы. Можно, конечно, допустить, что Яковлев всерьез был одержим навязчивой идеей свалить Сталина с постамента истории и, таким образом, добавить себе Геростратовой славы. Но, по мнению Зюганова, нельзя обходить стороной главную, более глубокую причину очередной попытки укоренить в обществе антисталинские настроения.

Все дело в том, что в эпохе Сталина до сих пор сокрыт узел, связывающий все основные нити советской истории, а образ самого вождя таит в себе ключ к пониманию многих сложных процессов, определивших судьбу нашей Родины на долгие годы вперед. Попытка стереть этот образ из исторической памяти народа означает не что иное, как стремление лишить народ возможности непредвзятого прочтения главных страниц своего прошлого – как известных, так и тех, которые еще предстоит познать. На пути яковлевских пропагандистов Сталин возвышался глыбой, преграждавшей безнаказанный разгул по нашей истории, с осквернением святынь и глумлением над отеческими гробами. И только посчитав, что дело сделано – путь расчищен, они двинулись дальше, обгладывая, подобно голодной саранче, все, что продолжало плодоносить и питать нас из глубины времен. Вновь вернулись к Ленину, но уже не ради «очищения идей», а для того, чтобы объявить пролетарского вождя «немецким шпионом» с темной родословной, умудрившимся с кучкой авантюристов совершить кровавый переворот и ввергнуть страну в пучину насилия и беззакония. После этого уже не составляло особого труда представить всю последующую историю государства как сплошную цепь просчетов, поражений и сознательных преступлений коммунистов против собственного народа.

Широко известно крылатое выражение Александра Зиновьева: «Целились в коммунизм – попали в Россию». Зюганов, у которого с философом после его возвращения на родину сложились добрые отношения, как-то ему возразил: «С самого начала в Россию целились, только вот коммунизм мишень загораживал». И обратил внимание на ту русофобию, которой была пропитана вся яковлевская пресса. Разрушители державы понимали то, что, к сожалению, слишком медленно доходило до ее защитников: русский патриотизм, русское национальное самосознание является главным противником антисоветских и антикоммунистических сил. Русский народ испокон веков выполнял историческую роль собирателя российских земель и был цементирующей основой единой многонациональной страны. Отношением к нему других народов России и союзных республик определялась прочность Советского Союза. Для того чтобы приступить к его развалу, надо было вбить кол в эти отношения, посеять недоверие и национальную неприязнь. В ходу было несколько хорошо отрепетированных тезисов. День и ночь твердилось о том, что у русского народа покорная и рабская психология, поэтому он как должное воспринимает гнет тоталитарного государства. Что русский народ не по заслугам возомнил себя «старшим братом», пренебрежительно относится к людям других национальностей и беззастенчиво эксплуатирует их через централизованную систему управления экономикой. Что русские ленивы, сами не стремятся к лучшей жизни, вполне довольствуясь водкой и удобствами во дворе, и другим ее не дают познать. Над обманутым и разоренным народом продолжали издеваться и позднее: не надо было выжидать на печи, когда другие делом занимались! И снисходительно советовали поспешить за ваучерами, чтобы не упустить хотя бы свои законные «две „Волги“», не терять время и зарабатывать деньги с теми, кто это умеет делать, – с МММ, «Чарой», «Селенгой», «Властелиной».

Геннадий Андреевич не раз задавался вопросом: почему же откровенная и наглая ложь находила своих адресатов, достигала поставленных целей? Первый ответ лежал на поверхности – Яковлев попросту сумел воспользоваться достижениями советского строя, всем лучшим, что было в его информационной системе: люди привыкли к тому, что газеты, журналы, радио и телевидение давали правдивые материалы, и верили им. Поэтому переход к информационной политике лжи и клеветы долгое время оставался незамеченным – «Не будут же газеты врать!».

К тому же у информации, которая преподносилась «демократами» как плод эпохи гласности, была одна внешне привлекательная сторона – ее кажущаяся смелость, за которую выдавалась обычная наглость, исходившая от сознания полной безнаказанности. Что же эта смелость представляла собой на самом деле? Показательно откровение одного из журналистов газеты «Комсомольская правда». Как он признавался, после опубликования письма Нины Андреевой ему и его коллегам показалось,что ее мнение подкреплено официальной точкой зрения. Поэтому все они в течение трех недель (до выступления «Правды», которая Андрееву осудила) «ждали, пока решится что-то там, наверху» [12]12
  Козлов Р.Поворот, которого не было // Комсомольская правда. 1988. 21 апреля.


[Закрыть]. Наверху, как известно, одержала победу группировка Горбачева – Яковлева. «Три недели испуга», как журналисты сами охарактеризовали свое состояние, закончились. Можно было смелопродолжать начатое.

«Демократические» СМИ ловко спекулировали на ожиданиях людей, искренне желавших перемен в экономике и социальной сфере, уставших от усиливавшейся неразберихи на производстве, нараставшего дефицита и очередей. Внушая обществу, что путь к лучшей жизни начинается с гласности и демократии, немыслим без обретения «подлинной» свободы, суть ожидающих народ истинных перемен, затрагивавших его коренные интересы, они до поры до времени замалчивали.

Сказались и четыре десятилетия «холодной войны», которую Запад терпеливо и настойчиво вел против Советского Союза: семена падали на подготовленную почву – взрыхленную диссидентами и удобренную доморощенными либералами. Оставим в стороне многочисленные суждения о том, что всплеск либерализма в России служит недоброй приметой грядущего наступления мрачных времен, катализатором непредвиденного развития событий с непредсказуемыми последствиями – при желании во всем можно усмотреть закономерности или тенденции. Но в любом случае не вызывает сомнений, что либерально-демократические идеи периода перестройки были далеко не высшей пробы. Особенно удручающее впечатление производило раболепное преклонение значительной части либеральной интеллигенции перед Западом. Нашлась и подобающая полученному воспитанию интеллигентно-стеснительная формула отречения от России, которую в этих кругах стали именовать не иначе как «этастрана». Существует мнение, что либеральная «западническая» традиция имеет полуторавековую историю. Но любые исторические параллели условны, а иногда и вводят в заблуждение. В данном случае надо иметь в виду, что грезящие устройством жизни по западному образу и подобию в эпоху Горбачева – Ельцина не имели ничего общего с теми западниками, которые представляли просвещенноеобщественное течение XIX века и которых объединяло тогда духовное родство со славянофилами. Как подчеркивал Николай Бердяев, и те и другие любили Россию,славянофилы – как мать, западники – как дитя, и у них, по словам Александра Герцена, словно у двуликого Януса, «сердце билось одно». Прозападнические устремления интеллигенции восьмидесятых – девяностых годов сквозили пренебрежениемк своей стране, отрицанием состоятельности России, ее прошлого и будущего. Как считает Зюганов, подобным людям давно дал очень точную и исчерпывающую характеристику великий русский поэт Федор Тютчев:

 
Напрасный труд – нет, их не вразумишь, —
Чем либеральней, тем они пошлее,
Цивилизация – для них фетиш,
Но недоступна им ее идея.
Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В ее глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.
 

Окончательный приговор истории либерально-демократическая интеллигенция подписала себе в октябре 1993 года, когда более сорока ее видных представителей, главным образом литераторы, поставили подписи под позорным призывом к Ельцину – «Раздавите гадину». Под «гадиной» подразумевался осажденный Верховный Совет, вокруг которого уже лилась кровь. Стоило либералам перейти к делу – их утонченность и застенчивость как рукой сняло: «Хватит говорить, пора научиться действовать, эти тупые негодяи уважают только силу». «Тупые» – это, естественно, не только те, кто забаррикадировался в стенах парламента. Это и десятки тысяч простых людей – обманутых, обворованных и отчаявшихся, чье возмущение в те трагические дни стихийно выплеснулось на улицы. Они же – фашисты. Они же – красно-коричневые оборотни.

У российского «свободомыслия» обнаружился оскал, который ни у кого не оставлял иллюзий – если что, пощады не ждите. Были среди подписантов и те, кого «демократы» на каждом перекрестке называли «совестью нации». Свободу для своей «совести» нация оплатила и продолжает оплачивать дорогой ценой: нищетой, лишением элементарных прав – на жилье, труд, достойные человека зарплату и пенсии, – беспризорными детьми, утратой социальной перспективы в обозримом будущем.

…И все же не будем преувеличивать те способности и возможности, которыми обладала «пятая колонна» разномастных перевертышей, объединенных под водительством «архитекторов» перестройки. Зюганов убежден: ее можно было остановить еще в начале марша, если бы здоровые силы партии смогли дать своевременный идейный отпор разрушительной пропаганде, вовремя консолидироваться и организоваться. Но слишком долго коммунисты разбирались в хитросплетениях накинутой на партию и страну демагогической паутины. Слишком медленно прозревали. По мнению Геннадия Андреевича, все важнейшие шаги, такие, например, как создание Компартии РСФСР или выступление видных представителей общественности с обращением «Слово к народу», предпринимались с опозданием как минимум на год.

Сказались пробелы в теоретической подготовке партийных кадров, в результате чего многие работники ЦК и местных руководящих органов КПСС долгое время воспринимали политические лозунги перестройки, значительная часть которых носила невнятный характер и преследовала сомнительные цели, как безусловное руководство к действию. Им и в голову не приходило, что демократия и гласность, дефицит которых давно ощущался в партии и подрывал ее авторитет, – это всего лишь ширма, за которой дельцы от политики готовятся окончательно покончить с народовластием. Неслучайно Яковлев при поддержке Горбачева заблаговременно ликвидировал службу контрпропаганды идеологического отдела ЦК КПСС, укомплектованную специалистами высочайшей квалификации, которые были в состоянии разобраться, каким образом воспринятые партией и всем обществом идеи перестройки трансформируются в свою противоположность, способствуя углублению и разрастанию экономического кризиса, обостряя социальную напряженность, порождая хаос и неразбериху.

К сожалению, на протяжении долгих лет в КПСС не особенно жаловали историческую науку – вспомним хотя бы то недоумение, с которым относились в ЦК к увлечению Зюганова историей. За три десятилетия, прошедшие после XX съезда КПСС, партия так и не сумела должным образом разобраться со своим отношением к сталинской эпохе. Вместо того чтобы всесторонне и критически переосмыслить ее, выявить и взять на вооружение накопленный в те годы уникальный опыт созидательной работы, извлечь должные уроки из трагических ошибок, ценнейшее историческое наследие по сути дела сдали в архив. В результате даже среди партийного актива наблюдался разброд мнений, существовали полярные, взаимоисключающие точки зрения на место и роль Сталина в советской и мировой истории. Эти разногласия были только на руку команде яковлевских идеологов, которые без помех запускали в оборот потрясающие воображение «сенсационные» материалы и документы, тенденциозно истолковывали важнейшие исторические события, беззастенчиво манипулировали цифрами и фактами. Обывателя «глушили» подробностями «сговора» между Сталиным и Гитлером, немыслимыми масштабами политических репрессий и численностью жертв. В унисон с западными советологами утверждалось, что в результате репрессий, коллективизации и голода погибло 50–60 миллионов человек. Никто не затруднял себя тем, чтобы сопоставить эти надуманные цифры хотя бы только с одним неопровержимым историческим фактом: начиная с середины двадцатых годов темпы прироста населения в Советском Союзе составляли более одного процента, что превышало показатели таких развитых стран, как Англия и Франция. В 1926 году в СССР было 147 миллионов жителей, в 1937 году – 162 миллиона, а в 1939 году – 170,5 миллиона.

Все было подчинено одной задаче: подвести общественное сознание к мысли, что «преступное» государство нельзя реформировать – его можно только уничтожить. Когда в начале девяностых годов в печати стали появляться результаты объективных исследований историка Виктора Земскова [13]13
  См. например: Земское В. Н.Политические репрессии в СССР (1917–1990 гг.) // Россия XXI. 1994. № 1, 2.


[Закрыть], получившего в 1989 году доступ к секретным архивам МВД – МГБ и О ГПУ – НКВД и опровергшего подавляющее большинство нелепых домыслов, они уже мало кого интересовали – дело было сделано. Научные труды Земскова несколько охладили пыл адептов «холодной войны» на Западе, но доморощенные поборники «свободного» государства продолжают их игнорировать и поныне, подменяя здравый смысл распаленным воображением.

В историческом образовании руководящих работников партии были и другие серьезные пробелы, возникшие вследствие чрезмерной политизации отечественной исторической науки. Многие из них, полагая, что с Октября 1917 года начался новый отсчет времени, не воспринимали историю своей страны как продолжениеединого и непрерывного процесса, не видели и не ощущали живой связи советской эпохи с тем путем, по которому шла Россия из глубины веков, обретая цель и смысл своего существования. Поэтому им трудно было своевременно разглядеть принципиальную антигосударственную направленность того удара, который был нанесен по национальному сознанию, патриотическим традициям русского народа. Ничем другим нельзя объяснить то обстоятельство, что здоровые силы партии поначалу настороженно и недоверчиво относились к многочисленным предупреждениям о последствиях воинствующей русофобии. Первой, как известно, забила тревогу патриотически настроенная интеллигенция, которая раньше других если не осознала, то почувствовала, что горбачевские реформы чреваты угрозой для всего общества. А ведь угроза эта едва угадывалась, когда крупнейший русский писатель Юрий Бондарев в своем выступлении на XIX Всесоюзной партконференции, состоявшейся летом 1988 года, сравнил перестройку с самолетом, который подняли в воздух, не зная, есть ли в пункте назначения посадочная полоса.

Коммунисты упустили важный, возможно исторический, шанс – переступить через идейные и прочие разногласия, объединить вокруг себя всех патриотов России, независимо от их политических убеждений, чтобы единым народным фронтом противостоять армии ее клеветников и ненавистников. Такой шаг в конце концов был сделан, однако преодоление отчуждения произошло лишь тогда, когда страна уже пересекла роковую черту распада. Совместное «Слово к народу», опубликованное в июле 1991 года, содержит и горькое признание: «Поздно мы просыпаемся, поздно замечаем беду, когда дом наш уже горит с четырех углов, когда тушить его приходится не водой, а своими слезами и кровью».

Нельзя не согласиться с Зюгановым, считающим, что та изоляция, в которой оказалось здоровое ядро партии в критический период перестройки, явилась следствием не только предательства в руководстве КПСС. Сыграли свою роль предубеждения, порожденные формально-догматическим подходом к общественно-политическим явлениям, с которыми коммунисты ранее не сталкивались. Взять хотя бы те же национальные отношения, обострение которых сознательно провоцировалось Яковлевым и его подручными. Воинствующий национализм использовался ими в качестве главного средства разрушения Советского Союза и прогрессирующего распада России. При этом с самого начала выявилась двойственность в тактике провокаторов. Возрастание национального самосознания любого народа – от армян и украинцев до чукчей и чеченцев – рассматривалось и всемерно поддерживалось как явление позитивное. Подобные же процессы среди русского населения считались реакционными и недопустимыми.

Когда Геннадий Андреевич пытался внушить своим коллегам, что во главе угла межнациональных противоречий давно уже стоит русский вопрос,на него поначалу смотрели как на заблудшего ученика, ненароком попавшего в сети еретиков. Дело было не только в том, что за одну постановку этого вопроса можно было получить ярлык «националиста» или «шовиниста», а то и «фашиста». Люди находились в плену представлений, навязанных им безнадежно отставшей от времени национальной политикой КПСС, которая с двадцатых – тридцатых годов не пересматривалась и не корректировалась.

Наиболее подробно эту проблему Зюганов проанализировал позднее в своей книге «Постижение России» [14]14
  Зюганов Г. А.Постижение России. М.: Мысль, 2000. С. 232, 233.


[Закрыть]. В ней он напоминает, что суть национальной политики советской власти первых послереволюционных лет состояла в ликвидации фактического национального неравенства. Формулируя принципы объединения советских республик в единый Союз, Ленин подчеркивал, что необходимо обеспечить не только формальное равенство наций. «Нужно, – писал он, – возместить так или иначе своим обращением или своими уступками по отношению к инородцу то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесены ему правительством „великодержавной“ нации». Необходимо неравенство, которое возмещало бы «то неравенство, которое складывается в жизни фактически».

Из этого видно, что национальный вопрос отождествлялся с проблемами нерусскогонаселения, национальных меньшинств,что в общем и целом соответствовало реальному положению вещей. В основе разрешения этой проблемы лежала система уступок со стороны русских и преимуществ для нерусских. Они заключались, во-первых, во всесторонней помощи национальным окраинам за счет человеческого, материального и культурного потенциала Центральной России. Во-вторых, единое государство формировалось по федеративному принципу, с признанием полного равноправия с Россией новых республик. Если вспомнить, что до революции Ленин, признавая право наций на самоопределение вплоть до отделения, тем не менее неоднократно и определенно высказывался против федеративного устройства будущего социалистического государства, то станет ясно: такая политика обусловливалась совершенно конкретными условиями места и времени. И она приносила успех, пока соответствовала объективным задачам, пока обстоятельства не изменились. Бездумное ее продолжение и после того, как фактическое неравенство было в основном преодолено, губительно сказалось сначала на судьбе Советского Союза, а затем и самой России. В итоге русский народ сам оказался в униженном положении в своей собственной стране.

К разрешению подобных вопросов, обнаживших всю свою остроту в период перестройки, партия подошла теоретически не подготовленной. Те, кто был действительно озабочен судьбой страны, преодолевали политический «ликбез» самостоятельно.

Пока разбирались что к чему, время было упущено. В стране развернулся повсеместный погром партийных кадров, началось уничтожение и без того истонченного за годы перестройки последнего слоя опытных хозяйственников – «красных директоров», препятствовавших окончательному разрушению и разграблению промышленных и сельскохозяйственных предприятий. Сигналом к полному устранению от дел людей, «тормозивших» перестройку, послужил призыв Горбачева: «Давите их снизу, а мы будем давить их сверху!»