Текст книги "Геннадий Зюганов"

Автор книги: Анатолий Житнухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

«Но, – успокаивали журналисты своих алчущих возмездия сторонников, – многие из его коллег явно умнее. Не случайно столь сильно забеспокоилась „Правда“, что устами соратников Зюганова уже дважды попеняла ему: мол, хоть мы и единомышленники, зачем же публично раздеваться? Что же рядовые коммунисты скажут? И как на это посмотрит истинный объект нападок РКП – генсек?»

«Истинный объект нападок» предпочел официально не высказывать своего мнения. Советник президента В. Игна-тенко заявил, что Горбачев из-за своей занятости письма не читал, но если бы прочел, то оценил бы его негативно. Правда, Геннадий Андреевич, столкнувшись с Горбачевым через день после публикации, 9 мая, у решетки Александровского сада, пришел к выводу, что тот с материалом знаком. Но по потоку извергнутой на него несвязной брани так и не понял, с чем именно не согласен Михаил Сергеевич.

Как вспоминает Зюганов, партийную верхушку тогда охватил настоящий столбняк. Дважды публикацию разбирали на Политбюро ЦК КПСС. Удивляла реакция секретарей ЦК: в приватных беседах все выражали поддержку, а как собирались вместе, начинали вилять. Возникли двусмысленные разговоры: «Зюганов зачем-то пошел „ва-банк“…» – похоже, кого-то «осенила» мысль, что он задействован в чьей-то политической игре. Настороженность стала проявляться даже у тех, в ком Геннадий Андреевич совершенно не сомневался. Один из друзей пояснил суть невысказанных укоров: после «Открытого письма» нам теперь житья не дадут. «Нам» – это Центральному Комитету КП РСФСР. Но разве затем создавали Компартию России, чтобы, окопавшись, наблюдать за происходящим со стороны? Несмотря на то что ее руководство в целом все восприняло правильно и Зюганова поддержало, на некоторое время все же появилось у него ощущение одиночества, предчувствие которого возникло еще накануне, когда готовил материал к печати – пришлось работать над ним, ни с кем не советуясь, втайне даже от близких людей. Конечно, нечто подобное он предполагал – не зря же в «Письме» были слова о том, что своим откровенным объяснением с «архитектором перестройки» он «не обрадовал своих товарищей». Вот только не ожидал, что придется получить «пятьдесят выстрелов в спину».

Лишь позднее понял Геннадий Андреевич: то, что выпало тогда ему пережить, называется цена поступка.Впоследствии ему еще не раз приходилось сталкиваться с подобным – принимая решения, отстаивая свои взгляды, позицию партии, идя наперекор сложившимся представлениям. И не дай бог ошибиться – за ошибки в политике приходится расплачиваться в одиночку.

Когда защищал свою точку зрения на Политбюро ЦК КПСС, настаивал: вся страна так думает. Говорил об этом искренне, потому что видел по отзывам: его письмо оказалось созвучно настроениям самых разных людей. Но вполне понятные эмоции, которые испытывал тогда Зюганов, на короткое время возобладали над объективностью. Конечно же никаких иллюзий он не испытывал и прекрасно понимал, что вся странауже так не думает. К тому же любое внешнее проявление согласия с позицией российской Компартии, солидарности с ее действиями неизменно подавлялось агрессивностью «демократов», пускавших в ход шантаж и угрозы.

Для того чтобы противостоять такому напору, сдержать разрушительную лавину, собственного ресурса партии уже не хватало. В результате подрывной деятельности предателей и перевертышей она утратила былой авторитет, была измотана и обескровлена. Но все же у нее оставалось еще достаточно сил, чтобы, опираясь на колоссальный опыт работы с массами, расширить социальную базу влияния, выступить организатором общенародного движения сопротивления преступной политике горбачевско-елыдинской клики. Еще в начале 1991 года Геннадий Андреевич становится одним из инициаторов объединения разрозненных патриотических сил страны и проведения их общероссийского форума. В конце февраля в Москве прошла конференция «За великую, единую Россию», которая образовала Координационный совет народно-патриотических сил России, состоявший из представителей почти сорока организаций различной политической и идеологической ориентации. В его состав был избран и Зюганов.

Стремление главного идеолога российской Компартии поставить во главу угла ее деятельности защиту коренных национальных интересов страны обеспокоило «демократическую» прессу – Геннадию Андреевичу поспешили прилепить ярлык «национал-большевика». Однако все попытки дискредитировать Зюганова возымели обратный эффект: его авторитет как человека, последовательно отстаивающего линию на собирание всех здоровых сил общества, стремительно возрастал и укреплялся. Благодаря его деятельности ЦК КП РСФСР постепенно становился своеобразным центром сплочения патриотической интеллигенции – известных писателей, видных деятелей науки и культуры, директоров крупных предприятий, управленцев, военных. Именно эти люди оказали огромное влияние на становление Зюганова как политического лидера новой формации, сочетавшего в себе духовную независимость со способностью в критические моменты взять на себя ответственность за общее дело.

Одно дело осознать идею, совсем другое – реализовать ее. Все понимали, что медлить с созданием широкого общенародного движения за спасение и возрождение страны больше нельзя, однако мало кто представлял, каким образом это можно осуществить. В начале лета 1991 года Зюганов выступил инициатором обращения к народу, которое, по его замыслу, должно было пробудить у дезориентированных, охваченных оцепенением людей волю к действию, объединить их перед угрозой утраты Отечества, всего, что составляло смысл их жизни. В подготовке текста обращения, которое вошло в историю как «Слово к народу», принял деятельное участие главный редактор газеты «День» Александр Проханов. На предложение обратиться к людям напрямую, не уповая на остатки совести и разума у действующих властей, откликнулись писатели Юрий Бондарев и Валентин Распутин, генералы Валентин Варенников и Борис Громов, скульптор Вячеслав Клыков и певица Людмила Зыкина, президент Ассоциации государственных предприятий Александр Тизяков и председатель Крестьянского союза Василий Стародубцев. Вместе с Геннадием Зюгановым и Александром Прохановым свои подписи под обращением поставили председатель Союза патриотических сил Эдуард Володин и лидер движения «Союз» Юрий Блохин. Следует подчеркнуть, что «Слово к народу» увидело свет только благодаря мужеству главного редактора «Советской России» Валентина Чикина, опубликовавшего его в своей газете 23 июля. По духу этот документ был созвучен сталинскому обращению «Братья и сестры», прозвучавшему в тяжелейшие дни фашистского нашествия:

«Дорогие россияне! Граждане СССР! Соотечественники!

Случилось огромное небывалое горе. Родина, страна наша, государство великое, данные нам в сбережение историей, природой, славными предками, гибнут, ломаются, погружаются во тьму и небытие. И эта погибель происходит при нашем молчании, попустительстве и согласии. Неужели окаменели наши сердца и души и нет ни в ком из нас мощи, отваги, любви к Отечеству, что двигала нашими дедами и отцами, положившими жизнь за Родину на полях брани и в мрачных застенках, в великих трудах и борениях, сложившими из молитв, тягот и откровений державу, для коих Родина, государство были высшими святынями жизни?

Что с нами сделалось, братья? Почему лукавые и велеречивые властители, умные и хитрые отступники, жадные и богатые стяжатели, издеваясь над нами, глумясь над нашими верованиями, пользуясь наивностью, захватили власть, растаскивают богатства, отнимают у народа дома, заводы и земли, режут на части страну, ссорят нас и морочат, отлучают от прошлого, отстраняют от будущего – обрекают на жалкое прозябание в рабстве и подчинении у всесильных соседей? Как случилось, что мы на своих оглушающих митингах, в своем раздражении и нетерпении, истосковавшись по переменам, желая для страны процветания, допустили к власти не любящих эту страну, раболепствующих перед заморскими покровителями, там, за морем, ищущих совета и благословения?»

«Слово» было обращено «к представителям всех профессий и сословий, всех идеологий и верований, всех партий и движений», для которых все различия – ничто перед общей бедой и болью, перед нависшей угрозой гражданского раздора и войны.

«Начнем с этой минуты путь ко спасению государства. Создадим народно-патриотическое движение, где каждый, обладая своей волей и влиянием, соединится во имя высшей цели – спасения Отчизны.

Сплотимся же, чтобы остановить цепную реакцию гибельного распада государства, экономики, личности; чтобы содействовать укреплению Советской власти, превращению ее в подлинно народную, а не в кормушку для алчущих нуворишей, готовых распродать все и вся ради своих ненасытных аппетитов; чтобы не дать разбушеваться занимающемуся пожару межнациональной розни и гражданской войны.

Не пожалеем сил своих для осуществления таких реформ, которые способны преодолеть невыносимое отчуждение человека от власти, труда, собственности, культуры, создать ему достойные условия для жизни и самовыражения. Окажем энергичную поддержку прогрессивным новациям, нацеленным на то, чтобы продвигать наше общество вперед, достигнуть современных высот научно-технического прогресса, раскрепостить умы и энергию людей, чтобы каждый мог жить по труду, совести и справедливости. И мы будем выступать против таких проектов, которые тащат страну назад во мрак Средневековья, туда, где культ денег, силы, жестокости, похоти.

Наше движение – для тех, кому чужд разрушительный зуд, кто горит желанием созидать, обустраивать наш общий дом, чтобы жили в нем дружно, уютно и счастливо каждый народ, большой и малый, каждый человек, и стар и млад.

Не время тешить себя иллюзиями, беспечно надеясь на прозорливость новоявленных мессий, с легкостью необыкновенной сулящих нам то одну, то другую панацею от всех бед. Пора отряхнуть оцепенение, сообща и всенародно искать выход из нынешнего тупика. Среди россиян есть государственные мужи, готовые повести страну в неунизительное суверенное будущее. Есть знатоки экономики, способные восстановить производство. Есть мыслители, творцы духа, прозревающие общенародный идеал…»

Пройдет немного времени, и «Слово к народу» назовут «манифестом ГКЧП», «прологом августовского путча». Однако есть основания полагать, что у облеченных властью государственных мужей, решившихся на введение в стране чрезвычайного положения, были собственные мотивы действий. Авторы «Слова» предлагали иной путь спасения Отчизны – через всенародное движение, сплочение, единение всех здоровых сил страны. В документе не называются конкретные виновники того положения, которое сложилось в стране, но нетрудно увидеть его прямую связь с всколыхнувшим общественность страны письмом Зюганова «Архитектор у развалин». В письме Яковлеву – жесткая констатация фактов и анализ причин катастрофы, в «Слове» – поиск выхода из тупика. Это еще не программа – лишь первый шаг к спасению. Люди, подписавшие «Слово», прекрасно сознавали, сколь далеко страна зашла в своем ослеплении, сколь мучительным и долгим будут прозрение и возрождение. Без скорых побед и сиюминутных результатов. И все же каждая строка этого документа читается как призыв к немедленному действию, к восстанию. Не к бунту и насилию – к восстанию духа. Историческая ценность «Слова к народу» не только в том, что оно отражает характер противостояния в переломную для России эпоху, противоборства сил добра и зла, созидания и разрушения. Впервые в истории социальной борьбы произошло соединение социалистической идеи с традиционной русской общественной мыслью. В результате этого слияния словонаполнилось особым одухотворенным смыслом, приобрело жизнеутверждающее начало. По сути, прогрессивной общественности страны была предложена новая формула национальной идеи, основанная на принципах единства, народовластия, социальной справедливости.

Намеченный в «Слове» путь борьбы за достижение этих идеалов – это путь, который избрал для себя Зюганов. Сразу же после провала ГКЧП в интервью ИТАР-ТАСС он заявил, что не изменил своих взглядов, изложенных в «Слове к народу». Остался верен он и своим коммунистическим убеждениям, публично осудив решение Ельцина приостановить деятельность Компартии как проявление произвола и беззакония.

Анализируя события, предшествующие появлению на политической сцене ГКЧП, Зюганов с горечью отмечает, что «Слово к народу» не в полной мере оправдало те надежды, которые на него возлагались. Однако он не склонен объяснять это неудачным временем публикации обращения, которое совпало с периодом отпусков, когда мысли людей были заняты другими проблемами: отдыхом, огородами, дачами… Выбора не было, молчать дальше было нельзя. Люди тогда действительно устали, но устали они не от повседневных забот, а от бесконечных политических баталий, от газетной трескотни и навязчивых телевизионных шоу с митингами, заседаниями, резолюциями, протестами, пророчествами истеричных ораторов. Люди изверились. На них давила нависшая над страной атмосфера неопределенности, массового предчувствия скорой развязки и неизбежного погружения в пугающую неизвестность. При этом уже мало кто всерьез верил в способность Компартии или какой-либо другой силы переломить ход событий. Но, к сожалению, даже в этих условиях большинство честных и решительно настроенных коммунистов так и не смогли преодолеть идейные предубеждения и к планам сотрудничества, союза с иными политическими движениями, готовыми противостоять развалу страны, по-прежнему относились с холодной сдержанностью.

Тем временем политические противники не дремали. Еще в начале июля 1991 года лидеры демократов А. Яковлев, Э. Шеварднадзе, А. Руцкой, И. Силаев, Г. Попов, А. Собчак, С. Шаталин, А. Вольский, Н. Петраков выступили с заявлением о создании Движения демократических реформ. Вместо адекватного ответа ЦК КПСС на следующий день распространил информацию, в которой говорилось, что руководство КПСС «не исключает возможность конструктивного сотрудничества членов партии в рамках Движения демократических реформ, если провозглашенные им цели будут подтверждены практикой его действия». Такое «подтверждение» не заставило себя ждать: Шеварднадзе после своего избрания председателем оргкомитета ДДР заявил о выходе из КПСС. Яковлев снимать маску не спешил. Пришлось это сделать Центральной контрольной комиссии при ЦК КПСС, которая 15 августа 1991 года, рассмотрев вопрос о его публичных выступлениях, постановила: «За действия, противоречащие Уставу КПСС и направленные на раскол партии, считать невозможным дальнейшее пребывание члена КПСС А. Н. Яковлева в рядах КПСС». Убийство партии, которое он готовил и в котором принимал непосредственное участие, не дезавуировало это решение. Большинство коммунистов и сейчас расценивают его как первый акт возмездия.

25—26 июля состоялся последний в истории КПСС пленум ее Центрального Комитета. Несмотря на чрезвычайный характер обстановки в стране, вышедший накануне ельцинский указ о департизации государственных учреждений и констатацию горького факта, что численность партии резко сокращается, прошел он довольно спокойно. Причиной того, что члены ЦК на этот раз не стали «ломать копья», явилось решение пленума о проведении в ноябре – декабре 1991 года внеочередного XXIX съезда КПСС. «Выяснение отношений» откладывалось на конец года. Историкам еще предстоит выяснить, что означало на самом деле решение собрать съезд: то ли Горбачев действительно желал его проведения, чтобы протащить новую программу КПСС, которую он мечтал преобразовать по образу и подобию западноевропейских социал-демократических партий, то ли уже все было предрешено: августовское преступление готовилось и следовало усыпить бдительность коммунистов.

Если оценивать развитие ситуации в стране и в КПСС с позиций сегодняшнего дня, когда ход последующих событий хорошо известен, то можно сделать вывод, что здоровые силы партии проявили непростительную инертность. Промедление действительно оказалось смерти подобно. Однако, по мнению Зюганова, всё тогда выглядело не столь однозначно и прямолинейно, как представляется сейчас. Хоть и «со скрипом», противоречиво, но продвигался процесс подготовки Союзного договора; была даже назначена дата его подписания – 20 августа. Кроме того, для всех стало очевидным, что с помощью дискуссий и резолюций идейно-политические противоречия внутри КПСС преодолеть не удастся. В ней, как считает Геннадий Андреевич, сложились и действовали, по сути, уже две непримиримые партии – партия манипуляторов и изменников и партия государственников и патриотов. Их сосуществование в рамках одной политической организации теряло смысл. Зюганов, как и многие его единомышленники, полагал, что в этих условиях проведение съезда имело принципиальное значение: он был нужен для того, чтобы окончательно размежеваться с идеологическими противниками, дискредитирующими коммунистическое движение в стране.

Как оказалось, слишком далеко было загадано.

…Только ленивый не попрекал Зюганова тем, что в дни «путча» он оказался далеко от Москвы. Конечно, при большом желании можно усмотреть за этим фактом «темное пятно» в биографии нашего героя. Хотя, анализируя события тех дней, невольно хочется сказать: ну и слава богу, что был он в это время в Кисловодске. Ведь нетрудно предположить: если бы Геннадий Андреевич знал или хотя бы догадывался о том, что готовится нечто из ряда вон выходящее, непременно остался бы в столице. А там еще неизвестно, как бы судьба распорядилась, ведь сколько порядочных людей стали жертвами изощренной и циничной провокации!

Сейчас хорошо известно, что эта акция долго и тщательно готовилась – впервые Горбачев заговорил о необходимости принятия чрезвычайных мер еще в феврале 1991 года. И конечно же не случайно А. Н. Яковлев весной и летом «предупреждал» о неизбежности «государственного переворота», последний раз, о чем с гордостью свидетельствуют его поклонники, – 17 августа. Но его кликушество стало уже привычным и всерьез никем не воспринималось. Как оказалось, мастер закулисных интриг не просто проявил завидную осведомленность – он заранее нагнетал нужную атмосферу, готовил необходимые декорации, которые не вызвали бы сомнений в достоверности всего происходящего.

В отличие от непосредственных организаторов «путча» ни Зюганов, ни его коллеги ни о чем не подозревали. Не было ничего необычного и в том, что на совещании, прошедшем вскоре после пленума ЦК КПСС, многим руководителям и ответственным работникам ЦК КП РСФСР настоятельно порекомендовали в срочном порядке взять короткие, на две-три недели, отпуска. Мотивировалось это тем, что передышки в работе до конца года больше не предвидится, поскольку предстоит готовить XXIX съезд КПСС, а дело это, как всем было хорошо известно, хлопотное и ответственное. Только потом Геннадий Андреевич сообразил, что таким образом все они фактически отодвигались от предстоящих событий и лишались возможности повлиять на них.

Зюганов хорошо запомнил тот день, который переломил надвое судьбы миллионов людей. Ранним солнечным утром, когда вышел на пробежку, столкнулся на территории санатория со своим давним знакомым, министром автомобильной промышленности Николаем Андреевичем Пугиным. От него и узнал, что по радио сообщили о перевороте. Стали звонить в Москву. Оказалось, что в Верховном Совете РСФСР, как и в других центральных госучреждениях, связь работает. Это показалось странным – настоящие «путчисты» первым делом лишают связи всех, кто им может помешать или воспрепятствовать. Технологию введения чрезвычайного положения Геннадию Андреевичу пришлось досконально изучить в силу своих служебных обязанностей в ту пору, когда работал в ЦК КПСС. С каждым часом число подобных странностей в действиях ГКЧП увеличивалось. В «перевороте» обвинялись фактически первые лица государства, каждый из которых обладал властными полномочиями куда более внушительными, чем те, которыми располагал тот же Ельцин. Кроме того, почти все они были лично преданы Горбачеву и в основном поддерживали его.

Наконец осенила догадка: провокация!

Позднее на этот счет Зюганов высказывался вполне определенно: «Был разыгран спектакль, от которого всех тошнит… Когда люди узнают, что многие из тех, кто сегодня у власти, еще за две недели до августа с карандашом расписывали общий порядок поведения, – они не только удивятся, а содрогнутся. Сами все затевали, сами спровоцировали, сами руководят сейчас и сами же обвиняют. Страна стала жертвой политических интриг».

В то же время Геннадий Андреевич далек от того, чтобы заподозрить в нечестности или неискренности людей, которые вошли в ГКЧП. Увы, их беззастенчиво «разыграли втемную». А они, в свою очередь, своим невнятным поведением, половинчатыми, откровенно безвольными действиями подставили под удар тысячи коммунистов и руководителей, поддержавших их в центре и в регионах.

Люди, подобные Зюганову – обладающие сильной волей, крепким характером и недюжинной физической силой, – с таким довольно распространенным в наше время явлением, как депрессия, знакомы в основном понаслышке. По их мнению, хандра – удел романтиков-бездельников.

И все же в первые дни после августовских событий на душе у Геннадия Андреевича было тяжело – сказалось и на нем всеобщее состояние подавленности и растерянности. Особенно гнетущее впечатление производила картина варварских погромов, учиненных в помещениях партийных органов, в том числе и на Старой площади. В кабинетах хозяйничали какие-то темные личности – под шумок шел обычный грабеж архивов. Одержимые манией кладоискательства рылись в документах, пытаясь обнаружить следы «золота партии». Напрасно старались – если и было что-то припрятано, то об этом знали немногие: в последние годы финансами КПСС распоряжались два-три человека из первых лиц партии. Непосредственное отношение к вопросам материального характера имели также председатель Комитета партийного контроля Б. К. Пуго, управляющий делами ЦК H. E. Кручина. Но, как известно, в дни «путча» и сразу же после него последовал ряд загадочных смертей. Следует отметить, что после создания Компартии России, несмотря на настойчивые и вполне обоснованные попытки ее руководства добиться для новой республиканской организации права самостоятельного ведения финансовых дел, ЦК КПСС вопреки всякой логике так и не предоставил ЦК КП РСФСР возможность открыть свой счет в банке.

Не обошли погромщики и кабинет Геннадия Андреевича: пропали почти все архивы, картотека, исчезла большая часть рабочей библиотеки.

Хоть и нелегко было примириться с новой действительностью, надо было жить дальше. Несколько недель ушло на трудоустройство сотрудников аппарата ЦК КП РСФСР. Этим занимались все секретари ЦК – каждый в силу своих возможностей, личных знакомств и связей старался сделать все, чтобы люди не почувствовали себя брошенными, могли стать на ноги. Параллельно Геннадий Андреевич присматривал занятие и для себя. Вариантов было немало, но большинство предложений сопровождалось условиями, которые преподносились примерно в одной и той же упаковке: «Всё будешь иметь, только…»

Что значило это «только», догадаться нетрудно: надо было сначала заключить сделку с совестью. Однако изменять себе и своим убеждениям он не собирался. В конце концов устроился в Институт европейских гуманитарных программ «РАУ-Корпорация» на должность руководителя группы анализа и прогноза социально-политического развития России. С одной стороны, вплотную заняться научной работой вынудили обстоятельства – это был единственный (и приемлемый) источник средств к существованию. В то же время Зюганову представилась уникальная возможность существенно пополнить свой теоретический багаж, глубже освоить современные методы политических исследований. Тем более что ему пришлось заниматься тематикой, непосредственно связанной с самыми злободневными проблемами современности. Так что как профессиональный политик он не терял времени даром. Кстати, позднее именно за научной работой родилась у него идея подготовки докторской диссертации на тему «Основные тенденции и механизмы социально-политических изменений в современной России», которую Геннадий Андреевич успешно защитил весной 1995 года. Диссертация легла в основу выпущенной им в том же году книги «Россия и современный мир» [21]21
  Зюганов Г. А.Россия и современный мир. М.: Информпечать, 1995.


[Закрыть], которую можно отнести к одному из наиболее значимых научно-публицистических трудов Зюганова.

Некоторые из содержащихся в ней выводов помогут нам лучше понять характер действий и поведения нашего героя на историческом изломе начала девяностых и в последующие годы.

По мнению Геннадия Андреевича, с конца 1991 года в динамике преобразований страны был совершен переход от ее реформирования в рамках формационных изменений к сверхрадикальной ломке сложившегося в социалистическую эпоху уклада жизни и образа мыслей. Главная особенность этого периода определялась не антагонизмом между основными классами и социальными слоями, а нарастающими противоречиями между правящим режимом, опирающимся на узкий слой либо компрадорской, либо националистической «ворократии», и остальным народом, между объединительными тенденциями развития России и субъективными, волюнтаристскими устремлениями захватившей в стране власть узкокорпоративной группы.

Заметим, что Зюганов отнюдь не намерен игнорировать марксистский, классовый подход к анализу внутриполитической ситуации. Просто для него было очевидным, что говорить о «классическом» противоречии между трудом и капиталом преждевременно – оно еще не назрело. Его отсутствие обусловило и особенность механизма социально-политических изменений в начале девяностых годов. С того момента, как политической группировке крайних, радикальных «западников» удалось при поддержке мировой олигархии взять в России политическую власть, стало ясно, что значительная часть россиян не примет тот путь развития, на который ее стремились направить «демократы». Столь же очевидным было и то, что число недовольных станет расти по мере обнищания масс и углубления всеобщего хаоса – неизбежных последствий политического и экономического курса нового российского руководства. На определенном этапе всеобщее недовольство должно было неизбежно достичь критической точки, тех масштабов, при которых удержать страну без применения силы станет невозможно. Избежать этого позволял запрограммированный сценарий, в основе которого лежала методика контролируемого перевода России в новый политический режим с элементами диктатуры.

Такое программирование Зюганов назвал методикой «контролируемых взрывов», или «управляемой катастрофы». Ее главной целью являлось последовательное устранение с российской политической арены всех сил, которые в состоянии воспрепятствовать интеграции страны в единую сверхгосударственную систему «нового мирового порядка». В рамках такой методики получают внятное объяснение многие загадки нашей новейшей истории, в том числе трагикомический «путч» ГКЧП и события октября 1993 года. Более того, Геннадий Андреевич полагал, что предложенный им подход к оценке событий делает возможным достаточно четкое прогнозирование политической ситуации в ближайшем будущем.

Был ли он прав, выдвигая довольно необычные и для многих неожиданные суждения? На мой взгляд, если Зюганов иногда и оказывался в плену каких-то частных заблуждений, он все равно находился на верном пути, во всяком случае – недалеко от истины.