Текст книги "История свастики с древнейших времен до наших дней"

Автор книги: Анатолий Москвин

Соавторы: Томас Уилсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

Генерал Каннингэм (Cunningham, «Bilsa Topes», с. 17) соглашается, что свастика является символом, бывшим в ходу у одноимённой буддийской секты. Он говорит в примечании: «Основатель этой секты жил с 604 по 523 г. до н. э., а его мистический крест составлен из комбинации начертаний для двух санскритских слогов su + ti = suti».

Уоринг («Ceramic Arts», с. 12) не доверяет этим утверждениям о «секте свастики», ссылаясь на то, что в неоценимой книге профессора Уилсона об индуистских сектах в «Asiatic Researches» мы не встречаем никаких упоминаний о секте под названием «свастика».

Господин В.Р. Ганди, учёный интеллектуал из Бомбея, представлявший секту джайнистских буддистов на Всемирном совете религий в Чикаго в 1893 году, отрицает наличие буддийской секты свастики в Индии либо в Тибете. Он полагает, что вышеупомянутые учёные имели в виду секту джайнов, членом которой является сам наш информант, поскольку эта секта использует свастику в качестве знака благословения и благопожелания. Об этом речь будет далее.

Змигродский, комментируя обилие изображений свастики из раскопок Шлимана в Гиссарлыке, высказывает мнение («Tenth Congress International d’Anthropologie et d’Archaeologie Préhistoriques». Paris, 1889, c. 474), что эти изображения имеют отношение к поклонению божеству, благосклонно расположенному к своим адептам. Солнце, звёзды и пр. выдают в нём божество света. Это, в сочетании со статуей Венеры, с треугольным щитком, на котором выцарапана свастика (рис. 125), растущими пальмами и прочими деревьями, с обильно разветвляющимися ветвями и листьями, наводит его на мысль об идее плодородия, размножения, увеличения, свойственным божеству света и жизненной силы. Знак свастики на погребальных урнах прочитывается им с позиций веры в «искру божию» в человеке, которая продолжает существование после смерти, и потому он приходит к заключению, что обитатели Гиссарлыка, «сожжённого града» (третьего слоя Шлимана) поклонялись высшему существу, богу света и жизни, и верили в бессмертие души.

Р. П. Грег пишет («Archaeologia», XLVII, часть 1, с. 159): «Первоначально она (свастика), как представляется, была древним индоевропейским метеорологическим символом, обозначавшим одновременно дождь и молнию, находившихся в ведении бога Индры, параллельно или последовательно развившимся в суастику, либо священную индусскую огненную ступку, а еще позже в Греции осознававшимся в основном как солярный символ. Около 650 г. до н. э. она была преобразована в меандрический рисунок».

Уоринг, занимаясь вопросом о распространении свастики во времени и пространстве, пишет («Ceramic Art», с. 11): «Но ни в ужасающей мешанине пантеизма – диком умозрительном умствовании, мистических баснях и извращённой жизненной философии буддистов, – ни в столь же дикой и превратной теософии брахманов, для которых этот символ, особенно характерный для вишнуистов, фанатичных поклонников Вишну, постулируется Мором в его книге «Indian Pantheon», ни в нечестивой мудрости джайнов мы не находим никакого разумного объяснения этому символу, хотя его аллегорическая многозначность несомненна».

Он упоминает свастику буддистов, крест и круг, их объединение, трёхветочное Y и добавляет: «Они выказывают формы этих древних и широко распространённых языческих символов божества и святости, вечной жизни и благопожелания».

Профессор Сэйс (Sayce) («Ilios, с. 353) говорит: «Кипрская ваза, изображённая в труде Ди Чеснолы (Di Cesnola, «Cyprus», табл. 45, рис. 36, [см. наш рисунок 156]), который отождествляет свастику с фигурой животного, является поразительным подобием троянских пряслиц, на которых она отождествляется с фигурками оленей. То обстоятельство, что свастика изображена при влагалище свинцовой азиатской богини (рис. 125) доказывает, что она понималась как символ продолжения рода. Я уверен, что она идентична с кипрским знаком  или , читаемом [ne], имеющем вид  в надписи из Голги, а также хеттскому знаку  или , насчет которого доктор Хайд Кларк однажды высказал в личной беседе со мною мнение, что он изображает в пиктографической форме половые органы».

Господин Уоллер (Waller) в его работе, озаглавленной «Monumental Crosses», описывает свастику как священный символ, известный в Индии за много веков до нашей эры, и использовавшийся как отличительный знак некой секты, именовавшей себя «последователями мистического креста». Следовательно, говорит он, она была принята на вооружение последователями Будды, а еще позже использована христианами первых веков, встречаясь в христианских памятниках начиная с VI века. Но господин Уоринг упрекает его в том, что он не прав, ибо она встречается уже на ранних рисунках из римских катакомб, особенно примечательно на [ритуальной] одежде Фоссора (Fossor), или Гробокопателя, изображённой у д’Ажинкура.

Паджин (Pugin) в своём «Glossary of Ornament» под заголовком «Fylfot» говорит, что в Тибете свастика используется как символ божества, распятого ради рода людского, опираясь в своём показании на Ф. Августини Антонии Георгии («Alphabetum Tibetarium», Roma, 1762, с. 211, 460, 725). Он отмечает: «На этом основании становится ясно, что свастика есть мистический орнамент, не только перенятый христианами на заре времён, но и бывший в предвосхитительном употреблении за многие столетия до рубежа эр. В позднейшие века он постоянно встречается на церковных одеяниях до исхода XV столетия, в которое время наблюдается отход от традиционного символизма».

До сих пор свастика активно циркулирует в Тибете, хотя о значении символа ничего не известно.

Преподобный Дж. Кокс в своей «Aryan Mythology» пишет: «Мы различаем мужское и женское начало в трезубце Посейдона, и в свастике или молоте Тора, который принимает форму croix-pattèe (креста с лапками) в различных легендах, сочинённых о кольцах Фрейи, Гульды¹³, Венеры или Афродиты».

Вот и опять свастика «fylfot» отождествляется с «лапчатым крестом», и им приписывается значение репродуктивного символа, к каковому мнению присоединяется доктор Инман в своей книге «Ancient Faiths Embodied in Ancient Names».

Бюрнуф («Des Sciences et Religion», с. 252, 257) вспоминает миф об Агни, однокоренного русскому слову огонь и латинскому ignis, боге Священного Огня, как говорится в Ведах (том 11): «Молодая царица, матерь Огня, выносила царского отпрыска, таинственным образом укрыв его в своей груди. Она была женщиной из народа, известного под именем «арани» – то есть, деревянным приспособлением (свастикой), которым добывался огонь посредством трения. Происхождение этого знака (свастики) теперь легко установимо. Он представляет собою две деревянные палочки «арани», концы которых были закруглёны и снабжены вогнанными в них гвоздями. При соединении палочек имелась выемка или чашеобразное отверстие, куда вставлялся вертикально стоящий кусок дерева вроде копья (прамантха), энергичным вращением которого, наподобие огненного лучка, добывался огонь, как это сделал Прометей-Огненосец в Древней Греции».

Этот миф был создан, как и многие другие, вероятно, жрецами или поэтами и разнесён по свету философами. Свастику принудили обозначать «арани» (женское начало); прамантха или вертикальное огненное сверло представляет огненного бога Агни (мужское начало), и, таким образом, был сочинён миф о рождении живого огня. Бюрнуф даёт понять, что этот миф возник в среде возжигателей священного огня у алтарей, где применялись и прамантха, и свастика, как это было в ходу у первобытных дикарей. Змигродский соглашается с этим мифологическим истолкованием и считает, что варианты свастики с точками или дырками – вероятно от гвоздей – также суть настоящие древние свастики.

Граф Гоблет д’Альвиелла («La migration des symboles», с. 61–63) встаёт в оппозицию к теории, изложенной Бюрнуфом и Змигродским, согласно которой свастика или «свастичный крест» с точками или дырками является символом живого огня. Он отрицает отождествление точек с дырками от гвоздей, а также необходимость применения гвоздей для свастики или для «арани», и говорит, что эта теория попросту не подтверждается реальными фактами, так как ничего не свидетельствует о том, что свастика некогда была огненным лучком, с точками, либо без точек.

Господин Грег («Archaeologia», XLVIII, часть 2, с. 322–323) также против. Он пишет: «Сложность, связанная со свастикой и её вероятной связью с огнём, как мне кажется, лежит в непонимании функции употребления так называемого огненного лучкового сверла. Я очень сомневаюсь, имела ли изначально свастика какую-либо связь с процессом получения «живого огня» либо с солнцем. Авторитетные мнения по вопросу, включая также и Бюрнуфа, ошибаются насчёт раннего употребления двух скрещенных палочек с четырьмя гвоздями, которые якобы прикрепляли либо закрепляли приспособление».

Он далее цитирует из книги Тэйлора («Early History of Mankind», с. 257) относительно применения древнего лучкового сверла в Индии в процессе возжигания священного огня посредством ступки, наподобие тех, в которых в Индии отделяют масло от молока. Процесс состоит в высверливании одной деревяшки – «арани», что делают протягивая верёвку одной рукой, и придерживая деревяшку другой, действуя руками попеременно (по методу огненного лучка), покуда дерево не затлеет. Господин Грег утверждает, что подобное приспособление известно и эскимосам, да и древние греки применяли сверло и верёвку, и он заканчивает следующим утверждением: «В свастике и четырёх гвоздях нет ничего, что напоминало бы «огненную ступку».

Бёртон («The Book of the Sword», c. 202) также критикует воззрения Бюрнуфа: «Если так делалось на священных алтарях, которым свойственен чистый «живой огонь», то это особая практика, не укоренённая в повседневной жизни, ибо уже Плиний знал, что дикари пользовались двумя, а не тремя огненными свёрлами».

Бюрнуф же рассуждает далее относительно мифов о происхождении огня: так в соответствии с гимнами [ «Ригве– ды»], первооткрывателем огня был Атхаран, имя которого значит «пламя», но священный огонь сотворил Бригон, воздымая яркие сияющие языки огня над алтарём из обожжённой глины. Более конкретно, Агни, который был самолично огнём в «помазании», родился из молока коровы, которое перешло в неё из растений, которые она съела, а эти растения, в свою очередь, выросли, впитывая жар и свет солнца. Таким образом, благодать «помазания» исходит от бога.

В одной из Вед об Агни, боге огня, сказано (Burnouf. «Des Sciences et Religion», c. 18):

 
Агни, ты мудрец, ты жрец, ты царь,
Ты охранитель, ты отец жертвоприношений,
По молению наших людей ты снисходишь,
Ты посыльный, возносящий на небеса
Наши гимны, наши жертвы, хотя твоё начало
Троично, то от воздуха, то от воды,
То от двойного мистического «арани».
 

[То есть от двух деревянных пластин священного дерева фикуса, которыми в Индии пользуются для возжигания огня.]

Граф Гоблет д’Альвиелла критикует мысль Бюрнуфа о том, что свастика, становясь из правозакрученной левозакрученной, превращается из мужского принципа в женский, утверждая, опираясь на мнение сэра Джорджа Бёрдвуда, что в современной Индии считается обычным именовать парные предметы по полам – один мужского, другой женского. В этом смысле «женская свастика» и «мужская свастика», обозначаемые личными местоимениями «она» и «он», ничем не отличаются, например, от молота и наковальни либо от других парных предметов («La Migration des symboles», с. 63).

Людвиг Мюллер, в своём блистательном изыскании, высказывает мнение, что свастика никак не связана ни с тау-образным крестом или крестом анкх, ни с огненным колесом¹⁴, ни с палочками «арани», ни с богом огня Агни, ни с мистическими знаками, ни с древними буквами, ни с лучковым огненным сверлом, ни с разветвляющейся в поднебесье молнией, ни с молотом Тора. Он верит, что свет на происхождение свастики может пролить изучение символа, известного как «трискелион» и обозначающего вечный круговорот Вселенной, который в некоторых районах Южной Азии является эмблемой Зевса, однако отождествлялся и с Ваалом, с культом которого связывается его появление на некоторых азиатских монетах примерно около 400 года до н. э.

Господин Р. П. Грег («Archaeologia», XLII1, с. 324–325) противоречит этой теории и выражает мнение, что свастика намного старше и намного шире распространена, чем трискеле; кроме того, он считает её чисто индоевропейским символом. Грег говорит, что Людвиг Мюллер чересчур зацикливается на культе Солнца как типичной черте ранних индоевропейцев и заставляет себя поверить, что свастика – также один из солярных символов. Он лично убеждён, что индоевропейцы не столь фанатично поклонялись дневному светилу. Соглашаясь с Мюллером, что свастика есть эмблема Зевса и Юпитера в ипостаси Верховного божества, он не считает, что свастика когда-либо обозначала движение солнца по небосводу, предпочитая видеть в этом знаке нечто вроде ваджры – змеящейся молнии, являющейся оружием бога сфер.

Структура работы г-на Грега очень изыскана, а его аргументация заумна. Он приводит целую таблицу величиной со страницу, публикуя на ней схему древних арийских божеств огня, воды и солнца по брахманистской и по буддийской системам. В начале начал у него находится Дьяус, ясноликий бог небес либо сфер («воздухов»). Затем следуют Адити, мать пресветлых богов, знаменующая собою беспредельность, и Варуна, покрывающий сияющий небосвод. Из этой триады вырастает другая – Зевс, потомок небесного божества Дьяуса, бог огня Агни, гений солнца Судья и бог дождя Индра. Они в свою очередь сформировали великую индуистскую троицу – Брахму, Вишну и Шиву – творца, охранителя и разрушителя, и, по мнению Грега, свастика была символом небесного орудия Индры, в равной мере как и Зевса. Далее учёный продолжает родословие этих богов, приписывая им соответствующую атрибутику, углубляясь в такие бездны мудрости, что туда мы за ним лучше не последуем. В любом случае, он отказывается принять теорию Макса Мюллера о различии в значении или форме между свастикой и суавастикой, которые являются разнозакручен– ными символами, и считает оба символа в общем и целом по сути одним и тем же. Одним махом он объявляет его исключительно раннеиндоевропейским по происхождению и функционированию, утверждая, что до 600 года до н. э. этот символ был эмблемой высшего индоевропейского бога, что он постепенно изменялся от фазы к фазе (в соответствии с выше обсуждённой нами схемой), покуда не стал орудием и символом Брахмы, а затем и Будды. Он считает, что свастика была прототипом греческого меандрического орнамента, а еще позже ею воспользовались ранние христиане как одной из вариаций своего креста, которые модифицировали её по форме и пользовались ею в магических целях.

Граф д’Альвиелла («La Migration des Symboles», с. 64) очень сомневается в том. что напридумывал Грег («Archaeologia», 1885, с. 293) в том плане, что свастику якобы надо истолковывать как символ воздуха или бога, который обитает в воздухе, порою дарующего людям свет, порою дождь, порою воду и т. д, чем занимается индуистский бог Индра, германский Тор, славянский Перун, пеласгско-греческий Зевс, римские Юпитер Громовержец и бот дождя Плувий. Он критикует методику, по которой наличие свастики на артефакте в ряду других знаков свидетельствует о её тождестве с этими знаками, да и с этим артефактом. Факт, что свастика зачастую рисуется на вазах и прочих сосудах рядом с солнечным диском, не убеждает его в том, что свастика относится к солярной символике, а встречаясь рядом с зигзагами молнии, относится к богу молнии, либо к богу небес. То, что один из этих знаков располагается над другим или под другим, по его мнению, ничего не значит, и не может быть аргументом ни при обобщении, ни при детализации.

Далее он говорит, что единственный известный ему пример свастики на памятнике, посвященном Зевсу или Юпитеру, – это кельто-римский алтарь, воздвигнутый, судя по всему, даками, расквартированными в Амблоганне, в Британии. На алтаре начертаны латинские буквы 1. О. М., которые расшифровывают как Jupiter Optimus Maximus – «Юпитер Лучший Величайший»¹⁵. Свастика на нём окружена с боков двумя дисками или кружками с четырьмя лучами каждый – этот знак Гайдос признает древнекельтским символом солнца (Gaidoz, «Le dieu gaulois du soleil et le symbolisme de la roue». Paris, 1886).

Доктор Бринтон (Proc. Amer. Philos. Soc. 1889, c. 177–189) считает свастику родственной кресту, а не кругу, и утверждает, что трискеле, свастика и крест первоначально обозначали одно и то же, или по крайней мере были тесно сопряжены по значению.

Уоринг («Ceramic Art»), процитировав мнения предшественников, приходит к следующему выводу: «Мы привели точки зрения различных исследователей по этому вопросу, и можно понять, что все они более или менее субъективны, наиграны и путаны, все они единогласно соглашаются в том, что свастика – древний священный мистический символ, относившийся к кому-либо из богов, имевший какое-то особое значение и имевший какую-то связь с одним из первоэлементов – водой».

Бёртон («The Book of the Sword», c. 202) пишет: «Свастика, вероятно, есть простейшая форма от guilloche (узор из пересекающихся линий) или спирали. Согласно Уилкинсону (11, гл. 9), хитроумнейшая форма такого узора имеется на потолке одной из египетских гробниц, на тысячелетие старшей предметов из раскопок Ниневии. Свастика распространялась в различных направлениях, везде добавляя какие– то аспекты своего мифологического и мистического смысла. На севере Европы она стала знаком fylfot либо «крестом с перекладинами» (crutched cross)».

Граф Гоблет д’Альвиелла разделяет мнение, что свастика была «прежде всего амулетом, талисманом и оберегом», отмечая, что «несомненно, большое количество свастик были попросту элементами декора, моделями монетных штемпелей либо фабричными клеймами», но всё же соглашается, что нет такого другого символа, что дал бы почву столь многим толкованиям, включая даже tricula буддистов, заявляя, что тут «будет что обсудить». Людвиг Мюллер также верит, что свастикой пользовались как украшением, как оберегом и как амулетом, поскольку она была священным символом.

Доктор X. Колли Марч в своём учёном труде о свастике и букве Tir рунического алфавита («Труды общества антикваров графств Чешир и Ланкашир» за 1886 г.) считает, что свастика никак не была связана с огнём либо с добыванием огня огненным божеством. Он утверждает, что свастика – графическое изображение движения вокруг центральной оси (но не простого вращения), что она обозначала фиксированную точку – «полюс» небосвода, «пуп небес», вокруг которого крутились все звёзды небосвода. Наличие этого вращения наиболее очевидно по наблюдениям за расположением созвездия Большой Медведицы. Примерно четыре тысячелетия назад предполагаемый «пуп небес» располагался у звезды Альфа Дракона, намного ближе к Большой Медведице, чем ныне, и в ту эпоху быстрое перемещение созвездия по окружности было еще более впечатляющим, чем теперь. В добавление к обычной «Большой Медведице» древние латиняне именовали это созвездие также Septentriones — «Семеро Волов», которые, словно плуг, волочили созвездия вокруг небесного полюса, а греки называли его ηλικη – «Спиралью», вследствие его мощного поступательного движения по спирали (Haddon, «Evolution in Art». L. 1895, c. 288). По мнению доктора Марча, всё это и обозначалось свастикой.

Нью-йоркский профессор У.Х. Гудъеар недавно (в 1891 году) опубликовал в Лондоне внушительный том под названием «The Grammar of the Lotus: a New History of Classic Ornament as a Development of Sun Worship». В нём 408 страниц, 76 таблиц и около тысячи рисунков. Автор силится возвести солнечный символ к цветку лотоса путём целого ряда сложных и хитроумных превращений; промежуточными же пунктами на этом непростом пути были ионический стиль греческой архитектуры, завитки и спирали, образовавшие греческий меандр, а затем уже и свастику. Результат этого достижения учёности может быть вкратце суммирован следующим образом: лотос был «фетишем незапамятной древности, ему поклонялись от Японии до Гибралтара», он был символом плодородия, жизни, бессмертия и воскрешения из мёртвых, им пользовались при похоронах и на поминках. Но в первоначальном и важнейшем значении цветок лотоса также был солярным символом.

Далее автор описывает нильский лотос, давая потрясающее количество рисунков, иллюстрирующих художественные подходы к его интерпретации в древности. Он упоминает многих египетских священных животных и пытается увязать их родство посредством лотоса, попутно пристёгивая их к солнечным кругам и поклонению светилу. Прямое отождествление чашечки лотоса и солнечного диска, как ему кажется, прослеживается на нильских памятниках, финикийских и ассирийских печатях. Лотос имеет связи и со священными животными, как гусь символизирует Сета (прежний солнечный бог, отец Осириса), самого Осириса и Гора, ястреб – лотос, бык – лотос, осёл – лотос, лев – лотос, сфинкс – лотос, грифон – лотос, змий – лотос, овен – лотос. Все эти животные, по его мнению, имеют тождество с солнцем и солнечными богами. Учёный считает, что лотос был базовым сюжетом в египетском стиле архитектуры, появляясь в таковом контексте уже в XIV веке до н. э. При контактах с греками он был заимствован ими в качестве основания греческой ионической колонны, которая появляется не ранее VI века до н. э. Он находит в доказательство своей правоты свидетельства древних писателей, разумные доводы и иллюстративный материал.

Он показывает перенос мотива лотоса в Грецию, его использование в украшении раскрашенных сосудов на Кипре, Родосе и Мелосе (рис. 15–17).

Шантр (Chantre, «Age du Bronze», часть II, с. 301) отмечает присутствие спиралей, схожих с теми, которые мы видим на нашем рисунке 17, в памятниках «террамаре» Северной Италии и в дельте Дуная, а рисунок 17, как он говорит, является декоративным мотивом, очень популярным в ту пору в этой области доисторической Европы. Он ссылается на статью «Notes sur les torques ou ornaments spirals» («Matériaux pour l’Histoire Primitive et Naturelle de l’Homme», 3-éme ser., VIII, c. 6.)

То, что лотос был популярным сюжетом в египетской мифологии и искусстве, трудно отрицать; факт, что он былсвязан с памятниками материальной культуры, отождествлявшимися с наиболее значительными священными и историческими персонажами Египта, а впоследствии и Греции, также общепризнан.

Насколько прозорлив оказался профессор Гудъеар и до какой степени его теория заслуживает доверия, не нам судить. Естественно, и в той, и в другой стране эмблема цветка лотоса вошла в широкое употребление, а для настоящего исследования достаточно одной констатации того факта, что лотос каким-либо образом мог ассоциироваться со свастикой. Рис. 18–19 показывают фрагменты росписи кипрских вазы и амфоры, находящихся в коллекции Чеснолы (Cesnola) в Новом музее искусства Метрополитен в Нью-Йорке, на которых изображён лотос с закручивающимися лепестками, среди которых изображены свастики различного вида.

По мнению профессора Гудъеара («Grammar of the Lotus», табл. 8, с. 81) эти закрученные крайние лепестки были утрированы и позднее превратились в спирали. Прикрывая часть соседнего цветка, эти спирали-завитки образовывали стандартный повторяющийся узор, расположенный в видеорнаментальных лент (рис. 20). Будучи продолжены с различных боков, они могли покрывать типизированным орнаментом большие площади (модель на рис. 21). Один из путей, которым шло дальнейшее развитие, было замыкание завитков и устранение соединительного элемента (вертикально направленных лепестков), в результате чего получались концентрические круги, столь часто встречающиеся нам. Несколько образцов египетских скарабеев, по которым видна эволюция мотива концентрических кругов, мы показываем на рис. 22–24.

По этой же теории происходила так же геометризация (заострение углов) этих спиральных завитков, результатом чего является греческая модель, изображённая на рис. 25.

Прямоугольный орнамент из пересекающихся линий¹⁶ (англ, fret) остаётся только продублировать, и получится свастика, как показано на рис. 27–28. («Grammar of the Lotus», с. 353).

Этот же автор утверждает, что древнейшие датируемые образцы такой не серийно изображённой завивки (scroll) относятся к пятой египетской династии, а лотоса и спирали – к эпохе одиннадцатой династии. Спираль с рис. 19 датируется двенадцатой династией.

Целая глава этой книги посвящена обсуждению знака свастики. На с. 352–353 автор пишет: «В археологии мало столь легко доказуемых гипотез, как та, что свастика произошла из меандра, будучи, так сказать, его обломком – доказательством тому служат древнегреческие геометризованные вазы.

Связь между меандром и свастикой разрабатывалась профессором А. С. Мюрреем (Cesnola, «Cyprus, its Ancient Cities, Tombs and Temples», c. 410). Авторитеты по индусской культуре утверждают обратное – что меандр образовался из свастики. Бёрдвуд («Industrial Arts of India», с. 107) пишет: «Мне кажется, что свастика лежит в основе клишированного орнамента греческого и китайского искусства декорировки». Змигродский, в недавней публикации («Zur Geschichte der Swastika») не только согласился с таким происхождением меандра, но даже и сблизил с этой предполагаемой линией развития спирали из раскопок в Микенах, и даже предложил изменить название того, что известно как «спиральный орнамент». Тождество свастики с меандрическим орнаментом постулируется, во-первых, её появлением, вписанной в меандр, на родосских, мелосских и древнегреческих геометризованных вазах. Подобные вазы можно увидеть в собраниях и Британского музея, и Лувра.

На с. 354 он же пишет: «Солнечная семантика свастики доказывается индусскими монетами джайнов. Её прокреативная значимость доказывается свинцовой статуэткой из Трои. Она является эквивалентом лотоса, солнечной диаграммы, розетки, концентрических кругов, спиралевидного орнамента, геометризованного центрического утолщения (geometric boss), треугольника и стилизованного цветка (anthemion). Она появляется в сопровождении солнечного оленя, солнечной антилопы, символической рыбы, горного козла, солнечного сфинкса, солнечного льва, солнечного овна, солнечного коня. Наиболее выразительно и часто встречается соседство солнечной птицы».

Граф Гоблет д’Альвиелла, следуя по стопам Людвига Мюллера, Перси Гарднера, С. Била, Эдуарда Томаса, Макса Мюллера, Г. Гайдоса и прочих авторитетов, принимает аргументацию, что свастика первоначально была символическим отображением солярного бога или полуденного светила, и подробно рассуждает по этому вопросу («La Migration des Symboles», гл. 2. ч. 3, с. 66). Он начинает с утверждения, что большинство древних народов изображали солнце кружком¹⁷, ассирийцы же, индусы, греки, и кельты предпочитали кружку крестообразную фигуру. Рассматривая рис. 2 в его работе, где нарисованы пиктограммы различных народов, мы можем однако возразить ему, что между шестью изображёнными на нём символами мало сходства и между собой, и с солнечным кругом. Только один символ, из Ассирии, более менее похож на круг, однако то, что он обозначал именно солнце, не совсем однозначно – ведь у него нет расходящихся в стороны лучей. Остальные – разнообразные кресты. Каждый из этих шести символов принадлежит разным народам. Они доисторические либо очень древние, и большинство из них не имеет никаких доказательств отождествления этих знаков с солнцем, – так что первое и основное возражение скептика будет таковым, что эти символы могли и не обозначать солнце, и уж тем более недоказуемо, что они обозначали солнце в течение длительного времени. Дополнительно на логическое построение графа Альвиеллы можно возразить, что солнце представляет не сам крест свастики, а её загнутые отростки, которые символизируют циклическое движение, откуда, как он говорит, происходит «тетраскелион» или то, что мы в дальнейшем будем называть «свастика оджи» (Ogee).

Автор настоящей работы более солидарен с доктором Бринтоном и другими исследователями, которые выводят свастику из креста, а не из колеса, и что согнутые лапки свастики не изображают круговое движение, и что она никак не связана с кругом. Это, если оно действительно так, исключает связь свастики с кругом как солярным символом. Кроме того, учёные считают, что символ солнца подчёркивал не круговое или вращательное движение, а скорее, как будет объяснено парой страниц ниже на примере ассиро-вавилонского солнечного бога Шамаша, был кругом с расходящимися от него во все стороны лучами.

Граф д’Альвиелла («La migration des symboles», с. 69) приводит в своей работе несколько рисунков в доказательство этого постулата. Первый из них – рис. 190 нашей работы – является фибулой (застёжкой плаща) из Этрурии.

Он объясняет, что маленький кружок из лучей, согнутых под прямыми углами, помещённый на широком щитке броши, графически изображает круговое движение светила, и что согнутые лапки свастик на этой вещи генетически продолжают этот сюжет. Представляется удивительным, что столь величественный факт, как существование символа великого божества, владыки света, тепла и, соответственно, жизни, ставится в зависимость от столь малозначительного предмета. Пример на рис. 190 – с фибулы – очень употребительного предмета этрусского, греческого и римского туалета. Украшался всегда тупой задний конец предмета, зачастую снабжавшийся щитком, прикрывавшим заднюю часть булавки с внешней стороны. На нашем образце мы видим полукруг так называемых лучей, две свастики и, предположительно, два креста. На этой заколке – и на других тоже – нет ничего, что может свидетельствовать в пользу священного или магического характера знака, тем более подобные фибулы, будучи предметом массового производства, не употреблялись в церемониях, имеющих отношение к солнцу, какому-либо божеству или чему-либо иному священному или палладическому.

Другой пример – рис. 88 нашей работы. Этот артефакт – четвертушка декорированного пряслица, откопанного Шлиманом в Гиссарлыке. На ней есть слегка размытый кружок с расходящимися лучами, согнутыми и изломанными во многих направлениях. Пряслице изготовлено из терракоты, грубые изображения процарапаны на нём в процессе изготовления, покуда материал был податливым; сам предмет, похоже, был сделан второпях, без должного старания. Покуда глина была мягкой, линии наносились лезвием ножа неаккуратными штрихами. На пряслице имеются десятки других штрихов, вероятно, не образовывавших никакого узора, а получившихся случайно. Единственный целенаправленно нанесённый знак – это наша свастика, – по крайней мере, лишь он был сделан с каким-то минимальным старанием.