Текст книги "Мировая холодная война"
Автор книги: Анатолий Уткин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 62 страниц)
Мобилизация вооруженных сил
Как провидчески писал Леги, Соединенные Штаты в конце 1947 и первой половине 1948 г. начали частичную мобилизацию вооруженных сил. Началось быстрое увеличение ядра вооруженного сообщества. Теперь мы видим больше злой логики в происходящем. В 1946 г. американская элита отходит от идеи ялтинского типа союза с СССР. Обозначаются контуры «холодной войны». В 1947 г. два процесса доминируют: дипломатия уступает место жесткому нажиму; «сдерживание» становится кодовым словом военного вооружения.
Выступая 12 июня 1948 г. перед 55 тыс. слушателей на университетском стадионе в Беркли, Г. Трумэн заявил: «Великие проблемы мира иногда изображают как спор исключительно между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Это не так… Мы не ведем „холодную войну"… Противоречия существуют не между Советским Союзом и Соединенными Штатами. Противоречия существуют между Советским Союзом и остальным миром“. Заявление по меньшей мере странное, а по существу лживое, учитывая, что СССР не имел экономических, политических и военных интересов в „остальном мире“. США, напротив, уже повсюду создавали опорные пункты своего влияния.
Тогда сенатор-республиканец Ванденберг стал оправдывать распространение американского влияния обвинениями в адрес СССР. Он говорил: «Грядет коммунистическая цепная реакция от Дарданелл до Китайского моря и к западу, до берегов Атлантики». То, что на всех этих просторах располагались не советские, а именно американские войска, не смущало оратора.
В 1948 г. центр внимания полностью покидает дипломатические усилия, создается новая военная экономика. Еще в поздние месяцы 1947 г. гражданские лица в администрации Трумэна решительно противостоят росту военного бюджета. Они еще едва согласны оказать гражданскую помощь огромному зарубежью; более всего все бояться перенапряжения самой американской экономики. Военным авантюристам пока нет места.
«План Маршала» стал призывным сигналом. Россию уже никто не изображает иначе как врага. Именно в декабре 1947 г. американские военные говорят то, чего от них еще никогда не слышали в адрес СССР. Начальник штаба воздушных войск генерал Спаатц: «Положение дел в мире продолжает ухудшаться, чему свидетельством является тупик в Лондоне; расширение внутреннего хаоса во Франции и Италии; ослабление силы центрального правительства в Китае. СССР движется по дороге агрессии и мы должны вступить на эту же дорогу. Американское общественное мнение в конечном счете потребует от нас остановить СССР вне зависимости от того, адекватна ли американская мощь. Мы особенно должны быть готовы к выступлению на Дальнем Востоке». (Напомним, что, объединяя летом 1947 г. вооруженные силы Трумэн хотел вначале сделать первым министром обороны Роберта Паттерсона, но тот сказал, что хотел бы вернуться в Нью-Йорк «делать деньги». Зато следующий – Джеймс Форрестол согласился немедленно.
Видимыми чертами объединения стали новый бомбардировщик стратегического назначения Б-36 и новый авианосец военнно-морских сил. ВВС требовали баз по всему миру, они создавали «стратегический кулак» – «Группу70» которая географически расширяла ядерную монополию США. ВМС смотрели на средиземное море – отсюда «простреливалась» вся Европа.
Для того, чтобы строить военный джаггернаут, люди в Пентагоне должны были убедить в растущей угрозе. В декабре 1947 г. министр военно-морского флота Джон Салливэн почти «обреченно» говорил президентской комиссии о том, что «немцы имели менее 50 подводных лодок и почти выиграли битву за Атлантику. У русских в пять раз больше подводных лодок. Они способны в случае необходимости производить подводные лодки самой новой конструкции, гораздо лучше германских подводных лодок второй мировой войны». (Обеспокоенному Спаатцу начальник военной разведки в том же месяце сказал, что данная угроза иллюзорна). Но сам Спаатц не склонен был успокаиваться. В комиссии по военно-воздушным силам он сказал , что вооруженные силы России в 1946 г. превосходили американские на 98 процентов; в 1947 г. – на 134 процента. В 1946 г. в советских военно-воздушных силах служили на 23 процента меньше военнослужащих, а в 1947 г – на 33 процента больше.
В Америке этого времени царит определенного рода почти «помешательство» в отношении стратегических возможностей авиации. Президентская Комиссия по политике в области авиации пользовалась несказанным авторитетом. Ее председатель Томас Финлеттер был фигурой национального масштаба. После 200 заседаний эта комиссия произвела 1 января 1948 г. на свет, обсуждаемый повсюду доклад «Выживание в век авиации». Теперь авиация решала все. Именно от нее зависела национальная безопасность. Так думали многие миллионы в США.
Министр обороны Форрестол добавил к этой истине еще одну. «С моей точки зрения – а я думаю, что ее разделяют многие – мы не можем говорить о безопасности Америки, не говоря о Европе, Ближнем Востоке, защищенности морских путей… Недостаточно быть просто Спартой». Председатель Финлеттер: Наверное, и Афинам следовало бы быть немного сильнее». Форрестол: «Если бы Афины немного меньше занимались философией, если бы у Афин было немного больше щитов, это дало бы идеальную комбинацию» Генерал Спаатс сказал этой комиссии примечательные слова: «Террор низкого уровня, которым Россия парализует Италию, Францию, Англию и Скандинавию, может быть нейтрализован действиями из нашей собственной страны, учитывая нашу способность осуществлять атомное разрушение… Если Россия нанесет удар по США, только мощные военно-воздушные силы были бы способны нанести достаточный ответный удар, достаточно сильный, чтобы предотвратить разрушение нашей нации».
Идею активно поддержал Аверелл Гарриман: «Исходя из наблюдений и дискуссий с видными лицами Советского Союза, я пришел к безусловному для меня убеждению – ничто не пугает лидеров Советского Союза больше, чем американская воздушная мощь». Комиссия Финлеттера пришла к примечательным выводам: «Относительная стабильность может быть достигнута только лишь посредством настолько сильного вооружения Соединенных Штатов, что (1) другие нации не осмелятся атаковать нас и наши жизненные интересы ввиду сокрушительности ответного удара по ним и (2) если мы сможем остановить нападение на нас на самой ранней стадии». Финлеттер боялся только пассивности населения, «неготового нести финансовое бремя расширенного военного механизма». Доклад Финлеттера был лишь одним из многих подобных же голосов.
В январе 1948 г. президент Трумэн запросил конгресс о 35-процентном увеличении бюджетных ассигнований на морскую авиацию. В целом 54 процента всего военного бюджета в 1949 финансовом году шло на авиацию. В феврале Комиссия по военно-воздушной координации потребовала утроения расходов на авиацию – того якобы «требовала международная обстановка».
Чем отвечала Россия? Министром обороны Польши в октябре 1949 г. стал маршал Рокоссовский, и в Польше была введена всеобщая воинская повинность, которая довела армию до 400 тыс. человек. В Чехословакию в 1950 г. были посланы 1000 советских военных специалистов, которые довели армию этой страны до 250 тыс. человек. Был на 80 тысяч увеличен контингент советских войск в Восточной Германии. Укрепилась при помощи советских советников венгерская армия. В 1950 г. Советский Союз начал увеличивать свой военно-морской флот. Стратегический бомбадировщик «Ту-4» поступил на вооружение дальней авиации, но довольно скоро стало ясно, что эра поршневых двигателей на бомбардировщиках подходит к концу.
Теперь джентльмен читает чужие письма
Выход ЦРУ на международную арену начался именно в это время – в декабре 1947 г. На заседании совета национальной безопасности 17 декабря 1947 г. был принят документ под кодовым обозначением СНБ-4-А («Совет национальной безопасности-4-А»), назначивший директором ЦРУ контр-адмирала Хилленкоттера, который дал ЦРУ инструкцию начать секретные операции против СССР. Первые действия ЦРУ были поистине «невинны» – приобретение радиостанции, печатных прессов, создание базы в Западной Германии.
Между декабрем 1947 и июнем 1948 г. определяется стиль управления как орудия внешней политики. В меморандуме совета национальной безопасности от 18 июня 1948 г. СНБ-10/2) обозначалась задача создания в рамках ЦРУ так называемого отдела социальных проектов, целью которого было ведение таких тайных операций, как политике: кие подрывные действия и экономическая война
Список лишь тех из закулисных действий ЦРУ, которые, или названы в 1976 г. официальной комиссией сената США по расследованию его деятельности, свидетельствует о глобальном характере активности главной американской тайной службы уже в начальный период своего существования. В первое послевоенное десятилетие это была борьба с повстанцами Хукбалахап на Филиппинах36; поддержка чанкайшистских войск, нашедших убежище в Бирме; свержение премьер-министра Ирана Мосаддыка; свержение президента Гватемалы Арбенса. А впереди были гораздо более громкие дела, о которых рядовой американец узнал лишь в 1976 – 1977 годах, после расследований специальной сенатской комиссии: участие в покушениях на жизнь Лумумбы и Ф. Кастро, содержание 30-тысячной армии в Лаосе, свержение правительства Альенде в Чили и многое другое.
Что же касается обещания ограничить свою деятельность заграничными территориями, то и здесь цена, которую заплатил американский народ за контроль над огромной зоной влияния, оказалась немалой. Была учреждена цензура над средствами коммуникации, используемыми американскими гражданами. Трем крупнейшим американским телефонным компаниям – «Радио корпорейшн оф Америка глобал», «ИТТ Уорлд комьюникейшнз» и «Вестерн юнион интернэшнл» в 1947 г. была поручена «инспекция» переговоров и почтовых отправлений американских граждан. Эта практика была прекращена в результате общественного возмущения после уотергейтского скандала 15 мая 1975 г. как нарушавшая четвертую поправку к конституции. Но почти 30 лет тайная служба довлела над частной жизнью граждан, а в 80-х годах эта машина негласного надзора полностью восстановила свое влияние.
ЦРУ проникло во многие массовые американские организации, в том числе в профсоюзы, церкви, университеты, объединения промышленников. В условиях бесконтрольности и безнаказанности управление официально организовало отдел внутренних операций, ареной деятельности которого были собственно Соединенные Штаты. Внешняя экспансия обернулась созданием в стране климата политического экстремизма, организацией политических преследований внутри страны.
В 1976 г., разбирая злоупотребления ЦРУ, сенатская комиссия пришла к выводу, что сознательная расплывчатость формулировок, отсутствие строгих правил и рамок в принятом конгрессом в 1947 г. законе позволили ЦРУ проникнуть в сферу, которую многие американские политики не хотели бы отдавать под контроль тайных служб.
А русские все требовали трижды обещанные им германские репарации. Америка пошла своим путем. В марте 1947 г. Герберт Гувер возвратился из инспекционной поездки по Германии. Теперь он требовал. Чтобы германскому восстановлению был отдан высший приоритет. Советник президента Трумэна возмутился: «Это поставит Германию на те же позиции индустриальной мощи, которые она занимала до войны… Я не могу смотреть в будущее и видеть Германию еще более мощной, чем Германия Гитлера ввиду огромных успехов науки».
Далеко идущим стало следующее американское решение, принятое в конце 1947 г. Выступая по радио (трансляция шла на всю страну), Дж. Маршалл заявил, что «политический вакуум» в Европе – результат закончившейся войны, должен быть заполнен посредством объединения сил западноевропейских стран, создания западноевропейского сообщества. США делали первый шаг в направлении поддержки западноевропейской интеграции, делали его с легким сердцем, рассчитывая на свои мощные позиции в Западной Европе. Американское руководство выступило в поддержку процесса, который не имел гарантированных для США перспектив. Восстановление западноевропейского центра силы было выгодно США в краткосрочной перспективе, чего нельзя было с полной определенностью сказать о долгосрочности.
19 декабря 1947 г. Трумэн направил конгрессу специальное послание о «плане Маршалла», предлагая предоставить западноевропейским странам между апрелем 1948 и июнем 1952 г. 17 млрд. долл. безвозмездной помощи. Г. Уоллес назвал этот план «глобализацией доктрины Монро».
Акт об экономическом сотрудничестве с другими странами, включавший в себя «план Маршалла», был представлен конгрессу в марте 1948 г. Обоснование необходимости принятия этого закона было найдено с завидной легкостью: Советский Союз, говорилось в этом акте, «разрушил независимость и демократический характер целого ряда наций Восточной и Центральной Европы. Именно этот жесткий курс действий и ясно выраженное намерение распространить его на оставшиеся свободными нации Европы создали нынешнюю критическую ситуацию в Европе».
Изображать СССР эпицентром мирового экспансионизма стало обычным приемом американской дипломатии. В программном документе совета национальной безопасности – СНБ-7 от 30 марта 1948 г. о внешней политике СССР говорилось в апокалипсических тонах: «Советский мир расположен от реки Эльбы и Адриатики на западе до Маньчжурии на востоке и охватывает одну пятую поверхности земной суши». Под предлогом мнимого «советского экспансионизма» США активизировали свой подлинный зкспансионизм.
Как оценивают «план Маршалла» современные американские историки? По их мнению, он «служил национальным интересам Соединенных Штатов… Европа (Западная. – А. У.) стала зависимой от американской помощи, менее способной сделать свой собственный выбор. Часть американских фондов была использована для продления западноевропейского доминирования над колониальными владениями. Программа была осуществлена, минуя механизм ООН и созданной в рамках ООН Экономической комиссии для Европы, где ее осуществление дало бы менее антагонизирующий эффект. „План Маршалла“ образовал глубокую пропасть между соперниками. Он породил ограничения на торговлю между Востоком и Западом». В конечном итоге экономическая помощь уступала место военной, и уже к 1952 г. на 80% помощь США Западной Европе носила военный характер.
Ядерная стратегия
В целом, как представляется, на протяжении второй половины 40-х годов американская авиация сохраняла способность нанести несколько атомных ударов по крупнейшим советским индустриальным центрам – и в Вашингтоне отдавали себе в этом отчет. Анализ возможностей американской стратегической авиации, предпринятый по поручению ОКНШ в феврале 1950 г., показал, что в первые три дня атомной войны американские бомбардировщики могли, в зависимости от времени суток, тактики действий авиационных соединений и ответных действий советской ПВО, доставить до цели от 153 до 186 атомных бомб, потеряв при этом от 56 до 180 своих самолетов. В то же время у американских политиков и военных не было ясности относительно того, какие военные и политические последствия мог бы иметь атомный удар по советской территории.
Так, специально созданная комиссия ОКНШ в своем докладе JCS 1953/4 от 12 мая 1949 года попыталась оценить последствия осуществления одного из планов атомной войны против Советского Союза, известного как план «Троян». Согласно этому плану, принятому в 1948 году, предполагалось в течение 30 дней подвергнуть атомной бомбардировке 70 основных индустриальных центра в СССР, в результате чего, по мнению американских военных, должно быть выведено из строя от 30 до 40% советского промышленного потенциала, 2 миллиона 700 тысяч советских людей должны погибнуть немедленно, еще 4 миллиона должны скончаться через некоторое время и, кроме того, 28 миллионов обитателей этих 70 городов должны были остаться без крова.
Выше уже говорилось о том, что в силу целого ряда технических проблем достижение столь решительных целей в столь короткий срок было в то время не по зубам для стратегического авиационного командования США. Но и в этом случае, по мнению составителей доклада JCS 1953/1, «способность советских вооруженных сил осуществить быстрое продвижение в избранных районах Западной Европы, Ближнего Востока и Дальнего Востока не будет серьезно ограничена».
В ряде разработок американских штабистов была предпринята попытка конкретизировать этот достаточно пессимистический вывод. В частности, для уточнения положений плана атомной войны против Советского Союза «Халфмун» ОКНШ провел в мае-июле 1948 г. штабную игру «Пэдрон», в ходе которой анализировались возможные действия сторон на европейском, ближневосточном и дальневосточном ТВД в течение двух первых недель войны между Советским Союзом и его союзниками и США и их союзниками.
Вот к каким заключениям пришли американские военные аналитики: в течение первых 15 дней советским войскам и их союзникам всюду сопутствует успех. Гарнизоны американских войск и войск их союзников в Берлине и Вене капитулируют после непродолжительного сопротивления. Не встречая серьезного противодействия, Красная Армия подходит к Рейну, захватив по пути Данию и страны Бенилюкса. Союзники СССР осуществляют успешные военные действия против Греции, а советские войска осуществляют успешные операции в Иране и Корее. Единственное светлое пятно – разгром советских воздушных десантов в районе Фэйрбэнкса и Анкориджа (Аляска), но вот район Нома (там же) оказывается под полным контролем советской стороны.
Выводы американских штабистов были совершенно безрадостны для творцов американской военной стратегии: «Нет оснований сомневаться, что советская стратегия показала свою эффективность в достижении своих основных целей». И хотя временные рамки игры были сознательно ограничены, ее результаты не могли не сказаться и на общей оценке самого плана «Халфмун»: «Эта военная игра подняла серьезные сомнения относительно ценности стратегической концепции плана „Халфмун“… стратегия плана „Халфмун“ выглядит излишне рискованной, если только воздушная война не приведет к быстрой капитуляции войск противника… Не может быть надежной стратегия, которая, вместо того чтобы выдвинуть возможные альтернативы, полагается главным образом на стратегию воздушной войны в условиях, когда отсутствуют важнейшие предпосылки, определявшие успех предыдущих воздушных наступлений».
Еще одна штабная игра под кодовым названием «Станнер» была проведена в октябре-ноябре 1948 г. для определения обоснованности еще одного американского плана третьей мировой войны – «Флитвуд». И снова выводы американских военных были далеко не оптимистическими: на пятый день военных действий на западноевропейском ТВД советские войска выходили к Рейну, а на седьмой день они должны были его форсировать крупными силами. Что еще хуже – по мнению американских военных аналитиков советская сторона с первого дня боев должна была установить и прочно удерживать превосходство в воздухе. При этом на западном берегу Рейна 26 наступающим на этом участке советским дивизиям должны были противостоять всего 7 американских, английских и французских дивизий.
«На седьмой день после начала войны Верховному командующему Европейского ТВД стало очевидно, что советские войска создали значительные плацдармы на западном берегу Рейна, что вражеские танковые подразделения вклинились в американскую оборонительную линию, и что американским силам нужно немедленно оставить обороняемые позиции и отступать на запад под прикрытием темноты, с тем чтобы спасти хотя бы часть людей и техники, – говорилось в заключении по итогам штабной игры. – Продолжение обороны Рейна, несомненно, приведет к уничтожению сравнительно небольших боевых частей США».
Все эти штабные игры, нужно сказать, имели самое непосредственное прикладное значение – ведь они проводились накануне и в разгар первого Берлинского кризиса (1948-1949 гг.), когда в Вашингтоне всерьез раздумывали о возможности перерастания советско-американских разногласий в новую мировую войну. В этих условиях высшие американские военные руководители были вынуждены дать откровенную и нелицеприятную оценку тем планам ведения атомной войны против Советского Союза, которые у них имелись. В ходе совещания руководства министерства обороны США председатель ОКНШ адмирал У.Леги признал, что фактически у Вашингтона таких планов не было, а начальник штаба ВВС США Хойт Вандерберг заявил, что, хотя его ведомство и изучало потенциальные цели на территории потенциального противника, полной уверенности в успехе атомного нападения на СССР у него нет. В ходе дальнейшей дискуссии возникли серьезные разногласия относительно того, какие цели в Советском Союзе – военные или политические – должны стать объектом атомного удара.
С аналогичными проблемами столкнулись и авторы еще одного американского плана атомной войны против СССР – плана «Бройлер». Авторы этого плана также были вынуждены признать, что в случае войны максимум, на что могут рассчитывать США и их союзники – это не допустить советское продвижение дальше дуги Британские острова – юг Средиземного моря – северная граница Индии – Желтая река – Японские острова. «На ранних стадиях войны, – признавали авторы плана – у союзников не будет возможности мобилизовать или перебросить наземные или тактические авиационные силы, достаточные для разгрома советских вооруженных сил».
Вряд ли столь пессимистические выводы основывались на преувеличенных страхах американских военных перед «несметными азиатскими ордами». Ведь американская разведка снабжала Вашингтон достаточно качественной информацией. Американское руководство, например, знало численность Советской Армии во второй половине 40-х годов, и знало, что эта численность не так уж и велика (2 миллиона 750 тысяч человек, которые должны были оборонять необозримые пространства Евразии – от Ростока до Порт-Артура)(12). С большой точностью американская военная разведка сообщала и о численности группы советских войск в Германии в конце 40-х гг. (324 тыс. чел. в октябре 1947 г., объединенных в 3-ю ударную, 8-ю гвардейскую, 1-ю, 3-ю и 4-ю гвардейские механизированные армии)(13) – тем самым, очевидно, становится несостоятельным широко распространенный в американской историографии тезис о том, что после второй мировой войны правящие круги США были якобы запуганы численностью советских вооруженных сил(14).
Единственная надежда на победу в войне против СССР возлагалась американским командованием на «атомизацию» Советского Союза, которая, по мнению составителей плана «Бройлер», должна заставить Кремль капитулировать: «На протяжении трех последующих лет концепция войны против СССР будет основана на скорейшем проведении мощного воздушного наступления, в ходе которого будет максимально использованы разрушительный потенциал и психологический эффект атомной бомбы, и в дополнение к этому будут применены обычные бомбардировки с целью лишить СССР возможности продолжать военные действия». При этом перед неядерными силами ставилась преимущественно задача обеспечить захват и удержание тех регионов, обладание которыми могло бы повысить эффективность воздушных операций.
Но даже капитуляция советской стороны не означала, что все военные проблемы Вашингтона решены. Как известно, вслед за капитуляцией проигравшей войну страны следует ее оккупация. В данном случае, однако, американские стратеги имели дело с государством, чья территория является крупнейшей в мире.
«В случае быстрой капитуляции СССР, – говорилось в плане „Бройлер“, – у союзников не будет ни достаточного количества войск, ни экономических ресурсов для того чтобы осуществлять обычную оккупацию. Поэтому должна быть принята новая система контроля и претворения в жизнь условий капитуляции».
Эта «новая система» заключалась в том, что войска союзников размещались только в 24 крупнейших городах страны – Москве, Ленинграде, Архангельске, Мурманске, Горьком, Куйбышеве, Киеве, Харькове, Одессе, Севастополе, Ростове, Новороссийске, Батуми, Баку, Свердловске, Челябинске, Омске, Новосибирске, Иркутске, Хабаровске, Владивостоке, Таллине, Риге и Каунасе. Таким образом, остальная территория страны, в том числе и такие крупные города и промышленные центры, как, например, Владимир, Саратов, Комсомольск-на-Амуре, Норильск, Минск и мн. др., оставалась вне какого-либо контроля со стороны оккупационных войск. Каким же образом американские стратеги предполагали решить эту проблему? «Продолжительный военный контроль такой территории, как СССР, может быть осуществлен исключительно за счет угрозы новых действий со стороны стратегической авиации или мобильных армейских сил», – указывалось в плане «Бройлер».
Но даже такая вот «очаговая» оккупация (эффективность которой оставалось бы в высшей степени сомнительной) потребовала бы громадных сил – 25 дивизий и 25 авиагрупп – и это еще без учета сил и средств, необходимых для оккупации ряда стран Восточной и Южной Европы, а также Кореи (оккупация этих стран потребовала бы, по расчетам Пентагона, еще 18 дивизий и 18 авиагрупп)(15).
Правда, в Пентагоне рассчитывали на то, что по крайней мере оккупационные функции в Северной, Западной, Центральной и Южной Европе возьмут на себя Великобритания, Британское Содружество Наций, Турция и войска из французских и испанских колоний в Африке(16), однако содержать эти немалые силы пришлось бы преимущественно американской казне.
И все эти несметные полчища должны были на протяжении неопределенного времени поддерживать оккупационный режим на громадных просторах Евразии, многонациональное население которой, пережив на протяжении нескольких лет две мировые войны (в том числе и атомную) и крах существующих режимов, оказалось бы в поистине чрезвычайной экономической, экологической, социальной, национальной, политической и психологической ситуации! Не приходится сомневаться в том, что оккупационные власти столкнулись бы с непреодолимыми проблемами, а эффективный контроль над территорией побежденного в третьей мировой войне противника скоро превратился бы в фикцию. Вместе с тем поддержание даже такого «прозрачного» оккупационного режима потребовало бы громадных расходов и жертв со стороны США, и есть все основания сомневаться в том, что американское общество согласилось бы безропотно нести это бремя в течение неопределенного времени.
Видимо, далеко не все в Вашингтоне отдавали себе отчет в чудовищных размерах тех проблем, с которыми столкнулась бы Америка даже в случае своей победы над Россией. Например, в знаменитой директиве СНБ 20/1 с удивительным легкомыслием говорилось об оккупационном контроле над побежденным Советским Союзом: «Возможно, что в случае упорядоченного отхода советских войск с нынешней советской территории местный аппарат коммунистической партии уйдет в подполье, как он это сделал в районах, занятых немцами во время прошедшей войны. Он, вероятно, проявит себя частично в форме партизанских банд и повстанческих сил. В этом случае проблема будет решаться относительно просто; нам нужно будет только дать необходимые вооружения и военную поддержку любым некоммунистическим русским властям, которые будут контролировать этот район и позволить этим властям поступать с коммунистическими бандами в соответствии с традиционными процедурами русской гражданской войны"(17).
Ну, а если «в соответствии с традиционными процедурами русской гражданской войны» именно «коммунистические банды», что называется, «пустят в расход» эти самые «некоммунистические русские власти»? Каковы в таком случае должны быть действия американской стороны?
Авторы СНБ 20/1, однако, даже не пытаются рассмотреть подобную перспективу (кстати, вполне реальную). Им не до этого – они делят шкуру неубитого русского медведя: «Наша главная задача должна заключаться в том, чтобы никакой коммунистический режим, как таковой, не возродился бы в районах, которые мы однажды освободили и которые, как мы решили, должны оставаться освобожденными от коммунистического контроля. В остальном же мы должны избегать вовлеченности в решение проблемы «декоммунизации""(18).
Между тем поддержание эффективного оккупационного режима – эта лишь самая простая из задач, которую пришлось бы решать американским властям в случае победы в третьей мировой войне. Им пришлось бы строить новые отношения с побежденным противником; они столкнулись бы с необходимостью по-новому организовать всю геополитическую ситуацию в Евразии после краха Советского Союза; им, скорее всего, пришлось бы и оказывать в той или иной форме помощь населению этого колоссального региона, и так или иначе вмешиваться в дела проживающих там этнических групп, имеющих, как известно, крайне запутанную историю взаимоотношений.
Уже в конце 40-х годов американские аналитики задавались вопросом о последствиях применения атомного оружия против самих Соединенных Штатов, и результаты были этих размышлений самыми неутешительными. Например, в докладе Объединенного разведывательного комитета ОКНШ 382/5 от 23 июня 1948 г., озаглавленном «Стратегическая уязвимость Вашингтона», указывалось, что уже в 1952 г. советская сторона будет обладать способностью провести атомную бомбардировку американской столицы, и «в результате этого нападения мобилизация страны будет серьезно затруднена"(19).
Более того, атомная бомба поставила перед американскими политиками и военными стратегами серьезнейшие проблемы морально-политического характера. С момента основания Соединенных Штатов американская стратегия, по крайней мере, по отношению к великим европейским державам, оставалась сугубо оборонительной, и это обстоятельство нашло соответствующее отражение в мировоззрении самых широких слоев американского общества. Характер атомного оружия, однако, заставлял пересматривать традиционные представления «миролюбии» и «демократизме» Соединенных Штатов.
Например, в докладе исследовательской группы ОКНШ, посвященном оценке атомной бомбы как средства вооруженной борьбы (июнь 1947 г.), указывалось, что «в случае массированного применения атомных бомб последние не только могут свести на нет военные усилия любой страны, но и разрушить ее социальную и экономическую структуры, а также сделать невозможным их восстановление в течение длительного периода времени… Угроза бесконтрольного применения атомных бомб и других видов оружия массового уничтожения является угрозой человечеству и цивилизации. Только в том случае, если война будет объявлена вне закона и будет установлен соответствующий международный контроль над оружием массового уничтожения, может быть ликвидирована эта угроза народам мира».
