Текст книги "Голубая мечта (Юмористическая повесть в эпизодах)"

Автор книги: Анатолий Наумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Но вдруг Калачушкин додумается позвонить управляющему, чтобы со страху еще раз объяснить, заверить его, и ляпнет об их разговоре?.. При мысли об этом Дробанюк подхватывается с кресла и снова бросается в телефонную будку – надо срочно связаться с управляющим, упредить нежелательное развитие событий.

– Это ты, Константин Павлович? – благожелательно откликается тот. Значит, он в духе, и это ободряет Дробанюка.

– Да вот, волнуюсь за судьбы производства, Геннадий Михайлович, – с явным волнением произносит Дробанюк. – Уезжая, между прочим, я настраивал Калачушкина на то, чтобы бригады укрупнить. Если план не удастся вытянуть, то хоть объемы вырвем. А это фундамент на будущее. Помните, я как-то говорил вам об этом? – с опаской произносит он эту фразу – все же риск, расчет на обычную забывчивость управляющего.

– Верно толкуешь, Константин Павлович, – отвечает тот, и Дробанюк переводит с облегчением дух: сработало! – Позавчера я был на твоих объектах. Дело вроде бы сдвинулось с мертвой точки. Вот что значит укрупнение бригад! Хорошо, что прислушиваешься к новому, в этом – выход. И Калачушкин молодец, крутится.

– Так контролируем же, Геннадий Михайлович, – с жаром заверяет его совсем воспрянувший Дробанюк. – Каждый день по два раза звоню, утром и вечером.

– Междугородные планерки проводишь? – со смешком замечает управляющий.

– А что делать? – отвечает Дробанюк, безотрадностью тона подчеркивая весь трагизм ситуации, когда не могут обойтись без него.

– Действуй, действуй, – подбадривает тот. Затем неожиданно спрашивает – Ну, а как там у вас, в Сойках? Погода хорошая?

– Печет – как в Африке, Геннадий Михайлович! Приезжайте, тут такой пляж! Водичка в реке исключительная…

– Да вот хочешь не хочешь, а придется, – вздыхает управляющий. – С понедельника буду у вас. На целую неделю вызывают. Не вовремя, конечно, концы подчищать надо, квартальный план давит, но что поделаешь? Обязали строго-настрого.

– И правильно сделали! – убеждает Дробанюк. – План всегда давить будет, а семинары на лоне природы проводятся не так часто…

Телефонную будку он покидает в приподнятом настроении – выкрутился. Причем, со счетом один-ноль в свою пользу. А то и больше. Ведь и управляющему ситуацию подал в нужном виде, и инициативу по укрупнению бригад, перехватил вовремя…

Дробанюк выходит на свежий воздух, вытирает вспотевшую шею. Профилакторий еще в сонной послеполуденной тишине, можно бы и прилечь, но Дробанюку спать не хочется – он слишком возбужден. Хорошо бы позвонить-Кармен, размышляет он, но это опять не меньше часа надо торчать в телефонной будке. И Дробанюк решает сходить на речку, поплескаться немного, ведь за этими дурацкими телефонными переговорами и покупаться некогда. А заодно на пляже толком продумать, что в дальнейшем предпринять. Вдруг дубина Калачушкин опять встругнет что-нибудь? План он, видите ли, собрался вытянуть…

Река опять бодряще обжигает Дробанюка. Он с ходу переплывает ее, рассекая воду размашистыми, сильными взмахами рук, и, немного отдохнув на том берегу, поросшем у самой воды густыми лопухами, возвращается в том же спринтерском темпе опять. Затем с размаху по-ребячьи падает на разогретый палящим солнцем песок и, подгребая его под себя, блаженно замирает, представляя, что вскоре вот так же с ним рядом будет лежать Кармен, демонстрируя свой потрясный, как она выражается, купальник. И – никаких проблем, никакого плана, никакого Калачушкина с его дурацким укрупнением!..

Дробанюк морщится, снова возвращаясь в мыслях к тревожащей его проблеме. Может, к лучшему, что управляющий выезжает сюда, в Сойки? Это ведь развязывает руки… Кстати, завтра уже пятница, и он наверняка рванет сюда если не в конце дня, то с утра в субботу. Кому охота в такое пекло торчать в пропыленном городе?! Значит, уже завтра можно будет втолковать Калачушкину кое-какие истины. Пусть не зарывается, мил-дружок, и поскромнее ведет себя в отсутствие первого руководителя, а то ведь это очень похоже на подсиживание. При шефе у него, видите ли, ни энтузиазма, ни энергии почему-то не проявляется, а без – пожалуйста, рад стараться! Карьерист, однако!..

На следующий день Дробанюку нестерпимо хочется прямо с утра дорваться до телефона, но угроза переклички заставляет его идти на занятия. И появляется здесь он вовремя, потому что перед слушателями прямо с утра вырастает фигура зама по кадрам Виталия Кузьмича, куратора семинара, или, как его успел окрестить Ухлюпин, классной дамы. Призывая слушателей к вниманию, Виталий Кузьмич стоя громко стучит по столу ручкой.

– Усаживайтесь, товарищи, поскорее! Конечно, тяжело с утра входить в рабочий ритм, отвыкли вы тут от этого, но тем не менее… – приговаривает он, поджидая, когда слушатели займут свои места. Но те подходят и подходят, и Виталий Кузьмич осуждающе покачивает головой, оставаясь все в той же выжидающей позе. Наконец поток опаздывающих иссякает, и он, обводя изучающим взглядом зал, неутешительно кривится.

– Да, негусто опять нас…

– Так болеют же многие! – возражают ему со скамеек.

– Бедные, – делает скорбное лицо тот. – Слишком мало лекарств, наверное, захватили с собой.

Среди слушателей прокатывается смешок.

– Ну, начнем, – подводит черту под этой увертюрой Виталий Кузьмич. Потом, поворотившись по направлению к двери, жестом подзывает появившуюся там женщину – Входите, Лидия Петровна, пожалуйста. Мы еще не начинали. Поднимайтесь сюда, – приглашает он ее на сцену.

Женщина в белом халате проходит на сцену, и кто-то узнает в ней заведующую кафе.

– Товарищи, – обращается к слушателям Виталий Кузьмич, – тут назрели кое-какие бытовые проблемы. Вот о них и скажет вам сейчас представитель общественного питания Лидия Петровна. Пожалуйста, – кивком головы разрешает он ей говорить.

Заведующая кафе прокашливается и звонким, резким голосом начинает:

– Я насчет стаканов и вилок. У нас тут как семинар, так и ходим по комнатам, собираем. Поэтому просим вернуть, потому что к столу подавать нечего…

Сообщение это долго и оживленно комментируется.

– А как же нам без тары?

– Ложки, стало быть, можно оставить, она ничего не сказала про ложки…

Виталий Кузьмич снова, подняв руку, успокаивает публику.

– Надеюсь, все понятно? Полагаю, что к этому вопросу мы больше возвращаться не будем. Спасибо, Лидия Петровна, за своевременное предупреждение, – благодарит он заведующую кафе легким наклоном корпуса.

Та уходит, а Виталий Кузьмич снова жестом руки просит внимания.

– Товарищи, сегодня на первой паре занятий перед вами должен был выступать кандидат экономических наук Кораблев-Гофман, но, к сожалению, по неизвестным причинам он пока не прибыл, и это время придется занять мне.

Мы поговорим с вами, уважаемые, о принципах подбора и расстановки кадров в низовом звене, то есть в вопросах, входящих в вашу компетенцию… – Он отпивает из стакана чай, который на каждую новую лекционную пару заботливо ставит официантка из кафе, прокашливается. – Как известно, принцип подбора и расстановка кадров в низовом звене, – повторяет он, – то есть в вопросах, входящих в вашу компетенцию…

Виталий Кузьмич говорит не спеша, обдумывая каждое предложение и делая ради этого между ними продолжительные паузы. Голос его звучит негромко, как бы на одной ноте, и это действует убаюкивающе. Дробанюка, который прошлой ночью плохо спал – возбуждение так и не улеглось, – потихоньку начинает клонить в дрему, но он крепится. А вот сидящий у самой двери пожилой дядька из опоздавших, – тот уже безвольно свесил голову на грудь и все слышнее посапывает. Затем он начинает по-настоящему могуче храпеть. Виталий Кузьмич замечает это, приостанавливая на нем взгляд, но продолжает все так же размеренно читать свою лекцию. И только тогда, когда пожилой дядька усиливает свой храп до такой степени, что заглушает его речь, он болезненно морщится. Кажется, Виталий Кузьмич вот-вот попросит разбудить дядьку, но происходит неожиданное. Вдруг кто-то громко чихает раз, потом другой, и это почему-то вызывает взрыв хохота. Храпевший дядька с испугу подхватывается и направляется к выходу.

– Вы куда? – останавливает его Виталий Кузьмич.

– Ну, это… перерыв же, – моргая, растерянно объясняет тот. – А что – разве еще не?.. – оторопело смотрит он то на слушателей, то на Виталия Кузьмича.

– Да, доучились мы… – неодобрительно качает головой тот, а пожилой дядька под всеобщий хохот пятится на свое место. – Но продолжим, – говорит Виталий Кузьмич, и снова болезненно морщится – на этот раз оттого, что не может вспомнить, на чем его перебили. – Ну, так на чем я остановился? – помогая себе, прищелкивает он пальцами. Затем ищет взглядом, кого бы спросить, потому что добровольно никто не откликнулся. – Подскажи ты, Фролкин, – обращается он к сидящему в первом ряду начальнику участка.

Тот нехотя поднимается, затем, насупив брови, пытается вспомнить.

– Ну, Фролкин? – поторапливает его Виталий Кузьмич. – Не помнишь?

– Так чихнули же!.. – оправдывается тот. – Сбили с толку!

– Да-а, – говорит Виталий Кузьмич и останавливает свой взгляд на Зыбине. – Может, ты подскажешь, Зыбин?

Тот уверенно поднимается и бодро выпаливает:

– Вы говорили о том, что в принципе подбора кадров должны лежать деловые качества.

– Верно, Зыбин, говорил, – соглашается Виталий Кузьмич, – но только в самом начале. Ладно, садись. Так кто же подскажет, на чем я остановился? – Он обводит зал пристальным взглядом, заставляя сидящих втянуть головы.

В это время на ветку, нависшую с приземистой сосны, садится ворона и с любопытством обозревает сидящую внизу аудиторию. Все как по команде задирают вверх головы.

– Вот-вот, – укоризненно подчеркивает Виталий Кузьмич, – ворон считать куда интереснее, оказывается. Или вы подустали, бедные. Тогда сообщу приятную новость. На той неделе два дня отводится на экскурсии.

– Ур-ра! – встречают с восторгом это в зале. – Куда поедем?

– В колхоз и рыбное хозяйство, – с улыбкой сообщает Виталий Кузьмич, довольный тем, что произвел такое впечатление на публику. Он как куратор семинара отвечает за его программу, и ему льстит энтузиазм, с которым восприняли сообщение об экскурсиях. – А теперь – к делу, – снова требует он внимания, успокаивая расшалившийся зал. – Я остановился, кажется, на том, что…

И опять его монотонная речь навевает дрему, а пожилой дядька тут же начинает похрапывать.

С трудом дождавшись конца занятий, Дробанюк бегом бросается к телефону, несмотря на то, что шансов застать Калачушкина практически никаких, поскольку обеденный перерыв. Но, к удивлению, тот оказывается на месте, и Дробанюк с недоумением спрашивает:

– А ты что тут делаешь, Петр Иванович?

– Как – что? – удивляется в свою очередь тот. – Дел по горло.

«Смотри, какой деловой!.. – неодобрительно думает Дробанюк. – Ну, мы тебе обкорнаем крылышки как-нибудь…» А вслух произносит:

– Не-е, так нельзя, дорогой. Работа была, есть и будет, а вот мы сами – еще неизвестно… Щадить себя хоть немного надо… Ну да ладно. Хорошо, что я тебя поймал. Обстоятельства подпирают. Как стало известно… из общения в кругах… Ну, на уровне руководящих товарищей из комбината, если уж начистоту…

Дробанюк тщательно подбирает слова, все больше придавая голосу многозначительности и весомости.

– Словом, по итогам квартала предполагается комиссия… В разрезе готовности объектов по всему титулу… Вот как оно поворачивается, понял?

– Не очень, – чистосердечно признается Калачушкин.

– Ну, будут спрашивать по всем видам выполненных работ, что ж тут непонятного? – злится нарочито Дробанюк. – А мы с тобой на объемы решили налечь. Оно вроде и заманчиво, и планом почти пахнет, но не в русле пока, не в главном направлении… Особенно с учетом предстоящей комиссии… Укрупненная бригада где у тебя – на второй насосной?

– На второй.

– И что – получается?

– Неплохо притом. Еще б немного, и вырвали бы…

– Жаль, – демонстративно вздыхает Дробанюк. – Но видишь, спросят на этот раз за всю номенклатуру работ. Жаль, очень жаль, если мы не удержим здесь укрупненную бригаду.

– Как – расформировывать придется? – наконец доходит до Калачушкина. – Разгонять?

– И самих себя разгоним, если понадобится! – грубо бросает Дробанюк. Он понимает, что сейчас главное – стремительным напором смять главного инженера – да так, чтоб и в голову не пришло возражать. – Сейчас надо делать то, что от нас требуется, а не то, что нам хотелось бы!..

– Да как же так! – подавленно лепечет Калачушкин.

– А вот так, дорогой. Есть сиюминутная выгода и сиюминутные интересы, и есть работа с перспективой. Если мы еще месяц план не закроем, от этого ничего не изменится. – Затем чеканит по слову – И если я поконтачу на этот предмет с руководящими товарищами… из комбината… то, может, и срежут нам его хорошенько. И тогда укрупним и рванем, понял?

– А-а, – наивно протягивает тот.

– Но ты жди моей команды и пока не перебрасывай бригаду Еремчикова никуда. Сегодня сюда, на семинар, должен подъехать Геннадий Михайлович, так что я с ним потолкую на этот счет… А потом и решим. Завтра прямо с утра позвоню, понял?

– Понял, – безотрадно вздыхает главный инженер.

– Вот и действуй как полагается, – напутствует его на прощание Дробанюк.

Повесив трубку, он тяжело переводит дух. Главное сделано, теперь можно и прикорнуть, время еще есть. Дробанюк вприпрыжку поднимается к себе на второй этаж и тихонько входит в комнату, чтобы не разбудить соседа, если тот дрыхнет. Но Поликарпов не спит, он, по своему обыкновению, читает книгу.

– Ну, ты звонил своим? – спрашивает его Дробанюк, ложась в постель.

– Сегодня – нет, – отвечает тот.

– А я только что звонил.

– Ты что-то частенько этим увлекаешься, – усмехается Поликарпов. – А хвалился, что и не подойдешь к телефону.

– Не-е, то я по личным вопросам все наяривал, – вспоминая диалоги с Кармен, улыбается Дробанюк. – А насчет работы всего пару раз. Да и еще придется брякнуть раз-другой. Развинтились мои там, понимаешь. Такая у меня кадра, такая!.. – с одному ему известным намеком произносит он. – Семинар придется устроить по возвращении. Срочный притом. Дело не терпит, понимаешь… – И он откидывается на подушку. – Скорей бы уж этот кончился. Уж очень неважно он организован, ты прав… А у меня все будет продуманно… До деталей…

Дробанюк закрывает глаза и мечтательно продолжает:

– Состав участников подберем как следует… Местечко подходящее подыщем… Программу занятий тщательно продумаем… Необходимые принадлежности для этого захватим…

Он потихоньку начинает посапывать и вскоре засыпает. Ему снится, что он звонит главбуху и просит его срочно разыскать Кармен. Тот убегает в галантерейный магазин напротив, но там ее нет. В техотделе тоже никто не знает, где она. И только тогда главбух спохватывается: «Простите, Константин Павлович, забыл! Старость – не радость, – причитает он. – Кармен на семинар уехала!». «Да? – все еще со строгостью в голосе произносит Дробанюк. – А на какой, интересно?» «По личным вопросам», – объясняет главбух. «Ну, тогда другое дело, – говорит Дробанюк. – Если по личным, то можно…»

СВИДЕТЕЛЬ ИВАНОВ

акой ты волосатый, Дробанюк! Какой ты жирный! – лениво приговаривает Кармен, то ероша густую растительность на груди у Дробанюка, то пытаясь оттянуть на его бугристо-плотном животе складку.

– М-м! – словно кот, мурлычет Дробанюк.

Они устроились на зеленом пригорке у реки, в тихом, уединенном месте. Дробанюк лежит на спине, широко разбросав руки и ноги, глаза его прикрыты солнцезащитными очками. Кармен сидит рядом, в своем потрясающем купальнике итальянского производства, состоящем из настолько узких полосок, что они едва прикрывают соответствующие места.

– И ноги у тебя кривые! – продолжает Кармен.

Ей скучно, и она пытается хоть как-то развлечься.

– Дробанюк, проснись, не то я брошу тебя, – предупреждает Кармен, капризно надувая губки. – Пойдем купаться, что ли?

Дробанюк нехотя поднимается и, сняв очки, протирает вспотевшую переносицу.

– Во как печет!

– Пойдем окунемся! – тянет его за руку Кармен.

– С тобой – хоть в прорубь! – шутит он.

– Какой ты неумный, Дробанюк! – не нравится это Кармен. – Ты даже мой купальник не оценил как следует…

– Ну что ты, Инночка! – успокаивает ее Дробанюк. – Такого купальника нет ни у кого! Даже в Италии!

– Ты думаешь? – с наивной недоверчивостью спрашивает она, косясь на свой бюстгальтер.

– Убежден! Это разовый экземпляр, не иначе.

– Как это?

– Ну, в единственном числе, – объясняет Дробанюк. – чтобы ни у кого больше не было.

– Ой, неужели?! – с восхищением восклицает Кармен.

– Фирма знает, что делает, – с видом большого знатока втолковывает ей Дробанюк. – Зачем лишняя конкуренция?

Кармен тут же надевает свои очки с громадными стеклами-блюдцами и, поднявшись во весь рост, становится в эффектную позу манекенщицы, демонстрирующей пляжные наряды.

– А теперь как я выгляжу?

Дробанюк снимает свои очки и, прищурившись, оценивающе смеряет Кармен сверху донизу взглядом. Затем ошеломленно качает головой, причмокивая.

– Ну? – требовательно спрашивает Кармен. – Почему ты ничего не говоришь?

– Нет слов, Инночка! – наконец с чувством выдыхает тот. – Софи Лорен в своем первом кинофильме!

– Ой, завал! – расплывается та в довольной улыбке. – Ты так считаешь?

– Так все считают! – с пафосом восклицает Дробанюк. – Даже те, кто тебя вообще не видел.

– Как это? – недоуменно частит своими крылами-ресницами Кармен.

– Ну, кто в этом купальнике тебя не видел. И в этих очках вместе с купальником.

– А-а, – принимает эту версию та. Затем, надув губки, к чему она охотно прибегает, Кармен недовольно произносит – Ну почему здесь никого нет, Дробанюк?

– Ты что имеешь в виду, солнышко?

– Почему здесь не пляж? – говорит Кармен. – Мне так хочется кого-нибудь затмить.

«Не хватало еще только пляжа… – ежится от одной мысли об этом Дробанюк. – Чтобы, кроме купальника, и меня оценили…»

– Тебе недостаточно солнца? – спрашивает он, загадочно улыбаясь.

– Как это? – следует традиционный вопрос.

– Ты ведь затмила и солнце.

– Ой, ты какой хитрый, Дробанюк, – грозит ему пальчиком Кармен. – Ну, тогда давай хоть немного пройдемся.

«Солнца ей, конечно, недостаточно, – кряхтя, поднимается Дробанюк. – Оно ведь без глаз и не скажет „Завал!“» Пройтись по берегу у него особого желания нет – мало ли на кого натолкнуться можно! А с другой стороны, и опасаться вроде бы нечего, место тут достаточно глухое, неподалеку лишь деревенька из нескольких десятков хат, до города считай с полсотни километров. Словом, удачно он выбрал местечко, недаром же приезжал сюда на разведку.

Дробанюк и Кармен, взявшись за руки, словно молодожены, идут вдоль реки. Берега здесь в густых зарослях, вокруг ни души. Даже возле виднеющихся за километр хат будто все вымерло, несмотря на субботний день.

Довольный этим, Дробанюк уже было собирается предложить Кармен вернуться, как вдруг со стороны речки раздается сильный всплеск.

– Эксплуататор! Капиталист! Отбивные тебе цеплять, что ли?!

– Ой, кто это?! – испуганно вскрикивает Кармен.

– Спокойно, – привлекает ее за плечи Дробанюк и, выгибая грудь колесом, как бы защищает этим от возможной опасности. – Пока я с тобой, тебе ничего не грозит.

Но Кармен вдруг, отметая представление о ней, как о представительнице слабого пола, стряхивает с плеча его руку и смело устремляется туда, где за лозняком раздались гневные слова в адрес классовых врагов. Дробанюку ничего не остается, как засеменить следом. Из осторожности он то и дело оглядывается: не с женой ведь приехал позагорать, а с собственной секретаршей.

За лозняком, густо облепившим небольшую бухточку, на клочке песчаного бережка под обрывом сидит рыболов– живописный старикашка в смешном берете, из-под которого торчат завитушки седых волос.

Не обращая внимания на спустившуюся к нему Кармен, он продолжает кого-то отчитывать последними словами.

– Поджигатель ты мирового пожара! – с сердцем восклицает старикан, накручивая леску на одной из удочек, которых возле него несколько. – Агент ЦРУ ты!

«Газеты, наверное, любит читать, – делает вывод Дробанюк. – Вот и нахватался…»

– Дедушка, что вы здесь делаете? – уставляется на него очками-блюдцами Кармен.

– Отойдите, дама! – не глядя на нее, отмахивается старикан. – Тут дело сурьезное, воспитательный час…

– Как это? – в своей обычной манере интересуется та.

– А чтоб знал, с кем имеет дело, – объясняет старикан. – Милитарист разнузданный! Он ишо будет водить меня за нос!

– Кого вы так, дедушка? – настойчиво допытывается Кармен.

– Кого ж? – хмыкает тот. – Этого рыцаря плаща и кинжала!

– Дедушка, очевидно, имеет в виду какого-нибудь окуня? – с иронией подсказывает Дробанюк.

Услышав мужской голос, старикан наконец-то удосуживается обернуться. Выцветшими белесыми глазенками он оглядывает сначала Дробанюка, потом Кармен, причем ту значительно дольше. «Купальник оценивает», – усмехается про себя Дробанюк, который наблюдает за происходящим стоя над обрывом.

– Ой, правда, окуня? – манерно всплескивает ладошками Кармен.

– Неправда! – сухо отвечает старикан. – Буду я из-за каких-то марионеток голову морочить!

– Китов, значит, ловим? – поддевает его Дробанюк.

– Чего – китов?

– А кого ж тогда? Акулу империализма?

– Во-во! – клюет на знакомую терминологию рыболов. – Почти… – Голос его сразу же теплеет – оттого, наверное, что Дробанюк в его вкусе высказался. – Сома ловлю!

– Бро-ось, дедушка, – подзадоривает его Дробанюк. – Откуда тут может взяться сом?

– Как откудова? – не соглашается старикан. – Вот тут и сидит, гангстер, в этом омуте! И ишо как сидит, проклятущий!

– Поймайте его! – просит Кармен. – Хочу посмотреть на сома.

«Это ты хочешь сому себя показать», – сердито думает Дробанюк, опасаясь, как бы из-за ее капризов они не застряли возле этого колоритного старикана.

– Как же – посмотришь на него, дочка, – с сожалением качает головой рыболов. – Ежели он как апологет звездных войн! Сожрал приманку да ишо и хвостом досвиданьице показал, слуга монополий.

И вдруг старикан, поднявшись, уставляется взглядом куда-то на середину реки.

– Неужели клюет? – взвизгивает Кармен и снимает очки, чтобы получше всмотреться туда.

– Сейчас клюнет, – с разочарованием в голосе произносит старикан.

– Ой, завал! – чуть ли не подпрыгивает от радости Кармен. – Это так интересно!

– Ишо как клюнет! – мрачно продолжает тот. – Жареный петушок только!

– Как это? – округляются глазищи у Кармен до такой степени, что становятся похожими по размерам на очки.

Дробанюк тоже с любопытством смотрит на речку, но ничего особого не видит, кроме небольшой радужной пленки. Но вот эта пленка все больше расширяется, и становится ясно, что это пустили какой-то краситель. «Вот и покупались!» – разочарованно думает Дробанюк.

– Что это там? – жеманно тянется вперед и Кармен, заметившая пленку.

– Опять хана рыбе! – в сердцах сплевывает старикан.

– Что это, Дробанюк? – обиженно спрашивает Кармен. Видимо, ее уязвила неучтивость рыбака, не оценившего ее интереса.

– Новая река прокладывает себе русло. Мазутная, кажется, – мрачно острит Дробанюк. Ему так хотелось искупаться, день-то жаркий какой.

– В третий раз ужо, – отзывается старикан, все еще не сводя глаз с реки. – Все это с кожевенного завода запускают.

– Безобразие! – качает головой Дробанюк.

– Зато как красиво! – возражает Кармен. Голос ее звучит обиженно.

Безутешно махнув рукой, рыболов вытаскивает папиросу и закуривает. Затем обращается к Дробанюку:

– Как ты думаешь, мил человек, а что, если я сигнальчик от группы товарищей шарахну куда следовает? Вот про это безобразие, – кивает он на реку. – Это ж все равно как враждебные происки…

– От группы товарищей? – удивляется тот.

– Так дело ж неотложное, – объясняет старикан. – Пока есть шанс изловить этих сапожников с поличным.

– Да при чем тут от группы товарищей, папаша?

– А как же? – в свою очередь удивлен этим непониманием тот. – Для ускорения. Ежели ты в одиночестве подпись учинил, то – пока раскачаются, а ежели от группы товарищей – бегом бегут, аж спотыкаются!

– Ну, если так… – соглашается Дробанюк.

– Проверено, – гордо говорит старикан. – Я этаким макаром благоустройство в наших Кленцах обеспечил. А то, понимаете, один несолидные заверения… Вот и нынче киномеханик Пинька по вопросу киноустановки обратился: «Выручи, – говорит, – дед Кузьма, непробиваемость имеется. Пробовал, – говорит, – всеми возможными средствами – не помогает. Так ты, значит, черкни от имени группы товарищей. Сам бы просигнализировал, да неудобно – при исполнении…» Вот какой коленкор!.. Я, конечно, только по особо важным причинам, а так – не-е… Грозное оружие расчехлять требуется в решающие моменты!.. Был, значится, случай…

Старикан, судя по всему, собирается более детально развить эту жгучую тему, но перебивает Кармен.

– Мне скучно, Дробанюк, – хнычет она. – Пойдем поищем, где можно покупаться.

– Бывай, папаша! – уходя, бросает рыболову Дробанюк. – Лови акул империализма, больших и маленьких!

– Да вот, посижу еще маленько, может, уцепится-таки представитель оголтелой реакции, – снова наклоняется к своим снастям старикан. – Ежели, конечно, красота эта сойдет…

– Вдруг поймаете, зовите и нас! – уже из-за лозняка кричит ему Кармен.

Снова по-молодежному взявшись за руки, Дробанюк и Кармен идут по берегу, высматривая, где можно искупаться.

Радужная пленка становится постепенно все ярче и шире, вызывая восторги у Кармен своей необыкновенной красочной палитрой.

– Давай немного позагораем, мое итальянское солнышко, – предлагает Дробанюк. – А тем временем, может, и пленка сойдет…

– Между прочим, – с укором замечает Кармен, – очки у меня французские.

Они снова располагаются на травке, подставляя свои тела солнцу. Кармен долго улежать не может, ей снова скучно, и она теребит Дробанюка, посылая его посмотреть, не сошла ли радужная пленка. Того нестерпимо тянет в дрему, но ничего не поделаешь, и он, кряхтя, поднимается. Но радоваться по-прежнему нечему – пленка стала еще насыщенней, а кое-где ее уже прорезают грязно-бурые полосы. Тем не менее на выразительный взгляд Кармен Дробанюк отвечает бодрой улыбкой: мол, все почти в полном порядке!

– Скоро не только купаться – пить эту водичку можно будет, мое солнышко, – заверяет он.

– Как скоро? – довольно больно дергает за волосы на груди уже успевшего улечься Дробанюка Кармен.

– С полчасика еще… моя радость. Потерпи чуток… – морщится от боли тот.

– Терпеть вредно! – капризничает Кармен. – Какой ты плохой, Дробанюк!

Дробанюк переворачивается, укладываясь ничком, но Кармен все равно не дает ему покоя. Он проклинает сапожников с кожевенного завода, испортивших не только воду, но и настроение.

– Солнышко, – пытается он отвлечь Кармен от агрессивных поступков, – а что сейчас в Италии модно носить по воскресеньям?

Кармен изумленно застывает, и на лице ее отражается сложная работа мысли. В это время со стороны речки доносится дикий вопль, заставляющий Дробанюка подскочить как угорелого. Вслед за воплями раздаются какие-то невразумительные крики, и на пригорке неподалеку появляется старикан. Он без берета, седые волосы его взъерошены, а глаза горят сумасшедшим блеском.

– Т-там! – заикаясь, кричит он, показывая рукой на речку. – Т-там!

Дробанюк и Кармен бросаются к нему.

– Что такое, дедусь? Что случилось?

– Т-там!.. – твердит по-прежнему тот, трясясь, словно в лихорадке.

– Да что там, в конце концов?! – И Дробанюк, схватив его за плечи, с силой встряхивает, приводя в чувство. – Сом сорвался? Или акула империализма все-таки?..

– Ч-человек там! – лепечет старикан. – Ч-человек!

– Какой человек? Ты можешь толком сказать? – почти кричит на него Дробанюк, пытаясь добиться вразумительного ответа.

– У-утопший… Совсем, – обессиленно произносит наконец старикан. Ноги у него подкашиваются, и Дробанюк, поддерживая, опускает его на землю.

– Ой! – испуганно взвизгивает Кармен. – Я боюсь!

– Спокойно, может, ему померещилось, – подбадривает ее Дробанюк. – Сейчас разберемся… Какой человек, папаша? – приседает перед стариканом на корточки он. – Где утонул?

– Т-там! – нерешительно кивает тот в сторону речки.

– А конкретно? – пристально смотрит ему в глаза Дробанюк. – Речка больша-ая…

– В ом… ом-муте, – дрожащим голосом отвечает старикан.

– Какой человек? – продолжает спрашивать Дробанюк. – Ты же один там сидел? Откуда же взялся человек?

– В омуте… В воде, – наконец начинает понемногу приходить в себя старикан. – Я леску выбирал, к-когда чувствую – что-то зацепилось. Думал он – п-п… п-под…

– Поджигатель? – догадывается Дробанюк.

– Аг-га, – кивает тот. – Когда тяну – н-нога..

– Чья нога? Поджигателя?! – специально подбрасывает этот вопросец Дробанюк, чтобы проверить, не спятил ли на самом деле старикан. Фосфоресцирующие глаза того выглядят весьма подозрительно.

– Утопшего, – вдруг без заикания, осмысленно отвечает старикан.

В это время Кармен стучит в спину Дробанюку своим длинным наманикюренным ногтем.

– Мне страшно…

– Ну, я же с тобой, – успокаивает ее Дробанюк. Он поднимается и, привлекая Кармен к себе, нежно берет ладонями за щеки. – Я тебя никому не дам в обиду, моя Кармен.

– Как это – Кармен? – удивляется та.

– Это в опере такая красавица, – объясняем Дробанюк. – Испанская. Жгучая. Как ты.

– Не заливай! – недоверчиво кривится Кармен. – Я была на этой опере тоже. Когда мы всей конторой в культпоход ходили. Кармен – ужасно толстая баба. И совсем не жгучая.

– Ты просто ее, наверное, не рассмотрела как следует, солнышко, – оправдывается не ожидавший этого Дробанюк.

– Я в первом ряду сидела, между прочим. И видела, как с нее пудра сыпалась.

– Значит, я попутал исполнительницу, – выкручивается он. – Это я жгучую Кармен в Большом театре в Москве видел. – И как можно искреннее смотрит ей в глаза. Хотя Дробанюк мимо Большого театра только проезжал, но уж подловить его Кармен не сможет наверняка. – И фигура у нее была, как у тебя, солнышко, и глаза такие большие… – А увлекшись, неосторожно добавляет – И очки французские.

– Прям, и очки… – тут же цепляется за это Кармен.

– Представь себе! – так, будто он сам поверил с трудом в это, заверяет Дробанюк. – У нее что-то там со зрением приключилось, и ей порекомендовали петь в очках.

Кармен недоверчиво хмыкает, затем, заметив, как поднялся старикан, снова капризно надувает губки.

– Все равно мне страшно.

– Да ерунда все это! – успокаивает ее Дробанюк. – Бред сивой кобылы! Это он какую-нибудь корягу зацепил, а со страху за человеческую ногу принял.

– И никакой не бред! – возражает старикан. – И никакая не коряга!

– Ладно, папаша, сейчас проверим, – разоблачающе смотрит на него Дробанюк. – Ну-ка пойдем к твоему омуту!