Текст книги "Голубая мечта (Юмористическая повесть в эпизодах)"
Автор книги: Анатолий Наумов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ
робанюк с трудом втискивается в трамвай. Тут плотная человеческая пробка. Дробанюк застревает в ней посередине – ни к поручню дотянуться, ни за сиденье зацепиться для равновесия. К тому же мешает собственный портфель, застрявший между чужих коленей внизу. Пробка периодически раскачивается, и тогда его уносит в сторону. Рискуя оборвать ручку, Дробанюк изо всех сил удерживает портфель, проклиная трамвайную толчею.
Всего через две остановки Дробанюку надо выходить, но пробка по-прежнему плотно сжимает его со всех сторон. Чудом ему удается повернуться – и теперь он оказывается лицом к трамвайной двери.
– Вы сейчас встаете? – спрашивает он женщину впереди него – ее затылок с завитками светлых волос у самого носа Дробанюка.
– Встают только те, кто сидит, – отвечает она ему.
– Хорошо, вы сходите? – иначе формулирует вопрос уязвленный Дробанюк.
– Сходят только с ума! – парирует женщина.
«Хамка!» – злится Дробанюк, но связываться с ней не отваживается. А когда дверь на остановке с трудом открывается, он отчаянным рывком, буквально смяв по пути злую бабу, выбирается из трамвая, одновременно вырывая из плотной человеческой массы свой портфель.
На улице Дробанюку приходится поправить съехавший галстук. Затем он тщательно осматривает портфель – цел ли? И только после этого замечает, что вышел не на той остановке. Дробанюк в сердцах сплевывает: ну сплошное невезение! Черная полоса что на работе, что дома. В пятницу послал своего шофера Федю к Самуилу Авангардовичу за ящиком «боржоми» для жены – «Москвичок» на полпути обломался. Причем, капитально – «полетела» коробка передач. Еще и на буксире пришлось тащить эту проклятую развалюху! Не автомобиль, а консервная банка!
И все же как ни ругает под настроение Дробанюк свой подержанный, чудовищного грязно-коричневого цвета «Москвичок», втайне он им даже гордится. Не просто тот ведь достался ему, не говоря уже о том, что автомобиль вообще не положен руководителям его ранга.
Когда Дробанюка назначили начальником ремстроймонтажного управления, первое, что он сделал, войдя в новый кабинет, – сразу же позвонил Ухлюпину и расспросил о том, как обзавестись легковушкой. Ухлюпин, единственный из начальников управлений в их тресте, разъезжал на «Москвиче», раздобытом какими-то сложными путями. «Буг-га-га! – громыхнул сначала в ответ на сиротский тон Дробанюка в своей оглушительно-беспардонной манере тот. – Ловкость рук – и никакого мошенства, понял?». Но, потешившись над беспомощностью свежеиспеченного начальника управления, все же намекнул на те ходы и лазейки, через которые можно было заполучить списанный автомобиль, чтобы потом подмарафетить его до сносного состояния.
Несколько месяцев Дробанюк в поте лица днем и ночью крутился, как фигурист на соревнованиях, пока во дворе управления не сгрузили с МАЗа грязно-коричневый «Москвичок». А после этого еще три месяца шофер Федя, оформленный слесарем, возился с ним, чтобы поставить его на колеса. Фейерверком брызгала электросварка, когда латали подгнивший кузов. Но зато когда Дробанюк уселся на переднее сиденье справа и «Москвичок», фыркнув, тронулся с места, он едва сдержался, чтобы не закричать «Ура!». И такое Дробанюка охватило празднично-торжественное состояние, что он тут же дал Феде команду подъехать к гастроному, взял бутылку шампанского и прямо в «Москвичке» стрельнул на радостях пробкой в потолок…
Конечно, тем, кто ездит на порядочном транспорте, нельзя не позавидовать, и Дробанюк порой долгим и тоскливым взглядом провожает какую-нибудь «Волгу» с гордым силуэтом владельца рядом с водителем. Но в принципе он доволен и своим подержанным «Москвичком» – лучше ведь, чем совсем ничего. С работы, на работу, домой пообедать – не в трамвайной давке добираться… Да и супругу по пути, а то и персонально подбросить то на рынок, то еще куда…
Одно плохо: начиненный с миру по нитке собранными запчастями, да еще большей частью бывшими в употреблении, «Москвичок» частенько барахлит, ломается и приходится беспрерывно латать его. Вот и опять предстоит хорошенько помозговать, где достать эту проклятую коробку скоростей. К тому же сегодня понедельник – день, как известно, тяжелый, работы невпроворот, откуда время взять на это…
Выбирая от трамвайной остановки кратчайший путь к своему управлению, Дробанюк пытается спешить, чтобы не опоздать на планерку, но не получается: одолевает одышка. «Разожрался я, – недовольно думает Дробанюк. – Да и спиртного поменьше лакать надо. Не то вообще в бегемота превращусь. Стыдно на пляже раздеться…»
На планерку он является, изрядно припоздав. Его уже устали ждать, и Дробанюк замечает злорадные взгляды: он обычно въедливо распекает за опоздания, а тут вдруг сам показал пример… Но не успевает Дробанюк отдышаться, как секретарша приглашает его к телефону – звонит управляющий трестом. И он озабоченно спешит к себе в кабинет.
– Але, – торопливо снимает трубку Дробанюк. – Слушаю вас, Геннадий Михайлович.
– Слушай, и внимательно, – жестко говорит управляющий трестом Младенцев, и внутри у Дробанюка все обрывается – если тот начинает с этих слов, значит, предстоит хорошая накачка. – У вас там пару листов чистой бумаги найдется?
– Да., это… – мнется Дробанюк, не зная, что и сказать в ответ: уж больно подозрителен вопрос.
– Если нет, то придете ко мне вместе с главным, я найду для вас пару листов чистой бумаги, – говорит управляющий. – Вдвоем на них и накатаете заявления на расчет.
– Кхэ-э, – натужно кряхтит Дробанюк, но возражать не решается, зная, что будет еще хуже.
– Вы что там себе думаете по поводу бойлерной, а? – Голос управляющего приобретает твердость металла. – Или вы хотите, чтобы я и дальше выслушивал накачки в комбинате из-за того, что вы не в состоянии разобраться с какой-то паршивой бойлерной? Так вот, голубчики, немедленно, слышите – немедленно! – наведите мне порядок с этим делом! Ты лично мне доложишь, понял?
Вслед за этим в телефонной трубке звучат частые гудки – управляющий уже положил ее.
– Кхэ, – снова кряхтит побледневший Дробанюк. Его плотная, выпирающая из воротника рубашки шея покрылась испариной. Дробанюк расширяет ошейник галстука и, расстегнув воротник, с облегчением отдувается, будто после парной. – М-да…
Затем нажимает кнопку, коротко бросает появившейся в дверях секретарше:
– Пусть зайдет Калачушкин.
– Петр Иванович заболел, – сообщает та и вопросительно смотрит на Дробанюка своими серыми, выцветшими глазами. «Нашел время бока отлеживать», – сердится Дробанюк и только теперь замечает, что секретарша слишком худа и совсем не привлекательна. Где-то в глубине его сознания проносится мысль, что хорошо бы подобрать вместо нее молодую и симпатичную.
– Объявите, что планерка переносится на завтра, – говорит Дробанюк и провожает секретаршу долгим, оценивающим взглядом. Но думает он не о молодой и симпатичной, ему сейчас не до этого, а о том, что надо ехать на проклятую бойлерную. А чем ехать? Он машинально крутит диском телефона и не сразу реагирует на откликнувшийся в трубке зычный голос Ухлюпина.
– Алло? Алло, кто это? – нетерпеливо спрашивает тот. – Какого вы черта молчите?
– Выручай, Юрий Алексеевич, – умоляюще произносит Дробанюк. – Коробка скоростей полетела.
– A-а, это спикер верхней палаты!
Ухлюпин в последнее время все чаще обзывает Дробанюка этим, до обидного неприятным выражением, – но тот скрепя сердце вынужден его проглатывать. Ухлюпин – человек нужный. Пусть пока гоношится, лишь бы помогал.
– Опять твой «Мерседес» дал трещину? Слушай, ты же перехватишь все мои связи! Я тебе то, я тебе другое, а с тебя мне цистерна козлиного молока взамен… Не-е, дорогуша, калорийность твоего продукта – пшик.
– В долгу не останусь, Юрий Алексеевич, – преданно заверяет Дробанюк. – Ты же меня знаешь.
– Потому и говорю, что знаю, – витийствует тот.
Поиздевавшись, он все же подсказывает Дробанюку, куда позвонить, и тот, набрав номер, напряженно приникает к трубке ухом.
– Ну? – коротко отзывается мужской голос. Отчетливо слышно, что тот, кому он принадлежит, жует.
– Это материальный склад? Я от Ухлюпина. Дробанюк моя фамилия…
– Ну? – все так же лаконично спрашивает жующий.
– Я по поводу коробки скоростей, – несмело продолжает Дробанюк. Его смущает это бесцеремонное «ну».
– Ну?
Дробанюк совсем теряется.
– Понимаете… Очень нужна. А если что надо, то…
– Че можешь? – прерывает, наконец, свое «нуканье» жующий.
– Кирпич могу. Цемент, трубы… – облегченно выдыхивает Дробанюк: кажется, наладилось.
– Ну? – требуют от него продолжения.
– Еще щебенку…
– Чихать на щебенку, – заявляет жующий. – Кирпич какой?
– Кирпич белый, силикатный.
– Чихать на силикатный.
– Да? – растерянно уточняет Дробанюк.
– Красный есть? – спрашивает жующий.
– Есть доска-сороковка, – невпопад отвечает на это Дробанюк.
– Сороковка? – приостанавливают жевать на том конце провода. – Кубов пять дашь?
– Пять кубов? – мнется Дробанюк. – Туговато, но вообще-то можно… Только мне срочно коробка нужна.
– Присылай. Спроси в приемной Юлия Валентиновича Сюкина. Сюкин – это я…
Дробанюк подскакивает от радости. Затем, на ходу бросив секретарше: «Я на бойлерную», почти бегом устремляется в гараж. А уже через час снятый с линии грузовик везет доски Сюкину и забирает у того коробку скоростей. Федя тут же устанавливает ее с помощью водителя грузовика на «Москвичок», а Дробанюк стоит над ними надсмотрщиком и поторапливает.
Прибегает секретарша и перепуганно сообщает Дробанюку, что его зовет к телефону Зинаида Куприяновна, жена, и что та очень взволнована.
– Я на минутку, – заверяет Дробанюк Федю и водителя грузовика, будто они без него не управятся. – А вы тут поскорее…
– Котюся! – запыханно говорит Зинаида Куприяновна, когда он берет трубку. – Ты уже отремонтировал машину? – И не ожидая ответа, тараторит – Звонил Гамузевич, он тебя разыскать не может. Гамузевич достал какой-то потрясающий сорт винограда и просит, чтобы ты немедленно, сейчас же забрал его, а то останутся рожки да ножки…
– Чего он горячку порет? – недовольно спрашивает Дробанюк. – И без винограда дел по горло.
– Котю-юся! – с жесткой укоризной произносит жена, укрощая этим его. – Гамузевич утверждает, что такой виноград попадается раз в столетие. Он так и сказал – раз в столетие. А мы на даче всякую дрянь разводим.
– Ладно, заеду, – нехотя соглашается Дробанюк.
– Котюся, надо сейчас же, а то будет поздно. Ты же знаешь Гамузевича – разбазарит в один момент.
– Машина будет готова только часа через полтора – понимаешь?
– Часа через полтора? Прекрасно! Значит, по пути захватишь меня. Мы заедем к Людмиле Геворкиевне, посмотрим, что она получила. А ты насчет импортной кофемолки не уточнял?
– Пока нет, – упавшим голосом отвечает Дробанюк. Ему хочется сослаться на то, что сегодня понедельник и дел на работе по горло, но знает, что возражать жене бесполезно.
– Жду, Котюся, – тоном, исключающим возражения, завершает их беседу Зинаида Куприяновна.
Дробанюк какое-то время сидит в тяжелой неподвижности, затем нервно набирает номер Гамузевича. Тот не отвечает. Дробанюк набирает другой номер, уточняет, где Гамузевич. В это время в кабинет просовывает голову Федя – рыжий, патлатый парень.
– Порядок! – радостно светятся его глаза.
– Сейчас едем, – бросает ему вмиг повеселевший Дробанюк и опять торопливо крутит диском телефона, разыскивает Гамузевича. Того нигде нет, и Дробанюк в сердцах так швыряет трубку, что та сваливается и зависает на витом шнуре. Уже разогнавшийся к выходу Дробанюк, чертыхнувшись, возвращается, чтобы положить ее на место.
Затем почти бегом устремляется из кабинета.
– Я в нарконтроль, – бросает он на ходу вопросительно уставившейся на него секретарше. Дробанюк успевает заметить в ее взгляде привычное недоумение. К счастью, оно больше не выходит за рамки безмолвного взгляда. Ведь однажды, когда она попыталась уточнить, в какой нарконтроль он едет – районный, городской или областной, Дробанюк грубо оборвал ее, и с тех пор у нее хватает ума держать язык за зубами, хотя взгляд и выдает ее неуместное любопытство.
Когда Дробанюк усаживается на переднее сиденье справа, а Федя, включив зажигание, заводит двигатель, рокочущие звуки того воспринимаются, как победные фанфары.
– Эх, родимый! – с ласковой игривостью похлопывает Дробанюк по щитку приборов «Москвичка». – Как маракуешь, Федор, не вмонтировать ли нам сюда какой-нибудь порядочный маг? Чтоб как у людей было?
– Ну его!.. – отбрыкивается водитель. – Вон у Терещенки стекло разбили и с мясом вырвали на стоянке.
– Волков бояться – в лес не потыкаться, – смеется Дробанюк. – Маг обязательно поставим. Тап-тап-пап! – с притопыванием напевает он. – Челентано как врубим! Ты Челентано уважаешь?
Они делают изрядный крюк по городу, заезжая за Зинаидой Куприяновной. Ждать ее приходится долго, и когда она, пышнотелая, броско одетая, с высоко сооруженной прической на голове выходит из подъезда, Дробанюк пересаживается на заднее сиденье, уступая ей переднее.
– Котюся, не возникай! – упреждает она возможный упрек. – У женщины всегда есть уважительная причина для опоздания. Ничего с твоим Гамузевичем не случится. Главное – к Людмиле Геворкиевне поспеть.
– Так куда мы сначала? – недоумевает Дробанюк.
– Разумеется, к Людмиле Геворкиевне, – непререкаемым тоном произносит жена. – Виноград твой никуда не денется.
«Вот, пожалуйста, и на тебе, – возражает про себя Дробанюк. – То ей виноград нужен был до зарезу, а то…» А вслух произносит:
– Ну, как хочешь. Тебе виднее.
Они подъезжают к большой стекляшке универмага, и жена исчезает в нем. Ждать ее приходится долго. Дробанюк нервничает: не дает ему покоя мысль о бойлерной. Но проходит час, затем и полтора, а Зинаиды Куприяновны все нет. Не выдержав, Дробанюк идет в универмаг на поиски. Здесь душно от многочисленной толпы, облепившей все прилавки, и у него сразу пропадает желание искать жену. Ведь даже если и найдешь, то неизвестно, чем это кончится. Попробуй, оторви ее от тряпок! Лучше уж перекусить, пока есть возможность. И Дробанюк поднимается на второй этаж, в кафетерий.
Когда он возвращается, жена уже сидит в «Москвичке» с большим свертком.
– Где это тебя носит? – с упреком встречает она. – Целый час жду…
От универмага они едут к Гамузевичу, долго ищут этого неуловимого обладателя потрясающего сорта винограда, который попадается раз в столетие, потом отвозят черенки на дачу за двадцать с лишним километров за городом. К управлению «Москвичок» подруливает уже в самом конце рабочего дня.
– Геннадий Михайлович звонил, – с какой-то опаской в голосе сообщает Дробанюку секретарша.
По ее тону он заключает, что управляющий трестом наверняка опять набросится, как разъяренный бык. «Влип, – становится кислым лицо у Дробанюка. – Замордует теперь, – обреченно думает он. – На весь вечер настроение испортит. Эх, надо было бы поехать на эту проклятую бойлерную… Впрочем, ладно, – успокаивает он себя, – смотаюсь завтра, в конце концов не съест. Скажу – понедельник, день тяжелый, закрутился…» И вдруг Дробанюк застывает в напряженной позе, обмозговывая внезапно пришедшую спасительную мысль. Затем, воспрянув, хватает телефонную трубку и поспешно набирает номер управляющего.
– Але, Геннадий Михайлович, это Дробанюк… – довольно бодро произносит он.
– Очень рад слышать, – с мрачной иронией отвечает тот. – Где тебя целый день носило, хотел бы я знать?
– Там, где меня носило, Геннадий Михайлович, уже больше носить не будет! – с напором отвечает Дробанюк. – Хватит с меня, наработался по горло! Доволен под завязку! Заявление на расчет сразу в двух экземплярах настрочил!..
– Погоди, погоди, – недоумевает ошарашенный таким поворотом управляющий. – Объясни толком… Не понимаю я тебя.
– А что объяснять? – с прежней энергией продолжает Дробанюк. – Все ясно. С такой кадрой, как у меня, не то что бойлерную – обыкновенную табуретку не отремонтируешь, если она расклеится. И не уговаривайте меня – пусть этим управлением хоть сам министр руководит, все равно толку не будет. Целый день как угорелый мотаюсь, и концов не могу обнаружить. Калачушкин, понимаете, бока отлеживает, насморк его в постель свалил, а ты тут один за всех, с утра до ночи, белкой в колесе. Ты и в нарконтроль, ты и к снабженцам, ты и за тридевять земель: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что… Да гори оно все огнем! Что я – железный?! Или мне больше всех надо?! Ведь кроме упреков да накачек, ничего другого не слышишь…
– Ох-ох-ох! – примирительно произносит в ответ управляющий. – Слова ему мужского сказать нельзя, как благородная девица все равно… Ладно, ты извини, если я что не так сказал, светскому тону не обучался. Но дело есть дело, сам понимаешь. Вчера в комбинате с меня три шкуры за эту бойлерную сдирали, а я даже вразумительной причины в ответ не мог привести. Да и какие могут быть причины, если сроки давным-давно – тю-тю!.. Ты, Константин Павлович, лучше поменьше фыркай, а чтоб завтра, в крайнем случае послезавтра, с бойлерной был полный ажур. Понял?
– Чего ж не понять? – как бы нехотя соглашается Дробанюк. – Разве я против? Сил же и времени не жалеешь…
– А как с насосной? – благоразумно переводит разговор на другую тему управляющий.
– С насосной вроде ничего, Геннадий Михайлович, – наугад отвечает Дробанюк, хотя понятия не имеет о том, какое сейчас там положение. – Движется… Правда, я сегодня из-за этой бойлерной секунды не мог выкроить, чтобы детально поинтересоваться, но в целом, насколько мне известно, ничего тревожного пока нет.
– Ладно, действуй, – напутствует его напоследок управляющий.
Дробанюк с громадным облегчением кладет трубку и вытирает вспотевшее лицо. Теперь снова можно попытаться разыскать Гамузевича, время еще есть…
ГОЛУБАЯ МЕЧТА
робанюк открывает дверь в туалет, чтобы взять там швабру, и застывает в озадаченности.
– Зин! – окликает он затем жену. – А слона-то мы и не приметили…
– Ты о чем? – спрашивает та из глубины спальни. Сегодня четверг, и чета Дробанюков делает в доме уборку – на субботу приглашены гости, праздновать именины хозяйки дома. – Какого еще слона?
– Самого крупного в мире! В туалет-то к нам и зайти страшно. – Дробанюк недовольно причмокивает, осматривая обстановку в этом уголке квартиры. – Сплошная археология! Можно подумать, что нашим унитазом пользовались еще в каменном веке. А бачок! Со свалки вторчермета, не иначе…
– Я тебе давно говорила, что пора менять, – замечает Зинаида Куприяновна.
– Говорила, говорила! – отчитывает ее Дробанюк. – Надо было настоять, потребовать, поставить вопрос, как говорится, со всей остротой.
– Вот еще! – возражает жена. – Унитаз – это мужская забота.
– Конечно, – с иронией продолжает Дробанюк. – Ведь этим сооружением пользуются только мужчины… Нет, и представить нельзя, что будет, если сюда зайдет Василий Васильевич!..
Кажется, все предусмотрел Дробанюк, чтобы на именинах жены было не хуже, чем у людей. Пришлось неделю ухлопать на то, чтобы достать паюсной икры, а потом за сто километров смотаться за таранькой, привезти индюка и десяток бройлеров. Предложил было жене сварить картошки в мундирах да сала нарезать, но та наотрез отказалась. «Не хватало еще квасу в деревянной кружке поставить? Тебе только дай волю – ты такое устроишь, люди подумают, что в пещеру попали, а не в современную квартиру… Приготовим то, что я скажу!..»
Словом, по части стола все было подготовлено недурно даже на придирчивый взгляд виновницы торжества. Но вот на тебе – в безобразнейшем виде санузел, давно отживший свой срок.
Дробанюк смотрит на грязно-ржавый бачок, который подвязан проволокой, и от этой безрадостной картины сердце у него тоскливо сжимается. Вот это будет настоящий сюрприз гостям и, в первую очередь, конечно, Василию Васильевичу. Гибельное положение, хуже не придумаешь. Хоть вешай табличку «Ремонт, ближайший туалет у соседей…»
– Да будет тебе! – успокаивает Дробанюка Зинаида Куприяновна. – Что ж теперь сделаешь? Лучше пропылесось ковры.
Но Дробанюк словно навсегда застыл в раскрытой двери. Уйти и оставить все в прежнем виде – выше его сил. Были б еще обычные гости, а то ведь Василий Васильевич… Настоящая катастрофа!
– Зин, – наконец встряхивается Дробанюк, – а если поменять?
– Ты в своем уме?! – удивляется жена. – Когда?
– Так еще два дня ведь… – неуверенно произносит он.
– Не еще, а всего два, – доказывает жена.
– Да? – вздыхает Дробанюк. – А если передвинуть именины на пару деньков? – пытается снова зацепиться за малейшую надежду он.
– Этого только и не хватало, – недовольно произносит Зинаида Куприяновна, и по ее тону ясно, что этот вариант исключается.
Дробанюку ничего не остается, как согласиться. В самом деле – гости-то уже приглашены, отступать поздно, путь назад отрезан. Хоть в петлю полезай!..
– Хватит столбом стоять, – злится жена. – Все равно ничего не выстоишь.
Но вдруг лицо Дробанюка преображается, кислое выражение на нем сменяется твердой уверенностью.
– Успеем! – решительно заявляет он. – Хватит и одного дня.
– Ты что имеешь в виду? – с неодобрительной настороженностью спрашивает Зинаида Куприяновна.
– А то, что в лепешку разобьюсь, а завтра унитаз заменю.
Да ты в своем уме?! – ужасается жена. – Мне готовить надо, а ты все превратишь в стройплощадку!
– Не беспокойся, – горячо убеждает ее Дробанюк. – Комар носа не подточит.
– Я тебе не комар! – возражает Зинаида Куприяновна. – И подтачивать мне ничего не надо!
– Ну, это же я для убедительности так сказал, – оправдывается тот. – Это я в том смысле, что все будет сделана в одно мгновение и абсолютно чисто. Ты даже не заметишь. Вот увидишь!
– Ладно, посмотрю, – с угрозой произносит жена, давая понять, что на случай чего никакого спуску не будет.
Но Дробанюк рад и этому.
Он стремглав бросается к телефону и торопливо набирает номер.
– Але, квартира Самуила Авангардовича?.. Пригласите, пожалуйста, его. Дробанюк просит, скажите. Начальник управления.
Пока он ждет Самуила Авангардовича, Зинаида Куприяновна настойчивым шепотом советует:
– Хоть приличный проси. Импортный проси.
Дробанюк жестом заверяет ее: все, мол, будет в порядке.
– Але, Самуил Авангардович? Вечер добрый, как говорится среди воспитанного общества, – расплывается в елейной улыбке он. – Один небольшой вопросец деликатного свойства, не на ночь будь сказано… Какие нынче в моде апартаменты для сидения в уединенном месте, куда даже короли пешком ходят? Разумеется, импортные. Желательно, во всяком случае… Так, так, – делает Дробанюк почтительно-внимательное выражение лица. – Вон оно что… Голубой унитаз – это впечатляет.
При слове «голубой» Зинаида Куприяновна энергична тянется ухом к телефонной трубке, оттесняя Дробанюка. Тот с недовольной гримасой отодвигается от нее, но жена настойчиво придвигается поближе, пытаясь услышать, о чем говорит Самуил Авангардович.
– Минуточку, – бросает в трубку Дробанюк и, плотна прикрыв мембрану ладонью, сердито укоряет Зинаиду Куприяновну – Да что ты, в самом деле?! Я с таким человеком беседую, у меня такой разговор – а ты?!
– Может, этот твой человек в юбке, – парирует жена. – Знаем мы эти деловые разговоры!
– Зина-ида! – пытается урезонить ее Дробанюк. И снова подобострастно обращается в телефонную трубку – Большой пардон, Самуил Авангардович, непрошеные жэковцы приходили проверять тягу… Еще один небольшой вопросец. А в каких пенатах такое изделие водится?.. В торг-стройматериалах, говорите? А еще где, если не секрет?.. В снабсбыте тоже? М-да… Есть над чем поломать извилины, хотя они и без того – уже того… Да откуда ж у меня туда каналы? Ни ручейка, ни канала… Ой, спасибочки, Самуил Авангардович, век не забуду. Даже при склерозе! И в долгу, конечно, не останусь… Записываю: Резо Спиридонович, шесть, два ноля, тридцать…
Дробанюк вписывает в записную книжку номер Резо Спиридоновича и долго сладким голосом благодарит Самуила Авангардовича за помощь. Затем опять набирает номер.
– Кому? – требовательно спрашивает Зинаида Куприяновна.
– Резо Спиридоновичу в юбке! – подначивает ее Дробанюк. – Кому ж еще?.. Резо Спиридонович? – вкрадчиво обращается он в телефонную трубку. – Всяческие пожелания от Самуила Авангардовича, моего большого друга, по совету которого и звоню… Есть к вам одно деликатное дело. Срочно надо одно импортное изделие. Голубая, так сказать, мечта цивилизованного человечества. Хи-хи-хи! – заходится он в угодливом смешке. – Как вы догадались?
Зинаида Куприяновна, неотрывно наблюдающая за мужем, досадливо морщится.
– Конечно, импортный, ха-ха-ха! На отечественном хуже получается, хе-хе-хе!
– Ху-ху-ху! – передразнивает Дробанюка жена, но вполголоса – чтобы все же не помешать.
Разговор с Резо Спиридоновичем длится недолго, и Дробанюк, положив телефонную трубку, удовлетворенно потирает ладонями.
– Вот так, роднуля! – с некоторой мстительностью произносит он. – И импортный, и голубой у нас почти в кармане…
Утром, явившись в свое управление, Дробанюк опять озабоченно хватается за телефон и уточняет, когда именно ему подъехать за импортным изделием. Затем вызывает секретаршу. Та входит в кабинет и по привычке вопросительно уставляется на Дробанюка своими блеклыми глазами.
– Пригласите Еремчикова, Татьяна Васильевна. И пока я с ним буду – никого и на порог, ясно? Даже если сам министр захочет…
А когда появляется бригадир Еремчиков, медлительный мужчина в замызганной фуфайке, Дробанюк жестом приглашает его садиться, а сам будто бы договаривает в телефон, хотя на самом деле только перед самим появлением бригадира снял трубку, и в ней звучит непрерывный зуммер.
– Разумеется, разумеется. Разве ж мы без понятия? Постараемся выручить, конечно… Сколько этой работы? Думаю, часа на два-три, не больше, в крайнем случае, на полдня… Момент, я сейчас проконсультируюсь и скажу точно… – Прикрыв мембрану ладонью, Дробанюк устремляет на Еремчикова предельно озабоченный взгляд – Борис Романович, сколько надо времени, чтобы поставить новый санузел? Ну, бачок там, унитаз?..
– Кхэ, – неспешно прочищает горло тот. – Это ж смотря как… – Слова вылетают у него после ужасающе долгих интервалов. – Одному ставить или вдвоем?
– Ясное дело, вдвоем, – торопит его Дробанюк. Он даже привстает от нетерпения. – За полдня можно успеть?
– Можно-то можно… – выталкивает из себя Еремчиков, но Дробанюк, давая понять, что он воспринял это как согласие, обращается в телефонную трубку к несуществующему собеседнику:
– Все верно, хватит двух-трех часов… Когда? Можно и сейчас, конечно. Мы – люди маленькие, слово начальника – закон для подчиненных… Минуточку, сейчас выясню. Тут у меня в кабинете бригадир, передовой причем, Борис Романович Еремчиков, очень отзывчивый товарищ, он скажет точно… Это с ним я консультируюсь. У нас все отзывчивые, верно… А как же иначе? Иначе нельзя, жизнь – она требует отзывчивости и понимания.
Дробанюк опять прикрывает своей широкой ладонью телефонную трубку и доверительно смотрит на Еремчикова:
– Борис Романович, у тебя все люди заняты? Надо пару хороших хлопцев, срочно заменить санузел одному товарищу.
– Кхэ, кхэ, – снова долго собирается ответить Еремчиков, но Дробанюк, не давая ему опомниться, показывает рукой вверх: дело, мол, касается, высокого начальства, раздумывать нечего.
– В общем, я через часок подошлю Федю, он отвезет твоих хлопцев куда надо. Впрочем, я сам, наверное, подскочу. Дело это важное, ответственное, поэтому лично проконтролирую. Все правильно понял? – с напором спрашивает он.
– Кхэ, кхэ, – отзывается Еремчиков, разводя руками в помощь этим звукам, но Дробанюк энергичным жестом показывает: решено, мол.
– Действуй, Борис Романович, через часок я заскочу, – напутствует он бригадира, и, пока тот неспешно поднимается и по-черепашьи движется к выходу, заверяет несуществующего телефонного собеседника – Все будет в полном ажуре, вот увидите. Раз Борис Романович сказал… Да, золотой человек и толковый специалист низового звена… Единственный в своем роде! У него замечательная фамилия – Еремчиков. С удовольствием бы поменялся! А имя-отчество – Борис Романович… Лучше имени-отчества не придумаешь. Словом, Борис Романович заверяет, что все сделает в лучшем виде и сверхоперативно. Я лично буду присутствовать и контролировать от начала и до конца. Нет, нет, не отговаривайте – буду лично! Дома кто будет?.. Хорошо, я заеду за ключами… Не волнуйтесь, все будет как в лучших домах Лондона… До свидания. Спасибо, что позвонили…
Когда Дробанюк произносит последние слова, Еремчиков только берется за ручку двери, чтобы открыть ее.
– Борис Романович, слышал? Какие люди нам с тобой доверяют, если б ты знал! Смотри же, мы с тобой не должны опростоволоситься.
Как только замызганная фуфайка Еремчикова скрывается за дверью, Дробанюк торопливо звонит жене.
– Зин, через часок я вырву эту голубую штукенцию и сразу же привезу мастеров… К концу дня все должно быть в ажуре. Только учти – я для маскировки провернул дело так, будто одному из высоких чинов ставим, а не мне, понятно? Поэтому иди после работы к маме и жди там моего звонка…
Закончив разговор, Дробанюк вприпрыжку устремляется из кабинета.
– Я по объектам, – бросает он на бегу секретарше. – Потом в контроль. Буду к концу дня, если успею.
Возле крыльца уже наготове «Москвичок». Дробанюк плюхается на переднее сиденье справа.
– Поехали. Базу хозтоваров знаешь? – говорит он Феде. – Возле мясокомбината?
– Найдем, – бодро заверяет Федя.
Что Дробанюку в нем нравится, так это бодрость и оптимизм. Ни разу он не слышал, чтобы Федя на что-нибудь жаловался. В субботу ли, в воскресенье – тот всегда наготове, всегда легок на подъем. Спасибо Ухлюпину, что сосватал. Правда, не обошлось без ерничества, но Ухлюпин не был бы Ухлюпиным, если бы не отмочил что-нибудь. «Заруби на своем крупном пятачке, Котя Павлович, – поучающе сказал он, – что персональный водитель – это не ангел, но хранитель. Ты Хрящеваткина знал? Начальника автоколонны?.. Впрочем, неважно. Так вот, этот Хрящеваткин частенько набирался до такой степени, что передвигаться на своих двоих решительно не мог. С его стороны это было жутким легкомыслием, потому что жил он на пятом этаже в доме без лифта. Но за рулем у него сидел не ангел, но хранитель». «И что?» – не понял Дробанюк, к чему клонит тот. «А то, что каждый раз он взваливал пьяную тушу на плечи и относил ее на пятый этаж. Пока не подорвался…» «Ну, не носил бы», – пожал плечами Дробанюк, все еще не воспринявший высокого смысла ухлюпинского рассказа. «Э-э, брат Котя Павлович, – покачал головой тот. – Не доходит, видно, до тебя вся глубина моей мысли… Так вот, когда Хрящеваткин взял себе другого шофера, тот черта с два стал носить его. Ему собственное здоровье было дороже!» «Ну так что?» – счел нужным подчеркнуть свою позицию Дробанюк. «Да загудел твой Хрящеваткин, как миленький, понял?!» «Ну почему он мой? – с обидой возразил Дробанюк. – Я до упаду не пью». «Ты, конечно, почти стоик, хоть шатаешься временами, как маятник, – сказал Ухлюпин, – но шофера надо подбирать с учетом собственной нестойкости, ясно?».
