Текст книги "Голубая мечта (Юмористическая повесть в эпизодах)"
Автор книги: Анатолий Наумов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
Анатолий Наумов
ГОЛУБАЯ МЕЧТА
Юмористическая повесть в эпизодах
ПРОЩАНИЕ С ПРОШЛЫМ
Здоровый смех – это прощание со вчерашним днем. В этом еще раз убеждаешься, когда читаешь сатирическую повесть Анатолия Наумова «Голубая мечта».
У молодого и, на мой взгляд, по-настоящему талантливого писателя не только острый взгляд на жизнь, но и большое умение через увеличительное стекло своего иногда гротескового восприятия показать нам то, что мы иногда не замечаем простым глазом, проходим мимо. Или не хотим замечать – как бы чего не вышло.
Анатолий Наумов не хватает вас за руки, он как бы говорит: «Люди, остановитесь. Посмотрите вот на этих типов вчерашнего дня. Они еще живут и мешают вам жить».
Сатирик удивительно (для этого жанра) мягок, интеллигентен и не криклив. В тонкой манере, с иронично прищуренным взглядом, он как бы присматривается и смеется тихо, но зло – прямо в глаза тем, кого он ненавидит, потому что очень любит жизнь, справедливость, красоту. Любит свой народ, любит свою Отчизну. И во имя этой любви не может не ненавидеть тех, кто шагает с нами не в ногу.
Автор повести заостряет наше внимание на бесплодности и ненужности таких горе-руководителей, как главный герой его повести Дробанюк.
Этот мещанин в тоге руководителя, который живет своей, какой-то двойственной жизнью, развенчан сатириком в полную силу его дарования.
То, что в жизни этого прохиндея вчера сводилось к выпивке, сегодня уже кажется кощунством, святотатством. Многие хозяйственные проблемы, кадровые вопросы, в частности выдвижение по службе, часто решались за «стопари-ком» на так называемых семинарах в курортных местах. Находились деньги, статьи расходов, параграфы, и все шло на водку, коньяки, вина, щедрое застолье. Сегодня это звучит уже вчерашним днем, как уличение в диком, несправедливом отношении к копейке нашего трудового народа, против чего приняты, решительные меры.
Сатирик искусно выворачивает всю эту фальшь, расточительство, бережливость наизнанку, как бы говоря: «Хватит. Мы этого больше терпеть не можем».
Смешно и стыдно. Люди, потерявшие главное – духовность, жизнь воспринимают утробно, ежедневно бегают в доставании чего-то импортного, хотя оно им, по сути, и не нужно. То, что кажется им благом, даже счастьем, в действительности не представляет никакой ценности: оно просто мишура, блеф.
Читая повесть, чувствуешь, как глубоко писатель знает жизнь. Ни в чем нет фальши, надуманности. Есть, правда, некоторые преувеличения. Но таков закон жанра. Автор делает это сознательно, чтобы сквозь призму сатиры, сарказма показать пороки и язвы на здоровом теле.
Как в прототипах отрицательных героев, так и в отдельных картинках жизни сатирик недостатка не испытывает. Он жизнь знает из первоисточника, коим для него есть ежедневная кропотливая работа в газете. Главное, как говорит сам автор, найти художественный эквивалент увиденному. Говорит сложно, но пишет просто и ясно.
Его отрицательный герой Дробанюк – это продукт нашего времени. Это тип, который сформировался уже при нас. Но вот мы почувствовали, что проморгали его рождение как типа негативного, ненужного нашему обществу. Типа, с которым надо было покончить, так сказать, в зародыше. Увидеть человека, который не соответствует своей должности, и сказать ему, кто есть кто. Но мы, видите, решили не обидеть его, не унизить, и вместо понижения выдвигаем на повышение, чтобы хотя таким способом избавиться от него. Пусть ходит в заместителях руководителей, но сам лично «не ломает дров», не мешает нам жить и работать. А живет под контролем опытных людей и специалистов.
Очень тонко и здорово подмечены черты человека-приспособленца, человека-циника.
В повести выведено несколько персонажей, которых можно охарактеризовать, как людей в тени… Они далеко не на первом плане, они не ходят в руководителях мало-мальски заметных масштабов. Они вообще маленькие, но тем не менее играют определенную роль в нашем обществе. Люди, сидящие на самых «питательных» и нужных точках: на складах с дефицитными товарами, на продуктовых базах и других ежедневно-нужных объектиках. Эти «маленькие большие люди» ничем не приметны. На работе – в старых фуфайках. Живут, как будто всухомятку пережевывая свой скромный ежедневный бутерброд, но зато в неурочное время и вдали от работы этим людям принадлежат лучшие рестораны, они ездят в шикарных автомобилях и, конечно, с шикарными дамами, на которых, как и в их домах, все заграничное, конечно, кроме стен дома и собственного тела.
Эти люди все могут: достать поющий голубой унитаз и быть своим человеком в какой-нибудь хозяйственной конторе.
На фоне этих маленьких, но таких всесильных Сюкиных честные и по-настоящему славные люди, как начальник управления Поликарпов, его экономист-пенсионер Рудь, иногда кажутся белыми воронами. Их больше, их множество, но они как бы в меньшинстве. Они не крикливы, не выбегают на передний план во время больших скоплений народа, не шумят лишний раз, не мелькают перед глазами. Им просто некогда. Они занимаются порученной им работой. Без шума, показухи, спокойно и честно, отдавая всего себя людям, обществу.
Большая жизненная правда повести до глубины души трогает своей искренностью. Читая ее, видишь цельные куски повседневной жизни, и становится до боли стыдно, что среди нас есть еще такие типы, с которыми общество прощается сегодня естественно, без слез и без сожалений. И если им, уходящим, в спину пронесется свист ювеналового бича, то пусть знают: здоровый и откровенно уничтожающий их смех – оружие сильных, побеждающих.
Такое впечатление у меня осталось после прочтения новой веселой сатирической повести Анатолия Наумова. Хочется верить, что чем больше у нас будет таких произведений, тем меньше будет Дробанюков, Ухлюпиных, Ид Яновных, Сюкиных и им подобных.
Несколько слов об авторе. Анатолий Наумов еще со школьной скамьи решил, что ему быть сатириком. Поэтому, только окончив среднюю школу, немедля подал документы в… медицинский институт на лечебный факультет, памятуя, что великие ялтинцы – Антон Павлович Чехов и Степан Васильевич Руданский были известными медиками, и это им не помешало стать классиками.
Но на первом курсе вдруг прокралась мыслишка, что ему до классики далеко, и он оставил мединститут и подал документы в Московский государственный университет на факультет журналистики. Возможно, что таким образом будущие пациенты избавились от горе-лекаря. Но зато читатели в лице Анатолия Наумова нашли прекрасного журналиста.
После окончания Московского университета Анатолий Наумов с дипломом журналиста возвращается в родной край, и в областной газете «Социалистический Донбасс» ему доверяют сельскохозяйственный отдел. Для него это прозвучало несколько иронично. Ведь до этого Анатолий работал на заводе электрослесарем, а о сельском хозяйстве имел очень отдаленное представление. Если его что и сближало с сельским хозяйством, то это только сельскохозяйственный магазин, где продавались овощи и фрукты. Но здесь, в газете, он вспомнил, что его великий предшественник Марк Твен в свое время тоже редактировал «сельскохозяйственную газету», и немедленно переквалифицировался в фельетониста.
Лет семь подряд в «Социалистическом Донбассе» вел сатирический раздел и выступал с фельетонами за подписью газетного персонажа Василия Шахтеркина – веселого отзывчивого фельетониста. В начале 1976 года сочинил первый сборник юморесок для местного издательства «Донбас». Но на первом не успокоился и создал еще два. Потом выступил с книжкой в библиотечке «Перця». После того хватил дальше и подался в «Крокодил», за что и был принят, не без помощи искренней улыбки, в Союз писателей СССР. Теперь Анатолий Наумов (делится по секрету) живет с потаенной мыслью о выходе в Европу и на другие континенты мира. Потому что он убежден, что сегодня если и должно в мире что-то грохотать, то это громовые раскаты схема.
Что он и делает. Во всяком случае новая повесть «Голубая мечта» – тому подтверждение.
ОЛЕГ ЧЕРНОГУЗ
Председатель Комиссии сатиры и юмора
Союза писателей Украины
У ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫХ ТОВАРИЩЕЙ
вешанный баулом и двумя шароподобными авоськами, набитыми всяческими покупками, Дробанюк неловко спрыгивает с подножки вагона и, потеряв равновесие, едва не падает.
– Эй, Котя Павлович! – окликает его знакомый голос. – Ножки не держат? В меру надо потреблять…
Дробанюк оглядывается и видит ухмыляющуюся физиономию своего коллеги Ухлюпина – начальника шестого ремстроймонтажного управления. Поджарый, с наглыми глазами, тот царственно шествует по перрону в сопровождении почетного эскорта из трех подчиненных – это видно по тому, как угодливо они тащат поклажу.
– Ты откуда, родной? – спрашивает Ухлюпин. Голос у него зычный и резкий, и толпа у вагонов вертит головами, привлекаемая его дикторской интонацией.
– Из командировки, откуда ж, – отвечает Дробанюк, повергнутый в растерянность пренебрежительно-фамильярным тоном.
– Во черт! И я тоже, – продолжает тот как ни в чем не бывало. Ухлюпин есть Ухлюпин, для него ничего невозможного в общении с коллегами не существует. – Эх, знать бы, что ехали в одном поезде – дали бы мы с тобой копоти!
И вдруг его украшенная рыжими бакенбардами физиономия вытягивается от удивления:
– Тебя что – не встречают твои?!
Дробанюк мнется, застигнутый врасплох этим неприлично лобовым вопросом. Ему не по себе под беспардонными взглядами сопровождающих Ухлюпина угодников. «Конечно, не встречают, – читает он в них. – И встречать не будут…»
– Во даешь! – гремит Ухлюпин на весь перрон. – Это как понимать? Не уважают тебя, что ли? Так устрой им ликбез по части служебного этикета! – И он, трубно хохотнув, «Буг-га-га!» – трогает с места. «Хи-хи-хи!» – подхалимски саккомпанировав ему, устремляется за ним почетный эскорт.
Кровь бросается Дробанюку в голову, и его и без того красноватое полное лицо становится багровым. Он настолько смят, подавлен этим издевательским смешком, что не в состоянии сдвинуться с места. Авоська и баул обреченно виснут на нем, обжигая руки какой-то постыдной болью.
И только тогда, когда поджарая фигура Ухлюпина с угодливо семенящим эскортом скрывается в толпе, Дробанюк приходит в себя. Растерянность в нем сменяется злостью – сначала на Ухлюпина и его подхалимов, потом на главного инженера Калачушкина, которому, конечно же, и в голову не пришло встретить шефа на вокзале. Да и главбух мог бы проявить необходимую инициативу тоже… Дробанюк перебирает в памяти все подходящие кандидатуры среди своих подчиненных, кто мог бы и кому положено было бы проявить по отношению к нему чуткость и внимание – как-никак в командировки он не так часто ездит, – и злость перерастает в жгучую потребность мести. «В порошок всех сотру! – думает он. – Они у меня теперь поваляют дурака в рабочее время!..»
Боязнь снова столкнуться с Ухлюпиным заставляет Дробанюка обогнуть по перрону все длинное здание вокзала и выйти к трамвайной остановке сбоку. Рядом тут и нечто вроде неофициальной стоянки служебных автомашин – как раз под автоинспекторским знаком, запрещающим ее здесь. Навьюченный авоськами Дробанюк проходит мимо этой стоянки, забитой сейчас преимущественно «Волгами», лоснящимися своими лакированными боками. Здесь людно, мелькают букеты цветов.
– Иван Петрович! – раздаются преданно звучащие голоса. – Со счастливым возвращением вас…
– Не могли дождаться!..
– Позвольте почеломкать!..
– Коллектив в полном боевом!
– Сиротами себя чувствовали!..
Эти голоса больно хлещут по самолюбию Дробанюка, заставляя страдальчески морщиться. «Вот же как у людей!.. – завистливо думает он. – А тут!..» И вдруг замечает в этом автомобильно-человеческом хаосе Ухлюпина и его подхалимов, усаживающихся в зеленый «Москвич». Конечно, на фоне респектабельных «Волг» «Москвич» выглядит более чем скромно, но все же… Лучше уж на «Москвиче», чем ни на чем.
Внутри у Дробанюка все от зависти обрывается, ноги слабеют и начинают дрожать. Но жуткая мысль о том, что его могут заметить, а затем прозвучит лошадиное «буг-га-га», заставляет его вымученной трусцой добежать до длинного ряда автоматов газированной воды и спрятаться за ними.
Из укрытия Дробанюк с оглушительно бьющимся сердцем наблюдает за тем, как зеленый «Москвич», фыркнув струей плотного синего дыма, выруливает на дорогу и резво убегает по направлению в город. Лишь после этого Дробанюк с некоторым облегчением переводит дух, но к трамвайной остановке, куда ему надо идти, не торопится. Его мысли, словно подстегнутые, с лихорадочной скоростью вырабатывают спасительный рецепт против состояния позора и унижения, которое он ощущает всеми клеточками своего тела. Дробанюк понимает, что просто сесть в трамвай и поехать то ли к себе в управление, то ли домой категорически невозможно. И тогда он прислоняет авоськи и баул к автомату-газировке и роется в карманах в поисках двушки. Такой монеты как назло нет, и он обращается к лоточнице, торгующей неподалеку пирожками.
– Я вам не разменное бюро! – отмахивается та, и Дробанюк вынужден искать двушку в разбросанных близ вокзала ларьках, косясь все время на баул и авоськи. Как это часто бывает, найти нужную монету становится почему-то невозможным. Возвратившийся к лоточнице Дробанюк сует ей рубль на пару пирожков, хотя есть ему не хочется, и заискивающе умоляет дать на сдачу хотя бы одну двушку.
– Ну что за народ такой!.. – сердится лоточница, но все же находит ему сразу несколько монет, которые чуть ли не швыряет в лицо.
Теперь надо идти через всю привокзальную площадь к обойме телефонных будок, а значит – тащить с собой баул и авоськи. Но одна рука занята пирожками. Они завернуты в клочок бумаги, успевшей насквозь промаслиться и испачкать пальцы. Дробанюк какое-то время стоит в растерянности, не зная, что делать с пирожками. Выбрасывать вроде неудобно – везде народ, да и некуда, поблизости нет ни одного мусорного ящика. Дробанюк с отвращением кусает пирожок, начиненный отвратительно кислой капустой, и с мучительной гримасой жует его.
Покончив с пирожками, он снова впрягается в свой груз и пересекает привокзальную площадь. Телефонных будок всего четыре, но исправный автомат лишь в одной, куда длинная очередь. Ждать приходится очень долго. Но вот, наконец, опустив в желобок автомата двушку, Дробанюк набирает номер и слышит в трубке голос главного инженера.
– Константин Павлович? – подчеркнуто буднично воспринимает Калачушкин его звонок. – Вы уже вернулись?..
– Почти вернулся, – уклончиво отвечает Дробанюк. И, поплотнее прикрыв дверь телефонной будки, добавляет вполголоса – Я тут… у железнодорожных товарищей…
– Где? – не улавливает намека тот.
– Ну, на вокзале пока…
– А-а.
«Бэ-э, – кипит внутри от возмущения Дробанюк. – Осел!». Но он сдерживает себя и в трубку говорит эдаким беззаботным тоном:
– Знаешь что? Пока я тут… у железнодорожных товарищей… подошли-ка, наверное, сюда мой «Москвичок».
– А вы не домой? Сразу сюда? – наивно спрашивает Калачушкин.
«Боже, с кем я работаю! – мрачно думает Дробанюк. – Это же целых два осла. Нет – стадо, целое поголовье!». Не отвечая прямо на идиотский вопрос главного инженера, он солидно покашливает в трубку:
– Дела, брат, в рай не пущают. Так что подошли. Здесь возле трамвайной остановки как бы стоянка такая… Ну, неофициальная вроде, для служебных машин.
– Федя-то, наверное, в курсе? – простодушно отвечает главный инженер, имея в виду водителя «Москвичка». – Я передам ему.
«Дубина! Баобаб! Пень!»– негодует про себя Дробанюк. А вслух осторожно намекает:
– Да ты бы лучше сам подскочил…
Ему во что бы то ни стало хочется втемяшить в тупую башку главного инженера, что от него сейчас требуется.
– Постройком через полчаса, – ссылается на занятость Калачушкин, и это подталкивает Дробанюка к более решительному тону.
– Нет чтобы шефа встретить как полагается! Никак не назаседаются!.. – грубо бросает он. – Так вот что, – тоном, не терпящим возражений, продолжает он, – прихватывай главбуха и дуйте ко мне на вокзал. Пока я тут… у железнодорожных товарищей… закончу, а потом все вместе поедем в трест, надо один вопрос срочно решить.
Никакого вопроса, конечно, Дробанюку, решать в тресте не надо, и заезжать туда тоже нет необходимости. Но это мелочь, пустяки – по ходу дела все утрясется как-нибудь, считает он. Главное – проучить этих деятелей, так сказать, действием, если уж некоторые очевидные истины в мозги проникают слабо. Словом, полезно будет прорепетировать встречу на вокзале – чтобы впредь знали, как поступать в подобных случаях.
– В общем, срочно жду вас на этой самой стоянке, – строго чеканит каждое слово Дробанюк. – А если вдруг задержусь… у железнодорожных товарищей… значит, ждите меня, ясно? – И вешает трубку.
Кряхтя, он подхватывает вещи и направляется в привокзальный скверик. Здесь, как назло, все скамейки заняты, и приходится минут десять караулить, когда освободится место, где можно присесть. Но как следует отдохнуть некогда – вот-вот должны подъехать Калачушкин и главбух. И он опять навьючивается поклажей, чтобы с оглядкой пересечь привокзальную площадь и укрыться за обоймой автоматов газированной воды, откуда удобно наблюдать за неофициальной стоянкой. А как только появится «Москвичок», он и нагрянет отсюда.
Но проходит полчаса, потом и весь час, а «Москвичка» все нет. Раздосадованный Дробанюк берет свои сумки и снова идет к телефонным будкам. Здесь все та же неизбывная очередь к исправному автомату, и опять надо долго ждать. Терпение у Дробанюка на исходе, к тому же он опасается, что, пока он торчит тут, Калачушкин и главбух могут подъехать и начнут искать его.
– Товарищи, разрешите на секундочку?.. – умоляюще обращается он к очереди. – У меня поезд сейчас уходит, а билеты дома забыл. Только на секундочку – скажу, чтоб срочно подвезли!..
Очередь молчаливо нейтральна, но Дробанюк расценивает это как согласие, и, как только будка освобождается, вскакивает туда и лихорадочно набирает номер главного инженера.
– Слушаю, – раздается в трубке теперь уже вконец ненавистно звучащий голос Калачушкина.
– Как это понимать, дорогой? – набрасывается на него Дробанюк. – Уже дважды по моей просьбе посылали человека на стоянку посмотреть, не появился ли наш «Москвич», – и вот на тебе: ты преспокойно рассиживаешь в своем кабинете!..
– Константин Павлович, бензина нет, – оправдывается тот. – Конец же квартала… Три заправки Федя объездил– нигде ни капли.
– Тоже мне деятели – бензина достать не могут! – сердито отчитывает его Дробанюк. – Другие заранее побеспокоились! Потому что, наверное, уважают своего шефа!..
– Ну, мы же… – лепечет главный инженер, но Дробанюк обрывает его:
– Ладно, оправдываться потом будешь. Мы еще поговорим на эту тему. А сейчас езжай к Лошакину, у него бензин должен быть. Скажи, что я просил, пусть литров двадцать нальет. Впрочем, я сам брякну ему, а вы паняйте тем временем. Заправитесь – и скоренько сюда, пока я тут, у железнодорожных товарищей, еще задерживаюсь.
Дробанюк достает последнюю двушку, чтобы позвонить Лошакину, начальнику отдела комплектации треста. Но в стеклянную дверь будки нетерпеливо стучат, требуя заканчивать разговор.
– Еще секундочку! – упрашивает он.
– Ничего себе секундочку! – сердятся в очереди. – Это по какому времени – марсианскому или лунному?
А телефон Лошакина будто нарочно не отвечает, хотя вызов идет нормально и вот уже звучит сигнал, предупреждающий о том, что отведенные на разговор четыре минуты истекают.
– Семен Денисович!.. – только и успевает сказать Дробанюк. Вслед за этим автомат отключается, повергая его буквально в шоковое состояние – двушек больше нет, да и в дверь снова нетерпеливо стучат.
– Поезд отходит! – жалобно, с расчетом на сострадание обращается к очереди Дробанюк, высунув голову из будки – выходить опасно, обратно не пустят как пить дать. – Двушки нету?..
– Совесть надо иметь! – набрасываются на него. – У всех поезд отходит! Все спешат!
Дробанюк нехотя выбирается из будки. Двушку ему, правда, дают, но зато приходится стать в самый конец очереди. Когда со второго захода он, наконец, дозванивается до Лошакина, тот в утешение сообщает, что «Москвичок» давно уже заправился и уехал. Дробанюк подхватывает баул и авоськи и вымученной трусцой бросается к своему укрытию у автоматов с газводой.
Но проходит опять не меньше часа, а «Москвичка» все нет. Дробанюка охватывает чувство безысходности, ему почему-то становится душно и жарко, шея покрывается липким потом. Здравый смысл подсказывает ему, что надо махнуть на все рукой и покатить домой трамваем, но что-то удерживает Дробанюка. Вслед за тем нарастающее упрямство заставляет опять пройтись по ларькам в надежде раздобыть двухкопеечных монет. Кончается это неудачей, и Дробанюк опять вынужден купить два пирожка. Но теперь он чувствует волчий голод и проглатывает их, не разобрав, с капустой они или с чем другим. Затем в очередной раз семенит через вокзальную площадь к телефонным будкам и становится в очередь.
Номер Калачушкина не отвечает. Молчит и главбух, и тогда Дробанюк набирает приемную.
– А Калачушкин только что звонил, просил передать вам, что они сломались! То есть скат пробило, кажется, и они просят подождать немного… – радует его секретарша.
«Кретины! – сатанеет Дробанюк. – Им не шефа встречать, а в вытрезвителе полы мыть!» Время уже близится к вечеру, привокзальная площадь запруживается спешащей с работы толпой. «Еще не хватало кому-нибудь на глаза попасться», – безрадостно думает Дробанюк. Но от толпы спрятаться некуда, и он сиротливо и растерянно стоит у автоматов газированной воды, мучительно борясь с желанием укатить домой трамваем. В странном оцепенении он больше не замечает хода времени, и, когда, наконец, его глаза натыкаются на стоянке на родной коричневый «Москвичок», чувства остаются нетронутыми, ему это все уже почти безразлично.
Дробанюк понуро идет к автомобилю, единственному в этот час на стоянке, и на приветствия Калачушкина и главбуха отвечает мало приветливым кивком. Потом свирепо набрасывается на них:
– Еще б больше резину тянули! Куда теперь в трест?!
Не слушая их оправданий, Дробанюк рывком распахивает переднюю дверцу, собираясь усаживаться в «Москвичок».
– Хорошо, что я тут… у железнодорожных товарищей… задержался, а то бы!..
И в этот момент перед ними вырастает автоинспектор – этакий плотный мужчина с железной непримиримостью во взгляде.
– Минуточку… Ваши права, водитель? – подчеркнуто официально произносит он.
– А… а в чем дело? – хмуро спрашивает Дробанюк. «Тебя только и не хватало для полного счастья», – думает он.
– Стоянка здесь запрещена, – строго объясняет автоинспектор.
– К-как – запрещена? – недовольно смотрит на него Дробанюк, давая этим понять, что просто так тут номер не пройдет.
– Разве не видите? – показывает кивком головы тот на знак, запрещающий здесь стоянку.
– П-позвольте! – багровеет Дробанюк. – Но здесь же становятся машины, я сам видел! Тут целый автопарк совсем недавно был…
– Ничего не знаю, – жестко возражает автоинспектор. – Здесь припарковывать автомобили нельзя.
– Послушайте, как же так?! – возмущается Дробанюк. – Мы же не гуляем здесь. У нас – работа, мы в трест должны ехать. Я – начальник управления, а это мои подчиненные, они приехали, чтобы меня, как руководителя, встретить и…
– Это не имеет значения, – перебивает тот. – Здесь стоянка запрещена. И водитель должен быть наказан.
– Что значит наказан? – срывается на фальцет Дробанюк. – Когда тут целая сотня машин стояла, это почему-то не имело значения!.. Я этого так не оставлю! Я…
Перелистывающий документы водителя автоинспектор поднимает голову, и во взгляде теперь вместе с непримиримостью появляется нечто вроде ультиматума.
– Послушайте, я при исполнении… И вообще я имею дело с водителем, а не с вами. Мне с вами разговаривать не о чем…
Через несколько минут все кончено: талон пробит, и водитель Федя зло, рывками выруливает со стоянки на дорогу. В салоне «Москвичка» напряженное молчание и только слышно, как натужно и нервно сопит Дробанюк.
