Текст книги "Синева до самого солнца, или Повесть о том, что случилось с Васей Соломкиным у давно потухшего вулкана"

Автор книги: Анатолий Мошковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Ветер яростно врывался сквозь полуоткрытые стёкла в машину и, забивая бензиновую вонь, доносились терпкие запахи чебреца, полыни и моря.

Дорога делала небольшие изгибы, уходила вниз и взлетала вверх.

Вот они вынеслись на небольшой перевал, и перед ними открылся сам Кара-Даг – Чёрная Гора – некогда огнедышащий вулкан, громадный, мрачновато-коричневый, с зубцами на вершине, чем-то похожий на развалины великанской крепости. Вася притих, забыл про все свои огорчения. Нельзя было объяснить, почему, но внутри у него сильней и тревожней обычного застучало, глаза помимо его желания расширились, чтобы в них вместилось всё вот это, открывшееся впереди…

Всё-таки здорово! Не оторваться!

Рядом с Кара-Дагом возвышалась огромная, массивная, полукруглая, как каска. Святая гора, заросшая тёмным густым лесом. А перед этими горами в обширной освещённой резким солнечным светом долине непринуждённо раскинулся зелёный посёлок Кара-Дагский – отсюда он не казался знойным и пыльным, и красиво изгибалась синяя бухта с пенисто-белой полоской наката…

Алька смотрел вперёд, нетерпеливо вытянув шею, весь устремившись следом за исчезнувшей машиной. Папа сидел неподвижно и молча. С лица мамы не сходила мягкая счастливая улыбка.

– Какой простор! – сказала она. – Какая ширь и сколько света… Сколько раз вижу, а не привыкну!

Один таксист, кажется, ничего, кроме серого асфальта шоссе, не замечал, и густо поросшие пучками рыжих волос короткопалые руки его скучно лежали на баранке, и такие же рыжие пучки уныло торчали из ушей.

Машина влетела в посёлок, пронеслась с километр и свернула влево – впереди мелькнул зелёный павильон тира. Такси въехало в открытые ворота на территорию дома отдыха, посторонилось, пропуская возвращающуюся назад машину уже без Алькиного семейства – водители приятельски перемигнулись, – и подкатило к одноэтажному белому дому с круглыми колоннами. Этот дом назывался административным корпусом, здесь была контора, душевая, медпункт с весами в коридоре и кабинет директора.

Такси ещё не остановилось, а Алька уже рванул на себя дверцу, оглушительно прокричал: «Большое спасибо!», по ходу машины выпрыгнул и кинулся к корпусу. Вася помогал папе вытаскивать из багажника вещи, а таксист равнодушно стоял рядом, скрестив ноги в щегольских туфлях. Он лениво покуривал сигарету и, прищурив глаза с рыжими ресницами, насмешливо поглядывал на Васю, папу и маму.

Папа торопливо сунул ему в руку скомканного синего «петуха» и, не сказав ни слова, пошёл к дому с белыми колоннами. Таксист потянулся и зевнул, сверкнув золотыми клыками, потом профессионально огляделся, нет ли попутных пассажиров в Феодосию, щелчком откинул на благоухающую клумбу вонючий, с завитком дыма окурок и неторопливо, расслабленно и надменно, как какой-нибудь там калифорнийский мультимиллионер, сел в машину и уехал.

Глава 4. Стреляный воробей

Из административного корпуса маленькой, но шумной толпой вышло Алькино семейство и повалило по асфальтовой аллее в глубь парка. Впереди процессии, помахивая ключами на кольце, важно шествовала служащая в безупречно белом халате. За ней – Алькин отец, красиво мелькая ярко-голубыми лампасами. Далее шли полноватая смуглая женщина с точёным носом и рубиновыми губами, худой старик, грузная, толстоногая старуха и Алька с упитанным мальчишкой Васиных лет. Замыкала шествие, шагов на пять отставая, будто не с ними шла, худенькая девчонка в полосатых брючках, с чёрными, как дёготь, косами.

«Оформили документы и получили жильё! Быстренько управились…» – подумал Вася и пошёл к папе. Папа стоял предпоследним в довольно длинной очереди. Только через полчаса они принесли вещи к небольшому корпусу и ждали, когда знакомая по прошлым приездам санитарка Груня уберёт их комнату.

– Да, корпус далековато от моря, – сказал папа, – и терраса выходит на дорогу, но, поверь мне, Валя, лучшего не осталось.

– Зануда ты – вот кто! И здесь замечательно! – отозвалась мама, зажмурившись и приподняв улыбающееся лицо. – Вы чувствуете, какой здесь воздух?

Неподалёку от них рос тамариск с ещё не отцветшими, пахучими бледно-розовыми ветками и жасмин, а рядом с террасой на клумбах распускались жёлтые и красные розы, распространяя тонкий аромат.

– Я так привыкла к Кара-Дагскому, будто здесь моя вторая родина, – сказала мама и посмотрела на Васю. – Сейчас прибежит твой приятель. Вот увидишь… Ты просто находка для него!

– Какой ещё приятель? – не понял Вася.

– Да этот, из такси… – сказал папа. – Который ехал в нашей машине, но не с нами… – Папа вдруг, закинув голову, рассмеялся, и так громко, что очки его сорвались и он едва успел поймать их в воздухе. – Уже забыл? Ну тот самый, чей спортивный папа всегда говорит ему: «Главное – не дай себя обогнать!»

– А ты дал! – сказал Вася.

– А что мне ещё оставалось делать? Попробуй не дай такому обогнать себя! – В папиных глазах отражались прыгающие отблески солнца.

– Они что, плохие, да? – спросил Вася.

– Алик и его родители? Откуда ты взял? Они просто очень расторопные и слишком хорошо знают, что к чему.

– Деловые, – уточнила мама. – А вот мне с твоим папой далеко до них. Уж какие мы есть, такие и есть. Может, главная мудрость жизни – не во всех гонках участвовать… Зачем? И знаешь, что ещё? Не бояться давать себя кое в чём и кое-кому обогнать… На здоровье! Надо делать своё дело и не оглядываться на других. Зачем обязательно во всём быть первым?

– А почему это плохо? – спросил Вася.

– Нужно участвовать только в хороших гонках и жить, никому не завидуя… Ну, мы с тобой об этом ещё поговорим. – Мама огляделась, вдохнула полной грудью воздуха и раскинула руки. Вверху, перечёркивая небо, стремительно, как спущенные с тетивы стрелы, с визгом носились ласточки, в кустах сирени громко щебетали и посвистывали птицы, а где-то совсем недалеко – мама это знала и чувствовала – мерно дышало и светилось огромное в бликах солнца море.

В это время в аллее зашмыгали чьи-то частые шаги и из-за кустов жасмина вынырнул Макарка, мурзатый, тощий и маленький – меньше Васи, хотя года на два старше его. Он был в грязноватой, некогда белой курортной шапочке с надписью «Кара-Дагский» над лбом и козырьком. Этот козырёк придавал ему большое сходство с длинноклювым дятлом. Макарка мельком кивнул Васе, точно виделся с ним в последний раз не год назад, а вчера и, не поздоровавшись, спросил:

– Моя мамка тута?

– Тута, тута, стреляный воробей! – крикнул Вася и засмеялся, вдруг вспомнив, как однажды в прошлом году Макарка в ответ на какие-то насмешки приезжих ребят гордо заявил о себе: «А вы, москвичи, не хохочите надо мной, вы культурные и столичные, а я зато стреляный воробей… Во! Весь в дроби, а живой. Это поважней…»

– Ну как ты здесь? Чего новенького? – спросил Вася.

– А всё новенькое! – Макарка потянулся, хлопнул себя ладонью по впавшему животу с копейкой пупка, появившегося из-под короткой нечистой тенниски. – Что ни день – новенькое. Деньги вот стал собирать на велосипед. Дорогой. Двенадцать тридцать пять уже собрал… У тебя есть свой?

– Есть… – Вспомнив, что Макарка живёт без отца, Вася ответил безразлично, без тени превосходства.

– А как ты, Васята?

– Ничего… Снова сюда припёрся… – Вася с интересом разглядывал его чёрные от шелковицы губы и зубы, его большущие, шелушащиеся от солнца некрасивой формы уши.

– Не рад? – В хитровато-лукавых Макаркиных глазах появились ехидца и подковырка. – Из самой Москвы, а «ничего»? Зуб в кабинете выдернули или шоколадным тортом объелся?

– Глупый ты! – Вася весь вспыхнул: не хватало, чтобы Макарка насмехался над ним. – Как море-то? Тёплое? Купаться можно?

– А почему же нет? Хотя кому как… – И вдруг ещё громче, чем Алька в такси, заорал: – Мамка, ты здесь? – И когда его мать с мокрой тряпкой в руках появилась на террасе, потребовал: – Дай двадцать копеек на мороженое и квас!

– Спасибо, хоть на сигареты не просишь, – пропела тётя Груня, худощавая, чёрная от загара, с быстрыми, смышлёными, совершенно Макаркиными глазами. Достала из халата и протянула сыну монету. Однако он и шагу не сделал к матери, а попросил:

– Кинь!

Она кинула, а он запросто поймал сверкнувшую в воздухе монету, высоко подкинул её и, явно рисуясь перед Васей и его родителями, снова лихо поймал.

– А ртом поймаешь? – вдруг раздался знакомый голос – тётя Груня как раз ушла с террасы, и к ним подошёл Алька. (Мама не ошиблась – как в воду смотрела! И почему это Вася – находка для него?) Алька был уже в другой рубашке – белоснежной, вязаной, с вышитым синим якорем на груди и распахнутым воротом. – Поймай ртом, даю полтинник!

– А не врёшь? – с недоверием уставился на него Макарка и резко отфутболил камешек драной сандалией.

– Честно, – поклялся Алька и, как галантный рыцарь из какого-нибудь исторического романа, поклонился и плавно описал рукой дугу в сторону Васиных родителей. – Приглашаю всех в свидетели.

Вася испугался за Макарку: неужели клюнет? И он закричал:

– Макар, не смей!

– Почему? – хитро, простовато, непонятно как посмотрел на него Макарка. – За такие денежки я что хошь сделаю! Не веришь? Ну так ловить ртом?

– Лови! – Алька замахнулся, а Макарка задрал к небу голову и широко распахнул рот.

– Отставить! Надо ж… – Васин папа вскочил со скамьи. – На вот, возьми! – Папа побряцал в кармане мелочью и, не считая, протянул Макарке несколько монет.

– Я люблю не так, а чтоб за что-то, чтоб заработать, – недовольно сказал Макарка. Однако протянул к папе грязноватую ладонь, мгновенно пересчитал и, не поблагодарив, отошёл к Васе.

Алька недоумённо пожал плечами и вздохнул:

– А что тут такого? Я думал аттракцион устроить… Вы будете здесь жить? – удивлённо и почему-то весело спросил он у Васи, сунув руки в карманы тёмно-синих дорогих джинсов, аккуратно подвёрнутых снизу.

– Здесь, а что? Не нравится?

– Почему не нравится? Нравится. – Выражение удачливости и лукавства не сходило с Алькиного лица. – Но бывает и получше. Нас, например, поселили в двухэтажном корпусе, самом близком от пляжа, из окон видно море. Больше таких комнат нет ни у кого… Красотища! Приходите к нам сейчас в гости! Отец приглашает… Честно.

– Спасибо, – сказал Васин папа. – Видишь, ещё не устроились. Как-нибудь в другой раз.

– Бывает, что другого раза и не бывает! – вдруг вмешался Макарка, показав свои отменно чёрные зубы, и Алька громко засмеялся.

Вася удивился этому и спросил:

– Вы что, давно знакомы?

– Первый раз вижу этого грязнулю!

Макарка, вместо того чтобы обидеться, счастливо сверкнул зелёными, как камешки яшмы, глазами.

– Моешься когда-нибудь? – поинтересовался Алька.

– Бывает, – сказал Макарка, – папка ушёл от нас, мамка всё на работе, никто не контролировает… Повезло мне в жизни!

– Ужасно повезло, – Алька многозначительно подмигнул Васе. – Счастливчик!

Макарка исподлобья посмотрел на Альку, потом на Васю, чуть насупился и стал негромко перебирать в кармане мелочь.

– Вась, – Алька заслонил собой Макарку и как бы отгородил Васю от него со всеми их прошлыми отношениями, – пошли на море! Я ещё не видел его вблизи… Поздороваемся со свободной стихией!

Приглашение было неожиданным.

– Ну? – Весёлые, живые, тёмно-карие глаза Альки неотступно, требовательно и с полной уверенностью, что всё будет так, как он хочет, смотрели на Васю. И как магнитом, Васю потянуло, потащило к Альке. Точно так же тянуло его к Саньке, но тот был старым знакомым и совсем другим человеком, а этого он увидел лишь час назад. И если учесть всё, что Вася пережил за этот час знакомства с ним…

– Не могу сейчас, – процедил Вася сквозь зубы.

– Смотри… – Алька отвёл в сторону чуть поскучневшие глаза. – Устроишься – приходи… – Он побежал к своему корпусу.

Вася посмотрел на мурзатого Макарку и сказал:

– Пап, дай мне копеек двадцать.

– Зачем?

– В тир сбегаем с Макаром… Целый год не стрелял!

Папа достал оставшуюся медь, мама разыскала в кармане кофты затерявшийся гривенник, и Вася с Макаркой заспешили в тир. Они шли по аллее меж платанов и кипарисов и уже порядочно удалились от корпуса, когда услышали звучный голос Макаркиной матери:

– Входите, пожалуйста, простите меня: подменяла Глашу и в своих корпусах не управилась.

– Да что вы, Груня, что вы… – донёсся голос Васиной мамы и полетел вдогонку ему, Васе: – Васенька, после тира приходи к морю, мы будем там!

– Приду! Прибегу! На крыльях прилечу! – завопил в ответ Вася и свистнул.

Макарка расхохотался. От избытка чувств он взвизгнул, подпрыгнул и ткнул Васю кулаком в живот. Вася ответил тем же. Тогда Макарка схватил его за локоть и закружился с Васей. Васе стало весело.

Макарку он знал уже пятый год. Нельзя сказать, чтобы они очень уж дружили: тот больше водился с местными, но Макарка научил Васю лазить на шелковицы и рвать терпкие, вязкие ягоды, нырять с открытыми глазами, чтобы не удариться о подводную скалу, ловить на закидушку бычков и султанок – вкусных красивых рыбёшек с красными пятнышками на чешуе. А вот он, Вася, учил его меткой стрельбе в тире. Учить-то учил, но… Но так и не научил.

В этом было что-то непонятное и загадочное. Был ли Макарка слишком нервным, и его руки, сжимая ружьё, подрагивали, или не умел целиться, или был не очень зорким, но попадал он в цель не часто. От огорчения Макарка так колотил кулаком по прилавку, что лежавшие на нём ружья подпрыгивали. Он так огорчался ещё и потому, что заведовала тиром родная сестра матери тётя Паша.

Уж кто-кто, а он-то должен бы стрелять метко!

Глава 5. Мимо!

Макарка с Васей шли по Морской улице. Вон он впереди – тир, сбитый из досок павильон, свежеокрашенный в зелёный цвет. Горячие, сухие щелчки выстрелов доносились оттуда, и Васино сердце радостно подпрыгнуло.

Тир! Как много стал он значить для Васи! Он стрелял замечательно метко. Сколько раз он приканчивал прикреплённых к стене жестяных зверей, птиц, военную технику, и все знакомые мальчишки знали об этом. Вася не хвастался, но эта меткость придавала ему уверенность в себе…

Всё началось два года назад. Семилетним мальчуганом стоял Вася в углу тира и поглядывал, как мальчишки и взрослые стреляли по целям. Одни стреляли, держа ружьё обеими руками на весу, другие – уперев для устойчивости в подставку с прорезью. Иногда попадали, чаще – мазали. И Вася, приходя сюда с мамой или папой, случалось, попадал. Но очень редко. Однажды – Вася запомнил этот день – рывком открылась дверь и в тир вошёл рослый, худощавый парень с белокурыми, мокрыми от моря волосами. Обыкновенный парень, никто и внимания на него не обратил. На нём были тесные в бёдрах и широченные снизу джинсы и линялая тельняшка. Купив у тёти Паши десяток свинцовых пулек, он взял с прилавка ружьё, медленно поднял его, вытянув до отказа правую руку, будто это было не ружьё, а длинноствольный пушкинских времён пистолет, – никто в тире никогда не стрелял так… Прицелился.

Кожа на его скулах натянулась, глаза сузились.

Бах!

Стоявший на задних лапах заяц в левом углу завертелся как чумной. Потом настала очередь тигра, потом гуся, за ним – медведя. Парень был невозмутим. Стрельба в тире прекратилась. Все, разинув рты, смотрели на этого худощавого парня с мокрыми волосами, на то, как по порядку, одна за другой, крутятся поражённые цели, как один за другим гаснут над чёрным пластмассовым бачком язычки свечей, сбитых свинцом, а попасть в них было неимоверно трудно! А потом все на миг оглохли от взорвавшейся бомбы – она на тонкой нитке была подвешена к бомбардировщику. Свинец рассек эту нитку.

Парень достал из кармана копейку, протянул тёте Паше и попросил пристроить её где-нибудь на брусочке возле мишеней. Тётя Паша была строгая, бдительно следила за порядком в тире, не допускала баловства, но этому парню она не смогла отказать. И пристроила копейку – она едва была видна от прилавка. И опять – вытянутое в правой руке ружьё, чёткий сухой выстрел, и копейка исчезла с узенького брусочка.

Десять выстрелов – десять попаданий! Десять из десяти возможных, как говорят стрелки. Предел!

Парень спокойно положил ружьё, кивнул тёте Паше и в отчаянной тишине изумления и восторга ребят вышел из павильона. Во все глаза смотрел Вася на его прямую, крепкую спину и чуть выпирающие под тельняшкой лопатки. Ни разу больше Вася не видел его в посёлке. Но до сих пор не мог забыть спокойной, безошибочной, волшебной меткости этого парня.

В тот день, и на следующий, и через два дня Вася тащил папу в тир и просил купить побольше пулек. И стрелял. И с каждым днём всё лучше. Даже самому странно было. Плавал он тогда едва-едва, в шахматы почти не умел играть, путал ходы, читал медленно, а вот стрелял – прекрасно. Будто передал ему тот парень свой секрет, своё волшебство. И с тех пор чуть что: плохое ли настроение, неудача ли с приятелями – стоило Васе прийти в тир, взять ружьё, прицелиться и, задержав дыхание, нажать спусковой крючок – дёрнется и перевернётся танк с крестом или белка. И Вася опять в ровном настроении, и всё ему трын-трава!

Год назад мама купила Васе майку в синюю полоску; он с радостью просунул в ворот голову, руки – в короткие рукава. Мама подумала, что ему хочется быть похожим на моряка. А дело-то было совсем не в этом! Вася хотел хоть немного походить на того парня…

Они вошли в тир. Вася поздоровался с тётей Пашей, и она сразу узнала его. Он высыпал перед ней на прилавок мелочь. Тётя Паша быстро пересчитала, отодвигая пальцем монеты, возвратила двушку, привычным движением достала из круглой коробочки из-под монпасье шесть маленьких свинцовых пулек, похожих на чашечки, и пододвинула к Васе.

В тире пахло масляной краской, а всё остальное было таким же, как и год назад: то же высохшее и почему-то не срубленное дерево у правой дощатой стены, оранжевый сейф – у левой, а на стенах возле прилавка весело пестрели плакаты-инструкции, как правильно стрелять, как устроены снаряд и бомбы, простая и атомная. И ещё здесь висело напечатанное огромными буквами объявление: «ЦЕНА ОДНОГО ВЫСТРЕЛА – ТРИ КОПЕЙКИ».

– А ты будешь? – Тётя Паша посмотрела на Макарку.

Он всегда собирал на что-то деньги и не тратил их на такие пустяки, как пульки, и тётя Паша давала ему их даром.

– Посмотрю.

Макарка и в самом деле стал смотреть, как Вася деловито переломил тяжёлое, тугое, густо смазанное маслом ружьё, как уверенно зарядил его, поднял, прищурив правый глаз, прицелился в кружок мишени возле медведя, стоящего на задних лапах. Вот мушка ружья медленно вошла в прорезь прицельной колодки. Вася нажал на спусковой крючок – сухой щелчок и слабая отдача в плечо. Медведь и не стронулся с места!

Ничего! Так бывает при первом выстреле. После долгого перерыва. Надо с минуту выждать, успокоиться и бить по другой мишени.

Вася навёл ружьё на мишень возле рыжей лисы и почувствовал, как неспокойно, как гулко бьётся его сердце. Даже в пальцах, сжимавших ружьё, отдавались эти толчки. Вася подождал, когда толчки чуть ослабли, почти замерли, нажал на спусковой крючок. Выстрел! Лиса и не шелохнулась на обитой металлом стенке тира.

– Ты чего это? – удивлённо спросил Макарка. – Плохо порубал сегодня?

– Не говори под руку.

– Ладно, Васята. Целься.

– Ты спокойней и не спеши, – сказала тётя Паша. – И не слушай этого баламута…

Вася поймал на мушку большую мишень танка, попал в него – танк крутанулся. Тут же запросто сшиб белку, которая грызла орешек. Чуть успокоился и решил испытать себя на целях посложней. Пальнул по сове с двумя мишенями: попадёшь в левую – откроется левый жёлтый глаз, попадёшь в правую – правый. Пальнул – и промазал. Послал пульку в крайнюю свечу над пластиковым бачком – мимо! Ещё выстрел, и снова промах!

Положил на прилавок ружьё и пошёл из тира. И услышал сзади Макаркин голос:

– Драпаешь, как Наполеон из Москвы! Погоди, Васята… Сказать хочу чего-то.

Вася не остановился. Он брёл по кипарисовой аллее к своему корпусу и думал: «Сколько я выбил из шести возможных? Только два… Как же так получилось?»

Главное теперь – не показать маме вида (папа в этих делах не очень догадливый), что с ним что-то случилось. Да и что особенного случилось? И всё-таки… С недавнего времени Вася стал замечать в себе – ему почему-то стала претить мамина жалость и даже излишняя забота о нём. А иногда хотелось и того, и другого… Очень! И чем больше хотелось, тем сильней что-то противилось внутри.

Вася вошёл на террасу. Мама, доставая из раскрытых чемоданов, развешивала в шкафу одежду, а папа сидел за письменным столом у окна и вставлял в пишущую машинку лист бумаги.

Вдруг на террасе появился Алька, потоптался у дверей и спросил:

– Я не помешал? Можно? Вась, выйди на минутку… – И когда Вася вышел, заговорил с ним совсем иным тоном, хотя и очень тихо, чтобы родители не слышали: – Ты где это околачивался? Я тебя искал. Где?

– Тут недалеко… – Вася не хотел ничего уточнять и вдаваться в подробности.

– Честно? Небось был с этим мурзатым? – не отставал Алька. – Интересная личность?

– А почему же нет? Все люди по-своему интересны. – Так любил говорить папа.

– А я уже всё обегал, – громко сказал Алька, – и на море был, и на турбазе. Пошли снова на море?

Он сказал это легко и просто, и Вася не отказался.

– Только не пропадай надолго, – попросила мама. – Скоро обед.

– А ну, кто быстрей добежит до моря? – предложил Алька и, не дожидаясь Васиного согласия, ловко перепрыгнул через барьер террасы и помчался по аллее. Ноги у него были очень длинные, очень прыгучие, очень прямая, гибкая спина. И все его движения были на зависть лёгкие, быстрые, уверенные и точные. Алька был и старше и на голову выше Васи. Ну что ж, и Вася года через два будет таким. Он расправил свои не слишком спортивные плечи и побежал. Он бежал изо всех сил, работая руками. Он должен, он обязан был догнать! Он задыхался, сердце его колотилось, прыгало и застряло где-то в горле… Не догнал!

Алька дожидался его у металлической решётки, ограждавшей парк, и неожиданно – Вася и пикнуть не успел – обхватил его, поднял и на вытянутых руках понёс через калитку. Вася заболтал ногами, задвигался своим вёртким крепким телом, чтобы освободиться. Не сумел! Алька так сжал его, что трудно было дышать, и вынес на широкую площадку перед столовой, донёс до балюстрады, обращённой к морю, и так быстро закрутил вокруг себя, что у Васи закружилась голова.

– Скажешь, не сильный я, не сильный? – со смехом спросил Алька.

Вдруг он резко опустил Васю, прижался спиной к балюстраде и посмотрел куда-то вправо. Оттуда донёсся чёткий, ритмичный стук шагов. Прямо на них в зелёных фуражках и выгоревшей форме шли два пограничника. Лица их прочно загорели на южном солнце. На поясах – плоские ножевые штыки в чехлах и обшитые брезентом фляги. За спиной, книзу стволами, на узких ремнях чернели воронёной сталью автоматы Калашникова. Вот кто, наверно, бьёт без промаха из своих автоматов и в любом настроении!

Пограничники прошли мимо, не обратив на ребят никакого внимания.

– Здесь пограничники? – шёпотом спросил Алька. – Что они здесь делают?

– Не знаешь, что делают пограничники? – с удивлением и чувством некоторого превосходства спросил Вася.

– Выходит, что здесь хоть и курорт, а самая настоящая погранзона и оттуда, – Алька кивнул в сторону Турции, – могут проникнуть диверсанты и шпионы?

– Выходит!

– А загорать-то и купаться они хоть разрешают? А по вечерам здесь можно гулять?

– Соблюдая режим погранзоны! – отчеканил Вася. Пусть не дерёт нос.

– Слушай, но как же они, эти двое – ну их наряд – могут всё заметить? Здесь такие пространства, – Алька показал рукой, – море, степи, горы… А они?

– А у них и техника кой-какая имеется.

У столовой в ожидании скорого обеда прямо на солнцепёке и под скамейками лежали бездомные собаки, по прошлым приездам хорошо знакомые Васе. Он побежал к ним, чтобы поздороваться с каждой, погладить, потрепать ухо.

– Оставь собак в покое! – сказал Алька. – Пошли на пляж!