Текст книги "Синева до самого солнца, или Повесть о том, что случилось с Васей Соломкиным у давно потухшего вулкана"

Автор книги: Анатолий Мошковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Зачем же? – как раненый, вскрикнул Андрюшка. – Они ведь представляют большую ценность! Их надо беречь… Дайте их нам!..

– Найди на своём участке и береги, – оборвала его Агния Егоровна и, видя, что муж колеблется, сама спрыгнула в яму, вырвала из его рук лопату и изо всех сил ударила по целенькой амфоре, с сухим звоном расколола её надвое и пошла, пошла без отдыха работать лопатой.

– Не смейте! – Андрюшка соскочил вниз, перехватил на лету ручку лопаты и отвёл в сторону. – Вы не имеете права! Они – не ваша собственность… Есть такой закон…

– Какой шустрый! А ну проваливай отсюдова, пока не дала по уху! Закон! Разрешила клетку с чайкой держать в саду, больного отца поселила у себя, так ты уж и обнаглел… Дай вам волю… Все убирайтесь… – Она силой вытолкнула Андрюшку из ямы и принялась ещё яростней рубить амфоры. Скоро от них остались мелкие обломки. Ребята отошли, и у Андрюшки прыгали и тряслись от ненависти и презрения губы.

Муж тоже недоумевал, пожимал плечами, виновато поглядывал на ребят, и Агния Егоровна раздражённо закричала на него:

– И ты олух, не лучше их! Ты понимаешь, что будет, если учёные пронюхают? Огородят весь участок, раскопки устроят, нас выселят, дом снесут… Ты понял теперь или нет?

– Пошли, – отрывисто сказал Андрюшка, взял клетку и двинулся с ней к дому. – Бывают же люди… Ещё и моего Ваську убьют, голову открутят. Если бы отца сейчас не прихватило – ушли бы мы…

Все подавленно молчали.

– Домой вас не приглашаю, – сказал Андрюшка, когда они подошли к крыльцу, – комнатка метров шесть, едва помещаемся… Да и папу не хочу волновать. Станет ему получше – забегу к вам.

Глава 30. Океан любви

Вася шёл к своему корпусу. В его ушах ещё раздавался звон и треск древних, прокалённых на огне и солнце амфор и высокий, срывающийся Андрюшкин голос. В Васиных глазах ещё мелькала беспощадная лопата, рубившая их, и длинным рыжим пламенем взлетали и опускались волосы. Зачем она это сделала? Ведь это же бессмыслица, нелепость! Никто бы не стал из-за такой находки огораживать их участок и ломать дом…

Да, в последние дни Васина жизнь усложнилась. Событий и переживаний было, как говорится, по завязку. И эти события сцеплялись, подталкивали друг друга, и Васина жизнь, как курьерский поезд, всё убыстряясь и убыстряясь, катилась куда-то вперёд… Очень жаль было Макарку. Вера Аркадьевна со своим семейством стала до того неприятна Соломкиным, что папа – мама уже не сдерживала его – на чём свет стоит ругал её. Да и её мужу доставалось. «Я много езжу, много вижу, – говорил папа, – и давно стараюсь понять причины бесчестных, низких поступков… У этих людей есть что-то общее: любыми средствами добиться своего. Таких понятий, как совесть и честь, для них просто не существует… Эта наша распрекрасная Вера Аркадьевна и её расторопный супруг по сути дела мало чем отличаются от штурмана, предавшего Коковихина. Тот же почерк, хотя и на бумаге другого сорта…» Соломкины старались приходить в столовую в такое время, когда соседей не было. А вдобавок ко всему эта история с амфорами, превращёнными в обломки! И отец Андрюшки болен… Обо всём этом надо было немедленно рассказать дома.

Вася уже подошёл к кипарису возле их корпуса и шагнул к террасе, когда услышал непривычно сухой голос папы:

– Ты знаешь, что больше всего угрожает нашему Ваське?

– Что? – спросила мама, и в её голосе были тоже непривычные для Васи холодок и усталость, и Вася, словно наткнувшись на этот голос, остановился и замер.

– Валя, я этого боюсь больше всего… Он может стать слабохарактерным, несамостоятельным человеком, из которого ничего толкового не выйдет. А ведь у него хорошие задатки… Он очень быстро взрослеет, и меня иногда удивляют его суждения и острота взгляда на многие вещи. Мы с тобой не были такими в его годы… Но знаешь, что ему больше всего угрожает?

– Ну что же? Что? – в голосе мамы зазвучали нетерпение и досада.

– Твоя любовь к нему, – сказал папа, и Вася ощутил всем телом, как гулко, потерянно и тяжело бьётся его сердце; он ничего до конца не мог, не успел понять, но его сердце продолжало тяжело и безотчётно биться. – Нельзя так любить сына, как любишь его ты… Прошу тебя, почаще разрешай ему делать и думать так, как он хочет… Ну, скажи, зачем ты сегодня запретила ему сходить в магазин? Жара? Да, сегодня не холодно, но пусть лучше Вася иногда перегреется, ошибётся, чем его заранее от всего ограждать. Поверь мне, я не хочу обидеть тебя, случай с этой лентой – не пустяк. Мы редко с тобой ссоримся из-за Васи, и в общем-то, он славный мальчишка, но – заметила ли ты? – иногда он думает только о себе, бывает слишком робок, не всегда умеет постоять за себя. А часто он ввязывается в спор или бросается на помощь?

– Что ты несёшь, Саша! – рассердилась мама. – Так может говорить о своём сыне человек, который совсем его не любит… Ты хочешь, чтобы он всё делал сам, рос без внимания и настоящей любви, чтобы плыл, как щепка, без руля и без ветрил? Так? Разве я слишком вмешиваюсь в его жизнь?

– Да, Валя, слишком… Ты уже не замечаешь этого… Почаще разрешай ему оставаться самим собой, расти и взрослеть, а не то он никогда и не узнает, какой он и на что способен…

– Может, ты хочешь сказать, что очень много делаешь для него и воспитываешь в нём самостоятельность?

– Не хочу. Совсем не хочу. И… и… признаюсь, ты во много раз больше значишь для него, чем я. Куда легче давать мудрые советы другим, чем что-то сделать, помочь своему собственному сыну…

– Ага, – тут же прервала его мама, и голос её вдруг стал едкий и насмешливый, – значит, ты решил перевоспитать меня, чтобы я правильней воспитывала его? Так?

– Может быть, немножко и так… – Папа, кажется, даже чуть улыбнулся. – Вот что я хочу сказать тебе, Валя: надо уметь как-то прятать свою любовь к нему, быть посдержанней, не выливать на Васькину голову океан… Да, да целый океан своей любви. Захлебнуться ведь можно в нём и утонуть! Не надо всё делать за него… Я понимаю, тебе это очень приятно, и ты очень любишь его, но и – прости меня и не обижайся – ты любишь не только его, но и себя в нём, любишь свою любовь к нему, и он знает это и даже изредка начинает использовать тебя. Наверно, нужно не всегда выплёскивать свою любовь наружу, а держать её в себе и незаметно, ненавязчиво подводить его к какой-то своей мысли, к своему – я повторяю, – своему поступку, к осознанию личной ответственности за многое – прости за штампованные слова. Он же толковый мальчишка и понимает гораздо больше, чем ты думаешь. Только вот…

– Какая стройная, обдуманная и холодная теория! – вдруг с горечью сказала мама. – Ты… Ты… Ты так научился сдерживаться и так глубоко прятать свою любовь к нему, что её и не видно. Ты бываешь просто чёрств и сух, и не тебе говорить и поучать…

– Валя, ты ничего не поняла! Я же говорю…

Больше Вася ничего не слышал. Он бесшумно попятился за угол дома, быстро пошёл по дорожке, свернул на другую и сел на скамейку возле фонтана, в его круглой чаше жили большие красные рыбы. В Васиных ушах уже звучал не звон разбиваемых амфор, а голоса родителей, отрывистые и возбуждённые. Вася и не знал, и не догадывался, что у них могут быть такие голоса. Бывали, конечно, иногда и размолвки, но чтобы они так упрекали друг друга! И всё из-за него… Кто бы мог подумать!

Домой Вася пришёл через час – пришёл неслышно. В комнате было как-то сиротливо, одиноко, хотя мама с папой были на месте. Мама с непривычно натянутым, словно собранным в кулак лицом, вязала Васин свитер, а папа в углу за письменным столом молча надписывал на конверте адрес.

– Закончил? – спросил Вася, и папа кивнул. – Пойдёшь сдавать на почту? – Папа опять кивнул и ушёл.

Вася хотел пойти с ним, надо было пойти! Папа был бы рад, и, кроме того, Вася искупил бы немножко свою вину за то, что не сбегал в магазин. Надо было пойти. Неужели он в самом деле «использует» в каких-то своих целях маму? Не очень-то папа знает его, своего сына…

Мама была молчалива, лишь суховато спросила, где Вася был. Вечером, лёжа в постели, Вася натягивал на спину тонкое одеяло и мучительно думал. Он сравнивал папу с мамой, кто как держался с ним, и не смог прийти ни к какому решению. С мамой он был всё время, с утра до ночи, во время домашних дел, чтения, игр, даже в классе на контрольных и на диктантах был он с ней, потому что дома она терпеливо помогала Васе решать трудные задачки и примеры, диктовала сложные предложения, разбирала ошибки… Даже плавать его научила мама. Плавает она не хуже Алькиного отца – легко, красиво, с удовольствием, куда лучше папы! У мамы всегда на всё хватает терпения. Да, с папой он был реже, папа почти всегда занят. Однако они не раз рыбачили на Бычьем пруду, пилили и заменяли на садовом участке подгнившие столбы, дурачились в море и на матраце – дурачиться папа любит не меньше мальчишек, и любит вспоминать своё детство, и запросто выдумывает самые невероятные, длиннющие – на целую неделю! – сказки, и охотно рассказывает о своих поездках. Да, и папа многое значит в Васиной жизни…

Утром Вася сразу почувствовал, что мамы нет в комнате. Он это всегда чувствовал каким-то особым, необъяснимым чутьём. Комната без неё была скучной и пустой. «Папа есть папа, а мама есть мама, – вдруг подумал Вася, – и ничего тут не попишешь, и сравнивать их нельзя…»

И тут же спохватился: выходит, папа в чём-то и прав: нет мамы, и ему уже скучно. Возможно, она немножко и балует его, и кое в чём потакает… Разве это не правда? Ну, если честно, как любит выражаться Алька, не успеет Вася и рта раскрыть, чтобы попросить о чём-то, как мама уже бежит к нему и делает, и даёт ему всё, что нужно; добрая она, ничего-ничего на свете не жалеет для него, и всё прощает, всему верит, всему, что Вася говорит ей. Нельзя сказать, чтобы он был обманщиком, но иногда – что поделаешь! – поневоле приходилось что-то чуть-чуть преувеличить или преуменьшить… Для пользы. Для его личной и для общей. С мамой всегда легче и проще, чем с папой, который, как мама иногда говорит ему, и вправду бывает прям, грубоват и не выдержан. А с ней это бывает редко. Да где там редко! Чего греха таить, она сама только и ждёт, чтобы он, Вася, чего-нибудь попросил у неё. Да маму и просить не нужно, только намекни, и она будет два часа стоять после работы в очереди за немецким локомотивом, маленьким, но совершенно настоящим – тяжёленьким, с кабиной, с колёсиками и стремительно двигающимися шатунами… Нельзя так! Он не должен даже намекать ей, ну если нет особой необходимости в чём-то. А ведь чаще всего её не бывает!

С папой не так – у него неловко что-то просить. Совестно. Он и посмеяться над Васей может и обидеть. И всё-таки время от времени так тянет от маминого тепла, от её всепрощения и тактичности к папе, к его прямоте и резкости. Да, в чём-то папа, наверно, прав. Если мама не может справиться с собой, он, Вася, должен справляться. Должен, и всё. И никаких гвоздей! Жаль, что папа с мамой не очень-то много знают о нём. Года два-три назад Вася, может, и был таким, и даже похуже, чем думает папа, но сейчас он, Вася, немножко другой.

Глава 31. Значит, так и надо

Завтракали они вдвоём с папой: Альки с родичами не было, а мама ушла до завтрака за камнями и сказала, чтобы её не ждали.

– Ну вот, Вася, – сказал папа, однако без всякой радости, – наконец я свободен. Даже самому не верится. Давай используй меня на все сто! С чего начнём?

Папа внимательно посмотрел на него сквозь большие очки, и Вася смутился. Из-за слова «использовать». Ведь папа во время спора на террасе прямо говорил, что Вася иногда умеет использовать в своих целях маму и её непомерную любовь к нему.

– Ну, ты что скажешь? Куда двинем?

– Не знаю… Вот придёт мама, тогда и решим… – сказал Вася и вдруг залился краской: не надо было сейчас вспоминать о маме. – В Сердоликовую уже поздновато, на Кара-Даг к кратеру не полезешь – жарища и не успеем вернуться к обеду…

– А это так важно – успеть вернуться? – улыбнулся папа. – А знаешь что? – вдруг сказал он. – Мы же давно хотели… Давай покатаемся на морском велосипеде.

– Давай.

Немилосердно жгло солнце – как раскалённые гвозди вгоняло в тело лучи, и стоявшие в очереди за велосипедами прятались под пёстрые зонтики. Папа стоял в пилотке из газеты и смотрел, как в дрожащем знойном мареве расплывается вдали и тает, будто плывёт в воздухе, Хамелеон – длинный мыс, прозванный так оттого, что он много раз в день в зависимости от положения солнца и облаков меняет свой цвет. Иногда мимо пробегали собаки с низко выброшенными языками.

– Счастливчики! – сказал папа, и они с завистью посмотрели, как с моря прибыл велосипед и две девушки из очереди побежали к нему по гальке.

– Иди постреляй в тир, – папа забренчал мелочью в кармане. – И купи мороженое… Ну, шпарь!

Тир был в конце набережной, и Вася очень неплохо на этот раз пострелял: из десяти пулек – десяти возможных – выбил целых восемь! Правда, цели выбирал покрупней. Ничего, потом перейдёт на более мелкие и трудные… Купил мороженое на палочке и, нетерпеливо содрав бумагу, вонзил в холодную, белую, сладко-твёрдую поверхность зубы и побрёл к лодочной станции. И, вспомнив вдруг о папе, вернулся и купил ещё одно. Чтобы донести его твёрдым, поскакал к станции.

– Па, я и тебе купил, – Вася протянул мороженое.

– Спасибо.

И не успели они покончить с мороженым, как к ним подошли Виктор Михайлович с Алькой.

– Добрый день, Александр Иванович! За столом вас не увидишь, так хоть в очереди.

Папино лицо на мгновение передёрнулось от досады. Видно, хотел сказать что-то резкое, но сдержал себя. Промолчал.

Зато Виктор Михайлович не умолкал:

– Значит, едете? Не жарко будет? – и полушёпотом: – Может, и нам с Аликом? – И встал перед папой.

Вася стрельнул глазами в Альку, и тот сразу перехватил его взгляд.

– Ты что, один? А где девчонки? Где твой Андрюха с Макаром?

– Я не один, я с папой, – буркнул Вася.

– А каков Макарка! – сказал Алька и засмеялся. – Взрослых ныряльщиков перенырял… Дельфин! Героическая личность. Уважаю!

– И я, – сказал вдруг Васин папа. – А вы бы хоть содрали объявление, – он кивнул на белый листок, прикреплённый к стенке лодочной станции. – Всё найдено и уплачено. К чему оно теперь?

– Совершенно верно… Аль, сними! – велел Виктор Михайлович, и Алька сорвал листок, скомкал в кулаке, а кнопки положил в карман.

– Да, да, так получилось… – слегка смущённым голосом произнёс Виктор Михайлович. – Вера напрасно так убивалась, даже неловко мне, поверьте… И со мной не посоветовалась…

Вдруг Алька подмигнул Васе:

– Пойдём на этих велосипедах наперегонки, а? Я люблю состязаться… Честно.

– Ну и люби, а я здесь при чём?

– А разве вы стояли здесь? – спросила у Виктора Михайловича высокая девушка в джинсах, стоявшая за папой.

Виктор Михайлович принялся объяснять:

– Да как вам сказать, это мой добрый сосед. Мы с ним всегда вдвоём, и, надеюсь, он занял и для меня… Александр Иванович, вы мне заняли очередь?

– Нет, – сказал папа, – не занимал.

– Ах, ну тогда простите! Я не знал этого… – удивлённо и обиженно произнёс Виктор Михайлович. – Пошли, Аля… Завтра придём пораньше.

Они ушли, а Вася стоял возле папы, и ему было неловко. Все ведь пускают своих знакомых в очереди перед кассой в кино или в магазине, а папа не пустил. А раз не пустил, значит, так и надо. Пусть знают, как обманывать Макарку!

– Иди в тень, – папа кивнул на навес у моря.

Вася спустился на пляж и оттуда, из приятной морской прохлады, смотрел на папу. Вспомнил о маме: где она сейчас? Чем у них с папой всё кончилось? Он ведь не слышал конца спора. Говорят, от таких вот споров и начинается всё нехорошее у взрослых. И всё из-за него, Васи…

Надо, чтобы папа не думал о нём, будто он избалованный мамой ребёнок. Всё теперь зависит от Васи. И кроме того, папе, наверно, скучно сейчас без него.

Вася вышел из тени и подошёл к папе.

– Ты чего это? Замёрз там, захотел погреться на солнышке?

Глава 32. Морской велосипед

Папа положил на его голову широкую руку. Точно защищал от зноя. Вася тихонько стоял рядом, и ему было хорошо.

– Пап, а я вчера был у Андрюшки… – И Вася рассказал обо всём, что случилось во дворе у рыжей сестры того таксиста.

– Ох, Васька, Васька… – сказал папа и вздохнул. – Когда же всё это кончится? Когда?

Через минуту они бросились к берегу, к причалившему жёлто-красному велосипеду. Папа крикнул: «Садись!» – с силой оттолкнулся от берега и подобрал ногу. Велосипед закачался, как судно. Они уселись, упёрли ступни в педали, часто заработали ногами, и велосипед быстро двинулся в море. Даже удивительно было: впервые в жизни сели, а уже такая скорость!

От свежего ветерка, от пляшущих на воде бесчисленных бликов, от беспредельной синевы и приятных маленьких волн настроение у Васи резко подскочило вверх.

– Отлично идём! – закричал он. – И как легко вращать педали! Как реактивный! Урра!

– Какой там реактивный… Как колёсный пароходишко, – улыбнулся папа. – Теперь такие уже не строят. Старомодный драндулет! Зато мы, Васька, честно выстрадали его, и поэтому лучше его нет и быть не может!

– Отличный драндулет!

Уже за линией буёв они сняли сандалеты, осторожно разделись, и папа пристроил одежду сзади, где была маленькая решётчатая площадка. Теперь они остались в плавках, и солнце остервенело накинулось на них, но на воде было совсем не жарко. Неподалёку пролетел прогулочный катерок на подводных крыльях, и тяжёлая синяя волна высоко вскинула их велосипед. Вася испуганно ойкнул и схватился за поручни.

Папа повернул рукоять вправо, и велосипед послушно двинулся влево.

– Загорим мы с тобой, наглотаемся ветра, напитаемся морской и небесной синевой… Хорошо!

Мимо них плавным брассом, красиво разводя и поджимая ноги, проплыла девушка с длинными распущенными волосами.

– Сколько сейчас времени, не скажете? – подняла она голову.

Папа посмотрел на часы.

– Пять минут двенадцатого… Не устали? Можем взять на буксир.

– Что вы! – девушка улыбнулась, выкинула вперёд руки, ловко, по-лягушечьи обеими ногами оттолкнулась и быстро поплыла вперёд. И Вася опять вспомнил о маме: она плавала ничуть не хуже этой девушки… Лучше! Иногда она так далеко заплывала, что становилось боязно – вернётся ли? – и папа беспокоился и ходил туда-сюда по берегу и оглядывал пустынное море… Где она сейчас? Неужели папа забыл о маме и ему не жалко её?

Лицо папы было беспечно, радостно. В очках отражалось солнце, и глаза лениво, удовлетворённо щурились. Однако ноги его непрерывно работали, и Вася старался не отставать. Они уже порядочно удалились от берега и видели узкую полоску пляжа, светлые корпуса турбазы, а за просторами выжженных на солнце полей трубы и здания винзавода.

– В какую сторону махнём? – спросил папа. – К Кара-Дагу или к Хамелеону?

«Где может быть мама? – быстро подумал Вася. – Она недавно говорила, что больше всего хороших камней встречается по дороге к Хамелеону».

– Давай к Хамелеону! Там мы реже бываем!

– Заворачиваем! – папа резко повернул ручку руля и едва не врезался в другой велосипед с двумя девушками, плывший сзади. – Ой, простите! Чуть мы не пустили вас ко дну…

– Нас? Ошибаетесь! Сами бы отправились кормить рыбок! – дерзко ответила черноглазая девушка с пучком волос на затылке и засмеялась.

– Что ж, может быть, – сказал папа, – только мы с сыном неплохо плаваем.

– Хотите наперегонки? – вдруг предложила девушка, и Вася замер: согласится папа или нет? Если девушка предложила, значит, она умеет ездить на велосипеде, и можно запросто проиграть гонку. А можно и выиграть, если сильно захотеть!

– Хотим, – сказал папа, – если сын меня поддержит… Ну как, Вась? Обгоним с тобой этих тёть?

– Обгоним!

– Ну, я не так уверен – за этими тётями молодость и сила, но ведь мы с тобой мужики… Попробуем!

Папа сказал девушкам, чтобы они подрулили к ним и поставили свой велосипед на одну стартовую прямую. Они это и сделали.

Глава 33. Хищники

– Рванули! – подал команду папа. – Васька, не жалей силёнок! – И нажал на педали.

Вася, закусив губу, тоже во всю силу заработал ногами. В несколько минут они на полкорпуса, а потом и на весь корпус опередили девушек. Стучала и громко хлюпала под кожухами вода, туго визжали металлические оси. Папины коленки ритмично мелькали, а сзади слышался смех и голоса.

– Ну что ты, Нин? Сейчас они выдохнутся! Жми! Жми!

– Васька, а мы не выдохнемся, да? Покажем, чего стоим!

И Вася ещё яростней нажал на педали, потом оглянулся: уже на добрых три корпуса обогнали они девушек, хотя те старались изо всех сил. Мышцы на папиных ногах напряглись, одна рука обхватила поручень, вторая – на руле. Уже на четыре корпуса ушли они вперёд, и всё внутри у Васи звенело от азарта и радости: какую, оказывается, скорость можно развивать на этом велосипеде!

Разрыв между велосипедами всё увеличивался. Вася стал уставать, заныли на ногах мускулы, дыхание стало чаще, но нельзя прекращать работу. Никогда не догонят их эти девушки! Да и папа узнает, какой он, Вася…

Усталость увеличивалась, но, если надо, Вася готов был ещё час, два часа, целый день работать ногами; ведь они так замечательно обогнали!

Между тем папа стал работать ногами медленней: устал?

Вася заёрзал на сиденье и свирепо посмотрел на папу, который уже едва двигал ногами. Ну что с ним? Сзади всё ближе и ближе были слышны возбуждённые голоса, плеск воды и скрежет педалей.

Девушки с победными воплями и смехом вырвались вперёд, обогнали их и замахали руками:

– Всего наилучшего! Приветик!

Вася увидел их загорелые спины, услышал их разносящийся далеко над морем ликующий смех.

– Слышишь, как они счастливы? – сказал папа. – Мы и так доказали им и себе, что не слабаки… Доказали ведь?

Вася всё понимал и тем не менее не до конца одобрял папу: уж если гонки, так гонки, и нечего тут…

Они ещё дальше отплыли от берега, и уже не торопясь, лениво резали красные лыжи их велосипеда синюю поверхность. Небо было ясное, чистое, лёгкое – ни облачка, и синий мир моря и неба был радостен и необъятен. Оба эти мира сливались, входили друг в друга. Вася, щурясь от солнца, смотрел то в воду, на голубовато-прозрачные колокола медуз, на рыбёшек с тёмными спинками, то на мелкие волны, расходившиеся от их велосипеда, то поглядывал на далёкий берег с желтоватым, живым, напряжённо вытянувшимся туловищем Хамелеона: вот-вот выстрелит язычком в добычу… На душе было легко и беззаботно.

– Па, помнишь, я тебе рассказал о тех разбитых амфорах?

– А я тебе ничего путного не ответил? – тут же подхватил его мысль папа. – Почему она разбила? А на всякий случай… Научена. А вдруг и правда археологи захотят порыться в их саду… Могло так быть? Могло. Ничего своего не хотят они отдавать другим – ни копейки, ни запаха инжира, ни тени под собственным виноградником, вот брать – это да, это их характер и профессия. На этом они стояли и будут стоять. Побольше накопить, покрепче держать в руках. А вот остальное для них не существует, остального они не понимают и даже презирают. А сколько от этого бед на земле, ты даже представить не можешь! Жажда богатства, сытости, власти – нет ничего в мире сильней, чем это! Не знаю, когда всё это кончится, и может ли кончиться? И всё начинается с «петуха», которого тот таксист заломил с нас…

Незаметно они повернули к берегу.

– Вроде бы ерунда – пятёрка, а ведь трёшка идёт в его карман, и поверишь ли – наверно, смешно, – но мне до сих пор неловко, что согласился с ним. Не хотел мелочиться, да и устали мы, торопились, и машин, как помнишь, было мало. А он, этот рыжий, всё учёл. И ещё долго будет так работать, пока не помешают. А ведь надо мешать. И один ли он такой? Я уверен, что и дом этот он построил на левые заработки… Ох, как мошенники изобретательны, изворотливы, бессовестны. Если бы ты знал, Вася, сколько я бумаги исписал, сколько исписали её другие, чтобы мир стал лучше, справедливей…

– Что, и всё напрасно? – спросил Вася.

– Да нет, почему же… Если бы мы не писали, было бы гораздо хуже. Нужно каждый день воевать с такими, а не сидеть сложа руки.

– Пап, а Алька, его мать и отец – они тоже, как те, о которых ты говорил? Ну, хищники?

– В общем-то, да, хотя и стараются всё время сдерживать себя, казаться другими. А вот с Макаркой оскандалились… Не думай, они не жадные, и найди кольцо не Макарка, отдали бы то, что обещали.

Над ними с криком косо пролетела, поджав ножки, чайка, и Вася на мгновение подумал: «А вдруг это Васька? Может, его выпустил Андрюшка?»

– Ой, мама! – вдруг воскликнул Вася, его заколотило от радости, и он показал на берег. – Собирает свои камешки… Смотри, пап, смотри… – Вася толкнул его в плечо.

Лицо папы ничего особенного не выразило. Он молча посмотрел, куда показывал Вася.

– Я покричу ей, а?

– Покричи, но, думаю, не услышит.

– Ну давай тогда быстрее поедем к берегу, пока не ушла! – Вася опять изо всех сил заработал ногами, папа тоже стал энергичней толкать педали. – Рули прямо к берегу!

Вася привстал с сиденья и во всё горло закричал, замахал руками. Мама услышала его. Она выпрямилась и стала из-под ладони смотреть в их сторону. Вася закричал ещё сильней.

Он неутомимо работал ногами, и мама становилась всё ближе. Она стояла в ярко-оранжевом сарафане, прямая, стройная, босая, с развевающимися на ветерке тёмно-русыми волосами.

Лыжи велосипеда с мягким шуршаньем въехали на берег.

– Уже накатались? – Лицо у мамы было спокойное, ровное.

– Да нет, – ответил Вася. – Положено три часа кататься, у нас ещё часа полтора осталось… Правда, папа?

– Нет, – папа посмотрел на часы. – Только один час.

– Хватит и часа! – засмеялся Вася. – Мама, садись, пожалуйста. – И он спрыгнул в воду.

– А это можно? – сдержанно спросила мама.

– Разрешается, – проговорил папа. – Васька, лезь на запятки. Ещё покатаемся. По крайней мере доедем до нашего пляжа.

Мама ступила босой ногой на лыжу, села на Васино сиденье, положила загорелые руки на поручни и чуть склонила голову набок.

– Только тебе придётся поработать ногами, – сказал папа.

– Поработаю, – мама едва заметно улыбнулась. Вернее, не она улыбнулась, а улыбнулся её голос. А может, это лишь показалось Васе? – Занятно… Ни разу не каталась на таком смешном драндулете…

Вася с папой громко засмеялись, и Вася стал кулаком вытирать слёзы.

– Что это вы? – чуть смутилась мама. – Я сказала что-нибудь не так? Или на вас подействовал морской воздух?

– Так-так, – зачастил Вася, и ему не захотелось ничего объяснять. – Ты сказала именно так!

– Как улов? – папа кивнул на лежавший на маминых коленях мешочек с камнями. – Скоро здесь ничего не останется, ничего, что радует глаз и сердце.

Узкие, чуткие брови мамы чуть дрогнули.

– Опять философствуешь? Представь себе, кое-что нашла. Дома переберу, может, что-нибудь и оставлю. Я сегодня узнала от одной женщины, что на Кара-Даге появились браконьеры-заготовители. Вчера, например, они взрывали агатовую жилу в Сердоликовой бухте.

– Как так взрывали? – Вася, сидевший на корме на корточках, привстал. – Кто им разрешил? У них что, взрывчатка есть?

– Спроси, чего у них нет, – сказал папа. – И ты думаешь браконьеры спрашивают разрешения? Хищникам закон не писан. Думал, хоть Кара-Даг оставили в покое… Так нет же!