Текст книги "С миру по нитке"

Автор книги: Анатолий Эйрамджан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

КИНОФИНТО

Под таким названием я написал статью, которая была опубликована в «Вечернем клубе» году в 1995-96. Статья имела эпиграф:

«ИЗ ВСЕХ ИСКУССТВ ДЛЯ НАС ВАЖНЕЙШИМ ЯВЛЯЕТСЯ КИНОФИНТО!»

Приведу эту статью.

Настало время разобраться, что же такое кино? «Кина» ведь практически нет! Есть «Кино не для всех», есть «Кино после полуночи», «Новое кино», «Другое кино», «Наше кино», «Молодое кино» и т.д. Так какое же из этих кино то самое, способное вывести нашу кинемато-графию из тупика?

Вдруг напросилась аналогия с отечественным футболом. Он тоже не на подъеме, но там все ясно – есть понятие «Футбол», массовое зрелище (как и кино). Но почему-то нет «Футбола после полуночи», «Футбола не для всех»? (А если б такое было, можете представить, что это было бы за зрелище?!) Почему же в кино, задуманном (как и футбол), как массовое зрелище есть столько незрелищных разновидностей? Ответ один: разновидности, очевидно, не кино.

«Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе»!

Так как же назвать то, что снимается для узкого круга лю-дей, не имеет коммерческого успеха, но почти всегда получает призы на фестивалях и о чем пишут восторженные рецензии умные критики?

Ну, первое что приходит в голову (и наверное, опять из-за футбола) – «кинофинт». Финт в футболе – это нечто более сложное, чем просто гонять мяч. Финт – это для гурманов, для знатоков. Хотя справедливости ради следует сказать, что многие футболисты-мастера иногда так увлекаются финтами, что запутываются в собственных ногах.

Предлагаю для наглядности рассмотреть несколько примеров. Ни для кого не секрет, что бывшая киностудия детских и юношеских фильмов им. Горького в последнее время снимает только кинофинты. Как она должна называться? Теперь ответ даст любой – «Студия кинофинтов им. Горького». Комитет кинематографии Российской Федерации, субсидирующий в основном производство кинофинтов должен называться «Комитет кинофинтографии Российской Федерации”. Союз Кинематографистов, возглавляемый С. Соловьевым был, естественно, Союзом кинофинтографистов.

Избрание нового председателя дает надежду на возвращение нам былого названия. Открытый фестиваль в городе Сочи следует называть «Кинофинтотавр», фестиваль в Анапе -«Кинофинтошок». Московскому фестивалю, в случае взятия на вооружение былого девиза, придется считаться с новым термином – «За гуманизм кинофинтоискусства, за мир и дружбу между народами».

Институт кинематографии, где учат на кинофинтистов так и следует называть – Институт кинофинтографии. Передачи о кино тоже надо переименовать: «Мое кинофинто», «Кинофинтоскоп», «Дом кинофинта» и т. д.

И теперь, когда у нас есть ясность в терминах, давайте думать, как можно возродить отечественное кино? Ясно, что только снимая кино, одно кино и только КИНО!

Вот такую не очень серьезную заметку я написал в свое время. Должен сказать, что за шутливым тоном пряталась наболевшая тема. В самом деле, почему критики превозносят скучнейшие фильмы, которые нормальный человек не всегда способен досмотреть до конца? Почему им так хорошо, а нам нет? Я никогда не забуду, как я изнывал в Белом зале Дома Кино на фильме «Жертвоприношение» Тарковского. Зал был битком набит, сидели даже в проходах (а в Белый зал люди попадают, когда в Центральном зале Дома Кино мест уже нет), и все мои мысли покинуть зал разбивались о простой факт, что я просто не смогу выйти. И я сидел и мучался, как от зубной боли. Я, зритель, за которым стоит прошлое киномана (все трофейные американские фильмы я помню до сих пор чуть ли не наизусть и, кстати, музыку из них тоже), членство в Бакинском дискуссионном киноклубе – а там мы смотрели «трудные» фильмы, разбирали их, дискутировали... За мной стоят Высшие курсы сценаристов и режиссеров при Госкино СССР, где мы проходили Историю мирового кино и просмотрели сотни самых разных фильмов. Почему же я так страдаю на фильмах режиссеров-элитарщиков? Мне кажется, потому, что эти люди, имея возможность самовыражаться (за чьи-то деньги и притом немалые), абсолютно не думают о будущем зрителе. Некоторые, менее известные и удачливые их последователи, даже впрямую это провозглашают с экранов телевизоров: «Я фильм снимаю для себя!» Охота в этот момент крикнуть прямо в экран:

«Напиши лучше книгу, баран!» В самом деле, выйдет намного дешевле и безопасней для окружающих.

Представьте, включаю я как-то зимой телевизор и вижу красивую заставку – речка, снег, горит на переднем плане костер и вдалеке чернеет лес... И играет музыка серьезная, возможно Хиндемит или Вагнер, уже не помню... Я сел, решив, что за этим возможно последует важное сообщение, что-то на уровне ГКЧП... Сижу-сижу, ничего не меняется. Тогда я быстро прощел на кухню и поставил чайник. Вернулся. Все та же картинка, но явно не стоп-кадр –языки пламени костра прыгают, дергаются... Я посидел, посмотрел, потом побежал за чайником – он вскипел, и когда я уселся с чаем опять к столу тут вдруг в левом верхнем углу кадра появился движущийся человечек – он шел вдоль речки... Я тут же с облегчением сообразил, что никакого ГКЧП нового не будет и бросился искать программу. Мои подозрения оправдались – шел художественный фильм Сокурова (названия уже не помню).

Фильм «Мой друг Иван Лапшин» я пошел смотреть в кинотеатр «Ударник», так как по каким-то причинам не посмотрел его в свое время в Доме Кино. Это были времена, когда люди еще ходили в кинотеатры – зал был переполнен. Перед началом сеанса через громкоговорители администрация кинотеатра предупредила, что за качество звука не несет никакой ответственности, так как звук так был записан авторами и является частью художественного замысла фильма. Ладно, подумал я, это не самое страшное.

Фильм начался. Действительно, половину реплик разобрать было сложно и вскоре зритель повалил из зала. К концу сеанса в огромном зале осталось человек 15 в том числе и я. Как мне объяснят такое явление критики? Думаю, скажут, что зритель еще не дорос до понимания таких сложных фильмов.

Ладно, приведу пример, который на мой взгляд, для меня во всяком случае, расставил все точки над «I».

Я был приглашен с фильмом «Импотент» на анапский фестиваль «Киношок».

Фестиваль этот известен своей ориентацией на авторское, «заумное» кино, то есть на кинофинто. А меня с фильмом «Импотент» пригласили для того, чтобы показать этот фильм в городском кинотеатре на торжественной церемонии закрытия фестиваля. Позже я понял дальновидность организаторов фестиваля: анапскому бюджету фестиваль стоит немалые деньги, пользы от него городу – никакой, к тому же фильмы кинофестиваля, параллельно показываемые в городском кинотеатре, ничего кроме лютой злобы к кинематографистам у горожан не вызывали. Помню, киногруппа, представляющая свой фильм в городском кинотеатре, в жутком возбуждении вернулась с просмотра, ругая анапчан, которые, оказывается, вместо благодарности собирались их поколотить. В день закрытия фестиваля, после положенных торжеств и раздачи призов все участники фестиваля уехали на банкет, и на просмотре «Импотента» (не без опаски) остался один я с женой. И хоть реакцией зрительного зала на свой фильм мы остались довольны, все же я решил перед концом просмотра покинуть зал. На всякий случай. И вот мы стоим с женой у служебного входа кинотеатра, ждем, когда механик вынесет последний яуф с фильмом, как вдруг появляется из-за угла сплоченная группа людей. Явно зрителей после просмотра.

– Иди в машину! – шепотом отдал я приказ жене.

– Нет, я тебя не оставлю! – сказала жена. – При мне они не посмеют тебя тронуть!

И вот мы двое, почти как в скульптурной композиции «Сильнее смерти», только без третьего товарища, сплотившись ждали приближения зрителей. Они остановились возле нас и, показав на уже вынесенный и предательски выдающий нас яуф с фильмом, спросили:

– Это ваша картина?

– Да! – с вызовом ответил я и жена еще крепче схватила меня за руку.

– Большое вам спасибо! – хором и дружественно загалдели зрители. – Это первый фильм на фестивале, который нам понравился...

Это все я рассазал для того, чтобы вы представили атмосферу и суть кинофинтофестиваля «Киношок».

Так вот, я еще со времен киноклуба, сценарных курсов привык смотреть кино с первого ряда. Мне нравится так смотреть фильм – никто и ничто не мешает и ты как бы находишься внутри событий.

И вот в просмотровом зале «Киношока», где ряды спускаются к экрану амфитеатром, мы с женой, по простоте душевной, в первый же день сели в первом ряду. И через полчаса уже сильно пожалели об этом. Шла какая-то муть, люди наверху спокойно уходили(выход из зала был наверху), а мы не могли этого сделать – двумя рядами выше сидел режиссер фильма и мы, мучаясь и кусая локти, досидели фильм до конца.

На следующий просмотр мы уже пришли не такими простаками и с трудом нашли себе места в последних рядах. И как только поняли, что опять показывают кинофинто – тут же ушли «на волю, в пампасы!»

Так мы провели неделю, не досмотрев до конца ни одного фильма. И вдруг на кинофестивале пронеслась возбудившая всех кинокритиков весть – будут просмотры фильмов Ежи Сколимовского, польского режиссера-диссидента, выдворенного из Польши в трудные годы социализма и работавшего до последнего времени в Голливуде.

Ажиотаж перед приездом Сколимовского был настолько велик, что невольно захватил и меня.

– Вот теперь можем смело садиться на первый ряд, – сказал я жене. – Думаю, не ошибемся. Все же работал в Голливуде...

И я, старый опытный волк, знающий, что нельзя верить ни одному слову критиков, ошибся!

Мы сидели в первом ряду и прямо рядом со мной сел сам Ежи Сколимовский с синхронной переводчицей.

Начался фильм и через пять минут я точно знал, что это кинофинто, да притом еще какое! Герман приблизился к такой мощи финтизма только в последнем фильме «Хрусталев машину!» (Кстати, о премьере этого фильма в Доме Кино, наверное, стоит написать здесь!) Об остальных режисссерах-элитарщиках могу сказать, что такого накала смог бы достичь не каждый... Все же, большинство элитарщиков не безумцы, а тут... Короче, жена сразу начала ныть:

– Я не могу это смотреть, давай выйдем!

Я ей в ответ:

– Рядом режиссер! Это неэтично. Лучше спи!

Она:

– Пробовала, не получается!

Ну что я мог еще ей посоветовать? Сам я пробовал прикрыть глаза, задуматься о чем-то, например, сочинять новый сценарий – ничего не получалось! Настырное кинофинто своей волюнтаристской безцеремонностью не давало мне возможности сосредоточиться на чем-то другом. А наверху слышно было, то и дело хлопали двери – люди спокойно уходили... Это усиливало наше несчастье... И когда жена и я были уже почти на грани нервного срыва, Ежи Сколимовский вдруг вскочил и закричал:

– Но, но! Стоп! Части перепутали!

Я понял, что это шанс. Я схватил жену за руку и сказал Сколимовскому:

– Пан Ежи, не беспокойтесь, мы сейчас все уладим!

И с неожиданной для моего возраста резвостью понесся по лестнице вверх, перепрыгивая через две ступеньки и еще потащил за собой жену.

Первое желание было уйти к чертовой матери из этого зала, но, чувство корпоративной солидарности взывало к другому.

– Давай все же предупредим механика, – сказал я жене и мы пошли в кинобудку.

– Вы перепутали часть! – крикнул я, открыв дверь кинобудки, но увидев киномеханика – старого верного служаку кино (это было написано на его лице), добавил помягче: – Режиссер так считает...

– Я ничего не перепутал, – ответил мне киномеханик и показал коробку. –Вот, написано – третья часть...

– А на ракорде проверяли? – спросил я.

– А как же без этого, – ответил мне солидно киномеханик и тут в будку ворвался Сколимовский:

– Безобразие! Часть перепутали! Как можно такое на фестивале?!

– На коробке написано 3-я часть, – сказал я режиссеру.

– Нет, надо остановить проекцию, проверить на пленке номер части! –приказал режиссер.

– Пожалуйста, – сказал механик и вырубил проектор.

– Пошли! – потянула за рукав меня жена.

– Подожди! – сделал я ей многозначительный знак, так как почувствовал, что прямо ко мне в руки плывет обалденный сюжет.

Механик перемотал фильм на начало и не глядя на пленку, настолько он был уверен в результате, протянул рулон Сколимовскому:

– Смотрите!

Через плечо Сколимовского и я заглянул, посмотрел, что написано на ракорде.

Там стояла цифра «3» и было написано: «3 часть».

– Ну что? – спросил механик. – У меня таких ошибок не бывает...

– Да.... Верно, – вернул пленку механику Сколимовский. – Видно, запамятовал! – с извиняющейся улыбкой, сказал он.

После такого признания я, уже не таясь, пошел вместе с женой к выходу на пляж.

Как можно перепутать последовательность событий, сюжета, действия, сцен в собственном фильме? Любой нормальный человек скажет – это невозможно. А зритель тем более. Я помню, когда в послевоенном Баку показывали на ночных сеансах только что полученные из Москвы трофейные фильмы, которые еще никто в городе не видел (официально их демонстрация должна была начаться на следующий день, но фанаты хотели видеть очередной фильм про «Тарзана» или с участием Эррола Флина немедленно, хоть ночью на сеансе 3-30!) и если вдруг механик по ошибке пускал не ту часть, через сотую долю секунды (признаюсь, опережая меня) зал взрывался топотом, свистом и воплями «Сапожник!»

По монтажной «Мосфильма» долгое время ходили слухи о том, как монтировал свой фильм «Зеркало» Тарковский.

Говорили, что они с монтажером каждый раз раскладывали пасьянс из сцен и монтировали фильм то в одной, то в другой последовательности, пока, наконец, из Госкино не раздался грозный окрик, кончайте, мол, пора сдавать фильм, все сроки прошли.

И фильм был сдан в том монтажно-пасьянсном варианте, в котором он был собран накануне. Я не верил этим рассказам, считал, что монтажницы путают что-то, что не может режиссер так несерьезно относиться к сюжету, сценарию и т.д. Но недавно мои сомнения развеял Андрон Михалков-Кончаловский, который в своей книге «Низкие истины» рассказал эту историю точно так же, как рассказывали ее в монтажной киностудии «Мосфильм».

Еще пример. Известный французский авангардист Бертран Тавернье, устав снимать кинофинто неожиданно заявил кинокритикам, что снимет шлягер под названием «Дочь Д’Артаньяна». Вы видели этот шлягер? Ни толкового сюжета, ни диалогов, ни нормальных сцен в фильме нет. Полная беспомощность и нудятина! А еще покусился на такого великого мастера, как Дюма!

Решился дописать его!

Все это, рассказанное выше, да и масса других примеров навели меня на простую мысль: люди, снимающие кинофинто подобны художникам-авангардистам – те, в большинстве своем, могут рисовать портрет женщины в виде кубиков, ромбов, фигур неправильной формы, ярких красивых пятен, штрихов, мазков и все это выглядит в большинстве случаев привлекательно, так как в выбранной системе координат они талантливо делают свое дело, а вот если попросить их нарисовать нормальный портрет, как тут же выяснится, что этого-то, казалось бы самого простого, они не могут.

Так и «элитарные» режиссеры довольно прилично владеют аудиовизуальной формой, создают определенный флер, покоряя этим недальновидных критиков, но ни с сюжетом, диалогами и тем, что называют сейчас «саспенсом» – т.е. умением захватить внимание зрителя – с этим они ничего не умеют делать и даже не хотят.

А ведь кино обязательно требует этого – захватывающего начала фильма, стремительного развития сюжета и логичной развязки. Только тогда зрители будут прикованы к креслу в кинотеатре или к экрану телевизора и у них не возникнет желания покашлять, поговорить с соседом в кинозале, или пойти поставить на плиту чайник во время демонстрации кинофильма.

Попробую рассказать для моих опонентов один анекдот. В школе никак не мог удержаться ни один учитель географии: как только учитель подходил к глобусу ученики тут же начинали топать ногами, кидать в него мел и выкрикивать ругательства. И вдруг появился новый молодой учитель и блестяще провел урок. «Как вам это удалось?» – обступили его учителя в учительсвкой. « А очень просто», – ответил молодой учитель. – «Как только они затопали ногами и собрались бросить в меня мел я тут же закричал: Кто может натянуть презерватив на глобус?! Они спросили: А что такое глобус? Ну, я и начал им рассказывать...»

Вот всем этим известным мастерам кинофинта не хватает, на мой взгляд, этого умения « попытаться натянуть презерватив на глобус», т.е. придумать затравку, интересный сюжетный ход, способный заинтересовать зрителя. Недавно это впервые сделала К. Муратова в фильме «Настройщик» и получила неожиданный для нее результат – фильм люди смотрят.

И напоследок расскажу о том, что пообещал – о премьере «Хрусталев, машину!» в Доме Кино.

Я не собирался идти на премьеру, но позвонила Валерия Новодворская и попросила провести ее на просмотр: «Это мое, понимаешь?! Сталин, Берия, ГУЛАГ!»

Начался просмотр и Валерия Ильинишна с интересом уставилась на экран. Я же, как и на просмотре Ежи Сколимовского, с первых кадров понял, что это кинофинто высшей пробы и попытался впасть в анабиоз. Минут через 15, когда первые зрители уже давно потянулись из зала рядом со мной раздался мощный храп – это спала Валерия Ильинична Новодворская. Первое мое желание было разбудить ее, но услышав, как ее очередной напевный храп вызывает восторг зрителей, я решил не беспокоить Великого Дисидента, решив, что ее храп на картине, посвященной ее любимой теме – лучший ответ «лорду Керзону», в данном случае – Кинофинто. И любителям видеть «Новое платье короля».

Новое в кино

Раньше, когда снималось кино, собирались несметные толпы зевак (я сам не раз простаивал в таких толпах), все завороженно смотрели на известных актеров, ловили каждый их жест, слово, если удавалось приблизиться – просили автографы. Отношение к снимаемому кино, актерам и членам съемочной группы было самое уважительное. Что же теперь?

Снимаем мы фильм «Импотент», момент, когда Державин и Дюжева должны на «иномарке» подъехать к ее дому и там, в машине у них должен состояться разговор, после которого она пригласит Державина к себе домой на чашечку кофе.

Репетируем подъезд машины,– она должна остановиться в определенном месте, куда оператор уже навел фокус. Потом актеры начнут говорить и звукооператор должен проверить качество звука, правильность установки внутри кабины микрофона, световики направить на машину осветительные приборы и т.д. Для этого машина должна несколько раз подъехать и встать точно на заранее определенную метку, актеры начать говорить, а оператор укрупнить их изображение за стеклом машины... Вот делаем мы эту процедуру при 20– градусном морозе и, когда уже приготовились, наконец, к съемке, на то место, куда должна была подъехать машина, вдруг встал какой-то парень и удивленно стал озираться, увидев, что на него наведены световые приборы и камера.

– Это что, вы меня снимаете? – с угрозой спросил он. Парень был явно пьян.

– Нет, не вас, – ответила вежливо ему второй режиссер Таня Алексеева. –Отойдите, пожалуйста, в сторону, сейчас сюда подъедет машина с Державиным.

– С каким Державиным? С тем, который с Ширвиндтом? – пытался врубиться парень.

– Да, да, с тем самым, – ответили ему. – Отойдите, пожалуйста, у нас съемка, вы мешаете нам.

– Я мешаю?! – с угрозой спросил парень.

– Да, да, вы мешаете, задерживаете всю группу, – сказала ему Таня Алексеева. – Актеров задерживаете – Державина, Дюже-ву...

– Ладно, сейчас я им помешаю, – парень запустил руку в задний карман брюк и стал там возиться. – Пусть подъедет Державин, я ему покажу...

– Ну кто это там стоит?! – раздался возмущенный голос оператора Сэма Кублановского, одного из старейших операторов Мосфильма. – Говорить будем летом, а сейчас надо снимать!

Кублановский прикрыл камеру и свою голову специальной попоной и потому все видел только в глазок видоискателя.

– А это еще кто?! – парень повернулся на голос Кублановского.

– Это – наш оператор, – сказала Таня Алексеева. – Вы ему тоже мешаете!

– Камера у вас хорошая? – спросил парень.

– Неплохая,– ответила Таня. – Отойдите пожалуйста!

– Сейчас у вас камеры не будет, – сказал парень. – А потом и Державина!

– И он достал, наконец, из заднего кармана огромный пистолет, как говорят блатные, самую настоящую «дуру». И навел его на Кублановского.

Кублановский, продолжая смотреть в глазок видоискателя, был готов к команде «Камера!» и, конечно, не слышал угрозы в свой адрес и не видел наведенный на него пистолет.

– Ну что за люди! – недовольно ворчал он из-под своей попоны. – Говорят отойдите – значит, нужно отойти. И нечего права качать!

Парень стал целиться в камеру, и всех нас охватило какое-то оцепенение, как во сне – все это казалось настолько нереальным: в центре Москвы могут выстрелить в оператора в момент съемки фильма?!

И тут к парню подбежала девушка и вырвала у него пистолет.

– Вадик, опять ты за свое! – оттащила она его в сторону. – Обещал ведь!

– Извините, пожалуйста! – обратилась она к нам. –Выпил немного, мы были в ресторане, я на минутку задержалась, а он уже...

Кублановский все смотрел в глазок камеры и увидел, что кадр освободился.

– Мы готовы! Почему не снимаем?! – сказал он, как ни в чем не бывало, и я тут же дал команду «Камера!»

Подъехала к нужному месту машина с Державиным и Дюжевой, которые даже не подозревали, что мы пережили за это время, -они остановились на нужном месте и начали свой диалог. Остальное все прошло, как по маслу – сняли с первого дубля.

Почти аналогичная история произошла с нами на съемках фильма «Жених из Майами». Снимали сцену, когда Державин и Борис Щербаков ждут появления героини Толстецкой возле здания ТАСС.

Подходят двое парней шантраповатого вида и спрашивают нас:

– Кого снимаете?

– Щербакова и Державина, – ответили им.

– А где они? – спрашивают парни.

– Вон, стоят, – показали им на наших артистов, стоящих возле стенки здания.

– Сейчас мы им зубы повыбиваем! – сказали ребята и решительно направились к нашим артистам.

Вся группа повисла на них, стали звать милицию и только так мы спасли наших актеров от возможной травмы их главного достояния – лица.

Панкратов-Черный лишился передних зубов где-то в Казах-стане: какой-то «герой» нанес ему каратисткий удар ногой в лицо. И первое время с Панкратовым были трудности на озвучании – он слегка шепелявил, а потом освоился, речь стала нормальной, а под его усами практически не виден был его беззубый рот.

И я не могу не вспомнить съемки в Индии (фильм «Третий не лишний»).

Снимались Державин, Толстецкая, Кокшенов. Мы только поставили штатив на улице и стали устанавливать аппарат, как тут же стали собираться люди вокруг нас, стояли тихо, уважительно наблюдая за нашими приготовлениями. А когда мы попытались репетировать нужную сцену, выяснилось, что вокруг собралась такая огромная толпа зевак, что снять сцену без того, чтобы эта толпа не попала бы в кадр, было невозможно. Мы обратились за помощью к полицейскому, спросили его, нельзя ли как-нибудь разогнать толпу?

Полицейский ответил:

– Я могу это сделать только по решению парламента.

Пришлось прибегнуть к хитрости – я с актерами уехал в другую часть города и, когда все отрепетировали, приехал оператор, быстро поставили камеру и сняли, хотя к нам тут же стали сбегаться толпы людей.

Индийцы имеют великую кинематографию, они любят свои фильмы (да и многие другие народы тоже любят индийское кино!), любят своих актеров и вряд ли кто-нибудь захочет выбить зубы всеобщему кумиру.

В нашей группе не было актеров, известных индийцам, но все равно они с трепетом и уважением следили за процессом.

Потому что снималось кино. А они кино любят.