Текст книги "С миру по нитке"
Автор книги: Анатолий Эйрамджан
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
Спасибо, Таня, как говорил Мимино, такие актрисы как ты на полу не валяются! Обязательно предложу...
А Полищук, с которой я столкнулся вскоре после окончания фильма на художественной выставке в Манеже, увидев меня, чуть ли не закричала:
– Уйди, змей ! Обнадежил меня, говорил, что написал для меня роль, а снял другую?!
Говорила она это не всерьез, но обида, что роль, написанную специально для нее, ей не довелось сыграть, все же осталась. После этого Люба у меня сыграла в «Ультиматуме» врача, предлагающего клиентам эротический массаж (роль, которую отважились бы сыграть немногие актрисы), одну из главных ролей в «Дне Святого Валентина» и, на мой взгляд, прекрасно сыграла бывшую партийную бонзу в «Сыне неудачника».
На озвучании последней картины Люба преподнесла мне урок, который я бы назвал маленьким актерским чудом. Мы озвучили сцену ее беседы с героем Белявского на берегу океана, я собрался перейти к другой сцене, но Люба вдруг сказала:
– Дай, попробую еще раз...
Мы попробовали. И я вдруг почувствовал, что произошло чудо – сцена неузнаваемо изменилась, преобрела какой-то нерв – у меня даже подкатил к горлу ком – и все из-за того, что Люба включила какие-то новые, выбририующие обертоны своего голоса и фраза, заново произнесенная ею, стала вдруг хватать за сердце.
У Любы муж известный художник Сергей Цигаль, внук Мариэтты Шагинян. Дача в Коктебеле – это дача Мариэтты Шагинян. Сережа, кроме того, что он хороший художник, он еще и большой гурман – в одно время печатались его кулинарные рецепты в журнале «Итоги». Почему я о нем вспомнил? В «Дне Святого Валентина» в финале на балкон к героям фильма спускается сверху абсолютно голый человек. Я искал подходящего актера, но все отказывались. Когда я предложил эту роль Куравлеву тот чуть не обиделся:
– Соображаешь, всю жизнь я показывал людям свое лицо, а на старости лет покажу вдруг задницу?
Фильм уже почти сняли, а вот персонажа для финальной сцены все не было.
И тогда Люба говорит:
– А можно моего Серегу попросить – он сыграет.
Сережа очень импозантный мужчина, хорошо сложенный, с огромными живописными усищами. (Он снялся в «Моей морячки» в качестве «сопровождения» героини Полищук. ) Так что это был удачный выбор.
– А он согласится? – спросил я.
– Согласится. Он без комплексов! – уверенно сказала Люба.
Позвонили Сереже и он дал согласие. Поскольку он должен был спускаться на балкон спиной к камере, а лицом ко всему проспекту Вернадского я пообещал, что мы сделаем ему набедренную повязку, которая с помощью невидимой лески будет удерживаться на его «фиговом месте», чтобы не оскорблять чувства граждан, живущих в доме напротив нашего. В назначенный день на Сережу надели набедренную повязку и выпустили на морозный балкон, сделали репетицию. Все всех устроило, кроме оператора.
– Леска будет видна! – объявил он.
– Что делать? – опечалился я.
– Да все нормально, – сказал Сережа. – Я все сделаю без лески и без повязки. Она и мне мешала, честно говоря... Своей неэстетичностью, что ли...
Мы оценили незакомплексованность художника, его естесственный подход к обнаженной натуре и быстро сняли сцену.
Сережа с первого же дубля все сделал прекрасно. Но что самое интересное – больше всех ликовала Полищук, особенно когда Сережа прикрывая ладонями пах, произносил свои реплики. Я случайно посмотрел в этот момент на Любу и уже не мог оторваться – столько удивления, мальчишеского озорства и еще радостного переживания за близкого человека – вот такой букет чувств я увидел в глазах Любы!
А Сережа Цигаль потом говорил мне:
– Представляешь, за свою жизнь во стольких выставках я участвовал, интервью давал – не счесть, а стал популярным только после того, как показал в твоем фильме свою задницу. Стюардесы в самолетах тут же переводят меня в бизнес класс, просят автограф, незнакомые люди заговаривают со мной на улице, спрашивают: не вашу ли задницу мы имели счастье лицезреть в фильме « День Святого Валентина»? И все благодаря Любке –она навела!
Как появился «Ночной визит»
Вскоре после выхода фильма «Моя морячка» я должен был заехать к Гурченко по какому-то делу. По дороге к ней я решил заскочить в Союз Кинематографистов – у меня там тоже было дело. В дверях я столкнулся со своим сокурсником, с которым два года жил в одной комнате общежития Литературного Института режиссером Михаилом Пташуком (Михаил Пташук стал уже секретарем Союза кинематографистов Белоруссии, на его счету были такие фильмы как «Лесные качели», «Знак беды», «Игра воображения» и др. В 2002 году он приехал в Москву на церемонию «Ники», где был представлен его последний фильм «В августе 44-го» и погиб в автомобильной катастрофе. Фильму, уже без него была присуждена «Ника»). Миша был очень возбужден и, схватив меня в охапку, затащил в укромное место под лестницей и зашептал:
– Старик, представляешь?! Сейчас звоню домой, а у моей жены сидит муж моей любовницы! Представляешь?! Я чуть инфаркт не схватил. Говорит: «У меня в гостях муж твоей Люды!» Спрашиваю жену – что делаете? Она ехидно говорит:
«Разговариваем. Уже два часа.» Я тут же повесил трубку. Все, старик, мне хана! О чем они могут разговаривать?
– Раньше они были знакомы? – уточнил я.
– Они друг о друге понятия не имели!
– А жена знала твою Люду?
– Нет! Откуда?! Люда совсем из другой жизни...
– Может она тебя разыграла? Может у нее никого и не было в этот момент?
– Нет, я услышал его голос. Он спросил: Это он?! То есть –я? Понимаешь, старик?!
Да. Я понял, что у Мишки будут проблемы, я знал его жену. Пришлось задержаться с ним, стали просчитывать разные варианты, как все можно объяснить жене.
– Ты ведь сценарист! Придумай что-нибудь...
Мы разработали несколько вариантов под единым девизом: «Все отрицать начисто!» Потом Мишка заторопился в Госкино, из-за которого он и приехал в Москву, а я понесся к Гурченко.
Люся была недовольнна, я опоздал почти на полтора часа. Чтобы сразу снять напряжение я тут же с места в карьер начал:
– Почему я задержался, знаешь? Встретил своего друга, а у него такая ситуация... – И рассказал все...
Гурченко история заинтересовала.
– Наверное муж нанял частного детектива и тот выследил, где живет твой Пташук, – выдала она тут же версию, которую мы с Пташуком не рассматривали.
– Может быть, – сказал я. – Надо обязательно сообщить этот вариант Мишке.
Еще можно его поймать в Госкино, -взялся я за трубку телефона.
– Подожди! – остановила меня Гурченко. – А ведь это сюжет! Смотри какой!Двое обманутых людей встречаются, видят друг друга впервые в жизни, сидят, беседуют несколько часов... И что может быть?
– Полюбили друг друга, – дал я единственно верный ответ.
– Совершенно верно, – сказала Гурченко. – А финал знаешь должен бцыть какой?
– Какой? – я уже, как собака берущая след, чувствовал, что тут можно сделать очень многое – простор для драматурга.
– Они должны танцевать краковяк! – сказала Гурченко и я рассмеялся –сюжет был готов, его осталось только написать.
Объясню, почему Гурченко сказала про краковяк. Несколько дней назад мы были у нее с моим сыном Сергеем – он большой специалист в облаcти электроники и налаживал Гурченко работу музыкального центра. А мы с Люсей вспоминали послевоенное время, когда не разрешали танцевать на школьных вечерах танго и фокстрот и заставляли тацевать мазурку, вальс-гавот, падекатр и т.д.
– Я помню все эти танцы, – сказала Гурченко.
– И я тоже, – сказал я. – Вот, па-де-патинер! – И я, напевая сделал несколько фигур из этого танца.
– Подожди, не так!– Поправила меня Люся, вышла и мы, напевая мелодию, станцевали этот танец.
– А падекатр? – спросил я.
– Пожалуйста!
Мы станцевали падекатр. Потом полонез...
– А краковяк помнишь? – спросила Люся.
– А как же?!
Мы, напевая известную мелодию краковяка, стали лихо отплясывать этот в самом деле зажигательный танец. Увлеклись танцуя, и вдруг Гурченко остановилась, хохоча:
– Смотри, твой сын смотрит на нас как на идиотов!
В самом деле, Сережа, отвлекшись от музыкального центра, с недоумением смотрел на нас.
Поэтому Гурченко и вспомнила краковяк. А за краковяком, бальными танцами послевоенной эпохи, стояло многое.
Между «Бабником» и «Импотентом»
Раз я вспомнил про «Ночной визит», то грех не вспомнить о своей работе с Людмилой Гурченко на фильме «Моя морячка», а заодно и все, что с этим связано.
Как-то я с сыном Юрой и с приятелем (тот тоже был со своим сыном) гуляли в парке им. Горького. Дети наши катались на карусели, а мы разговаривали... Но я краем уха слышал, как из Зеленого театра доносились звуки песни. Песня мне показалась очень странной.
« Приходи ко мне морячка, я любовь тебе отдам»...
Песню пел мужской голос под аккомпанимент аккордеона, мотивчик был простой, я его тут же запомнил, а когда песня закончилась, ведущая вдруг объявила:
– Есть еще желающие?! У вас прекрасная возможность проверить, есть ли у вас талант!
– Ты что, не слушаешь меня? – спросил меня приятель.
– Ты понимаешь, вот в эту минуту я заработал шесть тысяч рублей!(именно столько в те годы платили за сценарий на «Мосфильме») – сказал я своему приятелю. – Я придумал сценарий.
– Какой?
– А вот такой: герой фильма приходит в парк культуры, чтобы получить премию за талант, каждый раз исполняет одну и ту же песенку «Приходи ко мне, моя морячка!» и ведущая каждый раз дает премию кому-то другому...
– И из этого может получиться фильм? – не поверил приятель.
– Еще какой! – уверенно сказал я и в тот же вечер написал заявку.
К сожалению (а может и к счастью?) заявкой моей никто в свое время не заинтересовался, а после того, как произошла перестройка и я снял свой первый «режиссерский» фильм «За прекрасных дам!» я решил, что могу и сам снять « Мою морячку».
К тому времени я уже привлек в качестве продюссера фильма «Бабник»
своего соседа по Баку, в прошлом капитана кранового судна, а в то время директора универсама на Мичуринском проспекте Сержа Аллахвердова. Я частенько заходил к нему за дефицитным сервилатом, индийским чаем, растворимым кофе... И в один из приходов застал там склоку между ним и ветеранами, которые требовали к празднику более дефицитные пайки. Когда ветераны ушли, я сказал Сергею, понимая, что подрубаю сук, на котром сижу:
– Слушай, зачем тебе эта работа? Сейчас ведь перестройка – можешь заняться, чем угодно...
– Чем, напрмер? – спросил Сергей.
– Ну, например, можешь стать продюсером моего следующего фильма «Бабник». На «Прекрасных дамах» «Фора»
заработала 30 миллионов...
– Это идея! – заинтересовался Сергей. – Правда, я здесь в подвале универсама стал разводить шампиньены... Жалко бросать.
И Сергей Аллахвердов все бросил и стал продюсером моих фильмов «Бабник»
и «Моя морячка».
Тут я чуть-чуть отклонюсь от основной темы, чтобы рассказать, что за человек мой бывший сосед по Баку Серж Аллахвердов.
Он страше меня на 9 лет, так что в детстве мы не дружили – он был для нас слишком взрослым. Но, когда видел, как мы во дворе играли в футбол или в волейбол, останавливался, подбадривал, давал советы. Сам он ни в какие игры, кроме нард, не играл. У него всегда были дела, а точнее бизнес. Еще пацаном он устроился на судно, идущее в Иран и привез оттуда контрабандный товар: хну, часы, американские ботинки и все продал в Баку по заоблачным ценам. И ходил он в Иран ни раз. И, в свои 14-15 лет, в годы войны фактически содержал всю семью – мать, брата (отец с ними не жил). После войны он сам стал капитаном и, как-то, увидев летом, как мы с Юрой Газанчаном гоняли во дворе мяч, окликнул нас:
– Толик! Юрик! Что вы ерундой занимаетесь! Завтра приезжайте к «Азнефти», там стоит мой катер «Кер Оглы», дам вам ялик и катайтесь, плавайте, развлекайтесь! И ничего вам здесь в пыли возиться...
Утром мы были у «Азнефти» где в самом деле на якоре в бухте стоял катер «Кер Оглы». Мы стали кричать и махать руками, нас заметили на катере и прислали за нами ялик.
Более чудных воспоминаний о тех годах у меня нет: каждый день мы бороздили бакинскую бухту, купались в чистой воде(у берега было много мазута), заплывали в женскую купальню, вызывая панику среди загорающих голыми женщин, катали на ялике наших знакомых девочек.... За все это я Сергею благодарен на всю жизнь. И мне до сих пор непонятно, как он вдруг решил доверить нам ялик с правительственного катера («Кер Оглы» стоял недалеко от «Азнефти» на случай ЧП на Нефтяных Камнях, чтобы тут же доставить туда начальство), не боясь возможных последствий -мы могли утонуть, нас мог сбить танкер, входящий в бухту (пару раз мы с трудом выгребли из под самого носа такого танкера), да мало ли чего. А он дал нам ялик без всяких разговоров и нравоучений – «пацаны со двора, пусть кайфуют!» -приблизительно так, мне кажется, решил он. Потом Сергея перевели на крановое судно и наши катания на ялике закончились. А о своей работе на крановом судне Сергей рассказал мне через много лет:
– Там уже не до вас было, – сказал он. – Там у меня был крупный бизнес -я возил туркменам «Волги» в Красноводск, обратно хлопок, короче, были тогда хорошие времена...
И еще вот что он рассказал о своем крановом судне:
– Предстваляешь, приходит мне вдруг разнарядка: сдать пять тонн металлолома. Где я его возьму в море?! – спрашиваю я. – Где хочешь! – отвечают мне в управлении. Что делать? Ночью идем мы к Нефтяным Камням, хватаем краном ближайшую сваю и, поверишь, как зуб легко выдергиваем ее. За ночь собрали мы свои пять тонн и сдали государству. А потом как-то идем мимо Камней, смотрю на том самом месте, где мы ночью выдергивали сваи работает судно вроде моего, только забивает сваи обратно.
Надо сказать, что сравнение с зубами у Сергея вырвалось не случайно. Вот что он рассказывал:
– Понимаешь, в рейсе на судне мне целый день делать нечего. И вот я стал изучать зубное дело, стал коронки зубные изготавливать, тигли завел, инструмент... Знакомый зубной техник мне помог и вскоре и клиенты у меня появились. В рейсе делал я протезы, а как сойду с судна в Баку, сразу еду к клиентам, сдаю коронки, протезы. Вот так, лишние бабки еще никому не мешали.(Кстати, Гурченко удивлялась: «Капитан, в форме, это такой образ и вдруг, сойдя с мостика, идет и примеряет зубные протезы!Фи!») После кранового судна Сергей попал в фирму «Океан», переехал в Москву, стал замуправляющего (это – вершина его деятельности), а потом, когда всех в «Океане» пересажали, чудом спасся и стал директором универсама на Мичуринском, откуда я увел его в кинопродюсеры.
Продюсером он был неплохим: обеспечивал группу импортной пленкой, магниткой, организовал в летний сезон несколько котеджей для съемочной группы в Коктебеле (сработали старые связи, в друзьях у него числился даже Черномырдин)– дело просто фантастическое! Но, ни за что не выдавал гонорары вечером.
– Плохая примета, – говорил он Ширвиндту. – Можем поругаться, поссориться с тобой... Приходи утром, получишь.
– Утром у меня спектакль! – молил Ширвиндт. – А мне сегодня деньги нужны. Давай деньги и черт с ним, можем поссориться!
– А я так не могу. Только утром! – был непреклонен Сергей.
– Где вы нашли этого подводника! – шумел на следующий день на озвучании Ширвиндт. – Вот сейчас его нет, придет вечером и опять не даст денег!
А когда раз на озвучании Ширвиндт стал спорить со мной по поводу фразы, написанной в сценарии и уже произнесенной им при съемке, пытаясь заменить ее на явно неверную и упорно настаивал на своем варианте, Сергей, наблюдавший нашу перепалку, отвел меня в сторону и сказал:
– Чего ты с ним споришь?! Давай после смены хорошенько отметелим его, больше возникать не будем.
Я такой вариант усмирения народного артиста, конечно, отмел, и с большим трудом уговорил все же Ширвиндта произнести фразу по сценарию.
Вот такой был у нас продюсер на «Бабнике» и «Моей морячке».
Так вот, возвращаюсь к «Моей морячке». Заканчиваем мы «Бабника», идут последние смены озвучания и ко мне вдруг подходит наш художник Павел Каплевич (в титрах картины он значится как Павел Ковалинский. Это было вызвано тем, что он тогда – да и сейчас – считался в элитных кругах чуть ли не лучшим художником по костюмам, и потому ему неловко было участвовать в таком приземленном, абсолютно не элитарном фильме, как «Бабник». К чести Паши, он честно мне все объяснил, а мне было абсолютно безразлично, какую он поставит фамилию в титрах, главное, что художник он великолепный, большой выдумщик и, вообще, Паша творчески горел на картине и зажигал этим остальных. Кстати, он уже был до этого художником на первой моей картине «За прекрасных дам!» и под тем же псевдонимом) и говорит:
– Анатолий Николаевич, Любка Полищук завтра уезжает в Коктебель. Зовет нас туда. Давайте поедем и что-нибудь снимем...
– Паша, мы ведь эту картину не закончили, какой Коктебель?!
– «Бабник» через две недели будет готов, а на последних стадиях –получении копии – вы ведь не нужны? А у Любки там дача, полный кайф... У вас ведь есть заявка «Моя морячка»? Вот давайте там и снимем...
– Да, но это только заявка... Сценария ведь нет...
– Не смешите меня, Анатолий Николаевич! – засмеялся Паша. – Я же знаю, что за неделю вы сценарий напишите... Давайте, не тяните, время уже идет. Любка обещала шашлыки приготовить... Всю группу пригласит.
Прав Нильс Бор: чтобы быть верной, идея должна быть безумной. И я взялся за выполнение этой безумной идеи.
Продюсер Серж Аллахвердов сказал, что профессия продюсера ему понравилась, вот правда Ширвиндт действует на нервы, но, если Ширвиндта в новой картине не будет он берется достать деньги.
На главную мужскую роль в «Морячке» я (после «Бабника») видел только Михаила Державина и, как показал результат, в выборе я не ошибся. Должен сказать, что Миша Державин своим добрым комедийным даром приковал меня к себе так, что я готов был в дальнейшем снимать его в любой своей картине. Державин потом шутил, что снялся у меня в 8 с 1/2 фильмах и что прошел со мной долгий и трудный путь от «Бабника» до «Импотента».
Оставался вопрос – кто героиня? Я всегда думал, что в этой роли должна сниматься Ирина Муравьева и сразу поехал к ней, захватив заявку. Мы сидели на кухне, я, Ира и ее муж Леня Эйдлин, мой хороший приятель и одновременно идейный противник: все мои фильмы ему не нравятся, а в «Бабнике» он разрешил Ире сняться только потому, что ему нужны были, оказывается, деньги на новый карданный вал для его «Жигулей».
Сейчас, очевидно, с машиной у него было все в порядке и потому, когда я закончил читать заявку, он сказал:
– По заявке мы ничего не можем сказать, ни да, ни нет. Вдруг ты в сценарии какие-нибудь постельные сцены введешь, или что-то не подходящее для Иры. Напиши сценарий, поговорим.
– Сценарий я должен писать, имея ваше согласие, – сказал я. – Потому что уже через полмесяца у нас начнутся в Коктебеле съемки...
– Через полмесяца съемки, а у тебя нет сценария! – усмехнулся Леня. – И к тому же мы с детьми едем через неделю в Прибалтику.
Никакие мои доводы и уговоры на Леню не подействовали. Он был непреклонен. А как же Ирина Муравьева? Как реагировала она? Отвечу: Ира настолько преданная жена и благодарная актриса (Леня в свое время поставил в детском театре спектакль «Чинчирака», который привлек внимание критиков к Ире), что идти против решений мужа было не в ее правилах. И мне еще казалось, что став знаменитой и любимой зрителями актрисой, она чувствовала какой-то комплекс вины перед Леней: он ее показал всем, вытолкнул наверх, а сам остался в тени... Ира большая умница, очень остроумный человек, прекрасная мать и вообще, домашний человек. И большой мастер играть в слова(это когда из длинного слова, составляют новые слова). Я в этой игре считался в институтские годы тоже мастером и вот как-то в перерыве во время съемок «Самой обаятельной» мы стали играть с ней и я, начав играть спустя рукава, под конец игры немало попотел, чтобы добиться ничьей.
После премьеры «Моей морячки» в Доме Кино, на банкете Ира мне сказала:
– Я жалею, что не снялась в этом фильме.
Я часто вспоминаю одну ирину хохму. В Доме Кино была премьера фильма Параджанова «Сурамская крепость». Все места были заняты уже, а у меня в первом ряду (я всегда сижу в кино на первом ряду)были припасены два места. И я отдал их Лене и Ире. Когда начался фильм я чуть съехал с кресла, приняв свое привычное полулежачее положение.
– Так удобней, – объяснил я обратившей на мой маневр внимание Ире.
Ира тут же тоже сползла и приняла такое же положение.
– Да, так удобней, – сказала она. – И мы теперь можем всем говорить, что лежали рядом на Сурамской крепости.
Ну так вот, Муравьева отпала. А неудачи, как я заметил, только усиливают мой наступательный порыв. Я мысленно перебирал всех актрис, способных сыграть роль в музыкальном (так я видел свой замысел) фильме и все время мои мысли возвращались к Людмиле Гурченко. Должен сказать, что я не был ее поклонником. Даже в период ее наивысшей популярности, когда появилась «Карнавальная ночь» (картина мне до сих пор очень нравится) и все говорили о ее осиной талии и многие мои знакомые в институте были в нее чуть ли не влюблены, я оставался равнодушным: картина хорошая, но актриса мне не нравилась, т.е. это был, как теперь говорят, не мой стайл и, кроме того, мне виделся в ней какой-то этический изьян, а какой, толком разобраться я тогда не мог. Но с годами я вдруг заметил, что мне нравятся песни военных лет в исполнении Гурченко, а тембр ее голоса в драматических фильмах иногда задевает какую-то скрытую мою струну, вызывает резонанс. А уж ее роль в фильме «Уходя уходи» покорила меня и примирила с ней.
Гурченко я видел часто в буфете театра-киноактера, где располагались наши курсы и раз мы даже разговорились с ней в очереди к буфетной стойке. Накануне в «Телевизионном театре миниатюр»
показали инсценировку моего рассказа из «Литературки» и там была занята Гурченко. Я не удержался и сказал об этом ей. Она мне ответила: «У вас отличная новелла. Вы можете ею гордиться». Не могу в связи с этим не вспомнить один случай.
Как-то мы шли с Мишей Пташуком по улице Горького. И вдруг навстречу толпа циган. А Пташук до наших курсов был режиссером в театре «Ромэн». Увидели цигане Пташука и кинулись к нему:
– Мишка, здравствуй! Как дела? Где ты?
Пташук им все рассказал, а потом представил меня:
– А это мой друг, сценарист Анатолий Тер-Григорьян.(Тогда я еще не имел своего псевдонима и вообще ничего, кроме только что написанного дипломного сценария, не имел).
Цигане тут же польщенно заулыбались, изобразили на лице высшую степень радости и почтения и сказали:
– Ну как же!Знаем, знаем, слышали, слышали!
И на какое-то мгновение я поверил, что все это правда, что они знают меня. Слышали обо мне... Только откуда? Неужели они прочли мой дипломный сценарий?
Все это я вспомнил в связи со словами Гурченко по поводу моей новеллы.
Ясно было, что это она сказала из вежливости, а когда через много лет мы встретились на «Морячке» я спросил ее, помнит ли она тот наш разговор. К моему удивлению, она помнила. « Я ведь тебе сказала тогда – у тебя отличная новелла!» -сказала так, как будто это было не 20 лет назад, а вчера.
И вот я позвонил Гурченко, представился. Гурченко сказала мне что-то вроде «знаем, знаем, слышали, слышали», но сейчас я это не подверг сомнению, так как за моими плечами уже было несколько фильмов, как у сценариста и два фильма (один, правда, незаконченный, «Бабник», но о котором уже писали в прессе), как у режиссера. И потому я без лишних слов сразу же предложил Гурченко главную роль в фильме «Моя морячка», съемки которого планировались через две недели в Коктебеле.
Гурченко ответила, что на днях она должна закончить озвучание своего последнего фильма и после этого собирается поехать отдохнуть, так как очень устала. Но, сценарий может прочитать.
– Сценария у меня нет, только заявка, – сказал я.
– Как же вы собираетесь снимать через две недели? – Гурченко рещила, что говорит с сумасшедшим.
– Сценарий готов у меня в голове. Хотите, расскажу. В двух словах, -попросил я.
– Рассказывайте, – разрешила Гурченко.
Я сбивчиво, торопясь рассказал ей сюжет: ее героиня массовик-затейник в парке, проводит конкурс « Где вы, таланты?» и вот на этот конкурс повадился ходить к ней один тип, который поет одну и ту же песню про морячку и хочет во что бы то ни стало получить главный приз. Рассказал все это одним духом и замолчал, сжавшись, как в детстве, когда запустил случайно мяч в соседское окно. Молчание длилось недолго.
– Пишите сценарий, Толя, – услышал я потеплевший голос Гурченко. – Я отменю свой отпуск, закончу пораньше озвучание и буду сниматься в вашем фильме. Мои папа и мама были массовиками-затейниками.
Вот так судьба, проведя меня мимо Лени Эйдлина с его, пока исправными «Жигулями», не дав мне позвонить паре-тройке актрис (в которых я не очень-то был уверен, но внес все же в список претенденток на эту роль), вывела меня на нужную цель, и, как мне кажется, очень удачную.
Гурченко привнесла очень многое в картину, начиная с бубна своей мамы, разнообразных шикарных нарядов (Паша Каплевич, как зелез в ее платяной шкаф, так и остался там на несколько часов, с трудом его вытащили оттуда, обалдевшего от всего увиденного), неожиданных придумок и кончая неизвестными мне детскими играми, вроде: « кто из вас не ходит хмурым, любит спорт и физкультуру? Это я, это я, это все мои друзья!» Кроме того, как-то находясь у нее дома я услашал песню, которую прослушивал на магнитофоне Костя Купервейс, ее муж, аккомпаниатор и композитор в одном лице.
– Что это за песня? – спросил я.
– Это Люсина песня, она ее сочинила, – сказал Костя.
– А есть еще? – спросил я.
– Сколько хочешь! – улыбнулся Костя и дал мне прослушать несколько песен.
Мы собирались пригласить на картину Раймонда Паулса, но услышав эти песни: «Се ту, се ту!», « Старушка божий одуванчик», « Я думала, что главное», « Я боюсь утечки газа» и др, я понял, что композитор у нас есть. Гурченко вместе с Костей сделали всю музыку к фильму, даже песню «Моя морячка» Гурченко чуть переделала, а стихи к песне, особенно второй и третий куплет они сочиняли вместе с Державиным. Я попросил Костю саранжировать для сцены репетиции в театре «Мою морячку» под Рей Коннифа, и они с Гурченко прекрасно сделали эту стилизацию, а вместо хора Рея Коннифа пела группа «Доктор Ватсон» -получился чистый Рей Конниф.
Мои друзья и знакомые, зная, что я выбрал на главную роль Гурченко выражали мне свои опасения: у нее, мол, скверный характер, она тебя до инфаркта доведет, не слышал, что она сделала с Тодоровским? И так далее. А один актер, в прошлом, говорят, любовник Гурченко, выезжая из ворот «Мосфильма» на своей машине, прокричал мне:
– Толь, не бери Люську! Она тебя доведет до точки, ты ее ударишь, она побежит к прокурору, отдастся ему и тебя посадят!
Крикнул он это все и уехал.
Вот с такими печальными прогнозами я приступил к работе над фильмом.
Но Гурченко, вопреки грозным предсказаниям вела себя как ягненок: подлаживалась под непривычный для нее скоростной процесс съемок (и я должен сказать, успешно), контактовала со всеми членами группы, подружилась даже с нашим продюсером Сержем Аллахвердовым (но даже ей он не выдавал деньги вечером, зато утром сам привозил к ней домой – он ее уважал), выполняла безропотно все мои указания и замечания, короче, мы все не могли нарадоваться на нее.
Я часто вспоминаю один случай: неугомонный Каплевич решил, что одну из песен Гурченко должна петь, находясь на вершине горы. Гурченко эта идея понравилась. Они стали искать подходящую гору в окрестностях Коктебеля и Каплевич, наконец нашел то, что искал. Мы поехали посмотреть. Гора оказалась скалой, напоминающей сахарную головку – на самой макушке была небольшая площадка, куда Каплевич решил поставить стул, который он и захватил с собой, чтоб сразу всем стало ясно, какая получиться картинка. Скала при первом взгляде на нее казалась неприступной, но оказалось, что за ней была еще одна скала, с которой при желании можно было переползти на эту скалу. Высота скалы была метров 70 не меньше. Я тут же, у подножья стал говорить, что мы не альпинисты, что эффект скалы мы можем получить безопасным способом и т.д., но воодушевленная Каплевичем Люся не хотела и слушать меня.
– Эта скала – то, что надо! Получится прекрасный кадр...
И, несмотря на мои протесты, все (Гурченко, Каплевич, Костя Купервейс и оператор Вадим Алисов) полезли на скалу.
Мне пришлось карабкаться вслед за ними. Я лез на скалу и продолжал их уговаривать, ссылаясь на то, что в прошлом я работал в институте техники безопасности и знаю, какие бывают несчастные случаи в ситуации, когда ничего опасного вроде и нет... А здесь опасность налицо... На этой площадке с трудом можно будет установить стул на все четыре ножки, а как Люся сможет сидеть на нем и петь, когда любое неосторожное движение – и нет Людмилы Марковны Гурченко... Смысл моих уговоров все, кроме Люси поняли тогда, когда добрались до этой вершины.
На крохотную неровную площадку Каплевич, находясь в лежащем состоянии, с трудом установил стул, на который должна была сесть Гурченко. Рядом с ним ползали оператор Вадик Алисов и муж Гурченко Костя Купервейс. Костя пытался держать вторую ножку стула. Совершенно спокойно взошла на эту плошадку и с интересом озирала самолетные дали одна только Людмила Гурченко. У меня сохранились 2 фотографии, запечатлевшие финал этого процесса.
Только когда к моим крикам присоединился и оператор Алисов, который сказал, что здесь негде поставить камеру и потому съемка невозможна, Люся царски сошла со скалы, а Костя и Паша сползли вслед за ней. Вот такая храбрая до безумства оказалась Гурченко.
И еще не могу не вспомнить еще один опасный эпизод во время съемок: мы снимали в цирке на Цветном бульваре песню к началу фильма. Люся с балетмейстером разучивала па, находясь посреди арены. И вдруг откуда-то сверху раздался крик:
– Ап! Ап!
Никто на этот крик не обратил внимание, а это «ап» на цирковом языке означает что-то вроде «внимание», «приготовились», а также и предупреждение об опасности. Через секунду после этого крика в 10 сантиметрах от Гурченко упал, пролетев расстояние от самого купола, довольно увесистый мешок с песком и взорвался, как бомба. У меня сохранилась видеосъемка этого происшествия. Если бы балетмейстер крутанул в этот момент свою партнершу в другую сторону -Гурченко попала бы под мешок.
Теперь немного о веселом. Павел Каплевич был мне сипатичен, но настораживала некоторая голубизна его поведения, не вяжущаяся никак с его крепкой фигурой атлета. Тем не менее мой институтский друг Артем, которого я взял с собой на эти съемки, сразу сказал про Пашу: «Петух!»