Текст книги "С миру по нитке"

Автор книги: Анатолий Эйрамджан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Я и Армия

Я понял, что я и армия несовместимы, еще в 1944 году, когда впервые попал в пионерский лагерь в Грузии, в Коджорах. Я жутко тосковал по дому, постоянная боль была у меня где-то за грудной клеткой, никакие мероприятия – костер, игры, кино – не могли отвлечь меня от этой боли. А вид бодрых и нормально чувствующих себя в лагерных условиях незнакомых мне до этого ребят, их, на мой взгляд, грубые забавы еще более усугубляли мое состояние. И когда в один из ближайших воскресных дней приехала в лагерь мама проведать меня, я, не стесняясь слез, уговорил-таки ее забрать меня домой.

Поэтому армию с тех пор я ассоциировал с лагерем в Коджорах, где в одном помещении должно жить много незнакомых мне людей, где неизбежны драки, вонь, строгий режим и диктат сильного. Поэтому я знал, что во что бы то ни стало должен поступить в институт, где есть военная кафедра, не важно в какой, лишь бы избежать армии. И так я поступил в Азербайджанский индустриальный институт (АзИИ), на нефтемеханический факультет. Чем, кроме боязни армии, определился мой выбор? В этом институте уже учились два моих соседа-друга, Юра Газанчан и Эдик Ханларов. Оба говорили, что их институт самый лучший в Баку, что девушки из других институтов очень уважают ребят из АзИИ, особенно с нефтемеханического факультета. Есть еще неплохой факультет, энергетический, но лучше там не учиться, потому что потом, после окончания, придется иметь дело с электрическим током, а это опасно – вдруг ударит где-нибудь и, не дай бог, смертельно! А механический – в самый раз.

Вот что определило мое поступление в АзИИ на механический факультет.

Пять лет я учил абсолютно неинтересующие меня предметы – «Сопромат», «Теория машин и механизмов», «Начертательная геометрия», «Высшая математика» и т. д. Будущая профессия механика меня абсолютно не интересовала, «сачковал» я вовсю и, разумеется, специалист из меня вышел никудышный. Зато имел воинское звание – младший лейтенант. И воинскую специальность: «Служба снабжения горючим, ВУС-222» (ВУС – это «воинская учебная специальность», а 222 – какой-то армейский шифр, а что он означает – до сих пор не знаю). Но на этом мои взаимоотношения с армией, оказывается, не заканчивались. Время от времени всех выпускников вузов собирали на армейские месячные сборы, которые проходили в какой-либо воинской части неподалеку от места основного проживания (считай, тот же Коджорский лагерь), недельные семинары, на которые отпускали с основной работы и которые все обычно прогуливали. Должен честно сказать, что ни на тех, ни на других сборах я ни разу не был. На месячные сборы я не ездил, потому что не откликался на повестки, а если приходили из военкомата, то по моей просьбе домашние говорили, что я в командировке. Недельные вообще игнорировал, устраивал себе внеочередной отпуск – мог даже уехать куда-нибудь. Уже когда я жил в Москве, мне часто приходили строгие повестки с призывом прийти к магазину «Белград» подстриженным и с вещмешком. Я тут же переселялся в Дом ветеранов кино в Матвеевском, а гонцам из военкомата домашние, дрожа от страха, врали, что я в отъезде. Но все же однажды я чуть не загремел в армию, и это было настолько серьезно, что я не видел никакого выхода. Это было еще в Баку. Повестка пришла в научно-исследовательский институт, где я тогда работал после Средней Азии, году этак в 1967-м. Вызывались на шестимесячные сборы в Казахстан на уборку урожая несколько человек из института, в том числе и я. Дирекция института должна была обеспечить выполнение этой разнарядки в двухдневный срок. Я понимал, что, в отличие от предыдущих случаев, никаких вариантов отвертеться от этого призыва у меня не было – теперь я был под контролем дирекции института. Придется ехать, и на такой длиннющий срок – полгода! В глушь – на целинные земли Казахстана, а там я уже побывал в студенческие годы по всеобщему призыву партии в 1957 году – так что представление имел, что это за места. Что делать?! Иду грустный по коридору института и вдруг встречаю Алика Саакова из конструкторского отдела, мы с ним частенько соскакивали в рабочее время в соседний парк, в бильярдную.

– Что такой грустный? – спрашивает Алик.

– Да вот завтра нужно ехать на сборы в Казахстан, – отвечаю я.

– А ты что, не хочешь? – спрашивает удивленно Алик.

– Конечно, – говорю я. – На фиг мне это нужно!

– Тогда давай я поеду вместо тебя, – предложил он.

– Как это? – Я еще не верил в серьезность этого предложения.

– А так. ВУС у нас с тобой один и тот же. Поедем в Республиканский военкомат и там все оформим. С меня столик в «Интуристе», – сказал Алик.

Я не поверил своим ушам:

– С меня или с тебя столик?

– Конечно с меня, – сказал Алик. – Ты ведь устраиваешь мне такое клевое дело.

Решив, что имею дело с ненормальным, я не стал вдаваться в подробности, а решил ковать железо, пока оно горячо: мы сели в такси, поехали в Республиканский военкомат, там меня вычеркнули из списка, внесли Алика и рядом приписали – «доброволец». Все произошло за полчаса, и я не мог поверить в свое счастье. Теперь я мог поинтересоваться спокойно, почему столик в «Интуристе» должен заказывать не я, а он.

– Потому, – ответил мне Алик, – что я в прошлом году был на этих сборах и заработал столько, сколько за пять лет в своем конструкторском бюро не заработаю. Ты ведь призываешься на должность начальника склада горючего! А это бабки, чувак! И притом огромные. Я продавал солярку колхозам, у меня всегда была личная машина, весь район ползал у меня в ногах, чтобы я помог с горючим, небезвозмездно, конечно. А еще у меня раскупали любую мелочь, вроде пустой тары из-под масел, представляешь! Так что эта поездка – сплошное Эльдорадо!

Алик вернулся через полгода и пригласил меня в «Интурист». И несколько раз провозглашал тост за мое здоровье и предупредил, чтобы в следующий раз, если придет такая повестка – сразу к нему.

Так что это был единственный серьезный случай, когда я мог загреметь в армию, все остальные я избежал, не отделавшись даже легким испугом.

И вот относительно недавно, когда я развелся со своей второй женой и должен был переехать в другой район города, мне необходимо было сняться с военного учета, я пошел в свой райвоенкомат. Работник отдела открыл сейф, нашел мою карточку и, прочитав вслух мою фамилию, вдруг вскочил.

«Все! – похолодел я. – Настал час расплаты!»

– Поздравляю, вы повышены в звании! – протянул офицер мне руку для пожатия. – Отныне вы старший лейтенант!

Так что годы моего скрывания и увиливания от повесток не прошли даром. Как говорят, «награда нашла героя!».

Киноэтика

«А вся киноэтика заключается в том, что режиссер не должен жить с актрисами».

Илья Ильф. «Записные книжки»

Я приехал в Ереван, когда уже половина моего дипломного фильма была снята и в группе уже произошел скандал между главной героиней и режиссером фильма Рубеном Мурадяном.

– Она в меня влюбилась, буквально проходу не дает! – сказал Рубен мне при встрече. – А это очень плохо для картины, для творчества. Сейчас я с ней не говорю, все распоряжения передаю через второго режиссера.

А в гостинице «Ани», где жил Рубен, он подготовил мне номер рядом со своим номером – мы могли, при желании, перестукиваться через стенку.

– Да, Толик, вот еще одна неприятность, – сказал он мне в гостинице. – Представляешь, каждую ночь, только я усну, ровно в полпервого кто-то звонит, будит меня и молчит в трубку. Это продолжается уже неделю. Поверишь, я боюсь уже спать – жду звонка. Утром невыспавшийся иду на съемки – тоже мало приятного. Хорошо, что ты приехал, вовремя. Сегодня будем ловить этого негодяя – я все подготовил, со всеми службами договорился. Будем ждать звонка, и, как только мне позвонят и будут молчать, ты бежишь к дежурной по этажу Асмик и говоришь ей, что к Рубену позвонили. Дальше она знает, что делать, – она звонит на станцию и там запеленгуют номер звонящего.

После двенадцати мы уселись возле телефона в номере Рубена, ожидая звонка. Рубен заметно нервничал:

– Представляешь, вдруг сегодня, когда все уже у нас организовано, звонка не будет. Вот будет обидно…

Но ровно в половине первого раздался звонок – Рубен хищно бросился на телефон и стал ангельским голосом говорить в трубку:

– Как хорошо, что вы позвонили! Я уже не могу уснуть без вашего звонка… – И мне сделал знак: Беги!

Я понесся по коридору и сообщил дежурной Асмик, что звонок состоялся. Она тут же по своему телефону связалась со станцией. Несколько минут мы оба ждали, а потом Асмик положила трубку, довольная вышла из-за стойки и решительно направилась к Рубену в номер.

– Это его героиня звонит! Вот негодяйка!

Когда мы зашли к Рубену, он все еще ворковал, как сирена, заманивающая Одиссея:

– Вы не представляете, какое удовольствие мне доставляет слушать эту тишину, наполненную вашим присутствием…

Я сделал ему знак, что все в порядке, номер установлен. И Рубен тут же радостно вскрикнул:

– Товарищ полковник! Вы установили номер абонента?!

– Да! – по-солдатски коротко рявкнул я, а Асмик взяла у Рубена трубку и по-армянски стала выговаривать звонившей, что та нарушает покой жильцов гостиницы и что будет поставлен вопрос о лишении ее телефона. У звонившей не выдержали нервы, и она дала отбой.

Рубен ликовал! Возбужденный, он вышел в коридор, за ним Асмик и я. В коридоре мы столкнулись с Нани Брегвадзе, у которой были в это время гастроли в Ереване и она жила в этой же гостинице.

– Что случилось, Рубен? – спросила она, видя, что все мы возбуждены.

– Представляете, Нани, актриса, которую я снимаю в главной роли, на мое несчастье влюбилась в меня и каждый вечер звонит и молчит в трубку. Вот, хорошо, Толик приехал, Асмик помогла и мы запеленговали ее. А так я все эти дни на нервах – идут съемки, а я почти не сплю!

Нани посочувствовала ему, посочувствовали другие жильцы гостиницы, вышедшие из номеров, кто-то дал Рубену корвалол, чтобы он, наконец, спокойно уснул. Еще минут пятнадцать все постояли в коридоре, обсуждая этот инцидент, и потом разошлись по номерам.

– Наконец кончились мои мучения! – довольно сказал мне на прощание Рубен. – Пойду спокойно усну. Представляешь, даже не верится…

Мы разошлись по своим номерам, несколько минут я слышал, как Рубен готовился ко сну, потом щелкнул выключатель и Рубен затих. А через несколько минут из соседнего номера донесся храп, который, казалось, начал сотрясать смежную стену.

Я ворочался, пытался отключиться – не слушать этот противный звук, – ничего не получалось. Наконец я не выдержал – снял телефонную трубку и набрал номер Рубена. Я услышал звонок в соседнем номере, а через секунду сонный голос Рубена:

– Алло!

И тут я вдруг промолчал. Наверное, неудобно мне было вот так, разбудив человека, прервав долгожданный сладкий сон, сказать: не храпи, пожалуйста.

– Алло! – еще раз сказал Рубен, и я почувствовал, что он уже проснулся.

Я окончательно понял в этот момент, что зря позвонил, и хотел молча повесить трубку, и тут вдруг шальная идея пришла мне в голову – и я продолжал молчать и не вешал трубку.

– Алло! – чуть ли не закричал Рубен. – Говорите же! – Я услышал, как он подпрыгнул чуть ли ни до потолка. – Алло!

Я молчал, понимая, что это уже не просто разбудить спящего человека, а самая настоящая трагедия – ведь Рубен думает, что засекли совсем не того, кто ему звонил и, значит, все его неприятности продолжаются.

– Алло! Алло! – Рубен пару раз в возбуждении ударился о нашу смежную стенку. – Алло! – он был близок к истерике.

– Рубен! – не выдержав, подал я голос. – Успокойся, это я. Ты сильно храпел и я позвонил…

– Толик! – радости его не было предела. – Это ты, дорогой! А я уже черт-те что думал! Думал, неужели опять она?! Чуть инфаркт у меня не случился. Спасибо, дорогой! Чего ты не спишь?

– Ты так храпишь, что я не могу уснуть, – честно сказал я.

– Виноват, этого я не продумал, – сказал Рубен. – До тебя сосед тоже жаловался. Давай вставай, пойдем к Асмик, она тебя переведет в спокойный номер рядом со старушкой. Здесь есть такой номер, который всегда свободен, потому что он прослушивается. Тебе ведь это до фени?!

– Конечно, – согласился я. – Ты можешь даже не ходить со мной, позвони Асмик и все.

Эту ночь я провел в номере для специальных гостей, хорошо выспался и, думаю, мне нужно описать еще одну историю, происшедшую в этом же номере, где я провел ночь. Туда через несколько дней, бесцеремонно выселив меня, поселили Сергея Параджанова. Встречу с ним я записал в свою записную книжку и приведу эту запись полностью.

О Параджанове

На Ереванской киностудии было оживление:

– Слышали, Сережа приехал!

– Да, говорят, уже на студии!

– Вы не видели Сережу? Где он сейчас?

– Сережа приехал! Сережа приехал!

– Какой Сережа? – спросил я у кого-то. На меня посмотрели как на инопланетянина.

– Как – какой? Параджанов!

На студии «Арменфильм» в 1973 году запускался мой сценарий, и мы вместе с моим однокурсником сценаристом Эдиком Акоповым, у которого тоже запускался фильм, ходили по студии. Студия той зимой напоминала «Землю Санникова» – был мороз, а водопроводные трубы были старые, и потому во дворе студии, где прорвало трубы, стоял пар или били гейзеры. И вот из такого облака пара вдруг на нас вышла группа людей, во главе которой шел человек без головного убора, в растегнутой дубленке. Это был Параджанов. Мы с Эдиком отступили в сторону, пропуская группу, а Параджанов приветливо поздоровался с нами, как со знакомыми.

– С кем-то перепутал нас, – решили мы с Эдиком.

А вечером режиссер моего фильма Рубен Мурадян пришел ко мне в номер.

– Слышал, Сережа приехал?

Я уже был в курсе, какой Сережа и потому ответил:

– Не только слышал, но и видел.

– Собирайся, пойдем к нему, я с ним договорился... Сказал, что приду со своим сценаристом... Только лишнее не говори – помнишь, я тебе говорил, этот номер прослушивается... Меня Асмик, дежурная, давно предупредила...

Мы пришли к Параджанову, они с Рубеном обнялись и Рубен представил меня.

– А мы уже знакомы, – сказал Параджанов. – Ведь я вас видел сегодня на студии... Вы еще были с таким розовощеким юношей... (Эдик Акопов, в самом деле, тогда был розовощеким).

– Верно, – сказал я, поразившись его наблюдательности.

В номере у Параджанова были трое мужчин, и как только мы пришли, они стали прощаться.

– Коля, – сказал Параджанов одному из них, самому молодому. – Открой мой чемодан, там лежат перчатки. То, что надо. Возьми, ты ведь простужен...

– Спасибо, Сережа! – сказал Коля и все трое вышли из номера.

– Возьми, говорю тебе! – крикнул вдогонку Параджанов, но дверь уже закрылась.

Тогда Параджанов встал, неспеша подошел к чемодану, открыл застежки-молнии, выташил красивые кожаные перчатки и, выглянув в коридор (коридор был длинный), крикнул:

– Коля! Возьми!

И кинул перчатки.

– Очень любит дарить! – прошептал мне Рубен.

А Параджанов подождал, пока Коля забрал перчатки, помахал на прощание рукой и вошел в номер.

– Хороший парень, работал у меня на картине ассистентом оператора.

Потом он поинтересовался, как идет у Рубена работа над фильмом, у меня –о чем сценарий... А потом Рубен спросил, как у него дела.

– Девять лет мне не дают работу на студии Довженко. И зарплату я нигде не получаю...

– На что же вы живете? – спросил я, и Рубен тут же глазами показал мне на люстру, где возможно был спрятан жучок.

– Я спекулирую, – с достоинством ответил Параджанов, и Рубен тут же кашлянул и показал глазами Параджанову на люстру.

– Да ну их! – отмахнулся Параджанов. – И потом они это знают! Да, живу тем, что спекулирую. Отец мой ведь был известный в Тифлисе комерсант – кое-чему я, видно, у него научился... И у меня есть в Москве клиенты, которые возьмут у меня любую вещь, которую я им предложу, не торгуясь...

– Из одежды? – спросил я, и Рубен застонал, как от зубной боли.

– Нет. Антиквариат, предметы искусства... Ковры, эмаль, вазы, брошки...

А так никто мне не может помочь! Вот Сергей Герасимов, например. Мы с ним друг друга очень любим, целуемся в засос при встрече, он у меня купил не глядя много вещей... Но он мне говорит: Тебе я помочь не могу! Ведь все знают и помнят, что я снял «Молодую гвардию»...

За меня просят многие известные режиссеры мира, вот даже из Ватикана недавно пришло письмо на студию, интересуются, над чем я работаю. А мне не разрешают снимать сказки Андерсена... Может, здесь получится...

– Странно, ведь ваши фильмы приносят валюту! – сказал я, больше обращаясь к люстре, но Рубен все равно покачал осуждающе головой.

– Им на это наплевать! – сказал Параджанов. – Вот недавно была неделя советского кино в Лос-Анжелесе. Так вот, эта неделя провалилась: кому-то из американских прокатчиков попалась копия моей «Саят Новы» и он пустил ее в кинотеатре рядом с «недельным»...

Бондарчук с женой прямо из Лос-Анжелеса заехали ко мне в Киев, чтобы узнать, кто мог «свистнуть» копию... А я откуда знаю? Ведь мне не дали даже смонтировать фильм.

Через две недели Параджанова посадили.

– Все из-за Толика, – подмигивая, говорил нашим друзьям Рубен. – Такие вопросы Сереже задавал, хуже следователя!

А директор студии «Арменфильм» Мадоян сказал нам, что запуск фильма Параджанова по сказкам Андерсена он уже закрыл. Было ясно, что Параджанова посадили надолго.

Больше у меня таких встреч с Параджановым не было. Я, правда, видел его в московском Доме Кино на премьерах его фильмов «Сурамская крепость» и «Ашик-Кериб».

На премьере последнего фильма мы столкнулись с ним у входа в Дом Кино –он встречал своих гостей.

Увидев мою тогдашнюю жену (это была Соня), он пораженно закрыл ладонью глаза:

– Какая шуба! – воскликнул он. На что Соня обиженно сказала:

– А я думала, вы скажете: Какая женщина!

После выступления Параджанова перед просмотром фильма у Сони претензии к Параджанову отпали.

Параджанов представлял актера, исполнителя главной роли, молодого красивого курда и смотрел на него влюбленными глазами – курд с достоинством принимал его обожание.

Параджанов говорил:

– Нас пригласили показать фильм в Нью-Йорке и разрешили поменять 300 рублей – это ведь такая мелочь. С трудом купил на них Арику -показал он на актера – подарок, часы. И все. Потом стоим на Бродвее и смотрим, как рядом негр ест банан и выбрасывает шкурку. Мы следим, как эта шкурка летит в урну.

Мне кажется, «Ашик-Кериб» лучший его фильм.

Но много я слышал о Параджанове от других людей и кое-что здесь приведу из услышанного.

Паркев Малаян, режиссер «Арменфильма», работавший ассистентом у Параджанова на картине «Цвет граната», рассказывал мне.

– Мы выбирали натуру для картины и заехали в Бжни, осмотрели церковь 16 века. Когда вышли из церкви, Сережа мне говорит:

– Паркев, ты видел там на амвоне кадило лежало?

Я говорю:

– Видел.

Он:

– Вот тебе 25 рублей, пойди возьми кадило и положи вместо него деньги.

Ну, я пошел и сделал все, как Сережа сказал.

– А деньги оставил? – шутя, спросил я.

– Если честно – нет, – сказал Паркев. – Никому там это кадило на фиг не нужно было... А деньги взял бы любой человек, который первым бы там после меня оказался... Потому и не оставил, а если б Сереже попытался вернуть – скандал бы вышел, что его ослушался.

Директор нашего с Рубеном фильма работал с Параджановым на «Цвете граната». Как-то в разговоре с ним я что-то сказал про «творческую мысль».

– Вот только этого мне говорить не надо! «Творческая мысль»! Сыт ею по горло! Этой творческой мыслью!

Такое болезненное отношение нашего директора к «творческой мысли» было вызвано работой с Параджановым.

Он рассказывает:

– Дает мне Сережа задание: привезти на съемки в горы лань, тигра и попугая. Представляете, ведь абсолютно разные животные... Ну я 10 дней бегал по циркам, зоопаркам, пока достал этих животных, нашел транспорт подходящий, клетки, дрессировщика для тигра и, наконец, поехали мы на трейлере по горной дороге к месту съемок. Целый день ехали... Приехали, наконец... Сережа осмотрел всех животных и остался доволен. Молодец, говорит, это то, что надо. На следующий день снимаем тигра. Подготовили все, Сережа командует в мегафон, тигр внимательно на него смотрит, мы готовимся выпустить тигра из клетки, и по задумке перед самым выходом тигра дрессировщик должен сделать ему укол снотворного, которое через минуту подействует, и тигр потому будет не опасен. Ну, Сережа командует в свой мегафон, дрессировщик делает тигру укол, дает отмашку Сереже, тот кричит «Мотор!», мы открываем дверцу и тигр, вместо того, чтобы бежать к лани, сразу прыгает в сторону Сережи. Сережа бросает мегафон и бежит от него как олимпийский чемпион, тигр вот-вот его настигнет, дрессировщик стреляет в воздух из пистолета, кричит тигру что-то вроде «Акбар! Фу!

Фу!» – ничего не помогает... Я даже глаза закрыл, чтобы не видеть, как тигр Сережу растерзает... Но в последний момент тигр уснул... Как в замедленном кадре вдруг пошел вяло и повалился на землю. А Сережа так далеко убежал, что потом его искать пришлось... Когда нашли, он мне говороит: молодец, все отлично! Забирай тигра, он нам не нужен.

Будем снимать только лань и попугая... А теперь скажите мне, разве нельзя было все это заранее предусмотреть? Если думать по человечески, а не «творческой мыслью»? Или, пожалуйста, другой случай на этой же картине. Сережа мне говорит: достань мне для финала картины 100 белых петухов. А кур нельзя, тоже белых? – спросил я. Нет, нельзя, – отвечает Сережа.– Только петухи должны быть. Что делать, поехал я по всем соседним птицефермам. Стал покупать везде белых петухов. Даже в Грузию пришлось ехать, чтобы собрать нужное количество. Наконец собрал. Приехал к Сереже. Снимаем финал. Сережа расставил у всех дверей церкви мужчин с ножами и сказал: по моей команде режьте петухам головы и кидайте их в церковь. Я говорю: как режьте?! Как я потом за них отчитываться буду! Сережа мне: отчитаешься как-нибудь, а пока не дави на мою творческую мысль! И вот.

За несколько дублей всех этих петухов мы перерезали и я потом собирал подписи со всех членов съемочной группы, что они безвозмездно приняли у меня в качестве поощрения от 5 до 10 петухов. Цвет я не указывал. На Сережу я списал 20 штук. А три дня вся группа ела этих петухов в любых видах – начиная от шашлыков и кончая бульоном.

А вот что рассказал мне тогдашний директор «Арменфильма» Размик Меликсетович Мадоян:

– Приехал я по делам в Киев и решил навестить Параджанова. Позвонил ему, он дал мне адрес, я взял привезенную специально для него бутылку коньяка «Наири» и поехал к нему. Звоню в дверь. Мне открывают какие-то молодые ребята, в потертых джинсах, кедах. Захожу в прихожую, полутемно, ничего не вижу... Ребята мне говорят:

– Проходите, пожалуйста!

Прохожу в комнату и прямо вздрогнул от неожиданности: передо мной на полу лежит гроб, а в нем человек. А рядом с гробом эти молодые ребята на полу играют в карты, смеются... И Параджанов откуда-то появился, усадил меня в кресло... А я все смотрю на покойника, ничего не понимаю... Параджанов понял и объяснил:

– После фильма «Тени забытых предков» остался этот гроб с «трупом», жалко было выбрасывать. Взял на память.

И еще мне запомнился рассказ критика Демина, преподавателя наших курсов, о Параджанове. Студенты мастерсокй Савченко собрались у мастера на даче и должны были сервировать стол перед его приходом. И вот, заигравшись, они опрокинули сервант с саксонским фарфором.

Все были в панике, что делать? Метр вот-вот приедет...

И Параджанов нашел выход: он собрал в саду кленовые листья разных цветов и оттенков (дело было осенью) и сервировал ими стол, да так, что получилось произведение искусства, не меньше. Заходит Савченко, видит необычно сервированный стол, бросает взгляд на сервант, ему все ясно и он спрашивает:

– Кто сервировал стол?

Ему отвечают:

– Параджанов.

– Молодец, ставлю пять с плюсом. Садимся за стол!