Текст книги "С миру по нитке"

Автор книги: Анатолий Эйрамджан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Теперь о Косте

Вскоре после последнего звонка Гурченко я ехал по Волгоградскому проспекту и вдруг обратил внимание, что едущие следом неизвестные мне «Жигули» во всю мигают. Я остановился. Из «Жигулей» выскочил Костя и бросился ко мне с обьятиями.

– Толя, ты не представляешь, как я рад тебя видеть! Ведь я теперь попал

совсем в другую среду. Я ушел от Люси без инструмента, без машины. Стал челноком. Езжу в Турцию, привожу барахло – жить ведь надо! Вот, старенькую машину купил. Но, с другой стороны, скажу тебе, все безумно интересно! Я сам себе хозяин, что хочу то и делаю... Друзья-челноки меня любят, уважают – я у них душа компании – никогда от себя такого не ожидал! Без меня ни один сабантуй в Стамбуле не обходиться – я у них тамада. Я играю им на синтезаторе, все балдеют, не знают ведь, что я музыкант-профессионал. Но все же тянет в ту жизнь, не с Люсей, нет, а опять заняться музыкой...

Искренность и откровенность Кости меня тронули – раньше он воспринимался нами как холуй Гурченко – вел себя как ее верный пес и мог наброситься на любого, кто посмел бы сказать Люсе что-то не то – я сам как-то стал его жертвой ( вскользь упомянул при Люсе имя Кобзона, не зная, что он бывший муж Гурченко и тут же вдруг Люся выскочила из тон–студии, а Костя набросился на меня и стал обвинять в преднамеренном ее оскорблении – бред какой-то!), а тут вдруг предстал самостоятельным трогательным человеком с нелегкой судьбой, но испускающим фонтан радости!

Я пригласил Костю сделать аранжировку двух американских песен для «Примадонны Мэри» и познакомил его с моим другом-бакинцем, вице-президентом процветающей фирмы «Крокус-интернейшнл», Иосифом Грилем (помните, очки по 2-50?) который тут же дал Косте один из обувных магазинов фирмы «для раскрутки». Костя быстро «раскрутился» и тут немалую помощь оказала ему его новая жена Наташа, в прошлом работница магазина, где Костя с Люсей брали дефицит (значит Безумица в свое время что-то засекла, что-то ее насторожило – и об этом она пишет в книге «Люся, стоп!», потому что у Наташи в самом деле был ребенок – девочка, к тому времени когда я увидел ее, ей было уже лет 12). В дальнейшем я не так уж часто виделся с Костей, но знал, что они с женой увлеченно работали в магазине, купили иномарку и вообще шли в гору. Потом как-то Костя позвонил мне и сказал, что Гурченко «поливает» его в разных интервью, особенно в книге «Люся, стоп!» и что ему это « по барабану», а вот родители его переживают по этому поводу, матери даже было плохо с сердцем. И как остановить этот поток оскорблений в его адрес он не может представить. А через некоторое время толстушка «Комсомолка» вышла с портретом Кости на первой странице и надписью: « 18 лет я был ее рабом!» В интервью Костя дает свой взгляд на житье с Гурченко, отметает многие ее обвинения и вскользь предупреждает, что может сказать и больше, но предпочитает не выносить сор из избы.

После этой публикации, как сказал мне недавно Костя, поток обвинений в его адрес в различных интервью Гурченко иссяк. Будем надеяться, что навсегда. А я приведу еще один штришок «по поводу».

Как-то во время съемок «Морячки» в Коктебеле мы шли – я, Люся и Костя по аллее парка к пляжу. Навстречу шли люди с пляжа, многие женщины были в купальниках и я непроизвольно задерживал взгляд на самых привлекательных из них. И тут же получал толчок в ребро от Гурченко.

– Хватит зыркать! Ты же женатый человек!

– Люся, я задерживаю взгляд на сотую долю секунды. Как ты засекаешь такое мгновение, идя рядом со мной, даже не видя меня в профиль? – поинтересовался я.

– Слушай, я со своим отцом такую школу прошла, что тебе и не снилось. Не зыркай, хватит! – в очередной раз остановила она меня.

Так что, я думаю, зарождение Костиных отношений с Наташей Люся могла засечь в зародыше и поход в сыскное агенство был нужен ей, возможно, как последняя печать в справке.

Про моих критиков

В Ереване снимался фильм по моему дипломному сценарию. С главным редактором киностудии «Арменфильм», Левоном Будагяном я играл в шахматы.

Разыграли быстро дебют и еще через несколько ходов он задумался крепко, а потом поднял на меня глаза и сказал:

– Может так быть, что ты хорошо играешь и я этого не понимаю?

И сам же ответил на свой вопрос:

– Нет, не может этого быть!

Так вот, большинству критиков, которые обвиняют меня в дурновкусии, в пошлости и низкопробности, называют Тинто Брассом мне очень хочется задать вопрос:

– Может такое быть, что вы лучше меня разбираетесь в кинокомедии, в шутках, знаете, что такое эротика, драматургия, а чувство юмора у вас тоньше и вкус лучше, чем у меня?

И ответить им:

– Нет, не может этого быть!

Потому что, уверен, книжек я прочитал значительно больше, чем мои критики, фильмов и спектаклей посмотрел больше, соображаю лучше хотя бы потому, что понимаю, что такое эротика и никогда не снимаю ее, а уж в теме, которой посвящены большинство моих фильмов – сближению мужчины и женщины – разбираюсь несомненно лучше, чем мои закомплексованные и очень дремучие оппоненты.

Вот одна история, на мой взгляд, интересная. Как-то я зашел со своим другом в Союз кинематографистов, мне нужно было взять какую-то справку в отделе драматургии. Я оставил друга у входа, а сам поднялся на третий этаж. Когда я спустился вниз, друг спросил меня:

– Что за помещение у вас там? – и показал на дверь Малого кинозала.

– А что такое? – спросил я.

– Понимаешь, сейчас туда заходили очень странные люди. Ну, например, один подволакивал ногу, второй был с челюстью дауна, какая-то молодая женщина разговаривала сама с собой и идиотски улыбалась, у другой рука была поднята и согнута, как лапа у собаки, когда она «служит», какой-то мужчина дергался и бесприрывно моргал, как при тряске Святого Витта. И все одеты плохо и притом неряшливо... Вы взяли шефство над дебилами? – закончил мой товарищ.

– Подожди, сейчас узнаю, – сказал ему я, отошел и открыл дверь кинозала.

В темном зале демонстрировался фильм и стоял невообразимый шум. Такой шум я слышал в послевоенные годы в кинозале клуба им. Тельмана при табачной фабрике в Баку и то на последнем сеансе, когда люди приходили не смотреть кино, а обжиматься, грызть семечки и курить анашу. И вот второй раз услышал в Союзе кинематографистов СССР на просмотре для кинокритиков: да, в зале сидели кинокритики и на экран практически никто не смотрел – они разговаривали, ели бутерброды, перекрикивались, менялись местами, спорили...

Я закрыл дверь кинозала и подошел к своему другу.

– Это не дебилы, – сказал я. – Там кинокритики...

Поверьте, я не наговариваю и не сгущаю краски – большинство кинокритиков выглядит внешне очень непрезентабельно.

А уж какие рецензии они могут написать после таких просмотров я испытал не раз на своей шкуре: они не могут внятно пересказать сюжет картины, путаются в деталях, неправильно называют имена актеров, занятых в фильме, могут даже назвать актера, не имеющего к фильму никакого отношения, искажают названия моих картин, приписывают мне картины, которые я не снимал и т.д. Первое воемя меня это страшно возмущало, я писал в редакции гневные письма, требовал сатисфакции, опровержений, наказания виновных, а когда понял, что все мои действия тшетны, смирился, успокоив себя фразой Наполеона: « С дураками необходимо считаться, как с неприятелем на поле боя, превосходящим тебя количеством». И еще: Марку Твену принадлежит фраза:«Как-то бедняга, страдающий зубной болью, изобрел немецкий язык». Перефразируя великого юмориста, могу сказать: «Как-то бедняга, кторый не знал, чем заняться в жизни, стал кинокритиком».

Валерия Ильинична Новодворская

Никому и в голову не приходило снимать г-жу Новодворскую – многие считают ее крайне непривлекательной особой, а вы решились пригласить ее к себе в фильм. Расскажите об этом.

– Почему вы с ней начали работать? Вы друзья?

Этот вопрос был задан мне в одном из интервью и вот как я на него ответил.

Безумная на первый взгляд мысль снять в фильме «Примадонна Мэри» Валерию Ильиничну Новодворскую и Константина Борового, признаюсь, пришла в голову не мне, а моей жене, Оксане. В сценарии были заявлены только их фамилии – герои стояли в аэропрту Майами с плакатами, якобы встречая Новодворскую и Борового.

– А представляешь, если они вдруг в самом деле прилетели бы? – спросила моя жена.

Это было, как теперь говорят – «супер»! Я позвонил Новодворской, представился и пригласил сниматься в Майами, на что она мне сразу ответила, что я не на ту нарвался, дураку ясно, что это – происки коммунистов, таким макаром ее хотят выманить из страны, а потом бросить на чужбине, как бросили недавно целый цирк в Америке.... Я пытался как мог ее разуверить и, в конце концов, она посоветовала мне позвонить и поговорить с Боровым. «Если он даст согласие, тогда поеду и я». Боровой сразу понял, что коммунисты тут не при чем и дал согласие. И я срочно стал переделывать сценарий. Попутно в Майами я случайно встретился с Михаилом Гулько, который дал мне послушать свой новый диск с заинтересовавшей меня песней «Заграница». Родилась идея снять небольшой клип на эту песню с Гулько, Новодворской и Боровым. Что в результате и есть в фильме.

Новодворская оказалась на редкость мягким, наивным, добродушным человеком, что трудно представить, наблюдая за ней по ТВ. Она покорила всю нашу группу, а также всех местных «русских», общавшихся с ней.

– О, потаты! Это же бататы! – радостно вскрикнула она на рынке, увидев надпись на пакете с картошкой. – Я читала о них у Гарриет Бичер Стоу в «Хижине дяди Тома»!

Это человек с энциклопедическими знаниями, потрясающей эрудицией, оригинальным чувством юмора, прекрасный журналист и оратор. Я благодарен судьбе за знакомство с ней – иметь возможность общаться с диссидентом-женщиной, которая в одиночку боролась с системой, противостояла ей с 18 лет, да и сейчас продолжает бороться – разве это не сюжет?

Отголоски ее влияния есть в моем фильме «Сын неудачника». Не могу не вспомнить, как мы с ней пошли на премьеру фильма «Хрусталев, машину!» в Дом Кино. Она позвонила мне: «Толь, возьми меня туда... ты понимаешь, это ведь моя тема – Берия, Сталин, ГУЛАГ»... Мы стояли в очереди к Дому Кино, очередь была чуть ли не от Тишинского рынка и пока мы дошли до Дома Кино, разыгрывались самые неожиданные и драматические истории. Заметив ее в очереди, подходили прохожие и выражали ей свое почтение и симпатию. Но подходили и такие, которые обзывали ее бранными словами и пытались дать по физиономии. Тут я бросался на амбразуру, отбивался и грозил милицией. Короче говоря, стояние в очереди оказалось для меня непростым: я озирался, как профессиональный телохранитель, готовый отразить возможную атаку, пытался распознать в каждом первом встречном друга или недруга и вдруг обратил внимание, что Валерия Ильинична абсолютно спокойна и беспечна.

– Я уже привыкла, – сказала мне Новодворская. – Меня несколько раз в метро пытались столкнуть под поезд, масса моя спасла. А сколько раз сдирали шапки, таскали за волосы....

Ну, разве не героиня нашего времени, Валерия Ильинична Новодворская?!

Соколы Жириновского

Мой друг детства, Иосиф Гриль, о котором я уже не раз писал в этой книге (помните, он купил у нас очки на Центральном телеграфе в Москве) стал вице президентом процветающей фирмы «Крокус Интернейшнл». Фирма эта была одним из издателей «Российской Еврейской Энциклопедии» и на титульном листе Энциклопедия указано имя Директора попечительского Совета Иосифа Гриля, а в самом совете, вместе с именами Быстрицкой, Магомаева и др. указана и моя фамилия, как сказал Иосиф, для количества. Из этой энциклопедии можно узнать, что Примаков-еврей (по законам иудаизма если у человека мать еврейка, то этот человек – еврей), евреи Сергей Герасимов, Алла Пугачева и много других, о которых и не подумаешь, что они евреи.

(Не могу не вспомнить анекдот.

Грузин спрашивает мальчика:

– Мальчик, ты кто?

Мальчик:

– Еврей.

Грузин:

– Ва, такой маленький и уже еврей?!)

Коллеги-сценаристы говорили мне:

– Понимаете, Толя, это – провокация! Эта энциклопедия руководство для возможных погромщиков... Как вы могли принять в ней участие?

Я сказал об этом Иосифу.

– Ерунда, – сказал Иосиф, – подбором имен в энциклопедию занимался израильский энциклопедический комитет во главе с раввином таким-то (Фамилию не помню, но я видел этого человека. Это гигант с седой библейской бородой, одет в черное, как все ортодоксы и на голове кипа.) Выходит, он провокатор?

И вот, пригласили меня как-то раз на прямую передачу в радиостанцию и после передачи редактор спросила, есть ли у меня интересные знакомые, которых я порекомендовал бы ей в качестве гостя такой вот интерактивной передачи. Я предложил ей Иосифа Грилля, сказал, что он может рассказать об этой энциклопедии и мне кажется, люди захотят позвонить и высказать ему свое мнение... Редакторша позвонила Иосифу и они договорились о дне передачи. В назначенное время я включил приемник.

Иосиф рассказал про энциклопедию, а потом начали звонить люди и вопросы были в основном как к Иоканаану Марусидзе: скажите, пожалуйста, а вот такой-то еврей? А вот этот тоже еврей?

Иосиф добросовестно отвечал, иногда заглядывая в захваченную с собой энциклопедию. Кто-то спросил Иосифа про Жириновского и тут Иосиф позволил себе немного поразмышлять. Он сказал, что Жириновский, конечно-же еврей, имя его по праву указано в энциклопедии, а вот то, что Жириновский стесняется говорить о своей национальности, придумыват что-то там про юриста, это не делает ему чести...

– Своей нации нельзя стыдиться, уважаемый Владимир Вольфович, я очень надеюсь, что вы меня сейчас слышите и измените свое отношении к этому вопросу...

Вот что-то в таком роде он сказал. А я тут же взял и позвонил на радиостанцию и сказал девушке, принимавшей звонки:

– Передайте этому козлу: мы все слышали – соколы Жириновского ждут его у выхода с радиостанции!

После окончания передачи минут через пять я опять позвонил на радиостанцию, попросил позвать Иосифа Евгеньевича.

Хотел раскрыть тайну звонка «соколов Жириновского».

– А кто его спрашивает? – спросила меня та же девушка.

– Его друг, – сказал я.

– А как вас зовут?

Я назвал себя и понял, что на радиостанции усилены меры безопасности.

– Не думал, что застану уже тебя, с трудом дозвонился, – сказал я как только Иосиф взял трубку. – Хорошая получилась передача...

– Получилась бы, если б не эти подонки-ЛДПРшники, – сказал мне Иосиф. –Ждут меня на выходе с бейсбольными битами, представляешь? А я ничего особенного не сказал, ты ведь слышал, выходит, уже и рта нельзя раскрыть! Ну, ничего, сейчас из «Крокуса» за мной приедет охрана, 2 джиппа, пусть только сунутся...

Так я понял, что раскрывать тайну «соколов» уже не имеет смысла. Пусть лучше считается, что «соколы» позорно ретировались, как только увидели молодчиков из «Крокуса».

Борис Щербаков

После того, как я написал сценарий к фильму «Жених из Майами» я стал искать исполнителя на главную роль «жениха». Я знал, что ко всем необходимым качествам героя комедии этот актер должен был иметь очень русскую внешность, чтобы сразу было понятно, почему он мается за границей, почему ему нужна только русская жена. Я перебирал в памяти всех комедийных актеров и не один не ложился на тот образ, который я себе представлял. И тут я подумал о Щербакове. Несмотря на то, что в те годы он играл, в основном, положительных героев – офицеров, передовиков производства, спортсменов и т.д. в нем я почувствовал какой-то тлеющий огонек комедийного актера. Знаком я с ним не был и, чтобы проверить свои ощущения, позвонил ему и мы договорились о встрече. Встретились в Доме Кино, в кафе, сидели пили кофе, разговаривали... Борис отвечал мне односложно, говорил, что в принципе он свободен, надо, конечно ознакомиться со сценарием и тогда можно будет говорить уже более определенно. Несмотря на то, что в этой встрече Щербаков был со мной, как говорят, сухо официален, серьезен, но тем не менее после этой встречи я понял, что нужного мне актера я нашел. А Боря после того, как прочитал сценарий позвонил мне и дал согласие. Последующие встречи с ним укрепили мою уверенность в нем, как в комедийном актере, к тому же теперь Борис был прост и доступен, часто шутил, глаза у него оказались веселыми, с приятной хитрецой, особенно когда он говорил о поведение своего героя в сценарии и в такие моменты привычный герой-любовник на моих глазах приобретал новые, необходимые для моей картины качества. Во время съемок Борис фонтанировал придумками – то и дело предлагал какие-то геги или чисто режиссерские находки. Я, чтобы отношения у нас были бы ясными, сразу сказал ему, что он может мне предлагать все, что придет ему в голову, а я буду отбирать его придумки, исходя из своего видения будущего фильма. Борис согласился, не обижался, если я отказывался от его предложений, но несколько его предложений все же украсили фильм. Кто видел фильм, может вспомнить, как герой Щербакова, увидев снег радостно осыпает им себя. Или три пары ступней – две мужских и женская посредине. Уверен, что есть еще в фильме его придумки, просто за давностью лет, возможно, я уже стал считать их своими, но за его прекрасную работу в фильме «Жених из Майами» (да и в других моих фильмах тоже), я Борису очень благодарен. Он всегда знал текст и если я подсказывал, Борис шутливо обижался:

– Анатолий Николаевич, я ведь театральный актер! Обижаете!

Никогда по его вине не были отложены или сорваны съемки. И это несмотря на то, что все знали, что он любит выпить. Но, как говорят многие пьющие люди (а Борис этого никогда не говорит, но свято соблюдает): на работе – ни-ни!

И мы в этом на кинокартине «Примадонна Мэри» убедились.

Закончив последний кадр картины мы объявили всем, что съемки окончены и я поехал домой. По дороге, перебирая в голове весь отснятый материал, я вдруг с ужасом вспомнил, что забыл снять один крупный план проезда Щербакова в автомобиле. Без этого кадра трудно будет смонтировать эпизод, а снять его можно только сейчас, потому что завтра утром вся группа улетала из Майами в Москву. Я тут же развернул машину и поехал в гостиницу.

– Где Щербаков? – спросил первого встречного «нашего», уже не помню кого.

– Щербаков уже все! – ответили мне. – Готов!

– Как готов?! – не понял я. – Ведь 15 минут назад мы расстались...

– А вот сразу после этого он встретил в вестибюле какую-то женщину и она угостила его кубинским ромом. Целый стакан он выпил.

Мы нашли Щербакова в каком-то подсобном помещении мотеля. Он, как говорится, не вязал лыка. Мне даже показалась, что он не узнавал никого из нас.

– Надо срочно приводить его в чувство! – сказал я. – Иначе эпизод не получится. И в Москве это доснять нельзя – машина с открытым верхом, антураж на улице...

– А как он поведет в таком состоянии машину? – спросил оператор.

– Должен повести, – сказал я. – У нас выхода нет.

– Я сяду с ним в машину только вместе с тобой, – сказал оператор, недавно только снявший гипс после аварии на съмках в Башкирии.

– Это естесственно, – сказал я, глядя на находящегося в сладком забытьи Бориса.. – Поедем мы трое.

Мы раздели Борю и отнесли его к океану, стали окунать. Минут десять Борис не держался на воде, сразу тонул, но потом стал барахтаться, а еще через минут 15, как только мы его отпускали, тут же плыл к берегу. Через час он уже более мнее связно разговаривал с нами, просил оставить его в покое, а еще через полчаса мы усадили его в машину и поехали по главной улице Майами Коллинз авеню.

– Держись разметки! – кричал я, когда машина опасно виляла.

– Не закрывай глаза! – кричал оператор.

К чести Бори нужный кадр мы сняли и оставили Бориса в отеле, пообещав больше не тревожить его.

Тут же вспомнился еще один интересный эпизод, произошедший на этой картине, уже не связанный со Щербаковым.

По сценарию герои Кокшенова и Розановой должны были ночью купаться в океане. Но в этот год вечера в феврале месяце выдались прохладные и потому мы откладывали съемку эпизода на более теплую погоду. Но вдруг Розанова сообщает, что в связи с ее месячным циклом она сможет купаться в океане только в ближайшие два дня, а потом уже нет, до самого отъезда.

Мы срочно перестроились и на следующий день, вечером начали снимать эпизод купания в океане. Отрепетировали без залезания в воду, потом дали актерам выпить для согрева московской водки и Кокшенов и Розанова с радостыми криками, поднимая холодные брызги смело бросились в океан. Все сделали четко, естесственно и, поскольку больше одного дубля мы и не собирались снимать, актеры отправились к себе в номера принимать горячий душ. Мы стали убирать световую аппаратуру, заглушили генератор постоянного тока и тут ко мне подходит оператор и говорит:

– Толь, в камере не было пленки...

По всем человеческим нормам актеров после горячего душа уже грех было тревожить. Но кино есть кино, не снимем сегодня, а завтра может быть уже снять будет просто невозможно –начнется ураган, заболеет актер, да просто у Розановой после купания в холодной воде что-то перестроится в ее цикле. И мы с оператором пошли к актерам сообщать эту неприятную новость.

– Ну что за вопрос? – сказала, бодрясь, Ира Розанова. – Раз надо – так надо!

– А Ира согласна? – спросил Кокшенов. – Ну раз согласна, тогда и у меня нет проблем.

И с теми же радостными воплями в мокрых купальниках они опять влезли в океан и беззаботно резвились в набегавших холодных волнах.

На картине «Третий не лишний» Кокшенов, любящий подшучивать над членами группы часто подкалывал Щербакова, особенно его тягу к спиртному. Боря ничего не отвечал, отшучивался, а однажды не выдержал и сказал Кокшенову:

– К твоему сведению, алкоголизм лечиться, а вот мудизм – нет!

Чем вызвал дружный хохот группы. Не знаю, запомнил ли Кокшенов этот ответ Бориса, но когда через несколько лет после этого мы снимали в Майами фильм «Когда все свои» Кокшенов во время репетиции сцены драки, нанес Борису мощный удар в солнечное сплетение. Борис согнулся, не мог дышать, мы уложили его на диван и когда он более-менее пришел в себя, то сказал:

– Я ведь говорил: мудизм не лечится!