Текст книги "Всегда начеку"
Автор книги: Анатолий Ковалев
Соавторы: Иван Медведев,Сергей Смирнов,Юрий Кларов,Юрий Феофанов,Александр Морозов,Александр Кулик,Леонид Рассказов,Эдгар Чепоров,Павел Шариков,Аркадий Эвентов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)
Подергал себя за волосы, отгоняя сон. В полумраке вагона расплывшимся пятном – лицо начальника отряда красногвардейцев, сопровождавшего его в Акстафу.
– Товарищ Гамид, вам телеграмма!
Сна как не бывало. Сразу глянул на подпись: Нариманов. В скупом свете фонаря с трудом разобрал строки:
«Бежавшие из Баку мусаватисты организовали антисоветский мятеж в Гяндже. Вы назначаетесь чрезвычайным комиссаром по руководству подавлением мятежа. Регулярные части Красной Армии уже движутся из Баку в направлении Гянджи».
– Где мы?
– До Гянджи два часа ходу.
Тут только заметил красногвардейцев, толпящихся за спиной начальника отряда. Люди ждали его решения.
– Товарищи! Положение сложное. Мы, по всей видимости, уже отрезаны от основных сил армии. Ждать, пока она подойдет к Гяндже? Но за это время мятежники успеют захватить железнодорожную линию на большом протяжении. Мятеж может перекинуться на соседние уезды.
Он оглядел притихших солдат.
– Да, нас очень мало, товарищи. Но мы должны во что бы то ни стало удержать железную дорогу. До подхода армии. И поэтому решение может быть только одно: в Гянджу. И как можно скорее...
Они подоспели вовремя. Горсточка гянджинских рабочих отчаянно отбивала первую атаку бандитов. Мятежники откатились, чтобы собрать основные силы. Красногвардейцы быстро рассыпались в цепь, залегли вдоль насыпи. Теперь стало очевидно, как их мало. Очень мало.
Они стоят, укрывшись за углом какой-то пристанционной постройки. Султанов и командир отряда.
– Товарищ Гамид, это опасно!
– У нас нет другого выхода. Охранные части – это еще десятки людей.
– Есть сведения, что солдаты колеблются. Там мусаватистские агитаторы.
– Тем более надо торопиться!
– Тогда разрешите пойти мне!
– Спасибо, друг. Не обижайся, но ты неважный оратор. А говорить там будет нелегко. У меня все-таки в этом деле неплохой опыт...
– Но ваша жизнь, товарищ Гамид!
– Моя жизнь принадлежит революции...
Отговаривать его бессмысленно. Он прав. Никто не владеет так, как он, искусством убеждать людей. А убедить солдат надо. Необходимо.
– Если я не вернусь, примешь командование, – сказал Султанов и шагнул в темноту.
Прошел час. Было тихо. Изредка ветер доносил одинокие ружейные выстрелы. Все понимали, что тишина эта обманчива. Приближался рассвет. Пробежал, шелестя пыльными листьями пристанционных тополей, свежий предутренний ветерок. Четче обрисовались контуры ближних домов. С минуты на минуту нужно было ожидать атаку. А Султанов все не возвращался. И надежды у всех оставалось все меньше и меньше. Надежды на то, что он вернется с подкреплением. Что удастся остановить мятежников. И, может быть, даже остаться в живых.
Атака началась внезапно. В серых утренних сумерках ряды наступающих казались бессчетными. Их встретили мощным залпом. По-видимому, мятежники не ожидали встретить такой дружный отпор и, растерявшись, залегли.
– Эх, сейчас бы хорошую контратаку, – скрипнул зубами начальник отряда.
И, словно угадав его мысли, красногвардейцы рванулись вперед.
– Безумие! Сейчас их сомнут, растопчут...
Но их было почему-то гораздо больше, чем он ожидал. И, еще не отдавая себе отчета в том, что произошло, он вдруг увидел на левом фланге впереди бойцов знакомую рослую фигуру Султанова с маузером в выброшенной вперед руке и понял все...
На следующий день в Гянджу прибыли регулярные части XI армии. Через шесть дней мятеж был полностью ликвидирован.
За руководство подавлением этого восстания и, как говорится в акте о награждении, «за проявленные при этом личную храбрость, энергию и находчивость» Гамид Султанов был награжден орденом Красного Знамени.
Такой мятеж, как в Гяндже, – это было, конечно, ЧП. Но тысячи мелких ударов исподтишка пытались нанести молодой республике затаившиеся враги. Обезвредить их, защитить мирный труд людей, их жизнь, их имущество – такова была задача созданной в 1920 году азербайджанской милиции.
Я перебираю пожелтевшие от времени листочки. Донесения о действиях милиции. Они отпечатаны на старой пишущей машинке, наверное, на неуклюжем, гремящем, как пустой товарный состав, «Ундервуде». Сорок шесть лет назад эти донесения ложились на стол наркома внутренних дел Гамида Султанова.
...«Банду преследовали 12 суток. Проводник оказался предателем, завел в ущелье, где нас обстреляли бандиты. Мы залегли и открыли ответный огонь. Особенно отличился в бою Константин Давленидзе. Он стрелял из пулемета два часа без перерыва, пока ствол не накалился докрасна. Бандиты, не выдержав огня, бежали. Половина была перебита, остальных взяли живыми».
...«Банда совершила налет на Годжалинский милицейский участок Агдашского уезда, возглавляемый товарищем Исмаилбековым. Он оказал сопротивление, но был тяжело ранен и взят в плен. Отказался сообщить какие-либо данные, интересовавшие бандитов, и героически погиб под пытками. Банда полностью ликвидирована отрядом, возглавляемым начальником Главмилиции товарищем Ибрагимовым Исрафилом».
...«По неполным данным, в перестрелках с бандитами погибло 130 милиционеров».
«...60...»
«...25...»
Это была борьба жестокая и беспощадная. Гибли лучшие люди. Самые преданные. Самые отважные. Можно было ожесточиться в этой борьбе, и в каждом, оказавшемся по ту сторону баррикады, видеть заклятого врага, с которым разговор один: к стенке. Но люди, в чьи руки народ вложил карающий меч, понимали, что это не всегда так. И в первую очередь понимал это стоящий во главе борьбы нарком Султанов. Запуганные мусаватистами, обманутые, забитые, темные люди не всегда могли сразу правильно разобраться в происходящих событиях. Таких нужно было переубедить, разъяснить им смысл революции, помочь перейти к мирному труду.
Несколько месяцев безуспешно охотился отряд милиции в Кубинском уезде за бандой, возглавляемой неким Маилем. И вот однажды в кабинете Султанова зазвонил телефон. Звонил председатель исполкома Кубинского уезда товарищ Исмайлов. Сохранилась стенограмма этого телефонного разговора. Даже по ней заметно, что товарищ Исмайлов волнуется. Случай и в самом деле необычный.
Два часа назад среди бела дня Маиль привел всю свою банду к дверям исполкома. Он заявил, что понял, как был неправ, искренне раскаивается и просит Советскую власть простить его.
– Как быть, товарищ Султанов? Как быть? – нервничает Исмайлов.
Я вчитываюсь в полустершиеся строчки стенограммы и, мне кажется, слышу спокойный голос Султанова:
– Они должны сдать все оружие... Дать подписку о том, что немедленно приступают к мирному труду. Исполком обязан дать им землю для обработки, конечно, в разных местах. Пусть милиция первое время посмотрит за ними. Это необходимая предосторожность...
Я еще и еще раз вчитываюсь в стенограмму. И понимаю, почему спустя некоторое время, когда Султанова переводили с поста наркома внутренних дел на другую должность, родился трогательный и немного наивный документ, который я тоже нашла среди архивных бумаг.
«Из протокола заседания номер 28 Кубинского уездно-городского исполкома.
Кубинский уездно-городской исполнительный комитет Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов постановил:
Принести товарищу Султанову свою благодарность и просить его как одного из вождей революции на Востоке и в дальнейшем не лишать нас своего мудрого коммунистического совета.
Председатель Кубисполкома – Исмайлов.
Секретарь – Талыбов...»
Как ни трудна была борьба с бандитизмом, это была только часть той огромной работы, которую возложила Советская власть на милицию. Шла национализация земли и промышленности, банков и флота. Проводилась реквизиция, конфисковались дома, изымались драгоценности. И здесь государство опиралось на милицию. Рука чуть было не вывела ставшее привычным: «...на этих людей в синих шинелях».
Нет, не было у них тогда шинелей. Ни синих, ни серых. Никаких не было. Люди, возвращавшие народу принадлежащие ему по праву огромные ценности, сами ходили чуть не босые, получали мизерную зарплату, редко имели возможность поесть досыта. Это были трудные годы для страны, и работники милиции честно делили с народом и холод, и голод. Хотя иногда достаточно было только протянуть руку, чтобы...
...«Приказ по Главному управлению милиции от 15 января 1921 года.
В ночь с 9 на 10 января милиционерами портрайона Абасом Кафаровым и Зейналом Шафи-оглы задержаны спекулянты с контрабандными товарами. При задержании спекулянт предложил милиционерам взятку в размере 48 тысяч 500 рублей. Однако, исполняя свой долг охранителей власти и как честные граждане, товарищи Кафаров и Шафи-оглы сдали спекулянтов в Управление портрайона.
За честное несение службы объявить товарищам Кафарову и Шафи-оглы благодарность.
Наркомвнудел Султанов».
Они могли купить себе ботинки и досыта накормить детей. Но они предпочли получить благодарность от Советской власти.
А это заявление:
«НКВД просит сделать распоряжение об отпуске керосинки с двумя фитилями к ней по установленной цене начальнику Главмилиции товарищу Ибрагимову...»
Ибрагимов вступил в партию в 1918 году. Он организовывал подпольные большевистские ячейки в уездах в мрачные дни мусаватистского господства. Он ежеминутно рисковал жизнью, пробравшись по поручению партии в самое логово врага и работая в управлении мусаватистской полиции в Акстафе. Он лично участвовал в подавлении антисоветских мятежей в Таузе и Шамхоре. В него стреляли бандиты. Он каждый день рисковал жизнью, возглавляя Управление милиции. Он реквизировал ценности у нефтепромышленников и банкиров. Он конфисковывал имущество у задержанных спекулянтов. Через его руки проходили сотни тысяч рублей, золото, драгоценности. А у него не было керосинки...
И просил для него эту керосинку человек, всю свою жизнь отдавший партии, связавший с ней свою жизнь еще в 1907 году, сделавший для революции так много, как только может сделать один человек. Товарищ Шаумяна и Фиолетова, Джапаридзе и Азизбекова, их соратник по борьбе – народный комиссар внутренних дел Азербайджана Гамид Султанов.
Вениамин Полубинский
СОЛДАТ ПОРЯДКА
О преступлениях, расследование которых он возглавлял или которые раскрывал лично, написано немало газетных отчетов, рассказов и даже повестей. Если все их собрать воедино, то на книжной полке они займут, пожалуй, не меньше места, чем описания похождений Шерлока Холмса или комиссара полиции Мегрэ.
Однако о нем самом почти ничего не написано.
Как ни странно, но это факт. С одной стороны, тома, повествующие о раскрытых им преступлениях и обезвреженных преступниках, а с другой – так мало о нем самом.
А между тем с именем Георгия Федоровича Тыльнера связаны многие страницы боевой истории Московского уголовного розыска, почти с первых дней его становления до середины пятидесятых годов.
Не многим сотрудникам милиции выпала завидная доля своими руками закрывать последнюю страницу истории преступной корпорации или преступной профессии. А вот Георгию Федоровичу Тыльнеру это довелось делать по крайней мере трижды.
Последний приспешник Яньки Кошелька
В музее криминалистики МУРа есть старинный стенд, рассказывающий о борьбе с бандитизмом в первые годы Советской власти. В левом верхнем углу его над фотографиями наиболее отъявленных бандитов-налетчиков помещен крупный портрет мужчины средних лет. Узкий лоб, тяжелый взгляд из-под нависших бровей. Отталкивающее выражение лица. Это – Яков Кошельков, в свое время больше известный под кличкой Янька Кошелек.
В первый раз Кошельков, еще подростком, был осужден в 1912 году. Через несколько месяцев – вторая судимость. А потом пошло, как по писаному: суд, побег, снова суд и опять побег. Короче, в январе 1916 года его судили девятый раз. За пять лет – девять судимостей.
В марте 1917 года Временное правительство объявляет полную амнистию всем уголовным преступникам, попавшим за решетку до Февральской революции. Кошельков возвращается в Москву, сколачивает банду налетчиков, ядро которой составляли более двадцати отъявленных головорезов. Банда насчитывала до ста человек.
И вот с такими закоренелыми преступниками-рецидивистами пришлось бороться в ту пору восемнадцатилетнему Георгию Тыльнеру. Борьба эта была нелегкой. Но вера в правое дело, преданность идеалам Великого Октября придавали Тыльнеру силы, помогали ему выходить победителем в схватках с преступниками. От операции к операции росло мастерство молодого оперативного работника, накапливался опыт и умение.
Враг был хитер и безжалостен. Так, в одну из разгульных ночей 1918 года кошельковцы убили двадцать два милиционера Москвы. Налеты Кошелька отличались неслыханной жестокостью и дерзостью. Убив двух сотрудников ЧК и завладев их документами, бандит нередко под видом чекиста производил обыски на предприятиях и в квартирах граждан, присваивал большие ценности. Так, на аффинажном заводе Кошельков с подручными произвел обыск в присутствии большого числа рабочих и даже вызванных им нескольких представителей завкома. На глазах многих честных людей дерзкий преступник «легально» похитил около трех фунтов золота в слитках, почти три с половиной фунта платиновой проволоки и 25 тысяч рублей. Завладев большими ценностями, Кошельков и его друзья скрылись.
Правда, через некоторое время сотрудники. МУРа провели ряд специальных операций, в которых неизменно принимал участие Георгий Федорович Тыльнер, и часть бандитов была арестована. Однако главарю шайки вновь удалось ускользнуть и скрыться от правосудия. Много темных дел на счету Кошелькова.
Но самой гнусной страницей его биографии было, пожалуй, нападение на Владимира Ильича Ленина и ограбление его. А случилось это так.
В конце 1918 года Надежда Константиновна Крупская в связи с обострением болезни отдыхала в одной из детских лесных школ в Сокольниках. Здесь ее часто навещал Владимир Ильич. Обычно его сопровождала в поездках сестра – Мария Ильинична.
И на этот раз, в воскресенье, 19 января, Ленин и Мария Ильинична после рабочего дня отправились в Сокольники. В школе устраивалась елка, и Ленин спешил на детский праздник. Из Кремля выехали часов в шесть вечера. Охраны никакой – Владимир Ильич не любил, когда его охранили. За рулем, как обычно, шофер Гиль. Рядом его помощник Чубаров. На заднем сиденье Ленин и Мария Ильинична.
Зима восемнадцатого года была очень снежная, снег с улиц не убирали. По вечерам столица утопала в темноте: электроэнергии не хватало даже для освещения государственных учреждений. Ныряя в ухабах, благополучно миновали Лубянскую площадь, Мясницкую улицу. Пересекли Садовую и после Каланчевки выехали на площадь трех вокзалов. Отсюда прямая дорога до Сокольников.
На одном из перекрестков вслед машине раздался свист. Но никто не придал этому особого значения. Несмотря на темень, на улицах было много гуляющих. Праздник. Решили, что свистят подвыпившие обыватели.
Невдалеке от железнодорожного моста, перекинувшегося над Сокольническим (ныне Рязанским) шоссе, навстречу машине выбежали несколько человек, вооруженных маузерами. Размахивая в свете фар оружием, они закричали: «Стой!»
Гиль прибавил скорость, рассчитывая проскочить. Но сзади неслось:
– Стой! Стой! Стрелять будем!
Владимир Ильич попросил шофера остановиться.
– Это, наверное, патруль, – сказал он. – Остановитесь, товарищ Гиль, а то как бы не обстреляли напрасно.
Не успела машина остановиться, как к ней подбежали трое. Резко открыв дверцу, потребовали:
– Выходи, живо!
Владимира Ильича вытащили буквально за рукав. Не взглянув на его кремлевский пропуск, бандиты обшарили карманы пальто и пиджака, забрали браунинг, бумажник.
Мария Ильинична возмутилась:
– Что вы делаете? Ведь это же товарищ Ленин! Вы-то кто? Покажите ваши мандаты.
Один из бандитов (как оказалось позже – Кошельков) с усмешкой ответил:
– Уголовным никаких мандатов не надо.
Грабители вскочили в автомобиль и скрылись. Впоследствии Мария Ильинична писала в своих воспоминаниях:
«...вся эта операция была проделана так артистически ловко и необыкновенно быстро, что даже не обратила на себя внимания прохожих».
Нападение произошло недалеко от Сокольнического Совета. Придя в себя от неожиданности, направились в Совет. Отсюда позвонили в ВЧК и вызвали новую машину из гаража Совнаркома.
Хотя и с опозданием, но на детский праздник все-таки попали.
А тем временем сотрудники ВЧК и Московского уголовного розыска вели активные поиски машины. На все посты и всем патрулям были переданы приметы угнанного автомобиля.
Уже в первом часу ночи у Крымского моста постовой милиционер Олонцев и красноармеец Петров попытались задержать бандитов, намеревавшихся перебраться на машине в Замоскворечье. Завязалась ожесточенная перестрелка. Оставив автомобиль, бандиты скрылись. Однако милиционер и красноармеец были убиты в перестрелке.
Вскоре многие участники банды Кошелькова были арестованы. На следствии один из преступников рассказал, что они «спьяна» поначалу не поняли, что ограбили Ленина – им показалось, что была произнесена фамилия Левин.
Главаря шайки долгое время задержать не удавалось. Сотрудники Московского уголовного розыска несколько раз нападали на его след, однако матерый преступник, отстреливаясь, разбрасывая ручные гранаты и самодельные бомбы, уходил.
Лишь летом 1919 года Кошельков и его правая рука – бандит Емельянов попали в засаду, устроенную сотрудниками МУРа и ЧК. В числе других муровцев в задержании преступников участвовал и Георгий Федорович Тыльнер. Бандиты и на этот раз рассчитывали уйти невредимыми. Но в завязавшейся перестрелке оба были убиты. Кроме оружия и самодельных бомб у них обнаружили 63 тысячи рублен, золотые и платиновые вещи, а в нагрудном кармане Кошелькова – браунинг Владимира Ильича.
На другой же день начальник МУРа Александр Максимович Трепалов переправил браунинг Ильича Дзержинскому с просьбой вручить владельцу.
Бесчеловечно жестокая, наглая банда, одно имя главаря которой наводило ужас на москвичей, прекратила свое существование. На свободе остались лишь отдельные бандиты. И тех постепенно обезвредили сотрудники МУРа.
В 1923 году был ликвидирован последний приспешник Кошелькова – Губин, убитый лично Тыльнером при попытке скрыться. Георгий Федорович поставил последнюю точку на преступной корпорации кошельковцев.
Последний медвежатник
В конце 1934 – начале 1935 года в Москве было совершено несколько очень крупных краж со взломом. Сначала – попытка взломать сейф авиационного института, через некоторое время из несгораемого ящика бухгалтерии Бауманского высшего технического училища исчезает 54 тысячи рублей, затем 9 тысяч рублей из сейфа больницы имени Остроумова.
Складывалось впечатление, что действует хорошо организованная шайка опытных воров-взломщиков. На месте преступления, за исключением изуродованных сейфов да незначительных мелких улик, никаких следов преступников обнаружить не удалось. На розыск взломщиков была брошена большая группа сотрудников Московского уголовного розыска. Но все усилия муровцев результатов не дали. Напасть на след взломщиков так и не удалось.
А тем временем новая кража – 47 тысяч рублей из сейфа бухгалтерии кожевенного института. Об этом преступлении дежурный по МУРу сообщил Георгию Федоровичу Тыльнеру в половине шестого утра. В шесть он был уже на месте происшествия. Предупредив, чтобы в бухгалтерию никого не впускали, Тыльнер начал тщательный осмотр помещения.
Часа через два он сообщил товарищам:
– Преступник был один, и, судя по почерку, кражи в МАИ, Бауманском институте и Остроумовской больнице – дело его рук.
Как ни велик был авторитет Георгия Федоровича среди сослуживцев, его версии не поверили: слишком непосильная это задача для одного человека – за полчаса – час вскрыть денежный сейф и уйти незамеченным.
– Это мог бы сделать только очень опытный жулик, – говорили ему. – Но таких в стране уже нет. Не забывайте, что сейчас не двадцатые годы.
– И все-таки взломщик действовал в одиночку, – настаивал Тыльнер на своем. – А то, что он медвежатник старый и опытный, это верно.
– Ну что ж, раз вы так уверены в своей версии, вам и карты в руки, ищите, – благословило начальство.
Начались поиски. Тыльнер поднял прошлые дела и проследил судьбу всех ранее известных МУРу медвежатников – крупных взломщиков несгораемых сейфов.
Один уже скончался, другой отбывает наказание, третий давно покончил с преступным прошлым. Неизвестна пока что судьба двух приятелей – Вершинского и Земедянского. Года три назад они были осуждены за взлом сейфа в гастрономе № 1, бывшем Елисеевском. В ночь на 31 декабря друзья пришли в магазин перед закрытием, спрятались в подсобном помещении, а после закрытия гастронома взломали сейф и забрали предпраздничную выручку. Утром, когда магазин открыли, они незаметно вышли из укрытия, где прятались, смешались с толпой первых покупателей и скрылись.
Однако вскоре были изобличены и попали на скамью подсудимых. Через год Вершинский бежал из лагеря и скрылся. Где его искать?
Но, как говорят, кто ищет, тот всегда найдет. Через некоторое время Тыльнеру стало известно, что Вершинский живет и здравствует в Ленинграде под фамилией Куликовского. Женат, работает дамским парикмахером.
Командировка в город на Неве. Не составило особого труда выяснить, что Вершинский (Куликовский) никуда из Ленинграда в последнее время не выезжал и, следовательно, к московским сейфам отношения не имеет.
Все же решили с ним побеседовать. Пришли в дамский салон на Невском проспекте в тот момент, когда Вершинский только начал завивать какую-то даму. Увидел он мужчин в своем заведении и сразу догадался, что к чему. Оставил работу и к сотрудникам уголовного розыска:
– Я к вашим услугам.
– Зачем же? Обслужите клиентку, а потом потолкуем. Мы подождем.
Галантность работников милиции произвела впечатление на старого медвежатника. Он добросовестно старался удовлетворить любопытство сотрудников уголовного розыска, но, к сожалению, не знал, кто хозяйничал в сейфах московских институтов.
Как-то в очередной беседе Тыльнер обронил:
– Все в поведении взломщика мне понятно, кроме одного. Каждый раз на месте преступления мы находили буравчик. Простой столярный буравчик. Зачем он, никак не пойму. Ведь сейф им не вскроешь.
– А-а-а, – протянул с улыбкой Вершинский, – тогда я знаю, чья это работа – Першина. А буравчик – мое изобретение. Использовал я его в качестве запора для двери. Как-то довелось вместе с Першиным брать сейф, вот он и перенял это рационализаторское предложение. Больше никто о нем не знает. Так что ищите Першина...
Георгий Федорович знал, что последний взлом Першин совершил еще в 1918 году. Из сейфа Тимирязевской академии он украл около трех килограммов платины и бежал в Польшу. С тех пор о нем ничего не было слышно.
Стали наводить справки. Запросили Минск. Оттуда ответили, что за нелегальный переход государственной границы Першин был осужден на три года и отбывает наказание в энской колонии. Из колонии сообщили: «Был такой, но недавно освобожден, выехал в неизвестном направлении».
Вскоре напали на след Першина в Москве. Тыльнер отлично понимал, что от такого преступника можно получить какие-либо показания, лишь арестовав его с поличным. Поэтому за Першиным установили наблюдение. Стало известно, что он в последнее время по ночам часто появляется возле института «Цветметзолото». Значит, готовится к взлому нового сейфа, приглядывается, выбирает удобный момент.
Подготовка велась на научной основе. У Першина был квалифицированный помощник Яровой – инженер по образованию. В его обязанность входила «глубокая разведка» перед решающей ночью.
По заданию «шефа» Яровой в день получения денег для выплаты стипендии студентам «Цветмета» крутился в банке около кассира института и выяснил, какая сумма получена. Затем пришел в институтскую бухгалтерию, с секундомером в руках определил, сколько времени занимает расчет с одним студентом, и подсчитал, скольким студентам выдана стипендия. Имея эти данные, нетрудно было узнать, сколько денег остается в кассе на ночь. Более пятидесяти тысяч. Есть смысл повозиться с сейфом.
Но совершенно неожиданно все карты Першину и Тыльнеру, который следил за каждым шагом преступника, спутала непредвиденная случайность. В комнате над кассой далеко за полночь в окнах не гас свет. Взломщик не решился проникнуть в помещение, его отпугнули освещенные окна. Раздосадованный неудачей, он дал Яровому задание узнать, в чем дело. Оказалось, в комнате над кассой расположен профком института. «Активисты» профсоюза почти до рассвета гоняли бильярдные шары. Взломщик был расстроен, но от своего замысла не отказался, решив ждать целый месяц – до новой стипендии.
Не меньше были огорчены и сотрудники МУРа. Значит, еще месяц напряженной работы. Ни на минуту не упускать из поля зрения Першина и при этом не дать ему ни малейшего повода заподозрить, что за ним постоянно наблюдают. Один неосторожный шаг, и преступник может затаиться. Арестовать его сейчас? Но нет доказательств, что именно он обобрал институтские кассы. Рассчитывать на чистосердечное признание такого матерого волка – нереально. Да к тому же не установлены еще все связи Першина. Возможно, ему помогает кто-либо помимо Ярового. Решили еще понаблюдать за поведением взломщика.
Выяснили, что Першин нередко укрывается на ночь в небольшой неохраняемой сберкассе на Самотеке. Придет вечером, откроет отмычкой дверь и, как дома, спокойно укладывается спать на диване в кабинете заведующего. Заведет будильник, разденется и на боковую. Проснется рано утречком, будильник в чемоданчик – и до следующей ночи. Заведующий даже не подозревал, какой гость наведывается во вверенное ему учреждение. Першина совсем не интересовали полупустые сейфы этой сберкассы.
Удалось установить также, что взломщик иногда ночует у своей знакомой в Кисельном переулке. Вначале думали, что у нее он и хранит свой нечестным путем приобретенный капитал. Осторожно проверили. Никаких денег в квартире не оказалось.
Тыльнер о Першине знал уже достаточно. И, взвесив все «за» и «против», решил: пора кончать игру в кошки-мышки, надо арестовывать. Доложил прокурору и получил санкцию на арест.
На следующий день утром Георгию Федоровичу сообщили, что Першин от знакомой направился завтракать в кафе «Артистическое», что в проезде Художественного театра. Он вызвал машину и поехал туда. Остановился перед входом. Минут через десять Першин вышел из кафе. Тыльнер открыл перед ним дверцу машины и очень любезно пригласил:
– Садитесь, Иван Петрович.
– Простите, но вы, видимо, обознались и ждете не меня.
– Вас, уважаемый, вас, садитесь, пожалуйста.
Приехали на Петровку, 38. Обыскали задержанного.
– Вы что, Иван Петрович, в студенты подались? – осведомился Тыльнер, рассматривая студенческий пропуск института «Цветметзолото» – на имя Першина и с его фотографией. – Не поздновато ли?
– Знаете, гражданин начальник, денег у меня мало, вот я в студенческой столовой и питался, все дешевле обходится.
– Ну, при ваших капиталах экономить на питании – кощунство. А это что такое?
Тыльнер показал извлеченный из кармана Першина искусно сделанный набор отмычек.
– Сам не знаю, сегодня утром нашел эту штуковину на улице.
– Ой ли! Так и не знаете?
– Клянусь, даже не успел еще рассмотреть.
Понимая, что сам Першин ни за что не скажет правду, Георгий Федорович решил раскрыть перед ним карты: рассказал все, что ему было известно. И почему у Першина оказался студенческий пропуск, и о его ночных прогулках вокруг института «Цветметзолото», и где он устраивался на ночевки, и даже восстановил во всех деталях картину кражи из сейфа в кожевенном институте.
Першин был потрясен осведомленностью сотрудников уголовного розыска.
– Ну и ну, – покачивал он головой, – вот это да! Никогда не думал, что МУР так здорово работает. Предупреждали же меня, дурака, не поверил. Вы знаете, гражданин начальник, моей скромной персоной занималась полиция Варшавы и Берлина, Австрии, Латвии, да и некоторых других стран, так что, поверьте, возможности сыскной полиции я знаю. А потом в принципе я не болтливый человек. Как-то в Риге мы взяли сейф в американском посольстве. Попались. Били здорово, подбрасывали под потолок и швыряли на цементный пол, – ни слова не сказал. А вам расскажу все. Сам люблю ювелирную работу и преклоняюсь перед людьми, знающими свое дело. Слушайте...
И Першин начал рассказ о своих похождениях, назвал сообщников и тайники, где спрятаны деньги. Георгий Федорович Тыльнер терпеливо слушал излияния последнего профессионального взломщика в нашей стране – медвежатника международного класса.
