Текст книги "Всегда начеку"
Автор книги: Анатолий Ковалев
Соавторы: Иван Медведев,Сергей Смирнов,Юрий Кларов,Юрий Феофанов,Александр Морозов,Александр Кулик,Леонид Рассказов,Эдгар Чепоров,Павел Шариков,Аркадий Эвентов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)
Страничка пятая
О гуманизме подлинном и мнимом. – Дядя Коля и Пахарь. – Не прощайте «сердоболия»! – Рядом с памятником солдату
Эти записки были закончены лишь наполовину, когда у меня возникла необходимость еще раз встретиться с майором Шевченко.
Так вот, при встрече с Шевченко я не удержался от вопроса, о котором, сказать по правде, жалею до сих пор – таким вежливым, отчужденно холодным вдруг сделался взгляд майора. А спросил я у него вот о чем: действительно ли он верит в возможность исправить вчерашнего преступника?
– Если бы речь шла только о наказании, а не об исправлении, – сухо произнес он, – я бы, наверное, первым ушел из милиции. Ведь тогда потеряла бы смысл наша работа: одни совершают преступления, другие их ловят, – и так, что же, до бесконечности? Поймал – посадил – выпустил – поймал. Замкнутая цепь!..
И тут впервые я увидел, как он может измениться до неузнаваемости. Изменилось все: голос, взгляд.
– Вот тут у нас во Владивостоке, на Дальзаводе, есть один паренек. Я вас при случае с ним познакомлю, только не делайте этого, пожалуйста, сами, без меня. У него такие семейные обстоятельства, что вы своими расспросами можете ему навредить... Женился недавно!..
Он задумался, умолк, потом продолжал – негромко, глядя куда-то в пространство:
– Я с ним познакомился на следствии. Между прочим, сам брал всю эту группу. Там сплошь подростки были, и только Кирза, главарь, – тот, по-моему, уже безнадежный. Рецидивист.
И вот представьте себе: сидит передо мной парень с чистыми, почти младенческими глазами. Веснушки по всему лицу. Что-то очень крестьянское, домашнее во всем облике... Я потом узнал, что и кличка у него была Пахарь. Ну, какой из тебя, думаю, жулик? За версту ж видно – не для этих дел рожден. А он – нет, я, мол, не хуже других. Не только свою, но и чужую вину на себя берет.
Осудили их, дали различные сроки, а я нет-нет да и вспомню этого веснушчатого Пахаря: как-то он там?..
Лет пять прошло. Однажды был в командировке в Уссурийске. Слышу, кто-то меня окликает. Оборачиваюсь: Пахарь! «Вышел?» – «Вышел, дядя Коля. Вернулся к отцу, в деревню, а он мне: видеть тебя не желаю, бандюга! Катись, откуда пришел... Мать, правда, кое-как успокоила его, но я все равно решил: раз так – не буду с ними жить!..»
И вдруг просит: «Дядя Коля, помогите куда-нибудь устроиться. Не пожалеете!» «Ну что ж, – говорю. – У меня тут еще дела кое-какие, в Уссурийске. Дня на три. А ты через три дня приезжай во Владивосток, прямо ко мне, в управление. Что-нибудь придумаем».
Простился я с ним, а у самого веры нет, что приедет. Кто ж его знает, какой школой стала ему колония?
Через три дня возвращаюсь в управление – сидит в коридорчике. Ждет. Верите, дрогнуло во мне что-то! Спрашиваю как можно равнодушнее: «Приехал?» – «Приехал, дядя Коля». – «А что ж ты делать умеешь?» – «Да ничего... – И тут же с испугом добавляет: – Вы не думайте, я научусь. Я смышленый!..» «Ну ладно, – говорю, – смышленый. Заходи в кабинет, будем по телефонам звонить».
Устроил я его на завод. Потом приехал к секретарю комсомольской организации и ему, одному-единственному, все рассказал: и что за парень этот Пахарь, и какое у него прошлое. «Не дайте, – говорю, – ему снова сбиться с пути». А секретарь – парнишечка серьезный, положительный. «Не беспокойтесь, – говорит, – товарищ Шевченко, все сделаем по-комсомольски!»
И верно. Получил мой Пахарь комнату, приобрел кое-какую мебелишку, приоделся, даже мотоцикл «Планета» купил. А однажды приводит ко мне домой девушку: вот, говорит, познакомьтесь, Николай Васильевич, моя невеста. А сам глазами умоляет: ничего ей не рассказывайте, потом сам расскажу!..
Тогда, пять лет назад, в пору нашего знакомства, с преступным миром его свела водка. Он учился в ремесленном; и вот как получка, это же непременный «шик» – выпить с товарищами! А там и получки стало не хватать. А там, как водится в подобных случаях, нашелся «добрый дядя», который популярно объяснил, что от работы лошади дохнут, и что конь на четырех ногах, а спотыкается, и что деньги можно всегда иметь, было бы желание.
А там... Известно, что бывает «а там...»
И вот теперь – не хочу врать – он и выпьет с товарищами. На праздники. В домашней обстановке. И песню споет. И спляшет, – он, между прочим, лихо пляшет! Но человеческого достоинства при этом не роняет.
А вы говорите, верю ли я в возможность исправить вчерашнего преступника! Нельзя так, огульно. Преступник преступнику рознь.
И вдруг взрывается:
– Я одного людям не могу простить: слюнтяйского сердоболия! Знали бы вы, сколько и нам, и им самим, этим «сердобольным», – и им, заметьте, в первую голову! – навредила практика почти огульной выдачи преступников на поруки! Иного, бывало, выпускают на волю, а ты глядишь на него и думаешь: он же через неделю снова к нам попадет. Но что он успеет натворить за эту неделю?.. А помешать нельзя: воля общественности...
Я слушал его и думал: так вот оно в чем нравственное удовлетворение этого человека, поставленного судьбой на такую сторону жизни, где тени больше, чем света, и все-таки верящего, беспредельно верящего, что доброе и чистое в человеке в конце концов все равно побеждает.
Вот он был солдатом. Высаживался с десантом на пылающий берег Южного Сахалина. Сотни ночей не спал во время тревожных боевых дежурств, а потом еще сотни и еще тысячи – в поисках единственной истины: где же в человеке путь к человеческому?
А ради чего? Славы? И по роду службы, и по характеру он предпочитает оставаться незамеченным. Денег? Ну, какие там особенные деньги у работника милиции? Тогда ради чего же все-таки? Ведь в отделе кадров управления мне дали официальную справку: если бы майор Шевченко пожелал, он уже давно мог бы уйти на пенсию.
А он не желает. И еще не скоро, надо думать, пожелает.
И тогда-то само собою пришло окончание этих разрозненных записок. Оно – в словах Виссариона Белинского, приведенных вначале: да, во всяком человеке два рода недостатков. Природные и, как он выразился, налепные. Нападать на первые бесполезно, и бесчеловечно, и грешно; нападать на наросты – и можно, и должно, потому что от них можно и должно освободиться.
Вот эта-то, вторая, часть дела и есть жизненное призвание Николая Васильевича Шевченко.
...А вам не приходило в голову, что когда-нибудь таким людям будут ставить памятники? Рядом с памятником Воину, защищающему жизнь.
Павел Шариков
А ЕРЕВАН СПАЛ...
Телефон зазвонил в два ночи. Абрамян еще не ложился. Он только что пришел из управления, где просидел за неотложным делом. Тридцать лет без малого проработал Хачик Багдасарович в уголовном розыске и, казалось, должен был привыкнуть к ночным неурочным звонкам. Сколько их было за эти годы!
Не привык, однако. Ночные звонки несли, как правило, недобрые вести. Они говорили о бандитских налетах, грабежах, хулиганских действиях, то есть, в сущности, о человеческом горе и несчастьях. А разве можно привыкнуть к горю и страданиям людей? Других звонков ночью почти не бывает. Не станут же товарищи из управления среди ночи тревожить по пустякам.
– Абрамян слушает, – Хачик Багдасарович ответил полушепотом, чтобы не потревожить жену и Седу.
– Беда, товарищ полковник! – Абрамян узнал голос дежурного по управлению. – Из района звонили... Убийство!
– Точнее, короче, – потребовал Хачик Багдасарович.
Когда проводится операция, когда счет времени оперативного работника идет не на часы – на минуты и даже на секунды, когда надо действовать стремительно, молниеносно, он умеет быть предельно собранным. Обычно веселый, общительный, Абрамян в эти часы преображается, становится по-военному подтянутым, строгим, малоразговорчивым.
Несмотря на категоричность требования, дежурный не был ни краток, ни точен, докладывал длинно и сбивчиво. Еще молодой, волнуется...
– Машину выслали? – спросил Абрамян, когда дежурный умолк.
– Так точно, товарищ полковник.
– Оповестите дежурную оперативную группу. Сбор в управлении. Я сейчас выезжаю.
Сидя в машине, Хачик Багдасарович обдумывал план предстоящей операции. Из доклада дежурного, довольно сбивчивого и непоследовательного, он все же узнал, что около часа назад группа бандитов ворвалась в дом колхозника, зверски расправилась с его семьей и, забрав деньги и ценности, скрылась в неизвестном направлении.
Сведения довольно скупые. Сколько было бандитов, чем они вооружены, в каком направлении скрылись, есть ли у них автомашина или они попытаются уйти на попутном транспорте? На все эти вопросы ответа нет.
«Ну что ж, будем действовать, как обычно, по обстановке», – подумал Абрамян. За этим «как обычно» стояли десятки случаев, когда Хачику Багдасаровичу и его сотрудникам приходилось при розыске преступников вначале идти на ощупь, по интуиции, затем в ходе операции постепенно находить и накапливать какие-то детали, на первый взгляд несущественные, но при внимательном рассмотрении очень важные. Они, эти детали, в конце концов и позволяли находить конец нити и распутывать весь клубок.
Операции, которыми Абрамян руководил в последние годы, как правило, оканчивались успешно. «Под счастливой звездой ты, Багдасарович, родился», – говорили ему друзья. Абрамян отвечал шуткой: «Звезда моя и вправду счастливая».
Он никогда, даже самым близким друзьям, не говорил, какой ценой дается успех, какое для этого требуется напряжение ума, воли, нервов, – словом, всех физических и нравственных сил. Каждая операция связана с большим риском, приходится постоянно ходить, что называется, по острию ножа. Хачик Багдасарович изучил психологию преступников. При кажущейся непохожести у них много общего. С первого взгляда народ это бесшабашный, для которого жизнь – копейка. На самом же деле душа у них заячья. Они наглы лишь с нерешительными, слабыми людьми. Но вся их напускная лихость и храбрость улетучиваются, как дым, когда они попадают на человека волевого, смелого. И Абрамян знает: надо всегда крепко держать в руках нервы и не срываться. Сорваться – значит показать слабость, а слабых преступники не щадят...
У подъезда Хачика Багдасаровича ожидали дежурный и сотрудник управления Сергей Смагоедин.
– А где же остальные? – спросил Абрамян.
– С минуты на минуту должны появиться, – ответил дежурный.
– Надо выезжать. Время не ждет. Садитесь, Сережа, в машину. Они догонят, – распорядился полковник и, уже обращаясь к дежурному, поинтересовался: – Новых сведений нет?
– Нет, товарищ полковник.
– Ну что ж, ладно. На месте будет видней. Поехали. Передайте товарищам, чтоб не мешкали.
Машина сразу взяла разбег и стремительно понеслась по улицам города. Есть в ночной езде своя прелесть. Никто не мешает, ничто не преграждает путь. Прохожих в такой поздний час нет, а автобусы и троллейбусы стоят на приколе. Лишь изредка встретится грузовик, лениво развозящий по магазинам продукты, да мелькнет зеленый огонек вечно бодрствующего такси.
Свет ночных фонарей тонул в молодой листве деревьев, выстроившихся вдоль тротуаров, и слабо освещал дома, Но Абрамян и не глядя знал, где они ехали. Все в этом городе ему знакомо до мельчайших подробностей. В Ереване прожил он долгую жизнь. Долгую – это, пожалуй, не то слово. Он, собственно, и не заметил, как поседели виски, как стали взрослыми его дети. Он всегда спешил, ему всегда не хватало времени, всегда захлестывали дела. А когда времени не хватает, оно летит стремительно, неудержимо.
Город рос и менялся на его глазах. Он хорошо помнит его одноэтажным, грязным, захолустным. Теперь на месте кривых и пыльных улиц пролегли широкие и прямые, как стрела, магистрали, поднялись ввысь этажи новых домов. Городу давно стало тесно в старых границах, и он перешагнул их, раздался вширь. Всякий раз, когда Абрамян едет по родному городу, он преклоняется перед умом и золотыми руками людей, которые сотворили это чудо.
Когда-то Абрамян мечтал быть строителем. Он и теперь искренне завидует тому, кто может сказать: «Этот дом строил я», «Здесь был пустырь, теперь стоит школа. Эту школу строил я вот этими руками». Но всю жизнь Хачик Багдасарович проработал в милиции. И нисколько не жалеет, ибо понимает, как нужна его работа людям. Ведь ежели разобраться, то в новом облике Еревана есть его, Абрамяна, кирпич, и не без его участия зажглось то электрическое зарево, которое стоит теперь над всей Араратской долиной. Обезвреживая бандитов, хулиганов, казнокрадов, он помогает и строителю, и ученому, и виноградарю.
...Летит машина навстречу ночи. По сторонам безмолвно застыли высокие тополя. Давно остался позади Ереван. А дорога еще длинная. До села, где произошло убийство, не менее ста двадцати километров. Хачик Багдасарович там не раз бывал. Да вряд ли в Армении сыщется место, куда бы не забрасывала Абрамяна его беспокойная профессия.
Вначале Абрамян ездил, конечно, не на автомобиле – на маленьком, невзрачном коне по кличке Байкал. Пришел он в милицию в двадцать восьмом году. Был он тогда молод, горяч, полон благородного негодования к «паразитам» и не имел ни малейшего понятия, как с этими паразитами бороться.
Он думал: дадут ему лихого коня, шашку да наган и пошлют вместе с такими же отчаянными молодцами-комсомольцами рубить головы бандитам и прочей «контре». Ему действительно сразу дали коня и наган. Только конь оказался заурядной клячей, а наган долгое время болтался на боку без всякого применения. В операции Хачика не брали. Занимался он самой обыкновенной работой: переписывал бумаги, ездил с пакетами, иной раз ставили его у дверей КПЗ, где содержались преступники.
Лишь когда он малость пообтерся, когда голова немного поостыла, когда он научился сдерживать себя, ему сказали:
– Вот теперь, пожалуй, можно и на операции.
Его боевым крещением был бой с бандой, орудовавшей неподалеку от границы. Укрывшись в глухих горах, бандиты время от времени спускались в долину, и тогда рекой лилась кровь. Они грабили, убивали, не щадили ни женщин, ни детей.
Однажды – это было ранней весной – бандитов выследили. Тотчас же был снаряжен конный отряд: двенадцать милиционеров и двадцать пограничников. Задача – найти банду и разбить ее. Среди всадников был и вихрастый парень, которого никто в отряде по фамилии не называл, все звали просто Хачиком.
Несмотря на молодость, Хачик в бою показал себя молодцом. Он не то чтобы не трусил – в первый раз любому бывает страшновато, – но он больше всего боялся, как бы товарищи не посчитали его трусом. Бой был горячий, продолжался трое суток. Вместе с другими Хачик стрелял, менял позиции. Правда, стрелял он тогда плоховато, и вряд ли кто из бандитов пострадал от него.
Когда у бандитов кончились патроны, когда пограничники здорово потрепали их, бандиты подняли руки. Хачик знал, что лежачего не бьют. Но у него чесались руки, и он еле сдержал себя, чтобы не помахать клинком над паршивыми головами.
После этого боя Хачика перевели в уголовный розыск. И тогда начались горячие денечки. Жизнь его проходила в седле. Со своим конным отрядом, в котором он был рядовым бойцом, Абрамян носился из района в район, гонялся за бандитами, которых в ту пору было еще много, особенно в пограничной зоне.
Трудно ли приходилось? Конечно, нелегко. Иной раз так уставал, что засыпал на ходу и падал с коня. Но никогда не ныл. Ему нравилась походная кочевая жизнь, еще нравилась куртка-кожанка и буденовка, в которых он тогда щеголял и в которых чувствовал себя настоящим конармейцем. А ведь в те годы, когда еще не остыло горячее дыхание недавней гражданской войны, боец-буденновец был настоящим идеалом для таких вот вихрастых комсомольцев, как Абрамян. Они буквально бредили подвигами буденновцев, огорчались, что поздно родились.
Хачик часто ловил на себе восхищенные взгляды друзей. Они откровенно завидовали ему. Иной раз замечал он, что и девчонки смотрят на него по-особенному. Но в ту пору он не интересовался девчонками, пусть этим занимаются маменькины сынки и гимназисты.
Было не только трудно, но и опасно. Опасность всегда жила рядом, а подчас жизнь его висела буквально на волоске, как в том случае, который и сейчас, спустя много лет, не изгладился из памяти.
Случилось это в тридцатом году. В селе Старый Башкент кулацкая банда зверски расправилась с советскими активистами, убила прокурора и председателя райпотребсоюза. На розыски убийц выехал Абрамян с тремя милиционерами. По дороге они встретили группу мужчин, по виду крестьян. В действительности же это были те самые кулацкие бандиты. Один из милиционеров узнал среди «крестьян» своего односельчанина, который, по его сведениям, был связан с бандитами. Но струсил и промолчал.
Мило поговорив с «крестьянами», милиционеры проехали в село, к месту преступления. Там им сказали, что убийцы недавно ушли той самой дорогой, по которой приехали милиционеры. Абрамяну и в голову не пришло, что они час назад беседовали с преступниками. И вот эта беспечность, трусость товарища чуть не стоили жизни и Абрамяну и другим милиционерам.
На обратном пути милицейский наряд совершенно неожиданно наткнулся на засаду. Хорошо, что бандиты оказались неважными стрелками, иначе Хачику не сносить бы головы.
Но нет худа без добра. Случай тот многому научил Абрамяна. Он понял, что в его работе надо полагаться не только на храбрость, нужно много думать, уметь анализировать и оценивать незначительные на первый взгляд факты, не быть слишком доверчивым...
Летит по дороге машина, в свете фар проносятся мимо километровые столбы. А перед мысленным, взором Абрамяна проносятся годы его работы в милиции. Вспоминаются лица людей, с которыми судьба сталкивала его. Нет, не лица преступников. Они почему-то плохо держатся в памяти. Память сохраняет лишь хорошее: лица тех, кто приходил ему на помощь, – простые и всегда озабоченные лица горожан и сельских жителей, мужчин и женщин, стариков, комсомольцев и ребятишек.
В праздники, 7 ноября и 1 Мая, идя на площадь, Хачик Багдасарович надевает парадный мундир. И встречные, увидев немолодого милицейского полковника, грудь которого сплошь увешана орденами и медалями, не скрывают своего восхищения.
Абрамяну тогда бывает чуточку неловко. Ведь в сущности все, чего он достиг и что увенчано многими наградами, в том числе и орденом Ленина, достигнуто благодаря помощи, искренней и бескорыстной, тех самых людей, которые с благоговением смотрят на его ордена. В одиночку, без поддержки людей, среди которых Абрамян живет, он не сумел бы раскрыть ни одного преступления. Для него слова «Сила милиции – в поддержке народа» не примелькавшийся лозунг. Это жизнь.
Ну, вот хотя бы тот, последний случай, когда Абрамяну удалось схватить преступников, похитивших из склада Ленинаканского универмага целый грузовик тканей стоимостью 75 тысяч рублей.
Как-то утром в ящике для почты Абрамян обнаружил записку, адресованную «лично старшему начальнику милиции». Автор записки, не назвав себя, сообщал адрес и фамилии преступников.
Абрамян с группой сотрудников выехали по указанному адресу. Все оказалось так, как говорилось в записке. Грабители не успели даже разгрузить машину, и на ней похищенный товар был доставлен из Еревана обратно в Ленинакан. Работники универмага были удивлены и обрадованы, что так быстро удалось обнаружить пропажу. Авторитет милиции в их глазах поднялся несказанно.
«А что могла бы сделать милиция, если бы не было у нее таких помощников, как тот неизвестный автор записки?» – подумал Абрамян.
...Из задумчивости Хачика Багдасаровича вывел голос Смагоедина.
– Товарищ полковник, встречная машина.
Действительно, далеко впереди то появлялись, то пропадали две светлые точки. Они постепенно увеличивались, и вскоре можно было определить, что это мерцали фары легковой автомашины.
Абрамян хорошо знал повадки бандитов: совершив где-либо в глубинке преступление, они охотнее всего спешили в большой город, где, по их убеждению, легче замести следы.
Хачик Багдасарович взглянул на часы. Было без пяти три. С момента преступления прошло около двух часов. Полковник прикинул: сколько за два часа можно проехать? Километров сто – сто двадцать. От места, где они сейчас ехали, до села – около ста. Сходится! Но это если не особенно спешить. А к чему преступникам торопиться? Ведь они уверены, что никто из их жертв не остался в живых. А мертвые безопасны. В лучшем случае об убийстве станет известно в селе утром, а скорее всего днем. Значит, времени, чтобы уйти, с избытком. Можно даже ехать медленно, чтобы въехать в город на рассвете, с другими машинами. Иначе можно обратить на себя внимание. А это нежелательно.
Полковник ставил себя на место преступников.
Бандиты не знали, что хозяин дома остался жив. Он был лишь оглушен ударом и вскоре после ухода преступников поднял тревогу.
– Проверим, – сказал Абрамян и, обращаясь к водителю, распорядился: – Ставь машину поперек дороги.
Шофер развернул машину, потушил фары. Офицеры молча вышли, достали пистолеты.
Прошло несколько минут, и встречная машина вынырнула из-за поворота, ослепив их светом фар. Это была «Победа». Абрамян вышел на середину дороги и поднял руку. Шофер сразу затормозил.
«Нет, это не бандиты, – промелькнуло в голове полковника. – Они, пожалуй, не остановились бы». Но минуту спустя он убедился в обратном.
Шофер «Победы», как догадался Абрамян, не рассмотрел, что перед ним человек в милицейской форме, и принял его за шофера, у которого случилась какая-то поломка, и вот он средь ночи «голосует».
– Что там у тебя, приятель? – спросил шофер хриплым голосом.
Тогда Абрамян подошел ближе, осветив машину карманным фонариком. В ней кроме шофера сидели пять молодых парней. Увидев перед собой милиционера, они на какое-то мгновение растерялись, и по их лицам пробежал страх. Заметив это, Абрамян понял: они!
Полковник не сомневался, что преступники вооружены огнестрельным оружием. Надо действовать осторожно.
– Вы превысили скорость. Прошу не делать этого. Ночью недалеко до греха. Можете сделать сальто в кювет.
Вежливый тон обманул бандитов. Они заулыбались, стали шутить, извиняться, выражать готовность сейчас же уплатить штраф. Шофер включил внутренний свет, закурил:
– Да мы вовсе не хотим в кювет, товарищ автоинспектор. Мы спешим в теплые кроватки к своим девчонкам.
Мысль у Абрамяна работала четко. Важно опередить бандитов, не выпустить их из машины. Они там сидят друг на друге, и это хорошо: движения их скованы. У полковника преимущество: ему никто не мешает. Если это преимущество помножить на внезапность...
Он с быстротой и ловкостью барса лег на капот «Победы», выхватил из кармана пистолет:
– Не двигаться! Сидеть смирно! Буду стрелять без предупреждения!
Все это происходит так неожиданно для сидящих в машине, что на них находит какое-то оцепенение. Они завороженно смотрят на пистолет в руке офицера.
Драгоценные секунды выиграны. Преимущество пока на стороне Абрамяна. Первым приходит в себя водитель.
– Товарищ полковник, вы не за тех нас принимаете, – хрипло говорит он. – Что мы такого сделали?
И рука его тянется к ключу зажигания.
– Руки на затылок! – отрывисто командует Абрамян и для убедительности наводит пистолет на шофера. – Вот так-то будет лучше. Учтите, не промахнусь... Сейчас приедет опергруппа, тогда мы и выясним, те вы или не те.
Абрамяну ясно, что втроем они вряд ли справятся с бандитами. Оперативная же группа, как на грех, задерживается. Он уже мысленно ругает себя за то, что поспешил и выехал, не дождавшись остальных.
Не поворачивая головы, подзывает Смагоедина и говорит ему:
– А ну, поторопи опергруппу.
Тот недоуменно смотрит на своего начальника и молчит. Абрамян понимает, о чем думает Смагоедин: он боится оставлять полковника один на один с шестью преступниками.
– Не теряй времени, Смагоедин!
Хачик Багдасарович слышит, как тот подбегает к машине, как резко хлопает дверца, как начинает стучать мотор, как шуршат шины. Постепенно шум машины удаляется, а затем и вовсе пропадает. Уехал!
Бандиты, видя, что Абрамян остался один, воспрянули духом. В их глазах вспыхивают отчаянные огоньки. Но полковник спокоен. Он смотрит в глаза каждому из них с такой решимостью, что те сидят, как парализованные. Шестеро против одного... Но у этого одного такая железная воля, что она подавляет шесть этих маленьких, преступных душонок.
Глядя на окаменевшие лица преступников, офицер вспоминает сына Георгия и дочку Мариэту. Когда они были маленькими, пошел он с ними однажды в зоопарк. Попали как раз в обед, служители кормили зверей. Удаву в клетку пустили кролика. Тот сидел пушистым комком без движения, покорно ждал. А удав приближался. «Папка, почему он не убежит?!» – волновались дети. Он тогда не ответил, поспешил увести их от этого зрелища, от которого и у взрослых мурашки по спине. Любопытно, что сказали бы сейчас уже выросшие Георгий и Мариэта, увидев лица бандитов?
Преступники – не безобидные кролики, а звери вооруженные, беспощадные. Им вроде бы терять нечего. А сидят как миленькие, хотя он не удав и в его руке всего один пистолет. Трусливые шакалы, вот кто они! Ведь если бы все разом кинулись, он успел бы в лучшем случае уложить троих, остальные его убили бы, сумели уйти. Но для этого нужны смелость, самоотверженность, готовность пожертвовать собой ради других. Бандитам такие вещи неизвестны, у них каждый за себя, за свою шкуру дрожит. Русская пословица правильно подметила основное качество таких людишек: «Молодец против овец, а против молодца – сам овца»...
Так проходит пять, десять, двадцать минут, полчаса. Хачик Багдасарович чувствует, что от напряжения отекают ноги, рука начинает мелко дрожать, но он мобилизует всю волю, чтоб устоять, не расслабиться под тяжелыми, ненавидящими взглядами, которые, кажется, просверливают его насквозь.
Напряжение велико, и долго так продолжаться не может. «Ну где же вы запропастились? Скорее, скорее, скорее!» – мысленно торопит Хачик Багдасарович своих друзей.
И они, словно услышав призыв о помощи, спешат изо всех сил. Со стороны Еревана с каждой минутой нарастает шум моторов. Вот машины уже совсем близко. Заскрежетали тормоза – и сразу, как крупный град по крыше, застучали по асфальту каблуки людей...
...Когда бандитов поодиночке вывели из машины и обезоружили, Абрамян покинул свою позицию. Ноги его не держали, и он беспомощно опустился на асфальт. Он выкурил подряд две сигареты и, придя в себя, приказал Смагоедину:
– Доставите задержанных в управление. Доложите, что я выехал на место преступления...
Он постоял на обочине шоссе, глядя вслед машинам, которые мчались к Еревану. Красные огоньки их стоп-сигналов горели спокойно и уверенно. Да, они могли сейчас так светиться: опасности больше не было.
