Текст книги "Всегда начеку"
Автор книги: Анатолий Ковалев
Соавторы: Иван Медведев,Сергей Смирнов,Юрий Кларов,Юрий Феофанов,Александр Морозов,Александр Кулик,Леонид Рассказов,Эдгар Чепоров,Павел Шариков,Аркадий Эвентов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)
2
Самолет приближался к Ростову-на-Дону. Майору милиции Троицкой вместе с товарищами по работе – Антоном Петровичем Чеботарем и Юрием Михайловичем Хайловым предстояло разыскать в Батайске скрывавшегося от ареста преступника, на которого был объявлен всесоюзный розыск. Татьяна Сергеевна могла бы спокойно ждать результатов розыска. Но не таков ее характер, да и обстоятельства дела не позволяли.
А дело было далеко не простым. В ряде строительных организаций Москвы свили гнездо матерые хапуги – злостные расхитители народного добра. На протяжении ряда лет, используя излишнюю доверчивость некоторых руководителей, они воровали денежные средства. Преступники не гнушались ничем в достижении своих корыстных целей: шли на обман, подлог, фабрикацию фальшивых документов, втягивая в свою преступную орбиту новых и новых соучастников – пьяниц, халтурщиков, любителей легких денег. Преступников объединяла алчность, корыстолюбие.
В руках у Троицкой было немного улик и вещественных доказательств. От поимки скрывавшегося в Батайске члена преступной шайки – Каплуновского – зависело многое. Не случайно люди, которых он знал, заставили его покинуть столицу и скрыться в неизвестном направлении. Труднейший поиск, многочисленные опросы свидетелей дали возможность Татьяне Сергеевне установить местожительство «подруги» Каплуновского. Но та сразу же заявила, что он давно уже покинул ее – как только она обнаружила в его чемодане несколько десятков бланков трудовых книжек и фальшивую печать.
Казалось бы, едва мелькнувший след неожиданно оборвался. Но Троицкая упорно продолжала поиск. Вновь и вновь она перечитывала протоколы допросов сожительницы Каплуновского – Вязовой. А вот и новая нить. Во время допроса Вязова сообщила, что после того, как от нее уехал Каплуновский, она провела свой отпуск у матери в небольшом белорусском городке.
Через день Троицкая уже допрашивала пожилую, немногословную женщину. Та заявила, что дочь к ней в отпуск не приезжала. Где же провела свой отпуск Вязова? Может быть, в этот вопрос внесут ясность соседи и знакомые ее матери? И вот один из них, к радости Троицкой, сообщил, что свой отпуск Вязова и Каплуновский провели у некоего Ляшенко в Ростове-на-Дону.
Татьяна Сергеевна послала телеграмму в Ростов. Ответ был лаконичен: человек с фамилией Ляшенко в Ростове-на-Дону не проживает. Но один из его однофамильцев живет в Москве. Это – брат Ляшенко. И вот новая нить: на имя Ляшенко поступил вызов по междугородному телефону из Ростова-на-Дону. Абонент вызывал на переговоры Вязову. Кто же именно?
Со времени вызова прошло четыре месяца. Сохранилась ли квитанция на переговорном пункте в Ростове? Вместе с Антоном Петровичем Чеботарем Троицкая вылетела в Ростов. С аэродрома сразу же на переговорный пункт. Ответ заведующей неутешителен: бланки квитанций вызовов хранятся лишь три месяца, затем подлежат уничтожению. На машину как раз грузили последнюю партию.
К счастью, машина не успела уехать. Бланки вызовов сгрузили обратно. Наскоро перекусив в соседнем кафе, Татьяна Сергеевна всю ночь вместе с Чеботарем просматривала квитанции. И лишь под утро Антон Петрович устало сказал: «Вот она, проклятая».
Из квитанции явствовало, что Москву вызывала некая Буянова, а подписал ее ...Каплуновский. Троицкая обрадовалась. Разыскать Буянову было нетрудно: на квитанции был указан ее адрес.
Головная боль железными тисками сдавливала виски. Сказывалось неимоверное напряжение и бессонная ночь. Но времени было в обрез. Поэтому Татьяна Сергеевна решила не откладывать допроса Буяновой.
Перед Татьяной Сергеевной сидела полная средних лет женщина в домашнем халатике. Упорно избегая взгляда следователя, она настойчиво твердила, что вызов в Москву не посылала, что с Каплуновский не знакома. Есть ли у нее родственники? Да, есть сестра, живет неподалеку. По мужу ее фамилия Громова.
И вот, наконец, схвачена за кончик упущенная было нить. Громова сообщила, что у нее есть брат, Ляшенко. Но живет он не в Ростове, а километрах в сорока от города, в небольшом хуторе...
На хутор выехали в конце дня. В машине было тепло, а снаружи бушевала вьюга. Дорогу замело, и шофер вел машину осторожно. Сойдя с укатанной дороги, машина забуксовала и остановилась. Решили добираться до хутора пешком. И лишь поздней ночью, промерзнув до костей, Троицкая и Чеботарь увидели огоньки.
Троицкая решила, что войдет в дом одна, а Чеботарь останется снаружи – на случай возможного бегства преступника. Долго стучала, пока изнутри не загремели засовы. Татьяна Сергеевна сразу же спросила полусонную женщину в ночной рубашке: «Где Михаил?» (так звали Каплуновского). «А кто вы такая?» «Жена Прохорова – Вера». (Прохоров был близким знакомым Каплуновского и уже сидел за решеткой.)
Супруги Ляшенко признались, что Каплуновский действительно жил у них некоторое время, а затем выехал в Ростов к Буяновой.
Утром перед Троицкой снова сидела Буянова. Теперь под давлением неопровержимых улик она созналась, что Каплуновский скрывался у нее, а затем, предупрежденный своей сожительницей, выехал неизвестно куда.
Вернувшись в Москву, Троицкая сразу же вызвала на допрос Вязову. Убедившись, что молчать больше не имеет смысла, та призналась во всем. Да, она предупредила Каплуновского по телефону. Он сообщил ей, что в настоящее время живет у своих знакомых – супругов Сони и Виктора, в Батайске.
3
Батайск – город небольшой, в нем всего лишь семь тысяч жителей. И где-то среди этих семи тысяч – супруги Соня и Виктор. Сразу же по приезде в Батайск Троицкая, Чеботарь и Хайлов направились в адресное бюро. Просмотреть семь тысяч карточек – дело нелегкое и утомительное. Лишь к концу дня нашли супругов Соню и Виктора – Губиных.
Дом Губиных оказался на краю города. Взяв на подмогу работников местной милиции, оцепили дом, окруженный со всех сторон прочным тесовым забором. В клубе только что закончился последний сеанс, люди расходились по домам. Чтобы не привлекать внимания, Татьяна Сергеевна не спеша прогуливалась по улице под руку с Хайловым.
Но вот улица опустела. Подошли втроем к калитке. За оградой залились собаки. На стук из дома вышла молодая женщина и сразу же метнулась обратно в дом. Плечом Чеботарь сорвал калитку с петель. Втроем вошли в просторные сени, в них стояла собачья будка. Большой, откормленный пес рванулся к Антону Петровичу, но тот точным ударом ноги отшвырнул его в сторону. В эту критическую минуту в сенях появился хозяин – Виктор Губин.
– Вы за Михаилом? – испуганно спросил он. – Так он уехал. Куда – не знаю...
В это мгновение Татьяна Сергеевна обратила внимание на собаку – та хотела войти в свою конуру, но вдруг ощетинилась и зарычала. Было ясно, что в будке кто-то сидит.
– Выходите немедленно! – приказал Чеботарь. – Считаю до трех. Иначе буду стрелять... Раз... Два... Три!..
И вдруг собачья будка пришла в движение. Кто-то пытался выбраться, но не мог. Чеботарь осветил карманным фонариком вход в конуру, затем, поднатужившись, оторвал переднюю доску. Из будки вылез человек в сером от пыли и грязи нижнем белье. Согнувшись, он жалобно и испуганно смотрел на работников милиции.
– За что только тебя хозяева кормят? – не удержался Хайлов.
Каплуновский, мелко дрожа, попытался выдавить из себя подобие улыбки. «Я скажу... я все скажу», – бормотал он.
Троицкая устало прислонилась к стене. У нее закружилась голова. Сказалось переутомление последних дней, бессонные ночи и дни, проведенные без отдыха, недоедание. «Нет, надо взять себя в руки, – приказала она себе. – Куй железо, пока горячо». Она предложила Каплуновскому одеться и пройти в дом. И еще до вылета в Москву преступник стал давать показания.
После поимки Каплуновского были арестованы остальные преступники. Допросы следовали один за другим. Подследственные избрали тактику абсолютного отрицания своей причастности к преступным делам, они всячески изворачивались, лгали, симулировали невменяемость, потерю памяти. На очных ставках клеветали друг на друга, ибо отрицать очевидное было бессмысленно.
Перед Татьяной Сергеевной проходили разные люди. Одни были втянуты на преступный путь случайно: их использовали как подставных лиц или исполнителей. Среди них были люди со сложной, а подчас и трагической судьбой, люди, однажды оступившиеся, а потом не нашедшие в себе сил и мужества порвать с преступниками. Троицкая осторожно стремилась войти к ним в доверие, показать всю неприглядность и мерзость их преступного пособничества, заставить их раскаяться, пока не поздно. Она терпеливо выслушивала сбивчивые показания, путаные даты и названия, ни на минуту не теряя основной нити допроса. Одни признавались в своих преступлениях почти сразу, а другие – более стойкие и закоренелые – лишь под тяжестью улик и доказательств.
Но были «орешки» и покрепче. Вот, например, Трифонов, начальник строительного участка крупного московского учреждения. Плотный, упитанный, краснолицый. В его резких жестах, манере поведения чувствовалась уверенность в себе, в своей «непогрешимости». Глядя на него, Троицкая думала, что существует такая порода руководителей, о которых нельзя вроде бы говорить обычными словами. Они, эти Трифоновы, не ходят, а шествуют, не говорят, а изрекают, они преисполнены уважения к себе и смотрят на всех, кто ниже их по занимаемой должности, свысока, с чувством презрительного превосходства.
– На каком основании меня арестовали? – веско ронял Трифонов. – Я требую ответа на этот вопрос. Я проливал кровь на войне, сражался в партизанских отрядах... Награжден орденом... Теперь не бериевские времена, это вам даром не пройдет.
Троицкая спокойно записывала. Казалось бы, в тоне подследственного звучало справедливое, искреннее возмущение. Но в распоряжении следователя уже имелись неопровержимые данные о преступной деятельности Трифонова, показания свидетелей.
– В годы войны пустил под откос не один эшелон врага, – продолжал Трифонов, – едва не погиб в лагере для военнопленных. Я этого так не оставлю, буду жаловаться... Какими фактами, порочащими меня, вы располагаете?
Фактов и улик достаточно. И все же Троицкая не спешила. Еще и еще раз нужно все проанализировать, взвесить и продумать. Ведь может быть и так, что Трифонов действительно не виновен, оказался жертвой оговора, ложных показаний. Или вина его в халатности, беспечности, чрезмерном доверии?
Троицкая написала письмо в Центральный Архив Советской Армии, наградной отдел и другие организации.
Уже поздний вечер, пора бы и домой, где ее заждалась мать, которая требует внимания и ухода. Однако прошел и час, и другой, прежде чем в кабинете Татьяны Сергеевны погас свет...
Дни складывались в недели. Сложный поиск привел следователя к неожиданным открытиям. Из наградного отдела пришло письмо – Трифонов среди лиц, награжденных орденами Советского Союза, не числился. На допросе он объяснил, что орден потерялся. Потом новая версия: дал доверенность на получение ордена одному из партизан, а тот его присвоил. Троицкая предъявила официальную справку из наградного отдела. Преступник, уличенный во лжи, без тени смущения заявил: он якобы предполагал, что его должны были наградить за заслуги перед Родиной.
Заслуги... А были они на самом деле? Действительно ли Трифонов сражался в партизанских отрядах?
Поиск продолжался. На столе следователя появилась официальная справка: партизанские отряды, на которые ссылался Трифонов, были уничтожены карателями из-за предательства провокатора. Фамилию его установить не удалось. Напрашивался вывод: Трифонов, очевидно, знал, на какие именно партизанские отряды ему сослаться. Но откуда у него такие точные сведения?..
А вот относительно пребывания Трифонова в лагере для военнопленных у Троицкой имелось любопытное показание одного из членов преступной шайки – Тишкова. Тот рассказал, что впервые познакомился с Трифоновым в этом лагере. В те дни Трифонов ходил по лагерю расконвоированный, а Тишков находился под усиленным надзором. Потом Трифонов куда-то исчез, а сам Тишков вместе с оставшимися в живых военнопленными был освобожден частями Советской Армии. Вновь они встретились спустя много лет, на платформе одной из подмосковных станций. Сначала Трифонов не пожелал узнать Тишкова, который в то время был бродягой и опустившимся человеком. Но однажды сам подошел к Тишкову и пригласил его к себе на работу. У Тишкова и образования-то почти никакого не было – неполных четыре класса, а Трифонов сразу сделал его прорабом с солидной зарплатой. Работать на строительстве Тишкову не пришлось, но он исправно получал зарплату и выполнял все поручения своего шефа, отнюдь не невинного свойства.
Так от «ореола» заслуженного человека, партизана, орденоносца ничего не осталось. «Король» предстал в деле, распухшем от многочисленных показаний свидетелей и соучастников, документов и экспертиз, голым. Предстал как опытный, матерый хищник, не гнушавшийся никакими средствами для достижения своих корыстных целей, как преступник, нанесший большой материальный ущерб государству. И не только государству, но и людям, которых он морально растлил, заставил вступить на путь обмана, подлога, воровства...
Итак, дело, огромное многотомное дело, наконец, завершено. Допрошены сотни людей, проведена масса экспертиз и следственных экспериментов, были многочисленные командировки и выезды на места, где орудовали преступники. Позади бессонные ночи, нечеловеческое напряжение всех душевных и физических сил. Но этот большой, подвижнический труд оправдан: злокачественная, уродливая опухоль удалена.
А на очереди – новое дело, не менее сложное, этакое уравнение со многими неизвестными. И снова у двери кабинета Троицкой сидят люди, терпеливо ждут своей очереди на беседу или допрос. Обычные трудовые будни...
4
Но обычные ли они, эти будни?
Для Троицкой и ее товарищей они действительно обычны. Драматические ситуации, острые, напряженные поединки следователя и преступника, тысячи исписанных страниц протоколов – для Троицкой и ее товарищей это привычная каждодневная работа.
Что же такое следователь? Классический образ следователя создал Конан-Дойль в своих рассказах о Шерлоке Холмсе. Пожалуй, трудно найти человека, который не восторгался бы острым аналитическим умом, смелостью, благородством этого героя. Но куда реже мы обращали внимание на обширные познания Холмса, который по пеплу мог определить сорт табака или по крохотному кусочку глины с подошвы ботинка преступника – местность, где он живет. Это казалось не столь удивительным и в общем-то вполне естественным.
Не удивительно? А если подумать и сопоставить? Ведь токарь должен в совершенстве знать свой станок – это понятно. Строитель – уметь читать чертежи и видеть здание уже подведенным под крышу. Врач – знать человеческий организм, его недуги. А следователь? Что должен знать он?
Как-то к Троицкой поступили сигналы, что в магазинах Москвы вместо баранины продают козлятину. Прежде чем предъявить обоснованное обвинение заподозренным в преступлении людям, надо его доказать. Казалось бы, дело несложное – ведь мясо налицо. Татьяна Сергеевна обратилась в бюро товароведческих экспертиз. Но там не смогли определить вид мяса. Неопытный следователь мог бы ограничиться официальной справкой и прекратить дело. Троицкая не поверила акту экспертизы, не поверила, что невозможно доказать подлог. Она упорно ездила из пищевого института в медицинскую лабораторию, из зоологического сада – в Тимирязевскую академию. Безрезультатно. Невероятно, но нигде не смогли определить вид мяса. И тем не менее настойчивость Татьяны Сергеевны принесла плоды. Ей удалось разыскать специалиста-профессора, который сумел доказать, что в магазинах продавалась не баранина.
Когда-то в юные годы Татьяна Сергеевна мечтала стать врачом, видела в этой благородной профессии, возвращающей людям здоровье, свое истинное призвание. Не случайно и родные Троицкой были врачами, фельдшерами. Но судьба распорядилась иначе. Комсомол направил Татьяну Сергеевну на работу в органы милиции.
Поначалу было нелегко, многое смущало и было непривычным для семнадцатилетней девушки. Искренняя, старательная, исполнительная, она пыталась вникнуть в дело, а когда было непонятно, боялась спрашивать. Но пытливость и упорство одержали верх. Первым начальником Троицкой был опытнейший чекист Добромыслов. Он бережно, исподволь готовил свою ученицу к трудной профессии, настойчиво учил, поправлял ошибки.
Татьяна Сергеевна полюбила свою профессию, которая стала целью и смыслом всей ее жизни. И не удивительно, что свое гражданское призвание она видит в том, чтобы утверждать в людях коммунистическую мораль, уважение к законам социалистического общества.
Своим долгом коммуниста она считает необходимость довести каждое порученное ей дело до логического конца, выявить всех преступников, установить преступные связи, вскрыть самую суть причин и все возможные последствия.
Вот, кажется, тайное стало явным. Дело вроде бы закончено, вина преступников доказана, можно передавать материалы в суд. Но Татьяна Сергеевна чувствует, что спешить не следует. Да, некий Петров признался в трех кражах. Его показания полностью подтверждены уликами и вещественными доказательствами. Однако Троицкой за долгие часы допросов преступника и сложного поиска удалось понять, что он не до конца раскаялся, что-то скрывает, о чем-то умалчивает. Если передать сейчас в суд дело с тремя кражами, преступник может подпасть под амнистию, ибо получит небольшой срок. И выйдет на свободу с уверенностью, что можно вновь приниматься за прежнее, так как удалось обвести следователя вокруг пальца. А за десять краж и покушение на убийство ему грозит длительное заключение.
Татьяна Сергеевна никогда не забывает ленинские слова о том, что всякое преступление должно быть наказано, помнит об их огромном гуманном значении. Добрая и очень чуткая по натуре, глубоко справедливая, она ни за что не допустит привлечения к ответственности невиновного. А ведь иногда случается, что все детали свидетельствуют против кого-то. И, казалось бы, легче поверить уликам, чем очень долго разбираться в этом стечении обстоятельств.
И как же нужно любить людей, верить в то хорошее, что заложено в них, чтобы не разучиться приветливо и дружески улыбаться окружающим, не ожесточиться душой?
А Татьяна Сергеевна верит людям. Ее до боли трогают страдания матерей, чьи сыновья отправлялись из ее кабинета под конвоем.
Но Троицкую не упрекнешь в излишней доброте. Она бывает и жестокой, не терпит и не прощает лжи, не спешит утешать волнующихся отцов и матерей, проглядевших своих детей. Она хочет, чтобы и родители, и преступники испили горькую чашу до дна, задумались над случившимся, сделали для себя выводы.
Преступление должно быть раскрыто, преступники – понести заслуженное наказание. Это – главное для Троицкой. Но не менее важно для нее и заставить преступника взглянуть на себя со стороны. Потому-то каждый допрос – это бой с подследственным за него самого, за то настоящее, что еще осталось в его душе.
Вот почему, отбыв срок, к «своему следователю», Троицкой, приходят ее бывшие подследственные. Приходят, чтобы поделиться своими планами, мечтами, радостями. И эти радости близки и понятны ей. Вернуть обществу его члена, вернуть честным, исправившимся – таков благородный итог труда советского следователя. И за этот труд Родина высоко наградила Татьяну Сергеевну – орденом Трудового Красного Знамени.
Александр Мурзин
СЪЕМКИ ПРИШЛОСЬ ПРЕРВАТЬ
...Врачи сказали: этого не может быть. Пуля сломала ребро, пробила печень, диафрагму, селезенку, желудок в трех местах и засела в позвоночнике. Она вдребезги разбила авторучку во внутреннем кармане, прошла в одном миллиметре от партбилета. Тяжелейшее ранение в грудь и в живот. Не мог лейтенант, прошитый выстрелом насквозь, подняться, пробежать те пятнадцать метров от поля до леса, вступить в схватку с рослым, сильным бандитом и обезоружить его. Это выше человеческих возможностей.
Но вот оно поле. Жухлая трава. Место, где был ранен лейтенант. Вот он лес. Куст, из-за которого вел прицельный огонь опасный, хорошо вооруженный преступник. И вот свидетели, очевидцы финала той погони: три солдата и мотоциклист Сумкин, бывший сослуживец Егорова. Они в один голос подтверждают случившееся в тот апрельский день в свердловском аэропорту.
...Он лежал на хирургическом столе шесть с половиной часов. Операцию делала хирург Лия Михайловна Мейерович, не раз встречавшая подобные сложные ранения еще на фронте. Ее консультировал профессор Аркадий Тимофеевич Лидский. У профессора, шептали друг другу в те тревожные часы товарищи Ивана Егорова по службе, «одних титулов, говорят, полдвери на кабинете».
Егорову сделали три больших разреза: искали кусочек свинца и все те беды, которые он причинил смелому стражу милиции. Ему влили три с половиной литра крови. Удалили селезенку. Зашили бесчисленные дыры, пробитые свинцом. Наложили тридцать швов.
Каждые пятнадцать минут начальник областного управления милиции генерал Емельянов звонил в больницу: как идет операция?
Хирурги ничего не могли сказать точно ни во время, ни после операции. Они ничего не могли сказать и на второй, и на пятый день. Лишь на десятые сутки врачи ответили: будет жить.
Случись это в другом месте – вдали от городских больниц, от классных специалистов, – ранение оказалось бы смертельным.
Так что Иван Егоров по праву считает, что он второй раз появился на белый свет. И просит за то передать низкий поклон хирургу Мейерович, профессору Лидскому, терапевту Матросовой и всем врачам и няням Первой городской больницы Свердловска, которые дни и ночи (буквально!) не отходили от него и, мужественно сражаясь за уходящую жизнь, вырвали его из лап смерти.
...А потом в палату приходила жена, дети, товарищи. Пришел начальник городской милиции Евгений Петрович Орешин. Поглядел на бледного, похудевшего лейтенанта. Сунул в тумбочку традиционные мандарины. Пощупал подушку, простыни, одеяло, даже матрац: мягко ли? Сказал:
– Спасибо тебе, Иван Михайлович, большое спасибо. Высокого духа ты, видать, человек...
Иван Егоров еще не знал, что в тот же день, когда ему делали операцию, в другой больнице, на другом конце города, на хирургическом столе лежал тот, которого он одолел в бою у края леса.
* * *
Кто он, Иван Егоров? Если писать биографию, то вот она. Родился в тридцать восьмом. Войны не помнит, она пришлась на самое раннее детство. Но и после войны люди жили трудно. Огород, грибы, удачная рыбалка, черника да брусника были подспорьем к столу рабочей семьи. А семья, и верно, самая что ни есть рабочая: отец, мать – коренные железнодорожники.
Но вот уже и кончил Ванюшка десять классов, пора помощником быть. Пошел он по пути родителей: устроился кочегаром на паровоз. Потом армия. Овладел профессией авиамеханика. Служил в разных местах. А вернулся – снова на паровоз. Работал помощником машиниста на Уралмаше.
Потом армейский дружок Вадим Ксенофонтов уговорил-таки пойти с ним вместе авиамехаником в свердловский аэропорт Кольцово. Отсюда и ушел Иван на милицейские курсы. Вот и вся, если записать, биография. Уляжется на одном листочке.
Но это только так, для постороннего глаза, нежданно-негаданно надел Иван синюю шинель, погоны. В биографиях ведь люди не пишут, какие они по сути своей, как понимают свое назначение на земле.
Отец как-то сказал: «Ты, Ванюшка, любое дело выбирай, ни учить, ни перечить тебе не стану. Одно только присоветую: старайся жизнь свою прожить без изъяна».
Не всякому это удается – прожить без изъяна. Иван работал исправно. Служил старательно. Никогда не лгал. Не кривил душой. Не перекладывал ношу потяжелее на плечи других. Потому что очень любит он жизнь. Солнце. Песни. Траву. Иней в лесу. Ребятишек.
Но не всякую жизнь любит Иван. А только ту, которая идет свободно, и ничто не мешает ей идти в полную силу. Когда никто не крадет у деревьев красу, у улицы тишину, у взрослых улыбку, у детей радость.
Это я пишу не потому, что вот теперь Иван – герой, не на фронте, а в будни боевым орденом Красной Звезды награжден, и надо мне отыскать в его характере какие-то особые черты, объяснить, почему он поступил так, а не иначе. Ведь и такое бывает: совершит что-нибудь человек, и лишь тогда пытаются пристроить ему на голову нимб. Хотя, замечу при этом, не встречал я еще в жизни случая, чтобы был человек себе на уме, хитроватый, нечистый на руку или на душу – и вдруг совершил бы подвиг.
Подвиги совершают, как правило, люди с особой душой.
А душа у Ивана такова: он все кругом считает своим. Ехал раз в трамвае. На новое сиденье сел какой-то съеженный парень. А когда поднялся, сиденье оказалось располосованным бритвой. Иван от злости себя не помнил. Вскочил, вытряхнул парня на остановке, доставил к постовому милиционеру.
На Уралмаше он вступил в дружину. Записался в нее и в аэропорту. Здесь стал командиром отряда дружинников. Потом, как очень талантливого помощника милиции (а в борьбе со всякой скверной в жизни нужен, кроме всего прочего, именно талант), его попросили стать внештатным участковым уполномоченным. Потом были те самые курсы, которые он кончил с отличием, и стал лейтенантом. И наконец, звонок от командования аэропорта милицейскому начальству:
– К нам назначают нового участкового. Если можно, просим Егорова...
* * *
Я спрашиваю Ивана: говоришь, любишь жизнь чистой, красивой, радостной, что же привело тебя на дорогу, где она поворачивается как раз темной своей стороной?
Пожимает плечами, смеется:
– Романтика...
Начитался легких детективов, где сложная, многотрудная работа стражей порядка порой представляется лишь одной, не всегда главной стороной: героические схватки, погони, выстрелы в ночи, таинственные истории.
– Как ты ее понимаешь, романтику?
– Как борьбу с несправедливостью.
Неожиданный ответ. А по сути очень верный. По-разному можно тратить силы души. Борьба со всякой неправотой требует, пожалуй, самого высокого напряжения ума и воли.
Она очень многолика, людская несправедливость. Хулиган пытается навязать свою волю на танцплощадке. Это тоже несправедливость – по отношению к тем, кто веселится и отдыхает. Пьяница-сосед портит нервы целому дому. Это несправедливо по отношению к жителям дома. А раз Иван оштрафовал молодца, который сломал ветку дерева. Он нарушил зеленую красоту, которая должна радовать всех.
Так понимает борьбу с несправедливостью Иван.
* * *
Снимали кино. Когда автор фильма и режиссер пришли в Октябрьский райотдел милиции Свердловска и спросили, кого бы из участковых снять для киножурнала, им сказали: «Возьмите Егорова, интересная будет лента».
Егоров говорит: у участкового основных обязанностей – тьма да плюс тысяча и одна мелочь. Он и милиционер, и следователь, и оперативник, и автоинспектор, и детский работник. Одному никогда не справиться. Нужна хорошая связь с населением. Часто повторяют эти слова: «связь с населением». Но если говорить о ней всерьез, то у Егорова она выглядит так: в поселке Кольцово и аэропорту у него пять внештатных уполномоченных, семьдесят общественных автоинспекторов и восемьсот дружинников. Он просит, если я буду писать, особо отметить лучших своих помощников: механика Григория Дубина, авиатехника Юрия Панкова, шофера Владимира Власова.
– На этих, если что поручишь, полагаешься, как на самого себя.
Через порт проходят ежедневно тысячи людей. Бойкое место. И кроме того, что Егоров вместе с постовыми и дружинниками следит за общим порядком, пресекает, если случаются, инциденты, он еще и помощник людям в беде, и справочное бюро. Приболел в дороге пассажир, кончились деньги. Иван устраивает человека в гостиницу, дает телеграмму родственникам, звонит, утрясает, хлопочет. В порту знают: если участковый просит отправить кого-то вне очереди, значит, это крайний случай. Сотни историй, счастливых, радостных и печальных, десятки случаев, смешных и несмешных недоразумений в каждое дежурство! И ты в центре событий, и вся работа твоя подчинена лишь одному – делать людям добро.
Мы не всегда благодарно помним: в незнакомом месте, городе, на улице милиционер – наш первый друг. И это уж, наверное, та самая тысяча мелочей, которые учитывает лейтенант, когда ему доводится быть в роли справочного бюро. А ведь по сути-то не обязан он знать чуть ли не все, что относится к данному городу, к рейсам самолетов, автобусов, поездов. Однако он рационалист и знает: не ответишь на один вопрос – приезжий задаст тебе три, ему ведь все равно надо выяснить то, что надо. И память Егорова хранит сотни ответов на самые «коварные» вопросы гостей уральской земли.
А тысяча первая мелочь?
– Ну, вот я говорил о романтике, а в жизни выходит проза, – улыбается лейтенант. – Соседка соседке мусор высыпала под крыльцо. Приходится разбираться!..
Приходится. И порой очень строго. Потому что никто еще не измерил наших нравственных потерь от подобных горьких «мелочей».
...Бежали по экрану пробные кадры. Сняты дружинники, автоинспекторы, дежурства в аэропорту. Снимались эпизоды работы с детьми. Вот детская комната милиции. Потом группа важных, довольных ребятишек: это они, между прочим, помогли Егорову раскрыть одну запутанную кражу. А вот шумный, веселый праздник зимы. Его вместе с ребятами организовывал в поселке и участковый уполномоченный. Новый каток. Егоров добывал шланги, воду, доски и работал на строительстве катка наравне с детворой. Еще кадр. Иван идет домой. Навстречу школьники: «Дядя Ваня, там один хулиган доску из ограды катка выломал...»
Оставалось доснять всего несколько метров пленки. Оператор позвонил Егорову – договориться о встрече. Телефон не отвечал. В райотделе сказали: лейтенант Егоров тяжело ранен при задержании особо опасных рецидивистов.
* * *
В тот день, 23 апреля, в отделении милиции на 16.00 было назначено партийное собрание. Егоров прибыл на него за десять минут до начала. Решил кое-какие дела, зашел в дежурку. И вдруг раздался звонок телефона. Дежурный Иван Ушканов принял сообщение: рядом, на улице Декабристов, только что ограблена сберегательная касса № 1794/197. Бандиты вооружены...
Так началась эта первая в жизни Ивана серьезная и опасная операция по поимке грабителей.
16.00. На место происшествия выехал начальник Октябрьского райотдела Береснев с группой работников. Егоров вскочил в свой мотоцикл, в коляску бросился оперуполномоченный Филенков.
16.05. Помещение кассы. Вход со двора. Бандиты выбрали тихие, безлюдные часы перед закрытием. У стоек было всего четыре посетителя: три перепуганные женщины и мужчина. Они сказали: бандитов двое, один в плаще «болонья», другой с усиками. Прочесать ближние улицы и переулки! «Можете помочь?» – «Могу». Мужчина уже бежал с Егоровым к коляске. Мотоцикл рванулся в ворота.
