Текст книги "Всегда начеку"
Автор книги: Анатолий Ковалев
Соавторы: Иван Медведев,Сергей Смирнов,Юрий Кларов,Юрий Феофанов,Александр Морозов,Александр Кулик,Леонид Рассказов,Эдгар Чепоров,Павел Шариков,Аркадий Эвентов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)
Вера Шапошникова
НА ПОСТУ
Мотоцикл, влетевший на площадь, сделал крутой вираж и замер у маленького дома, смутно белевшего в свете далекого фонаря.
Водитель приглушил мотор. Спутник его, сидевший в люльке, выбрался на землю, привычным жестом оправил китель и сказал водителю:
– Ты, Вань, давай в парк! А я подежурю здесь до прихода Оскоева.
Мотоцикл закашлял, зарычал и ринулся в пролет засаженной тополями улицы. Свет фар выхватил из темноты белые, в два обхвата стволы, пробежал по ним, и снова улица погрузилась в прохладную, чистую дрему.
Человек, оставшийся на площади, – это был старший лейтенант милиции Николай Солодников – прислушался к звуку удаляющейся машины: вот она на улице Токтогула, вот свернула на Первомайскую. Звуки музыки заглушили мотор, – значит, Иван уже в парке. Остановился у танцплощадки. Какая, однако, в городе тишина!
Николай всем существом ощутил этот спустившийся с гор покой.
Горы вокруг. В них упираются улицы Пржевальска. Кончится длинный зеленый коридор – и сразу горы. Вблизи – суровые, в складках, а за ними сияют снежные шапки вершин.
Старший лейтенант отошел в тень домика, откуда хорошо была видна освещенная фонарями площадь. Глядя на серый асфальт, Николай задумался. Самая оживленная площадь города. Больше всего происшествий случается именно здесь. И в парке, на танцплощадке. Но там только вечерами, а здесь, на площади, круглые сутки.
У автобусной станции сонно застыли машины. Их много. Весь день идут из Фрунзе, Рыбачьего, Тюпа, Чолпон-Аты. Тут всегда людно. Торгует шашлычник. Ловко он выдумал с пылесосом. Включит в ларьке и дует в жаровню. За шашлыками толпа, конечно, и выпивка тут же. За угол завернут, оглянутся и прямо из горлышка на двоих... Потом скандалы: «Милиция!» И в ресторане пьют. И тоже: «Милиция!»
По воскресеньям едут экскурсии – тысячи людей. К памятнику Пржевальскому. И там немало происшествий. Конечно, другого рода. Кто потерял сумку, кто не попал в автобус. Жалобы... Слезы... И неизбежное: «Куда милиция смотрит!»
В город приходят туристы. Обветренные, заросшие бородами, они заполняют столовые, рестораны, рынки. На всякий случай заглянут в гостиницу. Мест там почти никогда не бывает. Туристы уходят за город, ночуют в палатках. Это люди покладистые, с ними легко. А вот с «жучками», которые спекулируют фруктами, а также дефицитными промтоварами, возни хватает. Немало их снимали с автобусов.
К осени в Пржевальск собирается молодежь. Пожалуй, ни в одном из киргизских городов нет такого количества молодежи. Педагогический институт, техникумы, училище, школы. Живут без родителей. Вольно. С ними забот хоть отбавляй. Нет, Пржевальск совсем не тихий город, хотя и стоит в стороне от дорог.
Из сумрака Караванной улицы, по которой когда-то уходили в Центральную Азию караваны верблюдов с товарами самаркандских купцов, на площадь вышла пара – парень и девушка. Они медленно добрели до скамейки у станции, посидели, пошли дальше. Потом с гомоном, с гиканьем вывалилась подгулявшая компания, пересекла площадь и растворилась в темном переулке.
Солодников снова ощутил знакомое чувство тревоги. Оно появилось давно и все время точит внутри. Откуда они берутся? Что им нужно? Сыты, одеты так, как мы и не смели мечтать. Доступно все: учись, работай, возделывай землю. А вот, поди же, куражатся, пьют, хулиганят. Друг перед другом, кто больше.
«Когда мы росли, такого не было. Вот хоть бы я, – вспоминал Николай, – работал в колхозе. Пахал, боронил. На лошадь взобраться не мог. За гриву схвачусь и по ноге, как по дереву, лезу. И целый день не сойду с седла. Отсюда и прозвище – «конский овод»».
Николай представил себя маленьким крепышом, прочно сидящим на спине у каурой лошади, представил ровное, подкатившееся под самые горы поле. Вспомнил полынный ветер, и сладкие запахи земли, и нагромождения облаков, летящих куда-то за горы. Отец болел, и Николай принял ответ за семью. Трудно было, конечно. Не дай бог пережить такое ребятам. Но вот странно: тогда-то он и почувствовал себя человеком.
Потом пошел в школу. Долго учиться не пришлось, болел отец. Николай стал работать. Затем его призвали на военную службу. Попал на Север, в войска МВД. Наблюдая в колониях молодежь, он почувствовал тревогу.
Кто-то говорил,что молодость – это главное человеческое богатство, ключ жизни. Опасный, однако, ключ – как повернуть. Сердце открыто всему. Как глубоко оно впитывает и прекрасное, и дурное. Что сумеешь увидеть, почувствовать, выучить – это потом на всю жизнь.
А хорошего в жизни неизмеримо больше. Хотя бы здесь, в Киргизии, – какая вокруг красота! Озеро. Горы. И город хорош – не улицы, а сплошные аллеи. По утрам, когда солнце встает из-за гор, по городу пролетает ветерок. Прохладный, легкий, как чей-то вздох. Потом скользят лучи. Солнце коснется сначала верхушек, потом опускается все ниже, ниже. И тополя уже золотятся, купаются в тонкой прозрачной дымке. Нет, Пржевальск хорош. Зеленый – не город, а парк. И все насадили люди. Это их труд. Они развели сады. В Пржевальске у всех сады. На улицах у арыков – мята. В палисадниках и на газонах, огороженных ровно подстриженными кустарниками, цветут мальвы – тонкие, как девушки в сарафанах.
В городе много старожилов – добропорядочных, старого воспитания горожан, которые раскланиваются учтиво и уважительно при встречах. Они уважают людей и их уважают. Когда умерла учительница Мария Ивановна Синусова, весь город вышел ее провожать: почти шесть десятков лет она учила, воспитывала пржевальских детей. Добру учила. Откуда же зло?
Николай вытер ладонью лоб. Он вдруг остро почувствовал, как соскучился по своим ребятам. Дети у тещи в Отрадном, неподалеку. Завтра они с женой поедут их навестить. Жена его оттуда же, из Отрадного. Явился жених на побывку, а укатил с молодой женой. На Север увез – несколько лет служил сверхсрочно. Потом потянуло домой. Приехал и сразу в милицию. Пошел сознательно. Понял: нужно с дурным бороться.
Сначала сам поступил, а там и братьев уговорил работать в милиции: родного – Владимира и двоюродного – Ивана.
Правда, были иногда сомнения. Может, уйти на завод работать? Здоровый, сильный, недавно закончил одиннадцать классов. Как-то в минуту усталости сказал начальнику пржевальской милиции подполковнику Корчубекову:
– Очень уж много преступников у нас развелось, товарищ подполковник. Раньше как будто этого не было...
– Было, и даже больше, – сказал Корчубеков. – Целые села конокрадствовали. В драках друг друга убивали. Даже по закону ненаказуемым было убийство мужем жены, детей родителями. Богач мог убить батрака. А уж избиения... В Тюпском районе богачи держали специальную шайку бандитов, которые грабили, совершали насилия. А басмачи?.. Вспомните, какое это было страшное насилие над людьми. Массовый бандитизм, зверства, убийства. А сейчас даже незначительное нарушение на виду, не то что прежде. Спросите любого работника, который вступил в милицию в первые годы Советской власти. Он вам расскажет, как трудно тогда приходилось работать. Сейчас другое дело.
Конечно, немало мы получили в наследство «добра», которое называем пережитками. Ну, а молодые дебоширы – наше нажитое. Недосмотрели чего-то, не учли, теперь и расплачиваемся.
Да, Корчубеков верно говорил.
Был у Николая в Отрадном друг, Ванюша Поцепунов, – паренек редкостной доброты и отзывчивости. Слова дурного от него не слыхали. Оба они с Николаем тридцать шестого года рождения. Вместе играли, бегали в школу. Работали в поле, в саду.
Потом у Ванюши мать умерла, и он переехал к тетке в Пржевальск. Тетка целый день на работе. Заботы, своя семья. До Вани не доходили руки.
К тому времени, когда друзья повстречались снова, Ваня уже связался с карманниками и отбыл в колониях несколько лет. Это было после возвращения Николая со службы. Друзья стояли, присматриваясь друг к другу. Будто и радовались, вспоминая детство, и в то же время испытывали отчуждение.
– Ты откуда? – спросил Николай.
– Из тюрьмы, – как о чем-то обычном, сказал Иван. И прибавил с отчаянной лихостью: – Прописался там. Не первый раз...
– Что ты делаешь, Ваня! – сказал Николай. – Мать свою вспомни! Как она старалась, чтобы ты человеком вышел. Одумайся. Я помогу тебе. Устрою работать.
Иван потупился и молчал.
– Ладно, подумаю, – сказал он наконец и, не прощаясь, ушел.
Солодников не упускал Поцепунова из поля зрения. Узнал и его компанию, – в Пржевальске это не трудно, здесь все на виду. Напрасно искал Николай встречи с Иваном, тот уходил от нее. Как только увидит бывшего друга, так в переулок, за дом, и был таков. Однажды все же столкнулись.
– Ваня, когда же бросишь? Я же добра хочу тебе.
Иван недовольно передернул плечами. Кто-то окликнул его. Нет, разговора тогда не получилось.
«Нужно попробовать по-другому», – решил Николай. Но не успел.
В начале весны, когда уже стаял снег, когда с гор слетал тонкий, тревожащий запах полыни, Николай, как всегда, заступил на дежурство. День он провел за городом и еще не заглушил в себе радости и от весны, и от того, что сдал самый трудный экзамен – по математике. Скоро отпуск. Он с Ирой поедет на Иссык-Куль, будет бродить по горам, охотиться, отдыхать...
Он сидел у телефона, принимал сигналы, отправлял милиционеров на вызовы. На одно из происшествий выехал сам.
Вместе с Малининым они направились к площади, миновали ресторан и вдруг увидели драку. Как раз напротив лабаза, в начале улицы Горького, несколько хулиганов били какого-то человека.
– Миша, давай на них! – крикнул Николай и уже готовился выпрыгнуть из машины, когда заметил в руках одного нож. Он узнал Ивана. Тот, размахнувшись, ударил кого-то.
В следующее мгновение Солодников уже был в толпе. Он схватил за шиворот двух человек, быстрым рывком накинул им на головы плащи.
Страшно сверкнула сталь – и старший лейтенант почувствовал, как, скользнув по ремню, лезвие мягко вошло в его левый бок.
Странная слабость и теплая глухота вдруг навалились на него. Он повернулся к Михаилу – тот еще только спрыгивал с мотоцикла.
– Миша, меня уже рубанули! – воскликнул Солодников, сам удивляясь своему погасшему голосу.
Бандит, почувствовав, что его отпустили, бросился в темноту.
– Скорее бегите за ним! Он меня ранил, грозился убить! – крикнул над ухом Солодникова тот парень, которого бил Иван.
Солодников собрался с усилием, взглянул на свой бок, увидел, как хлещет кровь из раны.
– Вези его в больницу, – глазами он показал на раненого человека.
И только Малинин умчался, Николай добрел до стены, привалился к ней и медленно съехал на землю. Все остальное было словно в тумане. Он помнит, как Михаил вернулся за ним с санитарами, как осторожно они несли его по коридору больницы. Склонившимся над ним товарищам Солодников назвал Поцепунова, сказал, по какой дороге он будет идти домой. Сознание оставляло его.
Около месяца пролежал Николай в больнице. Товарищи, навещавшие его, сказали, что преступника задержали там, где подсказал Николай. Судили Ивана в четвертый раз, отправили в исправительно-трудовую колонию.
Потом Николай получил письмо. Конверт уголком, незнакомый почерк.
«Ты для меня – злейший враг, – писал Солодникову преступник. – Вернусь через восемь лет, не проси пощады... Разрушили вы мою молодую жизнь. Ненавижу. Всех ненавижу. Мстить буду. Всем мстить».
Ваня, Иван! Страшной была не месть, не угроза, а то, каким стал Поцепунов. Человек обокрал сам себя и живет по волчьим законам, полный темной, звериной ненависти к окружающему.
Солодников читал это жалкое, неграмотное письмо и все яснее видел Поцепунова таким, каким он был сейчас, – нищим, пустым, бездушным, растратившим все человеческие богатства. Будто с каждым кошельком, украденным им из чужого кармана, он крал из своей души невосполнимо прекрасное: молодость, силу, чувство человеческого достоинства, величие духа. Люди, которых он обкрадывал, стали его врагами. Он боялся их, ненавидел людей. Он стал опасен для окружающих.
Тогда, в больнице, Солодников передумал многое. Он укрепился в своем решении работать в милиции и, как его старшие товарищи, бороться со злом. Ведь победили же и басмачей, и всяких бандитов, старавшихся повернуть историю вспять. Поборем и хулиганов, всех этих разболтанных, одурманенных алкоголем людишек, которых каждый день приводят в милицию.
Один напьется, идет через улицу и диким голосом орет, выкрикивает ругательства. Другой придет туда, где побольше людей, полезет в драку. В парке, к примеру, на танцплощадке. Третий хватается за нож...
Тишину взорвал рокот мотоцикла. Подъехал Оскоев.
– Спокойно? – спросил старшина.
– Порядок! – ответил Солодников, испытывая теплое чувство к этому спокойному, смелому киргизу. Он уже отдежурил свою смену и сейчас, как, впрочем, и Николай, патрулирует добровольно.
Вместе с Оскоевым Солодников поехал по улицам города. Пахло яблоками и мятой. За изгородями из подстриженного карагача стояли высокие мальвы. Музыка в парке затихла. Изредка доносилось откуда-то пение, взрывы смеха. Это расходилась по домам запоздавшая молодежь.
А как же все-таки со злом? Не слишком ли самоуверен старший лейтенант милиции Николай Солодников, полагая, что и хулиганство и пьянство будут сломлены?
Ничуть. И за примером не нужно ходить далеко.
Рядом с Пржевальском просторно раскинулось большое село Теплоключенка. Название свое оно получило от бьющих из земли горячих целебных источников. Неподалеку от села, в Ак-Суйском ущелье, где тоже прорвались из скал ключи, колхозники построили ванны. Теперь у них там свой санаторий. Легкий, прозрачный воздух в горах. На каменистых обрывах, свесив длинные, гибкие ветви, дремлют задумчивые тянь-шаньские ели. Целый день от села до ущелья носится маленький автобус. Колхозники этой богатой артели с символическим названием «Заря коммунизма», окончив работу на поле, в свободный день едут в ущелье купаться, идут по ягоды, по грибы.
Когда-то был в Теплоключенке мрачный дом. По высокой стене колючая проволока.
– Где он сейчас?
– Закрыт, – ответит колхозник, идущий с работы. – Нет в Теплоключенке тюрьмы. Нет милиции.
– Значит, нет преступлений?
– Случается иногда, не святые живут. Мы больше разбираемся сами. В трудном случае обращаемся в Пржевальск...
Для того-то и не спят ночами Николай Солодников и его товарищи, для того и не щадят себя, чтобы закрывались в нашей стране тюрьмы за недостатком преступников, чтобы радостно и счастливо улыбались друг другу люди.
Александр Морозов
ЭТО БЫЛО В ТУШИНЕ
– Виноват! – Человек в милицейской форме наскочил на детскую коляску. Старушка, которая ее везла, сначала рассердилась, но, заметив растерянный, виноватый вид старшего лейтенанта, улыбнулась:
– Эдак, молодой человек, можно и под машину угодить.
Столкновение с коляской вывело Василия Тимофеевича из задумчивости. Оглядевшись, он только сейчас заметил, какой красивый вечер. Солнце уже опустилось, и на розовом от заката небе четко вырисовывались силуэты зданий. Кое-где в окнах уже горел свет. Навстречу спешила нарядно одетая театральная публика.
«Живут же люди, – позавидовал старший лейтенант. – Отработали свое и пошли куда хотят. А тут не знаешь ни покоя, ни отдыха. Не помню, когда в кино был».
Среди работников милиции ходит поговорка: «Кто участковым не бывал, тот и горя не видал». Конечно, любая служба в органах охраны общественного порядка связана с большими трудностями. И все же никто из людей в синих шинелях не станет отрицать правдивости поговорки. Действительно, самая хлопотливая и трудоемкая работа – это работа участкового уполномоченного.
Чем только не приходилось заниматься Петушкову! На участке, который он обслуживал, живут тысячи людей. У каждого свой характер, привычки, запросы. Один горяч и часто затевает ссоры. Другой не в меру любит выпить. Третий завел подозрительных дружков. А сколько ежедневно возникает вопросов у населения к представителю власти! Не поладили меж собой соседи – идут жаловаться к нему. Плохо убрана улица, в квартире лежит одинокий больной – опять забота участкового. А уж о злостных нарушениях и преступлениях и говорить не приходится.
В последнее время на Петушкова навалилось особенно много дел. На Тушинской чулочной фабрике, где ему удалось раскрыть целую группу расхитителей государственного имущества, участились случаи хулиганства. И откуда эта нечисть прет? Только покончишь с одним, смотришь, опять что-нибудь случилось...
Сегодня, например, у Дома культуры схлестнулись подростки. Побили друг другу носы. У одного был отобран самодельный пистолет. С такой «игрушкой» недалеко и до беды...
Петушков поймал себя на том, что опять думает о службе. «Нет, на сегодня хватит, – решил Василий. – Зайду в отделение, доложу о дежурстве и домой».
Он ускорил шаги, представив, как ждет его четырехлетний сынишка. Люба рассказывала, что по вечерам малыш радостно кидается на каждый звонок с криком: «Папа пришел!» Но часто так и засыпает, не дождавшись отца.
«Не увидишь, как вырастет, – грустно усмехнулся старший лейтенант. – И с Любой почти не видимся. Хорошо, что жена терпеливая. Другая бы давно на развод подала. И зачем я пошел в милицию?! Ведь у меня была отличная специальность».
Василию вспомнился Тушинский механический завод, где он работал старшим мастером. Его комсомольская бригада всегда выделялась. Ребята подобрались что надо. Правда, с некоторыми пришлось повозиться: не очень-то рвались к работе. Но потом... С Доски почета их фотографии не сходили.
Приятно было видеть плоды своих трудов. А тут, в милиции, чем измеришь прошедший день? Подчас он проходит бесследно, в беготне по участку. Оглянешься на промелькнувшие часы и не знаешь, на что они ушли. А если довелось приостановить скандал в коммунальной квартире или осадить хулигана, тогда ощущение не из приятных. Будто соприкоснулся с чем-то нечистоплотным...
– Эй! Старший лейтенант! О чем задумался?
Петушков оглянулся. Рядом с тротуаром медленно ехал «Москвич», из которого приветливо улыбался Алексей Негин.
– Садись, подвезу.
– Спасибо, Алеша. Подбрось в отделение.
– Куда угодно. Почему такой грустный?
– А чему радоваться?
– Тебе ли быть недовольным! – воскликнул Негин. – Участок твой лучший. От населения только почет и уважение. И звание «Отличник милиции» далеко не каждый носит...
– Спасибо за добрые слова. Что бы я делал без тебя, Георгия Агладзе, Владимира Червонцева, Василия Журавлева!..
– Смотри, перехвалишь нас – зазнаемся, – улыбнулся Алексей.
Помолчали. Василий смотрел в окно. Мимо пробегали знакомые до мелочей места. Вот здесь когда-то с комсомольцами он проложил первую в Тушино трамвайную линию. Вон там построил кинотеатр. Сколько вокруг появилось прекрасных домов, школ, магазинов, бульваров. Бывший пригород Москвы превратился в современный жилой массив, не уступающий по благоустройству другим районам столицы.
– Хорошо стало, – словно угадывая мысли Петушкова, заметил Негин.
Лицо Василия просветлело. Он любил свой район. И мог говорить о нем часами.
– Это верно, – согласился Василий. – Но прорех еще много. Старые дома ломаем и новые строим довольно быстро. А вот родимые пятна, пережитки прошлого держатся в людях удивительно цепко...
Петушков понимал: пока существует воровство, хулиганство, насилие, не может быть красивой жизни. Чем дружнее, напористее вести борьбу с нездоровыми явлениями, тем скорее их не станет. Собственно, ради этого он и пошел в милицию. Честно говоря, ему не очень-то хотелось чувствовать себя в мирное время, как на фронте: не знать покоя, спешить по сигналу тревоги, рисковать жизнью. И все же он пошел. Потому что не умел отсиживаться за спинами других, искать спокойной и денежной работенки.
Как ни ругал себя в тяжелые минуты Василий за такое решение, но сердцем чувствовал, что не бросить ему службы в милиции.
Вот и Алексея никто не заставляет после смены на заводе выходить из теплого, уютного дома на улицу и помогать милиции следить за порядком. Сам идет, по доброй воле.
Нравился Петушкову этот рабочий парень. Все в нем располагало: и открытое, приветливое лицо, и прямой характер, и крепкие руки. А Негина тянуло к общительному, энергичному участковому. Их объединяло горячее желание навести порядок в своем районе, искоренить все, что мешает людям спокойно жить.
Часто после смены Алексей присоединялся к дежурившему Василию. Обычно приезжал на своем видавшем виды «Москвиче», который не раз выручал в тяжелые минуты. А сколько их было! Вот хотя бы последний случай. Если бы рядом не оказался Негин со своей машиной, вряд ли удалось бы так быстро задержать преступников.
Произошло это осенней ночью. Закончив дежурство, старший лейтенант собрался было домой. Негин вызвался его подвезти. Они уже сели в «Москвич», как вдруг на «Волге» подкатил начальник автобазы Георгий Агладзе. Он привез двух плачущих девушек.
– Только что у них сняли часы, – объяснил Агладзе.
– Где?
– Возле церкви села Спас.
Петушков хорошо знал это место. Оно не входило в его участок, даже относилось совсем к другому, Красногорскому, району. Но он все же решил действовать немедленно, о чем доложил по телефону в свое отделение. О случившемся сигнализировал также в милицию Красногорска.
...Машина Негина неслась на предельной скорости. Алексей выжимал из нее все, что мог. Через пятнадцать минут она была уже у села Спас. Преступники, по-видимому, не ожидали быстрой погони и отирались у закусочной. Петушков сразу узнал их по приметам, указанным девушками. Он велел Негину подъехать к грабителям как можно ближе. У тех не вызвал никаких подозрений подкативший вплотную гражданский «Москвич». Алексей включил в полный накал фары. Яркий свет ослепил преступников, а выскочивший из машины Петушков скрутил им руки. Во взмокшем кулаке одного из них оказались дамские часы...
– Ну вот и приехали, – сказал Негин.
«Москвич», скрипнув тормозами, остановился у подъезда 129-го отделения милиции.
В отделении, как и утром, кипела жизнь. Звонили телефоны, шли допросы, разрабатывались оперативные планы...
Доложив начальству о дежурстве, Петушков заглянул в кабинет оперуполномоченного своего участка старшего лейтенанта Виктора Пчелина. Тот, склонившись над столом, сердито ерошил волосы.
– Ни черта не получается, – швырнул он карандаш. И попросил Василия: – Помоги, пожалуйста.
Петушков взял учебник тригонометрии и прочитал задачу.
– Мы вчера с тобой такую же решали.
– Вчера, казалось, все понял, а сегодня... – Пчелин досадливо махнул рукой.
– Ты не горячись. Давай спокойно разберемся. Вот смотри. – И Василий стал терпеливо разъяснять ход решения задачи.
Уже второй год он занимался в вечерней школе. В свое время ему не довелось получить среднее образование. Отечественная война застала его в Ленинграде, где он учился в ремесленном училище. Потом эвакуация. На механическом заводе в Тушине, не отставая от взрослых, по четырнадцати часов точил мины и снаряды для фронта. После войны опять некогда было заняться образованием. Прямо со смены выводил комсомольские отряды на восстановление города.
А когда подошел призывной возраст, уехал служить в армию. Там наконец удалось продолжить прерванную учебу. К моменту демобилизации за плечами у комсорга батальона Петушкова было уже восемь классов.
«Однако с таким багажом немногое сделаешь в жизни», – рассуждал Василий. И, как только освоился с новыми обязанностями участкового, тут же поступил в девятый класс. Он и Пчелина увлек. Как мог помогал ему.
– Вот видишь, получилось, – поднялся из-за стола Василий. – Дальше продолжай без меня. Если потребуюсь, буду у себя.
Петушков вошел в свой кабинет и устало опустился на диван. Гудели ноги, побаливала голова. Длинный, тяжелый день давал знать о себе. Скорее бы отдохнуть. «Нет, не уйду, пока не сделаю записи в дневнике», – решил Василий. Он достал из планшета толстую, в кожаном переплете тетрадь. Обмакнул перо в чернила и задумался...
Еще будучи на комсомольской работе, Петушков приучил себя вести дневник. В нем подводил итоги минувшего дня. Записывал впечатления от встреч и бесед. Намечал, что нужно сделать в ближайшее время. Это ему очень помогало в работе. И он решил то же самое продолжать в милиции. Ведь здесь особенно важно все помнить и учитывать – вплоть до мелочей. Любая деталь может очень пригодиться в расследовании дела.
Так оно и случилось.
Однажды в доме отдыха «Братцево» произошла кража. Пропали костюм и плащ у отдыхающего. Прибыв на место происшествия, Петушков и Пчелин тщательно осмотрели флигель, из которого исчезли вещи. Но тот, кто их похитил, действовал осторожно и никаких следов не оставил. Правда, в саду под окнами валялась оброненная кем-то кепка. Серая в елочку. Василий долго вертел ее в руках, стараясь что-то припомнить.
– Зря время теряешь. Таких кепок в поселке не перечесть, – заметил Пчелин.
– Это верно, – согласился Петушков, а сам с кепкой весь день не расставался. Показывал ее отдыхающим: может, кто признает. Однако ее хозяин не находился. Тогда стали выяснять, кто из посторонних был в тот день на территории дома отдыха. Один из сотрудников видел Тужилкина. Он просил стаканы и, получив их, вместе с двумя неизвестными удалился в кусты. Там они, по-видимому, выпивали: слышались громкие голоса, брань.
Тужилкин? Эта фамилия знакома Петушкову. Он полистал свою тетрадь. В ней значилось, что Иван Тужилкин был судим за кражу. Долгое время нигде не работает... И тут же перечислялись его приметы, среди которых привычка носить, сдвинув на лоб, кепку серого цвета в елочку.
Спустя несколько минут Петушков и Пчелин стучались в дверь квартиры Тужилкина. Открыла его жена.
– Муж дома?
– Спит.
– Давно пришел?
– Да уж порядочно.
– Выпивши?
– Да.
– А на что пьет? Ведь не работает.
– С какими-то приятелями встретился.
Василий вынул из портфеля найденную кепку и протянул ее женщине.
– Рассеянный он у вас стал. Оставляет свои вещи.
– И вправду его. А я еще удивилась, почему без кепки вернулся. Ведь уходил-то из дому в ней.
В это время проснулся Тужилкин. Он понял, что отпираться бессмысленно. Украденная одежда была возвращена хозяину. Тот даже прослезился. И не столько от радости, сколько от удивления – как быстро она была найдена...
На этот раз записи в дневнике были сделаны небольшие. Они сводились главным образом к планам:
«Договориться с работниками Дома культуры об очередной лекции по правовым и моральным вопросам... Еще раз потребовать от домоуправления, чтобы закончили постройку спортивной площадки...»
Казалось бы, какое имеют отношение эти заботы к обязанностям участкового? Некоторые сослуживцы говорили Василию: к чему брать на себя лишнюю обузу? И без того хватает дел. На что Петушков отвечал:
– Если все люди будут хорошо знать наши законы, то станут меньше нарушать их. И молодежь перестанет попусту по улицам слоняться, когда ей предоставится возможность показать свою силу и ловкость на спортивной площадке.
В дневнике Петушкова появились две новые фамилии. Увеличивался список тех, на кого можно опереться, кто без раздумий придет на помощь в трудную минуту.
В свою очередь, участковый не оставался перед ними в долгу. Он знал, например, как нуждался в жилье электромонтер Червонцев. И когда тот оказал большое содействие в поимке расхитителей государственного имущества на чулочной фабрике, Василий ходатайствовал о предоставлении ему комнаты. А вскоре электромонтер уже праздновал новоселье.
Петушкову удавалось настолько заинтересовать своих помощников порученным им делом, что некоторые из них навсегда оставались работать в милиции. Так случилось с Валерием Ховалкиным, бывшим моряком.
Василию понравился этот крепкий, спокойный парень. Они подружились и часто вместе ходили на дежурство. Валерий освоил новые для него обязанности, выполнял все четко и быстро.
– Вот бы нам в штат такого хлопца, – сказал как-то о Ховалкине Василий руководству отделения милиции.
– Ну что ж, – ответили ему, – если ты рекомендуешь, значит, стоящий человек.
Ховалкина приняли. Теперь он лейтенант, отлично несет службу.
Петушков сделал последнюю запись, захлопнул тетрадь. Потом поднял трубку и набрал номер своей квартиры. К телефону подошла жена.
– Заждалась, Любаша? Как сын, еще не спит? Ну, я сейчас иду...
Василий едва успел положить трубку, как в комнату вбежала женщина. Лицо в крови, обезумевшие глаза.
– Помогите! Он убивает детей...
Старший лейтенант узнал в несчастной жену Гридчина, и его сердце сжалось от предчувствия недоброго. Он накинул шинель и, выскочив в коридор, крикнул Пчелину:
– Догоняй! У Гридчиных беда!
«Вот тебе и ушел домой, – застегиваясь на ходу, подумал Василий. – Повидал сына. Ах, Гридчин, Гридчин...»
Больше года возился с этим пьяницей и дебоширом Петушков. Старался сделать из него человека. Не раз беседовал с ним: бросай пить, брось буянить. Тот обещал, ругал себя последними словами и снова напивался. Его выгоняли с работы. Василий помогал ему устроиться на новое место. В дни зарплаты сам иногда встречал своего подопечного, чтобы тот не закатился куда-нибудь с приятелями-забулдыгами. Словом, много терпения и труда затратил участковый. Вроде бы дело шло к лучшему. И вдруг – на тебе...
В коридоре коммунальной квартиры Петушкова и Пчелина встретили испуганно толпившиеся жильцы.
– Осторожно, у него ружье! – предупредили они работников милиции.
Василий рванул дверь, за которой скрывался разбушевавшийся хулиган. Она не подалась.
– Отопри, Гридчин!
– Уходи! – угрожающе послышалось в ответ.
– Это я, Петушков. Слышишь?
– Все равно не пущу. Стрелять буду!
Василий хорошо знал буйный характер Гридчина. Он может пойти на все, особенно когда пьян. Но медлить нельзя. За дверью слышался детский плач.
– Топор! – коротко бросил участковый.
Несколько мощных ударов по замку, и Петушков шагнул за порог.
– Где ты? Выходи! – крикнул он в темноту комнаты. А из ее глубины в ответ грохнул ружейный выстрел. Старший лейтенант рухнул на пол...
Все Тушино хоронило Василия Петушкова. Два дня гроб с его телом стоял в Доме культуры. Тысячи людей шли сюда, чтобы проститься с ним. Его провожали в последний путь, как героя. Траурная процессия растянулась по проспекту Свободы, Волоколамскому проезду и Фабричной улице, той самой, с жителями которой Василий был особенно тесно связан.
Уже минуло почти три года с тех пор, как не стало Петушкова. Но память о нем живет. Бывшая Фабричная переименована в улицу Василия Петушкова. Пионерские отряды носят его имя. А для комсомольских патрулей и дружинников имя Петушкова – своеобразная заповедь: охранять покой района так, как это делал Василий Тимофеевич.
Помнят о погибшем товарищи и сотрудники 129-го отделения милиции. Здесь в красном уголке на самом видном месте висит портрет Петушкова и Указ Президиума Верховного Совета СССР о посмертном его награждении орденом Красной Звезды. Ему присвоено звание заслуженного работника МООП.
