Текст книги "Всегда начеку"
Автор книги: Анатолий Ковалев
Соавторы: Иван Медведев,Сергей Смирнов,Юрий Кларов,Юрий Феофанов,Александр Морозов,Александр Кулик,Леонид Рассказов,Эдгар Чепоров,Павел Шариков,Аркадий Эвентов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)
4
...Две недели милиционеры Байгали и Усманов ездили по аулам. Две недели искали они пути, по которым идет английское оружие в Муюнкумы. Они много узнали, ночью добрались до Сузака, сняли с себя карабины и уснули как убитые.
– Вставай, ОГПУ! – кричал, всхлипывая, старик, у которого они заночевали. – Проснись, ОГПУ! Люди Бабахана в Сузаке. Учителя зарезали. И меня вместе с вами зарежут, как барана!
– Так, – сказал Байгали. – Не кричи, старик, а то оглохнем. Ты задержи их, Ерназар, у колодца. А я в отряд домчусь. Продержись до утра. А там всех возьмем.
– Давай, – сказал Ерназар.
Они оседлали коней. Байгали отдал Усманову почти все патроны. Ерназар промчался по улице с громким криком, в суматохе успел ссадить одного басмача и вынесся в пустыню. Банда с проклятьями бросилась в погоню.
«Теперь Байгали тихо уйдет, – подумал Ерназар. – А я отстреляюсь, отсижусь у колодца».
Ночь была светлая. Усманов изредка оборачивался и, бросив поводья, стрелял по силуэтам. В ответ не стреляли.
«Живым хотят взять, шакалы, – догадался Ерназар. – Не получится. Патронов до утра хватит».
Усманов гнал к колодцу, не зная, что один из жузбаши Бабахана сидит там в засаде с десятью саблями и ручным пулеметом и прислушивается к одиноким выстрелам. Он гнал коня, надеясь достичь колодца хоть на полчаса раньше банды, зарыться в песок и спокойно отстреливаться. Он вылетел прямо к засаде, и его коня прострочили из пулемета. Конь круто согнул передние ноги и грохнулся на песок.
Уже сидели на спине Ерназара четверо, прижимая его к песку, уже пнул его ногой жузбаши и деревянно сказал: «Попался, большевичок. Погостишь у нас. Хватит милиции по аулам ездить», – и рассмеялся.
Подъехали остальные. Спешились, окружили Усманова.
– А где другая красная собака? – спросил жузбаши.
– Здесь, – сказал высокий человек с кривыми ногами и бросил мешок на землею.
Высокий развязал мешок, вытащил голову за волосы и кинул к жузбаши.
– Узнаешь? – спросил жузбаши и поднес голову к глазам Ерназара. Лицо было обезображено поперечным сабельным ударом, но Усманов узнал Ермета – красного учителя, работавшего в Сузаке.
– Да, – сказал Усманов. – Узнаю.
А сам подумал: «Ушел Байгали. Не взять им теперь его. Не достичь. Лишь бы до утра не снялась шайка. Лишь бы до утра не отъехали от колодца».
Жузбаши отвел высокого в сторону, и они недолго о чем-то говорили. Потом высокий приказал разжечь костер. Вся шайка расселась у костра и ждала, когда сварится в казане мясо. Только высокий не сел. Он подошел к Ерназару и стал топтать его ногами.
– Ты не сдохнешь от пули, большевичок, – шептал он. – Я до души тебя дотопчу. Неделю топтать буду, а дотопчу. Чтобы узнал ты, что есть душа, красная милицейская собака.
Ерназар терял сознание. Костер то становился огромным, и тогда казалось, что горит все небо и вся земля; то исчезал, превращаясь в кровавый глаз, и вместе с костром исчезал Усманов. Он не чувствовал тогда боли. Все тело становилось каким-то плоским и бесчувственным, как высохшая лепешка.
– Оставь его, – вдруг крикнул жузбаши. – Он нужен Бабахану живой и в памяти. Так приказано.
Высокий пнул Усманова сапогом в лицо и отошел.
– Не торопись, – успокоил его жузбаши. – Бабахан отдаст тебе красного шайтана.
Они сидели у костра, ели горячее мясо, бросая обглоданные кости в ту сторону, где лежал Ерназар. Потом вся шайка пила чай, вспоминая свои набеги: на Чаян, Хумсан, Брич-Муллу, Богустан и другие аулы, в которых Ерназар не был. Они вспоминали, как резали учителей и врачей, рубили сельсоветчиков, угоняли стада и сжигали посевы. И каждый хвастался силой, злостью, ловкостью.
Усманов лежал на холодном песке. Слева догорал костер. Справа белела дорога и чернел колодец. Он все хотел перекатиться на живот, потому что спина очень болела, но не мог.
– Шевелится, собака, – сказал высокий, услышав, как скрипит песок. – Не ушел бы.
– Стереги, – усмехнулся жузбаши. – Твоя собака.
– Завтра я остригу тебя, – сказал высокий громко, подходя к Усманову. – Остригу твое лицо, и оно станет гладким, как казан. Хорошо стричь смирного шайтана.
У костра засмеялись. Высокий для верности связал Ерназара и отошел к догоравшему костру. Бандиты лежали вповалку. Они чувствовали себя в безопасности и даже не выставили караульных.
Усманов думал, что он лежит так вечно, связанный, с разбитым в кровь телом. Было тихо, и он слышал, как шуршал, двигаясь по песку, скорпион.
Перед рассветом Ерназар почувствовал очень далекий топот. Он именно почувствовал топот – всем своим телом, вжавшимся в землю. Топот приближался, и уже видны были фигуры всадников. Усманов увидел своих ребят из милиции: Маматказина, Дубового, Троянова и других. Увидел разгоряченного Байгали, и слезы потекли по окровавленному, похожему на маску, лицу.
5
...Усманов сидел у догоравшего костра и плакал. Нариман спал, завернувшись в халат. Справа белела дорога и чернел старый колодец. Луна медленно уходила с утреннего неба. Открывалась пустыня – радостная и светлая, как всегда.
Было прозрачно и тихо. Уже четко виднелись острые и крутые спины барханов, синели веточки джиды на обочине заброшенной караванной дороги, и дальние рыжие горы казались не очень высокими. Земля, которую они отбили у врага, была видна до самого горизонта.
...Усманов вернулся в Чимкент к вечеру третьего дня. Он доехал до парка и пошел по песчаной дорожке к обелиску. Имена товарищей, убитых в пустыне, были высечены на камне. Ерназар читал имена и фамилии, смотрел на каменные буквы и видел товарищей живыми. Не старились они и не умирали, потому что Ерназар запомнил друзей молодыми.
Красная пятиконечная звезда горела так же ярко, как на обелиске Байгали. Ерназар смотрел на звезду, на детей, которые бегали и кричали среди деревьев, и никак не мог заставить себя пойти домой. Он ясно видел свой письменный стол, конверт с голубым пароходом и размашистую надпись на конверте:
«Адресат умер».
Сергей Комиссаров
ОДИН ПРОТИВ БАНДЫ
В один из хмурых осенних дней старший милиционер Ленков энергичным, твердым шагом подошел к двери с табличкой: «Начальник Пучежского волостного отделения милиции. Юрьевецкий уезд». На Ленкове – заплатанная шинель, на левом боку – шашка, на правом – наган. На ногах – худые, подвязанные бечевкой, армейского образца ботинки. Поправив старенькую буденовку, Ленков открыл дверь. Он был полон решимости добиться согласия начальника на свою просьбу. Небольшую полутемную комнату еле освещала висячая лампа с заклеенным бумажкой стеклом. На стене – портрет Ленина и плакат «Добьем Колчака!». Две лавки стояли у стола, за которым что-то писал начальник милиции Голубев. Ленков протянул листок бумаги. Голубев прочитал и нахмурился.
– Та-ак, – сердито протянул начальник, вскидывая на подчиненного усталые глаза. – Значит, опять на фронт просишься? Сколько раз тебе втолковывал...
– На врангелевский, Петр Степанович, – уточнил Ленков, продолжая стоять по стойке «смирно». – Там сейчас передовая Советской власти.
– А мы где находимся? – Голубев откинулся к спинке стула. – Разве не на передовой? Неужели ты, Николай Павлович, не понимаешь...
Голубев осекся: дверь с шумом распахнулась и в комнату влетел дежурный по отделению.
– То-товарищ начальник, – голос его срывался, – приехал человек. Говорит, что булановцы только что повесили председателя Кондауровского сельского Совета...
– Что-о? – закричал Голубев. – Ленков, бери взвод и галопом!
– Есть! – Ленков рванулся к двери, но тут же обернулся: – Патронов бы подбросить.
– Патронов нет. В бой не вступать. Разведать, куда ушли. Давай!
«Бери взвод! – угрюмо подумал Ленков. – Легко сказать... Был когда-то взвод! А теперь – одно название...»
Полгода назад проводили на фронт группу ребят из отделения. Двух милиционеров потеряли в перестрелке с бандой Буланова. Трое товарищей от постоянного недоедания и недосыпания заболели. Редели ряды милиции, не хватало сил, чтобы отражать нападения банд и грабителей. Тяжелой ценой давалась каждая победа. Дни и ночи проходили в засадах и облавах, в смертельных схватках с врагами молодой Советской власти, в борьбе с кулаками за хлеб.
Голодные, измученные кони не скачут, плетутся шагом, то и дело останавливаются.
Вечерняя темь упала на землю. Миновав ложбину, отряд поднялся на возвышенность. Впереди в низине виднелось село. Там что-то горело.
Подъехав, милиционеры спешились у пожарища. Люди баграми растаскивали горящие бревна, заливали их водой. Тут же на земле валялась пробитая пулями и разрубленная саблей вывеска: «Кондауровский сельский Совет рабоче-крестьянских депутатов».
Окружив прибывших, люди заговорили все разом, перебивая друг друга.
– Приехали искать ветра в поле, – размахивая руками, кричала женщина.
– Председателя повесили...
– Что же это делается, господи...
– Пахать в поле не дают, стреляют, гады...
– Скот уводят, девок насилуют...
Все это Ленков знал и раньше. Банда Буланова состояла из недобитых белогвардейцев, юнкеров, кулацких сынков и отъявленных головорезов. Бандиты грабили, терроризировали крестьян, убивали коммунистов и сельских активистов и внезапно исчезали, оставляя кровавый след.
Разом выговорившись, люди выжидающе затихли.
– Сколько их было?
– Поди, сабель тридцать, ежели не больше, – почесывая бороду, ответил стоявший впереди старик.
– А у нас сколько? – зло спросил Ленков, окидывая всех взглядом. – Двенадцать! Нет, без вашей помощи, граждане, мы банду не одолеем. Вот что, мужики, кто хочет добровольно вступить в милицию?
Крестьяне молчали. Молчали и милиционеры. Не уговаривать же, не силой тащить. От тех, кто пойдет к ним по принуждению, проку мало. Нужны те, которые сами, сознательно примут.
– Подумайте, мужики, а кто надумает, пусть завтра в Пучеж приходит, – нарушил тягостное молчание Ленков. – Дело-то у нас общее, и враг один...
В деревне Лужинки, в направлении которой ушли булановцы, бандитов не было. Они через нее не проходили. Было ясно, что, как и раньше, враг ушел в лес. Искать в лесу ночью – пустые хлопоты. А если и найдешь, что дальше? Где силы, чтобы раздавить эту мразь? «Нет, – размышлял Ленков, – тут надо придумать что-то другое».
Маленький отряд Ленкова возвращался в Пучеж. Темны ночи в октябре, мглистые, ветреные. Монотонно и уныло хлюпала грязь под копытами лошадей. Покачиваясь в седле и поеживаясь от холода, Николай пытался решить задачу со многими неизвестными. И вдруг он понял, что надо делать. У него созрел дерзкий план: под видом грабителя присоединиться к Буланову, войти в доверие к бандитам, а затем перебить их, когда они будут спать.
– Эх-ха-ха, – насмешливо вздохнул Голубев, выслушав Ленкова. – Аника-воин ты, Николай, фантазер!
– А что, Петр Степанович, задумка верная, – загорячился Ленков. – Стоит рискнуть!
– Горячая у тебя голова, – укоризненно сказал начальник, – с таким планом только с девками воевать, а не с Булановым. Хотя с твоей внешностью к девкам без всякого плана можно идти...
Ленков действительно красив. Лицо мужественное, открытое, загорелое. Старенькая буденовка едва прикрывает вьющиеся каштановые волосы, а из-под густых бровей – озорной взгляд синих глаз.
– Да ты не обижайся, Николай Павлович, твоя смелость мне известна. Но пойми, невыполнимо это. Подумал ли ты о том, например, что кто-либо из банды может знать тебя в лицо? Наверняка такие найдутся. И что тогда? Глазом не моргнешь, как повесят!
– Подумал, Петр Степанович, – улыбаясь и покручивая кончик усов, ответил Ленков. – Неделю бриться не буду. Зарасту так, что родная мать не узнает.
– Ух ты!
– А уж если петля, так не раньше, как отправлю Буланова на тот свет...
– А меня под ревтрибунал? – перебил начальник. Он встал и пошел к ведру с водой, стоявшему в углу комнаты. Ленков – за ним:
– Без жертв сейчас не проживешь. Время такое. Сколько гибнет за Советскую власть на фронте, в тылу. – И умоляюще добавил: – Петр Степанович, отпусти. Другого выхода у нас нет. А с бандой надо кончать. Ведь, черт возьми, стыдно стало на глаза крестьянам показываться.
Голубев не донес ковш с водой к губам. Повернулся лицом к Ленкову, несколько секунд, прищуря глаза, смотрел на подчиненного. Потом выпил воды, повесил ковш и сказал решительно:
– Иди отдыхать!
Начальник пошел к столу. Ленков – следом.
– Петр Степанович...
– Твоя жена приходила, ребенок заболел. Иди.
Ленков стоял как вкопанный.
– Старший милиционер Ленков, – Голубев повысил голос, – приказываю идти отдыхать! Кругом! Шагом марш!
Ленков повернулся, выполняя команду. Шагнул к двери.
– Да, – остановил его начальник, – зайди к дежурному, возьми свою долю картошки. Вчера у спекулянтов отобрали.
Ленков вышел. Голубев устало опустился на стул, тихо повторил слова Ленкова:
– Стыдно стало на глаза народу показываться... Н-да... Как же взять этого распроклятого Буланова?!
Полевая тропинка. По ней бодро шагает Ленков. Густо заросшее лицо, на бритой голове – фуражка. Его не узнать. На нем поношенная кожаная тужурка, брюки галифе, хромовые сапоги. Тихо напевает:
Как родная меня мать провожала...
В кармане у Николая записка Голубева к его старому другу Михаилу Николаевичу Некрасову. Проживает тот в деревне Затеиха. В пяти верстах от нее – тот самый лес, в направлении которого почти всегда уходила банда Буланова после набега на населенные пункты. Можно с уверенностью предполагать, что где-то в этом лесном массиве ее логово.
Придя в деревню и найдя нужный дом, Ленков поднялся на крыльцо и постучал. Вскоре дверь отворилась. На пороге появился мужчина лет пятидесяти. Он настороженно и подозрительно посмотрел на Николая.
– Михаил Николаевич?
– Ну-у... чего надо?
– Из Пучежа я, от Голубева Петра Степановича, – сказал Ленков, протягивая Некрасову записку.
– Если так, заходи в хату.
Николай остановился у порога, а хозяин подошел к столу, к семилинейной лампе, и начал читать письмо.
– Фу ты, черт, напугал! – воскликнул Михаил Николаевич, поворачиваясь лицом к гостю. – Думал, бандит пришел... Проходи, раздевайся. Чай будем пить со свеклой.
– Заходят булановцы-то?
– Нешто! – ответил Некрасов, раздувая сапогом самовар. – Только что нашкодили.
– У вас? – порывисто спросил Ленков.
– К Грязновым и Разуваевым наведывались. Телку увели, поросят взяли...
– А куда ушли? – перебил Ленков.
– Леший их знает, управы на них нет.
– Надо срочно узнать, Михаил Николаевич. Я их ищу. Они мне вот так нужны! – ребром ладони Ленков провел по горлу.
Хозяин оценивающим взглядом смерил статную фигуру гостя, покачал головой и крикнул:
– Василь, иди сюда!
Прихрамывая на одну ногу, в горницу вошел крепко скроенный парень с большими голубыми глазами и копной русых волос на голове. Выслушав отца, Василий понимающе кивнул и бесшумно исчез за дверью. Хозяин поставил на стол самовар.
– Ну, как там Петр Степанович поживает?
– Трудновато ему приходится. Дома почти не бывает.
– А кому сейчас легко? – невесело спросил Некрасов, подавая на стол тарелку с пареной свеклой, хлеб, чашки. – Всей России сейчас трудно. На нее вся мировая буржуазия навалилась. А накось стоим! И Врангеля сломим. Как, сломим Врангеля?
– Определенно сломим. Всей контре скоро конец будет.
Хозяин налил чай, заваренный листьями черной смородины, переглянулся с гостем и, приглушив голос, сказал:
– Петр Степанович просит оказать тебе помощь, а какую, не пишет. Что надо-то?
– Надо узнать, Михаил Николаевич, где скрывается банда Буланова, как пройти в ее логово. Возможно, кто-либо из крестьян...
Ленков не договорил: в комнату вошел Василий.
– В Лужинки подались, – произнес Василий, подходя к столу.
– В Лужинки? – переспросил Некрасов.
– Вроде бы Буланов гулять собрался у Захватова.
Ленков вопросительно посмотрел на хозяина.
– Кулак, лютый враг Советской власти, – пояснил Некрасов. – Его дочь – Маруська в любовницах у атамана ходит.
– Та-ак, – протянул Ленков. Скулы его сдвинулись, плотно сжались губы. Пальцы правой руки начали тихо выбивать по столу дробь. Николай задумался.
Дуя на блюдечко, Михаил Николаевич пил чай. Тихо. Слышно, как поет самовар. Тишину спугнул Василий:
– Была бы граната, швырнул бы в окно – и нет бандитов!
– Помалкивай! – осадил его отец. – Не мешай человеку думать.
– Нет, нет, говори, Вася, говори, – оживился Ленков. – Швырнуть гранату? Да, не плохо бы, – Ленков провел ладонью по лицу, точно сметая с него пыль. – Н-да, гранату! Патронов и тех нет...
Николай вынул из кармана наган. Покручивая барабан, стал считать:
– Один, два, три... Кот наплакал. Ну ничего.
Жестом руки он пригласил Василия присесть, а сам подсел поближе к хозяину...
...Ночь. Оголтелый ветер с яростью набрасывается на Ленкова и Некрасовых, идущих вдоль высокого забора. Впереди смутно вырисовывается задняя пристройка к дому. Некрасовы остановились, а Ленков один подкрался к дому. Подошел к хате, заглянул за угол. Никого. Три окна. Они занавешены, ничего не видно. Из дома доносятся залихватские переборы гармошки, дробь каблуков, нестройное пение.
Ленков осторожно приблизился к правому углу избы и замер: на крыльце темнела фигура сидящего человека.
Да, атаман осторожен, выставил охрану. Часовой, конечно, вооружен и при первой же опасности будет стрелять. Тогда конец внезапности, той самой внезапности, на которую так рассчитывал Ленков.
Как же без шума снять часового? Задача не из легких. «Взять его втихую можно лишь тогда, – подумал Ленков, – когда он сойдет с крыльца. Но как вынудить его к этому? Как? Без помощи Василия тут не обойтись...»
Получив инструкции от, Ленкова, Василий ушел, а Николай и Некрасов заняли позицию под окнами, у правого угла хаты.
Где-то невдалеке послышалась песня:
Ехал купец, удалой молодец...
Затем из мрака выплыла фигура пьяного человека. Поравнявшись с крыльцом, около угла дома, пьяный взмахнул руками, поскользнулся и, не удержавшись на ногах, упал. Песня оборвалась. Через несколько секунд, грязно ругаясь, понося Советскую власть и большевиков, пьяный попытался подняться, но снова растянулся на земле да так и остался лежать.
Ленкова охватило волнение: клюнет часовой на приманку или не клюнет? Это решало сейчас судьбу его дерзкого замысла.
Часовой «клюнул». То ли он принял пьяного за одного из своих, то ли решил прогнать его отсюда, но, во всяком случае, он не долго раздумывал. Подойдя к лежащему в грязи Василию, он нагнулся над ним. А через мгновение уже свалился без звука от удара Ленкова...
...Большая горница Захватова была полна гостей. За длинным столом, заваленным тарелками со снедью и заставленным бутылками, в дальнем правом углу под образами сидел в белой рубашке сам атаман. Рядом с ним – красавица Маруська, ближайшие дружки Буланова. Все пьяные, потные, раскрасневшиеся от самогона и духоты.
Распахнув ударом ноги дверь, Ленков ворвался в комнату с наганом в руке. Он с первого же взгляда понял, что статный мужчина в белой рубахе – это Буланов. Кого же еще посадят в красный угол, под образа, на самое почетное место? Надо кончать атамана, решил Ленков, с другими будет легче.
– Руки вверх, контра-а! – гаркнул Николай и выстрелил в Буланова.
«Не промазал!» – с радостью подумал он, когда атаман качнулся назад.
Но что это? Отстранив Маруську и опираясь руками о стол, Буланов начал подниматься, точно хотел произнести тост или приветствовать нового гостя. На белой рубашке разлилось кровавое пятно. Все оцепенели, в том числе и Ленков, пораженный огромной физической силой Буланова, сраженного в грудь пулей. Но вот атаман глотнул ртом воздух, в то же мгновение ноги его подкосились, и он ничком грохнулся на стол.
Внезапное вторжение Ленкова и его дерзость ошеломили даже отъявленных головорезов. Они решили, что дом окружен отрядом милиции. Не давая бандитам опомниться, Николай с помощью Некрасовых разоружил и связал пятерых дружков Буланова. Знали бы они, что у него в нагане осталось всего два патрона!
Теперь надо было постараться, чтобы все случившееся осталось в тайне и чтобы притаившиеся в лесу бандиты не узнали ничего. Из дома никто не должен выйти.
– А ну, бандитские прихвостни, сыпь в подполье! Живо! – крикнул Ленков, потрясая наганом.
Гулящих девок точно ветром вынесло из горницы на кухню. За ними, с волчьим взглядом, прошел коренастый Захватов, протрусила, на ходу осеняя себя крестным знамением, его тощая жена. Маруська не спешила. Она взяла стакан, наполненный самогоном, залпом выпила, поцеловала донышко и поднялась. Покачивая крутыми бедрами, подошла к Ленкову и с вызовом бросила:
– А может, мне остаться, а? Люблю смелых мужчин. Ужас как люблю!
– Проходи, шлюха! – отрубил Ленков.
Когда крышка подпола захлопнулась за Маруськой, Ленков с Василием подтянули на крышку сундук с мукой, стоящий на кухне.
– А теперь, Василий, во весь дух скачи в Пучеж. Скажи Петру Степановичу, что подошел самый выгодный момент, чтобы добить банду.
– А я пойду в свою деревню, мужиков подниму, – сказал Михаил Николаевич. – На подмогу.
– Добро! – согласился Ленков. – А я займусь контрой, узнаю, где у них логово.
Растащив в разные стороны четырех бандитов, Ленков взял лампу и вывел пятого, одетого в офицерский мундир, в сарай, где стояли оседланные кони булановцев.
– Вот что, контра, интересуюсь местом расположения вашей банды.
– А ты кто такой, что осмеливаешься задавать вопросы офицеру русской армии?
– Офицер русской армии! – презрительно повторил Ленков. – Ах, ваше благородие, виноват! Какое ты, гад, благородие, бандит ты, белогвардейская сволочь! Вот ты кто, ваше благородие. А вопросы задаю потому, что я милиционер, представитель...
Неожиданно бандит плюнул в лицо Ленкову. Николай Павлович отшатнулся назад, точно его ударили хлыстом. Схватился за рукоятку нагана, но через секунду опустил ее. Медленно провел рукавом по лицу. Гневно сверкнули глаза:
– Нет, пулю я на тебя не потрачу, не бойся, и не зарублю, хотя мог бы. Тебя советский суд судить будет, сполна ответишь. Ну говори! А не скажешь – прикончу, пускай потом под трибунал пойду. Считаю до трех. Раз... Два... Одну секунду осталось тебе жить, – и Ленков поднял наган. – Говори, где логово вашей банды?
– Э-э... в лесу.
– Знаю, что в лесу. Как проехать? Где дорога?
– От Лужинок надо ехать на Кондаурово. Проехав версты три, до спиленного дуба, свернуть направо. Еще две версты до оврага. Там – влево, по оврагу, не более версты...
– Хорошо, живи пока, гад, но если соврал – сей же момент в расход пущу, – пообещал Николай.
Втащив первого бандита в дом, он выволок в сени другого.
– Твой дружок указал мне место расположения вашей банды. Хочу проверить, не соврал ли. Рассказывай, как проехать в логово?
– Дорогу на Кондаурово знаешь?
– Найду.
– Так, значит, по ней версты три, не более. Там будет спиленный дуб – примета, значит. Поворачивай направо и дуй до оврага. От него, значит, подавайся влево...
– Ясно! – перебил Ленков. – Сколько там ваших?
– Да человек двадцать пять наберется.
Вернувшись с грабителем в горницу, Ленков устало опустился на лавку. «Ну, кажется, все в ажуре», – сказал он себе, медленно скользя взглядом по столу, уставленному едой.
Тут и жареное мясо, пироги, рыба, грибы, а самогону-то!
Николай уже забыл, когда он в последний раз ел мясо и вообще наедался досыта. Кажется, один съел бы все, что сейчас на столе... Но негоже ему, красному милиционеру, подбирать объедки с бандитского стола. Нет, он готов еще пять лет одну картошку жевать, лишь бы всю контру побыстрее вывести, разбить беляков. Табак – другое дело, это, можно сказать, военный трофей. Он для дела нужен, чтобы не заснуть. А который сейчас час?
Ленков приподнял занавеску на окне. Ветер утих. Да и дождь вроде бы перестал. Свернул цигарку, прикурил от лампы, затянулся. «Василий, конечно, уже в городе. Часа через два прискачут. Как раз. Нагрянем в логово на рассвете».
Неожиданно до ушей Ленкова донеслись глухие удары. Да, кто-то стучит в наружную дверь. Вытащив из-за пояса наган, Николай шагнул в сени, подошел к двери, запертой на деревянный засов.
– Кто там? Негромко донеслось:
– Это я, Иван Игнатенко.
– Чего тебе надо? – сердито спросил Ленков.
– Видишь ли, добрый человек, Захватов с Маруськой только что к булановцам поскакали. Уходи, пока не поздно.
– Врешь, гадина! – гневно вскрикнул Ленков. – Шпарь-ка с крыльца, а не то пуля продырявит твою башку.
Смутная тревога охватила милиционера. Он прошел на кухню, отодвинул сундук и поднял крышку подполья. Ни души! Взяв лампу, Ленков спустился в подполье. На уровне головы он увидел прорытую траншею, уходящую к каменному фундаменту дома. Там – широкий пролом.
«Н-да-а... – протянул Ленков. – Упустил, черт возьми, Захватова. Ду-рак! Опростоволосился... Поскакали в логово... Пожалуй, явятся раньше наших... Что же делать? На коня и... Нет! Надо продержаться. До подхода своих... Спасибо этому... как его... Иван, кажется. Наш человек. А я его обругал... Нехорошо».
Не мешкая, Ленков начал действовать. Всем, чем только можно, забаррикадировал наружную дверь, потом дверь, ведущую из сеней в сарай, принялся за сооружение второй линии обороны. Койка, буфет, столы, лавки были сдвинуты к двери горницы. Сидящие на полу у стен бандиты внимательно следили за происходящим.
Закончив приготовления, Ленков зачерпнул в ковш воды, напился. Сел на сундук, смахнул рукавом пот со лба и вынул кисет. Только начал свертывать цигарку, как послышался отдаленный лай собаки. «Кто-то приближается к деревне, – подумал Ленков. – Не наши ли?»
Где-то совсем рядом заржала лошадь, послышался звон металла, глухие мужские голоса. И тотчас же от тяжелых ударов содрогнулась хата. «Булановцы, – понял Николай Павлович. – Ну, Ленков, держись! Последний парад наступает».
Он торопливо сделал две-три затяжки, затоптал окурок, погасил лампу и, обложившись отобранным у бандитов оружием, лег на пол. Выбранная позиция давала ему возможность держать под прицелом самые уязвимые места в обороне – окна горницы и окно на кухне.
Застучали ружейные приклады, с треском вылетела оконная рама. Еще секунда – и перед мушкой маузера появилась голова бандита. Выстрел! Короткий вскрик – и голова исчезла. Ленков улыбнулся: один есть! Плюс атаман и часовой, итого – трое. Нашим легче будет... Да, пожалуй, пора и этих пятерых в расход.
Между тем в сенях грохотало, трещало, что-то рушилось, падало. Ленкову казалось, что весь дом пришел в движение, шатается, стонет от ударов и диких криков головорезов. И вот, наконец, дрогнула, заколебалась последняя баррикада – у двери горницы. В тот же момент, словно по команде, во все целые окна воткнулись концы бревен, вдребезги разнося рамы.
Положение Ленкова стало критическим. Отразить задуманную врагом одновременную атаку через все окна было невозможно. К тому же вот-вот рухнет последняя оборона у двери горницы. Что делать?..
Сдвинув ногами сундук, Ленков рывком открыл крышку подпола и быстро спустился в яму. С трудом прополз некоторое расстояние между поверхностью земли и настилом пола хаты и развернулся лицом к подполу. «Что ж, неплохо устроился, – сказал он сам себе, тяжело дыша. – Здесь меня ни пуля не возьмет, ни клинок. Преспокойно дождусь прихода...»
Он не договорил: половицы заходили по его спине, а спустя несколько секунд подполье осветилось и в него начал спускаться человек. Маузер не отказал. Сноп огня прорезал темноту, ослепил Ленкова. Некоторое время он не мог ничего разглядеть. Потом заметил справа маленький белесый квадратик. Понял: это отверстие в фундаменте, отдушина.
«А это что такое?» – сам себя спросил Ленков, увидев, как что-то горящее упало в подпол. Следом летели новые предметы, охваченные огнем и дымом.
Через секунду он почувствовал резкий запах керосина и дегтя, и тут же сухой, острый кашель потряс его тело. Начало резать глаза. «Выкурить хотят, сволочи, – подумал Ленков. – Живым взять».
Густой удушливый дым, заполняя подполье, наваливался на Николая, сжимал горло, душил. «Неужели конец?» – промелькнуло в сознании Ленкова. Неведомое до сих пор чувство страха подкралось к нему. Но мозг, сопротивляясь страху, лихорадочно работал. И вдруг ему показалось, что кто-то вроде бы шепнул, подсказал: «К отверстию, скорее к отдушине!»
Ленков пополз. Душил кашель: тяжелый, разрывающий грудь. Николай ударился головой о фундамент. Руки лихорадочно забегали по кирпичной кладке, отыскивая спасительное отверстие. Нашли. Ленков подтянулся, прильнул лицом к отверстию, жадно вдохнул влажный, холодный воздух.
А рядом что-то рушилось, падало, грохотало, стонало. Кто-то кричал не своим голосом. Все смешалось: ожесточенная стрельба, звон стали, топот ног, ржание лошадей.
Но вот мало-помалу стало стихать, звуки словно куда-то удалились, и в наступившей тишине Ленкову вдруг почудилось, что кто-то кричит: «Николай Павлович! Лен-ков! Николай Пав-ло-вич!»
Где-то глубоко затеплилась мысль: «Наши, наши пришли!» Это был последний проблеск сознания. А потом все погрузилось в темноту...
Некрасовы нашли Ленкова, вытащили из подвала, привели его в чувство. Жадно выпив воды, Николай Павлович усталым взглядом посмотрел на товарищей и, обращаясь к Голубеву, спросил, еле шевеля кровоточащими губами:
– Конец банде, а?
– Добили, Николай Павлович, добили! А тебя уж и не чаяли живым увидеть. Шутка ли, такая орава навалилась.
Ленков прищурился:
– Мы еще повоюем, умирать нам рано. Вот покончим с этой нечистью, тогда, пожалуй, и помереть не жаль будет, хотя я лично согласен еще сто лет прожить...
...Жил в городе Пучеже Ленков – один из первых милиционеров страны Советов. Жил красиво, благородно, стремительно. Двадцать три года, до последней минуты жизни, нес он боевую милицейскую вахту, отдавая людям всю щедрость своего сердца. И оттого, очевидно, на земле остался его след.
