Текст книги "Всегда начеку"
Автор книги: Анатолий Ковалев
Соавторы: Иван Медведев,Сергей Смирнов,Юрий Кларов,Юрий Феофанов,Александр Морозов,Александр Кулик,Леонид Рассказов,Эдгар Чепоров,Павел Шариков,Аркадий Эвентов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)
Стасик
По утрам на стол ложились сводки.
«В 2 часа ночи на возвращавшихся домой двух артистов напали три вооруженных грабителя и забрали все вещи, бывшие при них».
«На Скобелевской улице обнаружен труп мужчины. Убийство совершено из огнестрельного оружия, выстрелом в голову. В убитом опознан извозчик Г. Меркурьев».
Работники уголовного розыска сбивались с ног, не жалели ни сил, ни времени, а поток преступлений не иссякал.
В чем же дело? Художников, как и все, кто с ним работал, достаточно хорошо знал банды, орудовавшие в Ростове и его окрестностях. У каждой был свой «почерк», и не составляло большого труда определить, какая из них совершила очередное преступление. Но как ни старался угрозыск, а ликвидировать банды полностью не удавалось. Для этого требовалось прежде всего обезглавить их, но главари всякий раз уходили от преследования. Знал Художников не только клички главарей, но и подлинные имена бандитов, наводивших ужас на жителей городов и сел Ростовской области. Но даже тогда, когда оперативники получали точные данные об их местонахождении, в последний момент операция проваливалась.
Почему? Этот вопрос все больше не давал покоя начальнику уголовного розыска. Тревожило его и то, что не сохранилась картотека преступников, а без нее трудно было работать. В общем, для беспокойства имелись веские основания.
В своем рапорте в вышестоящие организации сразу же после того, как угрозыск был передан из ревкома в подчинение административному отделу исполкома, Художников писал:
«Во-первых, подбор сотрудников отдела уголовного розыска... не соответствует своему назначению, за исключением некоторых товарищей. Есть работники, подрывающие авторитет ДОУР своим систематическим пьянством и взяточничеством. Отдел уголовного розыска не пользуется авторитетом у масс. До моего прихода были случаи дезертирства агентов в количестве шести человек во главе с начальником уголовно-следственного стола Темерницкого района»...
Это было до его прихода. Что же происходит сейчас?
В один из дней, когда Художников искал ответ на этот вопрос, к нему пришел заведующий регистрационным бюро и доложил, что картотека преступников найдена... на чердаке здания уголовного розыска... Значит, кто-то припрятал важные документы.
Иван Никитович приказал восстановить картотеку. И вот группа сотрудников кропотливо подбирает досье. Среди фотографий вдруг мелькнуло знакомое лицо. Человек, первым взявший фото в руки, боялся признаться самому себе, что на этой фотографии изображен Станислав Навойт – заместитель начальника уголовного розыска, ближайший помощник Художникова. Что делать? А может быть, это ошибка? Но люди знали: от Художникова нельзя скрывать ничего. И вот фотография преступника, зарегистрированного в 1916 году царской полицией под № 390, легла на стол Ивана Никитовича. В досье сообщалось, что преступник по кличке Стасик в составе шайки бандитов совершил несколько вооруженных грабежей и еще царским судом заключен в тюрьму на большой срок. Подлинное имя Стасика – Станислав Навойт...
В кабинет начальника уголовного розыска вошел высокий, элегантно одетый человек. На френче – ордена за боевые заслуги на фронтах гражданской войны. Через плечо – маузер. Этот человек знал подполье, за революционную деятельность был брошен в застенок и томился в царской тюрьме до той поры, пока Красная Армия не освободила Ростов-на-Дону и не выпустила из тюрем политзаключенных...
Таким знал этого человека Художников по рассказам самого Навойта. И все это оказалось ложью. И ордена им присвоены чужие, и славой он пользовался чужой. Перед начальником ДОУР стоял враг. Не он ли раскрывал перед преступниками оперативные планы? Не по его ли вине проваливались многие операции? Сомнений быть не могло. Спокойно и строго Иван Никитович приказал:
– Оружие на стол, бандюга!..
Я перечитал этот записанный со слов Рыженко эпизод и подумал: а нужно ли вспоминать об этом? Не лучше ли рассказывать только о тех, кто помогал Советской власти укрепляться, кто спасал население от убийц и грабителей? Конечно, приятнее писать о людях светлых, о таких, каким был и сам Художников. Но и о таких, как Стасик, тоже нужно. Тогда ясно видны два фронта борьбы советской милиции в те годы. И еще ярче светится подвиг честных и преданных партии бойцов.
«Степные дьяволы»
«На место преступления выехал начальник уголовного розыска тов. Художников».
Такие сообщения то и дело встречаются в разделе уголовной хроники ростовских газет начала 20-х годов. Художников приезжал туда, где только что было совершено преступление, и во многих случаях лично руководил расследованием. Люди учились у него стратегии и тактике уголовного розыска. Своим личным примером он воспитывал у подчиненных такие качества, как смелость, внимательность, самодисциплина.
Под руководством Художникова был проведен ряд смелых и хорошо организованных операций. Одна из них – ликвидация банды «Степные дьяволы».
Сообщения, одно тревожнее другого, приходили то из Степного, то из Батайска, то из Кущевской. А то вдруг одновременно из нескольких мест: совершен вооруженный грабеж! За дерзость и жестокость, проявляемые при налетах, шайку прозвали «Степные дьяволы». Возглавлял банду известный далеко за пределами области убийца и грабитель Бессмертный.
В течение двух лет старались напасть на след «Степных дьяволов» работники уголовного розыска. Но всякий раз, внезапно совершив налет, бандиты так же внезапно скрывались. Сведения, поступавшие в угрозыск, приводили работников, как правило, к членам банды, являвшимся лишь слепыми исполнителями и даже не знавшим толком самого Бессмертного. Ядро банды было хорошо замаскировано, имело немало явочных квартир, место нахождения которых установить не удавалось.
А Художников требовал точных данных. Не проходило дня, чтобы на очередной оперативке он не задавал вопроса: когда, наконец, начнется ликвидация «Степных дьяволов»? По его приказу всем сотрудникам были розданы фотографии главаря банды и его ближайших подручных. Художников еще и еще раз напоминал: наш долг – избавить население от ужасов, от постоянной угрозы налета.
Все знали о чинимых «Степными дьяволами» насилиях, а Художников снова напоминал эти факты, разжигал ненависть, призывал быть бдительными. Он, великолепный психолог, бил по самолюбию людей, считавших себя специалистами по борьбе с бандитизмом, а тут словно расписавшихся в своем бессилии.
А «Степные дьяволы» продолжали орудовать. В марте 1922 года они совершили налет на «болгарские огороды» 1-й Балтийской трудовой артели. Их жертвой стали 18 рабочих во главе с заведующим артелью. Убийства были совершены с садистской жестокостью. Бандиты похитили около четырехсот пудов пшеницы, много семян. Не побрезговали они и одеждой своих жертв.
В селе Койсут бесследно исчезли милиционер и два бойца всевобуча, патрулировавшие населенный пункт. Спустя некоторое время здесь были убиты две крестьянки.
Список преступлений рос.
В конце 1922 года группа оперативных работников задержала ближайшего помощника Бессмертного – Железняка.
Началось следствие. Художников умело направлял его, подсказывал пути, которыми надо идти. И вот наконец агенты уголовного розыска напали на след банды. Один за другим появлялись в кабинетах следователей члены шайки. В течение короткого времени большинство бандитов было арестовано. Банда рассыпалась.
Я хотел писать о Художникове. Но писать только о нем – значит не раскрыть его таланта руководителя, не показать главного: умения подбирать великолепные кадры – следователей, криминалистов, – без которых было бы немыслимо вести успешную борьбу с бандитами и ворами.
Он воспитал в уголовном розыске плеяду замечательных специалистов, поддерживал всякую ценную инициативу, поощрял каждый успех. Если было надо, работники угрозыска начинали преследование. Если этого требовали обстоятельства, они вступали в жестокую схватку с врагами.
Таким человеком, впитавшим в себя революционный энтузиазм Художникова и его преданность делу, был ближайший помощник начальника – Михайлов.
Работники уголовного розыска – люди, привычные ко всему. Но даже они на этот раз были поражены расчетом, хорошо продуманным планом организации ограбления Ростовского текстильного синдиката. Преступники не взламывали замков, не убивали сторожа. Жертв не было. Они проникли на склад синдиката из соседнего здания, снятого ими в аренду. Было похищено различных тканей на 500 миллиардов рублей – даже по тем временам обесценения денег сумма огромная.
Это был особый для Ростова случай. При подобных ограблениях угрозыск привык иметь дело с убийствами. На этот раз преступники действовали иначе. «Почерк» преступников не был похож ни на один из известных городским криминалистам.
Художников знал, что любой следователь, которому он поручит вести это дело, отнесется к нему со всей ответственностью. Но от Художникова зависело ускорить успех следствия. И он поручил дело об ограблении текстильного синдиката своему помощнику Петру Ильичу Михайлову.
Собрав сведения о преступниках, Михайлов начал их розыск. Требовалось найти всего двух человек. О них было известно немного: портреты и что они «грабители-интеллигенты». Фамилии, под которыми они жили, были явно вымышленными и серьезно в расчет идти не могли.
Михайлов знал, что такие не обвешаны маузерами, не носят ручных гранат на поясе. Они изысканно одеты, посещают лучшие рестораны, открытые к тому времени нэпманами. И Михайлов стал завсегдатаем ресторана «Ампир», наведывался в лучшие магазины. Но ни одного из преступников он так и не встретил.
Развязка наступила неожиданно. Прогуливаясь однажды днем по Садовой улице, Михайлов обратил внимание на курьера-рассыльного, везшего на извозчике большую корзину. Таких рассыльных («красные шапки», как, их называли) держали самые состоятельные владельцы магазинов, появившиеся во времена нэпа. А услугами «красных шапок» пользовались люди, которые вели «светский образ жизни».
Сопоставив все эти факты, Михайлов какой-то особой интуицией следователя почувствовал, что он ухватился за кончик той ниточки, которая поможет ему распутать весь клубок.
Вскочив на первого попавшегося извозчика, он пустился следом за «красной шапкой». Она привела его к городской железнодорожной кассе. Рассыльный брал два билета на имя Нанбурга Леона Владимировича.
Предъявив документы, Михайлов попросил рассыльного описать внешность хозяина.
Все было правильно: интеллигентный человек, хорошо одет. Золотые зубы. На щеке повязка... Это что-то новое. На щеке у этого человека должна быть большая родинка. Так, значит, повязка нужна, чтобы скрыть эту родинку: самую яркую примету.
Михайлов остался на вокзале. Он не спускал глаз с плацкартного вагона. И вот наконец появился Нанбург – спокойный, элегантно одетый.
Михайлов пошел ему навстречу и, поравнявшись, слегка тронул преступника за руку. Тот остановился, но у Михайлова хватило выдержки не показать тревоги.
– Вы забыли, гражданин Нанбург, рассчитаться с коммунхозом за аренду помещения, снятого вами по соседству с синдикатом...
Нанбург по достоинству оценил это джентльменское обращение. Он не стал сопротивляться. А на следующий день был арестован его сообщник Давид Фридман.
Итак, преступников задержал Михайлов. Но руководил им, направлял каждый его шаг Художников.
Этот человек мог незаметно – чтобы не обидеть подчиненного, не подавить его инициативы – подсказать верный ход, посоветовать, какую версию следует проверить именно сегодня, потому что завтра сделать это будет уже поздно.
С его помощью и при его непосредственном участии были ликвидированы шайки Котелка, Ореха, Казанчика, совершавшие вооруженные налеты на города и села области. И когда сообщалось, что на место преступления выехал Художников, население Ростова знало, что преступники будут найдены.
О Художникове и поныне ходят по Ростову легенды. Я прикоснулся к ним, к этим легендам, сохранившим до наших дней образ замечательного человека.
Сергей Смородкин
ПИСЬМО
1
В самолете Усманов внезапно почувствовал себя плохо. Барханы внизу слились в одно ослепительное пятно. И не стало ни самолета, ни шума мотора, ни барханов. Ничего. Просто одно оранжевое пятно. Ерназар хотел встать и не смог. Как будто все тело кто-то с силой вдавил в откидной дюралевый стул. И стул плыл вместе с его сухим, легким телом.
Потом немного отпустило. Усманов снова увидел застывшие барханы, но встать не смог. Он только слегка приподнялся. И от этого ничтожного усилия весь взмок. Достал платок, вытер ладони. Усманов посмотрел на свои пальцы, худые, жалкие, покрытые старческими коричневыми пятнами, и ему стало совсем не по себе. У него, наверное, даже лицо изменилось, когда он смотрел на свои словно неживые руки, потому что парень, сидевший с ним рядом и молчавший весь полет, спросил:
– Вам нездоровится, аксакал?
– Нет, ничего, – ответил Усманов. – Просто слабость. От жары, наверное.
Парень забеспокоился, пошел в хвост самолета и принес кожаный торсык с кумысом. Ерназар сделал несколько глотков. Кумыс был прохладный, но пить не хотелось.
– Рахмет [1]1
– Спасибо (казахск.).
[Закрыть], – сказал Ерназар и отдал торсык.
Он откинулся назад, закрыл глаза, делая вид, что дремлет. Усманов стыдился этой неожиданной слабости. Ему на миг захотелось, чтобы он остался один, но только не в этой алюминиевой коробке, а в степи, среди трав. И чтобы никто не видел, что ему плохо...
Сквозь неплотно прикрытые веки Усманов смотрел в окно, на пустыню. Земля сверху казалась мертвой, и смотреть вроде было не на что. Но Ерназар смотрел. Он знал пустыню другой. Жизнь в ней никогда не прекращалась. Тот, кто говорит, что пустыня мертва, не знает, что такое жизнь.
2
Да, жизнь... Ну зачем он, старик-пенсионер, полетел в августовскую жару из зеленого Чимкента в самое пекло – в Муюнкумы? Зачем?
Ерназар задал себе этот вопрос, который утром задавали ему домашние, и снова не мог на него ответить. Он знал только, что прилетит в Чулак-Курган, придет к Байгали, а там будет видно.
Байгали, Байгали... Сколько же лет я тебя не видел? Десять? Нет, пожалуй, одиннадцать. Ну да, одиннадцать. Одиннадцать лет прошло, как проводила Байгали на пенсию чимкентская милиция. Тогда все собрались. Все товарищи. Салюта не было, но проводили хорошо. А через три года Усманов тоже в последний раз расписался в ведомости, что сдал оружие после дежурства. Было тогда такое правило – расписываться в ведомости. Интересно, есть оно сейчас или нет? Надо спросить, когда вернусь. Наверное, все-таки есть. Правила живут долго.
Почему же он все-таки отправил Байгали то письмо? Единственное за одиннадцать лет. Ерназар не писал писем. О чем писать? О том, как сидишь утром на лавочке и читаешь газету «Южный Казахстан»? Или о том, как смотришь по телевизору футбол и «Голубой огонек»? Ну о чем ты, пенсионер, можешь написать боевому товарищу?
Однажды он все-таки решился, написал.
«Здравствуй, друг! Помнишь ты жаркое дело под Байрам-Али? Помнишь, как убили подо мной ахал-текинца, а я не успел выдернуть левую ногу из стремени? Жеребец издыхал, а я сидел рядом с ним, нога у меня была сломана и смит-вессон без патронов грелся в моей руке. Уже летел на меня черный, как уголь, басмач. Привстал он на стременах, чтобы сподручнее было раскроить мою голову. Летит он на меня и играет смертоносным своим клинком. Сейчас закроет мне бандит глаза, и седло, кованное серебром, увезет с собой. Не выдержал я и пополз от издохшего коня, волоча по песку ногу. Видел ты красного кавалериста, который ползет, как змея с перебитым хребтом? Видел ты красного кавалериста, который ползет и ждет, как разлетится его голова, вроде пустого ореха, и враг заберет его седло в серебре? Но ты, верный друг мой Байгали, увидел такой непорядок и срезал врага из карабина. И остался я живой, и седло осталось. Пока не украли его вместе с рыжей кобылой в Чарджоу осенью двадцать первого года.
А помнишь, друг боевой, как ударили по нашему лихому эскадрону пулеметы с тридцати шагов под Бухарой? Как разбился эскадрон об английские пулеметы системы «Льюис» и знамя наше выпало из рук тяжело раненного, а может и убитого, Елпатьева? Но ты изловчился, на скаку подхватил знамя мировой революции и повернул эскадрон назад. Изрубили мы пулеметчиков, но половина нашего эскадрона осталась лежать мертвей мертвого у стен Бухары.
А недавно нашел я анкету. Написано: фамилия – Усманов; имя – Ерназар; национальность – узбек; год рождения – 1892; образование общее – неграмотный; военное образование – кавалерист; время зачисления в военнообязанные – 1918; профессия до службы – сапожник.
Прочел я анкету и отнес в Совет ветеранов. Теперь она в столе у Сурдушкина Никона, с которым, помнишь, рубили мы басмачей под Сузаком. Никон говорит, что быть этой анкете под стеклом в музее...»
Такое вот письмо начал писать однажды Ерназар. Писал он трудно, перечитывал по нескольку раз написанное и, чем больше перечитывал, тем меньше письмо ему нравилось. Ну при чем тут ахал-текинец, и седло, и анкета, и еще музей? Почему музей?
Усманов считал, что музей – это что-то мертвое, застывшее. Какая-нибудь мамонтова кость, лежащая под пыльным стеклом. А они еще живы. Живет их горячая с Байгали юность. Живы их лучшие годы... Нет, не может быть разговора о музее. И он не стал дописывать письмо. Лежало оно долго в книге «История Казахской ССР», а как-то наткнулся на него Ерназар, запечатал в конверт, на котором был нарисован голубой пароход, и отправил Байгали в Чулак-Курган. А потом, недели через две, сам полетел к другу. Собрался вдруг и полетел.
...Самолет шел на посадку. Низкие домики Чулак-Кургана криво неслись под колеса. Они были желтые, как пустыня, и издали напоминали небольшие холмы. Самолет сел, на мгновение исчезнув в туче песка. Летчик вышел из кабины, открыл дверцу и приставил железную лестницу. Усманов первым ступил на песок, посмотрел вокруг и зажмурился. Ослепительное солнце заливало землю. Ветер гнал ручьи живого песка, и скрюченные ветки саксаула звенели от песчинок, как струны.
Ерназар постоял немного у самолета, из которого выгружали почту, железные коробки с кинолентами и какие-то бочонки, а потом пошел к поселку. Он шел; к пыльному мареву, висевшему над Чулак-Курганом, сначала медленно, но чем ближе подходил, тем все больше почему-то волновался и прибавлял шаг; и лицо его светлело. Усманов быстро нашел дом, где жил Байгали, постучал в дверь с железным кольцом. Никто не открывал.
– Эй, Байгали, – крикнул Ерназар. – Разве так принимают гостя?
За дувалом лениво и хрипло забрехала собака.
3
...На кладбище он пошел один. Сын Байгали хотел проводить его, но Ерназар отказался.
– Я пойду один, – сказал Усманов. – А ты добудь хороших коней и готовься в дорогу. Вместе поедем.
– Хорошо, Ерназар-ага, – сказал Нариман. – Я достану коней и все подготовлю.
Кладбище желтело недалеко от поселка. Оно было пустое и неуютное. Глиняные мазары стояли одиноко. Каждый сам по себе. Люди высыхали в этой глине, сами превращались в глину или в песок. Над многими мазарами тускло блестели жестяные полумесяцы.
Усманов сидел у края потрескавшейся земли, где лежал его друг. На земле, в тени обелиска со звездой, успело вырасти несколько былинок – черных и жестких. Обычный мир был перед глазами. Солнце. Песок. Глина. Ящерицы, прижавшиеся гибкими телами к стенам осыпающихся мазаров. Обычный мир.
...Они выехали верхом. Выехали рано, как только побледнели звезды. Кони неслышно шли по песку. Иногда, когда попадался такыр, глина звенела под копытами, и лошади немного пугались этого звона. Усманов и Нариман сначала ехали в сторону Сузака, а потом свернули вправо и долго ехали на восток. Под вечер они были на месте.
– Вот здесь, – сказал Усманов.
– Да, – сказал Нариман. – Отец говорил.
У колодца лежало несколько саксаулин, белевших, как кости. Пока Усманов расседлывал коней, Нариман откопал ржавое ведро, утонувшее в песке. Ерназар попоил лошадей, и они, напившись, легли, вытянув морды по земле. Нариман дал им по куску хлеба с солью, но лошади понюхали хлеб, а есть не стали.
– Притомились, – сказал Нариман.
– К утру оживут, – сказал Усманов. – Кони хорошие.
Они разожгли костер, поели вяленого мяса и долго пили зеленый чай. Костер догорал, а они все сидели и разговаривали.
Временами, захваченный нахлынувшими воспоминаниями; Усманов называл собеседника именем его отца – Байгали. Но все, связанное в его памяти с этим колодцем, случилось давным-давно, когда он и его друг были моложе Наримана, которого тогда еще и на свете не было.
