Текст книги "Принц Половины Осени"

Автор книги: Анастасия Юрченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Я испуганно перевёл широко раскрытые глаза на её кисть, которая лежала на моём плече. Тонкие длинные пальцы, от которых веяло чем-то кислым и тёплой влагой. Я сглотнул и часто замотал головой. Думал, что ни сегодня, ни завтра, а лучше никогда не пойду ни за ней и ни за кем из них.

– Я не пойду. Я никуда не пойду. Ты меня не заставишь.

– Тебе стоит лучше подумать. Они убьют тебя, если узнают, кто ты.

– Что? Нет. Нет-нет-нет. Ты ошиблась. – Я с ужасом подскочил, переводя взгляд на неё.

В глазах Никс плескалась ласка, что вызывало сильный диссонанс с её внешним видом. Я уже догадывался, что она имеет в виду. Хотела мне сказать, что я один из них. Хотела сказать это и забрать меня. Я понятия не имел об их обрядах и порядках вербовки, поэтому все её речи отдавались дрожью в моём теле. Я не хотел идти с ней, хотел остаться обычным ребёнком. Пусть и мои отношения с окружающими были весьма странными для «обычного ребёнка».

– Они тебя убьют. – Никс ласково погладила меня по голове, будто я был воплощением наивности в её глазах. – Они убивают представителей своего же вида. Что им стоит убить тебя? – Она присела, и наши глаза оказались на одном уровне. – К тому же, военные однажды истребили таких ребят, как ты. Что им стоит сделать это снова?

– Не может быть. Ты лжёшь. Ты мне лжёшь! – Закричал я ей в лицо, будучи на грани нервного срыва. Страх и отчаяние вспенились гремучей смесью. – Я не такой, как вы. Я не похож. Совсем не похож.

– Зачем мне лгать? Я бы не стала тратить столько сил и терпения на обычного мальчишку. – Голос Никс оставался доброжелательным, но маниакальная улыбка портила всё впечатление. – И ты не ошибаешься. Ты не похож на нас. Твой дар уникален, ты разве не замечал, как все вокруг относятся к тебе?

Я закрыл глаза и сжал губы, потому что я замечал. Может, ей казалось это волшебным. Но лично для меня это было равносильно смертельному приговору. Потому что она не знала, что скрывается под ширмой, никто и никогда не хотел знать, что там. Никто не знал, что таится под обёрточной бумагой всеобщей неконтролируемой любви.

– Мы сможем тебе помочь, – мягко сообщила Никс, утирая влажную дорожку на моей щеке. – Мы сможем прекратить это. Вместе.

– Отойди. – Прошипел я, распахнув глаза. Никс выглядела удивлённой, но сразу поднялась на ноги и отступила на шаг. – Не подходи ко мне! Не подходи, слышишь?! Я не желаю тебя видеть! Не хочу иметь дело ни с одним из вас.

– Ты не понимаешь, от чего отказываешься. – Её шёпот превратился в шипение. – Только мы можем обеспечить тебе достойную жизнь. Ты не спасёшь себя сам.

– Уходи. Уходи отсюда!

Выражение её лица изменилось. Множество складок начали рассекать кожу, когда брови сошлись на переносице, глаза сощурились в щелочки, а улыбка сменилась оскалом. Ей не надо было видеть, как тряслись мои коленки, такие, как Никс, точно знают о страхе, который они вызывают.

– Однажды тебе придется это принять. – Никс выплюнула это с гневом и обидой.

В тот день я вернулся домой поздно. Мама выглядела обеспокоенной, а папа ругался очень долго. Говорил, мне не стоит забывать, что у меня есть семья, которая за меня волнуется. Сейчас я думаю, что если бы он знал, что произойдёт парой дней позже, он бы всё отдал, чтобы я в тот день домой так и не вернулся. У них нет лиц, нет голоса и цветов. Они в моей голове – размытые пятна из мяса, крови и выпученных глаз. А их слова просто текст, который я знаю…

– Но я отказался. Убежал, если точнее. – Я передёрнул плечами, будто пытаясь сбросить с плеч то, что цеплялось за меня колючими пальцами всё это время.

…Я знаю, что в этот же вечер глубоко порезал свою руку. Давайте не будем забывать, что во мне воспитали ненависть. Ненависть нашла выход, и она требовала избавиться от того, кого не принимает общество. Мир старался сделать так, чтобы я всем сердцем ненавидел своё существо. И в тот вечер я бы мог поздравить его с успехом. Я бы сказал, насколько больно это было, но не помню.

Следующим же утром мной заинтересовался школьный психолог, родители, брат, одноклассники. Их интересовало моё апатическое состояние, а потом мой незаживший порез на внутренней стороне предплечья. Ещё расползающаяся рана была перетянута тонким слоем прозрачной и липкой плёночки. И я пытался соврать, доказать, будто это было неудачное падение. Пытался солгать и выкрутиться, потому что никому из них нельзя было знать истинную причину. Мне, естественно, не верили. Спустя сутки ситуация приняла новый, до дрожи пугающий оборот: все мои одноклассники пришли с бинтами на руках. Они демонстрировали глубокие порезы учителям и психологам, доказывая, что получили увечья при падении. На перемене они с упоением рассказали мне, как царапали свои же руки ножницами, гвоздями и битым стеклом. Они причинили себе вред, чтобы поддержать мою ложь. Поранили себя, сделали себе больно. Это несправедливо. Так быть не должно.

Почти двадцать человек с глубокими порезами на руках стояли с сияющими глазами, и, гордясь собой, ждали моего одобрения. Я помню их глаза, каждого из них. Настолько верные и преданные, что хотелось выть. От такого меня накрыло омерзение. Всеобщая любовь. Звучит красиво, но на деле – терзания по доброй воле. Я в тот день пытался вбить в их головы, что их поступок ужасен. Они не должны так поступать с собой. Никто не должен позволить себе делать подобное, потому что никто не заслуживает такой испепеляющей и искренней ненависти к самому себе. Если человек не полюбит себя, то он не может требовать любви от других. Никто не должен сам себя калечить, тем более, в поддержку кого-либо.

Они не виноваты, что оказались рядом со мной, фактически, все те подростки были жертвами. И, пожалуй, это были самые несчастные жертвы, потому что они не понимали, что вредят себе. Их любовь их убивала. Их убивали мои слова. Они смотрели на меня с непониманием, не знали, что сделали не так. Бедолаги ждали одобрения, а получили укор. Возможно, кто-то из них в ту ночь прыгнул с крыши от огорчения.

Так или иначе, это была моя последняя встреча с ними…

– Но Хранители не собирались отставать. Мы встретились. Снова.

…Что же, мы у самого порога катастрофы всей моей жизни. Примерно за двенадцать часов до выпуска новостей, в которых расскажут о совершённом мной убийстве.

После разговора в школе меня вызвали к директору, но я ушёл. Вышел из школы и долгое время бродил по улицам, сохраняя из последних сил хрупкое душевное равновесие. Я укладывал в голове события последних дней, как кирпичики. Думал даже сбежать из дома. Но, не понимая, как работает моя сила, я мог навредить родным. Боялся, что они не выдержат горя. Но, как бы я не пытался, всё это, так или иначе, закончилось могильными плитами.

На небе угасал закат, когда я возвращался домой. Мама пыталась до меня дозвониться, но я не отвечал на её звонки. Сейчас мне за это стыдно. Я бы всё отдал, чтобы поговорить с ней в тот день, сказал бы, что мне жаль, извинился. Хотелось бы услышать её. Пусть все её слова отпечатались бы пустым текстом в моей памяти, но я бы всё отдал, лишь бы у меня было парой фраз больше. Я уверен, она заслужила больше времени.

Я сидел на качелях в парке, уже холодало. Продолжал буравить взглядом телефон, потом хотел подняться, решившись, наконец, вернуться и получить заслуженную трёпку от отца…

– Ты видел нескольких представителей высшего титула? – Вдруг уточнила Люси.

– Ага. – Я кротко кивнул. Имя Лисс почти всегда крутилось у меня под рёбрами. Про неё говорить не хотелось, она была моим личным секретом. – Двоих.

…– Не торопись домой. – Легкая женская рука легла на мое плечо, усадив меня обратно на качели.

Я оглянулся. Девушка рядом со мной была красивой. Белая кожа, большие глаза, прямые красные волосы чуть длиннее плеч. Она, на самом деле, была красивой, казалась мягкой и располагала к доверию. Одно выдавало в ней чудотворца – оранжевая радужка, которая светилась.

– Я... Ты ведь знаешь обо мне, да?

Она засмеялась. Этот смех звучал мелодией, как и всё, что она говорила, он был добрым. Трудно было представить её на месте убийцы. Она выглядела так, словно это её надо защищать от людей, а не наоборот. Я помню её голос, безмятежную улыбку, яркие глаза. Бархатную кожу и сладкий запах, который витал вокруг неё.

– Меня зовут Лисс, – она протянула руку.

Ее пальцы были тонкими и аккуратными, кожа – чистой, без всякой чешуи и прочей гадости. Я вздохнул и взял ее за руку, как я и думал, ладонь была холодная, но кожа мягкая и нежная. Я легонько тряхнул рукой, закрепив рукопожатие, и неохотно расцепил свои пальцы. Лисс плавно опустилась на сиденье рядом. Мы слегка покачивались на качелях, тишину рассеивали лишь редкие скрипы. Она смотрела на темное небо, которое уже заполоняли звезды, а я смотрел на нее. Аккуратные губы были приоткрыты, она вдыхала холодный вечерний воздух и ждала, пока я соберусь, чтобы она могла начать.

– Я – Хранитель-Пятидесяти-Демонов. – Вдруг легко и дружелюбно начала она. – Ко мне привязано пятьдесят демонов. Впервые я их заметила в девять лет. Все мои родные думали, что я схожу с ума. Я тоже так думала, если честно. А однажды один из них чуть не убил парней, которые меня задирали.

– Мне жаль. – Это звучало банально, но я старался показать, что мне не плевать. Принять участие в её раскаянии, разделить её вину.

– Нет, что ты. – Лисс отмахнулась и снова оживилась. – Они это заслужили. К тому же, этот случай показал мне, что эти демоны ориентируются на мои эмоции, слова и желания. Они вовсе не мои враги. Они – моя защита. Да. Звучит страшно, но всё это время они пытались мне помочь. – Лисс перевела взгляд на меня. И я подумал, какие у неё густые ресницы. – Многие вещи кажутся страшными и пугающими на первый взгляд, но всё может быть иначе. Ты не видишь ситуацию целиком, поэтому боишься. Но тебе не нужно.

– Легко говорить, ага.

– У тебя же прекрасный дар, глупенький, – рассмеялась она. Мне нравилось, что она меня так называет. Это было вовсе не обидно, а даже мило. Как какое-то ласковое, но ужасно глупое прозвище, которое дают друг другу люди. Наверное, мама тоже когда-то дала мне какое-нибудь прозвище.

– Я в этом сильно сомневаюсь, – фыркнул я. – Я не поджигаю вещи, не говорю со змеями, я не могу летать.

– Конечно, не можешь. Ты гораздо выше этого. – Тут она демонстративно закинула голову, будто была одним из солдат, которые отдают честь. – Ты... как же это сказать. Ты для людей, как свет для мотыльков: они будут тянуться к тебе, бороться за тебя.

Я знал определение. Не помню, кто его мне сказал, но оно въелось в меня так, что иногда хотелось содрать кожу. Слепое обожание, всеобщая любовь, безропотная преданность. И уйма других синонимичных словосочетаний.

– Ты будешь вызывать у них слепое поклонение. Окружающие будут все для тебя делать, бороться за твое внимание, ловить каждое твое слово и делать все, что ты скажешь. Все вокруг будут хотеть тебе подчиняться, желать твоего внимания. Преданно и самозабвенно любить. – Она замолчала на пару секунд. – Но, порой, эта любовь и верность может выходить из-под контроля, да?

К горлу подступил холодный ком. Сердце дало пару гулких ударов, я зажмурился, когда воздух выбило из лёгких от проявившихся жутких воспоминаний.

– Я бы не стал говорить брату, если бы знал, что всё так обернётся. – Попытался я оправдаться. – А сам я не мог…боялся.

– Больше ты не будешь бояться, – Лисс провела рукой по моим волосам. – Теперь бояться будут тебя.

Когда я поднял глаза, она стояла напротив меня, а мой взгляд падал на её оголенные выступающие ключицы. Она была ниже на целую голову, казалась хрупкой, как фарфоровая куколка, которая вот-вот пойдет трещинами.

– Принц-Половины-Осени, – на ее лице появилась нежная и заботливая улыбка. – Знаешь, почему у тебя такой титул? Сейчас ты один, ведь всех, кто был на тебя похож, казнили почти тридцать восемь лет назад в середине осени.

Она подалась вперед и поцеловала меня в лоб. Меня будто током ударило. Я мог поклясться, что кожа, которой она коснулась губами, горела. Этот поцелуй казался чем-то особенным, в груди расцвел необъяснимый восторг, по телу прокатилась лёгкость.

– Ты позволишь? – Она протянула мне ладонь, я пару секунд думал, а потом протянул ей свою руку. Она медленно сняла прилипшие бинты, реагируя на каждое моё шипение, вызванное болью. Лисс игриво улыбнулась и прошептала: – Только не бойся.

От её глаз потянулись узоры из оранжевых разнообразных печатей, которые быстро распространились по всей её белой коже. Но это не было жутко, она сияла. Вокруг наших сцепленных рук начали быстро крутиться ярко-рыжие огоньки с хвостами подобными кометам. Их свет заливал мою кожу, порез на которой начал быстро сходиться. Уже через мгновение печати с её тела исчезли, а выпущенный демон быстро скользнул ей под кожу и растворился в сосудах, ярко подсветив их.

– Совсем не больно, правда?

– Волшебно, – Я рассматривал своё предплечье, думая, что, возможно, Лисс была права. Надо уметь принимать себя. Да, это страшно, но всё новое вызывает страх. Надо просто научиться с этим жить. Я думал, что это часть меня, и я смогу с ней ужиться. Ага, как же. – А кто остальные? – Рассеянно спросил я и пояснил: – Ты – Хранитель, а я – Принц. Кто остальные?

– Есть Стражи, Принцы, Короли. Хранителей всего четверо. – Лисс подмигнула. – Ты ещё юн и не можешь контролировать себя, но у тебя большой потенциал, поэтому ты получил титул Принца. Обычно титул отражает суть силы или её происхождение и, что важно, уровень, на котором находится владелец. У тебя есть все шансы стать Королём. – Она закусила губу и озорно улыбнулась. – Возможно, даже Пятым.

– Ты шутишь? – Я фыркнул.

– Нет. Я честна с тобой. – Лисс вдруг стала серьёзной, слегка свела брови к переносице. – Ты считаешь, я тебе лгу?

– Нет, что ты. Я просто…ещё не могу прийти в себя.

– Многим трудно перейти эту черту, – согласилась она. – Но, я считаю, ты справишься.

– Спасибо. – Я бледно улыбнулся.

– Мне пора, – неожиданно сказала Лисс. Откуда-то с неба к ней примчались ещё несколько демонов и рассеялись под её кожей. Видимо, следили, чтобы за нами не подслушивали.

– Уже? – Я был огорчён.

– Мне жаль, но у меня есть ещё некоторые заботы. Но мы ведь с тобой теперь друзья, да? – Лисс мне подмигнула. – Если понадоблюсь – зови.

Лисс слегка поклонилась, после чего исчезла в темноте. А я ещё долго стоял посреди детской площадки и слушал скрип качели, на которой не так давно сидела Лисс. Наверное, сиденье было ещё теплое.

Но надо было идти домой и жить дальше с осознанием того, что я такое. Ну, я так думал на тот момент. Под подошвой скрипели камни, было уже холодно, но я продолжал плестись, обдумывая всё произошедшее. Очень похоже на процесс вербовки, но кое в чём они были правы: надо победить свои страхи…

– Лисс. Вторую звали Лисс. – Я рвано и шумно выдохнул. Эти слова почему-то было трудно сказать вслух. – Она встретила меня вечером, на качелях около дома. Через несколько дней после того, как мы виделись с Никс.

– И что же произошло? – Поинтересовалась Элизабет.

– Она дала мне титул. – Я грустно улыбнулся. Страж. Принц. Король. Хранитель. Целая иерархия. – Принц-Половины-Осени.

– И всё?

– Нет. – По горлу прокатился истерический гул. – Потом я пошёл домой.

…Я помню белую дверь с бурыми разводами, вещи в прихожей, которые были разбросаны под ногами и жуткое головокружение от нехватки воздуха. Внутри всё сжималось в холодный липкий комок, тело била сильная дрожь. На полу лежал телефон моего отца, он был разбит, но на экране рябью расплывались цифры. Папа пытался позвонить в службу спасения.

Шаг. Я поднял телефон, холодный корпус, паутинка из трещин на экране. Снова робкий шаг. Собравшись с силами и задавив подступающую истерику, я выдохнул. Ломаными шагами двигался дальше, пришлось практически заставлять себя идти вперёд. Ноги налились свинцом. Шаг, ещё один. Внутри всё горело, но на коже выступал пот, точно при лихорадке.

– Господи, – выдохнул я и тут же упёрся спиной в стену, медленно сползая вниз.

В глазах мгновенно посерело, а сердце, казалось, вообще на пару минут биться перестало. В паре метров от меня лежали мои родители. Мёртвые изуродованные холодные тела, которые раньше были моими родителями. Лица исчерчены полосами, лоскуты кожи свисают, оголяя розовые мимические мышцы. Желудок скрутило пустым спазмом, а ладонь механически закрыла рот. Вокруг стоял склизкий сырой запах. Так пахнет в мясных лавках.

– Нет-нет-нет. Это неправда! – Томас, стоявший в густой красной луже, смотрел на меня. Его голос срывался в истерическом тоне. – Это всё не так!

– Что…что ты устроил?

– Послушай, послушай меня, пожалуйста! – Он резко сделал шаг в мою сторону.

– Не подходи! – Я выставил руки вперёд, подцепил откуда-то со стороны нож из коллекции отца с его личной меткой на рукоятке.

Томас замер, мне казалось, мир вокруг пульсировал и дрожал. С кончика лезвия ритмично капало, влажные густые дорожки крови бежали вниз по моей коже от самой рукоятки. В голове не нашлось мыслей. Я просто не хотел видеть его. Видеть всего этого. Сердце гулко барабанило в груди, картинка кружилась. Я сказал только то, что проступало алыми буквами в гудящей от животного ужаса голове: «видеть не хочу». И мой брат не мог это игнорировать. Беспрекословное подчинение и лужи крови – вот так выглядит слепое обожание.

Я и не знал, что мне делать. Дома больше никого не было. И не будет. Я только знаю, что некоторое время я сидел, а потом вдруг решил, что было бы чудно выпить чаю в кругу семьи. В последний раз. Забавное время препровождение. Я понятия не имею, что творилось в моей голове. Я налил чашку горячего чая и сел за стол. Сделал глоток и ощутил, как тепло растекается по телу. Это было приятно, ведь до этого я чертовски замёрз…

– Там я нашёл своего брата. – Я старался говорить спокойнее. Хотя выцветшая картинка с трупами всё так же стояла перед глазами. – Он стоял среди тел.

– Всегда одно и то же. Он, должно быть, думает, его братец всех и вырезал. – Усмехнулся Моррис.

– Я же говорил, что не виноват. – Равнодушно буркнул я, глядя вниз.

– Правда? Тогда почему его никто не видел? Ни единого свидетеля произошедшего нет, а твои отпечатки есть. Забавное совпадение, – он засмеялся язвительно и скрипуче. Я закатил глаза. Мы вскрыли самое неприятное и мерзкое событие, которое мне довелось пережить, а ему смешно. – Слушай меня внимательно, змеёныш, повторяю в сотый раз: на месте преступления нет ни его отпечатков, ни следов обуви. Твой брат с того дня испарился. И, я уверен, ты просто спрятал его тело где-нибудь под домом.

– Серьёзно? Дело могли подчистить. – Я поднял на него уставший взгляд. Как он надоел.

– Думаешь, кто-нибудь в этом заинтересован? – Он, насмехаясь, выгнул бровь.

– Спасибо за сотрудничество, – Элизабет, встревая в перепалку, протянула мне руку, но Моррис жестом дал понять, что рукопожатия не будет.

– Приятно было снова увидеться. До встречи, – кинула Люси и, дождавшись, пока психолог соберёт все свои вещи, вышла из допросной.

Меня насторожило, что Моррис не пытался препятствовать произошедшему тестированию. Это могло стать моим билетом за периметр, но он даже не оказал сопротивления. Возможно, его кто-то снова ставил на место перед этим.

***

Жуткий вой сирены вместо будильника. Что-то было не так. Именно с сиреной, потому что было два коротких периода вместо одного протяжного. Тем не менее, звук от этого приятнее не стал. Привычно поёжившись из-за холодного пола, я дотянулся рукой до робы. Спать хотелось жутко, что пальцы не сразу ухватились за замок на молнии, а на ногах ровно помогала стоять стенка за спиной. Сон ночью был несвязным, каким-то слишком сыпким. То ли из-за впечатления от впечатления прожитого ранее, то ли из-за нависшего над головой дурного предчувствия. Да-да, утро только началось, а прогнозы уже были нешуточные. Помните чувство «что-то не так»? Так вот, это снова повторялось. В любом случае, вчера всё было относительно спокойно, следовало ожидать ножа в спину от реальности во имя баланса во вселенной.

Стоя около входа в свою камеру, я осмотрел вскользь этаж. Видок у заключённых был не самым лучшим: глаза бегают, губы сжаты в ниточку. Кто-то закрывал глаза и глубоко дышал, будто всем им было суждено шагнуть на эшафот. Напряжение витало в воздухе, выражалось в нервных дёрганьях и резких жестах среди местных.

– Сегодня у нас великий день! – Внизу начальник лагеря, который лично посещает заключённых, видимо, только перед грядущим событием, вышагивал, медленно рассматривая этажи. – Сегодня станет не на один десяток ртов меньше! Вы, может быть, уже потеряли счёт времени, но я каждый час мучился в ожидании этого дня.

Я закатил глаза. Сколько драмы, просто поразительно. Он меня почти заинтриговал.

– Вы можете бояться и не хотеть этого. Но я в вас верю. – С притворным воодушевлением говорил он. – Каждый раз, включая телевизор, я жду, когда на арену выйдет кто-то из вас. – Начальник лагеря замер и хищно улыбнулся. – У вас есть ещё полчаса перед завтраком, надзиратели предупредят тех, кто едёт сегодня на Ямы.

Вот оно что. Ямы, самое важное событие года за периметром. Бои разного типа с правилами и без них. В закрытых пространствах, с ревущей толпой болельщиков, всё в лучшем виде. Владельцы чемпионов, ставки, бешеные суммы, ажиотаж вокруг победителей и яркие расправы над проигравшими. Казни и костры всем давно наскучили, и мир решил сделать убийство более изощрённым – превратил его в зрелищное шоу. И теперь энному количеству заключённых было суждено покинуть корпус и отправиться рвать глотки на арене.

После объявления и посещения душевой я шёл обратно в свою камеру и тихо надеялся, что дурное предчувствие меня подводит. В конце концов, до завтрака оставалось всего две минуты, безопасность была в ста двадцати секундах от меня. Общий зал и сто пять секунд, лестница и девяносто две секунды, площадка перед дверью камеры и…неважно, потому что в этот момент тяжёлая рука упала на моё плечо. Мышцы будто сковало, в животе разлилась холодная пустота.

– За что? – Голос у меня неожиданно сел, стал сиплым. Я точно знал, что не хочу туда.

– Чего? Прости, не слышу. Ты можешь повторить? – Ему весело, а мне даже не хотелось его ударить, потому что вся злость резко трансформировалась в животный страх.

– За что? – В животе надломился стрежень, в тот момент не получалось язвить или колко отвечать.

– За погибших. – Припечатал Моррис, и мир пошатнулся. – Ты не заслужил свободы. Ты даже жизни не заслужил. А теперь рвёшься покинуть периметр. Но кто-то же должен восстановить баланс, да? – Он прохрипел последнее слова практически мне на ухо. – Но мне стоит отдать тебе должное: если бы ты не набросился на меня тогда, в своей камере, заявку на бои в Ямах не одобрили бы. Ты сам развязал мне руки.

Хватка исчезла, когда Моррис толкнул меня вперёд. На завтраке все сидели тихо, почти никто не осмеливался даже шептать. Будто громкий разговор мог что-то изменить. Ру́бин и Джек подошли ко мне ближе концу дня, сестрички выразили мне соболезнования и пожелали удачи. Сами они оставались в лагере на ближайший сезон, но их мучители тоже были выбраны в качестве жертв на Ямы. Это вызвало у меня нездоровую радость. Я мог хотя бы немного позлорадствовать.

Мы стояли в ряд, ровной линией, глядя друг другу в затылок. Запястье знакомым холодом сжимали наручники, цепи от которых тянулись от одного заключённого к другому. Приказано смотреть в пол, молчать и ждать, пока один из солдат прокричит номер. Услышишь свой – кричи в ответ. После пересчёта нас ровным строем вывели из стен лагеря. Не так я хотел снова покинуть периметр. Каждый шаг сопровождался звонким бряканьем цепей, чьими-то не то ругательствами, не то молитвами. Может быть, эти две вещи совмещали. Уже на выходе из здания стало заметно, что ноги заплетаются, едва удаётся их переставлять на раскаленном песке.

Цепи громко забренчали, когда я не удержался на ногах. Упал на колени, громко и грязно выругавшись. Если бы можно было умереть прямо там, то я бы умер. Но солдаты придерживались другого мнения. Двое из них рывком поставили меня на ноги. Транспортировка продолжилась.

***

После длительной поездки в грузовиках мы оказались на бетонной площадке, огороженной забором. Там было большое скопление народа, надзиратели, охрана лагеря, сотрудники Ям. Учёты, отчёты, незнакомые термины – всё смешалось в единый гул. Нас проводили через досмотрщиков, они искали наши номера в писках, потом ставили на внешней стороне ладони печать. Моя была двойкой.

– Я бы сказала вам «добрый день», но у вас он ни черта не добрый, да? – На бетонном возвышении, которое служило сценой, стояла оратор за трибуной. – Итак, вы были распределены на две большие группы. Первая: бойцы от лагерей, вы здесь для перекупки. После первых боёв вас может взять на попечение кто-то очень богатый. Вы войдёте в список бойцов, представляющих определённое лицо или компанию. И человек, заплативший за вас огромную сумму денег, официально станет вашим боссом. После чего вы, на вашу радость, сможете покинуть лагерь. – Оратор выглядела весёлым, заключённые тоже перенимали её азарт, что меня дико удивляло. – Для тех, кто знает старые правила, я поясню: кое-кто добился этого права для вас. Теперь выкупленных бойцов нельзя оставлять в лагерях, а надо содержать в достойных условиях или платить за содержание специальным организациям, но не лагерям, нет, теперь это табу. – Женщина махнула рукой, чтобы успокоить резко вспыхнувший восторг в толпе. – Вторая группа, скажу сразу, что в живых останется только процентов двадцать. В лучшем случае. Чтобы сжать список ваших нынешних проблем: с этого момента вы пушечное мясо. Кое-что объединяет вас всех – каждый из вас нарушил правила или законы. Вы все совершили что-то плохое или нечто ужасное. И большинство из вас уже можно считать трупами.

Я проглотил вздох негодования. Лучше просто быть не могло. Ударом под дых стало радостное, одобрительное гудение первых двух групп.

– Моё имя Веро́ника Мерсе́дес. – Веро́ника задорно улыбнулась. – Не хочешь тонуть – топи!

Заключённые бойко загоготали, многие из них проявляли пугающий энтузиазм, скача на месте.

– Не хочешь тонуть, – выжидающе громко сказала женщина.

– Топи! – подхватила основная масса с наручниками на руках. Чистое безумие. Веро́ника одобрительно улыбнулась:

– Добро пожаловать на Ямы.

***

Основная часть Ям находилась глубоко под землёй. Внутри здание похоже на бетонный лабиринт с кучей ламп на стенах. Бункер. Все группы шли через разные входы под чутким надзором сотрудников Ям и надзирателей. Нас случайным образом завели в комнаты под разными номерами. В полумраке большой бетонной комнаты вырисовывались фигуры других заключённых. Они сидели на сыром полу, глядя на экран телевизора, куда транслировали бои, возможно, в реальном времени. Солдаты стояли по периметру комнаты, одобрительно выкрикивая очередному удару.

С небольшой компанией прибывших, освободившись от цепей, мы прошли к основному числу сидящих на полу людей. Тогда я заметил, что не все они смотрят на экран, многие просто зажмурились и кривились от каждого нового крика боли или возгласа радости, который разносился по комнате. Было страшно представить, сколько они уже здесь. Я уселся на сырой пол, подобрав под себя ноги.

– Ох, чёрт… – тихо раздалось прямо рядом с моим ухом.

Я повернулся на звук, увидел какую-то девушку.

– Ох, чёрт… – снова повторила она, глядя на меня. – Это же ты.

– Да? Наверное. – Смутился я.

– Я тебя знаю. Ты их прикончил.

Боже. Только не снова. Мама, наверное, меня учила, что нельзя быть девочек, но я был готов её ударить. Больно так ударить. Прямо-таки от души.

– Я не убивал. Их точно. – Глухо буркнул я, перевёл взгляд на экран, показав, что разговору пришёл конец. Но девушка не унималась.

– Нет, это ты. Точно ты. Я тебя помню, – продолжала она с некой опаской в голосе. Слегка отодвинулась в сторону.

– Ты не можешь меня помнить. – Я знаю, амнезия только у меня, но какой в ней смысл, если это не в обе стороны работает. Жизнь бы стала значительно проще, если бы мир забывал в ответ.

– И твоего брата, – тихо шепнула девушка, глядя исподлобья.

Я за это зацепился.

– Ты его знала?

– Видела его пару раз. Он красивый. – Она грустно хмыкнула. – Был. Помню, как он приехал на каникулы из «Ривер Вест», форма была просто шикарной.

Я ещё некоторое время всматривался в черты её лица, на них жуткими бликами ложился свет, падающий от экрана телевизора. В голове что-то шевелилось. Я что-то знал об этом, знал о ней. Лабиринт заскрипел. Вскрывать замки становилось всё легче, видимо, цепи на них ржавели.

…Я сидел в кресле и жмурился от ругани, которая доносилась со всех сторон. Папа ругался с Томасом. Я не знал причины спора, но я боялся, что они могут снова подраться. Всякое случается, когда отец – бывший военный, он привык приказывать, добиваться своего. Всегда существовала только его точка зрения. Но мы не могли его не любить, он заботился о нас, его объятия всегда были самыми крепкими, «люблю тебя, сынок» было самым искренним. Томас на него похож. Он отдавал себя всем без остатка, но, мечась в гневе, забирал у людей всё. Даже в выборе карьеры Томас пошёл по стопам отца – поступил в «Ривер Вест». Элитную военную академию, которая находится в двух днях езды от нашего города.

Я закрыл лицо руками, пытаясь изолировать себя от происходящего. Меня обхватил кто-то тёплый, в мягком свитере. Это была мама, её волосы струились по плечам, а лицо озаряла тёплая улыбка. Она взяла меня на руки, отнесла в мою комнату и закрыла дверь. Мама села на кровать, прижала меня к себе и улыбнулась.

– Не бойся, детка. Я рядом. – Наверное, мама была единственным в мире человеком, который не испытывал ни капли страха перед нашим отцом.

– Они опять ругаются. – Мой мир содрогался от каждого их крика, нет ничего хуже для ребёнка, чем видеть, как друг на друга лают два дорогих ему человека.

– Они просто слишком похожи, понимаешь? – Она поцеловала меня в кончик носа. – Но они всё равно друг друга любят. Они не могут не любить.

Мы сидели в обнимку с мамой, разговаривая о всякой ерунде. На её лице не проявлялось ни тени паники, что действовало весьма заразительно. Её тепло заполняло всё вокруг, заставив меня забыть о криках за стеной. Так, наверное, умеют только мамы. Привычная реальность вернулась хлопком двери и звуком бьющегося стекла.