Текст книги "Принц Половины Осени"

Автор книги: Анастасия Юрченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

– То есть не хочешь такого сотрудничества? – Он вздёрнул бровь. Наверное, раньше ему редко отказывали, и он заметно отвык видеть подобную реакцию на его слова.

– Нет. – Отчеканил я. – Можете попробовать принуждение, но тут вы вряд ли преуспеете.

Он мне подмигнул и положил свой кейс на стол. Это уже что-то новенькое, я думал, он накричит, разругается, а он просто мило улыбается и самодовольно открывает кейс. Щелчок замка. Я почему-то сглотнул. Непривычно было видеть такую реакцию. Моррис кричал бы, а этот просто улыбается, жутковато так улыбается.

– На это стоило рассчитывать. – Роясь в бумагах, монотонно говорил О’Хара. – Но я не привык решать свои проблемы силой. У каждого, я считаю, в мире есть своя цена. И вот, кстати, твоя.

Ко мне скользнуло фото, а кейс сразу захлопнулся, запирая внутри оставшиеся секреты. Я сглотнул снова, стало страшно. Я медленно протянул руку к фотографии, пришлось напрягать мышцы, чтобы унять дрожь. Обычное детское фото. Мальчик лет восьми с большими зелёными глазами, каштановыми волосами, нелепо торчащими в разные стороны.

Значит, мои глаза не всегда были янтарными.

– Твоя цена – утерянные воспоминания. – Он торжествовал. – А я готов платить, если ты начнёшь работать на «Аврору». Люди готовы драться за возможность угодить тебе, что может быть лучше?

Я поднял на него испуганный взгляд. Внутри у меня что-то разбилось. Я практически чувствовал, как осколки звенят внутри, как всё заполняет холодная пустота, а в животе что-то скребёт от отчаяния.

– Я знаю о тебе всё: имя, возраст, дату рождения с точностью до минут, имена родных и знакомых. Любимое блюдо, фильм, музыкальная композиция. Могу в алфавитном порядке назвать то, что ты не переносишь. – Каждое его слово отпечатывалось в моей голове, каждый звук заставлять те осколки внутри содрогаться. – Согласишься сотрудничать – получишь информацию. Сможем сработаться и… – Это его «и» мне совсем не понравилось. – Будешь паинькой, я смогу использовать свои связи. Подёргать за пару ниточек. Я могу тебя освободить.

Последние слова он произнёс заговорческим тоном, а мне сразу поплохело от странного облегчения. Круг для утопающего, парашют для падающего, свобода для невиновного. Я тупо пару раз открыл и закрыл рот, теряясь в осознании момента.

– Согласен?

– Мне необходимо время. – Сказал я, снова разглядывая фото.

Наверное, впервые за последние месяцы в глазах солёными слезами блестела надежда. Никаких истерик, страха или злобы. Только прозрачная, едва уловимая надежда. Словно дым. Его нельзя поймать, он так невесом, что не чувствуешь его прикосновений, но знаешь точно – он есть.

– Если тебе не дадут со мной связаться, в чём я практически уверен, знай, я всё равно приеду за твоим ответом через пару дней. – Он замолк. – Прихвачу с собой договор и ручку для тебя. На всякий случай.

Риган, привычно улыбнувшись, медленно поднялся, бросил на меня удовлетворённый взгляд и вышел, за ним проследовали солдаты. Осколки снова громко звякнули внутри, когда дверь хлопнула за спиной единственного человека, который мог мне что-то рассказать.

***

Было темно, свежо и тихо. Спокойная ночь, в которую мне так и не удалось уснуть. Темнота в тот день, казалось, стала осязаемой. Она бархатом касалась кожи, её можно было вдохнуть. Она пахла бетонными стенами камеры, теплым одеялом и ночной прохладой.

Я пытался уснуть, честно. Но сон то и дело ускользал из-под тяжёлых век. Под подушкой лежало фото, которое я несколько раз доставал, разглядывал в свете тусклой лампы и, погасив в очередной раз лампу, прятал обратно под подушку. Хоть бы малейшая тень воспоминания проскользнула в голове! Но было пусто. Я впервые разучился думать, и это было отвратительно. Я сразу чувствовал себя уязвимым, будто терял связь с Лабиринтом и жизнью вне периметра.

Я снова перевернулся на другой бок и злобно выдохнул. Ворочаться надоело. Всё тело уже ныло, бока на тот момент я отлежал, а на спине спать неудобно. Так что я лежал и разглядывал стену, потупив взгляд. Дверь скрипнула. Я не был сильно удивлен, как я уже говорил, Моррис питал какую-то нездоровую слабость к ночным подъёмам. Но в ту ночь ему не удалось застать меня врасплох. Я рывком поднялся на ноги и включил светильник. Моррис стоял на пороге комнаты, было видно, что он давно не спал. Во взгляде легко прослеживалась злоба.

– Неприятно терять контроль над ситуацией, да? – Голос у меня был равнодушный, но улыбочку я натянул. – Мистер Моррис, не стоит так злиться, я никому не расскажу, что вас сегодня так унизительно выкинули из комнаты для свиданий. Некому.

– Смеяться вздумал? – Он, продолжая смотреть на меня, пнул дверь пяткой и та, громко хлопнув, закрылась.

Я уже предчувствовал, что наш разговор добром не кончится. Впрочем, так всегда было. Я в ответ демонстративно закатил глаза, мол, проходили это уже сто раз. Серьёзно, он никогда, наверное, не сможет меня удивить. Всегда делает одно и то же: либо кричит до вздутых вен, либо бьёт до ссадин на костяшках.

– Думаешь, что если тебя в «Аврору» включить пытаются, то я потеряю власть?

Моррис быстро оказался в шаге от меня, схватил моё запястье, больно сжал, а потом свободной рукой ударил в солнечное сплетение. Дышать было тяжело. Помню, как он взял меня за волосы, потащил к столу, а потом яркая боль пронзила голову, перед глазами всё расплывалось, я потерялся во времени. Это, вроде бы, пару раз повторилось, а потом я лежал около стола, прижимая колени к груди, пока ломящая боль расползалась по грудной клетке и черепу.

Перед глазами были солдатские ботинки, они отошли от меня, и я увидел Морриса почти целиком. Он осмотрел комнату, его взгляд упал на краешек фотографии, который стал, виден из-под подушки после моего резкого подъёма. Моррис потянулся к ней, достал и повертел в руках. Всё, на что мне хватало сил в тот момент, это прерывисто дышать, ощущая при этом резкую боль в груди. А он всё разглядывал, потом посмотрел на меня. Он впервые видел живой ужас в моих глазах. Не показательную улыбку, не ехидство, не иронию.

– Попрощайся с прошлым, – он улыбнулся, упиваясь своей победой, и разорвал фото.

Внутри что-то щёлкнуло, распространяясь в мышцах горячим потоком слепой ярости. Боль вдруг пропала, а я вскочил на ноги и в одно мгновение оказался рядом с ним. Ударил в скулу, потом попал в бровь, он снова попытался перехватить руку, но я со всей своей силы, ударил его коленом между ног. Ярость была прекрасным топливом, которое превращает жертву в настоящего маньяка. К черту боль, к черту мораль и нравственные ценности. Когда тело пробирает дрожь от злобы, нет границ.

– Их ты так же избивал? Или…или просто…вспорол их животы?

Хриплая фраза, прерываемая периодическими пыхтениями, мигом растворила в воздухе. Всё.

– Я ничего не делал! – Гаркнул я, но с места не двинулся.

Застыл изваянием, потом отступил на пару шагов и осмотрел Морриса. Нельзя сказать, что я нанёс ему сильные увечья: он гораздо крупнее меня, сильнее и крепче. Однако лгать не буду, душу я отвёл. Стало легче от пары синяков на этом нагромождении мышц.

– Не делай такое несчастное лицо. У тебя нет права на сочувствие. – Моррис криво, но пусто улыбнулся. – Как думаешь, твой брат, если он выжил, предпочёл бы убить тебя? Если бы знал, к чему приведёт…твоё рождение.

– Да. – Я смотрел ему в глаза. Моррис поджал губы и кивнул. Он больше ничего не делал и не говорил. Просто вышел из камеры.

***

Через два дня в лагерь поступили новенькие. Две девушки, держась под руки, медленно спускались в зал из камеры. Когда-то на их месте был я. Только у них взгляд был заинтересованный, а у меня уставший. Я в тот день всё ещё сожалел об утраченной фотографии, которая была последний связкой с моим прошлым. Ночью я потерял единственную крупицу настоящего себя, которая у меня была. И эта потеря, признаться, меня подкосила. Я прокручивал в голове момент, когда обрывки фото падали на пол. Снова и снова падали, оказавшись под подошвой ботинка Морриса. И эти воспоминания поглощали меня, точно вязкое болото.

Я оторвался от мыслей, когда все уже кричали на повышенных тонах. Не понимаю я местный народ. Все же в одной лодке, но каждый тянет одеяло на себя, усугубляя общее положение. Будто их прошлое было уничтожено, когда за ними закрылись двери лагеря. Но никто из них не понимает, что прошлое не уничтожено по-настоящему. Крупицы – всё, что от нас осталось. Нет больше целой картинки, есть только неполное изображение, которое всё сильнее рассыпается.

– Они смотрят на это шоу, – я констатировал факт себе под нос. Охрана у стен, на верхних мостиках смотрела на нас с интересом. Кто-то свистел, кто-то подбадривал. – Как на животных в вольере.

Им можно даже денег не платить, для них каждый день разная развлекательная программа. Новенькие, сопровождаемые косыми взглядами заключённых и хлёсткими комментариями, прошли вглубь зала.

Тем же вечером, когда я стоял в очереди в душевую, началась потасовка. Кого-то избивали внутри. Охранники начали делать ставки, поднялся шум, крики и смех смешались. Я бросил свои вещи и, чертыхаясь, залетел внутрь. По залу, от стены к стене, волокли одну из поступившись девушек. Под ногами хлюпала вода, смешавшаяся с кровью, а крики испуганной и голой девушки напоминали визг свиньи. Она была вся мокрая, видимо, её дёрнули прямо из кабинки. Её подруга оставалась бессильной, поскольку была зажата двумя огромными заключёнными девушками с другой стороны душевой. Она просто стояла там и рвала глотку.

Я подлетел к той, что лежала на полу, из её носа тонкой струйкой текла кровь, а по красным щекам катились крупные слёзы. Она даже перестала сопротивляться, отдаваясь на волю мучителей. Мне кажется, если бы заключённые не держали её за волосы, она бы просто лежала на кафеле.

– Какого чёрта? – Я грубо оттолкнул заключённого, который держал свою жертву за волосы. – Отпусти её. Отпусти.

– Послушай, герой, – громко позвал ещё кто-то со стороны. – Тебе лучше своим делом заняться.

Крики слегка поутихли, когда резко обернулся на голос. Если присмотреться к ситуации, то здесь были в основном девушки и несколько парней, которые, видимо, затеяли всё это. Остальные просто кучкой наблюдали. Местные обычно старались друг к другу не лезть, держась, как два лагеря в нейтралитете. Но общая ненависть к новеньким изменила стандартные негласные правила.

– Я тебе лучше замолчать и уйти отсюда к черту. – Прошипел я.

– Да что ты? Мне уже от страха плакать начинать? – Он картинно удивился. В неожиданной тишине раздались лишь пара смешков.

– Можешь начинать. – Я подошёл ближе. – Я здесь за убийство.

Играю грязно, но почти не вру. Он едва приоткрыл рот, я его оттолкнул. Парень поскользнулся и рухнул на кафель, поднимая в воздух мелкие брызги. В ответ на мою выходку поднялась новая волна криков, но секундой позже я понял, что это крики одобрения. Толпа жаждала крови. Им даже плевать на то, кого будут бить. Я не стал поддаваться всеобщему куражу, просто отогнал заключённых от новенькой на полу и дал ей одно из мокрых полотенец. Когда все поняли, что зрелища отменяются, тихо разошлись.

Тем же вечером, когда я сидел в библиотеке, ко мне подошла та самая новенькая. На её носу алел свежий шрам.

– Спасибо. – Тихо сказала она и села рядом.

– Ага. – Я перевернул страницу.

– Меня зовут Ру́бин. А мою сестру – Джек. Нас лишили титулов, когда мы решили узнать о Четвёртом.

– О ком? – Я с удивлением поднял на неё взгляд.

– Коннор. Четвёртый Хранитель. – Добродушно повторила Ру́бин. – Он пошёл против своих, после чего был отправлен на Ямы. Так нам сказали гонцы. – Она пожала плечами. – Когда мы об этом узнали, решили сами всё перепроверить, но Хранители лишили нас титулов. А их гонцы объявили нас предателями.

– Вас поэтому арестовали? – Я свёл брови к переносице. Тема начинала интересовать.

– Не совсем. Все, кто имел титул, начали относиться к нам, будто мы отбросы. Мы совершили преступление, усомнившись. – Она отвернулась и передёрнула плечом.

– Но вас не убили, – не унимался.

– Как видишь. Про нас забыли, оставили на растерзание военным и слугам Хранителей. Я и Джек были вынуждены бежать из дома, надеясь, что нападки прекратятся. Хотели уберечь наших родных, понимаешь? – Ру́бин повернулась ко мне с таким видом, что в груди невольно пробежала трещина. Я сглотнул.

– Это было её решение, да?

– Джек всего на пару минут старше, а ведёт себя так, будто лет на двадцать, – она тепло улыбнулась. – Не скажу, что у меня был выбор. Наша сила парная, вряд ли мы смогли бы спастись в одиночку.

– Парная? Как это понимать?

– Одним прикосновением Джек вытесняет из тела разум, а я могу контролировать его на расстоянии. – Как-то рассеянно сказала она.

– Собственные куклы из мяса и костей? – С энтузиазмом улыбнулся я, но потом осознал прозвучавший вопрос. – Извини. Я не это имею в виду.

– Я понимаю. – Ру́бин отчего-то расплылась в улыбке. – Многих удивляет. Но, ты прав, это похоже на кукол. Моя сила нужна Джек, сама она не может возвращать людей в сознание. А я не могу лишать их разума, чтобы начать контролировать. – Она пожала плечами. – И мы использовали это вместе, чтобы заработать на проживание и еду.

– Схема звучит неплохо.

– Неплохо, – бледно повторила Ру́бин. – Всё было «неплохо», пока нас не нашли военные. Как выяснилось, на другом конце страны наши родные стали заложниками.

Ру́бин замолчала. Дальше догадаться нетрудно: сестрички сдались, чтобы снова спасти свою семью. Наши истории практически зеркальны.

– За что ты здесь? – Севшим голосом спросила Ру́бин. Неужели слышала, что я сказал в душе?

– За всеобщую любовь.

***

О’Хара на самом деле оказался честным. Прибыл через пару дней, как и обещал. Но, честно говоря, есть у них с Моррисом какая-то общая паранойя, видимо. Оба они страсть как любят будить людей по ночам.

– Вставай! – Эти два слова прогремели в моей голове, рассеивая что-то похожее на сон. Я распахнул глаза и испуганно осмотрелся. Ну, конечно, кто бы сомневался. – Прекрати так смотреть на меня, – самодовольно прорычал надзиратель. Он скрестил руки, злобно улыбнулся. – Встанешь сам или тебя с лестницы сбросить? Как думаешь, переживёшь ты такое падение или нет?

Я проморгался, почесал затылок и потёр глаза. Двигаться быстро не получалось, но я, правда, старался. Я же на тот момент не осознал, кто меня будит и с какой целью. Я об этом вообще не думал, хотелось просто снова закутаться в тёплое одеяло. О том, куда меня ведут под руки двое солдат, я задумался только когда спустился вниз. Обычно Моррис забирал меня на допросы с одним местным сопровождающим. А сейчас солдат было двое, на головах шлемы, вместо обычной военной формы чёрные комбинезоны. У этих ребят были даже перчатки.

– А куда идём-то? – Немного рассеянно спросил я.

– Замолчи. – Строго скомандовал надзиратель. – Твоё счастье, что нам шуметь не следует. А то я бы с радостью ударил тебя пару раз.

– Садизм какой-то, честное слово. – Так же равнодушно пробормотал я. Ну, ладно. Пусть не говорит. Мне было всё равно. Я спать хотел.

Меня приволокли в комнату для свиданий. Она мне показалась ещё более холодной, чем в тот раз. Будто она не из металла вовсе, а изо льда. Толстого, холодного, непробиваемого льда. Если добавить ещё слово «тупой», то получится краткая характеристика Морриса.

– Здравствуй, – уже ожидавший меня О’Хара приторно улыбнулся. Мне не понравилось. Он мне целиком не нравился в тот момент, с этой его неестественной аккуратностью, акульей улыбкой и холодным взглядом.

– Утро доброе, – я демонстративно потянулся всем телом. Вообще-то я не хотел этого делать, потому что знал, что тогда мне станет ещё холоднее. Но сделал, чтобы показать, как они все мне надоели. – Сейчас же утро, да?

– Почти четыре. – Он мой манёвр, видимо, не оценил и продолжил улыбаться. – Подумал?

Я потупил взгляд. На тот момент я уже всё для себя решил, то есть думал, что решил. Я знал, что О’Хара – мой пропуск за периметр, иначе мне просто не выбраться, но дать согласие оказалось сложнее, чем я думал. Появился этот дурацкий тянущий груз ответственности. И появился неожиданно.

Я же раз пятнадцать представлял, как гордо соглашаюсь, да ещё и с таким видом, будто моё «да», только ему и нужно. Мол, снисхожу до людишек, услугу своим согласием оказываю. А на деле? На деле всё было тяжелее. Я ещё раз подумал, что скрывается за этой приторной улыбочкой. Глаза-то у него совсем не улыбаются. Они у него вообще ничего не выражают. И это пугало.

Я коротко кивнул. О’Хара с молниеносной скоростью кладёт свой кейс на стол. Два щелчка звучат оглушающе, стопка бумаг падает на стол оглушающе, перо ручки царапает бумагу оглушающе. А потом звуки исчезают, я осознаю полную бесповоротность. Так я достиг своей первой точки невозврата. Я оставил подпись, я дал согласие. Мне дали выбор, а это значит, что я сам буду виноват, если что-то пойдёт не так. Будет некого обвинять. От этого стало как-то неловко: я настолько привык искать виноватых, что разучился решать сам. Разучился винить себя. А винить себя – святое дело. Теперь есть только выбор и его последствия. О’Хара заметил мой растерянный вид, но продолжая улыбаться, будничным тоном заверил:

– Не бойся, в этом нет ничего страшного. Это будет пробная вылазка, понимаешь? Покажешь себя умницей, и мы заключим окончательный договор.

Если нет – гнить мне в этом ящике. А я себя знаю. Умницей меня назвать трудно. Мама, может быть, называла, улыбаясь при этом самой чистой и искренней улыбкой. Мне вдруг стало плохо. Горло сжалось. На языке будто завертелось нечто горькое, кислое и солёное одновременно.

– Вы обещали мне информацию. – Холодно напомнил я, натягивая маску безразличия. – Я жду.

– Услуга за услугу. – Кротко изрёк он. – Ты пока только подписал, но ничего грандиозного не сделал. Только подписал.

Он не смотрел на меня. Он был будто под гипнозом, сидел и смотрел на листы, поглаживая их большими пальцами. Я дважды повторил про себя, что он мне совсем не нравится. Эта его одержимость моей закорючкой, которая теперь красовалась на одном из белоснежных листов. Тем не менее, его доводы звучали вполне логично. Эта мысль мне тоже не понравилась. Как-то часто О’Хара оказывался правым в наших спорах. Но в моей груди зрела решимость:

– Быть может, сегодня сделаем исключение? – Я положил локти на стол, стараясь принять более раскрепощённую позу. Стало холоднее от прикосновения к хромированному столу.

– Хочешь, чтобы я рассказал что-нибудь авансом? – Он вскинул брови. Посмотрел на меня, как на дурака. Мне не было обидно, просто резко расхотелось делиться секретами. Из вредности.

– Нет. – Я решительно мотнул головой и улыбнулся, наверное, как последняя сплетница.

Лицо моего собеседника мгновенно поменялось. Сначала мелькнула растерянность, а потом неподдельный интерес, который сверкнул в глазах. Я тихо ликовал – у меня получилось вызвать эмоции у этой штуки, которая, как я думал, не способна чувствовать на генетическом уровне. Теперь мы оба выглядели как сплетницы.

– Сам хочешь что-то рассказать? – Он был немного удивлен, но явно заинтересован.

Не знаю, почему, но тут я снова задумался. Будто стоял около пропасти, а человек, который должен меня в неё столкнуть вдруг решил удостовериться, готов ли я к этому полёту в бездну. И я был готов.

– Интересная есть история. Сенсация, если можно так сказать. – Улыбка растянулась шире. – Но вы должны пообещать, что скажете мне что-то взамен.

О’Хара уверенно кивнул. Тут я не питал никаких иллюзий: это не он у меня на крючке, а я у него. Всё ясно, как день. Ведь, если задуматься, обмен получается не равнозначный: я ему секрет о практически гражданской войне среди Хранителей, а он мне факт о моей же жизни. Тем не менее, подписей с него брать и клятв я не собирался. Был у этого жуткого типа один очень хороший плюс – он держал своё слово. Как бы мерзко это не звучало, но я был уверен, что среди всех лжецов-бюрократов более честного человека мне никогда не найти.

– У Хранителей масштабный спор. Их ведь четверо всего, вы знаете? Было четверо. Последний, Коннор, кажется, не так давно был объявлен предателем. Пошёл ко дну и утащил за собой ещё нескольких. – Я растянул губы в ехидной улыбке.

Я не стал рассказывать, что двое сообщников Коннора по эту сторону периметра, чтобы не было конкурирующих доносчиков. В любом случае, если бы этот человек захотел найти их имена среди списка заключённых, он бы это сделал – с моей помощью или без неё. Но, если быть предельно честным, О’Хара уже выглядел заинтересованным. Очень. Даже слишком.

– Ты случаем не знаешь, где Четвёртый? – Нетерпеливо спросил О’Хара, пытаясь растормошить меня. Ему на самом деле было интересно. А мне даже понравилась эта власть. Кто бы мог подумать! Кто же знал, что информация – по сути пара слов – может так сильно развязать руки.

– Он… – Я замялся. Наверное, из-за страха, что это автоматически отменит наш договор. – Четвёртый на Ямах. Не знаю, почему вы ещё этого не знаете.

О’Хара кивнул мне и немного поморщился.

– Одного не понимаю: как он ещё не засветился? Такой боец должен был стать знаменитым очень быстро.

Да, этому парню явно не хватало софитов и кучи перекупщиков.

– Ты как? Спокойно ночью спишь после подобного? – О’Хара тихонько хихикнул, а потом отмахнулся. – Все в мире предают. Ты представить себе не можешь, сколько людей в мире готовы перегрызть друг другу глотки.

Он откинулся на спинку и задумчиво потёр подбородок. Я старался не снимать улыбку, хотя его молчание уже начинало раздражать.

– Отлично, сотрудничество – это хорошо. Ты дал мне информацию, а что с ней делать – моё дело.

Когда всё было озвучено, идея делиться такими тайнами не казалась очень уж блестящей. Однако сожалеть уже поздно. Мне и без того во многом можно себя упрекать. Но обмен всё равно был удачный. О’Хара всегда умел выжимать максимум выгоды даже из неполноценной информации.

– Что же ты хочешь знать?

Я был в ступоре. Что я хочу знать? Всё. От начальной школы, до дня ареста. Море вопросов, но выбрать нужно только один.

– Мне нужны фотографии. У вас есть фотографии? – Выбрал самое банальное, потому что не смог решить, чего хочу.

Я старался следить за голосом, чтобы он не дрогнул и не надломился. Не хватало ещё слезу пустить при нём. Хотя пара солёных капель уже скопилась под веками. О’Хара резко перестал выражать вообще все эмоции. Он кротко кивнул, достал из кейса три фотографии, немного посмотрел на них, а потом решительно протянул все три.

– Хотел отдать тебе только одну, но, думаю, ты честно заслужил их все. Наслаждайся.

Он поднялся, собрал все договоры, попрощался и вышел. Двое солдат встали позади меня, чтобы передать Моррису, но они ждали, пока я возьму фотографии. Нельзя же, чтобы я уходил без оплаты, это в некоторой степени нарушит условия сделки.

Я робко протянул руку к фотографиям, схватил их и прижал к груди. Сердце забилось слишком быстро, а ноги ослабели. Военные взяли меня под руки, молча, провели мимо Морриса и оставили у входа в мою камеру. Я решительно шагнул вперёд, трепетно прижимая потёртые снимки к себе.

***

Я мягко, с искренней нежностью осмотрел фотографии. Три ярких и настоящих фотографии, на которых запечатлены три крохотных мгновения из целой пропавшей жизни. Из одной пропавшей и двух отнятых.

Мальчик с каштановыми волосами, в широкой улыбке не хватало зуба, а глаза были сощурены от яркого света. Его обнимал…парень. С его широкой и диковатой улыбкой, голубыми глазами, чёрными прядями коротких волос, моего брата трудно назвать мальчишкой, просто непростительно. Он был таким…счастливым.

– Прости, – это само вырвалось. От тоски. Которая вдруг резко охватила. Два радостных ребёнка, и жизнь обоих разрушена. Я сам не заметил, как на фото оказалась пара влажных солёных пятен.

Чтобы не разрыдаться в голос, я начал разглядывать следующую фотографию: мама, в её руках букет с белыми цветами. Она красивая, с рыжими волосами и яркой улыбкой, как у моего брата. У папы вид менее радостный, он выглядит взволнованным, одна его рука на её животе. Я тоже есть на этом фото, да…

Я грустно и вяло улыбнулся. Я был рад за них, очень рад. И эта радость мешалась со скорбью. Как прозрачная вода, в которой комком тонет грязь. Я быстро утёр слёзы и перевернул фото, сзади была выведена надпись «Катрин и Саймон». Мама Катрин. Папа Саймон. Рука механически схватила предыдущую фотографию, на её обратной стороне тоже была надпись «Ты и Томас».

Имена я не вспомнил, но теперь точно не забуду.

Я ещё пару раз всхлипнул, пока смотрел на их застывшие, но живые и искренние улыбки, а потом отбросил фото в сторону. Стало стыдно, что я их вот так оплакиваю. Мысль об их смерти приелась, да, было больно и обидно, но эту рану, можно сказать, зашили. Чувство вины стало чем-то постоянным, тяжёлым, горьким, но привычным. А в тот момент швы разодрали. Резко и больно. Ужасное чувство рвалось наружу, грозя истерикой. Оно вопило и скреблось под грудной клеткой.

Я не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я осмелился взять последнюю фотографию. Я сжимал её в трясущихся руках, боясь выронить. Это была зима. Судя по всему, наш последний зимний праздник. Мы всё вчетвером на улице, вечерний сумрак, который разбавляют огоньки и фонари; радость, которая в тот день явно витала в воздухе. Я не помню радости, но они были счастливы. Этого достаточно.

– Простите. Умоляю. П…простите.

Я повторял, шептал это, будто молитву. Но они не могли меня услышать, они ничего больше не могли. Одной рукой я закрыл лицо, второй продолжал сжимать фотографию. Потом пришлось долго воевать с собой, чтобы снова заставить себя посмотреть на них. На своё изображение я никак не мог перевести взгляд, но потом вдруг заметил, что я с энтузиазмом грызу какой-то радужный леденец.

Я нахмурился, что-то болезненно заскрипело среди мыслей. В этом ржавом механизме началось скудное движение. В коридорах Лабиринта нечто вырывалось наружу с дикой болью в голове и сердце. Тут я замялся и задумался, хочу ли я теперь вспоминать? Любое событие из прошлого тянуло за собой такую тоску по родным, что хотелось выть и лезть на стенку.

Глаза закрылись, брови свелись к переносице. Я всё ещё сжимал фото, казалось, стоит разжать пальцы, как связь с тем, что рвётся из Лабиринта, тут же потеряется. В этот раз всё было ощутимо иначе: я знал, куда идти. Раньше были только блуждания, а сейчас одно из событий прошлого тянуло за невидимую нить. Повороты, двери и снова повороты. Я быстро дошёл до нужной двери и потянулся к ручке. Запястье стянуло болью, кожа покраснела, а суставы пальцев свело, но я твёрдо решил, что в этот раз пора покончить хотя бы с одним замком из тысяч.

…Сквозь темноту прорезались падающие снежинки, запах карамели и громкий смех людей вокруг.

– Всё не так страшно. – Улыбнулся Томас.

Я сидел и угрюмо разглядывал кровоточащую ссадину на руке. Она тянулась практически через всю ладонь. Жжения почти не ощущалось из-за холода вокруг, но содранная кожа, на которой проступали красные густые капельки, выглядело неприятно.

– Будет больно? – Промямлил я, поднимая глаза на брата.

– Нет. Обещаю.

Он стянул с шеи шарф, смочил его водой из бутылки и начал мягко стирать проступающую на ладони кровь. Мои цоканья он игнорировал или сопровождал успокаивающим «почти закончили».

– Вот и всё. Не так уж больно, а? – Он лучезарно улыбнулся и потрепал меня по голове. – Только теперь аккуратнее за железки хватайся.

Я ещё раз осмотрел руку, хихикнул, поблагодарил и обнял…

Я, судорожно дыша, распахнул глаза. Рот открывался, я старался захватить как можно больше воздуха, но в груди всё ещё было сдавлено спазмом от нехватки кислорода. Когда темнота перед глазами рассеялась, я взглянул снова на фото. Оно было сильно помято, и я сразу поспешил его расправить, разглаживая складки. Я знал, что от них уже не избавиться, но всё равно бережно распрямлял снимок. О’Хара, как и ожидалось, смог помочь с Лабиринтом.

Утро было странным. Я не помню, как ложился спать и сколько спал. И спал ли вообще. Просто в один момент я открыл глаза на кровати и понял, что не помню, как провёл последние часы. Знаю, что ещё долго смотрел на фотографии, ещё смеялся и плакал, а потом всё закрутилось и…вот я вижу перед собой потолок камеры.

Странно было не из-за отсутствия воспоминаний о прошлом дне, – это уже дела привычные – странно было из-за отсутствия Морриса. Он не будил меня на допрос, не зашёл сегодня утром. Я вообще понадеялся, что он умер где-нибудь за это время. Я поднялся на локтях, сел и заглянул под подушку. Снимки были на месте. Немного помялись, особенно тот, зимний, но, в остальном, всё было хорошо. Пришлось ещё пару минут смотреть в стенку и тереть лицо, чтобы прийти в себя. Я хмыкнул, улыбнулся и пошёл в общую уборную.

***

Мимо пронеслись ещё пара недель, в которые я старался избегать Ру́бин. Старался избегать вообще всех заключённых девушек, которых лишил яркого и зрелищного боя в душевой. Некоторые из них поджидали меня периодически по разным краям главного зала, но в этот раз меня спас голос из рупора, который громко назвал мой порядковый номер. У двери, которая служила выходом из главного зала, стоял Моррис. Он окинул меня максимально презрительным взглядом, развернулся на пятках, приказывая таким образом идти за ним. Тут не было солдат, которые водили меня на встречи с О’Харой, поэтому стало очень и очень жутко. Стало не по себе от такого тяжелого молчания. Обычно он кричал или пытался унизить, но теперь лишь молчал, гневно сопел себе под нос. Это значит, что настроение у него прескверное.

– Это будет долгая беседа, да? – Поинтересовался я, стараясь растянуть губы в улыбке, как можно шире. Чтобы он спиной чувствовал, как я улыбаюсь. Чтобы счёл, будто я совсем не боюсь. Будто мне совсем не больно.

– У меня нет никакого желания разговаривать с такой падалью. – Моррис говорил чётко, громко. Но не кричал. Он будто сказал нечто само собой разумеющееся, но голос у него дрожал от ярости.

– Вы могли бы хоть раз перепроверить факты. – Я просто выплюнул это.

– Послушай меня, – Моррис резко развернулся, схватил меня за грудки и встряхнул. Мне показалась, что мозг ударился о стенки черепной коробки. – Ты всегда был мне отвратителен. Но теперь тебе хватило наглости заручиться поддержкой у этого…этого… – Он явно пытался подобрать какое-то более цензурное слово для того, чтобы назвать имя О’Хары.

– Он может дать свободу невиновному…

Я не успел закончить свою речь, потому что он отпустил меня, я немного удивился, но ненадолго. Потому что уже секундой позже щёку жгло от звонкой пощёчины.