Текст книги "Гроши счастья (СИ)"

Автор книги: Анастасия Туманова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Туманова Анастасия Валерьевна, Русецкая Ирина Алексеевна

Гроши счастья

Аннотация:

Упав в канализационный люк в центре Москвы, скромная сотрудница Российской государственной библиотеки Анна оказывается в незнакомом мире. Выполняя неизвестную ей вначале миссию под руководством встреченного провожатого по имени Грох, героиня проходит полный опасностей путь в поисках таинственного средневекового манускрипта и его разгадки. По дороге друзей ждут встречи с драконами, сфинксами, кораблем призраков, пребывание в тюремном подземелье, таинственном замке, на тропическом необитаемом острове, населенным диковинными существами и другие приключения. Вернется ли героиня в привычный мир и как дальше сложится ее жизнь?

No Русецкая И.А., Туманова А.В., 2015

Глава 1

Писклявый звук будильника прервал сладкий сон. Пробурчав что-то невнятное, женщина перевернулась на левый бок и на ощупь попыталась нашарить адское устройство, мечтая о тишине.

Вопреки ее желанию будильник продолжал трезвонить. Кряхтя, она села, протерла глаза и с ожесточением хлопнула по крышке ненавистного механизма, найденного, наконец, под кроватью.

За окном заливались лаем собаки, шумели машины, кто-то отчитывал нерадивого отпрыска. Было весеннее московское утро.

Наша героиня Анна Марьяновна встала с кровати и начала искать тапки. Тапки находиться не желали. “Люся!..” – мелькнула в полусне мучительная мысль. Вероятно, тапки утащила эта маленькая пушистая зараза. Чтоб она ими подавилась! Хотя нет, тогда ей точно пришлось бы промывать желудок, третий раз за последние два дня.

Люся была собачкой системы йоркширский терьер. Начальница Анны, уезжая на две недели на научный семинар в Берлин, уговорила свою подчиненную взять это “чудное создание” к себе. Вечером накануне отъезда начальница привезла Люсю и две большие коробки с ее “приданым”. Оно включало в себя три комбинезона на разную погоду (“Вдруг поднимется ветер!”), собачью кроватку, ящичек с лекарствами, витаминами и баночками специального питания, несессер с маникюрными принадлежностями для стрижки когтей и причесывания и еще какие-то приспособления, рассказ о предназначении которых Анна по большей части прослушала. Она завороженно смотрела на устройство, состоящее из нескольких трубок, и предназначенное для промывания желудка, если собачка съест что-нибудь не то.

“Возможно, не всё так страшно и начальница всего-навсего перестраховывается”, – старалась убедить себя Анна.

Здесь можно было бы сказать три “ха-ха”. Если бы Анна знала, сколькими неприятностями обернется пребывание Люси в ее квартире… Она бы всё равно согласилась, потому что отказывать людям не умела. Хотелось бы сказать, что причиной этого была ее доброта или способность к сопереживанию и самопожертвованию, но дело в том, что она просто не умела отказывать. Соглашаясь на что-нибудь неприятное для себя, она сначала испытывала чувство гордости, а вскоре после этого начинала мучиться, что позволяет себя использовать. Так же вышло и с Люсей.

Когда начальница, проведя инструктаж, касающийся правил обращения с животным, наконец, уехала, Люся забилась в угол комнаты и сделала там лужу. Анна вытерла пол и решила накормить собачку, чтобы задобрить ее. Выбрав из привезенных начальницей баночек с питанием ту, на которой была самая красивая этикетка, Анна, которая сама еще не ужинала, да и не планировала это делать, поскольку со вчерашнего дня придерживалась принципа “не есть после шести”, предложила деликатес Люсе. После десятиминутных уговоров, та, к Анниному облегчению, позволила себя накормить. Анна решила отдохнуть на диване с книгой, а Люся, вспомнив, что она собака, а не анорексичная блондинка, отправилась обследовать квартиру. Четверть часа в квартире царила тишина. Тикали часы, шелестели переворачиваемые Анной страницы книги. Конечно, всё не могло быть так хорошо. Поднятая с дивана чувством смутного внутреннего беспокойства, Анна пошла искать Люсю. Двухкомнатная квартира в хрущевке явно проявила свои преимущества по сравнению с домами на Рублевке и, тем более, с Зимним дворцом: Люся нашлась быстро. Она лежала в обмороке на балконе. Как выяснилось в результате нервных телефонных переговоров с начальницей, Люся никогда не смотрела на мир с балкона четвертого этажа. Это вызвало у нее шок и проблемы с желудком, решать которые пришлось с помощью того самого устройства, которое так потрясло Анну своим видом.

Поздно вечером Люся с промытым желудком и Анна, наевшаяся на ночь хлеба с солью и печенья, угомонились, помирились и, обессиленные, легли спать.

Около пяти утра Анна проснулась от ощущения, что случилось что-то неприятное. Точно, она лежала в луже, а рядом, тихонько посвистывая во сне и иногда вздрагивая лапами и всем телом, лежала Люся. Забегая вперед, можно сказать, что реакция Люсиной хозяйки на рассказ об этом утреннем казусе, в очередной раз вселило в Анну чувство безнадежности и непонимания людей: “Ну и что, что написала в кровать! Люся же не слон!”. Ликвидация последствий аварии заняло некоторое время, потом Анна с внутренним стоном повалилась на подушку, чтобы доспать оставшийся час.

Итак, будильник прозвонил, пора было вставать и отправляться на работу. Тапки не находились. Терпение заканчивалось. В итоге, найдя только один тапок, Анна скинула его с ноги, с раздражением швырнула в угол и побрела принимать душ, чтобы смыть остатки сна. Люся спала на своей подстилке, если можно так назвать это обитое бархатом сооружение.

Чайник засвистел. Анна, напевая себе под нос какую-то песенку, мастерила бутерброд. Да не просто бутерброд, а целый хлебно-колбасно-сырный Титаник. Идеи здорового питания, льющиеся с голубых экранов в доверчиво распахнутые души российских женщин были погребены и на этот раз под гнетом недосыпа и хмурого настроения.

Через полчаса Анна уже была готова. Напоследок раз пять проверив состояние и местоположение Люси, газ, розетки, утюг, два вентиля в ванной, магнитофон, телевизор и шланг стиральной машины, она вышла из квартиры. Закрыв дверь, и всего два раза открыв ее снова, чтобы убедиться в том, что она закрыта, измученная Аня смело повернулась спиной к двери и лицом к лифту. Напрасно она сделала это смело…

– Всё ходють и ходють, чтоб им…! – проскрипела соседка по лестничной клетке, выскочив перед Аней как чертик из табакерки. – Опять гады какие-то все стены изрисовали, управы на них нет! Вот поймаю, милицию вызову, пускай штраф плотют.

Обрадовавшись, что не к ней обращены претензии соседки, вечные жалобы которой Ане уже порядком надоели, она, взяв себя в руки, ответила как можно более спокойно: “Да, конечно, нечего им в подъезде безобразничать!”. И поспешила поскорее покинуть этаж на приехавшем лифте, не разбирая, что ей вслед кричала соседка.

А зря. Потому что одна из ее перчаток осталась на лестничной клетке. О чем она могла бы узнать, вытерпев хотя бы десятиминутный монолог, включающий обвинения против соседей, политики НАТО и подделок вологодского масла, в ходе которого вскрылась бы и причина потери перчатки. Она заключалась, по мнению соседки, в том, что “из ЖЭКа гады лампочки выкручивають по подъездам”.

Лампочки Аня по требованию всё той же соседки, ругаясь про себя страшными словами и с трудом балансируя на стремянке, регулярно красила гуашью в разные цвета. Это должно было способствовать их сохранности, но почему-то лампочки всё равно вывинчивали, может быть, соседи, а может, конечно, и работники ЖЭКа. Впрочем, со слов соседки можно было бы составить целую конспирологическую теорию, согласно которой жизнь составляли заговоры, мошеннические выходки, безобразия и злоупотребления родственников, соседей, американцев, украинцев, евреев, оппозиционеров, масонов и пр. Одобрения соседки заслуживал только Путин, выступления которого она регулярно смотрела по телевизору и которого называла гордо: “Орел!”.

Соседка была очень активной старушкой неопределенного возраста, чувствующей себя, как правило, “живее всех живых”. Но главным ее желанием было привлекать к себе внимание окружающих. Это, впрочем, вполне понятно и, конечно, в определенной степени оправданно, так как она – одинокая женщина, сын и дочь которой приезжают навестить не чаще раза в год. В силу этих причин, периодически она “умирала”, о чем узнавал весь подъезд, а принимала непосредственное участие, конечно, Аня. По долгу ближайшей соседки и на правах женщины умной и образованной. Сама соседка, по ее настойчивым утверждениям, которые сомнению никто и не подвергал, “университетов не кончала, академий не проходила”. Это не мешало ей знать, как заботиться о своем и чужом здоровье и учить этому окружающих, распространяя баночки с мозговым кальцием или вытяжкой из копыт оленей, которые помогают “от всего” и уговаривая старушек пить в целях оздоровления сок чистотела, что привело к массовым отравлениям пенсионеров близлежащих районов и нашествию в подъезд их возмущенных родственников.

“Умирания” продолжались последние лет двадцать, если не больше. Одно из них Анна помнила особенно хорошо, поскольку оно вызвало скандал между ней и ее мужем Михаилом. Около одиннадцати вечера раздались звонки в дверь. Анна открыла и увидела на пороге бледно-зеленую соседку, поддерживаемую под руки двумя бабушками – жительницами подъезда. Пробормотав что-то о том, что “Надеждь Иванне плохо”, женщины быстро удалились, а Анне ничего не оставалось делать, как подхватить соседку под руки и перетащить ее на диван в комнату. Медицинского образования Анна не имела, и, что делать с явно заболевшей соседкой, она не знала. Первый вариант, который напрашивался сам собой – вызвать неотложку. Но муж, в трусах вышедший из ванной пару минут спустя, направляясь в вожделенном направлении,– в сторону кровати, увидев на ней старушку в полуобмороке, сначала ничего не понял. А потом, конечно, объяснил Анне на простом русском языке, что будет, если бабуле вдруг совсем поплохеет прямо у них на диване, а приехавшая “скорая” обнаружит в квартире тело чужого человека в таком виде. Пользуясь обрывочными объяснениями соседки, “Большой медицинской энциклопедией” (том 6, страница 282), прибором для измерения давления и салфеткой, вымоченной в уксусе, Анна более-менее нормализовала соседкино состояние и отвела ее домой. Всю следующую неделю она заходила к соседке после работы и приносила ей ужины.

Помимо глобальных проблем со здоровьем, у Надежды Ивановны были еще периодические обострения разных других, видимо, не очень опасных для ее жизни болезней. Как они могли отразиться на окружающих, соседку, конечно же, не волновало. Главное было, чтобы отразились. В таких случаях она по телефону вызывала Анну и добивалась заботы о себе. Например, она могла попросить попробовать суп. Анна пробовала, благодарила, хвалила. Соседка объясняла, что просила попробовать для того, чтобы Анна могла понять, не испортился ли суп, тридцать суток простоявший в холодильнике.

Выйдя из подъезда, Анна взглянула на часы и поняла, что опаздывает. Проехавшая машина чуть было не испачкала ее пальто. Мысль о том, что надо не забыть забрать вещи из химчистки промелькнула в голове Анны, моментально сменившись неприятными ощущениями, которые вызывали у нее всегда собственные и чужие опоздания больше, чем на пять минут.

Путь до метро занимал, к счастью, немного времени.

Метро окутало шорохом шагов, голосами, запахом и шумом поездов. Вдохнув спертый воздух, и немного поморщившись, она начала спускаться по эскалатору, стараясь не толкать стоящих людей.

Она заняла последнее сидячее место в вагоне. “Повезло”, – порадовалась Анна, которая всегда осуждала бойких бабищ, врывающихся в вагон как танки на вражескую территорию, расталкивая всех и с громким сопением занимая свободные или стремительно освобождающиеся под их пристальными колющими взглядами места. Анна, конечно, никого не толкала и даже предложила сесть стоящей рядом молодой женщине, но та мотнула головой, не отрываясь от своего планшета, и Анна села на свободное место с чувством глубокого внутреннего удовлетворения, столь редким для нее в последнее время. Анна Марьяновна достала газету и принялась читать новости. Газеты Анна читала редко, считая, что они делятся на три вида: “желтая пресса”, “розовые слюни”, “серая бездарность”, она же “зеленая тоска”. В последнее время появилась пара изданий, выбивающихся из этих категорий, и они вызывали ее интерес. К сожалению, сегодня был вторник, и их в продаже не было.

Ей захотелось чем-то побаловать себя, вознаграждая за нервный вечер, сумасшедшую ночь и хмурое утро. “Сникерс” после ночного и утреннего праздника живота был под запретом, а журнала “Лиза”, дешевого и с красивыми цветными картинками, в киоске почему-то не было.

Взгляд Анны упал на какое-то цветное газетное издание, которое она и схватила. Времени выбирать не было, ведь она опаздывала.

Анонсы статей на первой странице успокаивали своей типичностью. Один из модных музыкантов опять разводится. Россияне выиграли несколько медалей в биатлон. Опять митинги. Украдена рукопись 14 века.

На этой новости Анна Марьяновна проснулась и принялась с интересом читать заметку. Заинтересовавшая ее статья начиналась так:

“Ученые Карлова университета (Прага, Чехия) обнаружили пропажу из архива древнего манускрипта, известного под названием “рукопись Манича”. Этот документ хранился в архиве университетской библиотеки с 1912 года, куда попал в соответствии с завещанием известного библиофила и собирателя древних рукописей и книг Уилфрида Манича, умершего в 1882, случайно обнаружившего этот манускрипт в букинистической лавке в Праге. После смерти Манича его вдова русского происхождения Нина Манич, прославившаяся в Советском Союзе и России как автор романтических произведений, посвященных идеям борьбы с царизмом, в течение тридцати лет хранила рукопись в своем доме в Праге, где она жила после смерти мужа. Согласно последней воле вдовы Манича рукопись была передана после ее смерти в библиотеку Пражского университета. После столетнего пребывания там, рукопись была украдена неизвестными злоумышленниками. Чешская полиция ведет следствие. Следует упомянуть, что приблизительная стоимость рукописи около 3 млн. долларов”

Тема пропажи и порчи архивных документов была Анне близка и вызывала болезненные ощущения, что работая с архивами в течение многих лет, сама она живет в стране, мягко говоря, неблагоприятной с точки зрения сохранности ценных исторических документов. Как раз недавно начальница с возмущением рассказывала о подробностях своей поездки в Питер, связанной с посещением одной из центральных городских библиотек, в которой была установлена новая и очень дорогостоящая пожарная сигнализация. Гордые тем, что их показывали по телевизору в связи с установкой новой сложной системы пожаротушения, охранники библиотеки вечером отметили радостное событие и решили проверить, как сигнализация работает. Проверили. Сигнализация работала. Полностью залитыми химическим составом для тушения пожаров и практически утраченными оказались документы двух библиотечных помещений.

Собственно говоря, такое же разгильдяйство проявлялось и в отношении других исторических памятников. Всем сотрудникам Аниного отдела библиотеки был памятен случай с пифосом, древним сосудом, напоминающим по форме амфору, высотой примерно три метра. Пифос, привезенный начальницей из крымской археологической экспедиции, стоял для украшения темного и неприветливого холла рядом с пролетом лестницы, ведущей наверх к читальным залам. Однажды из пифоса повалил дым, и потушив пожар своими силами с помощью висевших на стенах огнетушителей, сотрудники решили разобраться, что именно в нем горело. Оказалось, что за, без малого десять лет, которые были проведены пифосом в здании библиотеки, он вобрал в себя такое количество окурков, брошенных в его призывно открытое горлышко посетителями, что они потом полностью заполнили мусорный контейнер во дворе.

Анна мысленно вернулась к содержанию статьи. Вторая ее часть была посвящена описанию того, как выглядела рукопись Манича. Испытывая интерес, Анна углубилась было снова в чтение статьи, но тут с испугом вспомнила, что она сидит в вагоне метро и едет на работу. Спохватилась она вовремя: поезд уже подъезжал к станции.

Чтобы не проехать свою остановку, Анна быстро начала сворачивать газету и вскочила со своего места. Пара листов выпала из рук, их было некогда поднимать, хотя она ощутила укол совести за то, что она вопреки своим принципам, засоряет окружающую среду. В суматохе она, конечно, не заметила, что на выпавших листах была как раз заинтересовавшая ее статья.

Выйдя из вестибюля метро “Боровицкая”, Анна, двигаясь на автопилоте, повернула налево, затем пройдя немного вперед, поднялась по широким ступеням к памятнику ссутулившемуся Достоевскому и направилась к одному из входов в громаду мрачного серого здания. Она работала в отделе Российской государственной библиотеки, называемой многими по советской традиции “Ленинкой”. Отдел носил вывеску “Музей книги” и состоял, действительно, из комнаты, в которой хранились в стеклянных витринах редкие экспонаты из истории раннего книгопечатания, и маленького читального зала с деревянными столами, покрытыми зеленым сукном. Столы за многие годы были так отполированы локтями читателей, грызущих гранит науки, что воспринимались уже как антикварные. Вместе с зелеными лампами, стоящими на них, старинными книгами, лежащими на сукне, а заодно и некоторыми читателями, столы могли бы составить гордость антикварных магазинчиков где-нибудь в Париже. А читатели встречались, действительно, чудные. Например, старички в костюмах, купленных явно вскоре окончания второй мировой, с длинными седыми, посыпанными, как снегом перхотью волосами, которые производили впечатление не только неопрятности, но и полубезумия. Но удивительно, руки их, которыми они аккуратно листали переплеты из телячьей кожи, всегда выглядели по-хирургически опрятными, почти наманикюренными. Где они работали, на что жили, что делали с выписками из книг, которые составляли кропотливо, день за днем, включая субботу? Со стыдом, осуждая себя за неуместное в ее возрасте проявление богатой фантазии, Аня думала иногда, что они питаются своими конспектами, жадно заглатывая их большими кусками где-нибудь на лестнице, бросая дикие взгляды в полутемные коридоры опустевшей библиотеки, с неохотой уйдя, наконец, из зала после закрытия. Начальница Анны, которая замужем сама никогда не была и детей не имела, часто выговаривала ей за то, что Аня не может решить проблемы своей личной жизни, широким жестом указывая на читальный зал, якобы переполненный “мужчинами привлекательной наружности”, которые могут составить ее счастье. Сама начальница, конечно, не считала посетителей библиотеки подходящими для себя кадрами, в каком бы то ни было смысле. Исключение составляли молодые доктора наук в очках, к которым она питала слабость и к которым иногда выходила сама, с любезной улыбкой помогая отвечать на вопросы по каталогу и решать небольшие организационные проблемы. Впрочем, и это было редкостью, поскольку для таких вопросов и были нужны ее подчиненные, да и, короче говоря, “не царское это дело”.

Обычно начальница не сидела на своем рабочем месте, в маленьком кабинете без окон, производящем давящее впечатление на посетителей, а бывала у руководства библиотеки, решала производственные и еще кто знает какие вопросы или ездила на симпозиумы и конференции, в общем, отсутствовала, как, например, сегодня. Свой кабинет она не любила, говоря, что “тело в него еще помещается, а самолюбие уже нет”.

Ужом проскользнув на рабочее место незамеченной, Аня быстро достала часть бумаг из стопки, чтобы создать вид бурной деятельности, попутно вешая пальто на крючок. Заметив пропажу одной перчатки, Анна начала искать ее по карманам, затем в сумке. Нигде не было.

Очень расстроившись, ведь эти перчатки были подарком сына на ее день рождения, она села на стул и сосредоточилась на повседневных делах. Скоро в ее мыслях осталась только работа. А она сегодня не обещала быть тихой. Аню немного, да что уж там немного, сильно пугали такие дни, когда нужно было общаться с большим количеством людей. Обычно это делала начальница, которая обожала внимание, хотела и умела руководить. Несмотря на некоторую жесткость и эгоистичность, она была любима своими подчиненными и начальством. Выглядела она всегда эффектно, одевалась дорого и элегантно, часто ездила за границу, в том числе, на отдых в экзотические страны. “Как она умудряется, с нашей-то зарплатой, очень подозрительно”, – язвительно думала Анна, когда у нее было плохое настроение, и она сердилась на всё и на всех. Зарплата, действительно, была, как шутили у них в отделе, “три копейки”. Как советском политическом анекдоте про мальчишку – разносчика газет, который бегал по улицам с криком “Правды” нет, “Советская Россия” продана, остался “Труд” за три копейки!”.

Анна же считала себя обычной серой мышкой, занимающаяся нудной работой и стареющая под тиканье часов в тихом зале библиотеки и безнадежно проигрывающей на фоне эффектной начальницы. Она всегда была в тени таких женщин, как начальница, и вроде бы не стремилась вырваться. Последние лет пятнадцать носила одежду спокойных тонов и практически одинаковых фасонов. Впрочем, она и в юношестве считала неудобным, если не сказать неприличным, носить короткие юбки (короткие это те, которые хотя бы чуть-чуть выше колена), почти не пользовалась макияжем и старалась быть незаметной. Может быть, ей казалось, что это убережет ее от жизненных потрясений. И вообще, так удобнее. Зачем, например, ходить в коротких юбках – холодно, да и может вызвать некоторые болезни, ну, вы понимаете… (об этом тоже было неприлично говорить), а на каблуках ноги ломать!.. Это же способствует раннему варикозу! В качестве группы поддержки Анны в таких разговорах всегда выступали пожилые женщины, а молодые пытались возражать, сердились, краснели и уходили. Аня вместе с бабушками оставалась победительницей, и некоторое время испытывала приятно волнующее чувство собственной правоты и правильности, которое давало себя знать легкой краской на щеках и сладким ощущением во рту. Но долго оно не продолжалось, сменяясь мыслью, что в чем-то она всё-таки неправа, точнее, права, но баланс между желанием быть хорошей и быть счастливой она всегда нарушала в сторону первого. А стоило ли?.. Может, поэтому и муж…

Она прервала свои грустные размышления и постаралась сосредоточиться на работе.

Главным пунктом повестки сегодняшнего рабочего дня была конференция, проводившаяся их отделом библиотеки и посвященная проблемам борьбы с фальсификациями рукописей и текстов старинных книг. Возглавить конференцию должна была начальница, но, так как она укатила в Европу, решать все организационные вопросы сегодня нужно было Анне. Помимо всех прочих связанных с этим дел, сегодня ей предстояло принять в Музее книги группу телевизионщиков, которые должны были снять репортаж об открытии конференции. Выступать, конечно, должна была не Анна, а руководство библиотеки. К часу дня, когда в зале планировалось установить осветительную и прочую телевизионную аппаратуру, должно было прийти начальство. После того, как были налажены все сопутствующие процессы, которые отняли у Анны много времени и сил, осталось только дождаться, когда, наконец, принесут бюст Гомера. Его выделили для украшения музея во время съемок и должны были принести из соседнего корпуса с минуты на минуту. Молодая сотрудница отдела Катя уже три раза сбегала с бумагами туда и обратно (три этажа по лестнице с высокими пролетами, конечно, без лифта) и теперь с почетом, ибо на лестнице уже слышались долгожданные матерные крики рабочих, которые тащили в Музей книги тяжелый ценный груз, была отправлена в подсобку отдохнуть и пообедать.

Бюст, поднятый наверх под приветственные крики сотрудниц отдела и недовольное ворчание телевизионщиков, которые ответными высказываниями реагировали на спутывание разложенных на полу кабелей, был замотан в какую-то холстину и обмотан веревками и скотчем. Бюст водрузили на постамент, и тут прибыло начальство. Анне Марьяновне предстояло сказать приветственные слова, а все сотрудницы, как назло, решив, что их работа на этот момент выполнена, куда-то испарились. Анна, краснея, продолжала что-то говорить директору библиотеки Вячеславу Андреевичу, по совместительству известному специалисту по борьбе с фальсификациями, одной рукой пытаясь сдернуть остатки рогожи с бюста. Ситуация напоминала сцену из фильма “Бриллиантовая рука”, где герой Миронова, стоя на подиуме, демонстрировал возможности новой модели брюк, у которой в этот момент заела молния: “Легким движением руки брюки превращаются…брюки превращаются…превращаются брюки…в элегантные шорты. Простите, маленькая техническая неувязка”. Анна в последний раз дернула за какую-то полосу скотча и потянула освобожденную ткань на себя. Маленькой технической неувязки не произошло. Произошла большая: с постамента на изумленно замолчавшего на середине фразы Вячеслава Андреевича вместо бюста Гомера смотрела статуя Венеры Милосской. Конечно, блиставшая отсутствием ног, рук, и главное, головы, необходимой, с точки зрения Анны для того, чтобы статуя могла символизировать научное мероприятие.

– Хотя, возможно, именно отрубание рук и других конечностей могло бы быть в некоторых странах древности наказанием для тех, кто фальсифицировал рукописи. Отрубают же руки за воровство некоторым и в наше время.

Все эти мысли быстро пронеслись в голове Анны, прежде чем она ринулась объяснять недоразумение, уводя директора в другую часть зала. Как выяснилось позже, заказанный из запасников музея Ивана Цветаева бюст Гомера как имеющий слишком большую ценность экспонат в последний момент перед отправкой был заменен Венерой, сделанной из дешевого гипса и никакой ценности, кроме, может быть, эстетической, не представлявшей.

Съемки начались в другом углу зала, у стеклянных витрин, в которых были выставлены старинные издания. Анна облегченно вздохнула. Голова уже немного кружилась, может быть, от волнения или от голода, а может… Этот запах. Анна осторожно понюхала воздух. Запах газа. Здание старое, могла произойти какая-нибудь утечка… Судя по взглядам, которыми обменивались окружающие, не ей одной пришла в голову эта мысль. Запах усиливался и источник его находился не где-то на улице, тем более что окна были закрыты, а на подведомственной ей территории, а именно в подсобке, куда четверть часа назад она отправила молодую сотрудницу Катю отдохнуть и перекусить. С замиранием сердца, красными щеками и пылающим взглядом Анна Марьяновна решительно зашагала в сторону подсобного помещения, прозванного “кабинет задумчивости”, готовая “найти и обезвредить”. Она вошла в комнатку без окна и встала на пороге. В углу испуганно сидела Катя, стараясь прикрыть руками стоящую у нее на коленях тарелку с салатом из зеленой редьки, издававшей тот самый волнующий запах…

Смеркалось. “Грудой дел, суматохой явлений день отошел, постепенно стемнев”, часы показывали около половины девятого вечера. Пора было уже собираться домой.

Все коллеги разошлись, читатели тем более, прощаться было не с кем. Анна Марьяновна начала одеваться, собирать вещи. На глаза ей попалась утренняя газета, вызвав смутное воспоминание о чем-то интересном, которая, однако, выглядела мятой и старой как заспанная простыня и уже не радовала, как не могло радовать ее, наверное, сейчас ни одно из материальных жизненных благ.

Выйдя на улицу, Анна почувствовала запах свежести. Это был первый признак надвигающейся весны. Порадовавшись тому, что теплеет и она сможет надеть новое жемчужно-серое пальто, купленное всего-навсего в позапрошлом году на деньги, присланные сыном на юбилей, и, поморщившись от боли в спине, которая сигнализировала о скорой перемене погоды, она побрела к метро.

Всё-таки весна ощущалась в воздухе и заставляла или, может быть, мягко уговаривала распрямить плечи, глубоко вдохнуть еще холодный воздух и надеяться на что-то неясное, но очень хорошее.

Уже почти дойдя до метро, она внезапно передумала ехать домой. Остановилась, осмотрелась по сторонам. Мысль пойти прогуляться по центру хотя бы до следующей станции внезапно посетила ее голову.

Анна развернулась и пошла по Воздвиженке в сторону Арбата.

Особую атмосферу создавало и заходящее солнце, которое окрашивало в золотистые цвета стены домов, старых и вновь отремонтированных, красивых и вызывающих раздражение, придавая всему атмосферу теплоты и одновременно волнующей возможности чего-то нового и необычного. Идти по почти пустынным улицам навстречу закату было так же приятно, как лететь навстречу большим добрым рукам, которые подхватят и согреют тебя.

Анна свернула от Нового Арбата в Мерзляковский, а потом в Скатертный переулок.

Старые здания окружали ее со всех сторон. Как ни странно, в такое сравнительно ранее время было немноголюдно. По пути она встретила всего парочку прохожих.

Вскоре она задумалась о чем-то и перестала замечать, куда именно идет.

Очнувшись от мыслей, она внезапно осознала, что не помнит, как она тут оказалась и где находится.

Ее немного испугала мысль о том, что такое произошло.

–Ну, привет, маразм, заходи, коль пришел, – грустно сказала она самой себе.

Анна Марьяновна, конечно, не боялась заблудиться, находясь в центре Москвы, города, в котором она прожила всю свою жизнь. Однако ощущение, что она не помнит, куда забрела, было неуютным. Тем более что людей вокруг не было видно, а на улице уже совсем стемнело. Она пошла вдоль домов, в надежде найти указатели. Но, увы, никаких табличек не было.

Вдруг Анна увидела недалеко от себя темный силуэт. Непонятно было, мужчина это или женщина. Человек свернул за угол.

Как назло сильно вступило в поясницу. Этот момент, как известно, всегда приходит не вовремя. Держась одной рукой за спину и охая, Анна, слегка ускорила шаг, чтобы догнать прохожего, завернула за угол и вдруг потеряла опору под ногами.

На секунду мир потемнел перед ней. Боль в спине стала, кажется, нестерпимой. В голове промелькнули обрывки мыслей: “Люк открытый… надо же, какая глупость!.. Кто ж меня теперь отсюда вытащит, корову этакую?..” Потом огромный раскаленный шар вспыхнул перед глазами, и она с чувством облегчения потеряла сознание.

Очнувшись, она, прежде всего, ощутила боль. Тупую боль в спине и острую в правом локте. Потом в сознание ворвались запахи. Они были отвратительными. Пахло канализацией, при этом в воздухе чувствовалось тепло и влажность. Что делало его еще более противным, почти осязаемо гадким. Было тихо, только где-то вдалеке журчала и капала вода. Открывать глаза было страшно, но Анна, подождав несколько секунд, чтобы собраться с духом, сделала это, нырнув в окружающий ее мир, как плохой пловец ныряет в воду. Осязание и обоняние дали ей больше поводов для размышления, чем увиденное сейчас. Тускло освещенным было только небольшое пространство вокруг нее, остальное терялось во мраке неизвестности. Слабый свет исходил от полуоткрытого люка, в который она упала. Нужно было взять себя в руки и думать, что делать.