Текст книги "Подглядывающая (СИ)"
Автор книги: Анастасия Славина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
Глава 11. День 331
«Подглядывающий».
Белые буквы на черном фоне.
Я смотрю на рекламный постер так, словно это не листок бумаги на стене, а дыра в иное измерение. Вот бы заглянуть в эту дыру – заглянуть в будущее – и подсмотреть фотографии, которые Стропилов выставит через три недели! Событие обещает стать грандиозным. И, наверняка, скандальным.
Постер не открывает тайны, что за фото будут выставляться, а напускает еще больше тумана. На черном фоне светлыми линиями обозначена обнаженная женщина. Она сидит, выпрямив спину, обхватив колени руками, и оттого создается впечатление, что контур ее тела напоминает замочную скважину.
Скольких людей ожидает шок после обнародования фотографий? Буду ли среди них я?
Я не общалась с Эем уже больше месяца – после той ночи в его доме. Он не звонил, не писал, не караулил меня возле арки.
Пару раз мне казалось, что я по нему соскучилась.
Новость о предстоящей выставке – неплохой повод, чтобы связаться с ним. Убедиться, что Эй разобрался с моими фотографиями. Спросить, как дела.
Но я не буду этого делать.
У меня хорошая память не только на тексты, но и на грубость, наглость и неприятности, в которые меня втягивают.
Смотрю на экран телефона.
Серый: Эмма, где ты?
Серый: До сеанса осталось 3 минуты!
Never111: Подожди секунду.
Я поворачиваюсь спиной к стене и делаю селфи на фоне рекламного постера выставки и программы ретроспективы Клода Лелуша. Высылаю фото Сергею.
Серый: Подглядывающая и подглядывающий. «Мужчина и женщина». Сколько подтекстов…
Показываю билет контролеру и прохожу в зал, не отводя взгляда от экрана телефона.
Серый: Эмма.
Серый: Ты красотка.
Never111: Спасибо.
Протискиваюсь между спинками кресел и коленями зрителей. Гаснет свет. Снижаю яркость экрана до минимума. Отключаю звук в телефоне.
Серый: Учитывая, какая ты трусишка, твое селфи – огромный прорыв в наших отношениях.
Never111: Тише, кино начинается!
Серый: Ок, я на ушко) Кто сидит на соседних стульях?
Поглядываю направо.
Never111: Женщина в шляпе с перьями. Ну, не перьями – перышками. Но мужчина позади нее уже ворчит.
Серый: А с другой стороны?
Never111: Моя куртка.
Серый: ?
Never111: Я купила два билета. Чтобы тебе не пришлось стоять в проходе.
И чтобы ощущение его присутствия было сильнее.
Серый: Или чтобы не сидеть у меня на коленях.
Я улыбаюсь от такого почти интимного предположения.
Серый: Вдруг зритель позади нас тоже стал бы ворчать. Это мешало бы нам смотреть кино. Хотя, если бы ты сидела у меня на коленях, кино
Я жду, но окончание сообщения не приходит.
Never111: Сообщение оборвалось.
Серый: Не оборвалось. Я просто себя остановил.
Never111: ))
Серый: В зале много зрителей?
Я оглядываюсь – зал полный – и резко отворачиваюсь. Сердце бьется громко и быстро, будто внезапно увеличилось в размерах.
Я только что увидела, как мимо кресел заднего ряда пробирается к своему месту Эй. В пижонском костюме и белой рубашке. С гладко зачесанными волосами.
А за руку он держал брюнетку из бара.
Я не ожидала увидеть его. Я не ожидала увидеть ее. И, тем более, я не ожидала увидеть их вместе. Вжимаюсь в спинку кресла. Съезжаю пониже, насколько это возможно сделать, не привлекая внимания. Сердце громыхает так, что я не слышу происходящего на экране.
Ничего удивительного, что женщина, читающая книгу даже в баре, пришла на ретроспективу. Ничего удивительного, что после той жаркой встречи в баре ее сопровождает Эй. Скорее, странно, что здесь оказалась я. Но еще более странным кажется чувство в солнечном сплетении – мимолетное, но болезненное – которое я только что испытала.
Я ревную Эя?! Нет, это что-то другое.
Просто, я еще не разобралась, что именно.
Спохватываюсь. Смотрю на экран телефона.
Серый: Похоже, полный зал)
Серый: Эмма.
Серый: Или ты так увлекалась фильмом?
Серый: Я уже привыкаю, что ты вот так исчезаешь.
Серый: Нет, вру. Не привыкаю.
Never111: Я здесь.
Never111: Кино и вправду меня увлекло. Давай, немного посидим в тишине.
Серый: Конечно.
И, только спрятав телефон, я осознаю, что кино еще не началось – идут трейлеры предстоящих премьер.
Фильм я высиживаю, как на иголках, – при этом стараюсь не шевелиться. Так что к концу сеанса тело деревенеет, перестает меня слушаться.
Все время кажется, что Эй буравит взглядом мой затылок, хотя в такой темноте меня вряд ли можно отыскать, – даже если знать, что я здесь.
Финальные титры. Включается свет. Я поспешно вливаюсь в поток зрителей, которые спускаются по ступеням к выходу.
Не оглядываюсь.
Щеки пылают.
Как же медленно сползает со ступеней толпа!
Девушка передо мной, как назло, останавливается, копаясь в сумочке. Я не могу ждать – Эй где-то рядом, за моей спиной – и обхожу ее, подпирая локтем мужчину. Он говорит мне что-то снисходительно-ласковое. Прикрываю на секунду глаза – ну что еще случится за те секунды, пока я доберусь до выхода?
Вот она – свобода!
Вырываюсь на улицу, обтекаю девочек из статистической службы, зазывающих поучаствовать в опросе. Пара метров – и я скроюсь за углом кинотеатра. Но едва я подхожу к этому углу, как кто-то хватает меня за локоть – и втягивает в проем за рекламную стойку. Я оказываюсь прижатой к стене спиной. Надо мной, опираясь о стену ладонью, нависает Эй.
– Какого черта ты здесь делаешь?! – шипит он. – Могла бы просто позвонить!
Я будто снова теряю дар речи.
– Я не могу сейчас, приходи в бар, – продолжает удивлять меня Эй.
– Ффото? – выдавливаю я, раз уж встреча с Эем состоялась.
– Твои фото? Думаю, вопрос решен.
– Ддумаешь?!
– Да, решен, – Эй выглядывает за стойку – и снова нависает надо мной. – Послушай, – он склоняется к моему уху – и я невольно втягиваю воздух поглубже. Все же я соскучилась по его запаху. По его голосу. По ощущению его близости… Но это не то, без чего я не смогу прожить. – Эм, давай, начнем все сначала. Я серьезно. Приходи в бар. Я расскажу все, что знаю о ней, – он кивает на рекламную стойку, но, думаю, имеет в виду брюнетку. Я пытаюсь отстраниться, но Эй притягивает меня к себе. Шепчет, отчетливо разделяя слова: – А еще расскажу тебе, кто такой я. Мне терять нечего. Приходи!
А потом он исчезает.
Некоторое время я так и стою, прислоняясь к стене.
Что это было?
Эй, жаждущий раскрыть свои тайны? Хорошая наживка, ничего не скажешь.
Меня будоражит его предложение. Но я осознаю: нельзя просто узнать секреты Эя – и выйти из-за стола. Что-то обязательно произойдет.
Достаю из сумки телефон, с трудом попадаю пальцами по клавишам. На улице – минус десять, а я не успела надеть перчатки. Пишу Сергею, что фильм был прекрасен, и я вернусь в чат, как только доберусь домой.
Кто такой Эй? Что он делает рядом с брюнеткой? Связано ли это с тайными фото, которые снимает Стропилов? Действительно ли меня ждет история, или Эй снова мной манипулирует?
Эю нельзя доверять.
Но стоит вспомнить, как его ладони опускались мне на плечи – там, в его доме – и у меня земля уходит из-под ног. В Эе таится что-то настоящее, искреннее, влекущее – и потому я все еще думаю о нем. Эти мысли опасны, они проникают под кожу, разносятся кровью, навевают уныние и раздражение. К счастью, у меня есть противоядие.
Кружка чая. Пирожок с яблоками. Мягкий свет настольной лампы. Открытый ноут.
Серый: Как твое настроение, Эмма?
Never111: Знаешь, есть такой парфюмерный запах: очень свежий, с ноткой цитруса и легкой горчинкой травяного аромата. Вот и у меня сегодня такое настроение.
Серый: Тогда подойти поближе. Теперь наклонись… Парфюм лучше всего чувствуется за мочками ушей.
Я словно ощущаю, как он легонько касается носом моей шеи – и в груди приятно щекочет.
Жую пирожок. Верчусь на стуле. Он слегка поскрипывает, будто тоже что-то рассказывает.
Общаясь с Сергеем, я нахожусь в состоянии равновесия, о котором мечтала. Поэтому я все еще не согласилась на встречу в реале. Не могу, не хочу рисковать тем, что у нас есть.
Можно сказать иначе – струсила.
Это слово звучит вернее, чем «перестраховалась», «не решилась» или «проявила благоразумие». Меня трясет, словно в лихорадке, только от мысли, как я подхожу к двери, за которой стоит Сергей. Безумно хочу его увидеть – и трушу. После того, как открою дверь, дороги назад не будет.
Never111: Ты на работе?
Серый: Да.
Never111: Тогда я лучше отодвинусь) Чем ты занимался сегодня?
Серый: Чертил колонны. Еще – нанимал на работу девушку.
Опять это болезненное, обжигающее чувство в солнечном сплетении.
Never111: Какой у нее цвет глаз?
Господи, ну что я несу?!
Серый: Не обратил внимания. Это не главный критерий для приема на работу. И даже не второстепенный.
Never111: Очень даже главный. Ты же должен получать эстетическое удовольствие.
Эмма!
Серый: Она не в моем вкусе)
Never111: А я?
Серый: А ты – в моем.
Never111: Поточнее, пожалуйста.
Серый: Чуть раскосые глаза. Темные волосы. Третий размер груди. В общем, не поэт я)
Never111: И как ты определил размер моей груди?!
Серый: По фото, которое ты выслала сегодня.
Never111: Я же на нем в джемпере!
Серый: А какая в твоем городе погода?
Что?!
Never111: ?????
Он не сразу отвечает. Едва сдерживаюсь, чтобы не набросать еще вопросительных знаков.
Серый: Мы подошли к опасной черте. Когда мне нужно признаться либо в том, что я тщательно тебя разглядывал, либо, что у меня наметан глаз.
Never111: У нас ветрено)
Пью чай и улыбаюсь. Мне кажется, Сергей сейчас делает то же самое.
Серый: Эмма.
Серый: Я скучаю по тебе.
От этих слов у меня начинает ныть под ложечкой, будто кто-то тянет за ниточку.
Я тоже скучаю по тебе, Сергей. Даже сейчас, когда между нами – лишь экран монитора. Но что изменится, если люди, которых разделяют много сотен километров, однажды увидятся? Будет плохо, если мы разочаруемся вдруг в друге. Но еще хуже – если привяжемся друг к другу сильнее. У нас разные жизни – в узелок не свяжешь. Чем бы ни закончилась встреча, станет только больнее.
Серый: Сегодня вечером мне придется оставить тебя одну. У меня бизнес-встреча в баре.
Цепляю улыбку, хотя, конечно, Сергей не может ее увидеть.
Never111: Бизнес-встреча в баре? Это специфика работы архитекторов?)
Серый: )) Временами.
Серый: Будет здорово, если ты окажешься где-нибудь рядом, например, за соседним столиком. Чтобы я мог отвлекаться на тебя.
Never111: Я подумаю над этим щедрым предложением)
Серый: А сейчас мне снова нужно нырнуть в схемы.
Never111: Еще заглянешь перед баром?
Серый: Обязательно. А теперь – ныряю. Я уже на прыжковой тумбе. В плавках)
Never111: Ок) Я рядом.
Серый: Тоже в плавках?)
Серый: Без.
Улыбаясь, я закрываю ноут.
Иногда мне кажется, что до знакомства с Сергеем я не испытывала эмоций – так бурно переживаю сейчас наше общение – и его отсутствие. Хорошо, если есть работа, – тогда я ухожу в нее с головой. Но если, как сейчас, ее нет – не нахожу себе места.
Время вялое, медлительное. Кажется, я обгоняю его. Душ, книги, кино. Я даже решаюсь приготовить торт. Замешиваю тесто, выпекаю бисквитные коржи. И постоянно бегаю к ноуту проверить, не вернулся ли Сергей.
Наконец, он появляется. Пришел домой. Готовится к встрече.
Серый: Поможешь завязать галстук?
Never111: Подожди, вытру руки о фартук. Вот так… Не туго?
Серый: Отлично. Где ты так научилась?
Never111: Мне пришло на ум несколько ответов, но все они неприличные, так что опустим этот вопрос)
Серый: Ок)
Never111: Ты ужинал?
Серый: Не успеваю, в баре поужинаю. А что у тебя на ужин?
Коварно улыбаюсь.
Never111: Шоколадная глазурь, слизанная с пальцев. Я готовлю торт.
Обожаю его паузы.
У меня сердце начинает биться быстрее, прежде чем я продолжаю:
Never111: Ты можешь поужинать со мной. Я вся перепачкана глазурью. Хватит на двоих.
И снова пауза.
Серый: Эмма.
Серый: Да, Сергей?..
Смотрю в монитор невинным взглядом.
Серый: Как мне теперь остановить поток мыслей, вызванных твоим предложением?!
Never111: Никак) Тебе придется вести переговоры с этими мыслями))
Серый: Жестокая!
Never111: До завтра, Сергей)
Он исчезает из сети почти сразу – и глазурь на пальцах перестает казаться вкусной. Я кое-как размазываю остатки глазури по коржу и прячу торт в холодильник.
Отмываюсь от последствий готовки.
Щелкаю пультом, выбирая каналы. Выключаю телевизор.
Какая же тихая тишина в этом доме!
Мне плохо.
Мне одиноко.
Поздравляю, Эмма. Ты приобрела еще одну зависимость.
Брожу по дому, из комнаты в комнату.
Одиночество.
Почему его ощущаешь так остро именно тогда, когда у тебя кто-то есть?
Останавливаюсь напротив шкафа.
Открываю его – и впервые в этом году примеряю парик.
Глава 12. День 330
Я захожу в бар после полуночи. Расстегиваю пуговицы на пальто таким легким движением, будто его не касаюсь. Сажусь за барную стойку. Подол платья скользит выше, приоткрывает коленки. Заказываю бокал божоле нуво.
Допустим, я – это брюнетка.
Снимаю очки – стекла слегка запотели после улицы.
Музыкант разминает саксофон.
Мои движения неторопливые, плавные. Поглаживаю ножку бокала. Вино прозрачное, с едва заметным алым отблеском.
Я – то есть она – немного уставшая, но довольная – день выдался насыщенным. То и дело чувствую на себе взгляды мужчин – это приятно, но не волнительно. Привычно.
Похоже, я здесь впервые. Не скована, но и не расслаблена. Я просто жду. Эя? Скоро узнаю наверняка.
Пробую вино – терпкое, горчит на корне языка. Надо представить, что мне оно нравится, – ведь брюнетке точно нравилось. Облизываю губы. Кажется, я могу понять, что в этом вине привлекает брюнетку. Легкое, с ягодными нотками. Идеальное дополнение к отблескам огней в окне, саксофонной музыке, запаху сигарет – и ожиданию. Ожиданию мужчины.
Или я невольно подстраиваю фантазию под свои предположения.
Надеваю очки и раскрываю книгу. Карманное издание. «Книжный вор» Зусака.
Но еще не успеваю вчитаться в первое предложение, как чувствую на себе взгляд – пристальный, внимательный, цепкий.
Эй не так смотрел на брюнетку – но я продолжаю играть свою роль.
Цепляюсь взглядом за буквы – они удерживают меня, не позволяют поднять голову – и испортить игру.
Эй подходит ко мне. Боковым зрением улавливаю – его пальто расстегнуто. Вот теперь я чувствую легкое волнение – это мое чувство, или брюнетки?
Эй откашливается. Пересохло в горле? Уверена, он не ожидал увидеть меня – да еще и в таком образе.
– Какие на ощупь страницы в вашей книге? – спрашивает он.
Его голос заставляет мою кровь бродить – будто она состоит из вина, которое я пила.
Я молчу. Пауза, которую я выдерживаю, легкая, но плотная, как вата.
Медленно поднимаю взгляд.
Эй – тот, что и раньше, и, вместе с тем, что-то в нем изменилось. Так сильно, что мне хочется назвать его другим именем. Дерзость, расхлябанность, ухмылка в глазах – все исчезло. Он будто внезапно повзрослел.
Эй напряжен и, кажется, слегка взволнован, но, в то же время, – открыт и решителен. Перемена в нем настолько разительная, что я забываю свою реплику.
– Потанцуем? – он протягивает руку.
Я накрываю его ладонь своей.
Чувствовала ли брюнетка то, что и я сейчас? Сердце бьется быстро-быстро, будто я собираюсь открыть дверь, за которой меня ждет что-то удивительное и неизведанное.
Саксофонист выдувает джаз, но у нас своя музыка, – медленная и чувственная. Рука в руке. Эй притягивает меня к себе, его ладонь прожигает мне платье. Полумрак, блеск огней, запах его парфюма, вкус вина на моих губах. Кажется, будто вместо плитки под ногами мягкий, только что выпавший, снег. Посторонние не уходят – исчезают.
Время замедляется. Эй поворачивает голову, наши губы на мгновение почти соприкасаются – и это почти-прикосновение рождает во мне жажду, которую я не испытывала очень давно.
Я отстраняюсь, ошарашенная своими ощущениями.
Эй не дает мне придти в себя – за руку ведет меня к барному стулу. Время становится пунктирным. Я только что шла, ведомая Эем, и вот я уже сижу на стуле. Голова чуть запрокинута, глаза прикрыты. Я чувствую – Эй склоняется ко мне. Прикосновение губ, прикосновение языков. Его пальцы расстегивают пуговицу на моем платье…
– Стоп, – шепчу я ему в губы.
Он прерывает поцелуй. Но расстегивает вторую пуговицу.
– Было продолжение…
– Нет, – я чуть отстраняюсь, все еще не открывая глаза.
Не было. Но могло быть. Наверняка, не прямо здесь, не на виду. Но сейчас, с прикрытыми глазами, едва справляясь со своим дыханием, я легко могу представить, что произошло бы дальше без моего «стоп». Я тяну его за руку в уборную, запираю дверь. Он подсаживает меня на тумбочку возле умывальника, стаскивает с меня платье, расстегивает застежку на бюстгальтере, пока я также суматошно расстегиваю ремень на его брюках…
– Нет, нне было, – я опускаю его руку, теребящую пуговицу платья. Смотрю Эю в глаза. Слышу покашливание бармена у нас за спиной. Словно из ниоткуда на меня обрушиваются звуки джаза. – Тты ппошел за мной!
Эй гипнотизирует меня взглядом. На щеках – легкий румянец. Сбитое дыхание – как и у меня.
– Точно, в ту ночь я пошел за тобой, – он не очень расстроился моему сопротивлению – видно, и не надеялся на успех. Сейчас Эй больше похож на себя, чем до нашего танца. Но все же, что-то в нем затаилось другое – неуловимое, незнакомое. – Я оставил женщину, готовую мне отдаться, и погнался за вуайеристкой.
Вот он – Эй, которого я знаю.
Щеки мгновенно вспыхивают.
Это неправда! Я просто подглядываю! Это вы черт знает чем занимались у всех на глазах!
– Эм, пойдем отсюда, – он смотрит на меня так, будто мое согласие – дело решенное.
Качаю головой.
– Ччто ттебе…
– …надо? Я соскучился по тебе. Веришь?
Снова качаю головой.
Эй облокачивается о барную стойку. Его губы оказываются возле моего уха.
– Скажи, какова была вероятность, что мы встретимся в кино? – его шепот отзывается легкой рябью в солнечном сплетении. – Никакой, Эм. Вселенная нас столкнула. Можно сказать, лобовое столкновение.
Улыбка прорывается сквозь мои сомкнутые губы. Возле кинотеатра он так резко потянул меня за локоть, что мы и в самом деле едва не столкнулись лбами.
– Тебя влекут истории, Эм. А, может, у меня тоже есть история? Может, тебе следует провести со мной чуть больше времени, и я раскроюсь, – он разводит руками – будто цветок распускает лепестки.
Не смотря на серьезность его настроя, из меня вырывается смешок. Эй в роли цветка – это очень смешно.
– Я могу тебя удивить, Эм. Ты только притворяешься, что не веришь в это. И сегодня ты пойдешь со мной, чтобы узнать мою историю. Потому что тебе жутко любопытно. И потому, что я обещаю ничего не требовать взамен.
Допустим, он не врет.
Только допустим.
– А еще я расскажу тебе ту самую историю, которую ты так жаждала узнать, что воссоздала нашу встречу с брюнеткой. Но ведь ты ничего не узнала, верно?
– Ввы… были ззнакомы, – слова не вылетают, а выползают из моего рта, цепляясь за язык, десны, зубы.
– Хорошая работа, Эмма, – кажется, он говорит всерьез. Или издевается, имея в виду мои потуги произнести фразу? – Мы, действительно были с ней знакомы до этой встречи в баре. Целых четырнадцать лет.
Несколько секунд я смотрю на него, не мигая.
– Сейчас мы уйдем с тобой отсюда, и я расскажу тебе все, что знаю. Поедем в одно особое место. Никогда не догадаешься – какое.
Это меня и пугает.
Думаю.
Думаю. Думаю. Думаю.
Выставляю ладонь, будто хочу от него отгородиться.
– Хорошо, я подожду.
Как все же здорово, что Эй меня понимает.
Я сбегаю в уборную.
Опираясь о раковину, я смотрю на себя в зеркало. Если бы отражение могло говорить... Я словно потеряла ориентиры – что делать, во что верить? Эю верить нельзя – я давно это поняла. Но как насчет того мужчины, которым он стал сегодня? Это тоже вранье? Или, и в самом деле, – история?
Любопытство – страшная сила. Возможно ли, что сейчас мной руководит оно, а не здравый смысл? Или то странное, сбивающее с толку чувство, которое будит во мне Эй? В нем словно уживаются два человека – пижон и аристократ. От одного я хочу держаться подальше, второй – интригует и притягивает.
Эмма, давай, начистоту. Притвориться хорошим намного проще, чем притвориться плохим. Если человек кажется двуличным – он и есть двуличный. Сколько бы в нем не было меда, ложка дегтя делает его непригодным для отношений.
Я подумала – отношений?!
Брожу вдоль раковин, покусывая кончик ногтя. Стук каблуков бредет за мной по пятам.
Бессонница. Вечер без Сергея. И вино.
Вот три составляющие моего смятения.
Они – словно пар на стекле. Отражения не рассмотреть.
Присаживаюсь на тумбу.
Попробую взглянуть на предложение Эя с другой стороны. Чего хочу я? Если не думать о последствиях, если не просчитывать ходы. Я хочу узнать историю Эя. Хочу узнать историю брюнетки. Хочу узнать, как эти истории связаны с тайными фото.
Решено.
Расправив у двери плечи, возвращаюсь к Эю.
Он подает мне пальто.
Мы выходим из кафе и останавливаемся на крыльце. Ощущение такое, будто я только что приоткрыла ту самую дверь, за которой меня ждет удивительное и неизведанное. Снег падает хлопьями, концентрируясь под лампами фонарей. Я бы не отдернула руку, если бы Эй сжал мою ладонь, – но он не делает этого.
Удивительно тихо, только о дверь едва слышно, глухо разбиваются звуки джаза. Кажется, если затаить дыхание, можно услышать, как падает снег.
Легкий скрип кожаных перчаток – Эй надевает их. Смотрит на меня так мягко, что у меня снова возникают мысли о снеге.
– Пойдем?
Его машина почти бесшумно скользит по дороге. Незнакомые улицы, пятиэтажки с потухшими окнами, заснеженные дворы. Светофоры мигают желтым, мы летим по городу. Мне спокойно, и хочется, чтобы это путешествие длилось долго.
Мы останавливаемся возле плохо освещенного двухэтажного кирпичного здания. Надпись на табличке у двери не разобрать. Окна первого этажа забраны ржавой решеткой. Здание старое, но не заброшенное – к нему ведет расчищенная, припорошенная снегом дорожка.
– Подожди меня здесь.
Эй взбегает по крыльцу, барабанит кулаком в дверь. Ждет. Снова барабанит. Наконец, одно из окон вспыхивает желтым, отбрасывает мутный прямоугольник на снег.
Дверь открывается. Эй что-то говорит – тихо, спокойно – и заходит во внутрь.
Поглядываю на ключи, которые Эй, на этот раз, оставил в замке зажигания.
Стану ли я жалеть о том, что согласилась приехать сюда?
Эй возвращается. Окно за его спиной гаснет, поэтому я не сразу выхожу, когда он распахивает дверь машины.
Ладно.
Раз уж я здесь.
В темноте, будто воришки, мы проскальзываем в просторное пустое помещение. В большие окна льется нежный свет заснеженной улицы. На стенах – рукописные объявления, доска почета, плакаты с мелкими картинками, которые я не могу рассмотреть.
– Эм?
Я оглядываюсь.
– Нам сюда.
Сюда – это вниз по лестнице. В подвал.
Голос у Эя спокойный, уверенный. Но ведь таким голосом обычно и вовлекают в неприятности.
Иду. Медленно.
Эй не торопит меня. Когда спускаемся на пролет, становится совсем темно. Эй зажигает фонарик на мобильном телефоне, и дальше я плетусь по дорожке, высвеченной на бетонном полу, – пока не упираюсь в металлическую дверь. Эй открывает ее ключом. Три поворота – машинально запоминаю я. Тихий скрип. Эй пропускает меня вперед – в темноту.
Что я увижу?
Дверь закрывается.
Чернота.
Щелчок выключателя.
Треск, всполохи белого света над дверью.
Я мысленно сжимаюсь. Я готова к чему угодно.
Лампа загорается.
Я застываю, не сразу разобрав, что именно вижу.
Помещение размером со школьный класс. Без окон. Заставлено видавшим видом оборудованием, предназначения которого я не знаю: какая-то штуковина из нержавейки, напоминающая огромную кофемашину с таймерами и светильниками, здоровенная панель с вентилями, еще одна «кофемашина» – на рельсах под потолком. Вдоль стены – мелкая ванная с кюветами.
– Видишь, Эм, не так уж и страшно, – говорит Эй, но пока я не могу с ним согласиться.
Он снимает кашне и вешает его на спинку стула.
– Знаешь, что это?
Пожимаю плечами. Что-то кажется знакомым. Будь освещение получше…
– Это фотолаборатория.
Я делаю глубокий вдох. Точно! Никогда не была в фотолабораториях, только видела огромные современные аппараты в печатных центрах – ничего похожего на то, что стоит здесь. Но из старых фильмов просочились в память образы. И если присмотреться, у дальней стены, в полумраке, можно различить несколько снимков, прицепленных прищепками к веревке.
Эй нажимает на кнопку – и включается красный фонарь. Затем выключает жужжащую лампочку.
– Так лучше.
Теперь все красное – наши лица, одежда, машины – кроме дальних уголков, куда не пробивается свет.
– Лаборатория очень старая. Здесь учат детей основам фотографии уже пятнадцать лет.
Эй что-то берет со стола, подходит ко мне – и тогда я вижу в его руках старый фотоаппарат «Зенит» в черно-серебристом металлическим корпусом. Тяжелый. Таким когда-то снимал мой отец.
– Я был здесь одним из первых учеников.
Эй подносит фотоаппарат к лицу, прицеливается. Отводит затвор – будто взводит курок.
Щелчок. Тяжелый, глухой – совсем не похожий на стрекот фотоаппарата Стропилова.
Сердце вздрагивает.
Снова щелчок.
Я отворачиваюсь.
– Здесь нет пленки, Эм, это просто игра.
Эй внимательно рассматривает фотоаппарат: настраивает объектив, нажимает на какие-то кнопки.
– В одиннадцать лет я увлекся фотографией. Пропадал в этой самой лаборатории целыми днями – родители всегда знали, где меня искать. Тогда оборудование стояло другое, хотя не скажу, что поменялось все. Фотоувеличитель, – Эй указывает на «кофемашину», – новый. «Мокрый стол» – вот эти ванночки для проявки пленки – тоже новые. А снимки по-прежнему сушатся на веревке.
Его голос – единственный звук в этом помещении – колеблет воздух и вместе с ним – невидимые мембраны внутри меня. Я присаживаюсь на край стола. Я готова услышать историю Эя.
– У меня был очень толковый учитель, мастер своего дела. Звали его Юрий Викентьевич. Молодой, но уже известный – несколько выставок в Москве, одна – в Париже. Возиться с детьми для него было чем-то вроде хобби. Пока дети постарше проявляли пленку в лаборатории, он мог с нами, с младшими, в коридоре на подоконнике играть в шахматы.
Он любил бумажные книги. Любил кофе – пил растворимый, чашку за чашкой. Но больше всего он, конечно, любил фотографию – на эту тему он мог говорить часами. Он видел на снимках такие нюансы, такие детали, которые мы, дети, не могли заметить, даже если бы уткнулись в фотографию носом.
И вот однажды, год спустя, к нам в группу пришла девушка. Обычно новичков приводили мамы, за ручку – как и меня когда-то. А она пришла сама. Взрослая – на целых четыре года старше меня. Непостижимая. Нереальная. И звали ее тоже непостижимо и нереально – Рената.
Она казалась мне очень красивой. И дело было не в толстенной черной косе, не в синющих глазах, а в том, каким движением она эту косу убирала с плеча, и как глубоко затягивал ее взгляд. Стоишь, смотришь на нее, не мигая – а взгляд отвести не можешь. Я быстро это просек, так что, когда мы сталкивались, я ей в глаза не смотрел – только себе под ноги.
В чем-то она напоминала тебя. Ну и что это за взгляд такой, Эм?! Да, напоминала. Я заметил эту связь, когда выслеживал тебя возле арки. Ты шла, опустив голову, хотя не было похоже, что у тебя тяжело на душе. Ты либо от природы была рассеянной, либо специально старалась не концентрироваться на происходящем вокруг, чтобы дать отдохнуть своему мозгу, привыкшему сочинять истории по любому зевку или чиху прохожего.
Верю, напрашивается первый вариант. Но я тоже люблю фантазировать. Кроме того, я сталкивался с таким раньше – когда познакомился с Ренатой. Она повсюду таскала с собой фотоаппарат, а еще она повсюду таскала с собой книгу. Пока мы, мальчишки, резались в шахматы, она садилась на продавленное кресло, поджав под себя ноги, открывала книгу – и исчезала для окружающего мира. Почему она так делала, я узнал значительно позже.
А пока я не умел думать – только чувствовать. Когда Рената входила в лабораторию, моя работа останавливалась. Что бы ни делали руки, все органы чувств были направлены на то, чтобы уловить ее движения, запах, голос. Мне было жутко страшно в те редкие секунды, когда она обращала на меня внимание. Не знаю, можно ли это назвать влюбленностью, – влюблялся я потом много раз, но такого больше не чувствовал никогда.
Кое-как протащились два года.
Однажды я ощутил, что она остановилась у меня за спиной, – будто холодком протянуло по позвоночнику. Я невольно вытянулся, расправил плечи. Такой молодой петушок – а в голове, в мыслях – шок, паника. В общем, трудно быть четырнадцатилетним мальчишкой.
Она заглянула через мое плечо и произнесла что-то похожее на «Хмм». Но с такой интонацией, что стало ясно, – ей понравилось. Понравились мои снимки, которые я держал в руках – крыши, провода, голуби, кованые решетки. Город в моем объективе преображался – даже я это понимал.
Просто звук – даже не слово – но это определило мою жизнь.
А я молчал – будто онемел. Зато счастья и гордости во мне было столько – хоть до потолка прыгай. Взрослой девушке – небожительнице – понравились фотографии пацана, на которого даже одноклассницы не смотрели – заучка, ботан.
В общем, я ушел в это дело с головой. Еще больше снимков, еще лучше. Все карманные деньги – на пленку. С утра до вечера – фото, фото, фото. Мог полдня носиться по городу ради единственного удачного снимка.
Учеба – по боку. Пропуски, двойки. Отец у меня из простых, работяга. Всыпал хорошенько ремня – не помогло. Тогда он забрал у меня фотоаппарат. Но попробуй остановить четырнадцатилетнего пацана, одержимого идеей!
Да, снимать я больше не мог, в лаборатории стал появляться реже, в основном, чтобы играть в шахматы. И, конечно, быть поближе к ней.
Возле нее у меня по-прежнему и рта не получалось раскрыть, но зато я мог через окно в коридоре наблюдать, как она курит на крыльце. Никто из нас не курил. Только она. Единственная.
Как сейчас помню – приятель дергает меня за рукав – мол, шах тебе, ходи уже – а я все смотрю на Ренату, на ее неподвижный силуэт размытый сумерками. На то, как время от времени она машинально подносит сигарету к губам. Такая далекая, нездешняя, будто скоро истончится и исчезнет… Что-то курить захотелось, – Эй хлопает себя по карманам пальто. – Здесь курить нельзя. Пойдем?
Я киваю.
Эй выключает свет, запирает дверь, и мы по ступенькам поднимаемся к окну, из которого видно крыльцо. Думаю, к тому самому окну, о котором говорил Эй. Провожу ладонью по подоконнику, выкрашенному белой краской. Краска местами облупилась, царапает кожу.
На этом самом подоконнике, расставив на доске шахматные фигуры, сидел юный Эй.
Необычное чувство. Будто я заглядываю в прошлое.
Будто его призрачный двойник из того времени прямо сейчас играет здесь в шахматы.
По рукам пробегают мурашки.
Эй присаживается на край подоконника, закуривает, стряхивает пепел в открытую крышку сигаретной пачки. Чувствую – он внимательно смотрит на меня, пока я разглядываю крыльцо. Перевожу взгляд на Эя. И что дальше?
