Текст книги "Подглядывающая (СИ)"

Автор книги: Анастасия Славина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Валентин, примите такую позу, которая была бы вам удобна. Попробуйте расслабиться, – просит его Рената, не меняя учительского тона голоса.

Расслабиться у Валентина не получатся. Он то садится, то ложится, то снова встает. Кое-кто позволяет себе смешки.

– Ложитесь на бок, Валентин, лицом к залу, – приходит ему на помощь Рената. – Подоприте рукой голову, ногу согните в колене.

Теперь ему значительно лучше. Он пробует улыбнуться. Встряхивает гривой.

– Перед вами – обнаженная модель. Вы можете делать с ней, что хотите.

Некоторое время в студии висит абсолютная тишина. Затем самый смелый из нас подходит к подиуму, опускается на колено и делает первый снимок. После этого оживляются и другие студенты, образовывается очередь. Поднимается гул. Кто-то кому-то мешает, кто-то требует штатив, кто-то просит Валентина откинуть волосы, переместить руку. Рената молча, с легкой улыбкой, наблюдает за суматохой со своего трона. Я же усердно пытаюсь понять, как сделать снимок. Вроде надо нажать на эту кнопку… Очень на это надеюсь.

Я вклиниваюсь в хвост очереди, чтобы не оказаться последней, и тем самым не привлечь еще больше внимания. Кое-как делаю пару снимков – и возвращаюсь на место.

– Все готовы? – спрашивает Ренета.

Студенты нестройно отвечают. Кто-то просматривает свои снимки, кто-то показывает их другому. Шум постепенно смолкает, пока не превращается в тишину. А затем по тишине, точно ветер по полю, проносится шепот.

– Мэтр!.. Смотри!.. Стропилов!..

У меня сердце прыгает к горлу. Невольно опускаю голову ниже, чтобы волосы закрывали часть лица.

– Поприветствуем Юрия Викентьевича Стропилова! – Рената аплодирует – и студенты тотчас же подхватывают.

Стропилов поднимает ладонь, прося тишины.

– Кто сейчас снимал на цифру? – спрашивает он.

Все. Я тоже неуверенно поднимаю руку. Как же мне не хочется этого делать!

– Покажите ваш лучший снимок из серии, – просит Стропилов и подходит к первому из студентов. Смотрит на фото – и молча переходит к следующему.

Как же это нехорошо. Как же нехорошо!

Мне везет лишь в одном – я успеваю найти режим показа фотографий до того, как Стропилов подходит ко мне.

Протягиваю ему фотоаппарат, не поднимая глаз. Вжимаюсь в стену. Я сняла Валентина лишь бы как, просто, чтобы отметиться, и, конечно, Стропилов это поймет. Не знаю, куда он смотрит, – на меня или на снимок. Вижу только его начищенные ботинки.

Он молча возвращает мне фотоаппарат.

Затем идет к Ренате, что-то вкладывает в ее ладонь, шепчет на ухо. Она кивает.

Выключается свет. Снова вспыхивает прожектор.

– Каждый из вас сфотографировал модель, – звучит в тишине голос Ренаты. – А теперь давайте посмотрим, как ее сфотографировал Юрий Викентьевич.

На экране появляется картинка. По студии проносится тихое «аах», в том числе – и мое.

Фото сделано не на подиуме, а, вероятно, в соседней комнате, где Валентин ждал приглашения Ренаты.

В той комнате все темное – скамья, обои, куртки, висящие на крючке. Единственное яркое пятно – это белое тело обнаженного парня и его почти кроваво-рыжая шевелюра.

Валентин, съежившись, сидит на деревянной скамье. Его ввинченный в пол взгляд, мученическое выражение лица, некрасивая до прекрасного поза – все говорит о том, какие душевные терзания он переживает. Он боится. Ему плохо. Но он готов. И, думаю, каждый из нас прочувствовал это на себе.

Снимок сделан против света, поэтому создается ощущение, что фотограф подглядывал. Вернее, фотограф и в самом деле подглядывал – вряд ли кто-то здесь сомневается в этом.

– А теперь вернемся к фотографии, показанной в начале занятия, – Рената переключает кадр. – Девушка на траве. Вы так легко согласились с тем, что она не знает, будто за ней подглядывают. Почему? Потому, что я – ваш преподаватель? – спрашивает Рената таким тоном, словно и в самом деле ждет ответа. Студенты улыбаются. – Посмотрите на ее позу. Это поза женщины, которая чувствует себя расслабленной? Легко ли быть расслабленной в такой позе? Думаю, даже улыбка дается модели с трудом. Девушка сама по себе красива, ее внешние данные притягивают внимание – кому не нравится созерцать красивую обнаженную женщину? Есть такие?.. Итак, что мы имеем. Красивая женщина, красивая трава, красиво светит солнце. Но где же фотограф? В чем его мастерство? В том, что он положил красивую девушку на красивую траву так, чтобы солнце не засвечивало? Попросите вашу девушку или вашего парня поваляться обнаженным на траве – вы получите куда больше удовольствия, чем от созерцания этой фотографии.

В студии включается потолочная лампа. Студенты жмурятся.

– Это не честно! – заявляет самый смелый. – Мы снимали на подиуме! Другие условия!

– Да, это нечестно, – улыбаясь, соглашается Рената. – Я поставила вас перед моделью, я дала вам задание. В конце концов, я ваш преподаватель – и вы обязаны меня слушаться, следовать правилам, которые я устанавливаю, не так ли? – она соскальзывает со стула и подходит к смелому студенту. Стоящие рядом инстинктивно расступаются. – Вот главное правило сегодняшнего занятия – никаких правил! Особенно тех, что пытается внушить вам преподаватель... Другие условия? – теперь она обращается ко всем. – Кто-нибудь из вас сделал хотя бы один снимок, пока Валентин боролся с собой здесь, на подиуме, пытаясь принять позу. Хотя бы один по-настоящему эмоциональный снимок? Почему? Вам было некомфортно? Это неприлично? – она поднимается на подиум – и оказывается выше любого из нас. – Рамки приличия – это, в любом случае, – рамки, какое бы слово не шло после. Рамки. Границы. Клетка. Клетка, в которой вы заперты. Много ли шедевров вы снимите, сидя в клетке? – она ждет ответа, но никто не произносит и звука. – Если вы хотели снимать девушку в траве, почему вы пришли на курсы к ученице одного из самых эпатажных фотографов современности? Вы здесь, потому что хотите восхищать, поражать и вызывать катарсис. Я указала вам путь. Вопрос лишь в том, пойдете ли вы по нему. Хватит ли у вас смелости выйти из клетки… На этом все. Спасибо!

Я замечаю, что Стропилова уже нет, и поскорее направляюсь к выходу – мне бы перевести дух.

– А вы останьтесь, – говорит кому-то Рената. На всякий случай, я ускоряю шаг. – Прошу вас, не уходите, девушка в парике.

Я не сразу оборачиваюсь, хотя теперь точно знаю, к кому она обращается.

Рената не смотрит на меня – общается со студентами. Какое-то время я просто стою у двери и жду. Когда за дверью скрывается последний из них, и я уже растягиваю губы в улыбке, из соседней комнаты сначала выглядывает, а затем выходит Валентин.

Он по-прежнему с голым торсом, но уже в джинсах, из которых узкой полосой выглядывает резинка белых трусов. Сейчас его никто не заставляет ходить без майки – так что, возможно, резинка торчит не просто так.

Не обращая на меня внимания, Валентин направляется к Ренате.

Сейчас, когда нет посторонних – а я, похоже, вообще не считаюсь – Валентин кажется другим человеком. Взрослее, увереннее в себе. Он оживает с каждым шагом. С каждым шагом все шире распрямляются его плечи.

Он останавливается перед Ренатой, сидящей на высоком стуле, так близко, что почти касается ее колен. Закладывает руку за руку. Его распущенные волосы, играющие мышцы, расправленные плечи – теперь весь его облик должен давить на Ренату, уменьшать ее. Но, странное дело, не смотря на физическое превосходство, рядом с Ренатой он все равно кажется мне цыпленком.

– Зачем Стропилов сделал то фото? Там все убого! – у него резкий хрипловатый мальчишеский голос.– Убогая мебель, убогие шторы и я... – он не сразу решается повторить эпитет по отношению к себе. – Я тоже – убогий на этом снимке! А я – модель, меня нельзя так снимать!

– Вы прекрасны, Валентин, – Рената по-матерински ему улыбается. Разве что по щеке не треплет.

– Нельзя фотографировать людей в таком виде! – не унимается Валентин. – Я хочу, чтобы он удалил тот снимок.

– Уже удалил, – ласково отвечает ему Рената.

Валентин верит – и тотчас же словно немного сдувается, а я вот – очень сомневаюсь в порядочности Стропилова.

– Зачем вы соглашались позировать обнаженным, Валентин, если чувствуете себя неуверенно перед камерами? – спрашивает Рената,

– Раньше я никогда не снимался обнаженным, – Валентин будто оправдывается.

Это ответ на вопрос, почему он так тушевался, – а вовсе не на тот, что задала Рената.

Впрочем, каждый из нас троих знает ответ.

Все дело в ней, в Ренате. Она притягивает. Этому можно сопротивляться, но это невозможно игнорировать. Некоторых она притягивает сильнее – возможно, тех, кого хочет притягивать. Тех, кого она собирается использовать, – Стропилова, Эя, Валентина. Меня.

И не понять, что именно в ней так завораживает. Дело не только в особой манере двигаться и разговаривать. Дело – в деталях. В наклоне головы. В том, как она поправляет волосы. В паузах между словами. Она будто вся состоит из этих деталей.

Валентин опирается руками о стул, на котором сидит Рената, – со стороны это выглядит почти объятием. Их лица оказывается так близко, что я снова чувствую себя подглядывающей.

– Ваши волосы, Валентин, совсем растрепались. Давайте, я помогу вам, – после долгой паузы произносит Рената.

Валентин склоняет голову еще ниже. Рената не просит его повернуться к ней спиной, что было бы логично. Близость их лиц кажется непристойной.

Рената погружает пальцы в его шевелюру и медленно, очень тщательно собирает гриву в хвост. Затем стягивает резинку со своих волос и завязывает ей волосы Валентина. Думаю, это и есть его награда. И за такую награду он еще сотню раз будет готов позировать обнаженным.

– Когда мне прийти в следующий раз? – спрашивает Валентин.

– Я позвоню вам, – отвечает Рената с материнской нежностью в голосе.

Я почти уверена, что звонка он не дождется. Валентина не надо держать на привязи, как Эя, с этим парнем проблем не будет. Даже если его «убогое» фото окажется на выставке, и Валентин откроет рот, Рената всегда сможет предложить ему помощь в завязывании волос.

Наконец, мы остаемся с Ренатой один на один.

Она подходит ко мне.

Коридор настолько узкий, что вряд ли между нами смог бы свободно пройти взрослый человек.

Если бы не ее каблуки, мы были бы с ней одного роста.

Рената очень долго, очень внимательно смотрит на меня, будто это я должна начать диалог.

А я смотрю в ее глаза, спрятанные за тонкими бликующими стеклышками. Глаза необычного цвета – зелено-голубые. Будто на влажной бумаге поставили две точки акварельной краской, и цвета растеклись, переплелись.

– Вы не были зарегистрированы на мой курс, – говорит Рената без вызова, скорее, с любопытством.

Я так поглощена этим обоюдным разглядыванием, что внутренне вздрагиваю от звука ее голоса – и отвожу взгляд.

Я не знаю, что ей сказать. Все ответы, которые приходят мне в голову, шиты белыми нитками. К счастью – или нет – Рената не настаивает.

– Пожалуйста, снимите парик, – просит она. – Юра говорил, у вас роскошные натуральные волосы.

Иголочкой колет в груди. Стропилов все же меня узнал. И рассказал Рентате.

Тогда где он сам? Почему не он меня пытает?

Похолодевшими пальцами снимаю парик. Вынимаю шпильки из узла, скрученного на затылке. Волосы падают мне на плечи.

Рената касается подбородка согнутым пальцем – будто изучает экспонат.

Я жду, когда она предложит мне сделать снимок.

– Я собиралась зайти в бар, выпить бокал вина. Не составите мне компанию?

Сглатываю комок в горле.

– У мменя ппланы, – демонстрирую я свой дефект во всей красе.

Рената делает резкий, но такой легкий вдох, что это могло бы мне показаться – если бы я не ждала ее реакции.

Ей нравится мой дефект. Я знаю. Она у меня крючке также, как я – у нее.

– Отмените свои планы, – в ее голосе слышится нотка досады, но словно не потому, что у меня планы, а потому, что я сама не додумалась тотчас же их отменить.

– Ссейчас, – почти нормально произношу я и посылаю Эю сообщение: «Планы меняются, иду в бар с новой знакомой».

Рената тепло улыбается.

Вызывает такси.

Я спускаюсь по лестнице первой. На последнем пролете Рената меня окликает.

– Другой выход.

Я оборачиваюсь. Что еще за новость?!

– В этом подъезде два выхода. Такси ждет нас со стороны двора. Пойдемте.

Я покидаю дом через другой подъезд, не успевая предупредить об этом Эя.

Глава 18. День 324

Это была маленькая хитрость – предложить провести вечер в том баре, где я впервые увидела Ренату. Название бара я незаметно скинула Эю сообщением, пока Рената расплачивалась с таксистом.

С того самого дня, как я увидела Ренату, при каждой нашей встрече расстояние между нами сокращалось. Теперь, на заднем сидении такси, мы сидели так близко, что край ее пальто касался моего колена.

Мы всю дорогу молчали – если не считать короткого диалога с выбором бара. Иногда, прикрыв глаза, я ловила едва ощутимый сладковатый аромат ее духов. Из-за него Рената казалась мне хищным тропическим цветком – красивым, диким и очень опасным для таких беспечных бабочек, как я.

И вот мы вошли в тот самый бар, с которого все началось. Звучала та же саксофонная музыка, так же парили паутинки сигаретного дым. Ощущение дежавю будоражило меня.

Будто история совершила круг.

Каким будет следующий виток?

– Божале нуво для меня и моей спутницы.

Рената села за барный стул, ее платье заскользило чуть выше, приоткрывая коленки.

Дежавю.

Я оперлась о барную стойку.

– Все хорошо? – Рената открыла сумочку.

«Только не книгу…» – пронеслось у меня в голове. Это было бы слишком.

Для такого моего состояния не находилось веской причины, но хватало и совокупности мелких. Бессонница. Нервное перенапряжение. Голод, в конце концов. В последний раз я ела йогурт еще утром, – неудивительно, что картинка перед глазами плыла.

И все же – только не книгу.

Рената достала из сумочки пачку длинных сигарет. Одну предложила мне.

Я качнула головой.

Облизала губы.

– Эмма… – попробовала она мое имя.

Бармен чиркнул зажигалкой. Рената прикурила, не глядя на него.

Как же ей идут очки! Я не могла отвести от нее взгляд. Непросто было юному Эю рядом с ней. Да и сейчас, наверняка, непросто.

Очки сработали как психологическая ловушка, и, казалось, что Рената вглядывалась в меня глубже, чем остальные. Даже глубже, чем Эй.

Она смотрела на меня – и молчала.

И вдруг я осознала, что боюсь ее. Вовсе не потому, что она была способна на что угодно, а потому, что Рената больше не казалась мне персонажем истории. Она стала реальным человеком – способным повлиять на мою жизнь.

Рената выпустила в сторону струйку дыма.

– Вы поклонница Стропилова?

Отличное объяснение моему появлению и на выставке Стропилова, и на мастер-классе его ученицы. Лучше я бы и сама не придумала.

– Дда, – ответила я, хотя могла бы просто кивнуть.

Пусть лучше Рената думает о моем дефекте, чем о несанкционированном появлении на ее мастер-классе.

Не дожидаясь вопросов, я старательно рассказываю ей о последней выставке Стропилова, на которой мне довелось побывать, об эффекте, который оказала на меня инсталляция. И даже о том, что Стропилов показывал мне тайные фото. Умолчала только о своем позировании.

Рената потушила сигарету в пепельнице. Облокотилась о барную стойку.

Пауза была долгой и неприятной.

– Юра видел и другие снимки на вашем фотоаппарате.

В этот момент мне по-настоящему стало не по себе. Потому что сама я этих снимков не видела. Эй мог сфотографировать, что угодно! И теперь получалось, что это моих рук дело.

– Зачем вы фотографировали меня и Валентина?

Черт… Черт... Черт!

– Я ссоврала… вам.

На этот раз я всецело завладела вниманием Ренаты. Ее глаза влажно блестели, губы были чуть приоткрыты, она подалась вперед, даже не замечая этого. Мне так нравилось это сиюсекундное ощущение своего превосходства, что я растягивала паузу.

Неужели я дразнила Ренату?

– Ддело не в Стропилове. Дело в… ввас.

Рената пожала плечами. Прикурила вторую сигарету.

– Но я не выставляюсь. И почти не снимаю, – она легким касанием стряхнула пепел.

Черная стеклянная пепельница. Черная оправа очков. Блеск стекла, насыщенно красный лак. Готовый кадр.

– Ввы очень ккрасивая… ммодель. Мможно? – я протянула руку.

Рената чуть склонила голову, в ее взгляде появилось что-то новое. Любопытство? Удивление? Поощрение?

Она протянула мне только что прикуренную сигарету. Я осторожно сделала затяжку – не курила лет шесть или семь. Только бы не поперхнуться дымом сейчас, когда мы с Ренатой смотрим в глаза друг друга.

В этот момент, вцеживая горький дым, сплавляясь взглядом с Ренатой, я осознала еще одну странную вещь: мне нравилось быть этой беспечной бабочкой, которая кружит над хищным цветком. Мне нравилось приближаться к нему настолько, что это могло плохо для меня закончиться. Мне нравилось ходить по краю. Всегда нравилось. Но поняла я это только сейчас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Это и есть мой внутренний демон?

С ним я боролась, отрезав себя от внешнего мира?

Должна ли я все еще держать его на цепи?..

– За вас, Эмма, – Рената приподняла бокал.

Мы чокнулись – тихо и звонко – и звон этот все еще вибрировал во мне, когда я делала первый глоток.

Вино моментально придало легкости моим мыслям и словам. Говорить стало проще. Кочки и пороги моей речи будто сгладились – пусть со стороны, наверняка, это и не было заметно.

– Я восхищаюсь вами, вы словно не из этого мира – из более совершенного, – я почувствовала, как кровь прилила к щекам. Откуда это в вас? – я так отлично вжилась в свою роль, что меня уже не остановить. – Вы очень красивы, но не в общепринятом смысле. А в каком-то... более глубоком. Простите, я путано говорю – это все вино. Я совсем не пью алкоголь. Вообще-то, мне от него плохо. Но не сейчас. Вы действуете на меня как... заморозка. Словно все мои органы чувств сосредоточены на вас, организму нет дело до вкуса алкоголя.

Я улыбалась ей. Она улыбалась мне.

Рената раскрывалась моим эмоциям постепенно – она осторожная. А еще она – умная, поэтому, наверняка, чувствовала, что я говорила искренне. Только понимала ли Рената, что в тот момент искренность была частью лжи?

– Мне ужасно стыдно за это подглядывание, – я приложила ладонь к сердцу. – Вы – удивительная женщина, и заслуживаете того, чтобы вас не фотографировали тайно. Но, может… – откуда у меня взялась эта мысль?! И это безрассудство?! – вы позволите мне сфотографировать вас? А потом я просто исчезну – если вы захотите.

Она усмехнулась.

И в самом деле, что за бред?! Даже если забыть, что я совершенно не умею фотографировать. К счастью, камера, которую я таскала с собой, говорила об обратном.

– Вы безрассудная женщина, Эмма. И вы забываете стряхивать пепел с сигареты.

Она забирает у меня сигарету. Наши пальцы почти соприкасаются, и от этого меня будто тихонечко встряхивает.

Мои руки дрожали. Я сделала глоток вина, чтобы это скрыть.

– Уверена, вы тоже, – ответила я, отставляя бокал.

Теперь мы сидели, почти как в зеркальном отражении. Ногу за ногу. Пальцы покручивают ножку бокала.

– Вы не будете меня фотографировать, Эмма, – едва ли не гипнотизируя меня, произнесла Рената. – Но я сфотографирую вас. И это будут лучшие снимки в вашей жизни.

…Эй смотрит на меня, не мигая.

– И что ты ответила?

Вот на этом моменте я беру паузу.

Я все еще на кураже после встречи с Ренатой. Будто я только что, а не полтора часа назад, рассталась с ней у бара. Она предложила подвезти меня на такси – я ответила, что хочу прогуляться.

Эй подобрал меня через квартал. В машине было накурено так, что слезились глаза. При этом он что-то пробурчал про запах алкоголя, который я притащила с собой… На самом деле, Эй выразился грубее.

Он так резко и на такой скорости разворачивал машину в переулке, что едва не сшиб мусорный бак. У меня даже возникла мысль, не поехать ли домой на такси, но вместо этого я предложила купить фаст-фуд. Я жутко проголодалась, и так же жутко мне хотелось с кем-нибудь поделиться эмоциями.

Вскоре мы ввалились в его дом с двумя огромными пакетами из «Бургер Кинга». Я накинулась на еду и первую пару куриных крылышек обглодала с упоением голодного волка. Только после этого я смогла приступить к рассказу о том, что произошло на мастер-классе и в баре.

И вот уже за полночь, а меня все еще неистово штормит. Мне хочется танцевать, а еще больше – совершить спринтерский забег вокруг этой деревушки. Эй не разделяет моих эмоций. Он уперто и враждебно повторяет вопрос:

– Так что ты ответила, Эм? Согласилась на съемку?

Да, я согласилась на съемку. И если бы Эй побывал на моем месте, то поступил бы так же. Но могу ли я ему рассказать? Мне пришлось уговаривать его даже на то, чтобы проследить вместе с ним за Ренатой. А теперь я собираюсь остаться с ней наедине. И она будет фотографировать меня.

Самый важный снимок – тот, который может появиться на выставке, тот, за которым охотимся мы с Эем, – Рената сделает тайком. Это будет неожиданно и непредсказуемо. И снимок вряд ли мне понравится – демонстрация внутренних изъянов интересна зрителям, но не моделям.

Так могу ли я рассказать Эю, что собираюсь стать наживкой? Согласится ли он?

Или именно к этому он меня и подталкивает?

– Я нне решила.

– Даже не думай, – сквозь зубы цедит он, обгладывая косточку. – Этого не будет.

Короткий разговор. Жирная точка.

Ну и пусть. Так даже проще.

Смотрю, как он поглощает еду – будто машинально. Он вообще ощущает ее вкус?

– Я ппонимаю тебя.

Его бровь приподнимается. Челюсти работают все также усердно.

– Ррената классная, – продолжаю я, не спуская с него глаз. – В ттом ссмысле, что с… с ней обыденные ввещи ннаполняются смыслом. В ккаждом ппредложении есть пподтекст, ккак надстройка, ввторой этаж.

– Скорее, подвал, – Эй одним движением открывает бутылку с пивом и выпивает треть огромными глотками.

Снисходительно прищуриваюсь.

– Ты ппросто злишься, ччто она оказалась ттебе не ппо зубам!

– А ты, значит, ее раскусила? – Эй ставит бутылку на стол с чуть более громким звуком, чем обычно.

– Ввозможно.

Эй заглядывает в ведерко в поисках крылышка. Ведерко пустое. Он швыряет его в мусорную корзину. Ведерко отскакивает от обода корзины и совершает полукруг по кухне, оставляя жирную полоску.

Некоторое время мы с Эем смотрим друг другу в глаза.

– Значит, она хотела, чтобы ты так думала.

Я отступать не собираюсь.

– А тты, пполучается, знаешь ее наизусть? Ппока что я веду ее зза ссобой, а не ннаоборот.

Эй чуть приподнимает подбородок, и в глазах вспыхивают дьявольские огоньки – или преломляется свет лампы.

– Хорошая работа, Эм. Так когда у вас следующая встреча?

– Нне знаю, – я отпиваю колу из жестяной баночки – напиток, идеально подходящий для моего душевного состояния. – Она ппозвонит мне. Ппотому что она ввзяла мой номер ттелефона... А сколько ппрошло времени, ппрежде, чем она ппопросила твой номер, Эй?

Он ухмыляется.

– Не думаю, что это можно сравнивать.

– Скажи пправду, Эй! Она тебе его и не ддавала, ссам вымолил.

– Вообще-то, это жестоко – учитывая, что ты уже знаешь мою историю.

Он прав.

Стираю салфеткой улыбку, тщательно вытираю пальцы.

Нет, не получается быть серьезной.

– Она мне пповерила!

– Рената? Поверила тебе? Не смеши меня, Эм. Рената и доверчивость – несовместимы.

– Оччень даже!

– Да нет! Несовместимы! Это как ты и... – Эй поджимает губу, щелкает пальцами, –караоке!

– Ввот как?! У ттебя есть ккараоке?

Эй отваливается на спинку стула, закладывает руку за руку. Вид у него, как у сытого кота.

– Допустим.

– Ввключай!

– Я не уверен, что готов это слушать.

– Ну, ддавай же! – мне приходится тащить его за руку.

Его скептицизм бьет через край.

– Ну, и что же ты хочешь... – он делает шикарную паузу, – спеть? Ты, конечно, стала меньше времени тратить на вымучивание каждого слога – и эту заслугу я приписываю себе, ведь до меня никто не вызывал в тебе столько эмоций, чтобы хотелось высказаться… Так вот – да, ты звучишь чуточку лучше. Но все равно – это ужасно, поверь мне, Эм. Если бы я мог понимать тебя без слов, я бы брал на наши свидания кляп.

– Ппокажи, что у тебя есть!

Едва он включает на телевизоре караоке, как я забираю пульт и листаю список песен.

Эй прикуривает сигарету. Переносит пепельницу на комод, облокачивается о него локтем. Место в первом ряду.

– Ввот!

– «Отпусти и забудь»? Там есть слова, Эм. Много слов. И все их нужно произнести. Ты уверена?

– Абсолютно! – нажимаю на плей.

И после проигрыша приступаю...

Эй не знает о моей особенности: когда я пою, звуки выливаются из меня, а не тащатся, ковыляя и спотыкаясь. Когда пою, я не заикаюсь.

Сначала я еще поглядываю, как меняется взгляд Эя, как ухмылка, пройдя стадию плотно сжатых губ, превращается в улыбку. А затем я так увлекаюсь пением, вдохновленная музыкой и своей смелостью, что перестаю обращать на Эя внимание.

– Не открывай, храни секрет! Будь хорошей девочкой для всех!.. – да, это мой бенефис! – Но тщетно все-е-е-е! – на этом моменте я так артистично и душевно развожу руками – что сбиваю пепельницу.

Пепел оседает на ковер уже только под музыку, без слов.

Не поднимая головы, стряхиваю пепел с платья.

И слышу аплодисменты Эя.

– Это было круто, Эм! Честно. Оказывается, у тебя есть голос! Во всех смыслах этого слова, – он снова включает телевизор. – А можешь спеть что-нибудь менее щенячье? Например…

Так начинается мой лучший вечер – вернее, уже ночь – в компании Эя.

Несколько песен я исполняю сама, а потом, после пары бутылок пива, ко мне присоединяется Эй. Мы поем песни Scorpions, Queen и The Beatles – горланим во все горло, нисколько не стесняясь друг друга. Потом переходим на песни из советских кинофильмов. После дуэта «Есть в графском парке темный пруд…» Эй разворачивает меня к себе лицом и, глядя в глаза, говорит:

– Эм, ты – лучшее, что случалось в моей жизни. А я – в твоей. Переезжай жить ко мне.

Я смотрю на него, не мигая, широко распахнутыми глазами.

А он смотрит на меня, тепло, чуть улыбаясь.

Тем сложнее мне выговорить то, что должна.

– Ну же, Эм! Чего ты зависла? Я понимаю, предложение неожиданно щедрое…

Я вижу, ему становится не по себе, поэтому заставляю себя хотя бы качнуть головой. Сейчас мне очень тяжело смотреть ему в глаза.

– Почему? – он так искренне не понимает, что у меня сжимается сердце. – Из-за того, что произошло в квартире Ренаты? Между нами тогда ничего не было. Никакого интима, клянусь! Мы немного подурачились – только и всего. Ты уже и сама, наверняка, поняла: она не из тех женщин, которых можно к чему-либо принудить. Кроме того, у меня есть девушка, и я не собираюсь ей изменять.

Девушка.

Он имеет в виду меня.

Это не честно!

Я делаю резкий шаг назад – и упираюсь в комод.

Эй атакует.

– Извини, что не сказал сразу. Хотел, чтобы ты меня поревновала.

Я даже не хочу разбираться, врет он или нет. Это не имеет никакого значения.

– Я… лллюблю… – обычно Эй продолжает сам, но сейчас он вынуждает меня произнести фразу целиком, – ддругого… мммужчину.

Эй смотрит на меня так, будто я фэнтезийное существо – словно у меня крылья за спиной отрасли, или волосы позеленели.

– Не глупи, Эм. Я – единственный мужчина в твоей жизни.

Он прав. И не прав.

– В мммоей… ппостели, – этот разговор даже без дефекта речи дался бы мне с трудом.

– В моей постели, – поправляет он, хотя это совсем, ну совсем ничего не меняет.

Я смотрю на него исподлобья. Быстрей бы этот разговор закончился!

Эй, наконец, снимает меня с крючка своего взгляда. Подходит ко мне вплотную – я мысленно сжимаюсь – и вытаскивает сигарету из пачки, лежащей на комоде. Опирается о комод спиной. Прикуривает. Теперь мы стоим плечо к плечу.

– Эм, до меня не доходит, объясни, – он выпускает к потолку струйку дыма, долго разглядывает ее. Снова затягивается. – Как такое может быть? Ты спишь со мной, но любишь другого?

– Ммы… обббщаемся… пппо… ссети, – внутренне я напряжена настолько, что с огромным трудом выкатываю из горла звук за звуком – будто заново учусь говорить.

– То есть вы никогда не встречались в реале?

Качаю головой.

– Эм!.. – он запястьем трет себе лоб. На пол падает клочок пепла. – Ты полна сюрпризов… – Эй качает головой, будто я задала ему вопрос. И продолжает, затягиваясь: – Ну, хорошо. Какой-то фейк из сети – а это может быть и баба, и маньяк, и прыщавый подросток – да кто угодно!.. Вот этот фейк навешал тебе лапши. Ты была девочкой одинокой – понятно, почему повелась. Но сейчас же у тебя есть я! Вот я, – он прижимает кулак к груди, – нас-то-я-щий! Живой. Теплый. И мордой вышел, и кубики на животе, и при деньгах! Так почему не я, Эм?! – его голос звенит.

Я молчу.

Ну, что ему сказать?

Что люди не выбирают, в кого влюбляться?

Что будь Эй самым распрекрасным принцем – по сравнению с Сережей он для меня – чужой человек? Ну не знаю я, почему так!

– Окей, Эм, – Эй расхаживает по комнате, глядя себе под ноги так внимательно, будто там подсказки написаны. – Ты меня не любишь, а его любишь. Я это переживу, Эм! – он останавливается посередине комнаты и разводит руки в стороны. – Ну, и общайся дальше со своей подружкой из сети! Почему это влияет на решение жить со мной?

– Я… ттак… ннне… мммогу.

– Можешь! – он делает резкий жест рукой, будто сигарету о воздух тушит. – Ты ведь уже делала это! Значит, и еще сможешь! Привыкнешь!

– Ввызови… ммне… ттакси.

– Черт… Черт! – Эй расплющивает сигарету о пепельницу. Опирается руками о комод.

Я не шелохнусь.

В гостиной так тихо, что, кажется, я слышу, как падает снег за окном.

– Я сам отвезу тебя.

Молчание в машине, как острая бритва. Кажется, шевельнись – и порежешься. Я прикрываю глаза и успокаиваю себя мыслями о Сергее. Я почти призналась в своих чувствах, но оставила ему путь к отступлению – на случай, если он захочет остаться друзьями.

Я ощущаю с ним связь, которую невозможно игнорировать. Меня к нему тянет неудержимо.

Он всегда рядом. Я легко могу представить, как сейчас Сергей сидит позади меня. Его куртка шуршит, когда он наклоняется ко мне, чтобы спросить шепотом: «Снова дурацкий день, Эмма?». От звука его голоса становится теплее. Я чувствую легкий запах кофе и сигарет, который исходит от него… Или это пахнет от Эя? Нет, от Эя пахнет не кофе, а пивом. Черт… И он за рулем!

Не шевелиться.

Не разговаривать.

Вообще никак его не провоцировать.

Просто выйти из арки – и исчезнуть.

– О чем думаешь, Эмма?

Я молчу.

– Понятия не имею, что сейчас происходит в твоей голове, но поговорить нам все же придется. Ты понимаешь это?

Киваю.

Все, что угодно, – потом. Только довези меня до арки.

Мне без Сергея – горько. Мне без него – плохо. Я не хочу проживать день за днем, пытаясь заменить его другим мужчиной.

Захочет остаться другом – пусть, я и на это соглашусь, хотя это будет безумно больно. Но все же мне кажется, что у нас все получится.