Текст книги "Десять желаний (СИ)"
Автор книги: Анастасия Славина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
Глава 31. Проклятие
– Как настроение? – спросил Валера, раскачиваясь в своем директорском кресле.
– Валерий Анатольевич, пожалуйста, не отрывайте меня от работы для праздной беседы, – строго ответила Катя.
– Ты как разговариваешь с начальником?!
– Валерий Анатольевич…
– Ладно, иди.
Катя работала менеджером по продажам канцелярских товаров меньше двух недель, но уже ловила на себе косые взгляды коллег. Она не устраивала кофе-пауз, не бегала курить, не курсировала по коридору с мобильным телефоном. Она все время работала и с нуля быстро добралась до двух десятков клиентов только путем активных продаж. Активные продажи не любил никто.
Ее клиенты не просто перезванивали, чтобы сделать следующую покупку. Они помнили ее имя и требовали к телефону именно ее. Срочные заказы она умудрялась отправлять вразрез графика, сдабривая водителей то шоколадкой, то стаканчиком кофе. Водители ее любили. Делопроизводители любили. Клиенты – обожали. А менеджеры по продажам – тихо ненавидели. Они могли «забыть» о звонке ее клиента, «случайно» забрать зарезервированный товар. Работать в таких условиях было сложно. Но еще сложнее было работать так из рук вон плохо, как остальные.
Чего они хотели получить от работы? Только денег. А Катя укрепляла фундамент своей будущей империи. Не все решения давались легко. Но она их принимала – и двигалась дальше. Катя лишь немного задержалась на том этапе, где фигурировал Ян.
Первым делом она устроилась на работу по продаже 1С бухгалтерии, но ее приятель по казино оказался жмотом, а продавать, как быстро поняла Катя, можно все, что угодно. Перед тем, как согласиться работать с Валерой, она пошла на курсы менеджеров по продажам и с удовлетворением отметила, что на интуитивном уровне уже знала все, что пытались вбить в головы других студентов преподаватели курсов.
У нее началась новая жизнь, где все составляющие были намного лучше прежних. Квартира в новостройке на тринадцатом этаже, с которого открывался потрясающий вид на город. Перспективная работа с удобным графиком и вменяемыми клиентами. И мужчина, который не любил игры, – за исключением футбола по телевизору.
Катя была уверена, что заслужила все это.
* * *
Ночь. Электрический свет фонарей.
Это был его фон, его воздух.
Теперь немного своего воздуха он должен был подарить толпе. Таков был уговор. Ян поднес мундштук к губам.
Золотоволосая дива с автомобильным именем Мерседес сделала предложение, от которого Ян не смог отказаться – гастролировать по Германии вместе с Мартой. Несколько месяцев он выступал в клубах, играл мелодии, которые знал каждый – но получалось очень личное. Это нравилось публике. Нравилось, что они могут испытать то же, что и саксофонист – боль, отчаяние, надлом, ощутить пустоту, такую глухую, что она сама становилось музыкой, – и забыть об этом, встав из-за столика. Яну хотелось бы того же.
Марта невидящими глазами видела его насквозь.
– У тебя есть дар, – нашептывала она ему по утрам в гостиничном номере. – Ты не просто играешь, а сублимируешь свои чувства в музыку. И слушательница, только что болтающая с подружкой о новой стрижке, замолкает на полуслове и поворачивает голову в твою сторону, хотя и не понимает, что именно ей руководит. Пытается разобраться – а ее засасывает все больше. И вот эта слушательница уже не может вернуться к разговору о стрижке, потому что чувствует сопричастность. Она либо испытывала то, чем пронизана твоя музыка, либо надеялась никогда такое не испытать, либо завидовала тем, кто такое испытать способен. Твои эмоции, выраженные в музыке, «ведут» слушателя за собой, как дудочка крысолова – да простят такое сравнение твои поклонники.
Словно соглашаясь с ней, сквозь закрытое окно просачивался колокольный звон.
– Но тебе нужно научиться управлять ими, – продолжала заговаривать его Марта. – Иначе однажды ты собьешься и сам пойдешь за дудочкой. А чтобы управлять эмоциями, тебе нужно…
– Забыть? – Ян усмехнулся.
– Люди не умеют забывать, – ласково поправила его Марта. – Но умеют прощать. Тебе нужно простить тех, кто остался в прошлом, отпустить их.
– Перестань уже! – отмахнулся Ян. – Я все забыл, простил и отпустил.
– Не перестану. Потому что ты слишком напоминаешь мне себя некоторое время назад.
– Я напоминаю тебе слепую, раздобревшую, мертвецки бледную женщину под сорок? – едко переспрашивал Ян, приподнимаясь на локте.
Марта, казалось, ничуть не обиделась.
– Можно и так сказать. Я пережила это. Думаешь, мне легко осознавать, что до скончания веков моя жизнь будет наподобие картинки, которую я вижу, – чернота с редким движением теней? Я едва научилась с этим справляться – с помощью музыки. Думаешь, тебе сейчас сложнее, чем мне тогда?
Ян хотел бы не представлять этого, но всполохами, помехами, звуками, похожими на крик, к нему подбирались ее воспоминания. Что она чувствовала тогда… Что значат его чувства по сравнению с тем… Ничего.
Он положил голову ей на живот. Марта гладила его волосы мягкой ладонью. От нее пахло чем-то очень знакомым, домашним. Как пахло от мамы Яна в те годы, когда их семья жила скромно, и ей приходилось самой стоять у плиты, создавая из дешевых продуктов самую вкусную в мире еду. Она была изумительной, эта Марта. Но, как и все женщины, слишком болтливой.
Сегодня был его первый концерт на улице. Организовать его оказалось проще простого. Ян назвал место, а Мерседес все устроила. Кропленая мелкими веснушками фройлен так и не поняла, чем приглянулся Яну этот угол: за спиной – витрина ювелирного магазина, впереди, через дорогу – другие магазинчики, закрытые в столь позднее время. Поблизости не было ни одного кафе, где слушатели могли бы присесть и пропустить по бокальчику, пока Ян терзал их души. Мерседес даже не поняла, зачем Яну вообще играть на улице. Не те деньги, не та публика.
Если быть откровенным, то Ян и сам толком не знал. Он это чувствовал. Наверное, так чувствовала Марта, безошибочно угадывая его настроение по шагам. Этим ощущением был насыщен воздух. Еще в самолете по дороге в Берлин, Ян закрывал глаза и видел себя на фоне черной витрины с россыпью сверкающих драгоценных камней за стеклом. Там – свое золото. У него в руках – свое. Его стоило куда дороже, но, к счастью, это не мог определить ни один ювелир.
Свою лучшую музыку он приберег для этого вечера. Ту музыку, что он подслушал у звезд, лежа на крыше в далеких призрачных Бешенковичах. Она впиталась в одеяло, которым Ян укрывался в ту ночь. Не давала ему заснуть, путаясь в воланах ночнушки его «невесты». Но сейчас Ян думал не о звездах и не о Кэт. Он думал о своих пальцах, лежащих на клапанах, но словно парящих над ними. Ян чувствовал, как напрягаются брюшные мышцы, как воздух проходит через мундштук – и задавался тем же вопросом, что и двадцать лет назад, когда только начинал овладевать саксофоном. Как такие простые действия могут рождать музыку? Она выворачивала наизнанку. Выжимала из тебя сок и швыряла твое тело в помойку, как жмых. После часа такой игры Ян выматывался настолько, что, едва добравшись до гостиничного номера, падал в сон – словно терял сознание.
А публике это нравилось.
Она отвечала ему аплодисментами, шелестом купюр и звоном монет.
* * *
…А потом начались эти сны.
Как проклятие.
Ян снился ей каждую ночь. Они попадали в какие-то передряги, их преследовали. Они оказывались в разных компаниях на одном мероприятии. Они оказывались в одной компании и вели себя, как хорошие друзья. Но в каждом сне Катя чувствовала с ним связь. Однажды Ян признался ей в любви. Так же просто, как когда-то увлек ее на одеяло после рассказа о Маше. И это признание не стало для Кати откровением – во сне она и так знала о его чувствах.
Три месяца спустя она набрала его номер.
Перед этим долго ходила вокруг телефона, лежащего на столе. Думала, может, не время? Может, лучше вечером? Или, наоборот, утром? Но Катя не знала, чем он живет, кем работает, какой у него распорядок дня. Она ничего не знала о нем уже три месяца. Любое время суток могло оказаться неподходящим.
Сомнения – это было так не похоже на нее. Помнится, на игру с незнакомцем она согласилась быстрее. А сейчас словно делала самый сложный выбор в своей жизни. Все ходила и ходила по комнате, сжимая телефон в руке, пока не поняла, что все равно никуда не денется. Из комнаты не выйдет, пока не позвонит.
Опустилась на кровать. Пальцы сами набрали номер.
Сделала несколько глубоких вдохов: боялась не расслышать его голоса из-за оглушительного биения своего сердца.
– Алло! – раздалось в трубке.
Его голос ничуть не изменился. Словно они расстались только вчера. Или словно никогда не расставались.
– Привет, – как сложно было говорить, вот так, на расстоянии. Что сейчас почувствовал Ян? Как отреагировал? Не видя его лица, все казалось не по-настоящему. – Это Катя.
Пауза.
Паузу Катя ожидала. Но не могла понять, что за ней скрывается. Удивление? Раздражение? Или он просто не может вспомнить, что за Катя – мало ли у него появилось подружек с таким именем. Надо было представиться Кэт.
– Привет, Кэт! Что-то случилось?
Она улыбнулась.
Та же интонация, как и до расставания. Словно три месяца умело вырезано при монтаже.
– Я просто хотела услышать твой голос, – призналась она.
Катя все улыбалась. Она соскучилась по Яну больше, чем ожидала. До боли, ноющей в солнечном сплетении. Ей вдруг очень хотелось встретиться с ним. Просто, как друзья. Поговорить, посмеяться. Она бы чуть флиртовала с ним, Ян бы делал вид, что не замечает этого. Они бы выпили по чашечке кофе в одной из кофеен, где когда-то бывали. А, может, еще и по полбокала вина. Поцеловали бы друг друга в уголки губ на прощанье. И расстались до следующей встречи. До того раза, когда она позвонит ему снова.
– Кэт… Мне не жаль для тебя моего голоса, но…
Теперь его интонация была несколько озадаченной. Это не вписывалось в Катины фантазии.
– А у тебя все в порядке? – перебила она его.
– Да. У меня все отлично.
– Удача вернулась к тебе?
– С лихвой.
Где-то в его мире женский голос произнес несколько фраз на иностранном языке. Ян что-то ответил. Обычная интонация, в которой не было ни капли той нежности, с которой он когда-то общался с Катей. Потом Ян снова прижал трубку к уху.
– У тебя точно все в порядке?
– Да, в порядке. Точно.
– Я рад за тебя. Честно, – Ян замолчал, но теперь пауза была выжидающая, как перед прыжком. – Кэт…
Она сильнее прижала телефон к уху. Никто никогда не произносил ее имя так, как он: словно легонько дергал за невидимую ниточку, привязанную к позвоночнику, и все тело отзывалось на это движение.
– Да?..
* * *
Едва Ян заправил бутоньерку в нагрудный карман пиджака, как в шуфлядке туалетного столика завибрировал мобильный. На этот телефон со старым номером звонили нечасто – в основном, должники, реже – старые приятели. Ради них и была затеяна возня с восстановлением сим-карты разбитого телефона. Ян даже близко не подпускал к себе мысли, что причина могла быть не в долгах, о большинстве из которых он забыл, и, тем более, не в приятелях, общения с которыми избегал. Что все это делалось ради одного единственного звонка.
На дисплее высветился незнакомый номер. Ничего не успев почувствовать, Ян поднес телефон к уху.
– Алло!
– Привет… – раздалось в ответ. – Это Катя.
Могла и не представляться. Ян никогда бы не забыл ее голос. Хотя думал, что больше его не услышит. Что-то встрепенулось, заныло внутри– и затихло.
– Привет, Кэт. Что-то случилось?
– Я просто соскучилась по твоему голосу.
Ян улыбнулся.
Маленькая милая эгоистка.
Она еще что-то спрашивала про его дела и про удачу, а он что-то отвечал, но уже думал о том, что скажет в конце разговора.
– Ян, ты скоро? – донесся из-за двери нетерпеливый голосок Мерседес. – Мы опаздываем!
Ян убрал телефон от уха.
– Еще минутку.
И снова в трубку:
– Кэт…
– Да? – доверчиво переспросила она.
Ян помедлил несколько секунд, прежде, чем произнес следующую фразу.
– Не звони мне больше.
Он не сразу сбросил вызов. Дождался, пока Катя ответит.
– Хорошо. Не буду.
И только тогда прервал звонок. Отложил телефон на туалетный столик. Глядя на свое отражение в зеркале, поправил атласные лацканы смокинга.
– Заходи, я готов! – произнес он по-немецки.
Дверь распахнулась, и в комнату вплыла золотоволосая немка в легком платье изумрудного цвета. В руках она держала букет из тех же цветов, что и бутоньерка Яна. Лучисто улыбалась, Мерседес покружилась. Платье приподнялось шифоновым облаком – и мягко опустилось на бедра.
– Моя невеста – красавица! – искренне произнес Ян и взял ее за руку.
Глава 32. Молитва
Три года спустя Ян отмечал Рождество вместе со своей женой в Париже.
Мерседес организовала ему четыре выступления в местных клубах. Все они прошли с аншлагом: французская публика оказалась чувствительной к пронзительной музыке Ворона со шрамом. Поговаривали, что его саксофон сплавлен из чистого золота, награбленного в России. Давая интервью таблоиду «Closer», Ян еще и подлил масла в огонь, намекнув на свое криминальное прошлое. Мерседес хохотала, читая статью. Она понятия не имела, как близко он когда-то находился к опасной черте, а мог бы и вовсе ее переступить, не случись ареста Султана.
Теперь парижские выступления остались позади, на столике их крошечного, но уютного номера лежали билеты на утренний рейс в Мюнхен. Это был их последний день в Париже и первый – в череде новогодних праздников.
Город сходил с ума. Было тепло, но не слякотно. С бульвара Осман доносился запах жареных каштанов. Женщины ходили в тонких курточках, а некоторые – в коротких юбках. Куртки же мужчин были распахнуты, в их сердца вливалось пьянящее зимнее солнце. Пальто Яна тоже было распахнуто, а на Мерседес тоже была короткая юбка. Обнимаясь, они брели по улочкам, не сверяясь ни с картой, ни с указателями. Балагурили уличные музыканты, Ян щедро им подавал. Его плечо потягивал рюкзак с сувенирами, купленными Мерседес на рождественском рынке. Из рюкзака просачивался аромат лавандовых подушечек из Прованса и марсельского мыла.
На Елисейских полях они съели с десяток блинов, запивая их горячим вином и горячим шоколадом. Но это случилось много кварталов назад, и теперь легкий голод заставлял Яна внимательнее всматриваться в витрины кафе, спорящих друг с другом за звание самой сказочной. На одной из них северные олени везли сани, груженые подарками, – большая алая коробка, перевязанная белым бантом, вероятно, соскользнула к стеклу при резком повороте. На другой – Арлекино раскачивался на огромной елочной игрушке. На следующей – Оле-Лукойе, зажимая в руке спринцовку с молоком, тихо-тихо входил в комнату, где засыпали в кроватках дети.
Мерседес перевела взгляд с детей на Яна и сжала его ладонь.
– Я должна сказать тебе кое-что очень важное. Это изменит твою жизнь. Возможно, очень сильно.
Она медлила, и по ее взволнованному лицу Ян не мог понять, хорошая эта новость или плохая.
– Я беременна, – вкрадчиво произнесла Мерседес.
– Ты же хотела этого, правда? – после паузы спросил Ян.
Мерседес заулыбалась, не мило и робко, как обычно, а во всю ширь, забыв о крупных передних зубах, которых она стеснялась.
– Я не знаю… Но так случилось, и я очень, очень счастлива! Это такая замечательная новость! – она приложила к улыбке сведенные, как в молитве, ладони.
– Тогда я тоже счастлив, – Ян крепко обнял ее. – Давай отметим это! Прямо здесь, в кафе с Оле-Лукойе. Но запомни, больше никакого алкоголя…
Он открыл перед Мерседес дверь кафе, но не сразу вошел следом. Это, действительно, была замечательная новость. И она, действительно, сильно изменит его жизнь.
* * *
– Ты скоро уже? – донесся ленивый голос Валеры.
Катя не ответила. Она ходила из угла в угол ванной комнаты, которая вдруг показалась крошечной. Лоб горел от волнения, пылали щеки. Это были самые длинные пять минут в ее жизни.
Она знала, что нельзя обращаться к Богу по пустякам. Особенно – по таким. Особенно – в Рождество, пусть и католическое. Но руки сами складывались в молитве.
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Боженька, не дай… Пожалуйста, Боженька…
Наконец, минутная стрелка на ее наручных часах в очередной раз сдвинулась на деление, и Катя схватила с полки тонкую бумажную полоску. Всхлипнула. Шмыгнула носом. Машинально растерла по щеке слезу.
– Спасибо, Боженька… – прошептала она галогеновой лампочке.
Потом сползла по стене и обхватила руками колени.
Рядом на полу лежал тест на беременность. На нем была отчетливо видна одна красная полоса. Только одна.
Катя не была беременна.
Странное дело – ее так испугала вовсе не возможность беременности. Катя боялась, что отцом ее ребенка станет Валера. Она жила с ним сейчас, на данном этапе. Могла представить их совместное будущее через год. Даже через два. Но через пять лет… Через десять… Старичками на крылечке, как ее бабушка и дедушка… Не с ним, не с Валерой. Она с ужасом думала о том, что отцом ее ребенка мог стать мужчина, которого она не любила.
Катя открыла дверь ванной – и наткнулась на Валеру.
– Я уже собирался тебя спасать.
– Меня не надо спасать, – холодно ответила она.
И тогда, после вечеринки, ее тоже не надо было спасать. Она запуталась. Свернула не там, и теперь приходилось расхлебывать.
Катя села за стол, который сама и накрыла. Валера открыл бутылку «Шампанского», запустив пробкой в потолок. Катя вздрогнула, словно услышав настоящий выстрел, потом взяла наполненный бокал – и снова его поставила. От волнения ее подташнивало.
– Что с тобой, Катюша? – спросил Валера, запихивая в рот полоску ветчины. – Ты бледная.
Катя медленно подняла на него виноватый взгляд. Она понимала, что следующая фраза прозвучит слишком банально, недостойно мужчины, который столько для нее сделал. Но решение было принято, а волнение, которое последовало за ним, мешало сосредоточиться и придумать что-то более подходящее.
– Валера… – Катя набрала в легкие побольше воздуха. – Ты замечательный. Самый лучший… Но я люблю другого мужчину.
Валера перестал жевать, отложил вилку на край тарелки.
– Вот как… И кто он?
Сгорая от стыда, Катя не могла заставить себя посмотреть Валере в глаза.
– Ты не знаешь его.
– Ты изменяла мне с ним? – от леденящего спокойствия его голоса Кате стало не по себе. – Это важный вопрос, Катюша. Возможно, мне нужно провериться.
Ну, почему мужчина не может оставаться джентльменом до конца?..
– Нет, не изменяла, – потухшим голосом ответила она.
– Ты жила со мной, спала со мной, но любила другого мужчину? – похоже, это и в самом деле не укладывалось у него в голове.
– Я думала, это пройдет, – она, наконец, подняла голову.
Ответный взгляд Валеры был красноречивым. Катя догадалась, каким словом он назвал ее в мыслях. Щеки снова зардели, но глаза она не опустила.
– Ладно, Катюша. Давай, выпьем. За тебя. За меня. За Рождество.
Чокнулись. Катя – только протянула бокал. Валера – сильно, со звоном, пролив напиток в салат «Оливье». Она пригубила. Он выпил залпом.
– Слушай, Катюша… – Валера, как ни в чем не бывало, принялся нарезать буженину. – Ну, скажи, чего вам, бабам, не хватает? Шикарная квартира. Хорошая должность. Машину подарил. Домработницу отплачиваю. Ты же, как у Бога за пазухой! Ну, что еще тебе нужно?! – Валера со звоном опустил на блюде нож с вилкой, так и не дорезав последний кусок.
– Он, – тихо ответила Катя. Валера злился, не понимал, но по тону его голоса было слышно: он смирился, принял. – Можно, сегодня я здесь переночую?
– Оставайся. Рождество, как ни как.
Валера откинулся на спинку кресла и стал нажимать кнопки на пульте от телевизора, методично, медленно, словно с одного удара вбивал гвозди.
Он все щелкал, не останавливаясь ни на одном канале, и даже, казалось, глядя поверх телевизора. А Катя, то ругая себя, то благодаря, неотрывно смотрела на мельтешащую картинку экрана. Наверное, со стороны они выглядели довольно странно.
Глава 33. Дорога домой
Водитель такси вышел покурить, а Катя осталась сидеть в салоне. Этой ночью свет на первом этаже – в квартире Яна – снова не горел. Слепые окна. За четыре последних месяца Катя видела их разными. Размытыми пеленой дождя, занесенными снегом. Отражающими солнце и черными – словно в квартире недавно полыхал пожар. Окна меняли оттенки, меняли настроение. Иногда смотрели с надеждой, иногда обреченно. Они были разные, но всегда – неживые. За четыре месяца в них ни разу не зажегся свет.
Каждый вечер Катя приезжала на эту парковку у входа в парк – на своей машине или на такси – и смотрела в окна, которые с такого расстояния выглядели крошечными. Сначала ритуал казался важным, приближающим ее к Яну. Потом – чем-то вроде искупления. Затем – формой самоистязания. И, наконец, – тягой преступника к месту преступления. Но, спустя четыре месяца, это стало казаться тем, чем и являлось – пустой тратой времени. Ян мог появиться здесь через двадцать лет – или не появиться вовсе. Эти мысли преследовали Катю днем, а вечером она все равно мчалась сюда.
И вдруг одно из окон заполыхало апельсиновым светом.
Катя не сразу в это поверила – но тело тотчас отреагировало на увиденное: молоточками застучала кровь в висках, гулко забилось сердце. Еще раз проверила: да, то самое окно. Там, за кухонной шторой, что-то вспыхивало и затухало, двигалось и замирало. Там, на кухне, был Ян.
Прилипнув взглядом к окну, Катя не сразу нащупала ручку, чтобы открыть дверь. На ватных ногах вышла из такси, машинально сунула купюру в руку окликнувшего ее водителя. Она, словно кошка, кралась по мягким прошлогодним листьям, по студеным апрельским лужам. В ее зрачкам отражался оранжевый свет окна.
Катя поднялась по невидимым в темноте ступеням, вошла в тускло освещенный тамбур. Прислонила ухо к двери – тихо. Нажала на дверную ручку – заперто. Она сглотнула комок в пересохшем горле и протянула дрожащую руку к звонку. Пальцы не слушались – звонок молчал. Надавила сильнее – и закрыла глаза, когда раздалось пронзительное дребезжание.
Никто не открывал.
Катя подождала – и нажала снова.
Опять тишина.
Тогда Катя надавила на кнопку – и не отнимала пальца так долго, что голова начала трещать от безостановочного вопля звонка. Дверь, наконец, распахнулась – и на Катю дохнуло теплом и затхлостью. Она отступила на полшага, щурясь от электрического света.
– Ян… дома? – спросила Катя, чувствуя во рту горький, как от микстуры, привкус.
Марго, одетая в одну лишь футболку Яна, удивленно вскинув бровь.
– Да он уже три года, как съехал.
– Куда?.. – Катя отступила еще и, отыскав опору, прислонилась спиной к стене.
Марго пожала обнаженным плечом, с которого сползла футболка.
– Кто ж его знает.
Яна здесь нет…
Уже три года…
Катя поморщилась, словно от боли, и потерла переносицу указательным пальцем.
– Но он же должен как-то оплачивать счета…
– Для этого американцы придумали интернет. А я только раз в полгода достаю рекламу из его почтового ящика. Сегодня еще и заночую здесь. Спонсор выгнал. За плохое поведение, – Марго, поеживаясь, потерла голой ступней о ногу.
– Ты знаешь, как с ним связаться? Ну, хоть какая-то ниточка? – с мольбой спросила Катя.
– Неа. Старый телефон давно недоступен. Нового номера не знаю. Возможно, у него есть электронная почта или скайп – но этого я тоже не знаю… Может, зайдешь? Я нашла у Яна бутылку виски. Закуску, правда, уже съела.
– Нет, я пойду…
– Нет, ты останешься, – и Марго бесцеремонно втянула Катю в квартиру за ворот плаща.
Не раздеваясь, Катя опустилась в кресло возле кровати Яна.
Она все еще не могла поверить в происходящее. Каждый вечер четыре месяца подряд дежурить у его подъезда – и взамен не получить ничего. Удача почти улыбнулась ей. Но «почти» – не считалось. Так, наверное, чувствует себя игрок, когда спин выпадает на ближайший сектор к его ставке.
Марго села на кровать и, поджав под себя ноги, плеснула в бокалы виски. Катя грустно улыбнулась.
– Эту бутылку я подарила Яну, когда у него закончились деньги.
– Ему вряд ли понравилось.
Катя тяжело вздохнула.
– А я думала – понравится. Продавец в магазине сказал, что это – самое лучше…
Выпили, не чокаясь: Катя пригубила, Марго – залпом. Похоже, актриса топила своих демонов.
– Судя по тому, что бутылка была непочатой, права я, – с нажимом заявила Марго. – Только дело не в качестве виски – в этом я не разбираюсь. Яну вряд ли понравилось, что ты купила ему это, – красотка потрясла бутылку за горлышко, – когда у него закончились деньги. Он же гордый. И не просто гордый, а до какой-то дурацкой степени, как могут только мужчины, – Марго долила себе виски – раз уж бутылка оказалась в руке. – Однажды мы вместе возвращались домой, в эту самую квартиру, так он не сел ко мне в такси, а поехал на троллейбусе – потому что, кроме заветной последней купюры, денег у него хватало только на талончик.
Марго сделала большой глоток. Поморщилась – и выпила еще. Она то и дело поправляла наспех поднятые заколкой волосы, и, казалось, они вот-вот рассыплются по плечам, но прическа все еще держалась.
– Наверное, он и в самом деле тебя любил, – заключила Марго.
Любил.
В прошедшем времени.
Катя посмотрела на нее с мольбой.
– Давай сменим тему. Лучше расскажи о себе.
И разрумяненная алкоголем Марго, неунывающая авантюристка, хищница и укротительница мужчин, произнесла фразу, которая стала для Кати вторым потрясением за вечер.
– По-настоящему я родилась тогда, когда уехала из Слуцка, чтобы поступать в театральный…
А дальше Катя вполуха слушала байки, которые в лицах разыгрывала перед ней Марго, и все смотрела и не могла насмотреться на лицедейку, которой восхищалась столько лет.
Слуцк, черт побери! Слуцк!..
И Катя, пьянея, улыбалась.
Она уже сняла и плащ, и джемпер. Сидела, закинув ногу за ногу, лишь в джинсах и маечке на тонких бретельках. Со стороны они с Марго, наверняка, выглядели давними подружками.
Слуцк! Ну, надо же!
– А он не такая уж и скотина… – донесся до Кати задумчивый голос Марго.
– Ян?
– Да нет же! Его отец. Знаешь, у его бывшей жены были проблемы с алкоголем. Когда он стал зарабатывать деньги, она все чаще дома одна оставалась. Дети взрослые. И как-то постепенно, постепенно… А когда Ян в армию ушел – так вообще… А Игоша при всем при этом ее не бросил.
– Игоша? – Катя чувствовала себя так, словно выплывала из тумана: неясные мысли, мутные образы.
– Игнат Вадимович, – печально улыбнулась Марго и, взбив подушку, растянулась на кровати. – Думаю, несладко ему пришлось: жена-алкоголичка, один сын – наркоман, второй – Ян. Не дай Бог кому такое. А у него, между прочим, до сих пор на компе, на рабочем столе, семейное фото висит. Не наш с ним портрет – а то, старое. Ян на нем еще школьник.
Катя едва подавила в себе желание совсем по-волчьи завыть. Как бы ей хотелось сейчас взглянуть на то фото. На фотографии Яна, сделанные до истории с Машей, до гибели его брата и матери. В то время, когда он был еще цельным, счастливым. «Золотым» мальчиком, летящим на олимпиаду в Японию.
Рассказ о муже, казалось, истощил Марго. Она еще поерзала щекой по подушке – и затихла. Заколка, наконец, щелкнула – волосы рассыпались по плечам. Несколько прядей упало на лицо, но Марго, этого не заметила. Как и не заметила сборов Кати. Окликнула ее, когда та уже открыла входную дверь.
Катя заглянула в спальню.
– Мне пора.
– Он вернется, – словно сквозь сон произнесла Марго.
Катя отвернулась. Веки стали тяжелыми и горячими. Казалось, что под них попал песок. И сквозь этот песок Катя увидела фото блондинки, стоящее на полке.
– Послушай, Марго… – ей пришлось вернуться и растормошить актрису. – А ты могла бы выведать у Спонсора одну фамилию?..
В парке было тихо, темно и безлюдно. Сбивчиво цокали каблучки ее сапог по неровной плитке. Редко и тускло горели фонари. В их свете влажно поблескивали уцелевшие скамейки. Катя брела по аллее, где когда-то из-за шпаны Ян запретил ей ходить по ночам, Сейчас Катя даже кричать бы не стала в случае чего: навалилось, давило безразличие.
Думая ни о чем, она прошла мимо одной из скамеек с покореженной спинкой. Вернулась. Эта была та самая скамейка, где Катя когда-то ревела под дождем, собираясь возвращаться в Бешенковичи. Присела на нее, кутаясь в плащ. В сторону черным тоннелем убегала аллея. И Катя увидела, как по ней, не спеша, засунув руки в карманы джинсов, шел Ян.
Он сел рядом и положил руку на спинку скамейки, словно хотел обнять Катю. У него были такие же мокрые длинные волосы, как в тот день. И такие же, почти прозрачные, серо-зеленые глаза. Но теперь Катя знала, как вкусно, до мурашек по спине, пахнет его кожа. Как отзывается ее тело на прикосновение его пальцев. Как он может одним только взглядом заставить ее сердце биться быстрее – или вовсе пропустить удар. Тем томительнее было сидеть так близко – и не касаться его. Катя закрыла глаза, а когда открыла – она снова сидела на скамейке одна.
* * *
Ян вошел в свою квартиру. Поставил у стены чемодан, снял с плеча чехол с саксофоном. Висела странная, непривычная тишина, насыщенная запахами затхлости, сигаретного дыма и остатков еды. Таким он и представлял свое возвращение домой. Знал, кто такая Марго, когда попросил ее приглядывать за квартирой.
Раковина на кухне была доверху наполнена немытой посудой. В его комнате на полу стояли бокалы с отпечатками губной помады разных оттенков. Ян сбросил на пол скомканное белье со своей кровати. Открыл окно. Подошел к комнате Кэт и толкнул рукой дверь. Дверь, скрипнув, распахнулась, ударила по стене – и замерла.
И снова тишина.
Эта комната осталась такой же, какой запомнил ее Ян. На покрывале до сих пор отпечатывался квадрат от коробки, в которую он собирал вещи Кэт. Но ничего здесь не взволновало его. Он испытывал лишь нечто, отдаленно напоминающее светлую грусть. Ян одернул покрывало – и вышел из комнаты.
* * *
Катя открыла ноутбук и вошла в свой аккаунт на «Фейсбуке».
Она сидела в ночной сорочке за барной стойкой в недавно снятой новой квартире. Перед ней простиралось почти сорок квадратных метров сияющего паркета. На стене висел, беззвучно показывая новости, телевизор. На разложенном диване оседало пышное, еще теплое одеяло. Створка окна в эркере была приоткрыта, влажный ветер легко покачивал прозрачную, почти невесомую занавеску. В квартиру просачивался нежный аромат ранней осени.
Прежним местом жительства Кати была подтопленная и пропахшая бытом прежних жильцов «хрущевка» – первое, что удалось найти после разрыва с Валерой. Следующую квартиру она сняла с помощью агентства недвижимости.
Агент – длинная и нескладная девица с кукольными ресницами – отнеслась к ней, словно к вип-персоне. Предложила кофе, в ее присутствии не отвечала на телефонные звонки. Безропотно ездила по адресам, которые заинтересовали клиентку, и пыталась скрасить паузы рассказами о своей тяжелой жизни приезжей девушки.
