Текст книги "Десять желаний (СИ)"
Автор книги: Анастасия Славина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Глава 18. Долгая ночь
Катя сидела в парикмахерском кресле салона красоты – в самом центре города – где, судя по рекламе, творили чудеса. Чудо предположительно и стоило нереально дорого. Недалеко от кресла стояли разноцветные бумажные пакеты с новой одеждой, впервые купленной не на рынке, а в стеклянных магазинчиках-ловушках модного торгового центра, где девушки-консультантки выглядели так, как мечтала выглядеть Катя.
Шуршащие юбочки. Легкие, как паутинки, платьица. Блузки и маечки из такой нежной ткани, что к ним хотелось прикоснуться щекой. Из длинных пестрых рядов Марго снайперским взглядом выбирала именно ту вещь, которая идеально подходила Кате, ожидающей в примерочной кабинке. А еще в фирменных пакетах томились бусы, цепочки, сережки, ремешки и даже шляпа.
Кроме этого, Катя сходила на первый сеанс в студию загара. Правда, особого эффекта не заметила.
Чтобы позволить себе все это, сегодня утром она достала из обувной коробки последние деньги: и «неприкосновенный запас», и «на будущее». Она не искала причину, почему решила поступить именно так, – причина могла стать еще одним разочарованием.
Здесь, в парикмахерском салоне, все удивляло и завораживало. Город, плывущий в панорамном окне, смотреть на который было куда интереснее, чем в предложенный глянцевый журнал. Запахи красоты. Девушки-парикмахерши, порхающие возле стульев клиентов, как мотыльки вокруг лампочек.
Волосам придали оттенок «темного каштана» – всего на полтона темнее, чем ее натуральный цвет, и укоротили на ладонь. Сияющие пряди, теперь более легкие, вились и пружинили, как в телевизионной рекламе. Катя смотрела на себя в зеркало – и не могла налюбоваться. Словно в кресле, на самом деле, сидела другая девушка. Правда, появилось ощущение, что к волосам не подходило все остальное тело.
Марго, заметив Катю, перестала листать журнал и одобряюще присвистнула. Она согласилась насчет «всего остального тела» и помогла разобраться с воланами и подъюбником нового платья, в которое Катя переоделась в туалете. Затем достала косметичку и подвела ей глаза, мазнула по скулам кисточкой с румянами, подкрасила сиреневыми тенями веки – под цвет платья. Щелкнув коробочкой с тенями, Марго протянула ее Кате.
– Это подарок. Добро пожаловать в наш мир, – и уже в дверях, вместо прощания, добавила: – И кроссовки не забудь переобуть, Золушка.
Катя вызвала такси.
Перед дверью, уже машинально, волнуясь, поправила прическу. Обтянула платье, проверила, не потерялись ли сережки-ниточки. Она представляла, как Ян выйдет из комнаты, зажжет свет, чтобы растопить полумрак коридора – и тогда Катя увидит его взгляд.
Она вошла в квартиру, поставила пакеты на пол. Туфли не снимала, чтобы не портить образ.
Смотреть в глаза.
Но Ян не выходил.
– Есть кто дома? – наигранно весело спросила она.
Тишина.
Сняла туфли. Затащила пакеты в свою комнату. Опустилась на кровать.
Яна не было.
И вдруг стало так тоскливо…
Она прижала ладонь к солнечному сплетению, чтобы растереть ноющее болезненное пятнышко, набухающее глубоко внутри.
* * *
Ян не спеша шел вдоль реки по затухающему городу. От воды веяло прохладой, но плитка все еще хранила тепло. Изморенные жарким летом, клены недвижимо стояли по обе стороны реки. Их листья устало нависали над дорогой, словно забытые после праздника флажки. Фонари отражались в реке, будто указывали путь по воде последним катамаранам и лодкам, которые направлялись к пристани. Звуки затухали тем быстрее, чем дальше Ян удалялся от центра города.
Он испытывал это чувство десятки раз: ощущение скорой удачи. Сердце билось чуть быстрее и громче, в голове было особенно ясно. Наверное, нечто подобное испытывал древний охотник на мамонтов, когда еще не видел добычу – зверя во много раз превосходящего его по размеру и мощи – но уже чувствовал напряжение в воздухе. Крылья носа начинали подрагивать. Глаза сужались. Ладонь крепче сжимала копье. Он был готов.
Сегодня в полночь Кэт выйдет на работу в казино. У Яна оставалось несколько часов, чтобы надеть свой «рабочий» костюм, сделать последнюю ставку и вернуться за Кэт.
Его последняя ставка. Возможно, он даже поставит на число – у него было хорошее предчувствие. Число могло сработать.
Из заднего кармана джинсов Ян достал портмоне. Купюру с самым большим номиналом отложил в отдельный отсек и пересчитал деньги. Обычно остаток он тратил на себя, но сейчас – Ян оглянулся – рядом не было ни магазинов, ни кафе. Только старушка продавала на пристани миниатюрные подвявшие букеты, разложенные на картонной коробке. Символично. Когда-то Кэт купила охапку роз со своего первого выигрыша. Она считала, нужно помогать тем, кому удача не улыбнулась.
Старушка уже складывала цветы в сумку. Увидев Яна, она засуетилась, протянула несколько букетов, что-то бормоча себе под нос, но Ян на цветы не взглянул. Просто положил на картонную коробку разноцветный веер – все деньги, что у него оставались. Кроме последней купюры.
Старушка не сразу поняла, что произошло. Потом заохала, осенила его крестом, стала кланяться. А Ян пошел дальше, боковым зрением уловив, что от кленов, чуть поодаль, отделилось несколько теней.
Ян не сразу придал этому значение, шел, окрыленный, представлял, как ждет его Кэт, как она готовится к своему первому рабочему дню. Точнее, рабочей ночи. Волнуется, румянец на щеках. До нее оставалось совсем близко – пройти по берегу озера, а потом – через парк, а там и его дом.
Начало озерной набережной ознаменовалась тремя разбитыми фонарями. Под ногами захрустело стекло, и Ян, вынырнув из мыслей, заметил, что тени, преследовавшие его от старушки, приблизились.
Ян замедлил шаг, у следующего фонаря остановился.
Шаги преследователей замерли у него за спиной.
– Закурить не найдется? – услышал он голос, жесткий, с насмешкой.
Ну и где ты, мой бог удачи?..
Ян медленно повернулся. Перед ним стояло четверо подростков, одинаково в черном, бритые. На вид – не старше шестнадцати. Один совсем тощий, но трое остальных – настоящие боровы. У каждого – кастеты. У самого крупного – еще и металлический прут.
Ты не просто отвернулся от меня. Ты, гаденыш, вышел из комнаты!
Ян расплылся в улыбке.
– Не курю.
Он вычислил лидера и ударил первым, кулаком в скулу, снизу вверх, под углом, так, как когда-то учил его отец. Но то ли вычисления были неверны, то ли закон, по которому стая поверженного лидера отступает, не сработал – только Ян даже не успел увидеть, как тело противника рухнуло на землю. Первый удар пришелся ему под ребра. От боли картинка перед глазами взорвалась, и Ян услышал свой крик. Почти сразу – второй удар, уже за порогом боли, – в голову. А затем – резко нахлынула тьма.
* * *
Время стало тягучим, со всполохами лиц и света фар. Катя не помнила, как ехала в автобусе, как спускалась на экскаваторе в метро. Сидела она или стояла в покачивающемся вагоне. Много ли было людей. Главное, что они были. В толпе волнение, такое отчетливое и острое дома, притупилось. До дверей казино Катя прошла от «почему Ян пропал» до «а какая разница». Конечно, волноваться не стоило. За ним всегда присматривали Ангел на одном плече и Черт – на втором. Потому что по какой-то причине он был нужен им обоим.
Уже в стаффруме, когда Катя надевала рабочий костюм – строгое темно-синее платье – волнение за Яна трансформировалось в волнение перед первой игрой. Катя открыла дверь – и на мгновение застыла, вбирая в себя воздух, свет, краски живого зала, совсем не похожего на утренний муляж, где все казалось выцветшим и разбавленным.
С высоты верхней площадки винтовой лестницы зал казался Кате живым, колышущимся месивом. Море людей. Все игровые столы были заняты, на рулетке играли все цвета. Шум. Азарт. Нервные игроки, вымотанные крупье.
Ее подвели к покерному столу. От волнения Катя не видела игроков, только спину дилера, которого ей предстояло сменить. Высокий, прямая осанка, очень четкие, быстрые и, в то же время, словно ленивые, сотни раз отработанные движения. Она стала рядом, чуть позади него. Крупье повернул голову. Черноволосый, светлокожий, голубые глаза. Уголки его губ приподнялись.
– У вас новый дилер, – сообщил он игрокам и, уступая место Кате, едва слышно шепнул: «Удачи!»
Лиц игроков Катя не запомнила. Она смотрела на них, но мысли были только о том, как правильно нарезать стеки, раздать карты, посчитать выигрыш. Катя затылком ощущала острый взгляд инспектора, особенно внимательно следившего за ней, новичком. Руки дрожали, голос не слушался, и казалось, что все – до единого – знают о ее первом дне и возмущены ее неловкостью. Те четверть часа, прежде, чем следующий крупье не коснулся ее плеча, показались бесконечными.
Перерывы проскакивали по щелчку пальцев, время у игорного стола растягивалось, как жевательная резинка. С каждым выходом, казалось, получалось все хуже, все медленнее. К счастью, она ни разу не ошиблась. И, к счастью, проигравшие были, скорее, расстроены, чем агрессивны. Хорошо, что никто не запустил в нее пепельницей – она бы не увернулась. В конце смены Катя чувствовала себя такой изнуренной и разбитой, словно неделю курьером разносила по городу документы. Даже после дня беспрерывного выкапывания картошки у себя дома она не чувствовала такой физической усталости. Катя сидела на скамейке, прислонясь к гардеробному шкафчику, и ей казалось, будто что-то тяжелое и теплое опускается ей на голову, мешает думать, притупляет ощущения.
– Как тебе музыка? – услышала она мужской голос и открыла глаза. Странное ощущение: словно ее разбудили в собственной постели.
Голос принадлежал голубоглазому дилеру, которого она сменила за столом в покер. Она не могла вспомнить, какое имя было написано у него на бейдже – сегодня тест на внимательность она бы точно не прошла. А сейчас он стоял в джинсах и темно-синей водолазке.
– Какая музыка? – заставила себя спросить Катя.
– Ну, музыка, которая играла сегодня в зале. Французский хип-хоп. У нас новый ди-джей.
Она не слышала музыки, только считала и смотрела на руки – свои, игроков. На фишки и карты.
– …А под утро он поставил колыбельную. Шутник. И темп игры сразу замедлился. Заметила?
Катя улыбнулась, чтобы не отвечать «нет».
– Мы идем с ребятами расслабиться после смены. Пошли с нами, – не унимался дилер.
Он стоял неподвижно, облокачиваясь о шкафчик, но, в то же время, казалось, что в этом парне есть бесконечное движение. Все из-за взгляда. Ненасытного, горящего – как у Яна. Может быть, крупье – те же игроки, только по другую сторону стола?
Катя снова закрыла глаза.
– Не могу. Меня дома ждут.
– В такое время дома все спят. Лишнего часа никто и не заметит. А если не будешь расслабляться после такой работы – через месяц сбежишь. Или крыша поедет.
– В другой раз.
– Ладно.
Катя почувствовала, как что-то холодное коснулось ее руки – и открыла глаза. Дилер протянул ей стеклянную бутылку с пивом, открутив жестяную крышечку. – Обещай, что выпьешь. Не хочу, чтобы через пару дней тебя заменили на какую-нибудь стерву.
– Обещаю, – Катя подтвердила обещание глотком. Стало легче.
Она вышла на улицу. Мимо пронесся пустой троллейбус.
Дышалось легко. Было идеальное время: не жарко и не холодно. Не солнечно, не дождливо. Воздух пах свежестью, проникшей ночью с полей, окружающих город.
Она поднесла прядь к волосам и вдохнула.
Ну и гадость.
Даже от Яна во времена его курения пахло лучше.
Улыбнулась.
Где этот Ян? Дрыхнет?
Сделала еще несколько глотков, стоя на том самом крыльце, рядом с которым когда-то скупила у бабушки едва ли не все цветы. Потом медленно пошла в сторону дома.
Светало.
* * *
Он очнулся от странного звука – что-то позвякивало в ухе. Звук быстро нарастал. Ян скривился, ощутив холод металла под щекой, и с трудом разлепил оплывший глаз. Второй не поддался.
Ян лежал на рельсах. Поезд мчался на него из темноты. Доли секунды прошли, чтобы понять, что к чему. И еще какое-то время, чтобы заставить тело подчиняться мыслям. Ян сбросил себя со шпал, а дальше, по инерции, кулем скатился с насыпи. Еще до того, как он коснулся травы, мимо промчался поезд, хлестнув по лицу теплом и запахом мазута.
Некоторое время Ян еще лежал, глядя на небо, высокое, черное. Луна то венами проступала сквозь облака, то снова пряталась. От земли тянуло ледяным холодом. Странно, что его не утопили прямо там, в озерной жиже.
Тогда бы наверняка. Может, спугнул кто?..
Попробовал нащупать в кармане бумажник. Каждое движение отзывалось болью в ребрах и висках так сильно, что Ян едва сдерживал стоны, кусая опухшую, с привкусом крови, губу. Карман джинсов был разорван. Бумажника, конечно, не оказалось. Мобильного тоже. И не было сил поднять голову, чтобы понять, где он находится. Ян так и лежал с закрытыми глазами, пока холод не стал нестерпимым. Тогда он заставил себя, опираясь о локоть, приподняться. Было ветрено, Яна покачивало. Или просто гудело в голове, а тело жило своей жизнью.
Встал на четвереньки. Усмехнулся, представив себя со стороны, и поплатился за это острой болью в уголке губ. Смешок прервался тяжелым грудным кашлем. Застонав, Ян прижал руку к груди – в том месте, где, казалось, осколки ребер пытались проткнуть легкие, – но боль не утихла.
Дополз до столба. Опираясь о него, кое-как удалось приподняться. Чернота. Только где-то, по эту сторону дороги, то ли мерещилось, то ли тусклая луна и в самом деле высвечивала деревню – без единого огня. Ян в полусогнутом положении, прижимая ладони к грудной клетке, двинулся в сторону деревни. Вдохи и выдохи старался делать крошечные – чтобы облегчить боль.
Казалось, с каждым полушагом деревня удалялась еще больше. Но через очень долгое время – час, два, три – Ян дошел до крайней хаты. Оперся о калитку, сполз по ней. Отдышался.
Теперь еще бы найти живую душу.
Снова поднялся. Дотащился до крыльца, по капле выжимая из себя последние силы, и увидел, что дверь была заколочена. Как и окна соседнего дома. Липкий холодный пот стал стекать по шее и позвоночнику. Если деревня мертвая, живым из нее не выбраться.
Оторвав от забора висящую на одном гвозде штакетину – уже не сдерживая стонов – оперся на нее, как на костыль, и поплелся дальше.
– Эй… Кто-нибудь… – хрипел он, но вокруг стояла леденящая тишина.
Доковылял до металлических ворот, саданул пару раз кулаком. Металл отозвался гулом, с ближайшей вишни взметнулись, осыпав в темноту темные ягоды, мелкие птицы.
– Эй… – крикнул он снова и осознал, что голос звучал только в его голове.
Он больше не мог кричать.
Ян заставил себя сделать еще несколько шагов, понимая, что боль сейчас – это цена его жизни. «Даже если ты на дне, нужно продолжать идти…» – вспомнилось ему откуда-то. А потом он отбросил штакетину. Сил не оставалось, Ян был готов рухнуть, уже подкосились колени. И в этот момент он увидел свечу. Свеча двигалась по улице к нему навстречу. Прищурившись, Ян разглядел сморщенное, как старая картошка, лицо старухи, которое освещал трепещущий огонек. Старуха, вся в черном, в платке, повязанном, как у монашек, сухим скрюченным пальцем звала его за собой.
Это и есть Смерть?..
Ян поднял штакетину и, выдыхая стон при каждом шаге, двинулся за свечой.
Глава 19. Свеча в окне
Спустя две недели после исчезновения Яна Катя проснулась ближе к полудню. По привычке прислушалась к звукам в квартире. Привела себя в порядок. И вызвала такси.
Путешествие оказалось дорогим – Катя обнаружила это, рассчитываясь с таксистом. Вытрясла из кошелька содержимое, проверила все отсеки – не завалялась ли банкнота. Немного не хватало. Таксист, наверное, не сразу поверил – в такой дом приехала – но что-то в ее облике заставило водителя молча взять неполную сумму.
Катя нажала на кнопку звонка.
Дом и в прошлый раз давил на нее, а теперь нависал, словно огромный айсберг, на пути которого случайно оказалась лодочка Кати.
Снова нажала на кнопку. И снова тишина.
Солнце припекало голову, обжигало плечи, слепило глаза. Катя приложила ладонь козырьком ко лбу, надеясь разглядеть в окнах силуэт, движение – хоть что-то, подтверждающее: она приехала не напрасно. Но все было тихо, мертво.
Позвонила в третий раз.
– Я приехала к Марго по поводу Яна, – на всякий случай, сообщала она глазку видеокамеры.
Электронный замок, наконец, щелкнул, и калитка приоткрылась. Катя замерла, не сразу поверив в чудо, потом помчалась по ступенькам.
На крыльце ее ждала Марго. Короткое красное платьице, мягкие алые туфельки. Волосы уложены ракушкой.
– Что там с Яном? – вполголоса спросила она.
– Он исчез, – так же тихо ответила Катя.
Марго едва заметно выдохнула.
– Не бери в голову.
– Он не появлялся уже две недели, – настойчивым шепотом продолжила Катя. – Мобильный недоступен. Как и у тебя, кстати.
– Вот видишь – и со мной все в порядке. Так что сделай глубокий вдох, – Марго активно жестикулируя, продемонстрировала, как, – и успокойся. Ну, забылся в объятьях какой-нибудь «ляльки» – с кем ни бывает.
– А если нет? – наседала Катя. – Если что-то случилось?! Нужно заявить в милицию…
– Да куда он денется! – Марго закатила глаза. – Ян – как таракан. Из нас всех после ядерного взрыва выживет только он.
– Пожалуйста!.. Марго! Я чувствую, – Катя скомкала ладонью майку у себя на груди, – я чувствую: что-то произошло. Он обещал. Он же игрок – и никогда не нарушает обещания.
Марго, раздраженно причмокнув, покачала головой.
– Я обзвонила все больницы и милицейские участки, – не сдавалась Катя. – Я обзвонила морги. Ты хоть представляешь, какого это – диктовать приметы Яна – и ждать ответа?!
– Молодец, большую работу проделала. Но я на это не подпишусь.
– А его отец?
Марго рассмеялась, закинув голову. Катя хмуро ждала, пока она успокоится.
– О, нет, его отец тоже не будет этим заниматься!
– Хочу сама его спросить, – твердо сказала Катя.
– О! – Марго приподняла бровь – совсем как Ян. – Ну, давай. Удачи. Помнишь, где кабинет?
Катя взлетела по ступенькам на второй этаж. Перевесилась через перила.
– Игнат Вадимович? – шепотом уточнила она.
Марго кивнула.
Катя постучалась и открыла дверь.
Игнат Вадимович расхаживал по ковру босиком, засунув одну руку в карман домашних штанов. Второй прижимал мобильный к уху и что-то жестко выговаривал собеседнику. Заметив гостью, он опустил руку с телефоном, и, увидев выражение его лица, Катя пожалела, что не дождалась приглашения войти.
– Здравствуйте, – промямлила она. – Извините, что помешала. Я по поводу Яна.
Собеседник все говорил, но Игнат Вадимович трубку к уху не подносил. Катя посчитала это хорошим знаком.
– Ян исчез, две недели назад. Пожалуйста, помогите его найти.
– Я понятия не имею, где его искать, – отчеканил Игнат Вадимович.
Все. Больше никто не мог помочь. Рвалась последняя ниточка.
– Игнат Вадимович, вы же такой могущественный, вы обязательно, обязательно найдете своего сына – если захотите.
– У меня нет сына.
– Яна… – беспомощно пояснила Катя и на секунду прикрыла глаза, в которых начали собираться слезы. – А если с ним произошло что-то плохое?
– Меня это не волнует, – он поднес трубку к уху. – И когда открытие…
– Я работаю к казино, – тихо произнесла Катя. Игнат Вадимович поднял на нее взгляд. – Вы можете как-то это использовать.
Он указал на дверь.
– Пожалуйста… – одними губами прошептала Катя. – Умоляю…
Но для отца Яна она уже ушла.
…А еще я хорошо умею исполнять желания.
Катя сглотнула ком в горле. Должна. Ради Яна. Если это спасет его – пусть. Такова цена.
– А еще…
– Подожди, – сказал в телефон отец Яна и так посмотрел на Катю, что она попятилась.
Игнат Вадимович захлопнул дверь, едва Катя переступила порог.
Она почти это сделала. Почти сказала. Как?.. Как она могла даже подумать о таком?
А если бы он согласился… А если бы об этом узнал Ян…
Что с ней сделал этот город? Что она сама с собой сделала, если решилась на такое? Где предел? И есть ли он у нее теперь?..
Недалеко, между крыш деревенских хат, блеснул на солнце золотой крест. Он звал ее – и Катя пошла. Сидела на скамье, пока ее не перестало колотить. Потом опустилась на колени перед иконой Божьей Матери и, беззвучно шевеля губами, молилась за Яна. Она представляла его идущим по длинной-длинной проселочной дороге, по бокам – сплошь поля и ломаная кромка далекого леса – как зубья пилы. Он устал, силы на исходе. Солнце виснет над головой раскаленным шаром. И Катя шепчет Яну на ухо: иди, не останавливайся. Легонько толкает его в спину призрачной рукой, прикрывает ладонями его голову, спасая от палящих лучей. А Ян словно слышит, словно чувствует – идет дальше, хотя у дороги этой не видно ни конца, ни края.
Когда Катя подняла голову, витражное стекло уже потускнело. Подсвечник стоял пустой – кто-то убрал огарки. Катя оглянулась по сторонам: до этого почти пустая церковь наполнилась прихожанами. Они осеняли себя крестами перед иконами, зажигали свечи, шептали молитвы. Батюшка готовился к вечерней службе.
– Помер кто? – с сочувствием спросила горбатая беззубая бабка.
Катя поднялась с колен.
– Нет, – машинально ответила она.
* * *
Ян не знал, сколько времени провел в избе. Помнил рассветы и закаты – вспышками. Помнил свет полной луны, от которого было не скрыться, как от света лампы, направленной в лицо – или рампы. Он видел себя со стороны сидящим на высоком стуле, в черной шляпе, сдвинутой на лоб. У него были пустые руки. На него смотрели пустые кресла, обтянутые красным велюром. Он чувствовал запах незнакомых женских духов, который ускользал, как ускользала сквозь пальцы длинная светлая прядь волос. А еще звучала музыка, та самая, которую он слышал в доме у Катиных родителей. Ян пытался ладонями захватить воздух, нажимал на клавиши невидимого инструмента, чтобы хотя бы кончиками пальцев запомнить мелодию.
Ян бодрствовал в полубреду, но даже в таком состоянии боялся засыпать. Потому что переход в сон был сравни прыжка в черноту, во время которого он чувствовал тошнотворное ощущение свободного падения и гадкий, горьковатый привкус во рту.
Но однажды после падения стало светло. Сквозь опущенные ресницы Ян наблюдал, как мухи ползают по тусклому оконному стеклу, нижняя часть которого была закрыта серыми, с вкраплением дыр, занавесками. На подоконнике в крохотном блюдце с отколотым боком стоял огарок свечи. Наверное, той самой, что привела его сюда. Ян медленно повернул голову. Он находился в деревенской хате, его «комнату» отгораживало ветхое покрывало, перекинутое через натянутую веревку. В углу висела икона. Бревенчатые стены были украшены выцветшими черно-белыми портретами. Под весом его тела прогибались пружины металлической кровати – так глубоко, что, учитывая высокие подушки, Ян, скорее, полусидел, чем лежал. Странно, но пока он совсем не чувствовал боли.
Один глаз видел хорошо, но со вторым что-то было не так. Скула зудела. Ян дотронулся до нее. Пальцы нащупали шершавый шрам, покрытый коростой.
Пошевелил руками, ногами – заскрипели пружины. Попытался привстать – и только тогда в ребрах заныло. Но легко, не так, словно их отламывают от позвоночника. Заглянул под одеяло: у него на груди лежала грязная, влажная, до тошноты воняющая тряпка. Приподнял двумя пальцами за край – и опустил: в тех местах, где болели ребра, на коже выступали большие, с куриное яйцо, бурые пятна.
Бабка отвела покрывало рукой и подошла к Яну. Она по-прежнему была во всем черном, только теперь к одежде добавился засаленный тулуп. На ногах – что-то вроде валенок. В августе.
Старушка оказалась низенькой, сухонькой, совсем старенькой, и теперь напоминала не ангела Смерти, а просто чью-то прабабку, застрявшую в заброшенной деревне.
– Зрасьте, – Ян закашлялся, машинально приложил руку к груди – но боли почти не почувствовал. – Меня Ян зовут. А вас?
Бабка молча сменила ему одну вонючую тряпку на другую. Ян попытался встать – старуха надавила ему на плечи и что-то промычала.
– Ясно. Вставать нельзя, – он пошевелил головой, пытаясь устроиться получше. Высокая и теплая подушка – теперь это было неудобно и неприятно. Похоже, он выздоравливал. – Долго я здесь?
Старуха промычала в ответ.
– Может, у вас ручка есть и какой листок бумаги?
Старуха что-то показывала пальцами, но на языке жестов Ян не понимал ни слова.
Не те языки учил.
Усмехнулся про себя.
Бабка показала пальцем на свой открытый рот. И хотя это могло обозначать все, что угодно, Ян спросил то, чего жаждал больше всего:
– Есть? Хочу ли я есть?
Старуха кивнула.
Ян откинулся на подушки.
– Да. Я хочу есть.
Бабка поковыляла за «стенку». Принесла суп с распухшими макаронами и толстыми, с палец, кусками картошки. На тарелке, впитывая боком жидкость с островками жира, лежал ломоть хлеба. Бабка стала кормить Яна с ложки, мычанием пресекая попытки есть самостоятельно. Отрывала пальцами землистого цвета шматки хлеба и клала больному в рот. И Яну казалось, что ничего вкуснее он в жизни не ел.
Жирная струйка стекла по подбородку, он вытер бороду запястьем. Потом, ошарашенный, провел ладонью от уха до уха. Щетина была густой и жесткой. Он и не помнил, сколько требовалось времени, чтобы отрастить такую.
– Можно зеркало? – попросил он после завтрака.
Бабка снова скрылась за покрывалом и вернулась с круглым зеркальцем, мутным из-за пыли и грязи. На ходу протерла его краем черного фартука.
Стараясь не обращать внимания на волнение, крутившее живот, Ян взглянул на свое отражение. Так он и думал: кривой бордовый шрам пересекал лицо от щеки до виска, цепляя уголок глаза, который теперь чуть косил вниз.
Урод.
Он отвернулся. Бабка, мыча и покачивая головой, убрала зеркальце.
Этой ночью Ян долго не мог заснуть. Дотянулся до подоконника и спичкой зажег огарок. Пламя отражалось от стекол двойных рам, не убранных на лето, и казалось, что там, за окном, тоже кто-то жжет свечу.
* * *
Дорога домой после молитвы в церкви заняла четыре часа. Катя добиралась, где на попутке, где – пешком. Пришла без сил. Открыла дверь – и первым же делом отметила: Яна нет. Рухнула на кровать и лежала в забытьи, пока в приоткрытое окно не стал просачиваться прохладный воздух. Приняла душ и поехала в казино.
Отстояла смену, как робот. После смены впервые согласилась пойти в бар вместе с другими дилерами. Танцевала и танцевала, выпивая одну бутылку пива за другой. Все мельтешило перед глазами, оглушало, слепило – и не останавливалось, не смолкало, не затухало. Силы закончились внезапно – словно села батарейка. Катя заснула прямо возле столика, на диванчике. Проснулась, когда ее растормошил голубоглазый дилер.
Вышла на улицу. Солнце уже подползло к верхушкам домов. Светило радостно и ласково, словно подлизывалось. Безоблачное небо прорезал белый крест самолетных следов. Толкая перед собой радугу, высвеченную в мельчайших каплях, ползла поливальная машина. Дышалось легко.
Попросила закурить у случайного прохожего.
Сидя на ступеньках, долго выкуривала сигарету.
Потом заехала домой, привела себя в порядок и пошла в милицейский участок.
Она намеревалась уговаривать, умолять, угрожать – лишь бы у нее приняли заявление. Но, оказалось, заявить об исчезновении мог любой человек, а не только родственник Яна.
* * *
Через день бабка разрешила Яну встать, но не прекратила давать то по чайной ложке, то по кружке пить отвары, в основном, горечь на разные лады. Мазала шрам какой-то зеленой жижей. Еще через день Ян надел свою одежду, выстиранную, кое-где нехитро заштопанную, и прошелся до конца деревушки, в которой насчитал не больше пары десятков домом, плюс несколько уже разрушенных до основания. Похоже, деревню планировалось снести, бабкина хата оставалась единственной жилой.
Электричества не было. Газа, канализации. Телефона. Бритвы.
Старуха, имени которой он так и не узнал, варила еду в печи. Хранила – в погребе. Ту, что в стеклянных банках, – опускала на веревке в колодец. Несмотря на свой возраст, оны была расторопной и шустрой, хотя при ходьбе хромала.
Через два дня Ян почувствовал себя вполне здоровым, только при резких движениях ныло в груди. С этого времени у него появились обязанности. Собирал яблоки, срывал какую-то травку с желтыми цветочками, складывал в букетики и подвязывал под крышей сарая для просушки. Мыл пол. Стоя на коленях, вырывал сорняки, из-за которых не было видно картофельной ботвы. И все это время ни он, ни старуха не сказали друг другу ни слова. Молчание, наверное, тоже было целебным, потому что спокойнее, тише становилось на душе.
Через четыре дня Ян проснулся на рассвете – от мерного гула мужского голоса. Некоторое время лежал неподвижно, вслушивался – потом подскочил и стал одеваться. Рванул на кухню – а там бабка наливает водку поджарому седому мужичку.
– А, Ян… – жуя закуску, вроде как поздоровался мужичок и кивнул на табурет, – садись давай.
Ян сел. Слышать здесь чей-то голос, кроме своего, было непривычно и неприятно.
Мужичок вытер руки о засаленные джинсы, протянул ладонь.
– Женя, Марысин внук. Ну, давай, – он наполнил Яну рюмку. – Дрябнем – и за работу.
Ян согласился, с трудом представляя, какая после такого завтрака может быть работа.
Но мужичок не шутил. Едва они выпили пару ледяных стопочек, закусив их яичницей, зажаренной на сале, как Женя повел Яна во двор, где стояли разобранные едва ли не до остова «Жигули». Рядом, на только что скошенной траве, чернели детали машины, рассортированные по принципу, известному только Жене.
От непривычного завтрака живот Яна крутило, но работа спорилась. Чистили, смазывали, устанавливали тормозные барабаны, колодки, накладки, генератор, стартер – возвращали к жизни старенькие, в ржавых веснушках, «Жигули». Солнце припекало голые плечи и непокрытые головы.
Женя к труду был привычный – руки в мозолях. Работал ловко и быстро. Но язык за замком у него не держался. Изливал душу, щедро окропляя скорострельную речь междометиями, не все из которых Ян слышал раньше.
Женя рассказал о своей семье – развод, двое деток, сожительница с сыном-подростком. Сейчас совсем не те дети, не те игры… О любимой работе автослесаря, которая так его вдохновляла, что он начал писать о машинах стихи. О теще, вынимающей душу даже после развода. О небе, на которое он любит смотреть. О высоте.
Вернулись после полудня, мокрые от пота. Помылись обжигающей колодезной водой. Снова выпили. Внучок хоть и размяк, но на бабку стыдливо косился и выраженьица свои держал при себе.
– Так ты животных любишь? – спросил Женя, опрокинув стопку.
Ян приподнял бровь.
– Марыся говорит, когда в бреду лежал, все шептал «котенок, котенок…» – пояснил внук.
Ян не нашелся, что ответить.
Странное дело – подсознание. Ведь так он называл Кэт всего пару раз. Почему же в беспамятстве он выбрал именно это слово?..
А Женя все говорил и говорил. Взаимной откровенности, к счастью, не требовал. Ян охотно слушал его, время от времени густо намазывая домашней тушенкой скибы хлеба.
