Текст книги "Ведьма бывшей не бывает (СИ)"
Автор книги: Анастасия Никитина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
ГЛАВА 19
Под ногами что-то тихо захрустело, запахло сырой пылью и запустением. Я покачнулась, нелепо взмахнув руками. Попыталась удержать равновесие, шагнув назад. Но вместо этого что-то врезалось под коленки, и я плюхнулась на пятую точку, основательно приложившись затылком.
– Да чтоб тебе! – выругалась я, хватаясь за голову, и только тут осознала, что веление занесло меня явно куда-то не туда.
Это была избушка. Но и только. Тут явно давно никто не жил. Маленькое оконце скалилось разбитым стеклом. На полу и на лавке, где я сидела, лежал слой прошлогодних листьев, а может, и не один. С потолочных балок свисали полуистлевшие пучки трав и клочья чёрной паутины. Давно не беленый бок русской печки, занимавшей добрую треть комнаты, красовался сетью серых трещин. Рядом стояли закопчённые чугунки и какая-то кухонная утварь. И всё это было покрыто толстым слоем пыли. Только несколько отпечатков моих ног нарушали картину запустения и заброшенности.
– Класс... – я откинулась на стену, с которой минутой раньше познакомился мой затылок. – Ну, и где я?
Разумеется, мне никто не ответил
– Люди, ау! – крикнула я.
С потолка свалился толстый паук и шустро метнулся под печку.
– М-да... – я провела рукой по поверхности лавки, на которой сидела, и посмотрела на почерневшие от грязи пальцы. – А где табличка «Осторожно, окрашено временем»?
Я встала и попыталась почистить сарафан, выглядевший ещё гаже. Но сумела только размазать пыль ровным слоем по всем подолу.
– Ну что за жизнь такая? У Емели, вон, печка, и та ехала куда скажут. Даже у дурака щучье веление работало. А я сама по нужному адресу попасть не могу. Всё через задницу. Вся жизнь через задницу!
Сарафан не отчищался. В разбитое окно тянуло неприятным сквозняком и чем-то затхлым. И в довершение всех бед на дворе вдруг проснулись лягушки. Целый хор лягушек, которые разом принялись квакать. Да так громко, что у меня моментально разболелась голова. Я бросила безуспешные попытки привести себя в порядок, плюхнулась обратно на лавку и разрыдалась.
Я оплакивала сразу всё. И обиду. И свою запутанную жизнь. И неудавшуюся любовь. Словно со слезами из меня могла выйти вся та боль, которая комком собралась в груди, терзая сердце и душу ледяными иголками.
Слёзы помогли. Не то чтобы я выбросила из головы двойное предательство Ильи. Нет. Мне казалось, что этот проклятущий опыт останется со мной до конца моих дней. Но слёзы будто смыли боль куда-то на дно души. Я о ней помнила, я чувствовала её ежесекундно, но параллельно могла мыслить сравнительно здраво, не срываясь в истерику при каждом случайном воспоминании. Правда, времени это заняло вагон и маленькую тележку. Кое-как опомнилась я уже глубокой ночью, да и то тело ломило так, будто я не сопли на кулак наматывала, а в одиночку разгрузила парочку вагонов с углем.
Исследовать во мраке безлунной ночи, куда меня занесло вместо избушки на курьих ножках, у меня не осталось ни сил, ни желания. Я свернулась клубочком на той же лавке, где рыдала, обхватила колени руками и опустила явно распухшие от слёз веки.
Несмотря на царивший в домике холод, сон явился мгновенно. Я ухнула в него как в чёрное бесконечное ничто, а когда секунду спустя открыла глаза, в разбитое окно уже вовсю светило солнце.
Я села, хрустнув суставами как старая бабка. А потом поспешно вскочила на ноги. Солнце солнцем, но в избушке его явно не хватало: у меня зуб на зуб не попадал от утренней прохлады.
– Хорошо хоть на этот раз без росы обошлось, – хмыкнула я, невольно вспомнив свою первую ночёвку у избушки на курьих ножках.
Попрыгав минут пять вокруг засыпанного прошлогодней листвой стола, я разогнала застоявшуюся кровь настолько, что даже немного вспотела.
– Так-то лучше. Теперь понять, куда я угодила и как отсюда выбраться...
Впрочем, от последнего пункта плана я по зрелому размышлению отказалась. Избушка стояла на болоте. На самом настоящем, с кочками, бочагами и островками ярко-зелёной предательской травы, под которой скрывались глубокие омуты. Не зная броду соваться в эту воду было бы очень чревато. А «брод» мне на ум пришёл только один: щучье веление.
«И куда? – задумалась я. – Просто так без адреса не отправишься. Значит, у меня три варианта: к папаше, к Яге и... И ещё один, про который даже думать не хочется».
Называть вероломного богатыря по имени я даже мысленно отказывалась: слишком свежо, слишком больно.
Но и другие адреса не вызывали энтузиазма. Во-первых, именно там меня будут искать в первую очередь, если, конечно, будут. А во-вторых, я сама не желала видеть ни Ягу, ни князя. Рассуждала я вслух: звуки собственного голоса немного успокаивали. Настолько, что, поворчав минут десять, я громко выдала: «Остаюсь!» и даже кулаком погрозила туда, где в моём понимании находился стольный град русичей: к папаше не хотелось особенно сильно.
«А с голоду тут не помрёшь, царевна болотная?» – ехидно ввернул внутренний голос.
– Брысь, шизофрения, – фыркнула я.
– Шиза... Кто? Ты чего это бранишься не по-нашему? – отозвалась говорливая галлюцинация.
Взвизгнув, я резво развернулась на месте: в окно заглядывало нечто зелёное и лохматое. Я даже удивилась, как не заметила его присутствия раньше: от пришельца так несло тиной, что слёзы из глаз вышибало.
Попятившись, я настороженно уставилась на гостя:
– Ты кто такой?!
– Водяной я!
– Водяной? – я демонстративно зажала пальцами нос, вспомнив, что испуг лесной нечисти показывать никак нельзя. – А пахнет от тебя как от болотного.
– Но-но-но! – заколыхался пук полусгнивших водорослей. – Поговори мне ещё! Я тут полновластный хозяин! Утоплю, и станешь русалкой!
– Болотной? Обойдусь, – фыркнула я. – Русалки, они, знаешь, какие красивые?
– Какие? – заинтересовался водяной.
– Вот такие... – я закатила глаза и надула губы утиной гузкой, изобразив подобие инстаграмной фито-няши из реального мира.
– Дуры, что ли?
Я расхохоталась, плюхнувшись на грязную лавку:
– Может, и дуры, зато красивые. Да ты что, русалок никогда не видел? Тоже мне водяной называется.
– Вот как раз собрался посмотреть, – с намёком прошипел тот. – Выйди, девица-красавица, на двор по воду. Жемчугов дам...
– Ага, щаз. Уже бегу, – усмехнулась я.
– Да что ж ты такая несговорчивая-то? Сама же говорила, что русалки красивые.
– Болотные? Не уверена.
– Да не болотник я, а водяной! – взорвался гость.
– Оно и видно. То-то на гнилую кочку смахиваешь.
– А так? – он на мгновенье пропал из поля зрения, а секунду спустя в окошко уже заглядывал русоволосый красавчик.
Меня перекосило раньше, чем я успела понять, что, собственно, произошло: с недавних пор на красавчиков у меня наблюдалась стойкая аллергия.
– И так тиной шибает, – пожала плечами я.
– Ну и что мне делать? – водяной снова вернул шапку из водорослей. Как ни странно, но теперь в таком виде он нравился мне куда больше.
– Отстать? – предложила я. – Видишь же, что не выгорит дело.
– Вижу. Но не отстану.
– Почему?
– Во-первых, вдруг ты передумаешь. Вчера так рыдала, что я уж думал, сама ко мне придёшь.
– Не дождёшься! – насупилась я.
– Кто знает. А во-вторых, скучно мне.
– Скучно ему... Делом займись.
– Каким?
– Каким... – я обвела глазами комнату, пытаясь сообразить, какие дела могут быть у нечисти. – Да хоть уборкой! Мне вот тоже прибраться надо. Болтать недосуг. Так что ты...
– Так давай я тебе помогу, – обрадовался водяной.
– Да как ты поможешь? – хмыкнула я, представив, как пук вонючих водорослей ползает по полу.
– А легко, – отозвался он.
И в разбитое окно полноводной рекой хлынула кристально чистая вода.
– Мама! – взвизгнула я, с ногами взлетая на лавку. Куда там! Меня моментально окатило по пояс. Тяжёлую суму, которую я использовала вместо подушки, так и вовсе смыло куда-то под лавку. – Ты чего творишь, нечисть чёртова?!
Но водяной меня то ли не услышал, то ли проигнорировал. Вода всё прибывала. Булькнув, утопли тяжёлые чугунки. Поплыли мимо, видимо, деревянные миски и ложки. У ножек тяжёлого стола поток закрутился небольшим водоворотом, увлекая за собой прошлогоднюю листву и мелки веточки. Наконец под давлением воды распахнулась дверь, которую я, к счастью, вчера и не подумала закрыть на задвижку. Тёмный сель вместе с посудой и прочим скарбом рванулся наружу.
– А помогать, оказывается, весело, – хохотнул водяник. – А ну-ка ещё тут поможем!
Струя воды ударила в потолок. Я мгновенно промокла до нитки. Водяник не поскупился, бил как из гигантского брандспойта. Меня буквально смыло с лавки, как какой-нибудь горшок.
Отплевавшись и обнаружив, что сижу на полу в грязной луже, я взбесилась окончательно.
– А ну прекрати, помощничек чёртов! – заорала я.
Куда там. Болотный весельчак как раз занялся «помывкой» печки, и по крыше забарабанили струи воды, фонтаном ударившей из трубы в небо.
– Ах ты, скотина!
Вне себя от злости, где ползком, где на четвереньках я выбралась сначала в короткие сени, а уже оттуда вывалилась на двор. В перилах низкого крыльца застрял ухват, вымытый из избушки вместе с прочей утварью, оставшейся от прежних хозяев. Недолго думая я схватила его двумя руками и по щиколотку в воде рванула в обход избы.
– Засохни, плесень болотная! – рявкнула я, налетая на вредоносную нечисть со спины и прижимая его ухватом к мокрой бревенчатой стене.
Надо мной что-то грохнуло. «Трубу печную завалил, скотина!» – осенило меня, и я сильнее надавила на дубовую ручку ухвата:
– Засохни, сказала!
В груди зародилась горячая пульсация, руки, несмотря на липнущую к коже мокрую и холодную одежду, потеплели. Но я всё это едва замечала, изо всех сил вжимая ухват в бесформенную кучу водорослей.
ГЛАВА 20
– Пусти его, хозяйка, – раздался за моей спиной скрипучий голос. – Потом жалеть будешь.
Я была настолько зла, что даже не испугалась:
– Не буду!
– Будешь, будешь, – незнакомец за моей спиной рассмеялся серией сухих щелчков и потрескиваний. – Почитай лет десять твоя бабка его сюда заманивала-приваживала.
– А я отважу! – огрызнулась я и тут сообразила, что мне только что сказали. – При чём тут бабка?
– Отпусти дурня молодого. И пока он прибирается, сядем рядком да поговорим ладком.
– Ладно, – неохотно согласилась я и опустила ухват. Потрёпанный и пересохший водяной с сухим шорохом съехал на землю и жадно припал к ближайшей луже. – Но смотри мне...
Кучка водорослей не в пример меньше утренней опасливо отползла подальше.
– Сказала бы сразу, что ведьма, – обиженно проворчал водяной.
– Вот ещё. Буду я всякому болотнику представляться.
– Я не болотник, водяной!
– А ты поговори подольше, так хозяйка из тебя домового сделает, – фыркнул пенёк, на который я как раз намеревалась сесть.
С самым независимым видом, мол, именно так и планировалась, я несколько раз наклонилась в разные стороны, изобразив подобие разминки, и передвинула седалище на ближайшую корягу.
– Я хозяин здешний, – представился пенёк.
– Леший, значит, – кивнула я.
– Леший, – согласился тот.
– Что ж у тебя на вверенной территории нечисть буянит?
– Где?
– В лесу твоём, – пояснила я. – Хотя где тут лес? Если и было что, так давно сгнило. Болото сплошное.
– Заснул я, – виновато отозвался леший. – Старый стал. А лес наш местные побаиваются. Вот и опростоволосился, дурака этого из виду упустил. Недаром бабка твоя тут лет двадцать обреталась. Приманила таки обормота.
– Какая бабка? – спросила я, мимоходом покосившись на водяного. Ни одной лужи в огороженном остатками плетня дворе уже не осталось, а забияка старательно посыпал мелким речным песочком заросшие мхом тропинки.
– Это уж тебе виднее, кем тебе Яга приходится. Мож, родная, а мож, троюродная. А мож, и не бабка вовсе, а тётка какая-нибудь внучатая. Но кровь вашу я завсегда распознаю. Давненько уж на свете живу.
– Понятно... А мы хоть в какой стране, лесной хозяин?
– А мне почём знать? – хмыкнул пенёк. – Я нечисть неучёная. Всю жизнь сиднем на одном месте просидел.
– Ага... Давай, давай, – усмехнулась я. – Ты ещё начни прибедняться. Одного вон бедного обидели – представиться ему не поспешили. Другой – пенёк пеньком. Ничего не знаю, ничего не вижу, ничего никому не скажу.
– В какой стране, не знаю, – упрямо повторил Леший, и я поняла, что склочность прилагается к этой братии вместе с корой и шишками. – Но при бабке твоей всё больше берендеи захаживали.
– Значит, Берендея... – пробормотала я, не зная, радоваться, что меня не занесло в какую-нибудь Англицию, или нет.
– Она самая, – подал вдруг голос водяной. – А за пущей поля. Да река большая. Прямо через стольный град течёт. Хороша! Широкая, глубокая, у берега омут на омуте. Только хозяин речной злой. Мигом осерчал. Я и булькнуть не успел – сразу на меня тритонов натравил...
– Будешь тут своеволить, и я осерчаю, – буркнула я.
Так подробно узнать о близости столицы, а значит, и одного богатыря со всем его многочисленным семейством, я точно не хотела.
– А я что... Я ничего... Прибираюсь тут вот...
Я со скепсисом посмотрела на гнилую корягу, которую вертел из стороны в сторону оклемавшийся водяной, и кивнула на избушку.
– Лучше дом просуши!
– Да что я тебе, домовой, что ли? – насупился было водяник. Но мне достаточно было приподнять ухват, как он тут же метнулся к избушке. – Я повелитель воды! Куда до меня какому-то домовому?! В лучшем виде сделаем, хозяйка, не сомневайся!
– Балбес, – покачала головой я.
– Как есть балбес, – согласился леший. – Ну что поделаешь. Все там были. А ты к нам надолго, хозяюшка? Али как бабка твоя, налётом-перемётом?
Я окинула коротким взглядом поляну, болото, вплотную подступавшее к остаткам плетня, избу, почерневшую от времени и воды, но всё ещё крепкую, и кивнула.
– Надолго, дед, надолго. Кабы не навсегда.
– Отчего ж только «кабы»? – заметно обрадовался леший. – Мы к тебе со всем почтением и старанием.
– Проголодаюсь, и придётся к людям идти, – хмыкнула я. – А то знаю я ваше племя лесное: за каждую поганку душу вынете.
– А она у тебя есть, душа та? Мнится мне, что оставила ты её кому-то, да назад забрать не потрудилась.
– Поговори мне ещё! – вспыхнула я, хватаясь за ухват. – Одного просушила, другого и подогреть могу!
– Не серчай, хозяйка... Место у нас заповедное, силой отмеченное. Такому без ведьмы никак нельзя, – попятился лешак. – Я ж не из пустого интересу спрашиваю.
– А из любого не надо, – буркнула я. – Была душа, да сплыла. Всё моё – при мне. Бывшая я, лесной хозяин. Никому не нужна, и мне никто не нужен.
– Ведьма бывшей не бывает.
– Да я ж не в том смысле! – начала было объяснять я и осеклась.
– А я в любом смысле, – оставил за собой последнее слово дедок.
Квакали вездесущие лягушки. Сучковатый пенёк-леший хлопал выпуклыми глазами. Водяник, делая вид, что не прислушивается к разговору, тонкой струйкой лил воду под крыльцо, быстро затягивая зеркальную гладь ковром зелёной болотной травы. Медленно, словно во сне я повела рукой параллельно земле, как учила когда-то Ядвига. Трава взметнулась вверх, опутав мокрого вредителя, и подняла его на два метра над землёй. «Вернулась сила...» – осознала я наконец, глядя, как он верещит, трепыхаясь в воздухе и силясь вырваться. Но трава, повинуясь моей воле, держала крепко. Я даже почувствовала, когда водяник вспомнил про собственные таланты и попытался изничтожить свои путы, вытянув из зелёных плетей всю воду, и принялась подпитывать их водичкой из им же устроенного бочага. Одежда на мне высохла сама собой. Правда, чистоты это ей не добавило, но я хоть мёрзнуть перестала. Мокрая тряпка, она и в Африке холодная.
– Да я же только пошутить хотел! – визжал водяной. – Кому от этого плохо? Ну, в крайнем случае появилась бы у меня русалка. Ну что за водяной такой без русалок?! Мне русалок обещали!
– Ой, дурак... – протянул леший. – Ведьмы, они, как то самое, не тонут.
– Как то самое... – эхом повторила я. – Ну и сравнения у тебя, лесной хозяин.
– Мы нечисть необученная, – снова занудил пенёк.
Но я его уже почти не слушала. Махнула рукой, приказав траве отпустить вредного водяника, и подошла к нему.
– Значит, так... В моём ведьмовстве убедился?
– А как же, матушка, – залебезил тот.
Разумеется, верить этому проходимцу на слово я не собиралась. Такому только поверь – мигом в болоте искупает. Тонуть я и вправду не собиралась: на самый крайний случай у меня всегда оставалось «щучье веление». Но и пачкаться всякий раз, когда местный шутник совершит очередную попытку обзавестись русалкой, не хотелось.
– Какая я тебе матушка? Я бы такого сыночка в колыбели удавила.
– Хозяюшка, – поправился он.
– А раз хозяюшка, так слушай. Как леший сказал, места тут заповедные, которым без ведьмы никак нельзя. А болоту никак нельзя без болотника. Смекаешь?
– Я водяной! – попытался отползти от меня подальше вредитель.
– Водяной, а развёл тут форменное болото! В должности-то и понизить недолго. Был водяной, а стал болотник. Так что выбирай. Или ты водяной и наводишь тут порядок. Или болотник, и порядок не наводишь. Но тогда уж не обессудь. Порядок я сама наведу. Вон леший мне подскажет, как приличного водяного завести и от лишнего болота избавиться.
Лешак на этот раз не стал кокетничать, только со скрипом закивал:
– Со всем старанием, хозяйка.
– Так болото прежняя ведьма развести велела! – взвыл водяной, видя такое единодушие.
– У себя на дворе? – я с долей скепсиса приподняла левую бровь и покосилась на бочаг прямо перед крыльцом.
– На двор я не лез. А тут только пошутить хотел, – пробурчал он.
– Ну и что ты выбираешь?
– А то мне самому приятно в грязи сидеть. Ни одну русалку не заманишь! Водяной я! Все болота осушу.
– А вот все, пожалуй, что и не надо, – вмешался леший. – Тебе, хозяйка, конечно, виднее, но ни к чему окрестному люду к тебе лёгкую тропу открывать, оглянуться не успеешь – тракт протопчут. И не будет тебе покоя ни днём, ни ночью.
– Это точно, – нахмурилась я. В ушах явственно прозвучало нахальное «Хозяйка! Отворяй! Гостя принимай!», и меня передёрнуло. – Осушить болота вокруг избы. Так, чтобы мне лягушки спать не мешали. И лес не загаживать. Вы уж с лешим сами разберитесь, где болотом путь перекрыть, а где и бурелома простого хватит.
– Кое-где можно и просто стёжки-дорожки перепутать, – добавил леший.
– Это уже сами разберётесь, – повторила я. – Потока паломников мне тут точно не надо.
– Стёжку старую оставлять? – деловито поинтересовался водяной.
– Какую?
– Прежняя ведьма велела сделать. Мол, кому по большой нужде, тот пройдёт. А досужие болтуны – забоятся, – пояснил лешак.
Я задумалась. С одной стороны, всё правильно. Мало ли у кого какое горе. С другой, мне самой не помешает связь с «большой землёй». Леший вроде на грибы или на зайца какого жадничать не станет, но кто его знает. Да и хлеба хочется порой... Но все эти размышления с лихвой перекрывались другим. Если сюда будут шастать люди, то рано или поздно слух о новой ведьме дойдёт и до столицы. А тогда жди гостей из тех, кого я видеть не желала совершенно или желала слишком сильно, но права такого не имела.
– Подумаю, – сказала наконец я. – Пока пусть остаётся. Но чтобы без моего ведома ни одна муха по этой тропе не пролетела.
– Не пролетит, хозяйка, не сумлевайся, – проскрипел леший.
– Ты что скажешь, вредитель?
– Я не вредитель, – заныл было водяной, но, наткнувшись на мой не предвещавший ничего хорошего взгляд, сбился. – Сделаю.
– Отлично. Начать можешь с того, что уберёшь яму от моего крыльца. А уж если вон там по краешку ручей пустишь, то будем считать, что ты твёрдо встал на путь исправления.
– И русалкой наградишь?! – подскочил тот.
– Наградить не награжу, – покачала головой я. – Ещё только не хватало топить кого-то тебе в угоду. Но как ими обзавестись, со временем подскажу.
Водяной радостно булькнул, и болото у порога испарилось.
– До встречи, лесной хозяин, – я поднялась и, не удержавшись, добавила. – Ты заходи, если что.
Пенёк ожидаемо юмора не уловил и солидно проскрипел:
– Свидимся, хозяйка.
Я посмотрела, как он исчезает в тёмном провале, быстро затянувшемся обратно, и пошла к избе. «Будем надеяться, что домовой пережил купание... Вроде в прошлый раз он его и не заметил вовсе».
ГЛАВА 21
Домовик плаванье под печку не заметил. Как, впрочем, и фолиант-травник, который я открывала с некоторой опаской. Но книга действительно оказалась зачарованной. Несмотря на то, что вытащила я её из мокрого комка своей одежды, на обложке не осталось ни капли влаги. Как и внутри.
В очередной раз запамятовав, в каком из мокрых лаптей обретается домовой, я выставила на лавку оба:
– Прибыли, братец. Принимай хозяйство.
– Да... – протянул дедок, как обычно материализовавшись у меня за спиной, – хоромы-то...
– Тесные? – хмыкнула я.
– Нет. Отчего же тесные? Просторно. Мокрые хоромы. Али у водяного в царстве обосноваться решила, матушка?
– Нет. Скорей уж он у меня.
Домовик сморгнул, уставившись на меня с каким-то странным выражением на морщинистой мордочке:
– То, конечно, дело не моё. И вообще не дело. Водяной, конечно, нечисть разумная. Но не дело это, матушка, честной ведьме с нечистью путаться.
– С нечистью?! – вспыхнула я. – Ты, батюшка домовой, в тапке пересидел? С непривычки голову напекло? Так недолго и обратно в тапок отправиться! С какой ещё нечистью я путаюсь?!
– А с чего это он у тебя обосновался? – ничуть не испугался моих угроз домовик. – Он хоть и разумная, а всё нечисть. И без хозяйского приглашения ему в чужой дом ходу нет.
– Да кто бы его приглашал, – проворчала я. – В окно сунулся да воды налил, паразит.
– Так шашни ты с ним не водишь? – всё же уточнил старичок. – Они порой таким добрым молодцем обернуться могут, что только держись. Особенно молодые.
– Хватит с меня добрых молодцев, – буркнула я. – Они мне ещё на Буяне надоели. Все тридцать три штуки. Кто с ними сравнится?
– Тоже верно, – угомонился наконец домовой. – Я ведь отчего спрашивал. Никак нельзя ведьме, хоть самой завалящей да слабой, с нечистью любови крутить. Они как пиявки. Про любую лябовь расскажут, хоть братскую, хоть мужнину, лишь бы силой натянуться...
– И ты? – хмыкнула я, откладывая в памяти очередной факт о местных порядках.
– И я, – признал домовик, как ни в чём не бывало.
– Как? – опешила я.
– А вот так. Не с тобой, с тобой у нас другая каша. Домовой с хозяйской кровью жизнью повязан – станет её слабить, и сам ослабнет. А вот была бы у тебя служанка али воспитанница кака...
Старичок мечтательно закатил глаза.
– Но, но, но, ты полегче, хозяин, – нахмурилась я. – В моём доме никто никому голову морочить не будет.
– Да я-то что, – спохватился тот. – Я так, в порядке примера и назидания. Дескать, опасно это. И это вот тоже. Ишь как плесень по балке пошла. Не приберёшь, так и прогниёт до самой серединки. Духнет, и нет ведьмы. Эдакой дровенякой да по буйной головушке, никакая сила не поможет, ибо вышибет её из головы.
– Вместе с мозгами, – проворчала я, оценив манёвр домовика. – Сильно прогнило-то?
– Сильно, – закивал тот. – Ой, сильно, матушка. Лет через пятьдесят как есть рухнет.
– Я столько не проживу, – с облегчением фыркнула я.
– Проживёшь, матушка, – на полном серьёзе возразил домовик. – Особливо если с нечистью путаться не станешь.
– Да не путаюсь я ни с какой нечистью!
– И я про то, – закивал старичок, хитро сверкая глазами. – Ты, матушка, выдь на двор, цветочки собери, что ли. Али дров у лешего спроси. А я пока тут приберусь.
Я только головой покачала и пошла на двор. Мало ли какие порядки у домовых. Хотя посмотреть на его работу было бы интересно. В избушке на курьих ножках всегда царил образцовый порядок. Но вот летающих веников, самомоющихся тарелок и ползающих по полу тряпок я не встречала ни разу.
«Ладно. Будет ещё время насмотреться, – подумала я, выйдя на покосившееся крыльцо. – Застряла ты, матушка, тут походу надолго».
Двор основательно преобразился. Начинающаяся у самого крыльца дорожка, посыпанная свежим речным песком, почти сразу распадалась на две. Одна скрывалась в чаще леса, за покосившимся плетнем. Там, разумеется, никакого песка не было и в помине, зато на каждом шагу торчали корни и камни. Другая заворачивала за угол избы. Недолго думая, я пошла по ней.
Водяной указание выполнил со всем старанием. У плетня из кучи камней бил родник. Вода, образовав водопад в миниатюре, стекала в небольшой природный бассейн метра полтора в диаметре, а уже оттуда катилась по мелким камешкам куда-то в лес.
«Природный, как бы не так, – я мысленно посмеялась над своим определением. – Впрочем, нечисть – она же тоже часть природы. Вроде как. Надо будет у домового уточнить».
Я присела на корягу и опустила руку в воду. В горле тут же запершило, и я вспомнила, что не пила почти сутки, если не считать ту воду, которой наглоталась по милости водяного в избушке. Но там ещё неизвестно, попила или поела грязи пополам с прошлогодними листьями и паутиной.
«То-то есть до сих пор не хочется», – передёрнулась я, вспомнив нехорошим словом вредителя-водяного. На языке почувствовался какой-то гадкий грибной привкус. Я понимала, что сработало самовнушение, и на самом деле никакой дряни у меня во рту нет. Но всё равно поспешно набрала в горсть холодной воды и напилась.
Жажда прошла, но зато проснулся голод. «Леший зайцем, может, и поделится, – с сомнением протянула я, глядя на свое искажённое отражение в колышущемся зеркале воды. – Но что я с ним делать буду?»
Когда мы путешествовали с Ильёй, он приносил дичь из леса уже освежеванной и выпотрошенной. Видимо, не хотел смущать мою предполагаемую тонкую душевную организацию. «М-да, – пришлось констатировать мне. – Я понятия не имею, что делать с полным комплектом зайца: шкура, внутренности, там же где-то ещё и желчь должна быть. Пока до мяса доберёшься – семь потов сойдёт. И вообще зверушку жалко... Решено. Остановимся на вегетарианском меню ввиду отсутствия иных вариантов».
Я огляделась, но о наличии огорода напоминали только бугры, заросшие мхом, которые принять за грядки можно было только при наличии совсем уж буйного воображения. Скорее они смахивали на могилки предыдущих самонадеянных идиотов, вздумавших пожить на болоте в гордом одиночестве.
«Хех... Меню выбрали, а официантов что-то не видать, – пробормотала я себе под нос. – Похоже, придётся к людям идти раньше, чем хотелось бы. Только на что еду менять? Денег-то у меня нет».
Поворчав для порядка ещё минут пять, я встала и направилась к избе. Стоило посоветоваться с домовым: как-то же Яга тут жила и юбки по деревням на хлеб не меняла. Может, дедок слышал что-нибудь?
– Колдовала, матушка? – проскрипел леший, буквально выросший у меня на дороге.
Я с трудом подавила гневный вопль: едва не напоролась глазом на особо выдающийся сучок.
– Нет, не колдовала, – буркнула я, справившись с приступом злости. Ругаться сейчас с лешим было бы чревато. – Думала, где буду еду доставать. Я же, как видишь, без багажа.
– Без чего?
– Без запасов, – со вздохом пояснила я.
«Надо же. Сколько уже тут пережить успела, а двадцать первый век из меня так и не выветрился».
– Так бабка твоя тоже запасы с собой не носила.
– И как она тут жила? – заинтересовалась я.
– А чем мы подсобим, что людишки принесут в благодарность за помощь, тем и жила.
– Какие скромные запросы, однако, – хмыкнула я.
– Чего?
– Да так... Спрашиваю, и мне подсобите, или как?
– А как же иначе, матушка. Я за тем и пришёл. Ты говори, в чём у тебя нужда. Мож, дровишек прислать? Тут-то, поди, ничего в дровянике не осталось: всё сгноил водяник бестолковый.
Мы одновременно посмотрели на два гнилых бревна, торчавших у остатков плетня.
– Тут и дровяника не осталось...
– Значится, пришлём. Ещё чего-нибудь желаешь? Земляника в этом году шибко ароматная уродилась. С куста возьмёшь, али сразу сушёной?
– Так... Погоди, – остановила я лешего, чувствуя, как в груди зарождаются неприятные подозрения. Ну не мог представитель этого племени так радостно разбазаривать лесные богатства. Или мне попался единственный на весь мир леший-альтруист. – Ты что это такой добрый, лесной хозяин?
– Дык мы завсегда... Со всем почтением... – со скрипом замялся леший.
– Ты прямо говори, не юли, – нахмурилась я.
– Зельеце бы морочное подновить. Выдохлось за столько-то лет, – выдал наконец тот. – Обнаглели людишки. Всю опушку истоптали.
– Ну, так не просто так же топчутся, – с сомнением протянула я, вспоминая, что что-то такое читала в своём травнике.
– Не просто! Сразу сапогами, – с возмущением проскрипел лешак.– Дубы столетние на дрова рубить повадились, басурманы! Напротив роща стоит сухая-мёртвая – руби-не хочу. Но нет. Туда топать на двести шагов дальше! К нам тащатся. Скоро ничего не оставят от пущи заповедной.
– Спокойнее, – остановила я словесный поток. – А сам куда смотришь? Увидел топор не по делу, так заблуди дровосека, чтобы впредь неповадно было.
– Негде блудить, – хмуро пояснил он. – Так проредили, что через половину леса аж от болота их село видать.
– Так... А раньше? Пока было не «видать аж от болота». – прищурилась я. – Проспал?
– Не погуби, матушка! – взвыл лешак, обрушив на меня такой шквал стенаний вперемешку с извинениями, что у меня голова загудела.
– Спокойно! – я обошла беснующийся пенёк по большой дуге. – Я посмотрю, что смогу сделать.
– Вот спасибо, хозяюшка, – мгновенно успокоился лешак.
«Вот актёр, – ухмыльнулась я про себя. – Провел, как младенца!»
– А дрова ты всё-таки пришли, – напомнила я, чтобы не выглядеть совсем уж дурочкой. – И земляники с грибами.
– Сушеных али свежих, матушка? – заискивающе изогнулся пенёк.
«Чёрт. Как он так поворачивается? – невпопад подумала я, глядя на изогнувшуюся под невообразимым углом корягу. – Это же деревяшка, не змея, в конце-то концов!»
– Так каких, матушка? – напомнил о своём присутствии леший.
– Тех и других, – хмыкнула я. – Да, и ещё...
Леший, не дожидаясь, завершения фразы ухнул под землю, как мощный бур.
– Я хотела сказать «спасибо», – с ухмылкой крикнула я в быстро затягивающуюся дыру посреди дорожки.
Слово эхо отразилось от стенок, а несколько секунд спустя тропинка вновь выглядела совершенно нетронутой. Даже отпечатки моих ног, ведущие к ручью, оказались на месте.
«Силён!» – я покачала головой и пошла к избушке. Начиналась та самая жизнь, которую я хотела с тех пор, как поняла, куда угодила. Свободная жизнь свободной ведьмы-травницы. Даже первый заказ уже поступил. Если бы не горечь, илом осевшая на дне души после посещения Мурома, я бы, наверное, чувствовала себя совершенно счастливой. Но особо внимательно задуматься об этом мне не позволили... Впрочем, это меня уже не удивляло. Мне вообще редко оставляли время на «подумать», и тот день не стал исключением.
