Текст книги "Нф-100: Адам в Аду (СИ)"

Автор книги: Анастасия Галатенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Выслушав Бладхаунда, Януш нахмурился.

– Кристалл, давно и хорошо прошитый, меняет цвет? Ты сам это видел? Если бы я услышал об этом не от тебя, я бы не поверил. Это противоречит самой сути нейрокристаллизации! Эти цвета определяются там, – палец Януша указал в потолок. – Мы не можем вмешиваться. Мы можем только бережно сохранить и стараться при этом не испортить божий замысел. Помочь проявиться уже заложенной в кристалле красоте.

– Скорректировать?

На лице Януша промелькнула брезгливость:

– Кому-то кажется, что это они создают шедевры. Это глупцы, Блад. Не верь им.

Помолчали. Януш пригубил кофе, потом заговорил снова:

– Есть в нашем ремесле такие, кто играет в богов. Смешивают растворы. Гордятся ими. Держат в страшном секрете. Они пытаются менять. И меняют, хотя и не всегда. Все это похоже на блуждания в темноте, ведь никто толком так и не знает, откуда берутся цвета. И потом, знаешь, Блад, я называю это "нечестная работа". Да, именно так.

Януш кивнул, словно полагая словесное подтверждение недостаточным.

– А то, о чем ты говоришь, я считал невозможным. Пытаться что-то изменить, когда работа уже сделана...

Бладхаунд кивнул. Похоже, Януш ему не поможет.

Он допил кофе и поднялся.

Януш проводил его до машины. Когда Бладхаунд уже сел за руль, Януш положил руку ему на плечо.

– Сейчас многие считают иначе, но я верю, что свечение это – от бога, – он снова ткнул пальцем вверх. – Это душа, Блад. Наша, человеческая душа. Мы, люди, научились сохранять ее красоту. Но мы не в силах изменить то, что создано не нами. Понимаешь?

– Думаю, да, – кивнул Бладхаунд, пристегивая ремень. – Спасибо, Януш. Сегодня же позвоню насчет твоей просьбы.

– Спасибо.

– Всего доброго.

И "Тойота" Бладхаунда резво побежала в сторону Москвы.

Первым делом надо было выполнить обещание, данное Янушу, и Бладхаунд достал телефон. Забавно, что ему приходится заниматься поисками тела, но, увы, в умах многих тело и мозг неразделимы. Впрочем, именно это часто помогало Бладхаунду раньше. «Cherchez le corps». А мозг найдется поблизости.

Изготовление тела требовало столь же виртуозного мастерства, как и создание нейрокристалла. Настоящие мастера были в цене. После принятия нынешних законов они остались не у дел, подавляющее большинство предпочло уехать, чтобы безбедно жить на заработанное, остальные – ушли в столь глубокое подполье, что теперь не достать. Запрет не распространялся на нейрокристаллы домашних животных, но спрос и здесь стал падать. Мода прошла, к тому же зеленые уцепились за доводы против экстракции личности и хором затянули, что "раз для людей плохо, то и зверушек мучить не стоит".

Про Артемия Стогова поговаривали, что он готовил тело для президента – на всякий случай. И прошивщик у того тоже был. Верно это было или нет, Бладхаунд не знал, но в том, что Стогов был выдающимся профессионалом, не сомневался. А близость его к власти оставляла надежду, что мастер от дел не отошел.

– Слушаю! – произнес голос в трубке.

– Здравствуй, Артемий. Бладхаунд.

Несколько секунд Бладхаунд слышал только тяжелое дыхание – казалось, Стогов бежал кросс перед тем, как взять трубку.

– А, здорово, брат! – признал он, наконец, Бладхаунда. – Не забыл, значит? Как ты? Все нюхаешь?

– Я по делу.

– Да все по делу. Только вот времена нынче не те.

– Для моего дела это неважно, – и Бладхаунд изложил Стогову суть своей просьбы.

– А! – воскликнул Стогов, поняв, что от него требуется. – Собачка! Собачка – это не противозаконно! Собачку мы сделаем, в лучшем виде. Ты мне пришли только все про нее – ну там порода, размеры, особые приметы и все прочее. Ну и кристалл, понятное дело, замерь – у них стандартные гнезда слишком большие, все равно руками переделывать придется. Адрес запиши.

Бладхаунд послушно записал адрес. Стоя в пробке на въезде в Москву, залез в почтовый ящик и извлек все необходимые файлы. Януш позаботился обо всем – приложил даже аудиозапись лая Келли, чтобы мастер мог отрегулировать тембр.

Дома Бладхаунд застал Степана. Техник сидел за кухонным столом, крутил что-то в электронных внутренностях Тоши и не стал отрываться от работы, когда Бладхаунд вошел в кухню.

– Привет, шеф! – бодро воскликнул он. – Давненько не видались... А старушка твоя ничего, держится. Хотя я б на твоем месте поменял давно. Сейчас такие новенькие делают – ммм! Говорят, появились такие, ну, знаешь, как бабы настоящие, не то, что твоя коробка. И глаз радуют, а может и того, фичи соответствующие имеют.

Степан хохотнул.

Бладхаунд ничего не ответил. Смысла в антропоморфной домашней прислуге он не видел, а для секса существуют проститутки. Зачем мешать мозг и тело, если они хороши каждый сам по себе?

Процессор Тоши лежал слева от Степана. Бладхаунд аккуратно взял его. Небольшой, размером чуть побольше кристалла Янушевой псины. Яркий, синий снизу, переходящий в нежный перламутр сверху. Заводская окраска. У людей такого не бывает.

– Кристалл-то хороший, – сказал Степан, заметив его интерес. – Можно и в новую модель вставить. А если и блок памяти переставить, то это твоя старушка и останется, и она тебе большое спасибо скажет за новое тело. Давай кристалл, шеф. Почти закончил.

Бладхаунд протянул ему нейрокристалл. Степан устроил его в гнезде, прикрыл защитным слоем, затем внешней крышкой и запустил загрузку.

– Все в порядке, шеф! – доложил он. – Ее теперь с полчаса б не трогать, пусть старушка в себя придет. Если что не так, ты свистни, я поправлю. Но мой тебе совет – купи лучше новую. Стоит не так дорого, зато наворотов больше, забот меньше, гарантия опять же... Ну а так, как хочешь, конечно. Бывай, шеф!

Степан ушел. Тоша мирно гудела в углу. Бладхаунд сам сварил себе кофе и ушел к терминалу.

Вызвав информаторий, он взялся за Чистякова. Ровесник века, кандидат исторических наук, выдающийся историограф. Интерес к историческим личностям задал направление всей его научной работе – он старательно искал и находил в кристаллах следы великих деяний носителя, а на досуге пытался смоделировать кристаллы Гитлера и Сталина. На заре карьеры участвовал в грандиозном проекте по заказу церкви – моделировал кристаллы святых. Работал в институте мозга вот уже полтора десятка лет, сперва в отделе историографии, затем принял приглашение во вновь созданное при институте нейрокристаллическое отделение или – как называли его сотрудники и аспиранты, попросту – отдел бессмертия, где защитил докторскую. Там Чистяков проработал пять лет – вплоть до расформирования. После принятия закона о запрете на экстракцию личности молодое подразделение лишилось самого объекта исследований и было обречено.

Сейчас Чистяков являлся главным экспертом практически единственной официальной лаборатории страны. Подчинялся только директору института. Бладхаунд сохранил досье на Чистякова и переключился на директора. Вот с кем обязательно надо поговорить. Возможно, даже раньше, чем с Чистяковым.

Ефим Всеволодович Молодцов. Глубокий старик, но до сих пор возглавляет институт – значит, из ума еще не выжил. Бладхаунд скользнул взглядом по внушительному списку публикаций, в основном посвященных подготовке мозга к прошивке. Сыворотку для замедления разложения тканей после смерти тела изобрели до Молодцова, но он значительно усовершенствовал состав и по праву числился среди отцов-основателей нейрокристаллизации. А главное – именно он в свое время выступил основным инициатором создания отдела бессмертия, который и возглавлял все пять лет его существования. Значит, знает всех, кто проводил эксперименты с нейрокристаллами. Да и о Чистякове может рассказать.

Бладхаунд, забыв про кофе, принялся искать информацию про других ученых, работавших с Молодцовым.

Александр Левченко. Эту фамилию Бладхаунду напоминать было не надо. Ученый и политический деятель, он явился инициатором запрета на экстракцию личности и упорно пробивал законопроект, пока не получил за это пулю в легкое. Кажется, примерно в одно время с Разумовским. Не исключено, что в той же самой стычке. Только были они на разных сторонах – Разумовский с пеной у рта доказывал, что бессмертие прекрасно, полезно и дешево обходится государству. Разумовский не был ученым.

Левченко изучал нейрокристаллы в условиях экстракции, то есть, проще говоря, работал с адамами – в то время в ходу был термин "носители нейрокристаллов". Он доказал, что структура кристалла, в отличие от структуры живого мозга, неизменна, и объяснял этим волну затребованных носителями нейрокристаллов эвтаназий, предшествующих принятию запрета. "Я" не управляет мозгом, – писал Левченко, – а находится в клетке, управляемое извне неизменностью нейронных сетей. Невозможность учиться, невозможность развиваться, невозможность стремиться и достигать поставленных целей превращает жизнь в бессмертное существование в карцере".

Бладхаунд просмотрел список научных работ Левченко. Подавляющее большинство было датировано прошлым десятилетием. Похоже, под конец жизни ученый ушел с головой в политику.

Рядом с именем Левченко часто упоминалась другая фамилия. Вениамин Кривцов был идейным противником Левченко, но при этом, если верить мемуарам его сподвижников, и закадычным другом. Дипломная работа Кривцова была посвящена зависимости цвета нейрокристалла от химического состава крови, и в течение всей научной карьеры он не уходил от этой темы далеко. Кривцова интересовала в первую очередь психология. Он пытался понять, как внутренний мир человека влияет на вид его нейрокристалла. В своих бесчисленных порах с Левченко он отстаивал свой взгляд на бессмертие, полагая, что в вечность нельзя пускать кого попало. Он уверял, что все напасти, о которых говорил Левченко, коснутся лишь тех, у кого нейрокристалл подгнивает еще при жизни.

Вчитываясь в написанные Кривцовым строчки, Бладхаунд подумал, что неплохо бы сперва разузнать, чем конкретно занимался этот человек и каких результатов достиг.

Информаторий не располагал сведениями о том, что Кривцов умер или уехал за границу. Бладхаунд выяснил только, что институт он покинул со скандалом. Злые языки поговаривали, что не последнюю роль сыграло в этом тщеславие – коллеги и соперники Кривцова, Чистяков и Левченко, успели получить докторскую степень, а Кривцов со всеми своими грандиозными идеями остался не у дел.

Выяснить адрес и телефон труда не составило. Бладхаунд устало откинулся на спинку кресла. Определенно стоит позвонить Кривцову и договориться о встрече. А тот, глядишь, и наведет его на какой-нибудь след.

5. Кривцов

Ольга курила, забравшись в кресло с ногами. Кривцову нравились ее ноги – стройные, как у девчонки. Грудь, плечи и живот Ольги были полноваты, однако это Кривцову тоже нравилось. Не нравилась ему только складка на лбу. Она беспокоила. Не должно быть такого у женщины после хорошего секса.

Он положил сигарету в пепельницу, сел на ковер у Ольгиных ног и прижался щекой к ее коленям. Она запустила пальцы в его густую шевелюру. Он перехватил ее руку и поднес к губам.

– Веня...

– Да, любимая...

– Веня, скажи, только честно – ведь он все увидит?

Кривцов отстранился и взглянул на нее.

– Я не очень понимаю, что ты имеешь в виду.

– Его коллекцию, – Ольга тоже закурила. – Он же всех коллекционирует. Наверняка захочет и меня.

– Для этого ему придется тебя убить, – заметил Кривцов.

Ольга взмахнула рукой. Огонек сигареты описал изящную дугу.

– Это не имеет значения. Так что, правда, что по этим твоим кристаллам можно увидеть все, что делал человек в жизни?

Кривцов вдруг заметил оттенки болотного в ее светлых кудрях. Поморщился. Он столько сил вложил в то, чтобы таких оттенков не появлялось.

– Это не так, – терпеливо пояснил он. – Разумеется, по нейрокристаллу невозможно прочитать биографию полностью.

– А как же все эти историки, которые выдают экспертизы? Или это ерунда?

Кривцов поднялся и зашагал по комнате. Эта привычка сохранилась у него с институтских времен – рассуждая, шагать по лаборатории из угла в угол.

– Это не ерунда. Но они никогда не работают с кристаллом вне контекста. Они только подтверждают или опровергают предположения, – он повернулся к Ольге и увидел непонимание в ее глазах. – Ну, давай на пальцах. Скажем, есть у меня кристалл, и я предполагаю, что он принадлежит некоему господину А. Я смотрю биографию А. и ищу следы этой биографии в нейрокристалле. Если они есть – значит, с некоторой долей вероятности можно утверждать, что предположение верно. Нет – значит, скорее всего, это другой кристалл и надо делать другое предположение. Это нудная, долгая и чаще всего неблагодарная работа.

– Но какие-то следы, выходит, остаются?

– Только очень значимые следы. Значимые в масштабах личности. Переломы, меняющие судьбу, ломающие стереотипы. Куда больше влияет на вид кристалла эмоциональное состояние, отношение к себе...

– Значит, он не сможет увидеть в моем кристалле тебя?

Кривцов остановился, затушил сигарету, достал новую и снова принялся ходить по комнате.

– Как он, скажи на милость, сможет разглядеть там меня? Неужели ты думаешь, что из нейрокристаллов машут ручками все, кого когда-либо встречал носитель?

– Надеюсь, ты не станешь махать ручкой. Но то, что я ему изменяю, это ведь значимо в масштабах личности?

– Значимо, если ты хочешь, чтобы было значимо. А можешь – не хотеть, и тогда будет неважно.

– А ты хочешь, чтобы это было неважно? – тихо спросила она, и Кривцов пожалел о своих словах.

Рано. Она еще не понимает.

И досадно. Он столько вложил в нее, что она уже должна бы начать понимать.

– Допустим, – Кривцов поднял руки в успокаивающем жесте, – просто допустим, что он это увидел. Это само по себе маловероятно, но вдруг. И что?

– Он подумает, что я – шлюха.

– И что?

– Я не хочу быть шлюхой! – на ее глаза навернулись слезы.

Кривцову показалось, что есть еще что-то, чего она боится, о чем не говорит.

– Любимая, – он опустился на колени перед креслом и взял ее руки в свои. – Послушай меня, пожалуйста. Как человека, который много лет занимался нейрокристаллами и знает о них пусть не все, но многое. Главное – это твое самоощущение. Если ты будешь чувствовать себя шлюхой, но и нейрокристалл будет об этом кричать. Если ты будешь чувствовать себя свободной и счастливой – то и нейрокристалл покажет личность свободную и счастливую. Ты ведь наверняка видела много нейрокристаллов, верно? И наверняка видела такие, от которых как будто исходит свет. Вот это – нейрокристаллы счастливых людей. Свободных. Понимаешь? Неважно, каких. Неважно, что эти люди делали в жизни. Главное – они были счастливы. И моя цель – слышишь меня? – моя цель в этой жизни – сделать так, чтобы ты стала такой же. Счастливой и свободной. И я сделаю все для этого.

– Правда? – она всхлипнула, совсем по-девчоночьи.

Нейрокристалл ее засветился нежным перламутром.

– Правда, – тихо сказал Кривцов и прижал ее к себе.

На его плечо упали две горячие слезинки. Он поцеловал ее глаза, затем подхватил и бережно уложил на ковер.

– Андрей... – слабо возразила Ольга. – Он услышит...

– Это не его дело, – прошептал в ответ Кривцов, глядя на переливы на лбу и висках. – Я люблю тебя...

– И я тебя люблю...

Свечение стало почти нестерпимым. Кривцов закрыл глаза, но видел свет сквозь веки. Так было даже лучше – ничто не отвлекало от главного. Ради этого он работал, ради этого был терпеливым и нежным, это приносило высшее удовлетворение.

Он кончил в звенящую, прозрачную белизну.

Когда Ольга, наконец, ушла, Кривцов чувствовал себя измотанным до предела.

Он поплелся на кухню, где уже ждал Андрей с чашкой горячего кофе.

– Сколько времени? – спросил Кривцов.

– Начало шестого.

– Черт. Опаздываю.

Он быстро выпил кофе, обжегшись и чуть не опрокинув чашку на себя. Сунул ноги в ботинки, влез в рукава куртки и выскочил из квартиры, хлопнув дверью.

Снова моросил дождь. Кривцов чуть не свернул, по старой привычке, за угол, к старому зданию с колоннами на крыльце. Между колоннами, под крышей, стояли, пережидая дождь, сотрудники института. Киривцов не узнал ни одного лица и прошел мимо. До сквера он добрался с полными ботинками воды, продрогший и в отвратительном настроении. Он надеялся только, что не очень сильно опоздал и девушка дождется его.

Она стояла в одиночестве у неработающего фонтана, держа над головой зонт и внимательно вглядываясь в сумерки. Достала из сумочки телефон – посмотрела на часы.

Уток не было и в помине.

Кривцов закурил и принялся разглядывать девушку.

Не красавица, – отметил про себя Кривцов. Но и не дурнушка. Ее бы сейчас в тепло, и окружить заботой, чтобы на лице появилась улыбка – от тепла и заботы они всегда хорошеют. Ему хотелось увидеть, наконец, ее нейрокристалл, чтобы убедиться, что он не зря пришел сюда под дождем, промочил ноги и продрог вместо того, чтобы провести вечер дома.

Девушка заметила Кривцова и неуверенно помахала рукой. Он приблизился.

– Вениамин Вячеславович? – спросила она. – Добрый вечер.

– Добрый, – отозвался Кривцов.

– Я – Жанна.

– Очень приятно. Пойдемте, Жанна, в кафе. Здесь чересчур мокро.

Он развернулся было в сторону ближайшей кофейни, но девушка продолжала стоять на месте.

– Вениамин Вячеславович...

– Да?

– Я не уверена, что могу говорить в кафе... Очень удачно, что идет дождь, в смысле, – девушка запнулась, – в смысле, что мы тут одни поэтому, а речь пойдет о ваших бывших подопечных...

– Моих подопечных? – Кривцов ничего не понимал.

– Да. Вы же наверняка помните их. Родион, Ваня, Петр Евгеньевич... Помните ведь?

Кривцов мгновенно забыл про промокшие ноги.

– Вы хотите сказать, что мои роботы еще... – он хотел сказать "живы", но в последний момент подумал, что это не самое подходящее слово.

Жанна кивнула.

– Именно об этом я и хотела поговорить. Вениамин Вячеславович, вы обязаны им помочь! Они живут в клетке уже несколько лет, они мучаются, ведь они люди, настоящие, и...

– Погодите. Но по закону их должны были просто разобрать. Достать нейрокристаллы и пустить с молотка. А тела – на переплавку.

Жанна смутилась.

– Я не знаю, почему этого не сделали. Забыли, наверное... А теперь они очень хотят, чтобы их либо признали людьми и предоставили свободу, либо тогда уж как по закону...

Кривцов почувствовал головокружение. Как такое может быть? Это ведь были его опыты, его кристаллы. Его люди. Он изучал свойства их характеров и сопоставлял с внешним видом нейрокристаллов. Он пытался менять их, проверял на них свои выкладки, они были свидетелями его всех побед и разочарований. Когда ему сказали, что опыты придется прекратить, он пришел в ярость. Левченко сделал докторскую на его адамах, а Кривцову, который был уже на пороге того, чтобы опровергнуть его результаты, пришлось отступить. Он ушел, потому что больше не было смысла оставаться. Он не мог заниматься делом всей своей жизни в стенах института – он не сомневался, что Молодцов не станет его прикрывать. Тот высказался вполне недвусмысленно на этот счет. Молодцов всегда потакал Левченко, а на Кривцова посматривал с презрением. И Кривцов ушел, хлопнув дверью и в суматохе прихватив кое-что, что помогло бы ему работать дальше. Мелочь – кое-какие реактивы, иглы, валидатор. И адама. На всякий случай.

А теперь, значит, выжили его, и опять за старое? Кривцов почувствовал, как возвращается старая обида.

– Так опыты с моими роботами продолжаются? – спросил он.

– Нет! – воскликнула Жанна. – Нет, что вы, это же нельзя... Я же говорю, про них забыли! Их не могут выпустить, потому что не считают людьми. Их не могут... разобрать, как вы сказали, потому что они приписаны к отделению бессмертия, и нужна подпись заведующего, а его, отделения, в смысле, уже давно нет... А они же живые! Они чувствуют!

Кривцов подставил лицо под дождь. Он пока не понимал, что делать с новой информацией.

– И что же вы хотите от меня? – спросил он наконец.

– Помогите им. Вы же их всех знаете. Вы работали с ними. Они пытаются написать прошение в правительство о том, чтобы их судьбу наконец решили, их никто не станет слушать... Они же даже не люди. А вы – очень влиятельны, к вам прислушаются, если вы поручитесь за них, им, может быть, позволят остаться жить...

– Они живы сейчас! Если про них узнают, их просто прикажут разобрать.

– Если не получится жить полноценно, они согласны и на это, – горячо сказала Жанна. – Только чтобы не как сейчас. Они же с ума сойдут!

– Не сойдут. Не получится, – ответил Кривцов. В голове его царил полный беспорядок. Ему хотелось в тепло, чтобы спокойно разобраться в себе и ситуации.

Жанна смотрела на него умоляюще. Ее виски начинали золотиться. Кривцов узнал тот оттенок, что покорил его при первом их разговоре.

– Пойдемте в кафе, Жанна, – сказал он. – Мне надо подумать об этом обо всем. И нам обоим не мешало бы выпить чего-нибудь горячего.

– Кто там из них остался? – спросил Кривцов, когда ему принесли кофе. Перед Жанной появился бокал с глинтвейном – девушка отказывалась и смущалась, но Кривцов настоял. Ей нужно снять напряжение и согреться. А он полюбуется результатом.

Жанна принялась рассказывать, Кривцов слушал. Девушка называла имена, а он помнил кристаллы. Фиолетово-синий – профессора, серовато-голубой с подпалинами – художника, коричневатый – клерка. Бежевый, очень недурной кристалл студентика с уродливым иссиня-бурым пятном – его, Кривцова, ошибка. Игла соскользнула при прошивке. Кривцов сначала переживал и пытался исправить недочет, потом стал просто наблюдать, на какие реакции оказывает влияние это пятно. Материала набралось на статью в Nature. С тех пор он еще несколько раз ставил на кристаллы пятна – уже специально.

А вот Иван Михайлович ошибкой не был. Его кристалл, бурый снизу и ржавый сверху, с проступающими черными крапинами, был просто кладезем информации о рефлексах.

Кривцов из каждого пытался сделать совершенство. Вот только устойчивого результата не получалось. Он досконально изучил физику, химию и биологию мозга, он пытался менять проводимость различных путей, скорость сигнала, он вводил в кристаллы реактивы. Множество кристаллов сгорело у него в руках. Но иногда он получал в результате своих опытов такой невиданной красоты материал, что это оправдывало все его неудачи. Он пытался менять окраску кристаллов, и даже преуспел кое в чем, но научиться сохранять результат так и не смог. Ему казалось, что он вот-вот решит и эту задачу, но тут Левченко пропихнул в парламент свой законопроект, и все рухнуло. Для Кривцова. Да и для Левченко тоже. Кривцова передернуло от воспоминаний.

Он судорожными глотками допил глинтвейн и зажег сигарету.

– Вам нехорошо? – спросила Жанна.

– А? А. Нет, все в порядке. Вспомнил кое-что. То, о чем вы говорите – большая часть моей жизни, многое с этим связано.

– Вы поможете? – спросила она с надеждой.

Надежда высветлила ее кристалл. Золотистое свечение, приглушенное дымкой голубого, становилось все отчетливее.

Теперь, отогревшись и слегка охмелев, девушка выглядела красавицей. Спокойное правильное лицо, довольно изящная фигурка – на вкус Кривцова, грудь маловата. Но при таком нейрокристалле это не имело никакого значения.

– Я попробую, – кивнул Кривцов. – Вы простите, что я так неуверенно говорю – для меня это все очень неожиданно.

– Да, конечно, – сказала она.

– Мне нужно все обдумать.

– Да, конечно, – снова сказала она.

Кристалл постепенно гас, и Кривцов почувствовал, что устал.

– Я обязательно свяжусь с вами в самое ближайшее время, – заверил он.

Бокал опустел. Кривцов записал все контакты Жанны и, спешно попрощавшись и сославшись на занятость, вышел в дождь.

По дороге к метро он наступил в лужу. Джинсы намокли по колено. Кривцов выругался. Почему его не могут оставить в покое? Почему вдруг все сразу навалились на него и принялись чего-то требовать? Женщины, адамы, дельцы, Андрей, даже погода – их всех слишком много для него одного.

Кривцов остановился и закурил. Дождь прекратился, но в голове еще шумело.

"Внутри и выше остального сущего существует бытие" – сказал голос изнутри его сознания.

Голос был негромкий, с хрипотцой, не поймешь, мужской или женский. Голос этот был Кривцову знаком. Впервые он появился шесть лет назад, когда Кривцов потерял все и занялся экспериментами дома. Этот голос не позволил ему сойти с ума в одиночестве. И потом несколько раз появлялся, когда Кривцов стоял на распутье.

Кривцов остановился и закурил, ладонью прикрывая огонек зажигалки от ветра и капающей с деревьев влаги.

– Дальше, – велел он.

"Внутри и выше остального бытия существует сущность" – послушно продолжил голос.

– Давай-ка без философии, дружок, – сказал Кривцов. – Хотя, с другой стороны, что есть нейрокристаллы, как не возможность объединить, наконец, химию и философию?

"Из сущностей выкристаллизовываются истины" – согласился голос.

– Ага, – сказал Кривцов.

Сильный порыв северного ветра заставил его вздрогнуть с головы до ног. Кривцов медленно пошел к метро.

– Давай-ка рассуждать, – предложил он невидимому собеседнику. – Ты хочешь сказать, что для того, чтобы познать истину, придется снова окунуться в мир. Я соглашусь, пожалуй. Сущности существуют не только выше, но и внутри. Это и есть работа ученого – сначала погрузиться в мир и изучить его изнутри в процессе эксперимента, а затем возвыситься над ним и обработать результаты уже с позиции "выше".

Кривцова охватила дрожь, не имевшая отношения к холоду. Он забыл про воду в ботинках и озноб.

Мир порожден разумом. Человечеству в руки попала великолепная возможность узнать все о разуме, и, как следствие, о мире. Конечно, мир сопротивляется. И люди – его порождения – тоже. Но не означает ли это того, что он, Кривцов, на правильном пути?

Философия? Пусть. Нейрокристаллы способны не только примирить химию с философией – нейрокристаллы создадут новую религию, новую систему координат.

Пожалуй, он слишком рано опустил руки. Он многого добился, работая в институте – и мир выпустил колючки, лишив Кривцова материальной базы, коллег, поставив его научные интересы вне закона. Но и потом он не прекращал исследований ни на минуту. И отчаявшийся мир снова вторгся в его жизнь, готовя новые испытания. Это было первой значимой победой Кривцова. В конце концов, истина не только выше, но и внутри.

Удовлетворенный собственной трактовкой неожиданных откровений и своей ролью в открывшейся ему картине мира, Кривцов пришел в отличное расположение духа и пошел домой пешком под снова начинающим моросить дождем.

– Ну, и как все прошло? – приветствовал Кривцова Андрей.

– Нормально, – Кривцов бросил ему на руки куртку и прошел на кухню. – Нужно выпить кофе.

– Намек понял, – проговорил Андрей с усмешкой и, расправив на вешалке куртку Кривцова, достал кофемолку. – Так что эта Жанна? Тоже хотела вытащить из тебя бесценные сведения о том, как стать совершенством?

– Ты знаешь, – задумчиво протянул Кривцов, – ей это, пожалуй, ни к чему...

– Даже так? – Андрей поднял бровь. – Когда следующее свидание? Ольга теперь отправится в отставку или останется, как резервный вариант?

Кривцов уловил иронию в его голосе и рассвирепел.

– Тебе не кажется, что ты слишком много себе позволяешь?

– А тебе не кажется, что ты слишком расслабился?

– На что ты намекаешь?

– На те условия, на которые я согласился, оставаясь в этом доме!

Кривцов поморщился:

– А у тебя есть варианты?

– Как будто ты не знаешь меня, Веня.

Андрей снял с плиты турку и налил кофе в чашку. С шутливым поклоном поставил ее перед Кривцовым:

– Ваш кофе, хозяин!

– Благодарю, – буркнул Кривцов.

Положил сахар, размешал, позвякивая ложкой о старый фарфор.

– Послушай, – решил он пойти на мировую. – Ну что я могу сделать? У меня связаны руки, ты же знаешь.

– Когда ты трахаешь баб, у тебя руки не особо связаны.

Кривцов поднял руки, защищаясь:

– Ольга самим своим присутствием в моей жизни служит моим – нашим, Андрей! – целям. Я не могу отказаться от нее. Я, я слишком много вложил в нее. И потом, она – доказательство моей теории. А Жанна... Она сама появилась. Но знаешь, если б я верил в бога, я бы...

Андрей внимательно смотрел на него и молчал. От этого молчания, липкого и мутного, Кривцову становилось не по себе. Он закурил.

– Ну скажи уже что-нибудь, что ли.

– Сказать? – Андрей наклонился к нему. – Я скажу, Веня!

Вместо тишины Кривцова оглушил голос Андрея. Захотелось исчезнуть. Но пришлось слушать.

– Сколько мне еще сидеть в этой дыре? Это я был тебе нужен! Я тебе, а не ты – мне. Зачем? Чтобы изображать чертову прислугу? А это была твоя задумка! Я ненавижу себя не меньше, чем этот сраный мир! Тебя я тоже ненавижу! И я жду, Веня! Я жду действий!

Кривцов затянулся сигаретой. Действий. Всем нужны действия. Миру и впрямь надоело играть в прятки. Ну что же, он уже знает, как именно следует воспользоваться новыми условиями игры.

Он поднял глаза и вздрогнул – черные зрачки Андрея буравили его. На какое-то мгновение Кривцову показалось, что зрачки эти расширились и стали темным болотом, затопившим весь мир.

– Я...

Он опустил голову и посмотрел в чашку. Болото превратилось в черную гущу на дне. Это вернуло Кривцова к действительности.

– Будут тебе действия, – мрачно сказал он. – Готовься умереть сегодня.

– А если я откажусь?

– Я знаю, Андрей. Я, я знаю, что делаю.

Не дождавшись ответа, Кривцов поставил чашку на стол. Ушел к себе, включил терминал. Быстро просмотрел новые письма. Спам. Привычным движением он смахнул их в корзину. Жанна. Золотистый нейрокристалл, уникальный, совершенный... Кривцов потратил на письмо ей больше часа. Затем откинулся на спинку кресла, потянулся, закрыл глаза. Внутренним взором осмотрел все тело, прислушался. Вдохнул и выдохнул несколько раз. Все в порядке.

Резким движением Кривцов поднялся, открыл ящик стола, достал оттуда небольшую коробочку. Откинул крышку, пробежал пальцами по стикерам, наклеенным на крошечные пакетики с порошками. Поколебался, затем выбрал два.

Сегодня умереть предстояло не только Андрею.

6. Ро

Бунтарь постучался к Ро ближе к вечеру.

Ро сидел, положив планшет на колени, и пытался рисовать товарищей по несчастью. Но почему-то все, что бросалось в глаза при одном только взгляде, на бумаге отображаться не спешило. Ро извел несколько листов и изгрыз карандаш без толку. "Хреновый ты художник, – сказал себе Ро. – И, признайся самому себе честно, ты всегда таким был, и застрявшие в развитии мозги тут ни при чем."

Ро отшвырнул карандаш в угол и чуть не попал в вошедшего Бунтаря.

– Опять ты? – с досадой спросил он.

– Я, – гость быстрым шагом подошел к Ро и сел рядом на диван. – Я весь вечер общался с нашими друзьями и понял, что все это – путь в никуда. Так они ничего не добьются. Знаешь, почему?