Текст книги "Стеклянный Дворец (ЛП)"
Автор книги: Амитав Гош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)
Глава четырнадцатая
– Савант.
Убрав бинокль от глаз, король указал в направлении бухты. У пристани стояла на якоре лодка, большое местное судно, которые здесь называли хори – катамаран с глубокой посадкой и единственным балансиром.
– Савант, он уезжает.
– Мин? – было еще очень рано, и Савант принес королю чашку чая, который тот любил пить днем.
– Человек, который прибыл третьего дня на бомбейском пароходе. Он уезжает. Его багаж грузят на пристани.
– Но сегодня нет парохода.
– Он нанял лодку.
В это время года, вскоре после окончания муссонов, происходила смена обычных течений, и воды у устья бухты на короткое время становились исключительно опасными. В эти недели хори становились единственными парусными судами, не боящимися выйти в бурлящие течения у побережья.
– Мин, – Савант поставил чайник у кресла короля и быстро вышел из комнаты.
Не считая короля и Саванта, дом был погружен в сон. Гардеробная, в которой спала Долли, находилась всего через пару дверей по коридору. Теперь Долли имела в своем полном распоряжении и основную комнату, потому что Первая принцесса редко поднималась наверх, предпочитая оставаться в сторожке с Савантом.
Открыв дверь Долли, Савант проскользнул внутрь. Она спала, лежа на той же узкой койке, которую использовала последние двадцать лет. Ее волосы ночью распустились и лежали веером на подушке. Во время сна ее кожа выглядела почти прозрачной, а лицо обладало безмятежной красотой храмовых скульптур. Стоя у кровати и наблюдая за медленным ритмом ее дыхания, Савант колебался.
Вчера, по пути в свою деревню в устье реки, Савант встретил пастуха, который возвращался со стороны Резиденции. Они немного поговорили о фикусе, о мэмсахиб администратора, о богатом принце из Бирмы и как тот был без ума от Долли.
Невозможно было представить Отрэм-хаус без Долли, невозможно представить, что ее больше не будет в Ратнагири. Но всё лучше, чем смотреть, как она растрачивает себя. Нет, он обязан сделать это для нее. Савант встал на колени рядом с постелью и поднял руку.
Долли была в мятом ночном сари. Белая ткань лежала как вуаль на ее тонких руках и ногах. Савант вспомнил то мгновение, когда они сидели на его провисшей кровати с накинутым на переплетенные ноги окровавленным ланготом. Он уже собирался разбудить Долли, но рука замерла в воздухе. Мысль о том, чтобы жить без Долли, это просто безумие! Савант начал отходить к двери, но потом снова остановился. Нет, он обязан сделать это для нее.
Внезапно она открыла глаза.
– Ты! – Долли села, скрестив руки на груди.
Савант приложил палец к губам.
– Тише. Все спят. Быстро. Одевайся.
– Зачем?
– Он уезжает. Твой мужчина.
Ее глаза расширились в смятении.
– Так скоро?
– Да.
– Но ведь сегодня нет парохода. И не думаю, что в это время года он сможет уехать.
– Он нанял хори.
– Но наверное уже поздно?
– Нет. Они не отплывут, пока не станет светлее. Быстро. Ты должна его остановить. Слишком многое пошло для тебя не так, Долли. Больше это не повторится. Пошли. Быстро.
– Как?
– Я запрягу двуколку и отвезу тебя к Мандви. Быстро.
К тому времени, как она оделась, двуколка уже стояла снаружи, готовая отправиться. Савант запряг самую быструю лошадь, серую кобылу. Он протянул руку, чтобы помочь Долли подняться, и щелкнул кончиком хлыста, над головой кобылы. Двуколка дернулась вперед, зацокав вниз по холму, мимо полицейских казарм, тюрьмы и здания администрации. На базаре Джинджинака за коляской с завываниями бросилась свора собак. Задолго до приближения к пристани они увидели, как на хори поднимают якорь и с помощью весел выводят его в бухту.
– Моханбхай!
Он щелкнул хлыстом.
– Я не могу быстрее, Долли.
Когда они добрались до пристани, лодка уже отошла на приличное расстояние, приближаясь к выходу из бухты.
– Беги, Долли, беги! – Савант спрыгнул и схватил кобылу под уздцы. – Беги! Беги!
Долли побежала по пристани, махая руками, вдалеке лодка пыталась развернуться носом к выходу их бухты, чтобы проскользнуть через отмели и течения. Ее корма яростно вздымалась, по мере того как лодка приближалась к бушующим водам открытого моря. Через несколько минут она выйдет из бухты. Долли снова махнула рукой, и лишь когда она уже почти сдалась, нос хори начал разворачиваться в противоположную от моря сторону. Сделав круг по бухте, тяжелая лодка вернулась к набережной, к краю пристани. Хори высоко сидел в воде, и Раджкумар легко преодолел дистанцию между лодкой и досками пристани.
Он подошел к Долли, попыхивая черутой.
– Да?
Она почувствовала, как вспыхнула, кровь прилила к лицу.
– Мистер Раха, – сказала она, тщательно выбирая слова. – Течения в это время года очень опасны, а гостиница при почтовой станции забронирована на неделю. Нет смысла уезжать так поспешно.
– Но это ведь вы сказали...
– Да, но иногда есть разница между тем, что человек говорит, и тем, что он на самом деле думает.
Раджкумар очень медленно вытащил изо рта черуту, будто был оглушен и не верил своим ушам, а потом засмеялся и бросил ее высоко в воздух. Они смотрели на полет черуты, стоя рядом и смеясь, наблюдая, как она делает кувырок. Внезапно горящий кончик распался с дождем искр, словно на небесах устроили фейерверк.
***
Администратор выглядел довольным, когда Ума сообщила ему о том, что Раджкумар и Долли поженятся.
– Великолепно! – сказал он. – Великолепно!
Ума объяснила, что Долли хочет провести скромную церемонию, она была уверена, что королева сделает всё возможное, чтобы помешать свадьбе, если о ней узнает.
На этой радостной волне администратор внес несколько предложений. Почему бы не провести свадьбу в Резиденции? Он лично выдаст лицензию и сам проведет церемонию. А потом можно подать шампанское, только для них четверых. Ума должна убедиться, что сохранит последнюю партию бомбейского льда... В его голосе было столько энтузиазма, что Ума не могла сдержаться от чувства, что ее муж получает удовольствие от перспективы проводов Долли.
Назначенный день настал, и Ума сделала две гирлянды из бархатцев и жасмина. Она собственными руками сплела их из растущих в саду цветов. В конце гражданской церемонии в "полевой конторе" администратора Долли и Раджкумар одели друг на друга гирлянды, улыбаясь как дети.
Пара планировала провести брачную ночь в гостинице при почтовой станции, где остановился Раджкумар. С помощью Первой и Второй принцесс Долли тайком вытащила из Отрэм-хауса кое-какие вещи и узелок с одеждой. Первая принцесса дала ей сережки, а Вторая – нефритовый браслет. Они были счастливы за нее и уверены, что другие сестры тоже. Но пока, чтобы хранить новости в секрете, двум младшим принцессам ничего не сказали. Позже, когда всё будет подписано и скреплено печатью, Долли могла бы вернуться в Отрэм-хаус с новым мужем, чтобы отдать дань уважения.
Всё шло по плану, пока Долли и Раджкумару не пришло время поставить свои подписи. Ума была единственной возможной свидетельницей, а слуг Долли просить отказалась. Но тогда чудесным образом появилась в своем гаари миссис Камбатта, фотограф из Бомбея, вместе с кофрами и камерой. Раджкумар выбежал из дома, чтобы затащить ее внутрь. Она охотно согласилась стать свидетельницей, а потом все вышли в сад. Администратор попросил принести шампанское. С моря дул легкий бриз, а свет был мягким и золотистым.
Камера миссис Камбатты была превосходного качества: квадратный аппарат компании "Графлекс" 1901 года выпуска с однолинзовым отражателем, соединительным мехом и козырьком. Она была снабжена широкоугольным объективом компании "Глоуб", который прекрасно показал себя при съемке панорам. До того, как использовать первую пластину, миссис Камбатта потратила полчаса, работая с актинографическим экспонометром "Хантера и Дриффилда", рассматривая деления линейки и подкручивая калибровочный цилиндр в соответствии с текущим временем и широтой. Затем, поднятой рукой дав сигнал готовности, она быстро экспонировала несколько пластин, отходя от камеры, чтобы взглянуть на группу, прежде чем нажать на кнопку затвора Гери.
В сумерках Раджкумар и Долли собрали вещи. Ума одолжила им гаари Канходжи. По пути к гостинице Долли изменила решение.
– Давай поедем в Отрэм-хаус прямо сейчас, – сказала она Раджкумару. – поговорим с королевой, покончим с этим.
К тому времени, как они добрались, уже стемнело. В комнате короля горела лампа, а другая – в сторожке Саванта. Долли подумала, что принцессы внизу, сидят вокруг единственной лампы, чтобы сэкономить масло. Как они удивятся!
Ворота были заперты, и она попросила Канходжи постучать. Тот колотил минут пять, но ответа не последовало.
Долли подошла к окну сторожки и постучала по деревянным ставням.
– Моханбхай, – позвала она. – Открой ворота. Это я, Долли. Приехала попрощаться. Открой ворота.
Свет переместился из комнаты наружу, и парой минут спустя раздался шепот Саванта:
– Долли?
– Ты где, Моханбхай?
– Здесь, у столба ворот, – он вглядывался в щель между стеной и воротами. – Долли, мебия знает. Она велела мне тебя не впускать, не открывать ворота.
Долли вздохнула. Как она может покинуть Ратнагири, не попрощавшись с королем и королевой, с принцессами?
– Но ведь это я, Долли. Впусти меня.
– Не могу, Долли. Ты знаешь, что я бы открыл, если б мог. Но мебия в ярости. Ты знаешь, какой она может быть, когда злится.
Настала тишина, а потом над воротами появился узелок с одеждой.
– Мебия велела уложить кой-какие твои вещи, – сказал Савант. – Велела мне убедиться, что ты их получишь.
Долли позволила узелку упасть на землю.
– Моханбхай, впусти меня, – теперь она умоляла. – Всего на несколько минут. Только попрощаться.
– Не могу. Правда не могу. Мебия сказала, что выкинет меня, если я это сделаю, сказала, что даже имя твое слышать больше не хочет.
Долли заплакала, колотя по столбу.
– Не плачь, Долли, – посмотрел на нее через щель Савант. – мы будем по тебе скучать, все мы. Смотри, девочки машут тебе сверху.
Четыре принцессы стояли прижавшись друг к другу у окна наверху. Они махали ей, а она попыталась ответить, но ноги подкашивались. Долли с рыданиями упала на колени. Раджкумар поспешил ее поднять. Держа ее одной рукой, он подобрал узел с одеждой другой.
– Пойдем, Долли. Идем. Ничего не поделаешь, – он поднял ее и посадил в гаари.
– Чало, чало, джалди чало.
Когда они ехали мимо полицейских казарм и плаца, некоторые жены и дети констеблей вышли помахать на прощание. Похоже, все знали, что мисс Долли уезжает.
Долли помахала в ответ, яростно вытирая слезы с лица. Она не позволит украсть у себя последний взгляд на эту аллею – склонившиеся кокосовые пальмы, развевающийся над тюрьмой Юнион Джек на шесте с крюком, покосившиеся чайные в начале улицы. Это был ее дом, эта узкая улица с покрытыми мхом стенами из латерита. Она знала, что больше никогда этого не увидит.
Долли прислонилась к сиденью, прижимая к себе старую одежду. И снова узелок с одеждой, только в этот раз она не несет его на голове.
***
Подняв руку, чтобы постучать, Ума заметила, что дверь в кабинет администратора слегка приоткрыта. Она увидела его через щель. Он сидел прямо на кресле с высокой спинкой, уставившись в пространство, очки болтались на шее.
Когда она постучала, он вздрогнул и обернулся.
– Войдите.
Ума села напротив, на стул без подлокотников. Она поняла, что на этом месте обычно сидит его стенографист мистер Ранад, с блокнотом на коленях записывая надиктованные слова. Они молча переглянулись через широкий обитый кожей письменный стол. Перед администратором лежало открытое письмо, Ума мимоходом заметила, что оно было запечатано цветистой печатью из красного воска. Она первая отвела глаза, и лишь тогда он заговорил.
– Ты пришла сказать, что хочешь уехать домой. Я прав?
Она кивнула:
– Да.
– Могу я спросить, почему?
– Я здесь бесполезна. Я не могу сделать для тебя ничего такого, с чем бы ты гораздо лучше не справился сам. А когда уехала Долли...
Он откашлялся и оборвал ее.
– И могу я узнать, когда ты вернешься?
Она не ответила, молча глядя на свои колени.
– Так что?
– Ты заслуживаешь лучшего.
Он резко отвернулся, так что Ума могла видеть лишь часть его лица.
– Ты можешь снова жениться, – тихо произнесла она, – найти другую жену. Думаю, моя семья не будет возражать.
Он поднял палец, требуя ее молчания.
– Ты можешь объяснить, – сказал он холодным официальным тоном, – что я сделал не так? Я плохо с тобой обращался? Плохо себя вел?
– Нет. Никогда, – слезы хлынули из ее глаз, застилая обзор. – Ты был добр и терпелив. Мне не на что жаловаться.
– Раньше я часто мечтал о том, какая у меня будет семья, – теперь он говорил больше с самим собой, чем с Умой. – Я буду жить с женщиной равного интеллекта и мужества, это казалось мне самым прекрасным, что можно ждать от жизни. Мы вместе откроем мир литературы, искусства, что может быть более вдохновляющим, принести большее удовольствие? Но эти мечты неисполнимы, только не в Индии, только не для нас, – он пробежал пальцами по лежащему перед ним письму, остановившись на тяжелой восковой печати.
– Так ты собираешься снова жить с родителями?
– Да.
– Ты выбрала подходящее время, – он еле заметно иронически улыбнулся. – В любом случае довольно скоро тебе пришлось бы паковать вещи.
– Почему? – внезапно встревожилась Ума. – О чем ты говоришь?
Администратор взял со стола письмо и похлопал по нему очками в золотой оправе.
– Это от Главного секретаря в Бомбее. Пришло сегодня. Выговор, вот что это. Беременность принцессы внезапно напомнила нашим учителям о гнусности, с которой они поступили с этой семьей. Все письма, которые писал я и мои предшественники, не возымели эффекта. Но запашок межрасового брака встревожил их как ничто другое, они толерантны ко многим вещам, но только не к этому. Они любят держать расы полностью разделенными. Перспектива иметь дело с незаконнорожденным полукровкой привела их в ярость. Я стану козлом отпущения и отправлюсь в забвение лет на двадцать. Мое пребывание здесь окончено, я должен вернуться в Бомбей.
Он скрестил ладони и улыбнулся через стол в своей ироничной манере.
– Как я и сказал, ты выбрала подходящее время для отъезда.
***
В лодочном домике Ратнагири стояла одна лодка, которую редко использовали – двухвесельная гоночная шлюпка, когда-то принадлежавшая мистеру Гиббу, легендарному гребцу.
Администратор обычно заходил в лодочный домик пару раз в неделю. Он немного занимался греблей в Кембридже и достиг бы большего, если бы не был так занят подготовкой к экзаменам для поступления на государственную службу. Ему нравилась концентрация, которой требовал этот вид спорта, чувство движения вперед с постоянной скоростью, быстро, но без суеты. А кроме того, его вера в важность физических упражнений была сродни религиозной.
Сегодня, войдя в лодочный домик, администратор бросил взгляд на гоночную лодку мистера Гибба. Приглядывающий за лодочным сараем престарелый смотритель часто рассказывал о мистере Гиббе, который получил синий цвет по гребле и был также опытным яхтсменом. Он был единственным человеком в истории клуба в Ратнагири, который знал, как вывести узкую и хрупкую лодку в открытое море и вернуться, чтобы об этом рассказать.
Уехав, мистер Гибб пожертвовал свою лодку лодочному домику. С тех пор она превратилась в своего рода памятник, напоминающую о мистере Гиббе реликвию. Лодка лежала в конце навеса и никогда не использовалась. Администратор обратился к смотрителю:
– Как насчет этой?
– Это лодка мистера Гибба, – последовал ответ. – Именно в этой лодке мистер Гибб выходил на веслах в море.
– Она в хорошем состоянии?
– Да, сахиб. Конечно, – смотритель гордился своей работой и поддерживал лодки в должном виде.
– Что ж, тогда я, наверное, сегодня возьму ее.
– Вы, сахиб? – выдохнул смотритель. – Но мистер Гибб был очень опытным...
Администратора возмутил такой тон.
– Думаю, я справлюсь, – холодно ответил он.
– Но, сахиб...
– Делайте как я говорю, будьте добры.
Лодку спустили на воду, и администратор взобрался в нее и взялся за весла. Однажды он прошел на веслах через бухту и обратно. Он ощущал какое-то странное воодушевление. Его манил разрыв между двумя берегами бухты.
Уже несколько недель он подумывал выйти в открытое море. Администратор наблюдал, как выскальзывают из бухты местные рыбаки, запоминая точное место, где они это делали, маршрут, ведущий их суденышки в открытое море.
Однажды, говорил он себе, однажды... Он начнет с короткого, экспериментального набега, чтобы проверить воды. Однажды. Но теперь больше не осталось времени. На следующей неделе он будет уже в Бомбее, в конторе без окон, разбираться с муниципальными налогами.
Администратор едва ли заметил, когда его лодка слегка отклонилась от курса, что ее нос повернулся на запад, в сторону выхода из бухты. Словно лодкой правил чей-то дух, призрак уехавшего чиновника, словно она сама себя направляла.
Администратор ощущал необычную бодрость и покой. Лучше всего оставить это всё людям вроде мистера Гибба, с ними всё будет в безопасности, за всем присмотрят.
Не было причин спешить обратно в Резиденцию. Никто его там не ждал. Море казалось теплым и манящим, а лодка, похоже, сама знала путь.
Высоко над бухтой, в Отрэм-хаусе, король шел на балкон с отцовским позолоченным биноклем в руке. Большую часть ночи он провел без сна и встал даже раньше обычного. Отъезд Долли нарушил покой в доме. Король был очень чувствителен к подобным вещам, они его расстраивали. В его возрасте уже не просто было переносить перемены. Он с трудом засыпал.
Король поднял бинокль к глазам. Света было еще мало. Рыбаки из деревни Карла еще не вышли в устье реки. Потом он заметил малюсенький удлиненный силуэт гоночной лодки, идущей на веслах по темным водам. Гребец шел в спокойном, уверенном ритме, почти прижимаясь коленями ко лбу перед тем как снова распрямиться.
Король был озадачен. Прошло уже много времени с тех пор, как он в последний раз видел выходящую в открытое море гоночную лодку, ни разу со времен мистера Гибба, а это было очень давно, больше десяти лет назад. И даже мистер Гибб никогда не осмеливался выйти в море в сезон муссонов, даже и помыслить об этом не мог, зная о пересекающихся течениях, которые устремлялись к берегу в сезон дождей.
Король с удивлением наблюдал, как обтекаемая лодка ринулась в направлении пенной белой линии, отделяющей спокойные воды бухты от грохочущего после муссонов моря. Внезапно лодка поднялась, и ее нос высунулся из воды. Гребец взмахнул рукой, а потом попал во власть течения, которое утащило его вниз, под воду. Король в ужасе вскочил на ноги. Схватившись за перила балкона, он перегнулся через балюстраду и крикнул:
– Савант! Савант!
Было совсем рано, а его голос прежде времени стал слишком слабым. Савант спал в сторожке на своей пружинной кровати, одной рукой покровительственно накрыв Первую принцессу.
– Савант, Савант!
Его крики услышала королева. Она тоже не спала всю ночь, думая о Долли, вспоминая, как та приехала сюда еще ребенком, и что была единственным человеком во дворце, способным успокоить Вторую принцессу, как она осталась, когда уехали остальные.
– Савант!
Королева медленно выбралась из постели и пошла посмотреть, чего хочет король.
Король показал на несколько обломков крушения, плавающих вдали, у вода в бухту.
– Администратор!
Она долго вглядывалась через позолоченный бинокль.
– Он мертв?
– Думаю, что да.
Если бы не этот человек, Долли до сих пор жила бы в Отрэм-хаусе. Долли, которую она удочерила, которую вырастила и любила как собственное дитя. Но теперь Долли уехала, и он за это заплатил, вполне справедливо. Королева перегнулась через балюстраду и плюнула в сад, отметив этим смерть своего тюремщика.
Часть третья
Денежное дерево
Глава пятнадцатая
Пассажирский причал на рангунской Барр-стрит был чем-то вроде достопримечательности. Его построили похожим на плавучий павильон, с деревянной отделкой и островерхой крышей, как у альпийского шале. Сая Джон держался за один из резных столбов пристани, перегнувшись через перила и осматривая реку в ожидании «Нувары Элия», парохода, на котором возвращался в Рангун Раджкумар вместе с Долли. Когда он наконец заметил судно, оно было еще далеко, лишь приближалось к бухте Пазундаунг, борясь с мощными течениями, бурлящими на коричневой от глины поверхности реки.
Раджкумар и Долли решили сначала остановиться у Саи Джона, в его просторной двухэтажной квартире на Брэкберн-лейн, поскольку жилище Раджкумара в Кемендине было слишком примитивным, чтобы они могли там поселиться. Сая Джон послал Раджкумару телеграмму, дав знать, что с радостью примет его вместе с Долли на Блэкбери-лейн, пока они не построят подходящий дом.
Бухта Пазудаунг представляла собой широкий залив, отмечающий южную границу города. Вдоль этой береговой линии группировались многие рангунские лесопилки и рисовые мельницы, а среди них и лесной склад Раджкумара, штаб-квартира его бизнеса. Когда пароход поравнялся с бухтой, Раджкумар, наблюдая с носа "Нувары Элия", заметил высокую хижину из тика, служившую его конторой. А потом взору открылся весь берег Рангуна: пагода Ботатаунг, правительственные здания на Стрэнде и золотой шпиль Шведагона вдали.
Раджкумар нетерпеливо отвернулся и направился в каюту. С раннего утра он пытался убедить Долли выйти, ему так хотелось показать ей этот вид Рангуна со стороны реки, так хотелось узнать, помнит ли она что-нибудь из своего путешествия почти двадцать пять лет назад. Но в последние три дня, когда пароход приблизился к Бирме, Долли становилась всё более замкнутой, в то утро она отказалась выйти на палубу, заявив, что у нее морская болезнь, она выйдет позже, когда станет лучше, а пока ей хотелось лишь отдохнуть и собраться с духом.
Но теперь времени совсем не осталось. Они прибудут на пристань через несколько минут. Раджкумар ворвался в каюту с громким криком:
– Долли, мы дома! Пойдем...
Когда она не ответила, Раджкумар резко остановился. Она сидела на кровати, сжавшись в комочек, уткнувшись лбом в колени, одетая по такому случаю во хтамейн из красного шелка.
– В чём дело, Долли? – Раджкумар дотронулся до ее плеча и понял, что она дрожит. – Что случилось?
– Ничего, – она пожала плечами, стряхнув его руку. – Всё в порядке. Я выйду позже, просто позволь мне посидеть здесь, пока не сойдут остальные.
Раджкумар знал, что лучше не пытаться выяснить причину ее опасений.
– Хорошо, – ответил он. – Вернусь за тобой через двадцать минут.
– Да. К этому времени я буду готова.
Долли осталась на том же месте, с головой на коленях, пытаясь успокоиться. Она почувствовала толчок, когда пароход причалил, а потом услышала голоса кули и носильщиков, окруживших сходни. По потолку танцевали узоры молочно-белого света, просачивающегося через иллюминатор и отражающегося от темной из-за ила поверхности реки. Через некоторое время дверь каюты со скрипом отворилась, и Долли услышала голос Раджкумара.
– Долли...
Она подняла голову и увидела, что Раджкумар ведет кого-то в каюту – маленького, полного и похожего на сову человека, одетого в серый костюм и фетровую шляпу. Посетитель приподнял шляпу и так широко улыбнулся, что его глаза почти исчезли в складках морщинистого лица. Долли поняла, что это Сая Джон, и это знание испугало ее еще больше. Этой встречи Долли боялась больше всего. Раджкумар столько рассказывал о своем наставнике, что в ее мыслях Сая Джон стал кем-то вроде свекра, которого нужно бояться и почитать или, возможно, бороться с ним, она понятия не имела, какие между ними возникнут отношения. Теперь, столкнувшись к ним лицом к лицу, Долли бессознательно сложила руки в приветствии по-индийски, в силу многолетней привычки.
Он засмеялся и быстро пересек каюту. Обратившись к ней по-бирмански, Сая Джон сказал:
– Взгляните, у меня кое-что для вас есть.
Долли обратила внимание, что он говорит с сильным акцентом.
Сая Джон потянулся к карману и вытащил завернутый в тонкую бумагу золотой браслет с филигранью. Взяв Долли за запястье, он надел браслет ей на руку.
– Он принадлежал моей жене, – сказал Сая Джон. – Я приберег его для вас.
Долли повернула браслет вокруг запястья. Полированное золото сияло в просачивающемся из иллюминатора пестром свете. Сая Джон обнял Долли за плечи, и под его рукой она почувствовала, как страхи исчезают. Она робко взглянула на него и улыбнулась.
– Он прекрасен, Сая. Я буду его беречь.
Наблюдающий с порога Раджкумар увидел, как сгустившаяся в последние дни вокруг Долли пелена рассеивается.
– Пойдем, – быстро произнес он. – Идемте. Гаари ждет.
В экипаже, по пути на Блэкберн-лейн, Сая Джон снова потянулся к карману.
– Для тебя, Раджкумар, у меня тоже кое-что есть.
Он вытащил маленький сферический предмет, тоже завернутый в тонкую бумагу, и осторожно вручил его Раджкумару.
Развернув обертку, Раджкумар обнаружил похожий на губку мячик, сделанный из сероватых нитей, сплетенных друг с другом, как шерсть. Он поднес мячик к лицу, сморщив нос от непривычного запаха.
– Что это?
– Каучук, – Сая Джон использовал английское слово.
– Каучук? – Раджкумар узнал слово, но едва помнил, что оно означает. Он протянул мячик Долли, она понюхала его и отпрянула – запах был скорее человеческим, чем ботанического происхождения, запах выделений человеческого тела, похожий на пот.
– Где ты это взял, Сая? – озадаченно спросил Раджкумар.
– В своем родном городе, Малакке.
Когда Раджкумар уехал в Индию, Сая Джон тоже путешествовал, он отправился на восток, в Малайю, посетил друзей и родственников со стороны жены. Он остановился в Малакке, чтобы сходить на могилу жены. С тех пор как он был в Малакке в последний раз, прошло уже несколько лет, и он сразу же заметил – за это время что-то изменилось, происходили какие-то новые процессы. Многие годы, сколько он помнил, Малакка была медленно умирающим городом, ее порт заиливался, а торговцы разъезжались – либо на север, в Пенанг, либо на юг, в Сингапур. Но теперь внезапно Малакка изменилась, в илистых венах старого города буквально ощущалось биение нового убыстряющегося ритма. Однажды друг отвез Саю Джона в пригород, в то место, которое он, Джон Мартин, помнил с детства, в этом районе когда-то находилось множество садов со специями, где вились лианы черного перца. Но теперь лианы исчезли, их место заняли длинные ряды красивых саженцев с тонкими стволами.
Сая Джон пристально разглядывал деревья, но не силах был их опознать.
– Что это?
– Каучук.
Примерно девять лет назад мистер Тан Чай Ян, выходец из известной семьи перанаканских китайцев [26]26
Перанаканские китайцы – так называют потомков китайских иммигрантов 15-17 веков в Британскую Малайю (расположенная на Малайском полуострове часть современной Малайзии плюс Сингапур) и Индонезию.
[Закрыть] Малакки, превратил свой перечный сад в плантацию каучука. В 1897 году это казалось безумием. Все советовали ему этого не делать: каучук считался рискованным бизнесом. Мистер Ридли, куратор сингапурского ботанического сада, годами пытался заинтересовать британских плантаторов попробовать выращивать каучук. Имперские власти в Лондоне потратили целое состояние, чтобы украсть в Бразилии достаточное количество семян. Но мистер Ридли первым признал, что может пройти десять лет, прежде чем каучуковая плантация начнет давать продукцию. Узнав об этом, европейские плантаторы в Малайе отступили. Но мистер Тан Чай Ян не послушал предостережений и сумел получить млечный сок от своих деревьев всего через три года. Теперь все, даже самые робкие британские корпорации, последовали его примеру, сажая гевеи. В город хлынули деньги. Компания «Б.Ф. Гудрич» направила своих представителей из Акрона, штат Огайо, призывая плантаторов Малайи сажать новое растение. Это был материал новой эпохи: следующее поколение машин не сможет работать без этого незаменимого материала, поглощающего трение. В новейших автомобилях имелись десятки резиновых деталей, рынок был практически бездонным, а прибыль – выше, чем можно вообразить.
Сая Джон навел справки, поговорив со знающими людьми о том, как сажать гевеи. Ответ был всегда коротким: больше всего плантатору нужна земля и рабочая сила, семена и саженцы достать легко. А из двух самых важных вещей проще всего было с землей, рабочая сила оказалась в дефиците. Британское колониальное правительство поглядывало в сторону Индии, чтобы снабдить плантации кули и рабочими.
Сая Джон начал обдумывать идею купить немного земли для своего сына Мэтью. Он быстро обнаружил, что цены на землю вокруг Малакки взлетели, ему посоветовали поехать на север, в направлении сиамской границы. Сая Джон отправился туда, еще не вполне убежденный. Он знал, что был слишком стар, чтобы начинать серьезный новый проект, но можно было рассчитывать на Раджкумара – он знал, как найти рабочих, и, конечно, всегда оставался Мэтью, который уже многие годы жил в Америке. Никто точно не знал, чем Мэтью там занимается, в последний раз Сая Джон слышал, что сын отправился на восток, в Нью-Йорк. Некоторое время назад пришло письмо, Мэтью сообщал о поисках работы и ничего о намерении вернуться домой. Возможно, именно это и нужно было, чтобы вернуть Мэтью домой – большое новое предприятие, которым Сая Джон не мог заняться самостоятельно, нечто, принадлежащее Мэтью, нечто, что Мэтью мог создать сам. Сая Джон представлял, как стареет, живя рядом с Мэтью – мальчик обзавелся семьей и детьми, они живут вместе в тихом местечке, в окружении деревьев и зелени.
Эти мысли еще оформлялись в его голове, когда с палубы парома он заметил идеальное место: южный склон горы, затухшего вулкана, который вздымался над долиной, как голова фантастического зверя. Место было дикое, покрыто джунглями, но в то же время недалеко от острова Пенанг и порта Баттерворт.
– Я приобрел там землю, – сказал Сая Джон Раджкумару, – она ждет того дня, когда вернется Мэтью.
Раджкумар, только что женившийся и предвкушавший удовольствия семейной жизни, не был расположен воспринимать слова наставника всерьез.
– Но, Сая, что Мэтью знает о каучуке или плантациях?
– Не имеет значения. Он узнает. И, конечно, у него ведь есть ты. Мы станем партнерами, все трое – ты, я и Мэтью.
Раджкумар пожал плечами.
– Сая, мне об этом известно даже меньше, чем Мэтью. Мой бизнес – древесина.
– Древесина – это прошлое, Раджкумар, ты должен смотреть в будущее, а если и существует дерево, на котором растут деньги, то это гевея.
Раджкумар почувствовал, как Долли прижалась к нему в тревожном вопросе. Он слегка толкнул ее локтем, словно отвечая: это просто стариковская блажь, не стоит беспокоиться.
***
Став вдовой, Ума сразу же вернулась в Ланкасуку, родительский дом в Калькутте. Семья была маленькой – лишь единственный брат, намного младше нее. Дом был просторным и комфортабельным, хотя и не очень большим – два этажа с полукруглым балконом на каждом. Комнаты были наполнены воздухом и светом, с высокими потолками и каменными полами, которые оставались прохладными даже в самые жаркие летние дни.
