Текст книги "Стеклянный Дворец (ЛП)"
Автор книги: Амитав Гош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц)
Глава седьмая
В Ратнагири многие полагали, что король Тибо всегда первым узнавал, когда море требовало жертву. Он ежедневно проводил на балконе многие часы, всматриваясь в море через бинокль с золотой оправой. Рыбаки научились узнавать хорошо различимые двойные проблески на холме, словно знак поддержки. Люди говорили, что в Ратнагири не может ничего произойти, чтобы король не узнал об этом первым.
Но самого короля ни разу не видели с того дня, когда он проехал из бухты вместе с семьей. Королевские экипажи часто появлялись в городе, запряженные пегими лошадьми и с усатым кучером, но король никогда в них не выезжал, а если бы это и делал, что всё равно никто бы его не заметил. У королевской семьи было два гаари: открытая коляска и брогам с занавешенными окнами. Ходили слухи, что король иногда скрывается внутри брогана, но никто не был в этом уверен из-за тяжелых бархатных штор.
Принцесс, с другой стороны, видели в городе три или четыре раза в год, они ездили к пристани Мандви, в храм Бхагавати, или домой к тем английским чиновникам, которых им дозволено было посещать. Горожане их узнавали – Первую, Вторую, Третью и Четвертую принцессу (последняя родилась в Ратнагири, на второй год королевского изгнания).
В свои первые годы в Индии принцессы обычно одевались по-бирмански, в айнджи и хтамейны. Но по мере того, как шло время, их одежда изменилась. Однажды, никто точно не помнил когда, они появились в сари – не дорогих и роскошных, а в простых сари из зеленого и красного хлопка местного производства. Они начали укладывать и напомаживать волосы, как и школьницы в Ратнагири, выучились говорить на маратхи и хиндустани так же бегло, как любой горожанин, теперь они разговаривали по-бирмански лишь с родителями. В этих приятных девочках была какая-то прямота и простота. Когда они ехали по улицам, то не отводили взгляд. В их глазах был голод, любопытство, словно они стремились узнать, каково это – пройтись по базару Джинджинака, потолкаться в лавках и поторговаться за сари. Они сидели прямо и напряженно, впитывая впечатления и время от времени задавая вопросы кучеру. Чей это магазин? Какой сорт манго растет на том дереве? Что за рыба висит вон там, над прилавком?
Мохан Савант, кучер, был местным пареньком из обедневшей деревушки, лежащей вниз по течению реки. У него была куча родственников в городе, которые работали рикшами, кули и тонга-валлахами [11]11
Тонга-валлах – кучер легкой двухколесной коляски, используемой в сельской Индии.
[Закрыть], все его знали.
Когда он появлялся на базаре, к нему подходили люди.
– Передай эти манго Второй принцессе. Они из нашего сада.
– Отдай малютке горсть сушеной гарцинии. Я видела, как девочка про нее спрашивает.
Глаза принцесс трогали каждого, на ком они останавливались. Девочки были совсем еще детьми, что они сделали, чтобы так жить? Почему им запрещают ходить в гости к местным, завести друзей среди детей-маратхи с хорошим образованием? Почему они вынуждены расти в компании одних лишь слуг?
Один или два раза в год королева выезжала вместе с дочерьми, с белым, словно маска, суровым и неподвижным лицом, с мертвенно-синюшными от черут губами. Люди собирались на улицах, чтобы поглазеть, как она проезжает, но она, казалось, никогда никого и ничего не замечала, сидя прямо, как палка, со строгим и застывшим лицом.
А еще была мисс Долли с длинными черными волосами и точеным лицом, прекрасная, как принцесса из сказки. С течением лет все остальные, кто сопровождал королевскую семью в Ратнагири, постепенно разъехались – горничные, родственники и придворные. Осталась только Долли.
***
Король знал, что о нем говорят жители Ратнагири, и хотя был озабочен приписываемой ему властью, но также и рад, и даже немного польщен. Некоторым образом он пытался исполнить тот долг, который возлагался на него этой ролью. Иногда женщины забирались на крыши, высоко поднимая новорожденных, в надежде привлечь воображаемое благословение его взгляда. На несколько минут король направлял бинокль на этих легковерных матерей. Это ведь такая мелочь, почему же не дать то, что он в состоянии дать?
Дело было еще и в том, что не всё, что о нем говорили, являлось неправдой. Например, то, что касалось моряков: каждый день, когда король на заре выходил на балкон, он видел, как по бухте вереницей проплывают квадратные белые паруса рыбацкого флота. Лодки назывались хори, катамараны с глубокой посадкой и единственной уключиной, из рыбацкой деревушки Карлы в устье реки. По вечерам, когда солнце становилось больше, клонясь к горизонту, король видел, как те же лодки галсами, против ветра, входили в бухту. Он никогда не считал лодки, которые подняли паруса утром, но каким-то образом всегда точно знал, сколько их. Однажды, когда катамараны находились далеко в море, он заметил, как на них надвигается внезапный шквал. В тот вечер, когда флот пробирался назад, он знал, что число не совпадает, одной лодки не хватает.
Король послал за Савантом, он знал, что рыбацкая деревушка находится неподалеку от деревни, где живет семья мальчика. Савант в то время еще не работал кучером, ему было четырнадцать, и он был конюхом, грумом.
– Савант, – сказал король, – на море был шторм, – он объяснил, что случилось.
Савант поспешил вниз по холму, и новости достигли рыбацкой деревни еще до того, как прибыли лодки. Так в Ратнагири зародилась легенда о бдительном короле.
С наблюдательного поста на своем балконе король обладал лучшем видом на море, чем кто-либо в округе, вполне естественно, что кой-какие вещи он видел прежде других. В бухте, неподалеку от пристани, стоял лодочный домик, крытый тростником сарай, примыкающий к складу. О нем рассказывали одну историю. Говорили, что однажды в Ратнагири приехал британский генерал, лорд Лейк, с отборными войсками, известными под названием Королевский батальон. Это произошло после долгой кампании, в результате которой были разгромлены некоторые местные правители. Его светлость находился в приподнятом настроении и однажды ночью, после длинного вечера развлечений, организовал для офицеров лодочную регату. Лодки реквизировали у местных рыбаков, и офицеры Королевского батальона поплыли через бухту в каноэ и челноках, яростно гребя и подбадриваемые криками солдат. Легенда гласила, что его светлость выиграл на целый корпус.
Впоследствии среди чиновников Ратнагири стало чем-то вроде традиции устраивать греблю через бухту. Другие индийские форпосты предлагали развлечения в виде охоты на кабанов или поло, в Ратнагири была только бухта. За многие годы лодочный домик обзавелся собственным маленьким пантеоном героев-гребцов и легендарных яхтсменов. Самым известным из них был мистер Гибб, заслуживший синий цвет в соревнованиях по гребле в Кембридже [12]12
Синий цвет – спортивная награда английских университетов в соревнованиях самого высокого уровня.
[Закрыть] и являвшийся окружным чиновником с высокой репутацией. Мистер Гибб был опытным гребцом, который мог провести свою длинную и узкую гоночную лодку через узкий и бурный выход из бухты в открытое море. Именно король наблюдал первое исполнение этого захватывающего трюка, именно от него об этом узнали в Ратнагири.
И именно от короля жители Ратнагири узнавали достоверные новости о приближающихся муссонах. Однажды утром каждый год он пробуждался и видел слабое, но совершенно определенное потемнение цвета той линии, которая делила его окно пополам. Это пятно на горизонте, тонкое, как сурьма на веке, быстро разрасталось в движущуюся стену дождя. Расположенный высоко на холме, Отрэм-хаус принимал на себя первые капли муссона, дождь стегал по балкону, просачиваясь под дверь и через щели в закрытых ставнями окнах, собирался в лужи глубиной в дюйм под кроватью короля.
– Савант! Дожди пришли. Быстро. Закрой ставни, принеси ведра и убери всё с пола.
За считанные минуты новость прилетала с холма вниз.
– Король видел дождь.
Начиналась суета, бабушки спешили убрать с солнца цукаты, а дети с радостными криками выбегали из дома.
Именно король был первым, кто видел, как в бухту направляются пароходы. В Ратнагири их приход и уход отмечал течение времени, как в других городах эту роль выполняли пушечные выстрелы и часовые башни. По утрам, когда ожидался пароход, народ большими группами собирался на пристани Мандви. Рыбацкие лодки выходили в бухту на заре с грузом сушеной рыбы. Торговцы приезжали в запряженных волами повозках, заполненными перцем и рисом.
Никто не ожидал парохода с большим нетерпением, чем король Тибо. Несмотря на предупреждения со стороны доктора, он был не в состоянии обуздать свою любовь к свинине. Поскольку ее невозможно было достать в Ратнагири, партии бекона и ветчины каждую неделю присылали ему из Бомбея, из Гоа приходила острая португальская колбаса чоризо с перцем чили.
Король по мере сил пытался бороться с этим нежелательным пристрастием. Он часто думал о своем далеком предке, бирманском короле Наратихапати, известном любителе свинины. За позорный побег из столицы перед лицом армии Хубилая Наратихапати навечно заслужил постыдное прозвище "Король, сбежавший от китайцев". Собственные жена и сын дали ему яд, покончивший с его жизнью. Любовь к свинине – плохое пристрастие для короля.
Король обычно замечал пароход, когда тот находился еще далеко в море, в часе или больше от пристани.
– Савант! Корабль!
Через несколько минут кучер уже был в экипаже на пути к пристани.
Коляска стала предвестником парохода. Людям больше не приходилось ждать на пристани целый день, появление брогама короля предупреждало о прибытии парохода. Таким образом обязанность отмечать дни постепенно перешла с пароходов на черный экипаж с плюмажем из павлиньих перьев, словно само время перешло под контроль Тибо. Невидимый на своем балконе, Тибо стал духом-покровителем города, снова стал королем.
***
В том году, когда Долли исполнилось пятнадцать, по побережью прокатилась вспышка чумы. Ратнагири досталось особенно тяжело. В крематории денно и нощно горели костры. Улицы опустели. Многие покинули город, другие заперлись в домах.
Отрэм-хаус располагался на приличном расстоянии от места эпидемии, достаточно далеко от основных населенных пунктов, и заражение его не затронуло. Но когда по округе распространился ужас, стало очевидным, что изоляция несет собственные опасности: Отрэм-хаус оказался отрезанным. В бунгало не было канализации и водопровода. Ночные горшки из туалетов нужно было выносить ежедневно, воду таскать наверх ведрами из ближайшего ручья. Но с началом эпидемии золотари перестали приходить, а перевернутые ведра лежали на кухне в ожидании кули.
Именно Долли обычно служила посредником между персоналом и королевской семьей. С годами на ее плечи легли многие обязанности по дому, как нечто само собой разумеющееся. Непросто было управляться с десятками людей, которые работали в доме – лаеями, грумами, садовниками, айями и поварами. Даже в лучшие времена Долли с трудом находила слуг и уговаривала их остаться. Проблема заключалась в том, что у них вечно не хватало денег для выплаты жалования. Король и королева распродали почти всё, что привезли из Мандалая, богатства исчезли, все, кроме нескольких памятных сувениров.
Теперь, когда город погрузился в тишину в вызванном болезнью страхе, Долли пришлось испытать, каково управлять домом без помощи. К концу первого дня туалеты издавали невыносимую вонь, бадьи с водой опустели, и нечем было помыться.
Осталось только с полдюжины слуг, живущих в поместье, среди них и Савант. Он быстро поднялся в должности от конюха до кучера, его невозмутимость и приветливость придавали ему солидный вид, несмотря на юность. Во времена испытаний именно он всё изменил.
В первую пару дней с помощью Саванта Долли смогла поддерживать запасы воды в покоях королевы. Но для короля воды не осталось, а туалетами скоро станет невозможно пользоваться.
– Погоди.
Савант нашел решение: если королева позволит слугам построить временный кров вокруг стен особняка, то они тоже окажутся в безопасности от эпидемии. Они вернутся, более того, всегда будут под рукой, чтобы выполнить работу. Больше не нужно будет отправлять посыльных туда и сюда, между особняком и городом, вызывая эту айю или того повара, больше не будет никаких разговоров о том, чтобы уйти с работы. Они станут самодостаточным маленьким поселением на вершине холма.
Долли стиснула его в благодарности.
– Моханбхай!
В первый раз за несколько дней она почувствовала, что снова может вздохнуть. До чего же он надежен, всегда готов предложить решение. Что бы они без него делали?
Но как теперь получить согласие королевы? Она вечно жаловалась, что особняк слишком мал и переполнен, прямо тюрьма. Что она скажет на перспективу, что весь персонал переедет сюда из города? Но времени оставалось мало. Долли вошла в дверь королевы.
– Мебия.
– Да?
Долли подняла голову от пола и села на пятки.
– Из-за болезни в городе слуги перестали приходить. Через пару дней они все сбегут в сельскую местность. В Ратнагири никого не останется. Скоро в доме не будет воды, а туалеты переполнятся. Нам придется самим выносить нечистоты с холма. Моханбхай предлагает позволить им построить несколько помещений на нашем участке, за стенами. Когда уйдут страхи, они тоже уедут. Это решит все проблемы.
Королева отвернулась от стоящей на коленях девушки и выглянула в окно. Она слишком устала иметь дело со слугами – мерзавцы, неблагодарные мерзавцы, как их еще можно назвать? Чем больше даешь, тем большего они требуют. Да, есть и приличные, как эта девушка, Долли. Что бы ты им не предложил, они всегда хотят чего-то еще – еще одежду, еще ожерелье. А что до остальных, поваров, золотарей и ай, почему их становиться всё труднее найти с каждым годом? Стоит только выйти наружу, и там будут тысячи людей – глазеющих, которым нечем больше заняться, как только шастать по улицам. Но когда доходит до поиска слуг, можно подумать, что мы живем в мире призраков.
А теперь, когда распространилась эта болезнь, все эти тысячи исчезнут. И что тогда? Желающих работать станет еще труднее найти, как белых слонов. Лучше пусть переедут, пока еще есть время. Девушка сказала правду: будет безопаснее, чтобы они жили на холме, подальше от города. Иначе они могут занести заразу в особняк. И еще одно преимущество перевешивает недостатки: их можно будет вызвать при необходимости в любое время, и ночью, и днем.
Королева снова повернулась к Долли.
– Я приняла решение. Пусть построят себе жилье на холме. Скажи Саванту, чтобы дал им знать, что могут приступить.
За несколько дней вокруг стен возникло поселение из лачуг и хибар. В ванных комнатах Отрэм-хауса потекла вода, туалеты снова стали чистыми. Жители деревушки каждый день благодарили королеву. Теперь пришла ее очередь стать божеством: за одну ночь она превратилась в духа-покровителя несчастных, воплощение Деви [13]13
Деви – богиня-мать, женская форма Бога в индуизме.
[Закрыть], которая спасла сотни людей от опустошительной чумы.
Спустя месяц эпидемия пошла на спад. Около особняка жили примерно пятьдесят семей. Они не выказывали никакого желания вернуться в старые дома на переполненных городских улицах, на холме под прохладным бризом было гораздо приятней. Долли обсудила этот вопрос с королевой, и они решили позволить поселенцам остаться.
– Что если будет еще одна эпидемия? – сказала королева. – И вообще, мы еще не уверены, кончилась ли она.
Принцессы обрадовались, что лачуги остались, раньше у них не было друзей такого же возраста, теперь их были десятки. Первой принцессе исполнилось восемь, а младшей три. Они проводили дни, бегая по участку с новыми друзьями, открывая новые игры. Когда им хотелось есть, они забегали в хибары друзей и просили чего-нибудь поесть, днем, когда слишком жарко было играть снаружи, девочки засыпали на земляных полах покрытых пальмовыми листьями хижин.
Четыре года спустя разразилась еще одна вспышка чумы. На холм переехали новые люди. Как и предсказывал Савант, хижины вокруг стен незаметно превратились в деревушку с кривыми улочками и лавками на углу. Жилища больше не состояли лишь из лачуг и хижин: один за одним стали появляться дома под черепичными крышами. Но в небольшом поселении не было ни канализации, ни других удобств. Когда менялся ветер, запах испражнений и нечистот врывался в Отрэм-хаус, поднимаясь от нужников на дальней стороне утеса.
Английский чиновник из администрации округа озаботился образованием принцесс и нанял для них английскую гувернантку. Только одна из принцесс выказала склонность к учебе – самая младшая. Они с Долли извлекли больше всех из пребывания гувернантки. Обе бегло заговорили по-английски, а Долли даже научилась писать акварелью. Но гувернантка осталась ненадолго. Ее настолько возмутили условия заточения королевской семьи, что она обратилась к местным представителям Британии. В конце концов ее отослали обратно в Англию.
Принцессы стали старше, как и их товарищи по играм. Иногда мальчики дергали девочек за косички и налетали на них, бегая по двору. Саванту выпала роль защитника и рыцаря. Он устремлялся в деревню, возвращаясь с синяками на лице и кровоточащей губой. Долли и принцессы окружали его в молчаливом благоговении, не задав ни единого вопроса, они знали, что Савант получил эти раны, когда их защищал.
Савант к тому времени превратился в высокого смуглого юношу с широкой грудью и постриженными черными усами. Теперь он служил не только кучером, но и привратником. Для этой цели ему выделили сторожку около ворот, где он мог поселиться. Комната была маленькой, с единственным окном и пружинной кроватью, единственным ее украшением служило изображение Будды – в знак того, что Савант обратился в эту религию под влиянием короля.
Обычно комната Саванта была запретным местом для девочек, но едва ли они могли остаться в стороне, когда он лежал там, страдая от полученных из-за них ран. Они находили способ проникнуть внутрь незамеченными, с тарелками еды и пакетами конфет.
Однажды в жаркий июльский полдень, войдя в комнату Саванта по каким-то домашним делам, Долли обнаружила его спящим на пружинной кровати. Он был нагим, за исключением белой набедренной повязки, хлопкового лангота, завязанного между ногами. Сев рядом, Долли рассматривала его поднимающуюся от дыхания грудь. Решив разбудить его, Долли потянулась к его плечу, но вместо этого рука оказалась на шее. Кожа Саванта была скользкой, с тонкой пленкой влаги. Долли пробежала пальцем к центру груди, по лужице пота, скопившейся в ложбинке, к спиральному завитку его пупка. Линия тонких волос прокрадывалась вниз, исчезая во влажным складках хлопкового лангота. Долли дотронулась до волосков кончиком пальца против направления роста, приподняв их. Савант пошевелился и открыл глаза. Долли ощутила на лице его пальцы, проводящие по контурам носа, приоткрывающие ее губы, скользящие по кончику языка, бегущие по изгибу подбородка к горлу. Когда он дошел до шеи, Долли остановила руку.
– Нет.
– Ты первая меня трогала.
Ей нечего было ответить. Она сидела молча, пока он распутывал застежки и завязки. У нее была маленькая, неразвитая грудь с изящными торчащими сосками. Его руки кучера покрывали колючие мозоли, и неровности ладоней сильно царапали мягкие груди. Долли положила руки на его бока и провела ими вниз по ребрам. На ее виске болталась одна прядь, и капельки пота стекали по кудряшке, медленно капая с ее кончика на губы.
– Долли, ты самая прекрасная девушка в мире.
Ни один из них не знал, что делать. Казалось немыслимым, что их части тела были созданы, чтобы соответствовать друг другу. Их тела скользили, терлись друг о друга и царапались. И вдруг она почувствовала, как между ног разгорается пламя боли, и громко вскрикнула.
Савант распутал хлопковый лангот и вытер им кровь, промокая ее с бедер. Другим концов ткани Долли стерла красные пятна с его члена. Савант вытер ей лобок. Они снова сели на пятки лицом друг к другу, колени между колен. Он накрыл переплетенные ноги мокрой белой тканью – яркая кровь с матовыми пятнами семени. Оба смотрели на ткань в молчаливом изумлении – это сделали они, эта ткань стала знаменем их союза.
Долли вернулась на следующий и день и еще много дней после. Она спала в гардеробной на верхнем этаже. В соседней комнате ночевала Первая принцесса. Около кровати Долли находилось окно, а снаружи, только протяни руку, стояло манговое дерево. Долли выскальзывала по ночам и забиралась обратно на заре.
Однажды днем они спали в комнате Саванта, истекая потом на отсыревшей пружинной кровати. Вдруг комната наполнилась криком, и они разом пробудились. Рядом стояла Первая принцесса со сверкающими глазами, руки в боки. В гневе она превратилась из двенадцатилетней девочки в женщину.
– Я догадывалась, а теперь знаю.
Она приказала Долли одеться и уйти.
– Если я хоть раз увижу вас вместе, то пойду к ее величеству. Вы слуги. Вас выкинут вон.
Савант как был голым, упал на колени, сжимая руки.
– Принцесса, это была ошибка, ошибка. Моя семья от меня зависит. Откройте свое сердце, принцесса. Это была ошибка. Больше никогда.
С того дня куда бы они не пошли, за ними неизменно наблюдала Первая принцесса. Она сказала королеве, что видела забирающегося на манговое дерево грабителя. Дерево спилили, а на окна установили решетки.
***
Решили, что вместе с грузом свинины для короля в Отрэм-хаус будут доставлять бомбейские газеты. Первая посылка принесла сообщения о предмете чрезвычайно интересном: повествование о европейском туре сиамского короля Чулалонгкорна. Впервые азиатский монарх посещал Европу с государственном визитом. Поездка длилась несколько недель, и всё это время для короля Тибо не существовало других событий.
В Лондоне король Чулалонгкорн остановился в Букингемском дворце. Его пригласил в Австрию король Франц-Иосиф, в Копенгагене он подружился с датским королем, в Париже его чествовал президент Франции. В Германии кайзер Вильгельм стоял на станции, пока не появился поезд. Король Тибо снова и снова перечитывает эти статьи, пока не выучил наизусть.
Еще не так давно прапрадед Тибо, Алаунпайя, и дед, Баджидо, вторглись в Сиам, сокрушили его армии, сместили правителей и разграбили Аютайю, главный город. Впоследствии из числа побежденной знати выбрали нового правителя, а новой столицей страны стал Бангкок. Это из-за королей Бирмы, предков Тибо, из-за династии Конбаун сейчас в Сиаме правила нынешняя династия и этот король.
– Когда наш предок, великий Алаунпайя, вторгся в Сиам, – однажды сказал Тибо дочерям, – он послал письмо королю Аютайи. В архивах дворца хранилась копия. Вот что там говорилось: "Нет соперников нашей славе и нашей карме, поместить вас рядом – все равно что сравнить воды, на которых возлежит Вишну, с одним глотком, солнце со светлячком, божественную гамадриаду на небесах с земляным червяком, Датаратту, короля Хамсы, с навозным жуком". Вот что сказал наш предок о короле Сиама. А теперь он спит в Букингемском дворце, а мы валяемся в навозной куче.
Трудно было отрицать правдивость этих слов. С годами Отрэм-хаус стал всё больше похож на окружающие трущобы. С крыши отлетала черепица, которую так и не заменяли. Со стен отваливалась штукатурка, обнажая большие куски кирпичной кладки. Ветки фикуса пускали корни в трещинах и быстро прорастали молодой порослью. С пола наверх ползла плесень, пока стены не стали выглядеть словно задрапированными черным бархатом. Запустение стало символом сопротивления королевы.
– Ответственность за содержание дома лежит не на нас, – говорила она. – Они решили сделать дом нашей тюрьмой, так пусть и присматривают за ним.
Вновь прибывшие администраторы округа иногда толковали о том, чтобы снести деревушку и отправить слуг обратно в город. Королева смеялась: до чего же слепы эти люди в своем высокомерии, чтобы вообразить, что на земле, подобной Индии, можно держать семью в заточении, изолированной на холме. Да сама земля восстает против этого!
Редкие гости, которым дозволялось посещать дом, были шокированы видом деревни, запахом мусора и экскрементов, густыми клубами дыма, висящими в воздухе. Часто они выходили из экипажей с выражением изумления на лицах, не в состоянии поверить, что резиденция последнего бирманского короля стала центром трущоб.
Королева приветствовала их с гордой улыбкой, не раздвигая губ. Да, оглянитесь, посмотрите, как мы живем. Да, мы, которые правили богатейшей землей в Азии, теперь опустились до подобного. Вот что они с нами сделали, вот что они сделают со всей Бирмой. Они забрали наше королевство, обещая дороги, железнодорожные пути и порты, но помяните мои слова, всё закончится именно так. Через несколько десятилетий богатство исчезнет – все драгоценные камни, древесина и нефть – и тогда они тоже уйдут. В нашей золотой Бирме, где никто никогда не голодал, никто не был слишком беден, чтобы не обучиться грамоте, останутся только разрушения и невежество, голод и отчаяние. Нас заточили в тюрьму первыми во имя их прогресса, за нами последуют миллионы. Вот что ожидает всех нас, вот как все мы закончим – как пленники, в городе трущоб, рожденном чумой. Через сотни лет вы прочтете обвинительный приговор европейской жадности в разнице между королевством Сиам и нашей порабощенной страной
