Текст книги "Свидание в морге (Сборник)"

Автор книги: Алистер Маклин

Соавторы: Росс Макдональд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

 Четверг. от 2 ч.– до 4 ч. 30 мин. утра

Я сменил Эйлен Оран на Крэйджмор, а причин улыбаться по-прежнему не было. Никак я не мог быть довольным, поскольку оставленные на «Файркрэсте» Шарлотта и адмирал составляли такую команду, что оставалось только молить Бога о сохранении нам всем жизни. К тому же северный мыс Крэйджмора был гораздо, больше изрезан ущельями, а значит, куда опаснее южной части Эйлен Орана. В довершение всех бед туман продолжал сгущаться. В моей голове постоянно билась мысль, сумею ли я выполнить обещание, данное Макишерну. Но если бы у меня было время на размышления, я нашел бы еще с полдюжины причин для скверного настроения. Слава Богу, у меня не было на это времени, поскольку ночь кончалась, а я должен был еще сделать кучу работы до наступления рассвета.

Два рыбацких катера бились на волнах в маленькой естественной гавани Крэйджмора, и это снимало • мои опасения, что кто-то может услышать, как я карабкаюсь на палубу. Опасность зато представлял большой остекленный фонарь на крыше ангара, который использовали для разделки акул. Свет был так ярок, что любой местный обитатель, страдающий бессонницей, запросто мог меня увидеть. Но тут же меня утешила мысль, что этот же самый фонарь служит для дядюшки Артура прекрасным ориентиром.

Это была большая моторная лодка около пятнадцати метров длиной, построенная таким образом, что могла подставить лоб любому урагану. Содержали ее в образцовом порядке, и оборудована она была всем, что только пожелаешь. Мои шансы явно начинали расти.

Вторая лодка была точной копией первой, прямо близнецы. Я добрался до берега, спрятал свой акваланг так, чтобы до него не добрался прибой, и направился в сторону ангара, стараясь держаться в тени. В ангаре я нашел стальные бочки, ванны и целый арсенал жестокого оружия, явно предназначенного для потрошения акул. Кроме того, там были останки акул, которые издавали ужасающее зловоние. В жизни такого не встречал. Мое отступление было больше похоже на бегство.

Первый дом, который я осмотрел через окно, с помощью фонарика, не оправдал моих ожиданий. Я увидел Комнату, покинутую не меньше пятидесяти лет назад.

Уильямс был прав – жители оставили эти места еще до первой мировой войны. Лишь обои выглядели так, словно были наклеены вчера – странный и не поддающийся объяснению феномен, известный на западных островах. Какая-нибудь заботливая бабушка – а дедушки в те времена готовы были скорее подписать договор с дьяволом, чем шевельнуть пальцем в доме,– наклеила купленные по случаю обои, а пятьдесят лет спустя дешевая бумага выглядит новехонькой.

Второй дом был также пуст. Рыбаки жили в третьем, наиболее удаленном от ангара доме. Мне очень хорошо-были понятны причины, по которым они желали держаться как можно дальше от своего вонючего места работы. Если бы это касалось меня, я бы вообще предпочел жить в палатке на другой стороне острова.

Я осторожно открыл хорошо смазанную дверь, вошел внутрь и зажег фонарик. Жившие здесь когда-то бабули наверняка не похвалили бы этих сеней, зато деды пришли бы в восторг. Одну стену целиком занимали полки, забитые всяческим провиантом. Было там не меньше двух дюжин ящиков с виски и несколько десятков ящиков с пивом. Уильямс говорил мне, что эти рыбаки – австралийцы, и теперь я убедился, что и в этом ему можно' было верить. Три другие стены были предоставлены живописи. Тут не был представлен какой-то определенный стиль, зато впечатляло разнообразие красок, какого не найдешь даже в крупных музеях и картинных галереях. Я протиснулся между мебелью, сделанной наверняка не руками искусных мастеров, и открыл внутреннюю дверь. За ней был небольшой коридор, а в нем я увидел две двери справа и три слева. Я решил, что шеф должен занимать самую большую комнату, а значит, он спит за первой дверью направо.

Я осторожно вошел в комнату. Она удивила меня своим комфортом. В свете карманного фонарика я увидел прекрасные ковры, тяжелые шторы, пару удобных кресел, большую дубовую кровать, дубовые шкафы и книжные полки. Над кроватью висела лампа с красивым абажуром. Эти дикие австралийцы явно придавали большое значение уюту и комфорту. Я нажал на выключатель, и в комнате зажегся свет.

На двойной кровати спал мужчина. Рост лежащего человека определить очень трудно, но мне подумалось, что он не сможет выпрямиться в этой комнате, потолок которой находится на высоте ста девяноста двух сантиметров, не получив при этом хорошего сотрясения мозга. Повернутое в, мою сторону лицо было частично закрыто волосами и буйной бородой. Таких роскошных бород мне вообще никогда не приходилось видеть. Человек этот спал как убитый.

Я подошел к постели, ткнул ему в ребра дуло револьвера и сказал:

– Просыпайся.

Он проснулся, а я ретировался на безопасное расстояние. Австралиец протер глаза волосатыми руками и, опершись о матрас, сел. Признаться, я ожидал увидеть одежды из звериных шкур, но на нем оказалась элегантная пижама, которой я мог только позавидовать.

Почтенные граждане по-разному реагируют, когда посреди ночи их будит чужой человек, использующий в этих целях дуло пистолета. Они бывают или напуганы, или приходят в бешенство. Однако мой бородач повел себя совершенно иначе. Его глаза, скрытые под густыми бровями, смотрели на меня, как глаза бенгальского тигра, приготовившегося к прыжку, в конце которого его ждет заслуженный завтрак. Я отодвинулся еще на несколько шагов.

– Не пробуй! – предостерег я его.

– Спрячь этот револьвер, малыш,– его голос, казалось, звучал из глубокой пещеры.– Спрячь, а то мне придется встать, чтобы дать тебе по шее и отобрать его самому.

– Ну и условия! – сказал я обиженно.– А если я спрячу его, ты все равно дашь мне по шее?

Он подумал, прежде чем отрицательно покачать головой. Потом он протянул руку к ночному столику, вынул из коробки сигару и закурил ее, не спуская с меня глаз. Острый, кислый запах распространился по комнате, и мне пришлось применить большое усилие, чтобы не кинуться открывать окно, что, конечно, не принято делать в чужом доме. Теперь меня уже не удивляло, как он живет поблизости от ангара. По сравнению с его сигарами, сигары дядюшки Артура источали аромат, сравнимый с ароматом духов Шарлотты.

– Прошу простить мое внезапное появление. Вы мистер Хатчинсон? Тим Хатчинсон?

– Я. А ты кто, малыш?

– Филипп Калверт. Я хотел бы воспользоваться одним из ваших передатчиков, чтобы связаться с Лондоном. Кроме того, я хотел просить вас о помощи. И вы даже не представляете, как срочно она мне нужна. Без вашей помощи очень много людей и огромная куча фунтов могут погибнуть в ближайшие двадцать четыре часа.

Он выпустил, прямо как Везувий, целую тучу отравляющих газов, с минуту наблюдал, как она поднимается к потрескавшемуся потолку, и наконец уставился на меня.

– Ты смеешься надо мной, малыш?

– Ты, волосатая обезьяна! Мне совсем не до шуток! И будьте любезны, мистер Тимоти; перестаньте называть меня, малышом.

Он наклонился вперед, а в его черных как уголь глазах появился опасный блеск. Но минутой позже он откинулся на спинку и рассмеялся.

– Туше, как говорила моя французская гувернантка. Если вы не шутите, Калверт, то что, собственно, вы тут делаете?

И я понял, что этот тип и пальцем не пошевелит, если я не выложу ему всей правды. А его помощь мне действительно была необходима. Так я второй раз за ночь и второй раз в жизни признался, что являюсь агентом тайной службы. К счастью, со мной не было дядюшки Артура, который в этот момент вел непримиримую борьбу со стихией за свою жизнь. Его давление и так пошаливало, а мое двукратное признание и вовсе могло лишить его жизни.

Австралиец какое-то время размышлял над услышанным, после чего сказал:

– Тайная служба?.. Ладно... Если, конечно, вы не бежали из сумасшедшего дома. Вообще говоря, люди оттуда никогда не признаются, где работают...

– Верно, но я вынужден это сделать. Впрочем, вы все равно бы догадались, услышав то, что мне придется вам рассказать.

– Я сейчас оденусь, а вы пойдите пока в большую, комнату и выпейте виски,– по движению его бороды можно было понять, что он улыбается.– Я буду через две минуты.

Я оставил его одного, нашел виски, угостил себя хорошей порцией и заодно осмотрел картинную галерею Крэйджмора. Вскоре вошел Тим, одетый в черное с ног до головы. Скорее всего, метр девяносто два сантиметра у него было лет в двенадцать, и он продолжал расти до сегодняшнего дня. Он. глянул на свои картины и ухмыльнулся.

– Кто бы мог ожидать, а? —оказал он.– Крэйджмор соревнуется с галереей Гуггенхайма, колыбелью культуры! А вам не кажется, что эту дивчину слишком прикрывают серьги?

– Вы, без сомнения, разграбили лучшие галереи мира,– с восхищением сказал я.

– Ну, я не такой уж знаток. Просто люблю Ренуара и Матисса..,– это было настолько неправдоподобно, что, вероятно, было правдой.– Вы, как я понял, спешите, так можете обойтись без подробностей.

Я обошелся без подробностей. И все-таки эти объяснения заняли достаточно много времени, потому что, в отличие от Макдональда и Шарлотт, Хатчинсон услышал не просто правду, но всю правду.

– Черт возьми! – воскликнул он.– Это самая грязная история, какую я слышал в жизни. И вдобавок под самым нашим носом!.. А, так это вы летали сегодня днем на этой стрекозе? Друг, у тебя был тяжелый .день, не говоря уже о дальнейшем.

Иногда было трудно понять, австралиец Тим или американец. Уже после у меня была возможность узнать, что он провел много лет, охотясь на тушканчиков на побережье Флориды.

– Вы уж простите мне это обращение – «малыш». Конечно, вам было неприятно. Так чего вы ждете от меня, Калверт?

Я ответил, что мне нужна его личная помощь на целую ночь, готовность его судов и команд на ближайшие двадцать четыре часа, а также его передатчик на пять минут.

– Договорились. Я вызываю своих ребят, а вы можете немедленно воспользоваться передатчиком.

– Я предпочел бы сразу отправиться с вами на «Файркрэст», оставить вас там, а уж потом вернуться и передать в Лондон то, что мне надо.

– Похоже, вы не слишком доверяете своей команде?

– Боюсь, мы в любую минуту можем увидеть нос моего судна разносящим двери вашего дома.

– У меня есть лучшее предложение. Я сейчас вытащу за, ноги двоих моих мальчиков, и мы отправимся вместе на «Шермэйне» – это тот катер,, который стоит ближе всех к ангару. Я подскочу на борт вашего «Файркрэста» и буду курсировать поблизости, пока вы наиграетесь с передатчиком. Потом вы перейдете на «Файркрэст», а мои ребята приведут «Шермэйн» обратно.

Я вспомнил о бушующих бурунах у входа в гавань п спросил Хатчинсона:

– А вы. считаете, что в такую ночь можно вывести в море такой маленький катер?

– А чем вам не нравится эта ночь? Прекрасная ночь! Лучше и не придумаешь. Мне приходилось видеть, как мои ребята выходили в море вечером во время декабрьской бури... Но это другая история.

– Несчастный случай?

– Да еще какой серьезный! У нас кончились запасы, и мои мальчики спешили в Торбэй до закрытия винных магазинов. Ну, пошли.

Я ничего не ответил, но мысль, что этот человек будет около меня всю ночь, вернула мне оптимизм.

– Двое моих людей женаты,– сказал Хатчинсон нерешительно.'– И вот я думаю...

– Не беспокойтесь, они ничем не рискуют. Зато награда их ждет внушительная.

– Не портьте игру, Калверт. За такие дела денег не берут.

– Я вовсе не собираюсь вас покупать, мистер Хатчинсон. Мне уже хватает жертв в этом деле, и я совсем не хочу, чтобы вы к ним присоединились. Просто страховая компания назначила большую награду, и я уполномочен предложить вам половину.

– Это совсем другое дело! Получить деньги со страховой компании – одно удовольствие. У них денег куры не клюют. Но я протестую против половины, Калверт. За день работы, особенно после того как основное вы сделали уже сами... Нет, это не пойдет. Четверть для нас и три четверти для вас и ваших коллег.

– Вы получите половину, Хатчинсон. А другая половина предназначена на возмещение ущерба жертвам всей этой авантюры. Например, этой пожилой паре с Эйлен Орана, которая на старости лет получит целое состояние, о котором и в жизни не мечтала.

– А вы? Ничего?

– Нет. Я получаю жалованье. Впрочем, я предпочел бы не говорить на эту грустную тему. Мы вообще не имеем права получать награды.

– Вы хотите сказать, что позволяете себя лупить, стрелять в себя из автомата, топить в море и убивать десятью разными способами исключительно за жалкое жалованье?! Что вами движет? Для чего вы, черт бы вас побрал, все это делаете?

– Это не слишком оригинальный вопрос. Я сам его себе задаю по крайней мере десять раз на день... А сейчас особенно часто. Впрочем, все это неважно, нам пора.

– Я разбужу моих людей. Предвкушаю, Как потекут у них слюнки при мысли о золотых часах с выгравированными инициалами, которые предложит им страховая компания. Обязательно с выгравированной надписью! На этом мы будем настаивать.

– Награда выдается не в натуре, а наличными. А зависит она от того количества золота, которое мы сумеем вернуть. Груз с «Нантсвилла» будет найден целиком, это почти точно. Что касается других судов... Награда определена в десять процентов. Вы получите пять. В самом худшем случае это будет равняться четыремстам фунтам стерлингов для вас и ваших ловцов акул. Максимальная сумма может достичь восьмисот пятидесяти тысяч.

– Повторите-ка это еще раз.

Он производил впечатление человека, на голову которого рухнула телевизионная башня.

– За такую сумму вы можете рассчитывать на весьма серьезную помощь, мистер Калверт. Можете ничего больше не говорить. И не вздумайте давать по этому делу объявлений в прессе. Я в вашем распоряжении.

Без сомнения, Тим Хатчинсон был тем человеком, в-котором я нуждался. Даже полмиллиона фунтов не были слишком большой наградой за помощь, которую он предоставил мне в эту жуткую ночь, когда дождь лил потоками, а туман все сгущался, так что я уже не мог отличить клубящихся и пенящихся в схватке друг с другом волн от прибрежных бурунов.

Хатчинсон был представителем той редкой расы, для которой море было родной стихией. А если добавить к природным данным еще не меньше двадцати лет практики, можно легко представить себе, какой он был профессионал. Это как с асами автомобильного спорта, такими как Нуволери или Кларк, способ вождения которых остается для всех тайной. Вот так и Хатчинсон. Он вел свой катер так, что ему мог позавидовать любой штурман с большой океанской яхты. Даже среди профессиональных рыбаков немного нашлось бы специалистов такого класса.

Его мощные руки управлялись со штурвалом с необыкновенной нежностью. Он обладал зрением совы, а по шуму волн определял, разбиваются ли они на воде, на скалах или на песке. И уж совсем непонятным способом Тим догадывался о их силе и направлении. В голове у него явно была счетная машина, которая мгновенно регистрировала направление и скорость ветра, течения и судна и столь же быстро выдавала ему искомый результат. Я мог бы поклясться, что Тим носом чует сушу даже в тех случаях, когда направление ветра никак этому не способствует. Нам всем оставалось только молча стоять в клубах отравляющего газа его сигар и переваривать ужасающее открытие: рядом с ним ни один человек не может похвастать, что он хоть что-нибудь понимает в морском деле.

Хатчинсон провел «Шермэйн» на полной скорости между Сциллой и Харибдой узкого прохода этого так называемого порта. Из клубящейся пены по обеим сторонам катера, в нескольких метрах от борта, скалили, зубы рифы, а он, казалось, не обращал на них никакого внимания. По крайней мере, он и взгляда на них не бросил. Двое из его «мальчиков», бугаи под два метра ростом, каждый, демонстративно зевали. Тим нашел «Файркрэст» метров на сто раньше, чем мне стало казаться, что я различаю какие-то смутные контуры на фоне ночной тьмы, и пришвартовал к нему свой катер так ловко, как мне не удалось бы среди бела дня припарковать свой автомобиль.

Мы перебрались на борт «Файркрэста», страшно напугав Шарлотту и дядюшку Артура, которые, естественно, не видели и не слышали нашего прибытия. Я представил им Хатчинсона, объяснил ситуацию и вернулся па борт «Шермэйна». Пятнадцать минут понадобилось мне на то, чтобы связаться с Лондоном, передать самое необходимое и снова вернуться на «Файркрэст».

За это время Тим и дядюшка Артур успели подружиться и понимали друг друга с полуслова. Бородатый австралийский великан со староанглийской учтивостью величал дядюшку «адмиралом», не забывая всунуть это слово в каждую вторую фразу. Дядюшка Артур просто плавился от его комплиментов и явно чувствовал себя гораздо спокойнее, имея Тима на борту.

– Куда теперь? – спросила Шарлотта, и „по ее тону я с некоторой обидой понял, что и она чувствует теперь себя гораздо увереннее.

– На Дюб Сджэйр. Придется нанести – визит лорду Кирксайду и его очаровательной дочери.

– Дюб-Сджэйр? – повторила она удивленно. – А я  была уверена, что ключ к этой загадке находится на Эйлен Оране и Крэйджморе.

– В определенном смысле это так и есть. Если иметь в виду небольшие, скажем так, вступительные тайны. Но главный путь ведет нас на Дюб Сджэйр, к подножию радуги.

– Вы говорите загадками,– несколько раздраженно сказала Шарлотта.

– А я очень хорошо его понимаю,– добродушно заявил Хатчинсон.– У подножия радуги, или у ее основания, мадам,– желтый цвет,, цвет золота, иначе говоря, золотой клад.

– Лично я больше всего сейчас хочу кофе и готов приготовить его для всех,– сказал я.

– Думаю, мне лучше пойти прилечь,– отозвалась Шарлотта.– Я очень устала..

– Миссис Скаурас,—запротестовал я, грозя ей пальцем,– я пил кофе, приготовленный вами, теперь ваша очередь пить мой кофе.

– Уговорили. Только, пожалуйста, побыстрее.

Я справился с кофе даже более чем быстро и уже через пару минут вернулся с четырьмя чашками, в которые-успел налить кипятка, насыпать растворимого кофе, сахару и... чуточку еще кое-чего в одну из них. На кофе никто не пожаловался, а Тим Хатчинсон выпил его одним глотком. .

– Я, собственно, не вижу причин, которые мешали . бы всем вам троим лечь поспать,– сказал он.– Конечно, если вы не считаете, что без. вас я не справлюсь.

Никто так не считал, и первая исчезла Шарлотта, сказав на прощание, что она засыпает на ходу, в чем я не сомневался. Через несколько минут ее примеру последовали и мы с дядюшкой Артуром. Тим обещал разбудить меня при приближении к западному побережью Дюб Сджэйра. Дядюшка Артур закутался в одеяло и мгновенно заснул на диванчике в салоне, а я лег в своей каюте.

Через три минуты я встал, разыскал треугольный напильник, бесшумно проскользнул к каюте Шарлотты и легонько постучал в ее дверь. Не услышав, как я и ожидал, ответа, я вошел в каюту, тихо закрыл за собой дверь. и включил свет.

Шарлотта спала как убитая. Ей не удалось даже добраться до постели, и она, полностью одетая, лежала на ковре. Я уложил ее на койку, укрыл двумя одеялами, а затем, приподняв один из рукавов, еще раз внимательно осмотрел кровоподтеки, оставленные веревкой.

Каюта была не слишком велика, и мне хватило минуты, чтобы найти то, за чем я сюда и пришел.

Сойти на берег без акваланга, затрудняющего каждое движение,—это было великое наслаждение. К тому же Тиму удалось, несмотря на полную мглу и дождь, высадить меня прямо на каменный пирс. Хотя как он его нашел, так и осталось для меня величайшей загадкой. Он отправил меня на нос «Файркрэста» с фонарем в руке, и неожиданно из полной тьмы передо мной появилась каменная стена пирса, которую, по моему разумению, можно было найти только с помощью радара. Судно плясало на отвесных волнах. Тим дал задний ход и держал такие обороты, чтобы нос «Файркрэста» плясал почти на одном месте, на расстоянии меньше метра от пирса. Дождавшись пока я, улучив удобный момент, спрыгнул на берег, Хатчинсон дал «полный назад» и мгновенно растворился в темноте. Я попробовал вообразить себе дядюшку Артура, проделывающего такой трюк, но в этой ситуации фантазия мне начисто отказала. Все, на что она оказалась способна, это представить моему внутреннему взору дядюшку, спящего сном праведника и видящего во сне свои лондонские апартаменты.

Путь от пирса до плато, лежащего над ним, был крутым и каменистым, и вряд ли кто-либо до меня пытался им пользоваться. Правда, в этот раз я не был особенно перегружен. Кроме тяжести. собственных лет, я тащил только фонарик, револьвер и клубок исключительно прочной веревки. Последнее совсем не потому, что собирался сыграть роль Дугласа Фэрбенкса, штурмуя неприступные стены замка лорда Кирксайда. Просто печальный опыт научил меня считать веревку обязательным орудием при ночных прогулках по скалистым островам. И все-таки, несмотря на ничтожный вес моего снаряжения, достигнув плато, я вынужден был отдышаться, прежде чем продолжить свое путешествие.

Оставив замок справа, я направился на север, идя вдоль травянистой аллеи, с которой старший сын лорда Кирксайда стартовал в день своей гибели в обществе своего будущего шурина. Двенадцать часов назад я пролетал над этой аллеей вместе с Уильямсом после беседы с лордом и его дочерью. Аллея эта кончалась обрывом, и мне казалось, что там, над берегом, я видел то, что и хотел увидеть. И теперь мне надо было удостовериться в этом.

Травянистая полоса была ровной и плоской, Я быстро шел по ней, не пользуясь фонарем, впрочем, я и так не решился бы зажечь его в такой близости от замка. Сам замок казался спящим – темный, без единого огонька. Но это никак не могло служить гарантией, что пираты в ожидании моего визита не выставили на галереях караулы. По крайней мере, я бы это на их месте обязательно сделал.

Неожиданно я споткнулся обо что-то мягкое, теплое, живое и резко упал на землю.

Мои нервы были уже много часов напряжены до предела, и реакция моя была молниеносной. В руке у меня уже был нож, и я знал, как не дать ему подняться на ноги... Но он поднялся. На все четыре, потому что именно столько у него их было, Страшная вонь, исходившая от него, чуть не заставила меня досчитать его клиентом ангара Хатчинсона. Никогда и никто не сумеет объяснить мне, почему вообще козел, пасущийся на утопающем в цветах лугу, так пахнет! Естественно, я принес извинения четвероногому приятелю, почему-то не воспользовавшемуся своими рогами. При этом я подумал, что отчего-то у Эррола Флинна, например, никогда не случается такого рода приключений, и, даже если ему приходится падать, свеча в его руке даже не гаснет, в то время как мой фонарик, в резиновом корпусе, с лампочкой, вмонтированной в резину, с гарантированно небьющимся стеклом, разлетелся к чертовой бабушке. Пришлось вытащить из кармана мини-фонарик, нечто вроде светящегося карандаша, и испробовать его под пиджаком. Правда, это оказалось совершенно и лишней предосторожностью– даже светлячок посмеялся бы над этим лучиком. Я сунул фонарик обратно в карман и отправился дальше.

Почуяв, что я уже недалеко от пропасти, я встал на четвереньки и дальнейший путь проделал в этом малоудобном положении, освещая себе путь, если это можно так назвать, уже упоминавшимся «карандашом», Через пять минут я добрался до края скалы и сразу нашел то, что -искал: вспаханную полосу земли шириной около полуметра. Рана была свежей... ну, может, не слишком, так как кое-где уже появились ростки молодой травы. Все это как нельзя лучше подтверждало мои предположения. Это была стартовая полоса самолета, направленного в сторону моря на полных оборотах двигателя, но... без пассажиров. Этому самолету не удалось набрать достаточной скорости, чтобы подняться в воздух, и он упал с обрыва в море, взрыв в месте своего падения землю. Именно это мне и надо было увидеть, чтобы все мои предположения превратились в уверенность и сложились в единую картину: разрытая земля на Дюб Сджэйре, поврежденное дно судна оксфордскйх биологов, темные круги под глазами Сьюзен Кирксайд...

Внезапно позади меня раздался легкий шорох. В том положении, в каком я находился в данную минуту, меня мог столкнуть в пропасть даже пятилетний ребенок.. Я мгновенно развернулся, держа в вытянутых вперед руках револьвер и фонарик, но это был всего-навсего мой старый друг козел. Заметив зловещий блеск в его желтых глазах, я уже начал было опасаться, что он явился,-дабы отомстить мне за свой прерванный сон, но, к счастью, это было не так. Его явно привело сюда или любопытство, или внезапно вспыхнувшая тяга к дружескому общению. Я осторожно, косясь на его рога, отодвинулся от пропасти, нежно, как мог, погладил его по голове и поспешил ретироваться. Еще несколько таких приключений, и меня хватит удар еще до наступления рассвета.

Тем временем дождь, так же как и ветер, несколько утих, зато туман стал еще более плотным. Мгла буквально клубилась вокруг меня, лепилась к одежде и почти лишала меня возможности двигаться. Видимость уменьшилась до четырех метров. Ненадолго мной овладело беспокойство за Хатчинсона, затерянного где-то в этой белой вате, однако я быстро понял, что ему будет гораздо легче выпутаться из своей ситуации, чем мне из моей. Я шел вперед, стараясь, чтобы ветер дул в мою правую щеку, поскольку только это служило залогом, "что я иду по направлению к замку,

В результате я только случайно не врезался головой в каменную стену, окружавшую замок. Но хотя этого мне удалось избежать, ответить на вопрос, с правой или левой стороны от ворот я нахожусь, было для меня непосильной задачей. Я пошел вдоль стены влево, стараясь в темноте нащупать калитку и при этом ни во что не врезаться. Уже через десяток метров я почувствовал, что стена сворачивает под прямым углом. Это означало, что я нахожусь с восточной стороны замка, то есть слева от главного входа. Пришлось развернуться и идти в обратном направлении.

Мне крайне повезло, что я подходил именно с этой стороны и ветер дул мне в лицо, иначе бы мне ни за что не учуять запаха табачного дыма. Запах этот, конечно, не шел ни в какое сравнение с отравляющим веществом, выделяемым сигарами Хатчинсона, и все-таки это был табачный дым. Кто-то курил около ворот. Тот, кто первым запретил курение на посту, был весьма неглупым человеком. И охраннику у ворот предстояло теперь в этом убедиться. Меня никто никогда не учил, как укрощать козлов на краю пропасти, зато многочисленные способы ликвидации охраны были крепко вбиты в мою голову.

Человек опирался об угол ворот. Огонек сигареты давал возможность достаточно точно определить местоположение его лица. Я зажал в руке дуло револьвера и ждал. Когда он затянулся в третий раз и кончик его сигареты раскалился достаточно, чтобы максимально затруднить ему возможность что-либо видеть перед собой, я сделал резкий шаг вперед и нанес сильный удар рукояткой револьвера по тому месту, где должна была находиться его голова. Естественно, если он был нормально сложен. К счастью, его сложение не было аномальным.

Он упал на меня, я подхватил его, н в это время что-то весьма чувствительно ударило меня в бок. Я позволил ему продолжать свое падение самостоятельно и занялся предметом, вонзившимся в мой плащ. Это был штык с весьма, скверным, на мой вкус, острием, насаженный на карабин калибра 7,69. Меня это несколько удивило: откуда тут армейский карабин? Наши друзья должны были быть весьма обеспокоены; если принимали такие меры предосторожности. Но у меня уже не было времени выяснять, как много они знали или подозревали. Впрочем, у них его тоже не было. Приближался день.

Я взял карабин и направился в. сторону пропасти, нащупывая перед собой дорогу штыком. Таким образом я страховался от возможности слишком поспешно оказаться в том месте, за которым есть уже только Вечность. Благополучно добравшись до края пропасти, я двинулся обратно, держа карабин таким образом, чтобы его приклад оставлял в грунте две параллельные полосы, кончающиеся у края скалы. Когда забрезжит рассвет и новый стражник начнет искать своего предшественника, он увидит эти следы и сделает правильный вывод.

Разоруженный мною тип слабо стонал. Прекрасно. Если бы он был без сознания, мне пришлось бы его нести. Я сунул ему в рот платок, и стон прекратился. Это было очень негуманно, ибо, имей он насморк, его ждала бы смерть от удушья в течение нескольких ближайших минут. Но у меня не было времени на обследование его гайморовых пазух, и вообще, моя жизнь волновала меня гораздо больше, чем его.

Он не пробовал ни бежать, ни сопротивляться, тем более что к этому времени его ноги уже были опутаны веревками, а руки крепко связаны за спиной. Кроме того, в его ребра жестко упирался мой револьвер. Я велел ему идти вперед, и он пошел. Когда мы добрались до расщелины, ведущей к пристани, я велел ему лечь на землю, привязал его руки к лодыжкам и оставил лежать там. Дышал он, по моим наблюдениям, достаточно, свободно.

Сам я вернулся к воротам и, убедившись, что там не появился другой стражник, двинулся к парадному входу замка. Двери не были заперты. Я отворил их, крайне сожалея, что не одолжил у своего пленника фонаря, который у него наверняка был. В холле царил полнейший мрак. Больше всего я боялся опрокинуть какое-нибудь средневековое рыцарское снаряжение или выколоть себе глаз, наткнувшись на острие старинного меча или оленьих рогов. Пришлось вытащить из кармана мой минифонарик, но, увы, батарейки сели, и с его помощью нельзя было рассмотреть даже циферблат часов, поднесенных к самым глазам.

Еще вчера, глядя из вертолета, я отметил, что замок имеет форму симметричного квадрата, но занимает только три его стороны. Следовало предположить, что если парадные двери находятся в средней части замка, обращенной к морю, то главная лестница – прямо напротив. В таком случае я мог двигаться более свободно, так как вряд ли кто-либо стал бы устанавливать доспехи или рога в центре холла.

Так оно и оказалось. Я спокойно добрался до лестницы, но, поднявшись на десять ступенек, обнаружил, что дальше лестница раздваивается. Я выбрал правую сторону, так как именно оттуда брезжил слабый свет. Шесть ступеней, новый поворот, восемь ступеней – и я оказался в коридоре. Именно здесь и находился источник увиденного мной света. Я мысленно благословил архитектора, выбравшего в качестве материала для лестницы мрамор, благодаря чему мне удалось преодолеть двадцать четыре ступени абсолютно бесшумно...

Свет проникал сквозь приоткрытую дверь, и я рискнул заглянуть внутрь. Все, что мне удалось увидеть, это часть шкафа, кусок ковра и угол постели, с которой свисала нога в ботинке. Из комнаты раздавался мощный храп. Я толкнул дверь и вошел внутрь.

Собственно, целью моего визита в замок была встреча с лордом Кирксайдом. Но хотя мне и не были известны привычки лорда, не подлежало сомнению, что он ее имел обыкновения ложиться в постель в ботинках, брюках, подтяжках и спортивной каскетке. Точно так же и карабин с примкнутым штыком вряд ли был обычным спутником лорда Кирксайда в постели. Лицо спящего прикрывал козырек каскетки. Большой фонарь и наполовину опорожненная бутылка виски украшали ночной столик. Стакана нигде не было видно, впрочем, он и не был нужен, так как, судя по всему, я имел дело с одним из тех, кто умеет пользоваться простыми радостями жизни, не давая при этом соблазнить себя дешевыми реверансами современной цивилизации. Передо мной несомненно находился верный страж, который со всей ответственностью подготовился сменить на рассвете своего предшественника у ворот шотландского замка. Только уже некому будить его, и нет сомнений, что без посторонней помощи ему не проснуться раньше полудня. А проснувшись, он ощутит великую жажду, и потому я бросил в початую бутылку несколько таблеток из тех, что получил от аптекаря в Торбэе. После этого я мог со спокойной совестью покинуть комнату, прихватив с собой его мощный фонарь.