Текст книги "Золотое рандеву"

Автор книги: Алистер Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– Вы сумасшедший.

– Бога ради, неужели вы не можете придумать чего-нибудь другого, чтобы сказать? – Я снова взялся за лебедку, снял стопор и потянул. Кэролайн двумя руками обхватил «Твистер», когда он полностью вышел из гроба, стараясь не допустить удара носа бомбы о перегородку.

– Перешагните через перегородку и захватите его с собой,– скомандовал я.– Когда будете поворачиваться, прижмитесь спиной к лестнице,– Кэролайн молча кивнул. Луч фонарика освещал его застывшее в напряжении лицо. Он прислонился спиной к лестнице, еще крепче обхватил «Твистер» с обеих сторон от петли, поднял ногу, чтобы переступить через перегородку, и в этот момент корабль качнуло, и бомба всем весом пошла на него. Он задел ногой верх перегородки, сложившись, силы инерции «Твистера» и рывка судна увлекли его вперед. Кэролайн вскрикнул и тяжело перевалился через перегородку на дно трюма.

Я видел, как это происходило, точнее, последние мгновения происходящего. Инстинктивно выбросив руку вперед, нажал на кнопку стопора и бросился к раскачивающейся бомбе, между ней и трапом. Мой фонарь упал в тот момент, когда я двумя руками пытался предотвратить удар носа бомбы о трап. В неожиданно наступившей кромешной мгле я промахнулся мимо «Твистера», но «Твистер не промахнулся мимо меня. Он нанес мне удар чуть ниже ключицы, да с такой силой, что из меня вырвался буквально предсмертный стон. Затем я двумя руками обхватил этот полированный алюминиевый корпус, как будто хотел сломать его пополам.

– Фонарь! – вскрикнул я. Казалось, что в этот момент было вовсе необязательно приглушать голос.– Давайте фонарь!

– Моя лодыжка!

– К черту лодыжку! Давайте фонарь!

Я слышал его сдержанный стон и чувствовал, что он карабкается через перегородку. Затем слышно было, как его рука шарит по стальному полу. Потом наступила тишина.

– Нашли его? – Теперь «Кампари» начинало кренить в другую сторону, и я пытался изо всех сил удержать равновесие.

– Нашел.

– Так включайте же его!

– Не могу.– Пауза.– Он разбит.

Это меняло дело. Я быстро произнес:

– Придержите-ка эту проклятую штуковину. Я скольжу.

Он выполнил просьбу, и стало несколько легче.

– У вас есть спички?

– Спички? – Если бы дело не было связано с «Твистером», можно было бы посмеяться.– Спички! После пяти минут купания за бортом «Кампари»?

– Об этом я не подумал,– сказал он мрачно. Наступила тишина. Затем он сообщил: – У меня есть зажигалка.

– Боже, храни Америку! – пылко промолвил я.– Если бы все ее ученые... Зажгите ее, приятель, зажгите скорее!

Колесико щелкнуло при повороте, и тусклый желтый свет, в меру своих скромных возможностей, вырвал из тьмы этот крошечный уголок мира.

– Держите блок. Быстрее.– Я подождал, пока он выполнит команду.– Тяните за свободный конец, отпускайте стопор и опускайте осторожно на брезент.

Я сделал первый шаг от перегородки, удерживая в руках немалую часть веса бомбы. До брезента было около двух футов. В это время послышался щелчок стопора, и моя спина начала буквально разламываться. Трос лебедки абсолютно ослаб, и все двести семьдесят пять фунтов «Твистера» оказались в моих руках. «Кампари» уходил у меня из-под ног. Я знал, что не в силах удержать груз, и мой хребет вот-вот должен был треснуть. Я споткнулся, качнулся вперед, и «Твистер» вместе со мной, все еще отчаянно цепляющимся за него, тяжело рухнул на брезент. От удара затрясся пол трюма.

Высвободив руки, я неуверенно поднялся на ноги. Доктор Кэролайн с трепещущим огнем, который он держал на уровне глаз, как зачарованный, уставился на поблескивающую бомбу. Маска ужаса сковала его лицо.

– Пятнадцать секунд! – хрипло выкрикнул он.– У нас только пятнадцать секунд! – Он бросился к трапу, но смог добраться лишь до второй ступеньки – я обхватил руками и его, и лестницу. Он боролся яростно, неистово, но недолго. И затих.

– Как далеко вы думаете уйти за пятнадцать секунд? – спросил я. Не знаю, почему я это сказал. Я всего лишь сознавал, что произношу эти слова, потому что мои мысли и глаза были прикованы всецело к лежащей бомбе. Мое лицо, очевидно, имело то же выражение, что и лицо доктора Кэролайна. Он также уставился на бомбу. Это было неразумно, но мы оба были в этот момент лишены разума. Мы уставились на «Твистер» в ожидании, что же произойдет, как будто мы смогли бы что-нибудь увидеть, раздайся взрыв. Ни глаза, ни уши, ни рассудок не сумели бы ничего зафиксировать прежде, чем ослепляющая ядерная вспышка превратила бы нас в пар, навсегда прекратив наше существование вместе с «Кампари».

Прошло десять секунд. Двенадцать. Пятнадцать. Двадцать. Пол ми нуты. Мои легкие болели ведь я не дышал все это время. Потом расслабил руки, которыми сжимал Кэролайна и трап.

– Итак,– сказал я,– далеко бы удалось вам уйти?

Доктор Кэролайн спустился на пол со второй ступеньки лестницы, оторвал свой взгляд от бомбы и уставился на меня ничего не видящими глазами. Наконец он улыбнулся.

– Знаете, мистер Картер, мне и в голову это не пришло.– Его голос звучал довольно ровно, а улыбка не напоминала улыбку сумасшедшего. Доктор Кэролайн знал наверняка, что сейчас умрет, и не умер. Теперь больше ничто не могло испугать его. Он понял, что в ущелье страха человек не может спускаться бесконечно, где-то есть нижняя точка, а затем начинается подъем.

Сначала надо ухватить свободный конец, а уж потом отпускать стопор,– сказал я с укоризной. – И ни в коем случае не наоборот. В следующий раз помните об этом.

Существуют ситуации, когда оправдываться бесполезно, да он и не пытался. Он сказал с нескрываемым сожалением:

– Боюсь, из меня никогда не получится матрос. Но, по крайней мере, теперь мы знаем, что пружина спуска не такая слабая, как нам казалось.– Он устало улыбнулся.– Мистер Картер, я бы закурил.

– С удовольствием присоединюсь к вам,– сказал я.

После всего случившегося стало легче, относительно легче. Мы все еще очень бережно обращались с «Твистером», он мог сдетонировать, если бы удар пришелся под другим углом, но бережность обращения больше не сопровождалась леденящим душу страхом, как бы не сделать неправильное движение. Мы перетащили его на брезенте в другой конец трюма, зацепили лебедку за трап у левого борта, из пары брезентов и одеял устроили мягкое ложе между перегородкой и бортом, перенесли бомбу через перегородку, обойдясь на этот раз без каких-либо акробатических трюков, которые сопровождали первую попытку, осторожно ее опустили, забросали сверху одеялами и накрыли брезентом, на котором тащили ее по полу.

– Здесь надежное место? – поинтересовался доктор Кэролайн. Казалось, к нему вернулось обычное самообладание, не считая учащенного дыхания и капелек пота на лбу и лице.

– Они ее никогда не найдут. Им и в голову не придет искать ее здесь. Зачем?

– Что теперь вы собираетесь делать?

– Уходить на всех парах. Я слишком долго испытываю свою удачу. Но прежде нужно заняться гробом. Он должен весить столько, сколько весил раньше. Да и крышку нужно привинтить.

– А потом куда мы пойдем?

– Вы – никуда. Вы останетесь здесь,– я объяснил ему, почему он должен остаться, и ему это совершенно не понравилось. Разъясняя некоторые подробности, особый упор я сделал на то, что остаться здесь – это для него единственный шанс остаться в живых, и ему это не понравилось еще больше. Но он понял, что ему следует поступить именно так, и страх перед неминуемой смертью постепенно перевесил весьма понятный, почти истерический ужас, который породили мои объяснения. Да и пережив те пятнадцать секунд до взрыва, он знал, что уже ничто и никогда не сможет его напугать столь сильно.

Спустя пять минут я завинтил последний шуруп в крышку гроба, спрятал отвертку в карман и покинул трюм.

Мне показалось, что ветер несколько ослаб, но дождь, без сомнения, усилился. Крупные тяжелые капли отскакивали брызгами от мокрой палубы, и даже в непроглядной тьме ночи вокруг моих босых ног мерцал загадочный белесый нимб.

Я неторопливо пробирался вперед. Можно было не спешить. Теперь, когда самое худшее осталось позади, испортить все ненужной спешкой было ни к чему. Один раз мимо меня прошли двое часовых, один раз я прошел мимо двоих, пытавшихся найти убежище от холодного дождя на верхней палубе. Но меня никто не заметил, никто даже не подозревал о моем присутствии. Все шло должным образом.

Не поручусь за точность, но прошло, по крайней мере, минут двадцать, прежде чем я вновь оказался около радиорубки. Все более или менее важные события последних трех дней так или иначе были связаны с ней. И казалось вполне естественным, что именно здесь я должен вынуть из рукава свой последний козырь.

Висячий замок был заперт. Это означало, что внутри никого нет. Я нашел укромное местечко у ближайшей лодки и приготовился ждать. То, что в радиорубке сейчас никого не было, вовсе не означало, что вскоре туда никто не придет. Тони Каррерас обмолвился, что их марионетки на «Тайкондероге» докладывали о курсе и местонахождении каждый час. Карлос, убитый мною радист, должно быть, ожидал именно такую радиограмму. Через некоторое время должно поступить сообщение, и Каррерас, безусловно, должен направить своего другого радиста, чтобы его принять. На этом чреватом последствиями этапе игры он ничего не оставит на волю случая. Но не намерен был поступать иначе и я. Мне вовсе не хотелось быть застигнутым у работающего передатчика. Такого я не мог допустить.

Дождь безжалостно барабанил по моей согнутой спине. Намокнуть больше, чем я уже намок, было невозможно, но можно было замерзнуть. Мне было холодно, очень холодно, и через пятнадцать минут я весь дрожал. Дважды патрульные медленно прошли мимо. Каррерас явно действовал этой ночью наверняка. Дважды я был уверен, что меня обнаружили. Я так трясся от холода, что вынужден был цепляться зубами за рубаху, чтобы стук зубов не выдал меня. Но оба раза патрульные меня проглядели. Дрожь усиливалась. Когда придет этот чертов радист? Или я перехитрил сам себя, сделав ложные выводы? Возможно, радист и не придет?

Я сидел на скрученном в кольцо фале спасательной шлюпки, но затем встал, не зная, что предпринять. Как долго мне еще придется ждать его прихода? Быть может, он явится через час, или более? В каком случае опасность больше – с риском войти в радиорубку теперь, с вероятностью быть там застигнутым и пойманным, или прождать еще час или два, прежде чем что-либо предпринимать? К этому времени почти наверняка будет уже слишком поздно. Вероятность потерпеть неудачу, подумал я, лучше, чем гарантированная неудача. Теперь, когда я покинул пределы трюма номер четыре, единственная жизнь, которой угрожает опасность, это моя собственная. Сейчас, решил я, я сделаю это сейчас. Я сделал всего лишь три бесшумных шага. Пришел радист. Я бесшумно сделал три шага назад.

Послышался щелчок поворачивающегося в замке ключа, тихо скрипнула дверь, раздался металлический звук, когда ее прикрыли, и зашторенное окно осветил тусклый свет. Наш приятель готовится к приему, подумал я. Долго он не задержится, это было почти наверняка. Ему нужно только принять данные о курсе и скорости «Тайкондероги» – вряд ли по такой погоде они сумеют этой ночью определиться – и доставить их Каррерасу на мостик. Я считал, что Каррерас все еще находится там. Было бы странным, если бы он не оставался там в эти последние, решающие часы для того, чтобы лично руководить всей операцией, придуманной лично им. Я почти воочию увидел, как он берег лист бумаги с последними данными о движении «Тайкондероги», улыбается своей холодной самодовольной улыбкой и чертит линию на карте.

На этом мои размышления оборвались. Казалось, что кто-то повернул во мне рубильник, и мой мозг, легкие, сердце, все органы прекратили существование. Такое же чувство я пережил тогда, когда мы с доктором Кэролайном на протяжении отвратительных пятнадцати секунд ожидали взрыва «Твистера». Я чувствовал себя так из-за внезапного, озаряющего сознания, которое посетило бы меня еще полчаса назад, если бы мысли мои не были заняты жалостью к себе. Каррерас проявил себя с различных сторон, но аккуратностью и методичностью он обладал в полной мере. Он никогда не работал с картами и получаемыми данными без того, чтобы не посоветоваться со своим надежным штурманом, первым помощником Джоном Картером.

Я немного успокоился, но легче не стало. Действительно, иногда проходили часы, прежде чем он обращался за советом, но сегодня он никак не мог терять время по той простой причине, что в этом случае проверка потеряла бы всякий смысл. До нашего рандеву с «Тайкондерогой» оставалось не более трех часов, и проверка нужна ему была немедленно. Каррераса не остановит мысль о том, что придется будить посреди ночи больного человека. Спустя десять-пятнадцать минут после получения радиограммы он наверняка наведается в лазарет. И обнаружит, что его штурман исчез. Обнаружит, что дверь заперта изнутри. Обнаружит Макдональда с оружием в руках. У Макдональда всего один пистолет, а Каррерас вызовет сорок человек с автоматами. Вероятен лишь один исход боя в лазарете, и это будет мгновенный и окончательный исход. В своем воображении я уже видел, как пулеметный огонь заливает лазарет, видел, как Макдональд и Сьюзен, Буллен и Марстон... Я отогнал эту мысль. Она парализовала.

После того, как радист покинет радиорубку, если мне удастся попасть в нее незамеченным, если мне никто не помешает передать радиограмму, сколько времени будет в моем распоряжении, чтобы вернуться в лазарет? Десять минут, не более десяти минут, скажем, семь или восемь минут, чтобы добраться до того места по левому борту, где я оставил три троса, привязанные к поручню пиллерса, завязать один у себя на поясе, ухватиться за второй, подать сигнал боцману, спуститься в воду и проделать, по возможности не утонув, кратный путь в лазарет. Десять минут? Восемь? Я знал, что это не удастся сделать, даже если времени будет в два раза больше. Героическое плавание от лазарета к корме едва меня не доконало, а обратный путь, против потока набегающей воды, обещал быть вдвое сложнее. Восемь минут? Все шансы были за то, что я вообще туда не доберусь.

А может, заняться радистом? Я мог бы убить его, когда он выйдет из радиорубки. От отчаяния я был готов сделать что угодно, а отчаянность давала определенные шансы на успех. Даже когда вокруг много патрульных. Если действовать так, то Каррерас никогда не получит радиограмму. Но он будет ее ожидать. Да, он будет ее ожидать. Он очень ждет последнюю уточняющую информацию, и если она не поступит в течение нескольких минут, он направит кого-нибудь разобраться, и когда этот кто-нибудь выяснит, что радист мертв или пропал, начнется светопреставление. Охранники, караульные будут повсеместно, повсюду будет включен свет, все неблагонадежные места, а это и лазарет, будут обысканы. А в лазарете Макдональд со своим пистолетом.

Был еще путь. Он давал какую-то надежду на успех, но при том очевидном недостатке, что я вынужден буду оставить те три уличающие меня троса привязанными к поручню на корме. Но это, по крайней мере, еще не гарантия неотвратимой неудачи.

Я наклонился, нащупал рукой бухту и отрезал кусок фала ножом. Один конец фала завязал булинем у себя на поясе, обмотался длинным, футов на шестьдесят, куском и заткнул второй конец за пояс. Пошарил в карманах и нашел ключ от радиорубки, который взял у покойного Карлоса. Я стоял в темноте под дождем и ожидал.

Не прошло и минуты, когда вышел радист, запер за собой дверь и направился к трапу, ведущему на мостик. Через тридцать секунд я уже сидел на месте, которое он только что освободил, и разыскивал позывной «Тайкондероги».

Я не пытался скрыть свое присутствие и включил свет. Если бы я не включил его, это вызвало бы ненужные подозрения проходящих мимо патрульных, которые услышали бы звуки морзянки, доносящиеся из неосвещенной радиорубки.

Дважды я отстучал позывной «Тайкондероги», и на второй раз получил подтверждение о приеме. Один из подставных радистов Каррераса на борту «Тайкондероги» нес свою вахту бдительно. Ничего иного и ожидать не следовало.

Радиограмма получилась краткой, внушительное вступление гарантировало ей почтительное обращение: «Срочная, внеочередная, особой важности. Получение немедленно доложить капитану». Я взял на себя смелость подписаться следующим образом: «От министерства транспорта. Вице-адмирал Ричард Ходсон, начальник отдела морских перевозок». Выключив свет, я приоткрыл дверь и с интересом выглянул наружу. Никаких любопытных, вообще никого не было видно. Я вышел, запер замок и выбросил ключ за борт.

Через тридцать секунд я был на левом борту шлюпочной палубы и внимательнейшим образом оценивал расстояние вдоль борта от того места, где стоял, до уступа на полубаке. Что-то около тридцати футов. От того же уступа в тридцати футах вперед по борту был иллюминатор лазарета. Если все так, я был сейчас как раз над ним, на три палубы выше. Ну, а если я ошибался... Лучше все же, чтобы оказался прав.

Я проверил узел на поясе, второй конец веревки продел через стойку шлюпбалки и свесил его с другой стороны. Я уже собирался приступить к спуску, когда свободный конец ударился о воду и замер неподвижно. Кто-то его ухватил и крепко держал.

Меня охватил страх, но инстинкт самосохранения все еще был подвластен рассудку. Сцепив руки, я ухватился за шлюпбалку. Кто бы не пытался стащить меня вниз, должен был теперь стаскивать вместе со мной и шлюпку, и шлюпбалку. Но пока веревку тянули, я не мог высвободиться, не мог даже освободить руку, чтобы развязать узел, но веревка снова натянулась. Но на мгновение, как будто ее просто дернули. Затем с короткими интервалами еще три рывка. Я почувствовал облегчение. Четыре рывка. Условный сигнал Макдональда. Я должен был знать, что с момента моего ухода Макдональд был настороже каждую секунду. Должно быть, он услышал или заметил, как веревка скользнула за окном вниз, и сообразил, что этим путем мог идти только я. Как вновь родившийся, заскользил по веревке вниз. Остановился только тогда, когда сильная рука ухватила меня за лодыжку, и через пять секунд я был уже в лазарете, на своей земле обетованной.

– Веревки! – сказал я Макдональду, развязывая ту, что была привязана к моему поясу.– Еще две привязаны к койке. Прочь их! Выбрось в иллюминатор.– Через несколько мгновений исчезла последняя из трех веревок. Я закрыл иллюминатор, задернул шторы и попросил включить свет.

Макдональд и Буллен разглядывали меня без особого интереса. Макдональд потому, что знал: мое благополучное возвращение означало какую-то надежду на успех, и не хотел в этом разувериться. Буллен, убежденный, что я собирался силой захватить мостик, решил: мой способ возвращения означает неудачу, и не хотел меня смущать. Сьюзен и Марстон стояли возле двери и не пытались скрыть свое разочарование. Приветствий не последовало.

– Сьюзен, займитесь обогревателями. Включите их на полную мощность. Здесь холодно, как в холодильнике, после того, как окно было открыто так долго. Каррерас будет здесь с минуты на минуту, и это сразу привлечет его внимание. Потом дайте мне полотенце. Доктор, помогите Макдональду добраться до своей кровати. Быстрее, быстрее! И почему вы и Сьюзен не в постели? Если Каррерас увидит вас...

– Мы ожидали, что джентльмен не войдет в комнату без стука, автоматного разумеется,– напомнил мне Макдональд– Вы промерзли насквозь, мистер Картер, весь синий от холода. И дрожите, будто побывали в леднике.

– И чувствую себя так же.– Мы уложили Макдональд а, не слишком заботясь о деликатности, в его постель, укрыли простыней и одеялами. Я растерся полотенцем, но дрожь не проходила.

Ключ! – воскликнул Макдональд.– Ключ в двери!

– О, боже! – Я совершенно забыл о нем.– Сьюзен, пожалуйста, отоприте дверь. И в постель. Быстро! И вы, доктор.– Я взял у нее ключ, приоткрыл иллюминатор и выбросил его прочь. Следом полетели костюм, в который я был одет; носки, мокрые полотенца. Но прежде я догадался извлечь из кармана пиджака отвертку и складной нож Макдональда. Я вытер волосы и зачесал их так, как они могли бы выглядеть у человека, проспавшего несколько часов, и помог доктору Марстону быстро сменить пластырь на моей голове и наложить шины и свежие бинты прямо поверх старых и мокрых, которые прикрывали мои раны на ноге. Затем свет был выключен, и лазарет снова погрузился в темноту.

– Мы ничего не забыли? – спросил я.– Не покажет что-нибудь, что меня здесь не было?

– Нет, ничего,– ответил боцман.– Я уверен.

– Обогреватели включены? – снова спросил я.– Тут можно задубеть.

– Не так уж и холодно, мой мальчик,– произнес Буллен сиплым шепотом.– Это вы замерзли, в этом все дело. Марстон, нет ли у вас...

– Грелок,– выпалил Марстон.– Две штуки. Вот они.– В темноте он сунул мне их в руки.– Держал их для вас наготове. Мы предполагали, что дождь и морская вода плохо отразятся на вашем состоянии. А вот и стакан с нёсколькими каплями бренди, чтобы показать вашему приятелю Каррерасу, насколько вы плохи.

– Могли бы и полный дать.

– А я какой даю?

Я опустошил стакан. Никаких сомнений: чистый бренди обладает согревающим эффектом. Казалось, он прожег дыру до самого желудка. Но снаружи мне стало еще холоднее.

– Кто-то идет,– неожиданно прошептал Макдональд.

Я успел наощупь поставить пустой стакан на прикроватный столик – ни на что другое времени не осталось. Даже чтобы занять лежачее положение под одеялом. Дверь открылась, вспыхнул верхний свет, и Каррерас направился через лазарет к моей кровати с неотвратимой картой под мышкой. Как обычно, он полностью контролировал свои чувства. Беспокойство, напряжение, предвкушение схватки – он не мог не чувствовать всего этого, не мог не испытать скорби по погибшему сыну, но на лице его переживания никак не отражались.

Он остановился на расстоянии одного ярда и уставился на меня холодными, прищуренными, недоверчивыми глазами.

– Не спите. Картер? – сказал он медленно.– Даже не лежите.– Он поднял со столика стакан, понюхал его и поставил на место.– Бренди. И вы дрожите, Картер. Все время дрожите. Почему? Отвечайте!

– Я испуган,– кисло произнес я.– Всякий раз, когда я вас вижу, мне делается страшно.

– Мистер Каррерас! – В двери появился завернутый в одеяло доктор Марстон. Его великолепная седая грива в фантастическом беспорядке. Он потирал со сна глаза.– Это неслыханно, совершенно неслыханно! Тревожить тяжело больного, да еще в такое время! Вынужден просить вас удалиться, сэр! Немедленно!

Каррерас смерил его взглядом сверху вниз, затем снизу вверх и сказал тихо и хладнокровно:

– Молчать!

– Я не намерен молчать! – прокричал доктор Марстон. Он блестяще играл свою роль.– Я врач. Это мой долг врача, и, бог свидетель, я скажу все, что подобает сказать врачу! – К сожалению, под рукой не оказалось стола, иначе он бы ударил по нему кулаком. Но даже бёз стучания кулаком это был впечатляющий спектакль, и на Каррераса явно повлияли профессиональная ярость и гнев Марстона.

– Первый помощник Картер является тяжелым больным – гремел голос Марстона.– Я здесь не располагаю условиями для лечения сложного перелома тазобедренной кости, и тяжелые последствия неизбежны. Воспаление лёгких, сэр! Двустороннее, там уже скопилось столько жидкости, что он не может лежать, он еле дышит. Температура сорок, пульс сто тридцать, постоянный озноб. Я обложил его горячими грелками, напичкал лекарствами, дал бренди, и все безрезультатно. Температура не снижается, он то горит, то промокает до нитки.– Он был совершенно прав, во всяком случае, я чувствовал, как из старых повязок на матрац сочится морская вода.– Ради бога, Каррерас разве вы не видите, что он болен? Оставьте его в покое.

– Надолго его я не задержу, доктор,– успокаивающе произнес Каррерас. Каковыми бы ни были его возможные подозрения, они отпали сами по себе в результате спектакля, разыгранного Марстоном, за который его можно было бы наградить «Оскаром».– Я вижу, что мистер Картер нездоров. Но это его вовсе не потревожит.

Я потянулся к карте и карандашу еще до того, как он протянул их мне. Из-за дрожи и онемелости, которые, казалось, распространялись от раненной ноги по всему телу расчеты заняли больше времени, чем обычно, но они не были сложными. Я посмотрел на стенные часы и сказал:

– Вы будете на месте около четырех утра.

– Мы не можем пропустить его, как вы думаете. Картер? – Он вовсе не был таким уж уверенным и спокойным, как казался.– Даже в темноте?

– Не представляю это возможным при работающем радаре,– прохрипел я, чтобы он помнил, насколько я болен, и затем продолжил: – Как вы предполагаете предложить «Тайкондероге» остановиться? Я был не менее его заинтересован в том, чтобы стыковка состоялась и перегрузка завершилась как можно быстрее и благополучнее: «Твистер» в трюме должен взорваться в семь утра. Я предпочитал к тому времени быть от него подальше.

– Снаряд перед носом, сигнал остановиться. Если этого будет недостаточно,– добавил он,– тогда снаряд в борт.

– Воистину, вы меня удивляете,– медленно сказал я.

– Удивляю вас? – Каррерас слегка приподнял левую бровь.– Почему это?

– Человек, который приложил столько усилий и, должен признать, блестяще спланировал все от начала до конца, не может все погубить подобными небрежными действиями наудачу в конце операции.– Он сделал попытку что-то сказать, но я жестом остановил его: – Я не меньше вашего хочу увидеть, как «Тайкондерога» остановится. Золото меня интересует, как прошлогодний снег. Но я уверен, что очень важно, чтобы капитан Буллен, боцман и я немедленно попали в первоклассную клинику. Я хочу видеть всех пассажиров и экипаж переведенными в безопасное место. Я не хочу видеть, как погибнет в перестрелке кто-нибудь из экипажа «Тайкондероги». И, наконец...

– Ближе к делу,– холодно прервал он.

– Хорошо. Вы выходите на перехват в пять часов. В нынешних погодных условиях в это время уже будут сумерки. Но будет достаточно светло, чтобы капитан «Тайкондероги» увидел ваше приближение. Когда он увидит другое судно, приближающееся к нему – Атлантика слишком велика, чтобы суда проходили близко друг от друга,– Это вызовет у него подозрение. Он ведь знает, что везет уйму золота. Он развернется и будет уходить. У вашей команды, едва ли сведущей в морской баллистике, мизерные шансы поразить движущуюся мишень с качающейся палубы, при отвратительной видимости сквозь пелену дождя. Да и вообще, что можно сделать из той хлопушки, которую, как мне сообщили, вы установили на баке?

– Никто не смеет называть установленное мною орудие хлопушкой, мистер Картер.– Несмотря на спокойное выражение его лица, он напряженно думал.– Как-никак у него калибр четыре дюйма.

– Ну и что? Чтобы дать из него выстрел, вам нужно будет повернуться бортом, а пока вы будете поворачиваться «Тайкондерога» будет все больше удаляться. Принимая во внимание все перечисленные мною факторы, вы почти наверняка промахнетесь. После второго залпа не выдержит обшивка палуб. Как вы предполагаете остановить ее в этом случае? Грузовой корабль, в четырнадцать тысяч тонн водоизмещением, не остановишь, помахав ему автоматом.

– До этого дело не дойдет. Элемент неопределенности, конечно, всегда существует. Но мы не потерпим неудачу.

– Вам не нужен элемент неопределенности, Каррерас.

– Даже так? Что же вы предлагаете?

– Хватит! – это был капитан Буллен, который прервал разговор своим резким голосом, в котором звучала авторитетная нотка коммодора «Голубой почты».– Работать с картой по принуждению – одно дело, но добровольно способствовать успеху уголовных замыслов – совсем другое. Я все слышал. Не слишком ли далеко вы зашли, мистер?

– Нет, черт возьми,– возразил я, – Ничто не будет слишком, покуда все мы не окажемся в военно-морском госпитале в Хэмптон-Родсе. Все предельно просто, Каррерас. Когда она появится на экране радара на расстоянии нескольких миль, начинайте посылать сигнал бедствия. Одновременно, и лучше обговорить это прямо сейчас, пусть ваши стукачи на «Тайкондероге» доложат капитану, что приняли сигнал с «Кампари». Когда она подойдет поближе, передайте сообщение, что во время урагана угробили машину. Об урагане ее капитан, конечно, слышал,– я болезненно поморщился.– При этом, кстати, вы будете недалеки от истины. Когда же она остановится рядом, срывайте чехлы со своих орудий, и она ваша. Она не сможет, побоится попытаться уйти.

Каррерас уставился сквозь меня, потом слегка кивнул.

– Полагаю, будет бесполезным предлагать вам стать моим... скажем, лейтенантом, Картер?

– Будет достаточно доставить меня благополучно на борт «Тайкондероги», Каррерас. Это единственная благодарность, которую я хотел бы получить.

– Так и будет.– Он взглянул на часы.– Менее чем через три часа сюда прибудут шесть членов вашего экипажа с носилками, чтобы перенести капитана Буллена, боцмана и вас на «Тайкондерогу».

Он ушел. Я обвел взглядом лазарет. Все были здесь. Буллен и Макдональд лежали в своих кроватях. Сьюзен и Марстон, накинув на себя одеяла, стояли у двери. Они смотрели на меня, и выражение их лиц было, мягко говоря, неодобрительным.

Тишину, воцарившуюся на неподобающее случаю долгое время, прервал неожиданно ясным и строгим голосом Буллен.

– Каррерас уже совершил один акт пиратства. Теперь готовится совершить второй. Этими действиями он объявил себя врагом Англии и королевы. Вам же будет предъявлено обвинение как пособнику и сообщнику врага, ответственному за потерю ста пятидесяти миллионов долларов золотом. Я оформлю показания свидетелей, присутствующих здесь, как только мы окажемся на борту «Тайкондероги».– Я не мог винить старика за то, что он все еще верил в обещания Каррераса обеспечить безопасность в будущем. В его глазах я был человеком, который чертовски упростил жизнь Каррераса. Но сейчас было не время объяснять.

– Послушайте,– взмолился я,– не слишком ли строго вы судите? Пусть пособничество, пусть сообщничество, пусть соучастие, если хотите, но к чему эта ерунда об измене?

– Зачем вы это сделали? – Сьюзен Бересфорд недоумевающе покачала головой.– Ну зачем вы это сделали? Оказывали ему помощь только для того, чтобы спасти собственную шкуру.– И ей не следовало ничего объяснять сейчас. Ни она, ни Буллен не обладали актерским даром, чтобы правдиво сыграть свои роли утром.

– Это тоже слишком крепко сказано,– запротестовал я.– Всего лишь несколько часов назад не было никого, кто больше вас хотел покинуть «Кампари». И вот теперь...

– Но не такой ценой. Лишь сейчас я узнала, что у «Тайкондсроги» была хорошая возможность уйти.

– Я отказываюсь верить, Джон,– тяжело вымолвил доктор Марстон.– Я просто отказываюсь верить.