Текст книги "Золотое рандеву"

Автор книги: Алистер Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Моя фраза буквально потрясла его. Луч фонаря закачался. Но закачался не очень сильно.

– Откуда ты знаешь о докторе Кэролайне? – хрипло спросил он. Его голос почти срывался на крик.– Откуда...

– Я говорил с ним сегодня вечером.– спокойно ответил я.

– Говорил? Так ведь, чтобы его зарядить, нужен ключ. Единственный ключ. А он у моего отца.

– У доктора Кэролайна есть дубликат. В табачном кисете. Вы ведь не догадались посмотреть там, не так ли, Каррерас? – насмешливо спросил я.

– Лжешь,– механически повторил он. Затем, более убежденно: – Я говорю, что ты лжешь, Картер! Я следил за тобой целый вечер. Я видел, как вы выходили из лазарета. Неужели ты думаешь, что я настолько глуп, чтобы не проявить подозрительности, когда увидел, что часовой пьет кофе, предложенный ему мягкосердечным Картером? Я запер лазарет на ключ и пошел за вами к радиорубке и вниз к каюте Сердана. Но ты не заходил в каюту, Картер! Я потерял вас из виду только на несколько минут, это я должен признать. Но ты не заходил в каюту.

– Почему же вы не остановили нас раньше?

– Потому, что я хотел выяснить, что ты задумал. И я выяснил.

– Так вот кого мы видели! – сказал я, обращаясь к Сьюзен. Убежденность в моем голосе удивила даже меня самого.– Вы глупец, мы заметили кого-то в тени и поспешили уйти. Но мы вернулись, Каррерас, мы вернулись. К доктору Кэролайну. И мы не тратили впустую время на разговоры с ним. У нас была идея получше. Мисс Бересфорд не совсем точно выразилась. Я не заряжал «Твистер». Это сделал сам доктор Кэролайн.– Я улыбнулся и повел глазами в сторону от луча фонаря, указывая на место позади и правее Каррераса.– Скажите ему, доктор.

Каррерас повернулся в сторону, злобно выругался и резко метнулся обратно. У него был быстрый ум, а его реакция была еще быстрее, и он почти не поддался на старую уловку. Все, что он нам дал, была лишь доля секунды времени, и за это короткое мгновение я даже не успел сжать рукоятку молотка. А теперь он был готов пристрелить меня.

Но нажать на спусковой крючок он не успел. Сьюзен ждала этого шанса, она чувствовала, что я подвожу дело к нему. Она бросила фонарь и рванулась к Каррерасу в тот самый миг, когда он начал поворачиваться, а между ними было всего лишь три фута. И вот она уже отчаянно вцепилась в его руку, в которой он держал пистолет, давя на нее всем своим весом и отжимая к полу. Я конвульсивно выбросил свою правую руку из-за спины и с размаху метнул двухфунтовый молоток прямо в голову Каррерасу, вложив в этот бросок все свои силы.

Он увидел летящий снаряд. Его левая рука, все еще сжимавшая фонарь, была занесена для удара по незащищенной шее Сьюзен. Он резко отклонился в сторону, инстинктивным движением выбросил левую руку вперед, и молоток с огромной силой ударил его пониже локтя. Его фонарь выпал из руки, и трюм погрузился в абсолютную темноту. Куда отлетел молоток, я не знал – как раз в этот момент по полу с грохотом проскользни тяжелый контейнер.

Контейнер остановился, и в неожиданной секундной тишине стали слышны звуки борьбы и тяжелое дыхание. Я медленно поднялся на ноги, моя левая нога была практически бесполезной, а может быть, мне только казалось, что я поднимался медленно. Страх, когда он достаточно силен, обладает удивительным эффектом замедлять время. А я боялся. Боялся за Сьюзен. Каррерас для меня существовал лишь как источник угрозы для нее. Только Сьюзен: он был крепкий, здоровый мужик, он мог сломать ей шею одним захватом, убить ее одним ударом.

Я услышал, как она вскрикнула, от боли и ужаса. Тишина на мгновение, тяжелый глухой шлепок падающих тел, снова сдавленный крик Сьюзен, и опять тишина.

Их там не было. Когда я добрался до места, где они боролись, их там уже не было. Секунду стоял озадаченный, в кромешной темноте. Потом нащупал рукой трехфутовую отражательную перегородку и всё понял: в борьбе на качающейся палубе они наткнулись на нее и опрокинулись на дно трюма. Прежде, чем у меня было время подумать, прежде чем я осознал, что делаю, я перемахнул через перегородку. У меня в руке был нож боцмана с обнаженным остро заточенным шилом.

Я споткнулся, приземлившись на левую ногу, упал на колени и почувствовал прикосновение к чьей-то голове и волосам. Волосы длинные: Сьюзен. Едва я успел подняться, как он набросился на меня. Не попятился, не уклонился от меня в этой темноте. Он напал на меня. Это означало, что он потерял свой пистолет.

Мы вместе упали в схватке на пол. Он нанес мне один, второй, пятый удар в грудь, в бок, его короткие удары были сильны, как удары отбойного молотка, и я думал, что он сломает мне ребра. Но я их не ощущал по-настоящему. Он был сильным, очень сильным, но при всей его силе, даже не будь у него парализована левая рука, в эту ночь он не мог спастись.

Я застонал от болезненного удара, а Каррерас закричал в агонии, когда рукоятка ножа Макдональда плотно уткнулась в его ключицу. Я выдернул нож и нанес еще один удар. И еще один. И еще. После четвертого удара он больше не кричал.

Каррерас умирал тяжело. Он перестал меня молотить, но своей правой рукой он обхватил мою шею, и с каждым моим ударом удушающая сила возрастала. И вся эта конвульсивная сила человека, умирающего в агонии, была направлена на то место, которое так пострадало от удара мешка с леском. Боль, парализующая боль раскаленным заточенным копьем пронзила мне спину и голову, шея вот-вот должна была переломиться. Я нанес еще один удар. И тут нож выпал из моей руки.

Когда я пришел в себя, кровь стучала в висках, голова готова была разорваться на части, легкие раздувались и хватали воздух, который в них не поступал. Я испытывал такое чувство, как будто меня медленно душили, и я задыхался.

И тогда я смутно осознал, что происходило. Рука мертвеца все еще сдавливала мою шею и под воздействием сокращавшихся в смертной судороге мышц сжимала мою шею. Очевидно, я не долго находился без сознания, не более минуты. Двумя руками я ухватился за его кисть и сумел оторвать его руку от своей шеи. С полминуты, а может и дольше, я безжизненно пролежал на полу трюма. Мое сердце отчаянно стучало, я пытался схватить хоть немного воздуха, но на меня волнами накатывались слабость и головокружение. А какой-то отдаленный настойчивый голос, отчаянно настойчивый, но и такой же далекий, непрерывно говорил мне в дальнем уголке моего мозга, что я должен встать, встать непременно.

Наконец, я все осознал. Я лежу на полу трюма, и эти огромные ящики все еще катаются и сталкиваются при каждом наклоне «Кампари». И Сьюзен. Она тоже лежит здесь.

Я приподнялся на колени, пошарил в кармане, нащупал фонарь, который дал мне Марстон, и включил его. Он все еще работал. Луч света упал на Каррераса, и я заметил лишь то, что вся передняя часть его рубашки была пропитана кровью. Испытав чувство тошноты, я отвел луч в сторону.

Сьюзен лежала на боку рядом с отражательной перегородкой. Глаза ее были открыты. Они были тусклые, помутневшие от шока, но они были открыты.

– Кончено дело.– Я с трудом узнал свой голос.– Все позади.– Она кивнула головой и попыталась улыбнуться. Вам нельзя здесь оставаться,– продолжал я.– На другую сторону площадки, быстро!

Я встал на ноги, ухватил ее под руки и приподнял. Она не сопротивлялась, но неожиданно вскрикнула и безжизненно повисла у меня на руках. Но я не дал ей упасть, перенес через перегородку и мягко положил на другой стороне.

В свете фонаря я видел, что она лежала на боку, отбросив в стороны руки. Ее левая рука, между кистью и локтем, была изогнута под немыслимым углом. Вне всякого сомнения, сломана. Когда она и Каррерас опрокинулись через край площадки, Сьюзен, очевидно, оказалась внизу, а ее левая рука приняла на себя совместную тяжесть их упавших тел, что оказалось непосильной нагрузкой. Но я ничем не мог помочь. Пока не мог. И я обратил свое внимание на Тони Каррераса.

Я не мог оставить его здесь, это было очевидно. Когда Мигель Каррерас узнает, что пропал его сын, он обыщет «Кампари» сверху донизу. Я должен был избавиться от него, но я не мог избавиться от него в трюме. Существовало только одно место, куда я мог спрятать тело Тони Каррераса без опасения, что оно будет обнаружено. В море.

Тони Каррерас весил не менее двухсот фунтов, а узкая вертикальная металлическая лестница была высотой не менее тридцати футов. Я ослаб от потери крови и обычной физической усталости. У меня была только одна здоровая нога, но обо всем этом я даже не задумывался. А если бы задумался, то невозможность того, что мне предстояло сделать, доконала бы меня еще до того, как я приступил бы к осуществлению своего плана.

Я подтащил его к лестнице, приподнял и усадил спиной к ступенькам, взял его под руки и поднимал рывками тяжелое безжизненное тело до тех пор, пока его плечи и склоненная голова не оказались на одном уровне с моими, затем быстро наклонился и, подхватив его, как это делают пожарные при спасении людей, начал подъем по лестнице.

Первый раз в эту ночь качка «Кампари» была моим союзником. Когда корабль нырял носом во впадину, кренясь на правый борт, лестница отклонялась от меня градусов на пятнадцать, и я быстро делал пару шагов вверх. Когда же «Кампари» переваливался на другой борт и лестница нависала надо мной, я мертвой хваткой вцеплялся в нее, ожидая момента для нового броска. Дважды Тони Каррерас чуть было не соскользнул с моего плеча и дважды я должен был сделать быстрое движение вниз, чтобы восстановить положение своей ноши. Практически я не опирался на свою левую ногу, всю нагрузку приняли руки и правая нога, ну и, конечно, плечи. Временами я испытывал такое чувство, что у меня порвутся мышцы, но это чувство было не хуже, чем боль в ноге, и я продолжал двигаться. Двигался до тех пор, пока не достиг верха. Еще бы пять-шесть ступенек, и я бы не выдержал.

Перебросил тело через комингс, вылез сам, опустился на палубу и сидел, пока пульс стал не чаше двух раз в секунду. После зловония тесного трюма было приятно почувствовать на лице и губах вкус дождя и порывы ветра; Я зажег фонарик, на всякий случай прикрыв его рукой, хотя было маловероятным, что в это время и в такую погоду здесь может кто-нибудь появиться, проверил карманы Каррераса и нашел ключ с табличкой «Лазарет». Затем взял Каррераса за воротник и потащил к борту.

Через минуту я был опять на дне трюма. Я нашел пистолет Тони Каррераса, сунул его в карман и посмотрел на Сьюзен. Она все еще находилась без сознания, но это лишь облегчало мою задачу поднять ее вверх по трапу. Со сломанной рукой сама она лезть не могла, а если она придет в себя, всю обратную дорогу ее будет терзать страшная боль. И все равно она снова потеряет сознание.

После упражнения с телом Каррераса задача доставить наверх Сьюзен Бересфорд почти не представляла труда. Я осторожно положил ее на вымытую дождем палубу, поставил на место доски и закрепил брезент. Я уже заканчивал, когда скорее почувствовал, чем услышал, как она пошевелилась.

– Не двигайтесь,– быстро сказал я. На верхней палубе мне пришлось говорить громко, почти кричать, чтобы она услышала меня сквозь шум шторма.– У вас сломано предплечье.

– Да,– без малейшего удивления в голосе ответила она.– Тони Каррерас? Вы оставили его...

– Все кончено. Я сказал вам уже, что все кончено.

– Где он?

– За бортом.

– За бортом? – Голос ее опять задрожал, и мне это понравилось больше чем ее неестественное спокойствие.– Как он...

– Я пырял его неизвестно сколько раз,– устало сказал я.– Вы думаете, он сам поднялся наверх по лестнице и прыгнул? Простите, Сьюзен. Не знаю, что говорю. Наверное, я еще не пришел в себя. Пошли, пора старому доктору Марстону посмотреть вашу руку.

Я помог ей прижать сломанное предплечье правой рукой, поднял на ноги, и крепко ухватил за здоровую руку, поддерживая ее на качающейся палубе. Слепой, ведущий слепого.

Когда мы добрались до носовой части палубы, я нашел там для Сьюзен относительное укрытие и отправился на склад боцмана. За несколько секунд я нашел то, что хотел: два мотка нейлонового троса я бросил в брезентовый мешок, а пеньковый конец потолще повесил на шею. Я закрыл дверь, положил мешок около Сьюзен и, пошатываясь, по скользкой, ненадежной палубе направился к правому борту, где привязал конец к леерной стойке. Подумав, решил не вязать узлов. Макдональд, который предложил эту идею, был уверен, что в такую погоду никто не заметит такого пустяка, как узел у основания стойки. А если бы и заметили, люди Каррераса не были моряками и не догадались бы потянуть и осмотреть конец. Но если бы кто-нибудь увидел висящий канат с завязанными на нем узлами, это вызвало бы у него любопытство. Я очень тщательно затянул узел вокруг стойки, потому что от этого зависела жизнь того, кто был мне очень, дорог – моя собственная.

Через десять минут мы подошли к лазарету. Мои волнения о часовом оказались напрасными. Низко склонив голову на грудь, он все еще находился в другом мире и не проявлял никаких признаков того, что собирается его покинуть. Интересно, как он будет себя чувствовать, когда проснется? Заподозрит ли он, что ему подмешали снотворное, или отнесет необычные симптомы на счет усталости и морской болезни? Я решил, что беспокоюсь напрасно. Я мог совершенно точно предположить, что когда часовой проснется, он никому не скажет о том, что спал. Мигель Каррерас произвел на меня впечатление человека, у которого разговор с часовыми, которые спят на посту, очень короткий.

Я вытащил ключ, который нашел в кармане Тони Каррераса, и открыл дверь. Марстон был за своим столом, боцман и Буллен, оба сидели в своих кроватях. Я впервые увидел Буллена в сознании с тех пор, как он был ранен. Он был бледен, изможден, его мучила сильная боль, но он не производил впечатление человека, находившегося на пределе своих сил. Очень трудно убить такого, как Буллен.

Он посмотрел на меня длительным, внимательным взглядом.

– Ну, мистер. Где вы были, черт вас подери? – При обычных обстоятельствах эти слова прозвучали бы слишком резко, но сейчас рана в легком смягчала эту резкость до хриплого шепота. Если бы у меня были силы, я бы улыбнулся, но у меня их уже не было даже на то, чтобы обрадоваться появившимся у капитана шансам.

– Минутку, сэр. Доктор Марстон, мисс Бересфорд сломала...

– Я вижу, сам вижу. Как это с вами такое произошло! – Подойдя ближе, он уставился на меня своими близорукими глазами.– Я бы сказал, Джон, что ты в большей степени нуждаешься в неотложной помощи.

– Я? Со мной все в порядке:

– Ты так в этом уверен? – Он взял Сьюзен за здоровую руку и повел ее в амбулаторию. Уходя, он бросил мне через плечо: – Ты видел себя в зеркале?

Я посмотрел и понял, что он имел в виду. Платье от Балансиаги не обладало свойством непромокаемости. Вся левая сторона моей головы, лицо и шея были покрыты кровью, которая пропитала насквозь капюшон и маску, застыв толстой коркой, и даже дождь не смог смыть ее. Более того, после дождя впечатление усугубилось. Все это, конечно, попало на меня с пропитанной кровью рубашки Тони Каррераса, когда я тащил его из трюма по лестнице.

– Смоется,– сказал я, обращаясь к Буллену и боцману.– Это не моя кровь, а Тони Каррераса.

– Каррераса? – Буллен пристально посмотрел на меня, затем взглянул на Макдональда. Несмотря на то, что доказательство было у него под носом, он явно решил, что я свихнулся.– Что ты болтаешь?

– То, что слышите. Тони Каррераса.– Я тяжело опустился на стул и вяло осмотрел свой насквозь промокший наряд. Возможно, капитан Буллен и не так уж ошибался: я испытывал безумное желание рассмеяться. Я знал, что это приступ истерики, которая возникает от слабости, переутомления, лихорадки, от спрессованных в Короткий отрезок времени переживаний, но чтобы побороть его, мне пришлось сделать над собой усилие.– Я убил его сегодня ночью в трюме номер четыре.

– Вы с ума сошли,– решительно сказал Буллен.– Вы не понимаете, что говорите.

– Не понимаю? – я посмотрел на него, затем отвел взгляд в сторону.– Спросите Сьюзен Бересфорд.

– Мистер Картер говорит правду, сэр,– тихо сказал Макдональд, – А мой нож, сэр? Вы принесли его?

Я кивнул головой, утомленно поднялся, хромая подошел к койке Макдональда и вернул ему нож. Помыть его я не успел. Не говоря ни слова, боцман передал нож Буллену, и тот долго молча смотрел на него.

– Извините меня, мой мальчик,– наконец сказал он хриплым голосом.– Чертовски жаль. Просто мы были до смерти напуганы.

Я слабо улыбнулся. Но даже для этого мне потребовалось значительное усилие.

– Я тоже, сэр, и я тоже.

– Но в свое время вы уложились,– ободряюще сказал Буллен.

– Полагаю, мистеру Картеру следует рассказать нам обо всем позднее, сэр,– предложил Макдональд.– Он должен привести себя в порядок, сбросить эту мокрую одежду и лечь в постель. Если кто-нибудь зайдет...

– Верно, боцман, верно,– Было видно, что даже небольшой разговор изнурил его.– Тогда поторопитесь, мой мальчик.

– Да.– Я рассеянно посмотрел на мешок, который принес с собой.

– Я захватил канаты, Арчи.

– Дайте их мне, сэр.– Он взял мешок, вытащил два мотка каната, вытащил нижнюю подушку из наволочки, затолкал в наволочку канаты и положил ее под верхнюю подушку.– Место ничуть не хуже любого другого, сэр. Если они будут обыскивать, то в любом случае их найдут. А сейчас было бы неплохо, если бы вы выбросили подушку и мешок в иллюминатор...

Я проделал это, разделся, умылся, насухо вытерся, забрался в постель и в этот момент вошел Марстон.

– С ней все в порядке, Джон. Простой перелом. Я ее укутал во все эти одеяла, и она сейчас уснет. Снотворное, сам знаешь.

Я кивнул:

– А Вы сегодня славно поработали, доктор. Парень за дверью все еще спит, а я своей ноги так и не почувствовал.– Это была ложь наполовину, но не было смысла травмировать его чувства. Я взглянул на свою ногу.– Шины!

– Сейчас поставлю.

Он закрепил шины, чуть не прикончив меня в ходе процедуры, а пока он это делал, я рассказал всем, что произошло. Точнее, часть того, что произошло. Я сказал им, что схватка с Тони Каррерасом произошла в результате моей попытки вывести из строя орудие на корме: принимая во внимание то, что старина Буллен беспрерывно разговаривал во сне, любое упоминание о «Твистере» было неразумным.

Когда я закончил, наступила тяжелая тишина. Затем Буллен сказал безнадежно:

– Все кончено. Все. Весь труд и все страдания впустую. Все напрасно.

Ничего еще не было кончено и совсем не собиралось закончиться. Во всяком случае до тех пор, пока в живых оставался или Мигель Каррерас или я. И если бы мне предложили заключить пари, я бы все свое состояние, до последнего цента, поставил на Каррераса.

Я не сказал им об этом. Зато представил простенький: план, весьма невероятный план захвата капитанского мостика с помощью пистолета. Но он не был и вполовину таким отчаянным и безнадежным, как тот, который в действительности был у меня на уме. Тот план, о котором я позже расскажу Арчи Макдональду.

Опять я не мог признаваться старику, так как снова все шансы были за то, что он выболтает план в бреду после приема очередной дозы снотворного. Я не хотел даже упоминать Тони Каррераса, но мне пришлось объяснить, почему я был в крови.

Когда я закончил, Буллен хриплым шепотом сказал:

– Я все еще капитан на этом корабле. Я не позволю этого сделать. Боже мой, мистер, посмотрите на погоду, посмотрите, в каком состоянии вы сами находитесь. Я не позволю вам угробить себя, Я не могу этого разрешить.

– Благодарю вас, сэр. Я знаю, что вы имеете в виду. Но вы должны дать разрешение. Потому что, если вы не...

– А что если кто-нибудь зайдет в лазарет, когда вы будете отсутствовать? – беспомощно спросил он, уже примирившись с неизбежным.

– Вот.– Я достал пистолет и бросил его боцману.– Это оружие Тони Каррераса. В обойме все еще семь патронов

– Благодарю вас, сэр,– тихо сказал Макдональд.– Их я буду расходовать очень аккуратно.

– А вы сами? – требовательно спросил Буллен.– Как насчет вас?

– Дай мне свой нож, Арчи,– сказал я.

10. Пятница. 9.00 – Суббота. 1.00

В эту ночь я спал крепко, почти так же крепко, как Тони Каррерас. Мне не нужен был ни укол, ни снотворные пилюли, изнеможение заменило все лекарства.

Утром я просыпался тяжело, как бы выбираясь из глубины бездонного колодца. Я поднимался во мраке, но в страшном сновидении виделось, что мне не дают подняться к свету: какой-то огромный зверь вцепился в меня и пытался вытряхнуть из меня остатки жизни. Тигр, но не обычный тигр. Саблезубый тигр, предки которого исчезли с поверхности земли миллион лет назад. Я продолжал карабкаться в темноте, а саблезубый тигр тряс меня, как терьер трясет пойманную крысу, и я, зная, что моей единственной надеждой было добраться до света наверху, но никакого света я не видел. Вдруг я увидел свет, глаза мои были открыты. Мигель Каррерас склонился надо мной и довольно жестко тряс за плечо. Я бы предпочел, чтобы это был саблезубый тигр.

Марстон стоял по другую сторону кровати и, увидев, что я проснулся, взял меня под руки, нежно приподнял и усадил. Я пытался изо всех сил помочь ему, но не мог сосредоточиться, все свое внимание я уделял тому, как бы убедительнее прикусить губы и полузакрыть глаза, чтобы Каррерас мог видеть, как плохи мои дела. Марстон пытался протестовать:

– Его нельзя двигать, мистер Каррерас, его ни в коем случае нельзя двигать. Его постоянно терзает боль, и повторяю: как можно скорее необходимо хирургическое вмешательство.– Я подумал, что с признанием Марстона как актера я опоздал по меньшей мере на сорок лет. У меня теперь не оставалось сомнений в его истинном предназначении: выгоды как для театрального, так и для медицинского мира были бы неисчислимы.

Я потер рукой глаза и с трудом улыбнулся:

– Почему вы не говорите прямо, доктор? Ведь вы имеете в виду ампутацию?

Он печально посмотрел на меня и отошел, не сказав ничего. Я взглянул на Буллена и Макдональда. Они оба проснулись и оба старались не смотреть в мою сторону. И тогда я посмотрел на Каррераса.

С первого взгляда он выглядел так же, как и пару дней назад. Но только с первого взгляда. Глядя более внимательно, можно было заметить разницу: из-под загара проступала легкая бледность, глаза покраснели, лицо осунулось. Под левой рукой у него была карта, а в пальцах он держал листок бумаги.

– Ну,– насмешливо сказал я, – как поживает отважный пиратский капитан?

– Мой сын мертв,– тупо сказал он.

Я не ожидал, что это произойдет таким образом и так скоро, но сама неожиданность помогла найти мне верную реакцию, ту, на которую он, видимо, и рассчитывал. Я пристально посмотрел на него слегка прищуренными глазами и спросил:

– Ваш сын – что?

– Мертв.– Если ему чего-то и недоставало, то как родитель Мигель Каррерас обладал всеми нормальными инстинктами отца. Уже сама степень его сдержанности показывала, насколько сильно он потрясен. На какое-то мгновение мне стало искренне жаль его. Но на очень короткое мгновение. Затем передо мной встали лица Уилсона, и Джеймисона, и Брауна, и Броунелла, и Декстера, лица всех погибших, и жалость прошла.

– Мертв? – повторил я. Недоумение, но далекое от потрясения, что соответствовало тем чувствам, которые мне полагалось проявить.– Ваш сын? Мертв? Как он мог умереть? Отчего он умер? – Совершенно бессознательно моя рука потянулась к ножу, лежавшему под подушкой. Но даже если бы он и увидел его, это не имело особого значения – после пяти минут в стерилизаторе с него сошли все следы крови.

– Я не знаю. – Он покачал головой и приободрился: на его лице не было и тени подозрения.– Я не знаю.

– Доктор Марстон,– сказал я.– Надеюсь, вы...

– Мы не смогли найти его. Он исчез.

– Исчез? – Это был капитан Буллен, который пытался внести свой вклад. Его голос звучал немного увереннее, не так хрипло, как прошлой ночью.– Исчез? Человек не может так просто исчезнуть на борту корабля, мистер Каррерас.

– Мы потратили два часа на обыск судна. Моего сына нет на борту «Кампари». Когда вы его видели в последний раз, мистер Картер?

Я не стал закатывать глаза, чесать затылок или заниматься подобной ерундой. Интересно, как бы он отреагировал, если бы я сказал: «Когда перебрасывал его через борт «Кампари» прошлой ночью...» – Вместо этого я просто ответил:

– Вчера вечером, после ужина, когда он заходил сюда. Он недолго пробыл здесь. Сказал что-то вроде: «Капитан Каррерас делает обход» – и ушел.

– Это верно. Я сам отправил его осмотреть корабль. Как он выглядел?

– Не блестяще. Весь зеленый от морской болезни.

– Мой сын был неважный моряк,– согласился Каррерас.– Возможно...

– Вы сказали, что он осматривал корабль,– прервал его я,– Весь корабль? Палубы и все остальное?

– Именно так.

– Вы натянули штормовые леера на юте и на носу?

– Нет. Я не думал, что это необходимо.

– Ну что же,– мрачно изрек я,– в этом, возможно, и заключается ответ. Нет лееров– не за что ухватиться. Почувствовал тошноту, подбежал к борту, внезапный крен...– я не закончил предложения.

– Возможно, но не для него. У него было исключительное чувство равновесия.

– От чувства равновесия мало пользы, когда поскользнешься на мокрой палубе.

– Совершенно верно. Но я не исключаю и возможность нападения.

– Нападения? – Я уставился на него, благодаря бога за то, что даром телепатии обладают лишь немногие люди.– Какое нападение, когда вся охрана и пассажиры находятся под охраной в закрытых помещениях? Если, конечно,– задумчиво произнес я,– у вас самого нет скрытой причины подозревать кого-то в предательстве.

– Я еще не завершил расследование,– холодным голосом произнес он, давая понять, что вопрос закрыт. Мигель Каррерас был опять занят делом. Тяжелая утрата не согнула его. Как бы он не переживал в глубине души смерть сына, это ни в малейшей степени не отражалось на его деятельности или на безжалостном намерении осуществить планы, которые он задумал. К примеру, никак не сказывалось на его планах на следующий же день развеять по стратосфере наши бренные останки. У него могли проявляться признаки человечности, но основной чертой в характере Каррераса был полный, безоговорочный фанатизм, который был еще опаснее из-за того, что он был глубоко спрятан под внешней интеллигентностью облика.

– Карта, Картер.– Он передал мне карту вместе с листком бумаги, на котором были указаны координаты корабля.– Посмотрите, идет ли «Тайкондерога» своим курсом. И проверьте, идет ли она по графику. Мы тогда позже вычислим время перехвата, если мне утром удастся определиться.

– Вам удастся определиться,– хриплым голосом заверил его Буллен.– Говорят, дьявол благосклонно относится к себе подобным, Каррерас, и он проявил благосклонность к вам. Мы выходим из шторма, и к полудню небо начнет проясняться. Вечером будет дождь, но вначале прояснится.

– Вы уверены в этом, капитан Буллен? Вы уверены в том, что мы выходим из шторма?

– Уверен. Точнее сказать, шторм уходит от нас.– Старина Буллен был специалистом по ураганам и готов был говорить о своем любимом предмете с кем угодно, даже с Каррерасом и даже тогда, когда сам мог разговаривать лишь хриплым шепотом.– Безусловно, ветер не стих и море не успокоилось, но главное сейчас – это направление ветра. Он сейчас дует с северо-запада, а это означает, что ураган находится к северо-востоку. Он обошел нас с востока по правому борту где-то ночью и двигался он на север, а затем неожиданно повернул на северо-восток. Очень часто, когда ураган достигает крайней северной широты, его подхватывают весты; он может оставаться в точке поворота и двенадцать, и двадцать четыре часа. А это значило бы, что вам предстояло через него пройти. Но вам повезло: он отклонился и ушел к востоку почти без задержки.– Буллен откинулся в кровати почти на грани изнеможения. Даже такое незначительное усилие давалось ему с трудом.

– И вы можете все это рассказать лежа здесь, в постели?– требовательным голосом спросил Каррерас.

Буллен одарил его коммодорским взглядом, которым бы он посмотрел на любого юнгу, осмелившегося усомниться в его знаниях, и не счел нужным ответить.

– Значит, погода должна улучшаться? – настаивал Каррерас.

– Я, кажется, ясно сказал.

Каррерас кивнул. У него были две главные заботы: успеть к месту перехвата и иметь возможность перегрузить золото – и обе они теперь исчезли. Он резко повернулся и вышел из лазарета.

Буллен прочистил горло и напряженным шепотом, но уже официальным тоном заявил:

– Поздравляю, мистер Картер. Вы самый бойкий лгун, которого мне приходилось когда-либо видеть.

Макдональд лишь ухмыльнулся.

День не спеша, но уверенно клонился к вечеру. Как и предсказывал Буллен, солнце появилось и затем исчезло. Море успокоилось, но не настолько, чтобы облегчить страдания наших пассажиров, а ветер, как и раньше, продолжал дуть с северо-запада. Буллен под воздействием снотворного проспал почти весь день, временами сон переходил в бессознательное бормотанье, но к моему облегчению, он ни разу не упомянул имени Тони Каррераса. Мы же с Макдональдом то болтали, то дремали. Но после того, как я ему рассказал, что собираюсь сделать предстоящей ночью, когда – и если – сумею залезть на верхнюю палубу, мы уже не дремали.

Сьюзен в тот день я видел лишь краем глаза. Она появилась после завтрака, ее рука была в гипсе и на перевязи. Это не вызвало ни у кого подозрения, даже у Каррераса: она рассказала, что уснула в кресле, свалилась с него во время шторма и сломала руку. В качку такие случаи – не редкость, и никто даже не подумал усомниться в правдивости сказанного. Часов в десять утра она попросила разрешения присоединиться к родителям, находившимся в гостиной, и оставалась там весь день.

В пятнадцать минут первого вновь появился Каррерас. Если его расследование по поводу возможного предательства как-то и продвинулось, он ничего об этом не сказал, даже не упоминал об исчезновении сына. Как обычно, он принес карту, на этот раз даже две, и координаты «Кампари» в полдень. Совершенно очевидно, ему удалось определить точное местоположение корабля при помощи солнца.

– Наше положение, наша скорость, их положение, их скорость и наш относительный курс. В точке, обозначенной крестом, мы их перехватим?

– Полагаю, вы этот вопрос для себя уже проработали?

– Уже.

– Мы их не перехватим,– ответил я через несколько минут.– При нашей скорости мы должны прибыть в место встречи через семь или семь с половиной часов. Где-то в полночь. На пять часов раньше, чем они.

– Благодарю вас, мистер Картер. Это полностью совпадает с моими расчетами. Не так уж сложно будет подождать пять часов до прибытия «Тайкондероги».

Я испытал странное чувство в области груди. Возможно, выражение о замирающем сердце абсурдно в физиологическом смысле, но оно абсолютно точно передает то чувство, которое я испытал. Это испортит все, полностью уничтожит даже малейший шанс на успех, который ранее мог иметь мой план. Но я знал, что на моем лице не проявилось и тени озабоченности.