Текст книги "Возвращение на Землю"

Автор книги: Алишер Таксанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

Но Андрей не зря считался ассом, и диплом пилота ему выдали не за успехи на тренажерах. Он, нисколько не изменившись в лице, спокойно потянул на себя штурвал. Нос космоплана автоматически приподнялся и корабль днищем и крыльями стал тормозить: созданная, таким образом, воздушная подушка значительно снизила скорость и уменьшила опасность перегрева корпуса. Командир поочередно включал двигатели маневра и этим самым удерживал летящую махину в нужном курсе и в необходимом положении. Через несколько минут мы уложились в рассчитанный график полета – об этом свидетельствовал безукоризненный дисплей, на котором две разноцветные линии слились воедино.

– Спуск будет длиться два часа в режиме планирования, – сказал нам Колько. – Попутные ветры позволят нам долететь до космодрома без лишней траты горючего.

– О" кей, – сказал Тод.

– Разрешаю немного расслабиться, дальше шаттл поведет автопилот, – добавил командир и снял управление с «ручника». Он не догадывался, что бортовой компьютер уже давно уже «сидел» в системе посадки.

Однако он поторопился. Его слова, наверное, не понравились господу богу, а, может быть, и самому сатане, поскольку дальнейшие несколько минут прошли не очень приятно. Сглазил, в этот момент подумал я.

Космоплан шел на высоте сорока километров, когда в стратосфере начался ураган. Мощный воздушный поток подхватил нас и понес в совершенно другую сторону. Судя по всему, шаттл направлялся к Антарктиде. Ни у кого из нас не было желания устанавливать контакты с пингвинами, и поэтому мы бросились к пульту.

– А-а, черт! – процедил Колько и вновь переключил управление с автопилота на «ручник». Он пытался вернуть «Центурион» на прежний курс, используя аэродинамические характеристики космоплана. Это особого эффекта не дало. Датчик продолжал отчаянно пищать, как не вскормленный птенец, сигнализируя нам, что дистанция между расчетной и новой линией полета с каждой секундой увеличивается.

Крякнув от досады, командир пошел на последний шаг – воспользовался стартовыми двигателями. Их мощности хватило, чтобы вырваться из зоны действия урагана и вновь очутиться в более спокойной воздушной среде. Постепенно красная линия стала сливаться с синей.

– Не беспокойтесь, ребята, – сказал Колько, шумно вздохнув. – Я ведь обещал мягкую посадку!

– А где мы? – поинтересовался я.

Электронный штурман указал на карте, что мы летели над Ираном. Через локатовизор я всматривался на поверхность, восхищаясь ее красотой. В который раз мне приходилось восхвалять конструкторов, сумевших построить систему электронно-оптического изображения. Экран давал более ясную и четкую картину, чем простая аэрофотосъемка.

– Высота – тридцать пять километров, расстояние до цели – полторы тысячи километров, скоро будем проходить над Республикой Узбекистан, – сообщил Андрей, прочитав эти данные с информатора.

– А жалюзи открыть можно? – спросил я. – Что-то хочется взглянуть на Землю своими глазами, а не через телекамеры.

Можно, можно, – проворчал командир. Он и сам хотел посмотреть на поверхность планеты непосредственно через собственное восприятие. Щиты, которые автоматически закрыли иллюминаторы в момент вхождения в атмосферу с целью предохранения стекол от перегрева, по команде Колько втянулись в пазы. В ту же секунду живой солнечный свет ударил нам в глаза.

О-о, это были совсем иные ощущения. Как красивы были зеленые массивы, коричневые каменные гряды, курчавые облака, желтое солнце и ярко-голубое небо. Конечно, иллюминатор не давал той четкости, что локатовизор, однако естественное изображение было более реальным и давало вкус окружающего мира. Например, я видел, как кое-где петлявшиеся змеей речки и блестевшие голубые глади озер, которые на дисплее выглядели бы как цветные графические контуры.

– Фантастично! – прошептал Тод. Конечно, после ржаво-красных песков Марса здешняя, пусть даже самая куцая и бедная на флору и фауну, поверхность казалась для нас настоящим Эдемом. Лучше жить в Сахаре, чем в пустынях красной планеты, подумали мы в этот момент.

– Внимание, начинаю спуск до пятнадцати километров, чтобы попасть под попутный ветер, иначе нас опять начнет сносить на юг, – произнес Колько.

– А когда моя родина? – спросил я, подразумевая Узбекистан (для многих колонистов Марс фактически стал настоящей родиной). Рассказами о своей солнечной стране, богатой вкусными фруктами и овощами, гостеприимными людьми и древними городами, мне пришлось поморочить души не одному колонисту. И буквально каждый (даже сам Тагасима) мечтал при возможности вернуться на Землю посетить эту республику.

– Скоро будем, не беспокойся. Сможешь разглядеть свою страну до мельчайшей подробности… А сейчас приготовьтесь, я начинаю! – предупредил Колько.

– Давайте, кэп! – произнес Тод.

Спуск оказался таким быстрым, что у меня первой мыслью была фраза "Корабль вошел в штопор". Желудок почему-то очутился у горла, а душа, наоборот, ушла в пятки, где она заприметила тепленькое и безопасное место. Перед глазами возникло неприятное видение, как шаттл врезается в гору, взрыв, части корпуса разлетаются на десятки километров, а санитары природы – грифы и гиены с удовольствием поедают наши останки, жалея, что такая вкуснятина редко падает с неба.

Слава богу, сбыться этим дурным мыслям не пришлось, так как Колько и не думал терять управление. На необходимой высоте он вывел космоплан из стремительного спуска и перевел в плавное планирование.

– Испугался? – насмешливо спросил он меня, когда я соизволил открыть глаза.

Я чуть не испепелил его своей яростью.

– Успокойся, – произнес Андрей, почувствовав вину.

– Сейчас штаны поменяю и успокоюсь, – недовольно пробормотал я. – К чему этот сверхпилотаж?

– Ну, хотел немного пощекотать вам нервишки, да заодно посмотреть, как поведете себя в такой ситуации! Тод, а ты что скажешь?

Тод испугался не меньше моего, но вида не показывал.

– Весело, кэп. Когда-то с ребятами из базы ВМС я на «Ф-144» выделывал такие же штучки. Правда, это было давно, и за штурвалом был я…

– Вы, наверное, сговори… – закончить свою мысль я не успел, как вдруг замигала система радиоперехвата. Приборы сообщали нам, что шаттл попал под радиолуч.

– Кто-то нас засек! – быстро сказал командир. – Мы прошли Туркменистан и сейчас находимся над Узбекистаном. Скорее всего, это службы ПВО нас прощупывают!

– Первый контакт! – вскричал я. – Нужно связаться с ними!

Но контакт оказался более быстрым, чем можно было ожидать. Причем инициаторами явились не мы. Через несколько секунд отчаянно запищала система противометеоритного оповещения и резкий взрыв, который потряс корабль до основания.

Я и Колько были пристегнутыми, а Тод уже успел отпустить крепежные ремни. В итоге он вылетел из кресла и носом чуть не пропечатался о приборную панель. Благо я успел его хватить за ногу, а техасец сам уцепился за подлокотник. Таким образом, Алленс сумел предохраниться от сильного ушиба.

– А-а, твою мать! – выругался Колько, что я впервые услышал из уст командира. Но видимо, ситуация была настоль сложная и опасная, что он позволил себе сквернословить.

Но что случилось? Рев аварийной сирены только действовал на нервы и не позволял сосредоточиться на причинах катастрофы. Я почему-то подумал, что при таких ситуациях лучше всего снабжать аварийную систему музыкой Баха или Моцарта, по крайней мере, она заставляла бы космонавта собраться.

Поэтому я первым делом отключил эту ужасную какофонию. Тод с благодарностью взглянул на меня – его тоже нервировала сирена. Бортовой компьютер, потеряв возможность выдать информацию о состоянии корабля с помощью звуковой сигнализации, перешел на визорную и выдал на дисплей целую плеяду сообщений. Но у Колько не было времени ее читать, он пытался выровнять воздушную машину, которая плясала рок-н-ролл и бугги-вугги одновременно. Корабль заваливало в штопор.

– Что произошло? – спросил я, чувствуя, как душа собирается опять транзитом последовать в привычное убежище, оставляя тело на произвол судьбы.

– Не мешай! – рявкнул на меня Колько. – Тод! Информацию о состоянии корабля!

Бортинженер стал читать сообщения с дисплея. Я своим ушам не поверил. Вышли из строя все двигатели. Взрыв произошел именно там. Кроме того, поврежденными оказались рулевые тяги, а также ряд не менее важных электронных узлов и механизмов космоплана. Ситуация точно подходила к некогда популярной песенке "Мы летим на последнем крыле…"

– Не понимаю, что произошло! – простонал Тод. И я старался из океана данных выудить рыбку первопричины нашего сегодняшнего состояния. Как прошептал техасец, это все равно, что искать червяка в густом и глубоком иле.

Тут произошло еще три взрыва, и шаттл окончательно перестал слушаться рулей. Автоматика отключилась, приказав нам долго жить. Приборы обесточились, видимо, были где-то перебиты энергокабели, а может разлетелись в клочья аккумуляторы и генератор. В любом случае дисплеи и экраны потемнели, стрелки на приборах замерли, индикаторы лопнули, а компьютер не отвечал на запросы Тода.

– Иногда и машины умирают! – тихо произнес я.

Колько, видя, что его попытки стабилизировать полет безуспешны, решил принять окончательное решение:

– Внимание, всем катапультироваться!

Мы с Тодом одновременно нажали на кнопки экстренного запуска кресел, на которых собственно и сидели. Ведь это была система аварийного спасения космонавтов. В фюзеляже корабля должны были открыться люки, а мощные пиропатроны должны были выстрелить нас из корабля. Так всегда происходило во время испытаний шаттла.

Но сейчас люки не открылись. Естественно, катапульты не запустились, и мы остались на "Центурионе".

– Вы еще здесь?! – взревел Колько, повернувшись к нам. – Я же приказал покинуть корабль!

– Катапульты не сработали, – заикаясь, произнес Тод.

Колько помрачнел.

– Нас сбили! Это я вам точно говорю! – прохрипел он, наконец. Его лицо было краснее, чем у самого спелого помидора.

– Это ракеты класса «земля-воздух» с инфракрасным наведением. Ручная система, иначе от более мощной боеголовки шаттл разлетелся бы вдребезги!

– Вдребезги мы можем разлететься, если шмякнемся на землю! – сказал я.

Кэп, а вы обещали нам мягкую посадку! – вдруг вставил Тод.

– Извини, браток, но я тебя обманул, – процедил Колько. – Нельзя же быть таким доверчивым… Ракеты нас нашли по теплу, и попали прямо в двигатели…

– Очень интересная информация, – язвительно произнес я. – Можно еще раз поприсутствовать на ваших лекциях о системах ПВО, а?

Андрей только яростно прорычал в ответ, а затем вообще от нас отключился. Теперь все его внимание было сосредоточено на управлении. Он пытался удержать корабль в горизонтальном положении. Пот градом катился по его лицу, которое превратилось от напряжения в маску.

В данной ситуации от меня лично ничего не зависело. Хотелось бы, конечно, посмотреть на эти головокружительные приключения со стороны, как, например, в кино. Поболеть там за героев, поахать, когда он попадает в ужасные переделки, и радоваться тому, как он выходит из них целым и невредимым. Однако именно я сейчас участвовал в таких действиях.

Я закрыл глаза. Попытался сосредоточиться на том, кому понадобилось сбивать «Центурион». Корабль летел на высоте семи километров. В любой электронный бинокль можно было увидеть, что это космический корабль, а не стратегический бомбардировщик. А согласно международным договорам, любой космоплан имеет право беспрепятственного пролета над любой территорией.

Но этот договор действовал в обществе, где царил порядок и закон. А если в стране беспорядки? Власть захватили террористы? А может, военные группировки ведут разборки между собой и приняли шаттл за боевую единицу противника? Или наоборот, тоталитарный режим, который изолировал народ от общения с другими и установил "железный занавес"? Тогда, конечно, любому воздушному судну запрещено залетать на территорию.

В общем, трудно было разобраться в этом.

– Ребята, держитесь! Сейчас будет весело, как на американских горках! В случае чего посмеемся вместе на том свете!

– Ох, кэп, хотелось бы на этом! – прошептал Алленс.

Поверхность приближалась с необыкновенной быстротой. Наклонившись набок, космоплан мчался к земле, готовясь к шумному поцелую с землей. После такого бурного контакта наверняка наши мозги могли найти в Индии, а части корабля – в Австралии.

– Тод, вылей топливо из баков! Быстро! – прохрипел Колько.

Тод сразу понял, что имел в виду командир. Ведь горючего на корабле имелось довольно много. Именно на нем мы собирались вернуться на Марс. А теперь оно превращалось в мощный боезапас. Удар о землю мог детонировать жидкость, находящуюся под огромным давлением. Тогда взрыв уже точно обеспечен.

Тод нырнул под пульт и стал дергать рычажки. Система ручного слива находилась именно там и – слава богу – не вышла из строя. Тотчас крышки отлетели в сторону, и кипящая жидкость фонтаном вырвалась наружу. Нужно было успеть слить несколько десятков тонн топлива до того, как мы упадем на землю.

– Шасси! – вновь выкрикнул Андрей. Эту команду Тод не сразу осознал, несколько секунд он бестолково смотрел на Колько и лишь затем опять бросился под пульт. Там тоже находился рычажок ручного запуска шасси. Сразу выполнить, казалось бы, простую операцию, ему не удалось. Видимо, где-то были разорваны гидроприводы. И лишь с шестой попытки телескопические шасси выдвинулись из днища корабля.

– Готово, кэп, – отрапортовал он.

– Молодец! Запустить парашютную систему сможешь?

– Сейчас? – растерялся Тод.

– Нет, только когда скажу!

– Смогу!

Это была неплохая идея – выпустить купола, когда колеса коснуться земли. Таким образом, можно будет уменьшить тормозной путь.

Но где садиться? Может быть, радар и выявил подходящий участок местности, однако мы видели только каменистые площадки и холмы с редкими деревьями. Корабль все больше приближался к земле, маленькие зеленые точки увеличивались в размерах и превращались в кроны чинар и тополей, а коричневы пятна – опухали до валунов и огромных булыжников. Где-то вдали мелькнул город.

– Нам труба, садиться некуда, – прошептал Тод.

Но я был оптимистом. И за это был вознагражден.

– Что это? – вскричал я, указывая в сторону.

Слева змеилась серая лента – автомагистраль. С высоты она казалась совершенно заброшенной. Ни одного человека, ни машины заметить не удалось. И это было даже лучше, так как при посадке мы могли принести им много проблем.

– Не дотянем! – покачал головой Тод.

– А, по-моему, дотянем! – не согласился я. – Это бетон. Крепкий и – самое главное – ровный!

Тод настаивал на своем мнении:

– Не дотянем!

– Типун тебе на язык! – разозлился я. Тут люди хватаются за каждую соломинку, а техасец уперся как баран – и все!

Андрей ничего не сказал. Он не отвлекался на нашу перебранку. Неизвестно, как ему удалось развернуть корабль (может всевышние силы вмешались), только «Центурион» вскоре завис над автомагистралью. Но, к сожалению, мы больше падали, чем безмятежно планировали, и, когда до поверхности остались последние метры, я вновь воспользовался старым приемом против страха – закрыл глаза и сжался, в предвкушении неизбежной катастрофы.

ЧУДОМ УЦЕЛЕВШИЕ

Жуткие ощущения не заставили себя долго ждать. Я всем нутром почувствовал такую встряску и грохот, что, казалось, мои органы вылетят наружу, а кости рассыпятся. Было удивительно, что этого не произошло: кости каким-то чудом сохранились, внутренности остались на месте, но растяжение мышц я все-таки получил.

Шасси, естественно, не выдержали подобной нагрузки. Они лопнули, когда космоплан свалился на автомагистраль. Корпус треснул, и этот звук прозвучал подобно мощному орудийному выстрелу. Визг раздираемого металла оглушил нас. У меня, например, уши отключились на некоторое время.

Космоплан юзом проехался по бетонному покрытию, снося на своем пути перегородки своим четырехсот тонным весом, и остановился только за несколько метров от автобусной остановки. Обшивка лопнула подобно перезревшей кожуре банана. Во все стороны полетели приборы, механизмы, двигатели корабля. Благо топлива в баках не оставалось, иначе мог вспыхнуть пожар, а последовавший взрыв вернуть нас в небо, откуда только что с грохотом упали.

А затем наступила тишина. С момента катастрофы прошло несколько минут, хотя в моем сознании время растянулось как жевательная резинка не нескольких часов. Я пошевелился. Вроде бы цел, но глаза открыть боялся. А вдруг я лишился какой-то части тела?

Постепенно слух стал возвращаться: до меня долетели хлопки парашютов, которые раскачивались на ветру, а затем шум каких-то механизмов и журчание жидкостей из пробитых масло– и гидроприводов.

– О господи, за какие грехи ты нас наказываешь? – голос Тода вернул меня к реальности. Я открыл глаза. Везде царил полный разгром. Космоплан не подлежал восстановлению, и мне стало жаль "Центуриона".

Зато корабль свою миссию выполнил, – прошептал я, никак не понимая, каким образом мы уцелели в этой ужасной аварии. В истории космонавтики было много различных катастроф и трагедий, но подобные нашей не оставляли в живых экипаж. Неужели здесь приложена рука Всевышнего, мелькнула мысль.

Аварийное освещение не работало. В принципе, здесь ничего не могло работать. Но света было достаточно – солнечные лучи проникали сквозь уцелевшие иллюминаторы.

Мои товарищи находились на своих креслах. Алленс уже очнулся и осторожно встал. Колько, навалившись на останки штурвала, тихо постанывал.

– Ребята, вы закончили свою работу. Спасибо вам. А теперь наступила моя очередь засучить рукава, – произнес я и приступил к исполнению своих прямых функциональных обязанностей. Среди искореженного металла мне удалось обнаружить аптечку с сохранившимися в упаковке препаратами и инструментами.

Первым делом я подошел к командиру. Осторожно откинув его на спинку кресла, я осмотрел его внутренности с помощью миниатюрного видеоскопа. Повреждений там я не обнаружил. Внешний осмотр выявил несколько сильных ушибов на лице и теле. Из носа тоненькой струйкой стекала кровь. Состояние пациента не вызывает опасений, подумал я.

Для начала воспользовался традиционным нашатырным спиртом. Аммиачный запах сразу ударил в голову, вернув сознание командира к "месту прописки".

– Сели? – слабым голосом спросил Андрей, открывая глаза.

– Угу, только не двигайся, я еще не закончил, – ответил я.

Автоматический шприц хранился в самом дальнем уголке аптечки, и мне пришлось повозиться, чтобы извлечь его. Быстро вставив ампулу с активатором, я впрыснул командиру под кожу препарат. Колько дернулся, словно через него пропустили электрический разряд. Впрочем, лекарство можно было назвать молнией по своему эффекту воздействия. Мне было известно, какие колоссальные изменения оно вызывало в организме: усиливался процесс метаболизма, ускорялся обмен веществ, срастались поврежденные ткани, а органы восстанавливали утраченные функции. В медицинской среде этот препарат называли эликсиром жизни и, честно говоря, так оно и было. Только высокая себестоимость не позволяла его продавать в аптеках. Фактически эликсир использовался для космонавтики.

По моим расчетам, уже через несколько минут Колько должен был прийти в себя.

– Тебе помощь требуется? – спросил я Тода, который стоял посреди кабины и ощупывал себя. Он поднял голову и коротко ответил:

– Нет.

Вообще-то я и сам видел, что с техасцем было все в порядке.

– Коллеги, – тогда обратился я к своим друзьям. – Вы превзошли самих себя. Сама старушка смерть дышала в иллюминатор, но вы сумели отвести «Центурион» от ее косы.

– Что-то ты запел поэтическим фразами, – произнес Андрей, еще не полностью придя в себя, однако вполне хорошо услышав меня. – Раньше я за тобой не наблюдал подобного!

– На Марсе мы занимались разными делами, командир, – ответил я, – и поэтому вы не могли знать обо всех моих интересах. Только я хотел бы выразить свою признательность вам, командир! Я лично убедился в вашем сверхмастерстве!

– Лесть оставь для моей жены, она любит, когда хвалят ее супруга, – поморщился Андрей. – Я же терпеть не могу подобных козлиных излияний.

– Какие же это козлиные излияния? – обиделся я. – Это элементарные чувства человека, который рад, что остался в живых и только с помощью профессионализма другого!

– Я тоже поддерживаю мнение Тимура, вы, кэп, совершили чудо! – пробурчал Тод. Он встал на обломки пульта и оттуда взглянул в иллюминатор.

– Ба! – выдохнул он, когда его взгляду предстала картина окружающей местности. – Мы в дерьме!

– В Узбекистане нет такого количества дерьма, в котором мог бы утонуть шаттл! – во второй раз обиделся я, только уже за свою державу. – Ты, наверное, преувеличил, увидев обычный туалет!

– Извини, Тимур, но я имел в виду совсем иное, – произнес Алленс. – Наш космоплан разбит, как банковский сейф с деньгами после прямого попадания кумулятивного снаряда грабителей!

– Хорошее сравнение, но это можно было понять, не смотря в иллюминатор! – громко сказал Колько. Судя по его бодрому голосу, препарат оказал положительное влияние. Командир окончательно вышел из «коматозного» состояния. Без посторонней помощи и особых усилий он встал и сделал несколько шагов.

– Части корпуса разбросаны на добрые десятки миль, – продолжал Тод, нисколько не обидевшись. – И ни одной души. Тимур, в Узбекистане так часто происходят катастрофы космических кораблей, что никто не проявил к нам интереса?… Кстати, а что за город мы видели перед самой посадкой?

Колько задумался.

– Это Северный Узбекистан, – произнес он, наконец, видимо, вспомнив какие-то последние навигационные данные. – Если судить по карте, которую я видел перед аварией, мы приближались к Ташкенту.

– Тогда это мой родной город, – тихо произнес я и в один миг вспоминания об отчем доме, родных и близких хлынули из памяти. Я одиннадцать лет сдерживал естественные чувства и тоску по родине. Ностальгия взяла свое сейчас.

– Эй, очнись, не время сейчас до воспоминаний, – вернул меня в реальный мир Алленс, тряся за плечо. – Нам нужно выбираться отсюда, а то нам, как видно, никто помогать не собирается!

– Тебе что, трап подать нужно, – пошутил я. – Выйдем через дверь, как всегда.

– Не думаю, – не согласился бортинженер.

Действительно, хотя шаттл был полностью разбит, однако наша кабина оказалась замурованной. Гидроприводы были разрушены при попадании ракет, а все люки заклинило при ударе об землю. Вышибить проход можно было только с помощью ракетомета.

– М-да, – протянул Колько, осматривая люки, один из которых выводил в другие отсеки, второй – наружу, три остальных использовались при запуске катапульт. Последние, как было известно, не сработали.

– Я бы сказал следующее: все мы мумии, а корабль – наш саркофаг! – мрачно пошутил Колько.

– А что если попробовать через иллюминаторы? – предложил я. – Попытка, как говориться, не пытка! – и, захватив по пути какой-то обломок рычага, взобрался на покореженный пульт и встал рядом с Тодом.

То, что космоплан строили на совесть, я убедился сразу, когда ударил по стеклу изо всех сил. Иллюминатор загудел, как тромбон, но не сломался. Зато мое импровизированное оружие с легкостью отскочило, словно резиновая полицейская дубинка от батута и чуть не въехала в нос бортинженера.

– Эгей, полегче ты! – вскричал тот: в испуге отпрыгнув в сторону. – Махаешь как дровосек топором – не в лесу же!

– Тогда нечего стоять под рукой, отойди! – посоветовал я. И, глубоко вздохнув, начал яростно бить. Моему упорству позавидовал бы самый упрямый осел. Стекло гудело на высокой ноте, вибрировало, однако и не собиралось ломаться. Через пять минут, когда я стал похож на выжатую тряпку, командир с сочувствием произнес:

– Тебе, Тимур, лучше в опере петь или больных лечить – это у тебя лучше получается. А вот в дровосеки ты никак не годишься! На стекле – ни царапины!

Я вытер пот со лба и, тяжело дыша, проговорил:

– Это не стекло – это броня. Конструкторы немножко ошиблись. Лучше бы они склепали панцирь космоплана из стекла, прочнее было бы!

Алленс, который тоже с интересом наблюдал за моими геркулесовскими подвигами, ехидно сказал:

– Есть очень мудрая пословица, она тебе, наверное, неизвестна! Умный сначала думает, а потом делает, а вот кое-кто – наоборот!…

– Ты что этим хочешь сказать? – с возмущением обратил я взоры на техасца. – Тогда предложи что-нибудь дельное, умник!

Тод захихикал и пальцем указал на небольшой щиток сбоку от меня. Я уставился на надпись на крышке "Озоновые резаки. Осторожно!"

– И что?

– Ну, если до тебя это не дошло…

– А-а, – тут я понял, что имел в виду ехидный американец. До чего я отупел, мелькнула мысль. Ведь эти миниатюрные устройства, предназначенные для сварочных работ в условиях космического холода, выделяли огромную температуру на двадцатисантиметровом плазменном луче, которое могло с легкостью перерезать не только стекло, но и титановый корпус.

Тод подошел к щитку, открыл его и вынул красный баллон, по форме напоминающий больше женский дезодорант, чем космический автоген.

– Заряда хватит? – с сомнением спросил Колько. Ему не приходилось работать с этим устройством, зато я имел знакомство: когда-то ремонтировал отсек станции, в который попал метеорит.

– На несколько сложных операций, – ответил Алленс. – На крайний случай здесь имеется еще шесть зарядов… Ты сам сможешь или мне разобраться со стеклом? – спросил он меня.

– Сам, сам, – проворчал я.

– Тогда держи, – и Тод кинул мне баллон.

Я ловко поймал и быстрым движением снял колпачок. Приставив сопло к иллюминатору, нажал на кнопку. Ярко-голубое пламя вырвалось из баллона и ударило в стекло. Прозрачная поверхность начала темнеть, краснея, а затем, шипя, стала плавиться и большими каплями стекать вниз.

Стараясь, чтобы горячее бронестекло не попало на меня, я баллоном провел круг. Тод и Андрей внимательно следили за моими действиями, иногда наставляя соответствующими словами, которые я не стану приводить в данном повествовании. Алленс критически высказался относительно круга, который я вырезал в иллюминаторе, мол, это больше параллелепипед. Нужно сказать, что стекло оказалось довольно термостойким и с трудом поддавалось полтора тысячной температуре.

Вскоре все было закончено. Я ногой вышиб кусок. Края еще дымились и, стараясь их не задеть, я осторожно вылез наружу. Моя нога вступила на корпус разбитого космоплана. Вслед за мной, вылезли командир и бортинженер.

То, что мы в Узбекистане, я убедился сразу, едва окинул окрестности. Она была мне знакома и здесь, если быть откровенным, ничего не изменилось за одиннадцать лет моего отсутствия на родине.

Нам, привыкшим к холоду и полутемному небу Марса, адаптироваться к земным условиям оказалось делом нелегким. Солнце в это время года палило нещадно, и если над городом смог спасал от жестких лучей, то здесь можно было свариться в собственном соку за полчаса.

Конечно, Тоду и Андрею после Марса подобная обстановка показалась раем, но через час первый энтузиазм и восторг у них прошел. Они потели как паровозы, и первые солнечные ожоги выступили на их обнаженных лицах и руках.

Вокруг нас простиралась безжизненная равнина. Редкими пучками торчали кустарники и полусухие деревья. Они больше напоминали волосинки на проплешине. От этой скучной картины становилось тоскливо на душе.

– У вас везде такая природа? – поморщившись, спросил Тод.

Я возмущенно взглянул на него:

– Нет, конечно. Ты еще не видел наши зеленые массивы. Эти земли просто предназначены для сельскохозяйственной деятельности и поэтому здесь не сажают деревья.

– Шаттлу конец, – подвел итог своих наблюдений Колько. ему было больно за свой корабль. Любой пилот понял бы его чувства.

Космоплан действительно развалился на куски, подобно взорванной консервной банке. Я еще раз поразился необъяснимому случаю, который позволил нам всем уцелеть в этой кошмарной авиакатастрофе. Представьте себе, крылья находились где-то далеко за небольшими холмами. Три мощных двигателя раскололись на части и были оторваны от основного корпуса. Сам корпус был похож на выпотрошенную рыбу.

– М-да, – протянул я. – Наш подвиг тянет на рекорды, отмеченные в книге Гиннеса.

Колько никак не мог оторваться от своего погибшего корабля. Тод тоже задумчиво рассматривал останки.

Я повернулся к ним спиной и зашагал к автобусной остановке. Она была повреждена, но не нашим падением, а, скорее всего взрывом гранаты – навес и площадка были изрешечены осколками. На сломанной скамейке толстым слоем лежала пыль. Это доказывало, что давно ничей зад не устраивался здесь. Табличка с информацией о движении автобусов была сорвана со столбика и валялась в углу площадки.

– Ждешь рейсового? – ехидно спросил меня Тод, подходя ко мне. Он тоже изучил автобусную остановку, и на его лице возникло выражение тревоги. Увиденное не внушало спокойствия.

– Это мне не нравиться, ой как не нравиться, – произнес он.

– Что именно? – подал голос Андрей.

– Безмолвие. Не вижу никакой жизни. Ведь даже в Сахаре ползают змеи и бегают жуки и вараны. А здесь даже насекомые не стрекочут!

Я нахмурился. В словах американца была истинна. Вездесущие мухи и комары, которые для многих жителей страны становились кошмаром, отсутствовали. А веселые воробьи? Птицы словно вымерли.

– А может это такая природа в Узбекистане? – предположил Тод.

– Не говори глупостей, – сердито сказал я ему. – В моей стране жизни полно. Но то, что случилось, не поддается объяснению.

– А может это не Узбекистан, а какая-нибудь другая территория, например, Гоби или Каракумы…

– С каких это пор города строят в пустынях, – произнес я, чуть не сожрав техасца глазами. Хотя, если честно признаться, меня самого смущала окружающая обстановка. Какая-то смутная тревога витала в воздухе. Казалось, здесь все было пропитано опасностью и страхом.

Колько видимо уловил это, потому что он вдруг встрепенулся, быстрыми шагами направился обратно к кораблю и исчез в иллюминаторе. Мы с удивлением посмотрели ему вслед.

– Чего это он? – произнес Алленс.

Я пожал плечами.

Через несколько минут Колько вновь предстал перед нашими взорами. А в его руке сверкал никелем бластер. У Тода аж дыхание перехватило. Он, как потом оказалось, был специалистом стрелкового оружия, и жить не мог без этих штучек. В Техасе семья Алленсов, владевших несколькими ранчо, постоянно ходила вооруженной, а сам Тод имел хорошую коллекцию ружей, пистолетов и даже двух автоматов. Конечно, на вполне законных основаниях.

Бортинженер сразу оценил достоинства этой «хлопушки». Да и я понял, что у Андрея не игрушка. Это был двуствольный двадцатизарядный пистолет, который мог быть использован как для боя, так и для горных и исследовательских работ. Оружие было напичкано электроникой: лазерным прицелом, тепловизором, средством для определения ложных и настоящих целей, системой самонаведения боезапаса до мишени. Основу боеприпасов составляли кумулятивные, зажигательные, дымовые, газовые и трассирующие пули, а также миниатюрные ракетные снаряды с калифорниевой начинкой, которые выпускались из второго нижнего ствола. Фактически это было карманное атомное оружие.