Текст книги "Речи любовные"
Автор книги: Алиса Ферней
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)
3
Однажды в детском саду он подошел к ней.
– Мне кажется, мы знакомы, я играю в теннис в том же клубе, что и ваш муж.
Это выглядело по меньшей мере странно. «Ничего себе», – подумала Полина. Однако что-то в ней дрогнуло.
– Возможно. В каком клубе вы играете? – И после его ответа подтвердила: – Да, это тот самый.
Они стояли, глупо уставившись друг на друга, не находя слов.
– Кажется, я знаю вашу жену. Она часто приводит в сад вашу дочку.
Он кивнул. Полина и Бланш здоровались, как все мамаши, приводящие детей в сад. Он не нашелся что добавить. Словно желая наказать его за это молчание, она насмешливо проговорила:
– До свидания.
И повернулась, чтобы уйти. Сердце ее учащенно билось, но он об этом не знал. Первые фразы, которыми они обменялись, убедили ее, что они никогда ни до чего не договорятся, поскольку все с самого начала натянуто и неестественно. Кто-то должен был сделать первый шаг на пути сближения, но о каком первом шаге можно вести речь, когда им не подходил ни один из путей?
Он изыскивал что-нибудь такое, что бы его не слишком обязало.
– Как тебе этот мальчик? – спрашивал он у дочки. Та, как на беду, недовольно кривилась.
– Но ты же с ним знакома? – настаивал отец. – Как его зовут?
– Теодор, – отвечала она.
Ничего, кроме презрения, Теодор у нее не вызывал, и желания поиграть с ним дома у нее не было. Возраст ее был таков, что притяжение другого пола не действовало. Пришлось отказаться от идеи пригласить в дом маму с сыном, что было бы самым невинным из начал. После этого ему стало все равно, каким будет это начало.
***
Прошло еще какое-то время. «Здрасьте. Здрасьте», это было все, что могли сказать друг другу будущие любовники. Однако слово это выговаривалось или даже выдыхалось ими вместе с многозначительным взглядом, который задерживался, словно в поисках чего-то. Один взгляд и молил, и призывал, и подстегивал, а другой сдавался или убегал. Полине Арну все больше приходилось по вкусу, когда за ней наблюдали. Она улыбалась в ответ и не могла запретить себе опустить глаза перед тем, как исчезнуть из поля зрения. Наконец он придумал, как к ней подступиться. Он осмелился предложить ей выпить кофе.
– Приглашаю вас на чашку кофе.
Он испытывал прилив сил. Это было утром, когда они вместе выходили из детского сада, и совсем не случайно. Он нарочно задержался, дожидаясь, пока она выйдет. Все было просто. Она слегка покраснела, но все же согласилась:
– А что? Неплохая мысль.
Они вышли и пошли рядом, болтая о погоде, о детях, о воспитательнице. В бистро, куда они зашли, она отказалась садиться за столик и предпочла выпить кофе у стойки. Они смущенно стояли рядом, размешивая ложечками сахар в маленьких чашечках, вновь и вновь возвращаясь к погоде, детям и воспитательнице. Вскоре она извинилась:
– Я должна идти.
Так он понял, что она работает. Хотя это осталось не до конца проясненным.
– До свидания, – проговорил он как можно мягче, ища отсвет в ее голубых глазах.
– До свидания. Спасибо за кофе.
И всё. Были ли они по-прежнему чужими друг другу, как и прежде? Он пытался убедить себя, что это не так. Она не была свободна. Что она думала о нем? У него создалось ощущение, что она насквозь его видит.
***
Следовало продолжать, произносить какие-то слова, стремясь создать естественные отношения. «Здрасьте. Здрасьте». Все пришлось начинать заново. А ведь она понимала, какими глазами он на нее смотрит. Он мог Руку дать на отсечение: она все понимала. Есть вещи, которые так просто объясняются, если их сразу проговорить, не откладывая в долгий ящик. Но поскольку проговорить-то их как раз и невозможно, все усложняется. «И становится смешным», – добавил он про себя. Оттого ли он бросился в воду очертя голову? Приближался конец учебного года. Он подошел и сказал:
– Мы должны пообедать вместе. Мне доставит огромное удовольствие повести вас куда-нибудь, куда пожелаете.
Он полностью раскрыл свои карты. Приходилось идти на это, чтобы двигаться как-то навстречу друг другу Жизнь не предложила ему ни одной подходящей ситуации. И если он хотел свидания с ней, нужно было по просить ее об этом. И то, что он оказался способен сделать это, иначе как волшебством не объяснишь. Он раз двадцать повторил свою просьбу. Про себя. Звучало все равно очень ненатурально: особенно фальшивыми, если не сказать абсурдными, были слова «доставит огромное удовольствие», ведь он ее совсем не знал, и с какой это стати он поведет ее куда-то, если они никакие не друзья Но как еще было завуалировать хитрость? Ни один, ни другой способ ему не был известен. «Мне доставит огромное удовольствие повести вас куда-нибудь» выглядело грубой уловкой, сквозь которую прорывалась правда «Вы мне нравитесь». Выговаривалось все это сладчайшим голосом, а слова «куда пожелаете» и вовсе с замиранием вплоть до изнеможения. Он не изнемогал, про сто горел желанием быть с ней. Увы, для этого требовалось произнести вслух целую условную фразу. Он сделал это, разрываясь между ощущением, что полностью оголяется перед ней, и ощущением некой игры. А «куда пожелаете» показалось ей чем-то вроде непристойного предложения. Но в душе она ликовала. Жизнь вдруг двинулась с места, накатило, наехало, накрыло волной, хоть пускайся в пляс, чтобы подыграть нахлынувшей лавине неясных томительных ощущений. Неужто мы настолько одиноки, что, даже когда любимы, каждое новое переживание полнит нас радостью? Она пребывала в мире грез. Ему почудилось, что она небезразлична к его предложению, но поскольку она молчала, он решил, что ошибся. Он снова смягчил голос:
– Возможно ли это?
– Боюсь, что нет, – ответила она, поджав губы. Ну и ну! Как он посмел? И до чего неловко это у него вышло! Что ей оставалось сделать, кроме как отказать ему? Просто не верилось: хоть стой, хоть падай! Кто-то вас разглядывает, вступает с вами в разговор, не дает вам проходу и вдруг ни с того ни с сего пожалуйте на ужин!
– Как жаль, – произнес он.
Ей и самой было жаль. К счастью, он догадался протянуть ей еще один багор, за него-то она и ухватилась.
– А просто выпить по бокалу вина? В конце рабочего дня. После работы. Это возможно?
– Вполне, – ответила она, смешавшись. Он с облегчением вздохнул и рассмеялся:
– Обещаю, что не дам вам скучать!
Она впервые прямо взглянула ему в глаза:
– Что ж, мне это доставит удовольствие.
Заготовить эту фразу заранее она не могла, приличных отговорок у нее больше не было, как у него не оставалось приличных поводов не отставать от нее. Оттого и ответ казался столь же условным и фальшивым, как и предложение. Не лгали лишь их глаза.
– Так это возможно?! – повторил он, словно не верил своим ушам.
– Ну да, почему бы нет?
Оба подумали о муже, о том, будет ли он поставлен в известность. Отбросив смущение, она проговорила:
– Муж ничего не скажет, если вас это интересует!
Она подумала: как же это было бы абсурдно, если бы не охватившее их волнение. Но не была уверена, стоит ли до такой степени раскрываться. И тут произошло нечто странное – она возьми да и спроси:
– А вы будете с женой?
Ею внезапно овладело сомнение – может, он предлагал пообедать вчетвером, а она не поняла, хотя ей казалось, она не ошиблась: речь шла именно о встрече наедине.
– Моя жена не придет, но вы вольны пригласить мужа, – не моргнув глазом отвечал он.
«Ну и ловкач!» – пронеслось в головах обоих. Она мотнула головой, но предпочла промолчать: проговорить вслух, что она придет одна, было бы слишком. Как же приходится хитрить! Даже самую простую фразу «Я приду одна» ей было не осилить. При мысли о том, что скрывалось за их притворством, она покраснела, быстро распрощалась и была такова. Он едва успел послать ей вдогонку:
– Тогда до скорого!
Он не был уверен, что его услышали: ее юбка уже шелестела на лестнице. Он спокойно отправился вслед за ней. Состояние необыкновенно острого восприятия жизни охватило его: жизнь была многоликой и яркой, осознание великолепия всего сущего было гипертрофированно. Впервые за долгое время мысль о Бланш и Саре не причинила ему боли.
Стоило Полине Арну подумать о том, что творилось в ее душе, как она начинала рдеть словно маков цвет: кажется, она влюбилась с первого взгляда. Однако на сей раз она могла предложить лишь свое сердце, но не жизнь – жизнь уже сложилась и принадлежала другому. Муж был с ней нежен, она отвечала ему тем же. В их отношениях все было просто и ясно. А тот, другой, был дерзок и непредсказуем. Как бы невинно ни сложились их отношения, в любом случае они будут незаконны. Даже если этой тайне не суждено быть разгаданной, она все равно незаконна. И наоборот: в силу своего незаконного, несвоевременного и даже, как знать, трагического характера их отношения могли быть лишь тайной. Она не говорила своему мужу: «Я иду на встречу с мужчиной, который не сводит с меня глаз», как никогда бы не сказала: «Я встретила мужчину, от которого у меня мурашки по телу». Она могла лишь скрыть это от него. Да и как выдать такое тому, с кем делишь постель, от кого ждешь ребенка? И в то же время, странное дело, ее любовь к мужу не претерпела никаких изменений. Вовсе не слабость супружеских уз поставила на ее пути другого мужчины. Она была уверена: дело не в этом.
«Любите друг друга, доколе смерть не разлучит вас. Супруги должны хранить верность друг другу, помогать друг другу, поддерживать друг друга в трудную минуту».
Полина Арну впитала это с молоком матери. И случись же так, что в ее жизни оказалось два мужчины. Жила с одним и мечтала о другом. Что ни вечер, в гармонии домашнего обихода ей представлялось иное лицо, слышался иной голос. «Мне доставит огромное удовольствие… Куда пожелаете». Она засыпала и просыпалась с этим лицом, с этим голосом. Это ее слегка мучило. Но не угрызения совести, а неясные желания бродили в ней. Она металась.
– Ты до сих пор не спишь? – спрашивал муж.
– Нет.
– О чем ты думаешь?
– Ни о чем.
Приходилось говорить неправду. Трудно ни о чем не думать, да и случается это редко, и потому она отдавала себе отчет, что говорит неправду. Они лежали на спине. Их силуэты – силуэты мужчины и женщины, укутанных в одеяла, – напоминали надгробные памятники французских королей и их жен. Иногда она гладила лицо Марка. Он замирал. Она смотрела на него. Вот так же он будет лежать, когда умрет Одна эта мысль заставляла ее еще больше любить его.
– Я тебя люблю, – говорила она ему.
– Я тебя тоже, – шептал он, уткнувшись в ее тело Она принимала законную любовь, молча отдаваясь телесным ощущениям и совершая мысленные прогулки поскольку в объятиях мужа думала о другом.
– Какая ты красивая и нежная, – говорил Марк. Она это знала: вера в себя – это свойство чувственного порядка. Мужская любовь делала ее довольной и счастливой.
– Никто не знает, какая ты нежная, – говорил Марк Она была не прочь, чтобы об этом узнал еще один человек, и радовалась, что спасает гармонию того, что ей дорого, несмотря на появившуюся у нее тайну. Ничто ее не отвращало. Зачем же рвать? Уж лучше лгать.
4
Муж был очень влюблен в нее. Рядом с ним одевалась она утром того дня, когда ей предстояла встреча с завладевшим ее воображением мужчиной.
– Ты не забыла, что сегодня вечеринка в клубе?
– А ты не забыл, что ты идешь туда один? Я тебе говорила: у меня деловой ужин.
Радость, переполнявшая ее при мысли об этом ужине, перевешивала неприятное ощущение, что приходится таиться от мужа.
– Ужин… – протянул он, надеясь, что она добавит хоть что-то, но расспрашивать не стал. Лишь позволил себе уточнить: – Ты совсем не придешь? Даже после ужина?
– Право, не знаю, во сколько он закончится. – Она обняла его за шею. – Ты не расстроился, что я тебя бросаю?
Она была способна на большую нежность.
– Нет, я радуюсь, когда вечер доставляет тебе удовольствие.
«Какой он милый!» – подумала она. Усиливало ли это чувство вины, которое она испытывала? Она слегка коснулась было губами его губ, но, поскольку он не выпускал ее, держа за талию, поцеловала его. И лишь после этого отстранилась.
– Тебе не нравится целоваться со мной, – с улыбкой проговорил он. – У нас такая высокоинтеллектуальная любовь.
Она покачала головой:
– Да нет.
– Как это нет?!
– Вспомни, каким красивым, но глупым ты мне казался!
Они рассмеялись. Вспоминать об их скоропалительном знакомстве было для обоих удовольствием.
– Это недолго длилось, я быстро раскусила: ты умный и сумасбродный!
– А я решил, что ты ангел, хотел забраться в твои крылья и заснуть.
– Ах какие мы! – важным голосом проговорила она. Ее лицо было так близко, что он мог разглядеть поры и светлый пушок кожи. Но даже ему она старалась не позволять этого. И попыталась высвободиться из его объятий. Он еще крепче сжал ее:
– Я тебя не выпущу! Не очень-то приятно быть слабее? Не хотел бы я впасть в зависимость от чьего-то настроения.
С этими словами он поцеловал ее в щеку и выпустил, как выпускают птичку.
***
Она и упорхнула. А вечером того дня сидела на террасе кафе в своем желтом платье и кокетничала:
– Не станете же вы звать меня «госпожа такая-то»!
Так, из-за полного захвата чьим-то взглядом на расстоянии Марку Арну предстояло без жены провести вечер. Сына забрала бабушка. После работы Марк завернул домой. Тишина и полумрак пустого помещения обрушились на него. Он утерял привычку оказываться дома в одиночестве. Кто-то закрыл ставни на всех окнах, чтобы сохранить прохладу. Видимо, жена побывала дома днем. Она ни словом не обмолвилась, где проведет этот вечер. Даже знай он, где она и с кем, ход его мыслей, его убеждения вряд ли приняли бы иное направление. Когда и впрямь повезло чего-то не ведать, не ведаешь ведь и того, что тебе повезло. Как бы там ни было, но жены ему не хватало. Идти куда-то одному, смеяться, разговаривать без своей второй половины не очень хотелось. Какая печаль может исходить от пустого помещения! В данный момент оно принадлежало долговязому субъекту, слоняющемуся из кухни в гостиную, из гостиной в спальню. Все, что он делал, он делал с мыслью о Полине: сбрасывал несвежее белье в большую корзину, принимал душ, брился, гляделся в зеркало, проводил рукой по подбородку, переодевался в простую, не стесняющую движений одежду. Полина! Как он любил ее! Как привык к ее присутствию! В какой-то миг он заметил брошенные на кровать вещи, которые жена надела утром у него на глазах, и машинально отметил про себя, что она переоделась к ужину. Правда, он не видел, с каким тщанием она это сделала: а если бы видел, то догадался – у нес встреча с мужчиной, она хочет ему понравиться, и это далеко не безобидная встреча. Но поскольку всего этого он не знал, то и был счастлив.
– Я не ревнив, – часто говорил он жене.
И хотя это было так, Полина со смехом протестовала:
– Лжец!
Она догадывалась, что он ревнует, но замаскированно, скрытно, так, чтобы не было стыдно. От нее не укрылись ни пренебрежительные манеры, ни непроницаемое выражение лица, появляющееся у него, когда он желал отвадить иных из ее друзей, к которым в той или иной степени ревновал. Обычно после этого он подвергал их критике, а они, верно, не могли взять в толк, что за сумрачного субъекта нашла себе их подруга Полина.; Ей было смешно, но виду она не подавала.
– Ты ревнуешь.
– Думай так, если это доставляет тебе удовольствие!
– Я ревную к твоему прошлому, и хоть это глупо, ничего не могу с собой поделать, – признавался он.
Больше всего он не переносил женщин, раскрывающих мужьям и малознакомым людям перипетии своего интимного прошлого. Полина соглашалась, что это вульгарно и дурно пахнет. Да и по многим другим вопросам они хорошо понимали друг друга. Они составляли веселую живую пару. Об этом свидетельствовали как их расхождения во взглядах, так и взаимопонимание..
– Я думаю, ты отдаешь себе отчет, что я никакой не ревнивец, – сказал Марк утром. – И проведу этот вечер без тебя, даже не зная, чем ты будешь занята.
Это был его способ подвести жену к тому, чтобы она открылась ему, но на сей раз она не пожелала ничего говорить; он даже мог заметить, что она не стала, как обычно, успокаивать его, шепча: «Не стоит беспокоиться, я буду с такой-то».
Напротив, она рассмеялась, как девчонка, радующаяся тому, что провела кого-то.
– Я не ревную, – продолжал он, – я не знаю, как ты проводишь свое время. Ты говоришь «Я рисую», но откуда мне знать, так ли это?! Я ни разу не видел ни одного рисунка. Я не спрашиваю, с кем ты видишься, кто тебе пишет, куда ты идешь и с кем. Если уж это ревность!..
Она улыбалась. Ей было не по себе от его монолога, потому как именно в этот день она намеревалась обмануть его. Обмануть? Это было именно так, поскольку не все было сказано начистоту. Впервые она по-настоящему вникла в смысл слова «утаить». Она могла сказать себе: «Я не делаю ничего плохого». Именно так она и думала, но не говорила. Говорить так самой себе было смешно, тогда как думать, глубоко осмысливать, верить в это – вовсе не было смешным.
– Не задерживайся слишком поздно, я беспокоюсь, когда ты возвращаешься одна. Ты ведь такая красивая!
– Хорошо, постараюсь вернуться пораньше.
– Ты можешь доехать в такси до клуба, и мы вместе вернемся домой.
Что тут ответишь? Он мог неправильно истолковать ее молчание.
– Попробую.
III УЖИН
1
Для ужина они подыскали тихий ресторанчик, где бы никто не слышал их речей, пусть даже им самим еще было неизвестно, куда заведут их слова. Гораздо лучше понимая свои чувства, чем то, на что могут отважиться, они сидели друг напротив друга за столиком на две персоны. Он был настолько мал, что они могли соприкасаться коленями. Но не соприкасались. Неловкость как рукой сняло, во всяком случае, ту, которая возникла в начале встречи из-за необычности ситуации, создавшейся по причинам, не высказанным вслух. Не так уж часто случается быть рядом с кем-то, вовсе не близким тебе, делить с ним трапезу, не будучи способным признаться в причине этого соседства. Они не были друзьями и не могли ими стать. Как не были и сотрудниками. Предстояло ли им вместе заняться каким-то делом? "Нет и нет. Так почему они сидели друг против друга, открывая для себя своего визави и смеясь? Не было ни одной причины, которую можно было счесть вполне законном. Была лишь сила притяжения, такая, что даже бросалась в глаза: написанное на обоих лицах повышенное внимание выдавало некоторое подспудно пробивающее себе дорогу намерение. Ни одного слова еще не было произнесено, а между тем все было ясно: они поглощены друг другом.
Она вся сияла, и это выглядело еще более изысканным оттого, что гармония между ними была их секретом. Взаимная симпатия продолжала делать свое дело, и их беседа приняла менее условные формы. Исходившее от них «не от мира сего» скрыть было невозможно ни от официанта («Будьте добры, посадите нас так, чтобы нам никто не мешал», – попросил Жиль, в то время как Полина опустила глаза), ни от других посетителей, ни от них самих. Он выдавал себя смехом и колкой настойчивостью взгляда. Она – избыточной улыбчивостью и манерностью, присущей женщинам под обожающими взглядами. К тому же ее бюст был наклонен над столиком по направлению к спутнику, словно под воздействием магнита. Альковный голос то щекотал ее нервы, то выказывал рыцарскую преданность вкупе с мужским интересом. Каждый словесный накат все больше подвигал Полину Арну к некоему помешательству.
***
Она разговорилась. Натурой она обладала чувствительной, речи ее были рассудительны. Словом, белокурая Венера, находящаяся под властью чар своего собеседника, умела выражать свои мысли и была неглупа. Жиль Андре ощутил еще большую тягу к ней, ведь ум оказывает эротическое воздействие, во всяком случае, он относился, к тем, кто это ощущает. Она заговорила, пришлось перестать воображать, что он превосходит свою избранницу и что она – игрушка в его руках, готовая предаться ему со всеми потрохами. Она тоже заигрывала, кокетничала с ним, да так тонко, что даже забавлялась, чувствуя растущее в нем желание. И ждала.
***
– Верите ли вы в ангелов? – спросил он.
– Мне кажется, некоторые люди носят ангела внутри себя, порой я его замечаю, – ответила она.
Оба рассмеялись.
– А вы опасны! А моего ангела вы видите?
– Да вроде нет, никакой пары крыльев.
– Это и неудивительно, у меня нет ничего от ангела.
– Я вижу его чаще в женщинах.
– Значит, я не очень хорошо к ним приглядываюсь. Мне кажется, на моем пути было больше дьяволов, чем ангелов, – проговорил он с таким видом, будто ему что-то привиделось.
– Расскажите о вашей жене. Как ее зовут?
– Бланш.
– Чем она занимается?
– Она педиатр.
– Она очень красивая.
– Так оно и есть, – улыбаясь, согласился он, отметив про себя, до чего женской была ее оценка. – Она восхитительна. Может, сейчас уже не то, что прежде, возраст берет свое…
– Не надо об этом. Расскажите еще что-нибудь.
Говорить о жене не хотелось, а она испытывала любопытство, какое может вызвать одна женщина у другой, особенно если любима. Много ли она работает? Умна ли, преданна, заботлива, ласкова? До какой степени любима им? Полине хотелось услышать обо всем об этом из уст своего будущего любовника и чьего-то "бывшего мужа. Но для этого ему нужно было совершить предательство.
– Сколько лет вы женаты?
Он совсем замолчал. Она заговорила просящим голосом:
– Ну расскажите что-нибудь еще!
Но он решительно отказывался говорить о Бланш Этой красотке не вытянуть из него больше ничего. Он прямо сказал ей об этом, глядя в глаза:
– Нет, я вам больше ничего не скажу. Впрочем, она мне теперь не жена. Начни я вам рассказывать о ней, имею в виду нечто такое (он не посмел сказать «сугубо личное»), так вы, пожалуй, вообразите, что точно так же я и о вас смогу распространяться с какой-нибудь другой женщиной.
– Но я не ваша жена!
– Я знаю, но думаю, вы понимаете, что я имею в виду. – И чуть слышно добавил: – Теряешь право говорить о ком-то, кого близко знаешь. Или же теряешь право на самые близкие отношения. Я не обсуждаю свою жену, я ее люблю, это все, что я могу о ней сказать. – Он дал понять, что тема закрыта.
– Но вы разводитесь, – не унималась Полина, которой с поразительной скоростью завладела ревность.
Она могла сколько угодно повторять себе: «Это его жена, не стану же я ревновать к ней, и от того, что он говорит о ней с такой нежностью и загадочностью в го лосе, ничто во мне не переменилось».
– Да, правда, – начал было он, но задумался и умолк А некоторое время спустя добавил, словно для самого себя: – А ведь я всегда стремился избежать этого, мне и сейчас трудно согласиться… – Затем пояснил: – Моя жена считает, что совместная жизнь стала невозможной, однако я не склонен думать, что это конец. А вы счастливы с вашим мужем?
– Очень. – И поскольку он заулыбался, стала убеждать его: – Правда, правда!
– Я вам верю. А почему вы за него вышли? – спросил он со свойственной ему живостью.
Она ответила не колеблясь:
– Потому что была уверена, что не пожалею. Я хотела добиться чего-то в жизни и знала, что он мне поможет.
– Чего же вы добиваетесь? – чуть насмешливо спросил он.
– Понимаете, мои рисунки – это форма самовыражения. Я знаю, что не остановлюсь на достигнутом, я много чего еще хотела бы создать… – с убеждением заявила она.
– Уверен, вы преуспеете.
Она раскрывалась ему, и потому в ее голосе зазвучали резкие порывистые нотки, он же получал удовольствие, видя, как между ними завязывается более близкое знакомство.
– А вы почему женились?
– Потому что любил, – с хитрым видом отвечал он.
– Вы хитрите!
– Как это?! Вовсе нет. Это чистая правда.
– На всех, кого любят, не женятся, – стала возражать она. – Любить и жениться – разные вещи. Любить недостаточно.
Он молча выслушал очевидные истины. И лишь улыбался, вновь подпав под ее обаяние, заставлявшее забывать, что она изрекает банальности. Затем завладел ее рукой.
– У вас красивый перстень, – проговорил он, склонившись над ее рукой.
«Что именно он рассматривает?» – думала она. На ее взгляд, он слишком придвинулся к ней со своим дыханием и запахом тела, а значит, и она попала в зону его обоняния. Это повергло ее в страшное смущение. Она была из тех женщин, для которых близость тел невозможна без долгого привыкания. Она зарделась – пот выступил у нее на висках – и отняла руку. Она не была готова к тому, чтобы позволить дотрагиваться до себя, его же в эту минуту охватило такое жгучее, до боли острое желание, которого ему больше к ней не испытать Позднее он ее спросит: «Я чувствовал, что вы не готовы но не понимал почему». Она же не сможет ничего ответить, кроме неопределенного: «Я думала, что не могу быть с вами, пока беременна». А он удивится: «Почему? Вы думали, я не люблю беременных женщин?!»
– А разве вы не любили своего мужа, выходя за него?
– Конечно, любила.
– Вот видите! – И вдруг спросил: – Он был вашим первым мужчиной?
Его вопрос прозвучал вполне естественно, он вовсе не желал вести себя по отношению к ней грубо, застигать врасплох или что-либо подобное. И потому она не изумилась его дерзости и ответила очень спокойно. Он ощущал, что между ними возникает нечто вроде сообщничества. Она казалась такой чистой, что он решил: сейчас она снова покраснеет, ощутит неловкость. Но, оказалось, не мысли и не слова вгоняли ее в краску, а конкретные, самые обычные действия и жесты.
– Нет, – решительно проговорила она, – я вышла замуж не за первого, кого полюбила. Но любила немногих. Любовные похождения не моя стихия.
– И теперь? – со смехом спросил он.
– Не больше, чем раньше, думаю.
Она тоже смеялась. Вообще она реагировала на все посылаемые ей импульсы. «У нее весна в крови, – подумал он, – и это я зажег ее». Он не сводил с нее глаз, выглядело так, что она находится под прицелом, однако достойно выдерживала это, как это умеют делать лишь хорошенькие женщины. Ее лицо порозовело, она и впрямь была воплощением весны.
***
– Вы уже обманывали жену? – решительно перешла в наступление она, сама немало удивленная тому, что творило с ней желание нравиться.
Подобная дерзость объяснялась еще и тем, что они были на высшей ступени экзальтации и могли говорить обо всем, даже о том, о чем не принято говорить. Он ничуть не поразился.
– Обманывать? – скривился он. – Слово какое-то неподходящее.
– Какое же вам больше по нраву? Вместо ответа он сам задал вопрос:
– А вы обманываете мужа?
Он намеренно употребил настоящее время.
– Почему же вы употребили это слово по отношению ко мне?! – возмутилась она.
– Потому что вам оно как раз подходит.
– Никто еще никогда так со мной не разговаривал! – смеясь, проговорила она.
– Это неудивительно. Ну так как? Обманывали вы уже этого бедолагу?
– Я не стану отвечать на этот вопрос.
– Ах вот как! У вас, значит, есть от меня секреты? Его глаза вновь заговорили: из них посыпались искры-фразы.
– Вправе ли я, таясь от него, делиться этим с кем-то другим? Это было бы предательством.
– Ах, ах, ах!
– Если желаешь свободы в подобных делах, нужно таиться от всех.
– Но кто-то один все равно будет знать!
– Потому-то его и следует хорошенько выбирать, он должен быть счастливым и не распространяться о своем счастье.
– Сдается мне, вы здорово все продумали!
Их диалог был полон тонкого юмора и лукавства.
– Да, продумала, эта проблема меня всегда волновала.
– Волновала? – Он показал голосом, что слово, на его взгляд, как-то не вяжется с его представлениями о ней.
– Да, именно, поскольку мы все так или иначе страдаем от этого.
– Так, значит, не мы с вами выдумали эту проблему? – Он с сомнением покачал головой.
– Она надуманна, – продолжала рассуждать она. – Мы могли бы иметь о верности иное суждение.
– Я, право, поражен! А что обо всем об этом думает ваш муж? – с хитрым видом поинтересовался он.
– Ах, перестаньте все обращать в шутку! Мой муж думает точно так же, я всего лишь повторяю его слова.
– Вот как? В таком случае кого бы вы выбрали себе в любовники?
«Фатальное слово произнесено», – пронеслось у него в голове. Ему было весело от того, что он был счастлив.
– Я бы выбрала такого, который заинтересован в молчании.
– А кто, по-вашему, в этом заинтересован?
– Женатый, влюбленный и счастливый.
– А вы хитрая, можно подумать, вы всю жизнь только этим и занимались!
Она не стала ничего отвечать, сочтя вдруг невозможным для них обсуждать эту тему.
– Ну что за разговор у нас с вами! – с укоризной проговорила она и все же не удержалась: – Но вы не ответили на мой вопрос.
Он уже забыл, о чем она его спросила.
– Вы уже обманывали жену? – повторила она.
Он улыбался. И улыбка была красноречивее всякого ответа.
– И много у пас было любовниц? – выдохнула она. Ей было не по душе задавать ему подобный вопрос.
Ей вообще впервые приходилось произносить такое! Этот мужчина делал ее иной, и, не в силах противостоять свершавшейся в ней перемене, она пребывала в замешательстве.
– Много, – просто, без мужского тщеславия ответил он.
Очевидно, он ставил всех бывших у него женщин на равную с собой ногу, ни в коей мере не относясь к ним всего лишь как к одержанным победам.
– Я нравился… В какой-то момент я действительно этим увлекся.
Ее словно окатило ледяной водой. Она ревновала! Возможно ли это? Да еще уязвило, что сама она еще не его любовница. Вспомнился муж. «Почему женатые мужчины не обращают в бегство свои жертвы? – часто повторял Марк. – Почему женщины такие дурёхи?» «Ну не смешно ли! – подумала она. – Он мне открытым текстом заявляет о своей ветрености, а мне хочется быть его любовницей. Как ему это удается?»
***
– А ваша жена в курсе?
– Ни в коем случае, – ответил он с серьезностью, в которой сквозила любовь к жене и твердое намерение оградить ту от ненужных переживаний.
Однако он сам себя обманывал. Полина вновь испытала укол ревности, ее ожгло, с какой нежностью он говорил о жене. В его ответе ей слышалось не то, что Бланш Андре обманута, а то, что она любима.
«Но как же получается, что никому не удается держать свои измены в тайне, а вот ему удается?!» – пронеслось у нее в голове. Она пыталась отделить зерна от плевел. Что представляла собой, в сущности, его любовная жизнь? Ее охватывало сомнение, начинала кружиться голова, когда она думала о том, что можно скрыть от всех множество любовных историй. Она задавалась вопросом: а не принадлежит ли отныне и она к когорте его любовниц? Ей так хотелось быть единственной. А выходило, что этому не бывать.
– А как теперь?
– Теперь, – отвечал он, – настала другая жизнь. Я сполна расплатился за прошлое. – И вновь солгал самому себе: – Я завязал, поскольку делал всех этих женщин несчастными. Они желали встреч со мной, но я не был свободен, я любил жену и говорил им об этом, а они не хотели этого понять. Дурацкая ситуация.
