Текст книги "Речи любовные"
Автор книги: Алиса Ферней
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
9
Черный атлет приплясывал на своих женских ногах.
– Метр семьдесят шесть, пятьдесят семь килограмм, – объявил Гийом.
Остальные расположились в широких креслах, расставленных вокруг телевизора, показывавшего эластичные мускулы боксера, заключенные в кожу цвета черного дерева. Это было тело, по совершенству не имевшее себе равных. Невозможная, ослепительная красота, выставлявшая себя напоказ, самодостаточная, расцветавшая на ринге посреди опасности и ненависти. Чистая, полная тонуса кожа. Они все подпали под очарование великолепной, без изъянов, плоти. Первым нарушил молчание Том:
– А знаете, какую жизнь ведет этот тип? Им это было неизвестно.
– Работает кладовщиком в Аркёе, живет в маленькой трехкомнатной квартирке с женой и двумя дочерьми и при этом готовится стать чемпионом мира в своей категории!
Они молча любовались гармоничными движениями спортсмена, для которого бокс был искусством. Его боевой настрой покорил пятнадцать тысяч зрителей, бывших в зале. За голосом комментатора можно было расслышать выкрики и наказы болельщиков.
***
– Интересно, чем занимаются мужчины? – проговорила Мария.
– А то тебе неизвестно! – откликнулась Сара. – Наблюдают, как два типа колошматят друг друга. Оставь же в покое своего Жана хоть на какое-то время. Авось не убежит? – шутит она.
– Исключено! – отзывается Мария.
– Ну да! Ты так в этом уверена?
Мария, не задумываясь, кивает. В это время в соседней гостиной Жан говорит:
– А наши кумушки небось чешут язычки.
– Знавала я кое-кого, кто так же был уверен, – бросает Сара Марии.
– Что это ты весь вечер молчишь? – спрашивает Луиза у Евы.
– Мы полаялись с Максом по дороге сюда, – отвечает она не сразу, словно пребывая в некоем сне, из которого никак не может вырваться. – Мы все время ссоримся.
– Из-за чего?
– Из-за всего, из-за пустяков и из-за серьезных вещей: одежда брошена как попало, друзья одного, которые не по нраву другому, его родители меня бесят…
– У всех одно и то же.
– Не сомневаюсь, – отзывается Ева. – Но не знаю, почему эти сцены все больше меня задевают. Я старею! Раньше я забывала, теперь помню все, что было сказано во время ссоры, словно мы научились тоньше обижать друг друга. Мы изучили друг друга, больше не говорим ничего злого и заведомо неверного, сознательно избираем правду. Все эти слова клещами впиваются мне в голову, выстраивается целая вереница бед, отчаяния, сомнений – я начинаю спрашивать себя, люблю ли Макса… А главное, все во мне перегорело, я не могу отдаваться тому, у кого такое представление обо мне. Вот к чему привели наши ссоры.
– А ты скажи себе, что семейные сцены – это язык любви. Ты ведь устраиваешь сцены только мужу и никому больше, вот и радуйтесь этой исключительности, – говорит Мелюзина.
– И кроме того, – добавляет Луиза, – разве не странно заявить: «Я звоню своему адвокату!» – и еще десять лет оставаться вместе!
– Семейные сцены меня разрушают, я узнаю, что он обо мне думает. Когда же я пытаюсь спокойно обсуждать что-то и не говорю того, что думаю сама, чтобы не накалять атмосферу, это ничуть не спасает, ибо одно слово тянет за собой множество других, тех, что были сказаны когда-то. Все сказанное не исчезло, а нанизалось на некую нить, и получилось что-то вроде колье. Произносишь одно, не важно какое слово, ничего не значащую ерунду, но за ним тянутся другие: он слышит их все и начинает нервничать из-за пустяка.
– Совместное проживание в замкнутом пространстве мужчины и женщины вообще похоже на чудо, – вступает в разговор Сара. – И если задаться вопросом, что такое любовь, ответ готов: чудо.
– Почему ты так говоришь? – удивляется Мария. – Одиночество хуже совместной жизни.
– Плохо и то, и другое! – заявила Сара, имеющая опыт как незамужней жизни, как брака, так и развода, и которая живет отдельно от Тома, потому что такова его воля. – В любом случае любить мужчину и жить с ним врозь – непросто. Уверяю вас! Впрочем, это и жизнью-то не назовешь, сплошное ожидание. Ждешь, когда зазвонит телефон, когда он назначит свидание и, наконец, когда оно произойдет. Ждать, мечтать, бояться, плакать в одиночестве. Мое мнение: женщине нужен дом, в котором есть мужчина! – Луиза и Мелюзина рассмеялись. – Даже не важно, какой он, этот мужчина!
А Ева про себя подумала: «Им и невдомек, что мне приходится переживать с Максом, они думают, что это те же трудности, которые существуют у пар, живущих в любви». Чуть не плача при мысли о жалком подобии чувства, которое у нее с мужем, она шепчет:
– Не знаю, осталась ли в нас хоть капля любви. Луиза нахохлилась, как птичка.
– Любовь! Кто может быть в ней уверен? – заговорила она насмешливым тоном, в котором сквозило сомнение. – И что это вообще значит? – Затем добавила уже серьезно: – Что такое любить? А, Ева? Ты уверена, что понимаешь? Ты никогда не сомневаешься? Ты точно знаешь, когда любишь, когда нет? Можно ли быть в этом уверенным? А как узнают об этом другие? Уверены ли они, что то, что с ними происходит, означает любить? Не закрадывается ли у них сомнение, что им," скажем, просто не хватает кого-то? Нам так нужно, чтобы рядом с нами кто-то был! Слишком много тут намешано всего, и в том числе заинтересованности, выгоды, так что неизвестно, когда это настоящее чувство. Настоящее должно быть бескорыстным и полностью направлено на объект любви, на его жизнь, его свободу. Мне часто приходит в голову, что женщина, будучи замужем, могла бы одарить такой любовью еще одного мужчину, с которым им не судьба быть вместе.
– Ты хочешь сказать – любовника? – спрашивает Мелюзина.
– Не обязательно. Хотя это может быть и любовник, можно ведь влюбиться после свадьбы, а сил и времени не хватает… В таком случае есть шанс испытать настоящую любовь, я имею в виду такую, которая ничего тебе не дает в материальном плане, которая и от тебя ничего не требует. Только само чувство. Женщина говорит: «Я тебя люблю», и все.
– Ты думаешь, так бывает? – спрашивает Ева.
– Где ты только набралась таких мыслей! – удивляется Мелюзина.
– Они сами собой явились, – отвечает Луиза.
– Ты всегда задавала себе слишком много вопросов! Никогда не переставала думать. И ты права, – задумчиво говорит Мелюзина и едва слышно, словно про себя, добавляет: – Это необъяснимо: есть те, кто довольствуется жизнью как она есть, и те, кто задается вопросом, что это такое.
– Я слишком много выпила. Не нужно было, с возрастом я перестала выносить алкоголь, – признается Луиза.
Она расстроена, что теперь у нее кружится голова. Хотелось как-то соответствовать праздничному настрою других. Но почему праздник не может обойтись без алкоголя?
– Почему? Потому что от вина повышается тонус. Ведь других поводов смеяться не так уж много!
У каждой из них было о чем забыть. У всех, кроме Марии. Ева плохо жила с мужем, у Мелю жизнь прошла даром, у Луизы не было детей, Пенелопа была одинока… «Бог ты мой, – подумала Луиза, – всегда что-нибудь да не так». Не превращался ли их разговор в болтовню полупьяных баб? Луиза пыталась найти ответ, что же такое «любить»: испытывать непреодолимое влечение? Желать дотронуться? Стать вместе? Иметь детей? Жить вместе? Страдать ради?
– О чем ты задумалась? – спросила Мария.
– Ищу определение глаголу «любить». – И повторила ход своих мыслей.
Мелюзина с Евой, а затем и Мария слушали ее перечисление, сидя кружком возле буфета с тартинками.
– Считаться с?.. – подсказала Мелюзина.
– Рассчитывать на?.. – предложила Ева. – Не бороться с?..
– Быть в ослеплении? – добавила Луиза.
– Не пережить смерти другого? – несколько секунд спустя снова предложила Луиза.
– Ждать? – проговорила Мария.
– Только и делать, что ждать? – дополнила Луиза.
– Желать его любви? – проговорила Ева.
– Желать ему добра? – добавила Мария.
– Забывать о себе? – предложила Мелюзина.
– Проникнуться другим? – подсказала Мария.
– Неплохо, – одобрила Луиза. – Я бы сказала так: оторваться от себя.
Грусть делала ее мягкой, тихой, сдержанной, словно лесная травка-муравка, которую не замечаешь.
– Ну так как же? Любящие мы или нет? – спросила она у всех и прежде всего у себя.
– Я – очень, – тут же выпалила Мария.
– Пусть так. А я нет, – призналась Луиза.
– Я не знаю, – ответила Мелюзина.
Ева ничего не говорила, а про себя подумала: «Конечно, нет».
– Ладно, кому вина? – спросила Луиза.
– Мне, – раньше всех отозвалась Мелюзина.
– Тебе не кажется, что с тебя уже хватит? – забеспокоилась Луиза. – Это не очень хорошее вино, тебе станет плохо.
– Плевать мне, ну станет. Дальше что? Ну лягу. Чем мне еще заниматься? Нечем. Никто меня не ждет, даже я сама! Поезд ушел. Ничего не вернуть. Да, я пью, я алкоголичка и не скрываю этого, а предпочитаю прямо заявлять и не слышать, как об этом шепчутся за моей спиной. Теперь уже ничего не изменить, я и не подумаю делать никаких усилий, не стану исправляться, я и так была слишком послушна, это меня и сгубило.
– Ты что, не любишь Гийома? – спросила Мария у Луизы.
– Не так, как можно было бы.
– Откуда тебе это известно?
– Известно. Я стараюсь забыть об этом, делаю вид, что это мне неизвестно, но какая-то частица меня об этом знает.
– А почему ты его не любишь?
– Знаешь, сколько стоит любить мужа?!
– Нет, не знаю.
– Очень дорого. – И, секунду поколебавшись, добавила: – Это стоит всей жизни.
Мария на мгновение замерла: а ведь свою жизнь она беззаветно посвятила мужу.
– Все равно приходится ее кому-то отдавать, – проговорила она.
IV В РАЗГАР ВЕЧЕРИНКИ
1
Женская компания была вся в сборе, кроме Бланш. Речь зашла о ней, потому как тут было о чем поговорить: Бланш не была баловнем судьбы. И хотя принято считать противоположное, радость разделяется меньше, чем горе. Может, они только назывались ее подругами, а вовсе ими не были, раз могли обсуждать перипетии ее жизни в ее отсутствие? Как бы то ни было, Ева была самой страстной собирательницей всевозможных секретов и тайных признаний оттого, что была злой, а злой была оттого, что не была счастлива. Развод Бланш позволял ей легче переносить свои семейные неурядицы: у нее все же еще был муж, внешне все как у всех, и ничто не было потеряно окончательно.
– Ни разу не довелось видеть Бланш с тех пор, как она затеяла развод. Как она? – спросила Ева, делая вид, что беспокоится.
Есть такие женщины: кусая, они улыбаются. Она подводила к разговору о разрыве Бланш и Жиля. Одна Луиза распознала ее лицемерие.
– Бланш очень загружена на работе, – проговорила Мелюзина.
Луиза закусила губу: ага, сработало, Ева получит, чего добивается. Привычка говорить о других в их отсутствие не минует никого: все втягиваются в разговор без дополнительных упрашиваний. Конец чьей-то любовной истории неизбежно подлежит обсуждению. Друзья в смятении, связи рвутся, выявляются симпатии и антипатии, один из супругов оказывается брошенным, кому-то приписываются ошибки, кого-то считают невиновным. У дружбы свои взгляды. И свои зеркала. Друзья, задумавшись над чужим горем, спрашивают себя: а на что похожа их собственная любовная история? На чем она держится? Не рискуют ли они сами попасть в подобную ситуацию? Начинают оценивать состояние собственной семьи. Подобно тому, как смерть нам напоминает, что никто не вечен, конец чужой любовной истории заставляет оценивающим оком окинуть свою: не хрупка ли? возможен ли крах? выполняются ли клятвы в вечном чувстве? какие трудности одолевают? Для каждого это было Божьим судом чужой любви. Образовывалось некое сообщество бывших возлюбленных наряду с сообществом любящих, и одна погибшая любовь могла перевесить на чаше весов многие другие.
***
И хотя их разговоры о Бланш не были злыми, Бланш все равно было бы больно слышать их. Потому что слова низводили все, чего они касались: и появления Бланш много лет назад на их горизонте, и их яркой любви с Жилем, и ее непредвиденного конца.
«Эту пару я всегда ставила всем в пример». – «Никто не догадывался…» – «Какая неожиданность!» – «Как она?» – «Неплохо». – «Держится». – «Хорошо переносит развод, ведь она так к нему стремилась…» и т. д., и т. д.
***
Слова грубы, фатальны, как приговор, жестоки. На первый взгляд странно, но обдумывание – процесс куда более глубокий, чем говорение. Видно, они привыкли в большей степени говорить, потому что тараторили без умолку: «Можно хотеть развода и при этом страдать». – «Можно знать, что это лучший выход, но с трудом переносить…» – «А их дочь?» – «Для детей это тяжелый удар всегда». – «Кажется, переживает». – «Малышка обожала отца». – «Хуже всех в этой истории ему». И т. д.
– Я вот все думаю, как два человека, любившие друг друга, способны затем жить врозь? – удивляется Мария.
– Ничто не вечно! – шутит Ева.
– Я начинаю сомневаться, что они когда-нибудь любили друг друга, – отвечает Мария. – То, что кончается, не любовь.
– Люди думают, что любят друг друга, и совершают ошибку. В этом кроется корень страданий, – с улыбкой объяснила Луиза. – Ты меняешься, а твоя половина не обязательно, кроме того, жизнь преподносит сюрпризы, не дает всего, чего хотелось бы. – Луиза знает, о чем говорит: однажды ее бросили по причине ее бесплодности. – Может случиться, что расставание неизбежно. Жиль этого не хотел, сделал все, чтобы помешать Бланш. Он еще любит ее. А дочку и того больше. Знаете, в чем он мне признался?
– Нет. В чем же?
– Это показалось мне так прекрасно, – "зашептала Луиза, – он сказал мне тихо, вполголоса: «Я думаю, что не способен бросить женщину».
– Вы так близко знакомы?
– Да нет, но он видел, что я несчастна, и мы поболтали как-то здесь же, в баре. Это было недавно.
– А почему ты несчастна? – удивилась Ева.
– Догадайся, – отвечает Луиза.
Ей трудно подобрать слова, почти невозможно произнести вслух «Я бесплодна». Это так безобразно! А во фразе «Я не могу иметь ребенка» есть слово «ребенок», на котором она тут же спотыкалась и начинала плакать. Она никогда бы не подумала, что слова могут так застревать в горле. Их звучание ослаблялось в вещах, которые они означали и которых не хватало. Она была нема. Так лучше. Если бы она заговорила, то лишь для того, чтобы прийти в гневное состояние и раскричаться: «А ты вспомни, что я не могу родить!»
– Я не понимаю, – ответила Ева.
– А ты подумай хорошенько, – внушала ей Мелюзина.
Ева наморщила лоб. Установилась тишина.
– Почему Луиза грустит? – тихо спросила она у Марии.
– Ты же знаешь, ей не удается забеременеть, – ответила Мария. – Можно понять, почему она приходит в отчаяние.
– Но ты ведь этого не пережила и не знаешь, как этого не хватает, – удивилась Ева.
– Нетрудно представить, – отозвалась Мария. Ева прикусила язык.
– Разве я не права? – спросила Мария.
– Я не знала, что для нее это так важно, – стала оправдываться Ева.
– Вот именно: важно, и она еще не поставила на себе крест.
Еве явно не хватает сострадания.
– Я понимаю, отчего он мог сказать так, – возвращаясь к фразе Жиля, проговорила Мария. – Я не представляю себе жизни без Жана, для меня это невозможно.
– Кто так не думает? Но когда все испорчено – привыкаешь, – заметила Сара.
– Как же можно не умереть с горя? – все не верила Мария.
– А куда деваться? – спросила Сара.
– У меня такое чувство, что я могла бы захотеть расстаться, заявить, что сделаю это, а на самом деле была бы не способна даже стронуться с места. Достать чемоданы! Сложить вещи! Поделить книги! Как можно все это выдержать?
– Приходится, когда ничего лучше уже придумать нельзя.
– Это все равно что перебирать вещи умершего: ужасно, а никуда не денешься, надо, – добавила Ева.
Мария задумалась: с ее прекрасной разделенной любовью она то и дело задевала и ранила сердца менее счастливых подруг. И все же не удержалась от вопроса:
– А что делают потом, чтобы снова полюбить? Ведь слова те же и жесты те же…
– Какая ты сложная! – бросила Ева.
– Она романтик, – вступилась за Марию Мелюзина. – Я хочу понять, я сама такая же.
– Вдобавок она влюблена! – пояснила Луиза.
Бланш поднималась по ступеням, ведущим в ресторанный зал. В этот час женская компания уже переходила к десерту. При виде пирогов на их лицах появились недовольные мины: они не желали полнеть. До Бланш долетал их смех. Она безотчетно остановилась, словно желая передохнуть, прежде чем вступить в шумный тесный кружок подруг, которые, в сущности, для того и собираются вместе, чтобы поболтать, убедиться, что все на этом шарике не вечно, всем одинаково нелегко, все ждут от других преданности, любви и понимания. «Кто там сегодня?» – прикинула Бланш про себя. Она забыла, кого ей назвала Сара. Не хотелось видеться со злопыхательницами, которые расспрашивают вас о ваших невзгодах, только чтоб порадоваться им. Бланш не была уверена, что столкнется лишь с подругами (вернее, знала, что подруги там будут в меньшинстве). Она сделала над собой усилие, чтобы прийти на эту вечеринку, запрещая себе распускаться, раскисать, как запретила себе продолжать совместную жизнь с мужем, раз и навсегда приняв решение.
***
В полумраке над верхней ступенью появились сперва ее рыжие волосы, затем голова, грудь и все остальное. Это была женщина среднего возраста, крепкого телосложения, обладавшая статью, прекрасной грудью и ангельским лицом. Те, кто знал о ее польских корнях, называли ее «славянка». Она спешила, запыхалась и не включила свет. Денек у нее выдался хуже некуда: множество хнычущих детей, наплыв мамаш с младенцами, хотя она столько раз просила их не приходить в тот день, когда она занимается школьниками. Она даже набросилась на одну мамашу, чей сосунок напустил слюней на новое ковровое покрытие ее кабинета. Под глазами у нее набухли мешки, а цвет лица указывал на заядлую курильщицу. Она не курила, просто постоянно недосыпала. И все же не стала пренебрегать сегодняшней вечеринкой. Подумав о всяких домыслах и сплетнях за спиной, она решила прийти, пусть ей и хотелось обратного: проводить все вечера вдвоем с дочкой. Этому вечеру, кроме того, она обрадовалась задолго до того, как испытала усталость. Она и прежде не прочь была появляться иногда в клубе, но боялась столкнуться с Жилем. А сегодня его не должно быть, она это знала, он сам сказал ей, что у него свидание с женщиной.
***
Он ей об этом сказал, как и обо всем остальном. Красное пальто, улыбка, любовь с первого взгляда, электрические разряды, взгляды, сомнение, незадача с тем, что та женщина замужем, приглашение – принятое, – неодолимая тяга к ней, странное ощущение, что она разделяет его чувство, назначение свидания, ожидание. Все, даже имя: Полина. Зачем ему понадобилось внедрить в ее сознание имя той, другой? – расстраивалась Бланш. Она не переносила болтливых мужчин. Лучше беречь сокровенное про себя. Обычно Жиль скрывал от нее свои похождения. Потому она за него и вышла, ни о чем не догадываясь. Видно, на сей раз случилось что-то из ряда вон Полина… Как на беду, кое-что нельзя пропустить мимо ушей, так и западает в память. Что она могла ответить.
– Красивое имя.
– Думаешь, она придет? – озабоченно спросил он у жены, забыв о неуместности вопроса. Для нее эта новая стадия доверия, близости была столь неожиданна и необычна, так необъяснимо больно было видеть собственного мужа, влюбленного в другую, что она подумала: «Расстаешься дважды: первый раз – когда любовь умерла, и второй – когда чувство возрождается. И первый из двоих, кто снова влюбляется, вонзает кинжал в того, кто остался лежать. И все же это не обязательно война. Кого любишь, от того и терпишь». Ей доводилось часто удостовериваться в этой истине, наблюдая матерей с детьми. Любовь, привязанность – наши терновые венцы.
– Думаешь, она придет? – все повторял Жиль, для которого остальное перестало существовать.
– Ну откуда мне знать?
Он раздражал ее тем, что бездумно заставлял страдать. Судя по его собственным терзаниям, он переживал не очередную интрижку, а подлинную страсть. Словом, она уже знала, что Полина любима, тогда как сама Полина этого еще не знала.
– Ты женщина, знаешь, как ведут себя женщины, – продолжал допытываться Жиль.
– Не все же женщины одинаковы! – запротестовала она. После чего произнесла фразу, в которой сквозило неодобрение: – Я бы так скоропалительно на свидание не согласилась.
Она сказала это, еще ничего не зная о другой, хотя сама находила романтичным и заманчивым с головой уйти в страсть, забыв о предосторожностях. Но не могла удержаться, чтобы не царапнуть другую, еще неведомую. Мелочно, ничего не скажешь! «Я способна считать это мелочным, но не способна промолчать…» Она была настоящей женщиной: ревнивой, соревновательной. Впрочем, Жилю всегда нравились излишне женственные натуры вплоть до худших их образчиков.
– А сколько этой Полине лет?
Ей хотелось это знать, но тут он почему-то промолчал.
– Бланш! – поднялась ей навстречу Ева. – А мы уже думали, ты не придешь.
– Было много внеочередников, так что пришлось сдвинуть все ранее запланированные приемы.
– Выглядишь усталой, – ласково встретила ее Мария, – почему же ты не пошла домой отдыхать?
– Мне приятно заглянуть сюда.
Она собиралась признаться «Я ни с кем не вижусь», но удержалась, боясь расплакаться: она была так измотана, что любой пустяк мог вызвать у нее слезы.
Она обвела взглядом всех присутствующих.
– Все на месте, нет только Полины, с которой я хотела тебя познакомить, – сказала Мелюзина.
– Да, знаю, – ответила Бланш, продолжая думать о Жиле.
– Ты знаешь, где она? – спросила Луиза.
– Кто?
– Полина!
– Нет! Не знаю! Я думала, ты говоришь о Жиле. Где он – я знаю.
Возможно, что бессознательно она уже соединила их и ясно увидела своего мужа и эту Полину. Луиза подумала: «Бланш пришла в уверенности, что не встретит здесь Жиля». А Мелюзина вдруг возьми, да и скажи:
– Странно, Полина никогда не пропускает наши вечеринки.
Может, тут-то Бланш и догадалась, что та самая Полина, которую она встречает в клубе и в детском саду, и есть та женщина, что околдовала ее мужа. Инстинкт подсказал ей и дополнительный вопрос:
– А Марка тоже нет?
– Он смотрит со всеми бокс. Твой муж ведь тоже обожает бокс? – спросила Ева.
– Да.
Как она страдала, слыша эти слова: «Твой муж»! Он всегда будет ее мужем. Пройдет немало времени, прежде чем другая узнает, сколько радости может ему доставить матч по боксу, что эта радость незабываема. «Давай поставим еду на поднос и вместе посмотрим поединок, а потом я сам все уберу, тебе не придется ничего делать». Она же отказалась от этого чуда – с кем-то вместе идти по жизни. Когда рядом с женщиной мужчина, она уверенно себя чувствует везде: и в столкновении с миром, и перед лицом чужих людей, и в лабиринте городских улиц. Она не была уверена, что одарена способностью жить одна. Когда-то она умела со всем справляться сама: переезжать, устраивать жизнь на новом месте. Может, возраст был такой? Правда, она знала, что это ненадолго. Мысли Бланш не останавливались ни на минуту, голова четко соображала, соединяя воедино Жиля, ее саму, Сару, загадочную незнакомку, одиночество. Пытка кончилась только на работе в ее кабинете. Среди подруг она бывала неизбежно возбуждена.
– Выпей вина, съешь чего-нибудь, – уговаривала Луиза.
От волнения щеки Бланш порозовели. Правой рукой она непроизвольно скатывала шарик из хлебного мякиша. Никто ее не спрашивал, она сама призналась:
– Жиль на свидании.
– О ком ты? – спросила Мелюзина, не уследившая за ходом беседы.
– О моем будущем экс-муже, – ответила Бланш, пытаясь изобразить на лице улыбку.
Быть обманутой, перестать любить (или думать, что перестала), не выносить более совместного житья-бытья, разъехаться, заявить о разводе, развестись, стать разведенкой – ничто из всего этого не прошло для нее даром. Сперва было легко. Можно долгое время думать, что тебе все нипочем. Она и впрямь думала, что осталась такой же, как прежде, с обращенной к миру улыбкой, с порывом к любви, любопытной, думала, что все это неизменно, поскольку проистекает из темперамента – дара, который никто не в силах отнять. Можно ли утратить темперамент? И вот она открыла, что можно: он устает, притупляется, сталкиваясь с темными сторонами жизни. Она изменилась, да еще как! Могло показаться, что она всегда была лишь женой Жиля и больше ничем. А ведь она всегда была больше, чем просто жена; у нее была своя отдельная от него жизнь, и хоть она-то да осталась. У нее была увлекательная, любимая профессия. И вот на тебе – оказалось, что отныне она утратила интерес ко всему. «Мужчина ни за что не скиснет, сконцентрируется на своей карьере и профессии», – крутилось в голове. Но она не была мужчиной. Ее жизненная сила получила пробоину. Уж в который раз она повторила про себя: «Никто же не умер». Фраза – и та принадлежала Жилю. Она должна была утешать, призывать к мудрости, а вместо этого напоминала о самом больном: чувство-то как раз и умерло. «Вот почему эта фраза не действует: во-первых, сразу вспоминается Жиль, во-вторых, она лжива», – вдруг осенило ее. Глаза уже наполнились слезами. Как же она устала!
– А Жиль разве не с нами? – спросила Мелюзина, слишком много принявшая на грудь, чтобы помнить о чем бы то ни было. – Я думала, он с остальными, смотрит матч.
– А я думаю, он не пришел, чтобы не встречаться с тобой, – сказала Ева.
– Нет, он не смотрит матч.
– Он не любит бокс?
– Обожает.
– Почему же он не пришел?
– Свидание для него важнее!
***
Все кругом говорили, говорили. А Бланш подумала: «Не стоило приходить, это выше моих сил». Окружающим не хватало такта. «Если бы он меня бросил, все было бы иначе. Они бы догадались, как я несчастна. Но им это и в голову не приходит. Они думают, что я сделала выбор и хочу заново построить свою жизнь». Бланш знала: ее решение – лишь видимая часть айсберга, большая часть которого не в ее власти, разрыв с мужем несводим к объявлению о разводе, причины глубже, скрыты от глаз. Тот, кто озвучивает решение, не всегда тот, кто решил. Сказать, заявить – не столь опасно и непоправимо, как молчаливое топтание на месте, издевка и дезертирство без последнего «прости». Было от чего завопить, так почему же не принять в расчет ошибки и темные стороны? Почему? Почему и кому нужно, чтобы от любви ей не осталось ничего, кроме измен, потемок и отравленного одиночества, преследующего тело, разлученное с другим. Наконец-то круговерть мыслей застопорилась: Бланш заплакала навзрыд.
***
Она отдалась своему горю. Женщины подносили ей бумажные салфетки, подыскивали слова утешения. Настало время проявить деликатность и помолчать. Луиза обняла ее и дрожащим от волнения голосом стала уговаривать:
– Не плачь.
– Ты любишь Жиля, – заявила Мария, которая решительно не могла примириться с окончанием любви.
– Не говори ей этого, – зашептала Мелюзина, – ты ведь ничего не знаешь, а если это и так, она сама об этом догадается.
– Я уверена, что это так, – гнула свое Мария, – она не стала бы плакать, если бы не любила.
– Еще как стала бы! – возразила Мелюзина. – Думаешь, хоть кому-то расставание дается легко? Думаешь, она не ставит под сомнение все свое будущее? Часто я говорю себе: все способствует тому, чтобы заплакать, если осмелишься: и счастье, и несчастье, и гармония, и разрыв, и любовь, и ненависть. Слезы – наш удел; если трудно примириться с окончанием того или иного в жизни, мы плачем. Я всю жизнь с этим прожила.
– Ну, ты-то плачешь по поводу и без повода! – отозвалась Мария и пожалела, что сказала так: Мелюзина была пьяна.
Луиза обвила рукой плечи Бланш, Ева и Сара отправились за кофейником и чашками, Мелюзина и Мария наводили порядок на столе. Официант давно ушел.
– Я чувствую себя такой смешной, – сквозь слезы вырвалось у Бланш.
– Это не так, – возразила Луиза.
– Знала бы ты, отчего я плачу.
– Отчего?
– Оттого, что он любит другую! Как будто не знала, что когда-нибудь это случится. Как будто это можно запретить.
– Откуда тебе это известно?
– Он сам сказал.
«И этому не хватило деликатности», – подумала Луиза. А она-то всегда считала Жиля человеком тонким.
– Он околдован.
– Околдован, околдован, что это такое? – заворчала Луиза. Но и она была смущена, что такое возможно.
– Он влюблен.
– Ну и что? Тем лучше! Ты же хотела, чтобы он оставил тебя в покое. И ты тоже влюбишься.
Бланш с сомнением ухмыльнулась:
– Он увидел ее в детском саду и тут же влюбился. Каждое утро стал водить Сару в сад.
– Утешается мужик, оттого что потерял тебя.
– Нет, это не то, она у него в печенках. "Это что-то физическое или там химическое. Даже если бы мы были вместе, он полюбил бы ее. – С этими словами она закрыла лицо руками и заплакала еще горше.
Этого ты знать не можешь, – отрезала Луиза. – А чем она занимается? А она его любит? – Луиза с большой осторожностью задавала вопросы. – Что он тебе сказал?
Бланш отрицательно помотала головой:
– У него несчастный вид: она замужем. «Ну история!» – подумала про себя Луиза.
– Ее зовут Полина.
«Странно», – мелькнуло у Луизы, но она ничего не сказала.
Слезы иссякли. Бланш пила кофе. Все ее думы были только о муже. Никогда еще с такой силой не ощущала она его в себе. Странно. Она все лучше понимала те пары, которые расходились, а потом вновь сходились. По правде сказать, эта мысль прокладывала себе дорогу в голове Бланш Андре. Она испытывала настоятельную потребность собраться с мыслями. Жиль по своей природе любовник. Он такой живой, неординарный. Под его взглядом любая куколка превращается в бабочку, что и произошло с нею самой. Он никогда не выходит из себя, все обращает в шутку. Она думала о нем, как влюбленная женщина. Она пожелала разрушить их союз, потому что было нечто невыносимое в мысли быть навсегда прикованной к одному-единственному мужчине. И кроме того, она устала ревновать, приходить в ярость от того, что он вел жизнь, какую хотел, тогда как ей приходилось заниматься всем, в том числе тем, что отказывался делать он. Но все это было таким ничтожным в сопоставлении с любовью. Ее упреки! Какими глупыми и мелкими казались они ей теперь. «Я все испортила».
***
Тем временем Сара говорила Еве:
– Ей нужен любовник.
– Вот увидите, она вернется к Жилю, – настаивала Мария.
– Перестаньте вмешиваться в то, что вас не касается! – заявила Мелюзина. Выпрямившись, вся дрожа, выбивая чашкой дробь по блюдцу, с покрасневшей от натуги шеей, она закричала: – Муж и жена одна сатана! И нечего к ним лезть, все равно ничего не поймешь, кто, чего, с кем, почему и как… Лучше не вмешиваться.
Бланш улыбнулась словам Мелюзины и подумала: «Даже мы сами не знаем подчас, что с нами творится и в какой миг начинаешь терять себя. Что сейчас заботит Жиля? Как он может не слышать в себе отголосков моей боли? Как может улыбаться и стараться понравиться другой женщине?» Она ощутила, как грудь сдавило от невыразимого горя. Но снова расплакаться было невозможно, подругам надоест ее успокаивать, придется уходить. Бланш выпрямилась, взяла бокал с вином и начала говорить – о том, о сем, о работе, о выставке, которую посетила. Ее выпрямило, помогло ей улыбнуться нечто невероятное, пока еще глубоко запрятанное, только пробивавшее себе дорогу среди других мыслей и переживаний: она снова завоюет Жиля! Странным показалось ей это возрождение любви: через ревность к другой. Неужто так необходимо, чтобы нам со стороны указали на предмет, достойный нашего внимания? Неужто одной женщине непременно требуется мнение другой о мужчине, чтобы выбрать его? «Мы так одиноки, – подумала она, – так одиноки, думая, выбирая, ошибаясь, находя правильные решения». Разве не естественно хотеть иногда быть уверенной в чем-либо? Может, и впрямь ей требовалось чужими глазами взглянуть на мужа, чтобы заново увидеть его? «Я так слаба, подвержена влияниям, сама не знаю, чего хочу, никогда не была уверена в своих желаниях, но теперь… А как обрадуется Сара!» От этих мыслей улыбка вновь засияла на ее лице.
